Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Московский охотник
© Александр Бачило21.5 мин. Страшные истории archive 12-03-2019, 22:38 Источник Принял из ТК: rainbow666
(Л.П. Савватеев. »Наставление московскому охотнику«)
Саня вышел из метро под дождь. Не обманули, сволочи! Еще на перроне насторожил его встречный дядька, лезущий в вагон с незачехленным зонтом в руке. А уж на эскалаторе, где чуть не каждый бегущий навстречу остервенело тряс мокрым пучком, рассыпая водяные искры, стало окончательно ясно — выходить придется в ледяную мерзость, что в Москве зовется »дождь со снегом«.
Саня поднял воротник куртки и заранее нахохлился — втянул голову в плечи, козырек кепки надвинул на глаза. Эх, жизнь коммивояжерская! По грязи, по холоду беги туда, где не ждут. А там — пой, пляши и унижайся. Чаще всего без толку.
Хреновый, однако, из меня вояжер, подумал Саня. Воя много, а на жор не хватает...
Дождь со снегом не подвел — ударил в лицо сразу за дверью. У ларьков, пестрящих разноцветными пивными этикетками, стойко топтались до блеска вымокшие мужички с початыми бутылками. Казалось, они как зачалились тут с лета, так и не придумали себе другого занятия, по сезону. Саня вздохнул не без зависти, но твердо прошагал мимо. Холодно. И некогда. И некстати сейчас будет на клиента перегаром дышать. Да и денег-то кот наплакал...
Миновав пивной киоск и обогнув табачный, Саня нырнул в знакомую дыру между ним и витриной цветочного аквариума. За сияющим стеклом извивались хвосты лиан, и жадные зевы насекомоядных орхидей ожидали денежной жертвы. Снег, секущий стекло, разлетался горячими брызгами.
С разгону Саня влетел было в штабель пивных ящиков, но вовремя осадил, не порушив пирамиды, принял вправо, перепрыгнул торчащий из асфальта гидрант, шарахнулся от спокойной, сытой крысы, обходящей владения вечерним дозором, снова повернул, перешагнул, пролез... и оказался перед выходом из метро.
Что за черт? Где-то свернул не туда. Мужички у пивного ларька посмотрели на Саню без интереса и отхлебнули.
А, может, это судьба? Постоять минут десять тут с мужиками, сладко потягивая пивко? Совсем ведь забегался, в трех будках заблудился...
Нет!
Саня мотнул головой, стряхивая наваждение. Сегодня надо обойти еще пяток контор, как минимум. А рабочий день кончается. Прокайфуешь тут с бутылкой и никого не застанешь. Вперед! Волка ноги кормят!
Он решительно влился в поток граждан, выходящих из метро, и двинулся в общем строю — с народом не заблудишься. От метро в дальнейшее пространство вела широкая полоса взбитой ногами грязи, отчетливо чернеющая меж убеленных трав газона.
Промесив вместе со всеми метров тридцать, Саня почувствовал, что выдыхается. Граждане шли споро, широко отмахивая руками, даже старушки с сумками на колесиках бодрячком змеили узкоколейные следы, а ему под ноги то и дело лезли какие-то рытвины да комки, кирпичные половинки, торчащие гвозди и прочие знаки препинания. Саня начал отставать. Тут еще на пути попался открытый канализационный люк, пришлось взять левее, сойти с народной тропы, по шаткой доске перебраться через черную, как провал, лужу, глотающую снег без остатка, даже свет фонарей не отражался в тягучей гуще.
Впереди открылся проходной двор, тесный от гаражей-ракушек. Плутая среди них, Саня старался поворачивать каждый раз направо, чтобы вернуться на оставленную дорогу. Наконец, гаражи кончились, в темноте обозначился узкий проход между домами. Тут уж не ошибешься — идти больше некуда. Саня наддал, живо прошлепал слякотным коридором, стиснутым с двух сторон глухими стенами... и вышел к метро.
Цветочный павильон издевательски помахал ему сквозь витрину пальмовой пятерней. Пивной киоск лучезарно улыбнулся во все свои желтые бутылочные зубы. Мужики возле киоска перепархивали с места на место, как пташки, кормящиеся у туши блохастого слона.
Сволочи, справедливо подумал про них Саня. Не дождетесь!
Он развернулся и почти бегом бросился в противоположную сторону, в глубине души уже понимая, что все напрасно, никуда ему не убежать, не уйти, не уползти с этого пятачка перед выходом из метро. Но бежать необходимо, потому что если не убраться отсюда вовремя, случится что-то очень нехорошее...
Через полчаса Саня выдохся. Пытаясь унять колокольный бой сердца, он оперся на узенький прилавочек пивного киоска, так и не отпустившего его от себя. Прилавочек, запорошенный снегом, был покрыт круглыми отпечатками пивных донышек, как цепочкой следов. Следы вели в черный провал окошка, словно в нору затаившегося зверя.
— Ну, чего тормозим? — сварливо проскрипел бомжеватый старичок, подстерегавший стеклотару за углом киоска. — Денег, что ли, жалко? Мне тут тоже не фруктовый йогурт — жопу морозить! Бери Болтик-девятку! Не допьешь — дедушку угостишь...
Старичок уковылял дальше, агитировать неторопливых прихлебателей »Золотой бочки«, а Саня вдруг почувствовал себя немного лучше. По крайней мере, одышливая бездумная истерика сменилась неким подобием мысли.
А что, в самом деле, подумал Саня, не глотнуть ли пивка? Ясно ведь, что работе на сегодня кранты. Боком она выходит, эта работа. Загонял сам себя, как зайца по кустам, аж в глазах мельтешит. Постоять нужно, охладиться, поразмыслить неторопливо — может и отпустит.
Он сунул руку в карман и выгреб небогатые свои финансы.
М-да.
Сумма не для бизнеса. На мобильник, и то не положишь — засмеют. А вот на пиво — в самый раз.
Саня шагнул к окошку, сунул деньги в темноту и с запинкой вымолвил:
— Козёл!
В пивных киосках на это слово не обижаются, а протягивают в ответ бутылку Велкопоповицкого Козела, сваренного в Калуге. Но Саня не дождался бутылки. Что-то мягко и липко обернулось вокруг его руки по самый локоть и настойчиво потянуло внутрь.
— Э! Чего?! — испугался Саня.
Он уперся в стекло другой рукой и жалобно оглянулся на мужиков, стоявших совсем рядом.
— Кто это там чудит?
Мужики молча смотрели на него со спокойной печалью в глазах. Глаза были какие-то одинаковые у всех. И сами мужики, если не считать легкой разницы в сортах пива, были одинаковые. Скучные, пустые, словно бы выцветшие на холоде лица...
Ужас вдруг захлестнул Саню. Он понял. Это были не настоящие мужики. Вон и веревочка тянулась от одного к другому, связывая их пучками по несколько человек, для удобства забрасывания. Это были чучела!
Бомжеватый старичок все ходил от пучка к пучку, деловито покрякивая, вступая даже порой в разговор, но не получал ни одной пустой бутылки. От его валенка к ларьку тянулась тоненькая цепь-ногавка. Старичок был подсадной!
Саня заплакал, забился, упираясь в край окошка лбом, коленками, цепляясь зубами и ногтями за последние мгновения жизни... но сидящая во тьме сила легко смяла, сломала его и втянула внутрь — свежевать...
»... Охота с поросенком производится в тихие и лунные ночи. Охотники в числе двух-трех человек садятся с ружьями в крестьянские розвальни и ездят по проселочным дорогам, приманивая зверя криком взятого с собой поросенка, которого заставляют визжать. Чтобы увлечь зверя погоней за поросенком, используют потаск — пахучий мешок, набитый сеном и падалью...«
(Л.П. Савватеев. »Наставление московскому охотнику«)
С девушками Аркаша был не робок, нет. Чего там робеть, когда ты уже с девушкой? Все ясно и понятно — хохмочки, комплименты, цветы, мороженое, коктейли, коньяк в теплых ладонях. Порывистый поцелуй, игривый, словно в шутку. Но в каждой шутке, ты же понимаешь? Потом второй, обнажающий подлинные чувства. А рука уже касается мимоходом застежек и пуговок. Может, ко мне? Я тут недалеко. И дальше, по плану, как по маслу.
Но все это хорошо, когда вы уже непринужденно болтаете с девушкой. Куда сложнее преодолеть грань между полным незнакомством и непринужденной болтовней. Вот, к примеру, идет по улице девушка. Симпатичная. Красивая даже. В общем, вполне подходящая. И что? Приставать к ней с дурацкими вопросами? Как пройти в библиотеку? Где находится нофелет? Верх идиотизма! Какая-то, может, и клюнет — всякое, говорят, бывает. Но на фига нам, спрашивается, девушка, клюющая на подобные пошлости? Замкнутый круг получается. На примитивное хамство ловить не желаем, а на изящную романтическую комбинацию таланта не хватает.
Нет, вообще-то способности к изящному романтизму у Аркаши были, но в самый ответственный момент, когда нужно подойти и познакомиться, почему-то пропадали. Заклинивало парня насмерть, так что рта не мог раскрыть, хоть ломик просовывай меж зубами и отжимай. Так бы и мучился человек всю жизнь, да помог случай.
Аркаша и сам не знал, для чего забрел в этот клубешник на окраине чужого района, носивший понятное даже для непосвященного в историю кинематографа название »Ангар-18«. А чего тут не понять? Ангар и есть — гулкая пустота под высоким, исчерченным балками потолком, и в этой пустоте реактивным рыком взревывают колонки моторизованого ди-джея. Из прочих механизмов в глаза бросались две почти голенькие девчонки в редких заклепках, раскачивающие сцену синхронными плясками живота. К девчонкам пока никто не присоединялся и не приставал — народ еще не разогрелся.
Аркаша сразу направился к сияющей горячительными призывами стойке бара, поскольку знал по опыту, что на трезвую голову ему, с его талантом к общению, ловить нечего. Оно, правда, и на нетрезвую не особо полегчает, но накатить надо. По крайней мере, не будешь краснеть при каждой встрече взглядом с заводными местными девчонками.
Итак, что мы будем пить? Лучше всего, конечно, жахнуть водки — дешево, и горе забудешь, как говорил классик. Но неудобно. Все же тут не рюмочная для работяг, а ночной клуб. В клубе принято употреблять экзотические коктейли с воинственными названиями, вроде »Б-52« или »Немец в небе«.
А! Вот хорошая штука, модная и забористая — абсент.
Аркаша загасил объятый ненужным пламенем сахарок, отложил дырявую ложку, отхлебнул из стаканчика. Ну вот, теперь дело пойдет.
Абсент еще кипел в пищеводе, а мир вокруг уже начал меняться. Сначала почти незаметно — просто музыка зазвучала мягче, гигантский бубен хип-хопа перестал наносить боксерские удары в ухо и принялся мягко массировать печень. Краски же, наоборот, стали ярче, заиграли на глянцевитых девичьих прелестях, затянутых в сетку и лайкру.
Аркаша с удовлетворением обвел сумеречный зал цепким взглядом. Публики заметно прибавилось, танцы разгорались. Тут есть, из кого выбрать, как можно циничнее подумал он, будто именно в этом заключалась основная проблема. В принципе, все было, как всегда. Девочки плясали, мальчики пили. На Аркашу никто особого внимания не обращал. Можно было пойти, подрыгаться в общей куче. Законы клубных скачек строги, но не обязательны к исполнению. Вроде бы все приходят компаниями, но это вовсе не значит, что ты не можешь явиться с одной компанией, а отбыть с другой. Если тебя туда примут. Или не найдут весомых аргументов, чтобы не принять. А может быть, кто знает, найдется и та, единственная, ради которой ты пришел. Которая пришла ради тебя. И тогда вообще все и всяческие коллективные законы рухнут, и в силу вступит один — самый главный, регулирующий принципиально нерегулируемые отношения между мной и тобой.
Впрочем, Аркаша не обольщался. Уже не раз совершал он подобные лихие налеты на ночные клубы, пробовал начать знакомство и с подогревом, и без, но все попытки кончались одинаково — ничем. Вот и теперь...
Рядом с ним у стойки присела рыженькая , худенькая, немного конопатая, но в целом — очень даже ничего. Аркаша обреченно вздохнул. Ну, три-четыре — начали, сказал он про себя и повернулся к девушке.
Ох. А что же ей сказать? Только что, вроде, были заготовлены слова, да куда-то подевались. Но отступать поздно, она уже смотрит на него, потягивая через трубочку зеленый коктейль.
— Мохито? — спросил Аркаша, кивнув на бокал.
Рыженькая не ответила.
— Напоминает банный веник, замоченный в кипятке, — Аркаша натужно хохотнул, но ответной улыбки не дождался, — в смысле — по виду. И по запаху.
Девушка отвернулась.
— Я к тому, что... не предложить ли мне вам... нам... с вами... чего-нибудь более...
— Дайте »Вог«! — сказала рыженькая бармену и, забрав сигареты, отошла от стойки.
Аркаша пожал плечами. Вот так всегда. В лучшем случае — брезгливое удивление, и в любом случае — отказ. Один раз только ему попалась девица, согласная выпить с кем и чего угодно. Правда, Аркашу она принимала за двоюродную сестру, поскольку никак не могла сфокусироваться. Но набежавшие друзья быстро увели ее и положили отдохнуть в тихом уголке под мегаваттной колонкой.
Танцевать Аркаша не пошел. Не созрел еще. После второй, разве что. А пока неплохо бы осмотреться, узнать, что тут еще есть, в этом ангаре. Он заказал себе новую дозу абсента и, согревая стаканчик в руке, двинулся на обход вверенного подразделения.
На антресолях в два этажа, сваренных из труб и тавров, располагалась местная ресторация. Там сидела публика потяжелее и кошельком, и челюстью. Сидела крепко, законно занимая столы мореного дерева. Только девушки и официанты с подносами легко порхали по ступеням металлической лестницы, ведущей на второй ярус. Аркаше там нечего было делать, он прошелся вдоль нижнего яруса, приподнятого над бетонным полом ангара всего на дамский каблучок, как бы выискивая взглядом знакомых, хотя знал надежно, что знакомых тут быть не может. Чужой район, чужая жизнь...
И вдруг чья-то рука опустилась на его плечо.
— Арканя! Ты как тут?!
Аркаша обернулся. Перед ним стоял совершенно незнакомый тип неопределенных, но, видимо, близких лет, одетый, по нынешней моде, в лоскуты пестрой обтрепанной ткани. Раньше так шили костюм волка или барбоса для детских утренников. Впечатление усиливал ошейник со стразиками, заменявший незнакомому типу галстук, а особенно его физиономия, по-собачьи вытянутая, заостренная к носу, со щеками, чуть провисшими на манер брыльев, и поросшими, к тому же, редкой щетинистой бороденкой.
Этакой физиономии Аркаша, хоть убей, не помнил. Но подошедший, нисколько не смущаясь его недоумением, продолжал толкать в бок, хлопать по плечу, тыкать пальцем в живот — в общем всячески демонстрировал закадычное знакомство.
А черт его знает, подумал Аркаша. Может, и правда, знакомый. Мало ли?
Откуда-то из мертвых болот памяти вынырнуло, как на заказ, имя: Мартын. Ни к чему оно не было привязано, и меньше всего к этой собачьей физиономии, разве что служило кличкой какому-то реальному псу, знакомому в детстве, но что-то заставило Аркашу спросить:
— Мартын, что ли?
— Нет, блин, Гарри Похрен! — расхохатался уже несомненный Мартын. — Ну, ты даешь, Арканя! Мозги горошком прихватило? Совсем меня не помнишь?
— Да помню я! — на всякий случай сказал Аркаша. — Не узнал сразу. Изменился ты...
— На себя посмотри! — веселился Мартын. — Нагулял загривок! Я тебя только по ушам и вычислил, а так бы сроду не узнал! Что за мрачная рожа? С женой поругался?
— Да я не женат, — Аркаша вздохнул.
— А-а! То-то я смотрю, глазенки голодные! Девочку ищешь? — Мартын понимающе хохотнул. — Так ты жахни чего-нибудь — и вперед!
Аркаша невольно разулыбался ему в ответ.
— Тем и занимаюсь!
— Что это ты пьешь? — строго спросил Мартын, заглядывая в аркашин стаканчик. — Абсент? Фу! Отрава! Пойдем, накатим настоящего бухла!
Он повлек Аркашу за стол, где уже сидели двое друзей Мартына — мрачные, неразговорчивые мужики, прячущие лица в пивных кружках.
— Ну-ка, давай вот этого глотни! — Мартын схватил со стола темную полупрозрачную баклажку с цветной этикеткой, исписанной угловатыми иероглифами.
— Это еще что за микстура? — Аркаша недоверчиво смотрел, как тягучая жидкость цвета жженого меда заполняет стакан. От напитка повеяло горьким травяным дымком.
— Тибетская водка, — сообщил Мартын, нацеживая стаканчик и себе. — Лучшее средство от одиночества!
— Не... я незнакомого не пью, — стал отказываться Аркаша. — Намешаешь, потом развезет...
Но Мартын уже сунул теплый стакан ему в руку.
— Кого развезет, тому и повезет! Не боись, проверено на кроликах. Сам себя не узнаешь, такой будешь самец!
Аркаша горько усмехнулся. Чего только не наговорят поддатые друзья, лишь бы не пить в одиночку...
Они чокнулись.
— Ваше здоровье, — обратился Аркаша к угрюмым соседям по столу.
Те, не отрываясь, от кружек, пропузырили что-то в ответ.
— За удачную охоту! — заключил Мартын.
Аркаша осторожно попробовал напиток. Ничего особенного. Вискарь, отягощенный ликером. Идет мягко и ацетоном не шибает, не то, что рисовая китайская. Он запрокинул голову и вылил остатки жидкости прямо в горло, чего ее смаковать?
— Вот это было жахнуто! — с уважением сказал Мартын. — Сразу видно — профессионал!
Стакан Мартына был пуст. Когда он успел выпить, Аркаша не заметил.
— Да и ты, я смотрю, орел.
— Пустяки, — небрежно бросил Мартын, — морсик!... Ну и чего сидишь?
— А что, по второй? — Аркаша пододвинул к нему стакан.
— Ты зачем пришел сюда? — строго спросил Мартын. — Водку пить или делом заниматься? Пока не выдохлось — шагай!
— Куда? — не сразу понял Аркаша.
— Не тупи! — Мартын погрозил ему кулаком. — Иди, танцуй, говорю. Да не бойся, лезь в самую гущу!
— И что будет? — Аркаша все не мог понять, шутит друг, или говорит серьезно.
Оба спутника Мартына вдруг встали и, ни слова не сказав, направились к выходу. Аркаша так и не сумел разглядеть их лиц.
— Давай, давай, — Мартын вытащил его из-за стола и нервно подталкивал в спину. — Видишь, люди ждут!
— Люди?
— Ну, в смысле — девчонки. Да иди же ты!
Аркаша чуть не упал, выброшенный на танцпол, как ему показалось, пинком под зад. Он врезался в толпу танцующих и повис на чьем-то плече. Его отпихнули, но необидно, с пониманием.
— Извиняюсь, — сказал Аркаша неизвестно кому.
В грохоте музыки он и сам себя не расслышал. Кругом плясали, обнимались, орали что-то друг другу на ухо. На него по-прежнему никто не обращал внимания, и никакого прилива храбрости Аркаша не испытывал. Глупо получилось. Дать бы этому Мартыну в ухо, чтобы не издевался над старым другом.
Но стоять столбом посреди танцующей толпы было еще глупее. Аркаша начал топтаться на месте, изображая некое подобие танца. Никогда он особым мастерством в этом деле не отличался, да и наплевать. Подрыгаться для виду минут пять — и домой. Хватит на сегодня сексуальных экспериментов...
В глаза вдруг ударил прожекторный луч, мощный саунд в колонках поперхнулся фанфарным аккордом и укатил куда-то вдаль.
— А вот и он! — прогремел в наступившей было тишине тысячекратно усиленный голос. — Вот он, наш давно обещанный сюрприз!
Голос был знакомым. Аркаша с удивлением посмотрел на сцену. Там, в сиянии собственного ошейника стоял Мартын с микрофоном в руке.
— Девчонки, вы попали! — профессионально завывал он. — У нас в гостях супер-пупер-мега-секс-идол! В представлениях нет нужды, вы, конечно, узнали этого парня! Звезда реалити-шоу и телефабрик, первый любовник и последний герой! Поприветствуем его!
Аркаша вдруг почувствовал на себе взгляд толпы. Никто уже не смотрел на сцену, все головы повернулись к нему. Пол качнулся, подкатил тошный испуг, как при попадании в воздушную яму. Прожектор вцепился в него, отбрасывая окружающих в темноту. Аркаша хотел было отступить, нырнуть в людскую гущу, укрыться — ведь не о нем же, в самом деле, грохочет этот голос в колонках — но пятачок пустого пространства повсюду следовал за ним, кутая в мягкий кокон света.
— Да нет, это он шутит, — бормотал Аркаша едва слышно, — розыгрыш такой... подстава...
— Ну, что ты там мечешься, скромняга? — интимно шепнул Мартын на весь ангар. — Лезь на сцену, а то затопчут!
И сейчас же за спинами ахнул нежный голосок:
— Ой, девочки! И правда — он!
Толпа колыхнулась. Мужчин оттирали вглубь, забелели коленки, блеснули губы, потянулись наманикюренные коготки...
Аркаша бросился к сцене. Толпа девчонок смыкалась позади него, настигая. Мартын протянул ему руку и вытащил наверх. Девичья масса с визгом ударилась о подмостки, плеснув на рампу волной терпкого запаха духов.
— Спокойно, дамы! — веселился Мартын. — Звезда сама выберет себе партнершу на белый танец!
— Илюша! Троллик мой ласковый! — взмолился низкий девический голос.
— Димочка! Забери меня отсюда! — заверещал высокий.
— Май! Я здесь! — вопили сразу с нескольких сторон.
Что за черт, страдал Аркаша, глядя в россыпь безумных глаз. За кого они меня принимают? И что это за странные духи? Пахнет, будто жженым медом...
До него вдруг дошло. Пахло от него самого. Мартыновской чудесной водкой на травах, с дымком. И запах становился все резче, почти видимой пеленой стекал в зал, туманя мозги и застилая глаза. По сцене запрыгали мягкие комочки, девчонки бросали пушистых медвежат и зайчиков — брелки со своих рюкзачков, мобильники в меховых чехольчиках, цепочки и сережки. В лицо Аркаше ударил легкий тряпичный пучок. Он подхватил его и рассмотрел. Какие-то кружевные тесемочки, сшитые друг с другом полукольцами.
— Чего это? — растерянно спросил Аркаша.
— Чего, чего! Трусы! — прошипел Мартын мимо микрофона. — Линять отсюда надо, сейчас ломанутся!
Он сгреб Аркашу в охапку и потащил его за диджейский пульт. Здесь обнаружилась низенькая дверца, ведущая за сцену. Дверца была открыта, за ней маячила фигура одного из неразговорчивых мартыновых друганов.
— Лезь туда! Живо! — скомандовал Мартын.
Аркаша не упирался, его подгонял ураганно нарастающий вой и хруст ломаемой рампы.
Втроем они пробежали темными захламленными коридорами и оказались у запасного выхода. Во дворе взрыкивал мотором широченный »Хаммер« с открытым кузовом. Молчаливый сейчас же полез в кабину, где обнаружился и второй, а также водитель, напряженно вцепившийся в руль и даже не повернувший головы.
— Быстро в машину! — гаркнул Мартын на бегу.
— Ты чем меня напоил, скотина?! — уперся Аркаша.
— Потом! Потом объясню! Поехали!
— Ну уж нет! — Аркаша безуспешно пытался оторвать его цепкую лапу от своего рукава. — Я домой пойду!
Мартын неприятно оскалил крупные зубы.
— Дурак! Пешком не уйдешь! Порвут!
Где-то позади уже слышался дробный топот погони.
— А, ч-черт... — Аркаша с трудом перевалился через борт »Хаммера« и, больно ударившись коленом, упал на дно кузова. Рядом мягко приземлился Мартын. »Хаммер« урчал на повышенных оборотах, но не двигался с места.
— Трогай, трогай! — прошипел Аркаша, потирая колено. — Чего ждем?!
Но водитель сидел, будто неживой. Двое друганов спокойно перекладывали на сидении какие-то металлические коробки.
— Сейчас, сейчас, — успокаивал Мартын, — без команды нельзя...
— Без какой команды? — не понял Аркаша. — Ты же сам говорил — порвут...
И тут один из сидевших в кабине, не оборачиваясь, громко произнес:
— Мухтар! Голос!
Мухтар?!
Аркаша изумленно уставился на Мартына. Мать честная! А ведь точно! Никакой он не Мартын! Мухтаром его зовут! Помнилось же, что собачья кличка! И морда совершенно псиная! Как можно было перепутать?
Мухтар снова оскалился, вывалил плоский слюнявый язык, но вместо того, чтобы подать голос, вдруг впился зубами в плечо Аркаши, так что тот заорал от боли.
— Ты что, сдурел?! Отцепись!
Свободной рукой он неловко, без замаха, бил Мухтара по голове, по шее, по носу, но тот лишь жмурился, хрипло рыча, и ничуть не ослаблял хватки.
Дверь клуба распахнулась, и на крыльце появились несколько растрепанных девиц.
— Вот ты где! — истерически завопила одна из них. — Андрюшенька мой!
Сейчас же из ангара посыпалась все пребывающая толпа.
— Пора, — спокойно сказал один из друганов... нет, один из хозяев Мухтара. — Трогай!
»Хаммер« рванул с места и, постепенно ускоряясь, покатил по дворам. Толпа девушек бежала за ним, быстро разрастаясь, теряя каблуки и сумочки, срывая тесную одежду, подминая и топча упавших. Аркаша плакал от боли и страха, глядя в эти безумные глаза. Он пытался вырваться, но Мухтар крепко держал его зубами, порой же нарочно нажимал еще сильнее, чтобы Аркаша кричал и бился в кузове. Толпа тогда сразу густела и ускоряла бег.
Жилой квартал кончился, »Хаммер« вырулил в поле и запрыгал по кочкам. Он походил на комету с огромным хвостом. Двое молчаливых в кабине поднялись во весь рост, откинув крышку люка, будто хотели полюбоваться погоней. Аркаша, наконец, смог рассмотреть их лица. Он закричал в ужасе, визгливо и протяжно, как поросенок, назначенный на стол, но железо в руках Охотников выплюнуло в толпу первый залп, и вопли его стали не слышны...
»...При малом числе охотников наиболее добычлива охота с флажками. Осторожный зверь, подгоняемый криками облавы, не решается уйти за флажки и выходит прямо на номера, расставленные распорядителем охоты в разрывах линии флажков...«
(Л.П. Савватеев. »Наставление московскому охотнику«)
Мы шли вниз по многолюдной Тверской, вглядываясь в озаренные теплым светом лица встречных девушек. Отблески разноцветной рекламы добавляли в макияж карнавальных оттенков, отчего девушки казались красивыми. Было очень холодно, люди за стеклами кафе грели руки, обхватив чашечки с огненным кофе. Нам, обитателям тротуара, при взгляде на них становилось совсем зябко.
— Может, зайдем, жахнем по наперстку? — предложил я.
— А смысл? — Вовка с отвращением бросил окурок под копыта прогулочной лошади, всем своим унылым видом зазывавшей гостей столицы покататься на ней, кто сколько может.
— Холодно, — пожаловался я. — Жрать охота.
Лошадь вздохнула с пониманием.
— Ну а я тебя куда веду?! — Вовка глянул на меня, как на последнего приезжего, хотя я жил в Москве уже месяца три. — Не здесь же сидеть, бурдой давиться! Потерпи до Охотного! Там ростикс-шмостикс — хрустящая курочка, крошка-картошка, клинское, туборг — нормальная еда. А тут что? За пятьсот кровных получишь только суши да от мертвого осла уши!
Я не спорил. Спорить с голодным Вовкой бесполезно, в такие моменты в нем просыпается инстинкт Сусанина — он начинает водить знакомых по каким-то экзотическим и, якобы, сказочно дешевым кабакам. За их счет. Лучше помалкивать и шагать, пока он мирно настроен на фастфуд.
Мы прибавили ходу, обгоняя сытых иностранцев в солдатских ушанках. Иностранцы никуда не спешили, за углом их наверняка ждал теплый автобус, поэтому они с удовольствием любовались разгорающимися впереди кремлевскими звездами.
По мере приближения к Охотному Ряду, толпа быстро густела. Мы уже не могли никого обогнать, двигались в плотной колонне людей, как на демонстрации. Мне даже показалось что впереди над толпой развеваются флаги.
— А, черт! — Вовка сплюнул. — Опять у них мероприятие! Перегородили все, хрен пролезешь!
Подземный переход, ведущий к цели нашего путешествия — универмагу »Охотный ряд« — был перечеркнут красно-белой милицейской лентой. За ней стояли угрюмые омоновцы с дубинками, под взглядом которых толпа сама собою сворачивала налево, к Госдуме, и попадала в узкий коридор между двумя рядами металлических оград, где ее живым галопом прогоняли в направлении Большого Театра. Общий поток втянул и нас.
— А куда мы идем-то?— спросил я на бегу. — Нам же в другую сторону!
— Да ладно, — запыхаясь, отмахнулся Вовка. — Перейдем у Большого и вернемся через Площадь Революции.
Но переход возле театра тоже оказался перегорожен пестрой лентой, как и поворот на Петровку. Колонна, не имея возможности свернуть ни влево, ни вправо, медленно поднималась к Лубянке.
— Нормально, — сказал Вовка, когда мы поравнялись с Детским Миром, — Кажись, загибаемся к Политехническому.
— Я так точно уже загибаюсь! Сколько можно бродить по морозу?!
— Не ной! — Вовка поднял воротник пальто. — Свернем на Никольскую и пойдем в ГУМ. Там, кстати, тоже фастфудовок немеряно, а народу меньше.
В конце Театрального проезда длинная шеренга конных милиционеров прегораживала путь колонне, заставляя ее поворачивать направо. Широкая змея, изогнувшись, текла в сторону Старой площади. Навзрыд плакал чей-то вконец вымотанный ребенок, пожилой мужчина остановился, держась за сердце, его толкнули в спину, и он заковылял дальше.
Я понял, что на Никольскую нам не свернуть — колонна упорно ползла вперед, ничуть не сужаясь и не разбиваясь на рукава. Никольская, как и все последующие переулки, была заперта красно-белой лентой.
— Да ну их в задницу! — не выдержал, наконец, Вовка. — Задрали со своими праздниками! Хоть вообще в центр не выезжай!
— Чего делать-то будем? — спросил я.
— А чего тут делать? Пошли в метро — и домой. Колбасы по пути купим. Водки.
Мы стали выбираться из колонны ко входу на »Лубянскую«. Туда же сворачивали многие шедшие с нами. Перед входом толпа становилась гуще, и я не сразу заметил линейку милиционеров, пропускавших людей внутрь по одному и неохотно.
— Документики готовим, граждане! — зычно воззвал сержант. — Регистрацию в развернутом виде!
Вовка вдруг резко осадил и, пихаясь локтями, полез назад.
— Чего ты? — спросил я.
— Да просроченная у меня регистрация, — буркнул он. — Прицепятся — не отвяжешься. Лучше обойти...
Я вспомнил, что у меня-то и вовсе никакой регистрации нет, и полез сквозь толпу следом за Вовкой.
Мы медленно брели в гуще колонны мимо Политехнического музея. Какой-то дедок залез на водосточную трубу и, размахивая красным знаменем с надписью »Будьте готовы!« пытался затянуть »Родина слышит, Родина знает...«, но его быстро сняли и увели.
— Кажется, я понял, — сказал Вовка. — На Васильевский спуск идем. Видишь, на Ильинку сворачиваем?
— Зачем нам на Васильевский спуск? — слабо отозвался я.
Ноги мои гудели от усталости, а уши нехорошо онемели от холода.
— Нам-то не надо, — согласился Вовка, — а весь народ туда валит. Не то на концерт, не то — на митинг.
— Какой концерт в такую морозяку?! — простонал я.
— Не знаю. Может, Пол Маккартни опять приехал. Или этот, голубой на рояле... Блин! Забыл фамилию.
— Меня сейчас другое беспокоит, — я потрогал уши ледяными пальцами, — выбраться оттуда можно?
— Элементарно! — кивнул Вовка. — Через мост — и на Третьяковскую. Если пустят...
Некоторое время мы молча брели по Ильинке. Разговоры в толпе стихли, люди шли понуро, едва переставляя ноги, как на похоронах. И вдруг далеко позади раздался басовитый кашель моторов, от нарастающего рева задрожали стекла в домах.
— Ни фига себе! — удивился Вовка. — Техника подходит! Это что же, парад будет?
Народ тревожно оглядывался назад. Там, в начале улицы, метались лучи прожекторов, поднимались выхлопные дымы. Сзади вдруг стали напирать, появились бегущие люди, меня чуть не сшибли с ног.
— Бэтээры идут! — крикнул кто-то.
Толпа дрогнула и разом побежала. Рискуя полететь кувырком, я все же оглянулся на бегу и увидел шеренгу бронетранспортеров, развернувшуюся во всю ширину улицы. Они быстро, ужасающе быстро приближались, подгоняя бегущих тигриным всхрапыванием дизелей.
Вовка где-то потерялся, наверное, убежал далеко вперед. Я рванул за ним, мимо белых колонн Биржи, мимо арок Гостиного Двора, заботливо отгороженных от толпы страшными красно-белыми полосами. Колонны больше не было, клубящейся, отчаянной кучей мы вырвались на площадь и рассыпались во все стороны, не видя еще, куда бежим, так как свет прожекторов на зубчатой стене бил нам прямо в глаза.
И тут раздались выстрелы. Человек, бежавший передо мной, вдруг упал на колени, поцеловал землю и, неприятно дернувшись, затих. Рядом свалился другой. Кто-то катался по булыжной мостовой, визжа, как заяц. Впереди коротко вспыхивали огоньки, сопровождаемые раскатистыми хлопками и стонущими рикошетами пуль. Огоньки располагались цепью на равных расстояниях друг от друга, в разрывах красно-белой ленты, опоясывающей площадь. Совсем как охотники на номерах, подумал я и упал, запнувшись о лежащее на брусчатке тело. Прямо перед собой я увидел широко раскрытые глаза Вовки. Он лежал на боку и, казалось, пытался лизнуть булыжник окровавленным, неправдоподобно длинным языком.
Я всхлипнул и пополз прочь — к единственному укрытию на пупырчатой шкуре площади — Лобному месту. Охотники продолжали стрелять, но им пока хватало другой дичи, а может быть, в меня трудно было попасть из-за валявшихся повсюду тел, во всяком случае, я почему-то все еще был жив. Меня колотила крупная дрожь, руки и ноги совершали странные самостоятельные движения — куда больше движений, чем требовалось для того, чтобы ползти. Челюсти до хруста свело судорогой.
Какой мороз, плакал я. Какой страшный мороз!
Белесый камень Лобного места обжег руку холодом. Я поднял голову. Красно-белая лента трещала на ветру и билась о парапет, словно пыталась обнять, втянуть его в общее пространство площади. Но не могла. Здесь кончалась ее власть. Как же мне было страшно! Как хотелось повернуть назад и уползти поскорее прочь от этой полоски, в ярости рвущей камень! Но я не повернул. Впервые в жизни я пересек красно-белую запретительную ленту, впервые выполз из разрешенного пространства, где нельзя то и нельзя это, туда, где можно все. Может быть даже можно спастись... Может быть даже...
— Смотри, один уходит! — раздалось вверху.
Я замер на мгновение, а потом с облегчением перевернулся на спину. Теперь можно и это. Теперь можно ни о чем не думать и ничего не бояться. Потому что произошло самое страшное.
Над парапетом показалась рука охотника, и сейчас же тяжелая плотная сеть накрыла меня с головой. Странно, она совсем не давала тепла...
»... Многие промышленники, охотясь из года в год, приноравливаются выманивать зверя на манок, или вабить. Опытный вабельщик, заняв с раннего вечера позицию вблизи логова и передушив прежде щенят, чтобы не разбежались, выманивает матку прямо под выстрел, или в сеть...«
(Л.П. Савватеев. »Наставление московскому охотнику«)
— Да всякое, конечно, бывало, — Лариса отодвинула чашку, потянула из пачки белую соломину »Эссе«. — И ругались, и посуду били. Один раз я даже уезжала из-за нее к маме, и вещи перевозила...
— Да ну?! — Светка, сидевшая далеко, за компьютером, вытянула тощую шею на полметра лишних, чтобы не пропустить ни словечка. — Как же это ты? Расскажи!
— Да что там рассказывать... — Лариса пустила дым в потолок. — Поживешь со свекровью — сама узнаешь. Попила мне кровушки...
Она снова затянулась и замолчала надолго, будто пробовала на вкус не ментоловый дым, а воспоминания.
— И все-таки с ней было легче. Славка накормлен, одет — обут, сидит с бабушкой, а не с этими тварями-няньками. С работы приходишь — ужин на столе... А как похоронили бабушку, как взялась я посуду мыть на поминках — вот, думаю, вся жизнь моя теперь так и пойдет — готовь да посуду мой...
— Да уж, теперь только это, — покивала многоопытная Вера Сергеевна, — да стирка, да уборка, да за дитем ходи. А в школу пойдет — еще труднее будет.
— А твой-то что? — снова встряла Света, поднимая маленькую, как у змеи, головку над монитором. — Совсем не помогает, что ли? Запряги!
Лариса молча задавила окурок в пепельнице.
— Да, запряжешь их! — Вера Сергеевна гневно звякнула чашкой. — На мужиков где сядешь, там и слезешь.
Света вдруг зарделась и стыдливо упрятала головку за компьютер. Видимо, Вера Сергеевна невзначай задела интимное.
На столе у Ларисы мобильник пропел серенаду.
— Ну вот, легок на помине!
Лариса, утвердив на лице скептическое выражение, взяла трубку.
— Да, Андрей! Чего тебе?
— Мама! А ты скоро придешь? — прокричал ей в ухо детский голос.
— Славик?! — удивилась она. — Ты с папой?
— Папа на работе! — доложил детский голос. — Папа забыл дома свой могильный телефон!
— Не могильный, а мобильный, — поправила Лариса.
— Не могильный, а могильный, — старательно повторил Славик.
Лариса смотрела на коллег выразительно-скорбными глазами.
— Зачем ты звонишь, Славик? Маме надо работать!
— Я хочу на улицу!
— Потерпи. Вот я приду, и пойдем гулять.
— А ты когда придешь?
— Через три часа. Еще работы полно...
— А через три часа — это скоро?
— Все, хватит болтать! Деньги тратятся. Положи телефон и больше ничего не нажимай! Понял меня?
— Понял! А папе можно позвонить?
— Я кому сказала, оставь телефон в покое! И телевизор не трогай!
Лариса положила трубку и снова закурила.
— Могильный... Это он после похорон слова путает. Все спрашивает, зачем бабушка переехала в могилу, может, мы ей надоели...
— Только там и отдохнем... — вздохнула Вера Сергеевна. — И как он номер набрал? Я до сих пор в этих кнопках путаюсь!
— Ой! — Лариса махнула на нее сигаретой. — Дети с техникой в сто раз лучше нас управляются! Прямо беда! Сам телевизор в сеть включает и пультом щелкает. Уж и затычки на розетку ставили, и чего только не делали — бесполезно!
— У моих знакомых, — Света вынырнула из-за монитора, — сынишка до стиральной машины добрался. Один раз только видел, как мама кнопки нажимает, и на другой день все половики выстирал, замшевые сапоги и кота.
— Живой? — поинтересовалась Вера Сергеевна.
— Ну, вы скажете! — Света возмущенно выгнула шею. — Что ж, убить ребенка из-за какой-то стиралки?! Новую купили.
— Да я про кота!
— А! Про кота не знаю. У них сейчас дог.
Снова грянула серенада. Лариса схватила трубку.
— Славик! Я же просила тебя не звонить! Ну что ты, не можешь занятие дома найти?!
— А я уже не дома! — проквакал детский голосок в трубке. — Я пошел гулять!
— Что?! — Лариса так резко вскочила, что уронила стул. — Как это гулять?! Кто тебе дверь открыл?!
— Я сам! — гордо сообщил Славик. — Папа ключи тоже забыл.
— Я убью этого папу... — прошептала Лариса, закрыв глаза. — Славик! Немедленно вернись домой!
— А где наш дом? — поинтересовался Славик.
Трубка дрожала возле ларисиного уха, задевая серебряную сережку.
— Ты во дворе, да? Там, где качели?
— Нет, я на улице. Тут машины.
— Стой! — Лариса поперхнулась криком. — Стой на месте, сынок! Стой и не шевелись!
— Я стою, стою, — успокоил Славик. — Тут красный свет горит...
— Пожалуйста, не переходи дорогу, Славик! Жди мамочку! Я уже бегу к тебе!
Лариса, не отрывая трубку от уха, бросилась к выходу.
— А теперь зеленый, — доложил Славик. — Мама, я иду тебя встречать!
— Нет! — голос ее вспугнул коридорную тишину.
Лариса пробежала мимо проснувшегося вахтера и застучала каблуками на лестнице. — Не надо меня встречать! Стой на месте, я сказала!
— Я не могу больше говорить, — сказал Славик. — Деньги тратятся.
— Не надо! Не выключай телефон!
Но он уже отключился.
Лариса выскочила на улицу. Ловить машину? Нет, тут всего один квартал — пешком быстрее. Не обращая внимания на дико косящихся прохожих, она побежала в направлении группы шестнадцатиэтажек, островком сгрудившихся посреди автомобильных водоворотов.
На ходу она тыкала пальцем в кнопки телефона. Слезы застилали глаза. Только бы он не отключил телефон совсем!
— Алло, — сказал Славик. — Это кто?
— Славочка! Это я! — затараторила Лариса. — Пожалуйста, больше не выключай телефон! Держи его все время возле ушка, чтобы слышать мамочку! Я бегу к тебе, малыш! Я уже близко!
— Где ты, мама? Я тебя не вижу!
— Скоро, скоро увидишь! Я совсем рядом, на соседней улице!
— Это хорошо, — сказал Славик со странным удовлетворением.
Лариса даже испугалась этого неожиданно спокойного голоса.
— Славик! Славик! Ты слышишь?
— Слышу, не волнуйся.
Она пересекла поток машин, окаменевший в минутной пробке, и побежала вдоль квартала старых домов, разевавших на нее удивленные арки подворотен.
— Сыночка! Где ты стоишь? Посмотри вокруг, что ты видишь?
— Да здесь я, — также спокойно сказал Славик. — Во дворе магазина. Сверни направо в арку, и меня увидишь.
Направо? Лариса споткнулась на ровном месте. Откуда Славик знает, где право?
— Славик! Это ты? — неуверенно спросила она.
— Да, мамочка, это я! — сейчас же захныкал Славик. — Иди скорее! Мне страшно!
Лариса снова пустилась бегом.
Кажется, вот эта арка ведет к магазину. Сюда.
В темном проеме виднелись габаритные огни и распахнутые створки автофургона. Возле него, спиной к Ларисе, стоял дюжий грузчик и разговаривал по телефону. Фургон перегораживал арку от стены до стены, не оставляя прохода.
— Позвольте пройти! — Лариса задыхалась.
— Нечего тут ходить, — хрипнул грузчик, не отрываясь от телефона. — Не видишь — грузимся?
— У меня там ребенок! — крикнула Лариса.
— Нету там никакого ребенка, — спина грузчика выражала полное равнодушие.
Лариса вдруг испугалась. Славик в трубке давно молчал.
— Славик! — позвала она, — Ты слушаешь? Я уже здесь, совсем рядом! Подожди минутку!
— Да, мамочка, я жду! — громко раздался голос Славика. — Не беспокойся! Лезь в кузов!
Грузчик обернулся, и Лариса сразу все поняла. Он говорил в телефон детским голосом, но губы его совсем не шевелились. Да и не было у него никаких губ. Лариса бессильно закрылась рукой от надвигавшейся на нее оскаленной пасти Охотника...
* * *
Бешеная тряска, наконец, прекратилась. Аркаша полежал еще немного, приходя в себя, потом осторожно сел. Избитое тело болело каждой косточкой, но сильнее всего саднило плечо. Аркаша застонал было тихонько, но сразу замолчал. В темноте явственно послышался шорох.
— Кто тут?
— Свои — раздалось у него над самым ухом.
— Кто свои? — испуганно завертелся Аркаша.
— Кто! Люди! — сказали в темноте. — Да не вертись ты! Тут и так тесно.
Кто-то оттолкнул аркашину ногу.
— А где это мы?
— Кабы знать! Поймали вот и посадили в клетку.
— Кто поймал?
— Кабы знать!
Аркаша мучительно пытался вспомнить, что произошло. Вечер обрывался в голове клепаными ажурными конструкциями какого-то цеха или склада... ах, да! Ангар-18, удары хип-хопа, стаканчик абсента, за ним — второй, а вот дальше... слепящий свет прожектора и странный, горелый запах — больше ничего не вспоминалось. Нет, нет, что-то было еще! Там, за прожектором, маячили две темные неподвижные фигуры...
— Я думаю, нас захватили пришельцы, — произнес в темноте тихий голос, — и перенесли с Земли на летающую тарелку.
— Какая уж там тарелка! — возразил голос по соседству. — Клетка, она клетка и есть. Только частая, вроде корзины, что ли. Сам пощупай!
— Это неважно, — спорил тихий, — нас усыпили и перенесли сюда, чтобы доставить на их планету.
— Кого это усыпили?! — возмутился аркашин сосед. — Мне железякой ногу защемило, прямо посреди улицы! Да так хряснуло, что нескоро еще засну, пожалуй... А потом взяли за шкирку — и в мешок.
За спиной Аркаши послышался сдавленный женский плач.
— А когда нас отпустят домой? — спросил детский голос.
Женщина всхлипнула, справляясь с собой, и ласково произнесла:
— Скоро, маленький, скоро!
— Сколько нас тут? — спросил Аркаша.
— Девятым будешь, — отозвался сосед. — Тебя где взяли?
— В ночном клубе.
— На Краснопресненской?
— Нет, в Марьино.
Сосед покряхтел, тяжело ворочаясь.
— По всей Москве собирают.
Аркаша, закусив губу от боли, потрогал горевшее огнем плечо. Ткань была мокрой. Он лизнул ладонь. Кровь. Но пахло почему-то псиной.
— Я ничего не помню!
— Та же беда, — сосед плюнул. — Видел ведь их, сволочей, вблизи — и как отшибло! Кто, сколько...
— Я же говорю — пришельцы! — упорно гундел тихий голос. — Нам стерли память, чтобы мы не могли о них рассказать. И это, между прочим, добрый знак. Значит, отпустят. Наверное...
— Да на кой ляд мы им нужны?!
— Для опытов, — мрачно хохотнул кто-то в отдалении.
— Ой, ну что вы такое говорите?! — женщина опять заплакала.
— Я думаю, они хотят установить с нами контакт, — настаивал тихий. — Мы — представители человечества и должны вести себя достойно.... — он помолчал, — тогда, может, и обойдется...
— Как это — достойно? — спросил Аркаша.
Его здорово мутило от боли, от выпитого за ночь, но больше — от страха.
— Не знаю, как, — вздохнул тихий. — Как разумные существа.
— Существа-то из нас теперь хреновые, — сказал сосед. — Кого хочешь в клетку посади — так ум за разум зайдет.
— Выпустите нас! Кто-нибудь! — в отчаянии закричала женщина. — Я не могу больше!
— Тихо там! — оборвал ее аркашин сосед. — Бабьих истерик только не хватало! И правда, подумают, что тут мартышки бессмысленные! — он привалился к Аркаше, перекладывая больную ногу поудобнее. — Образованный-то правильно говорит. Показать надо распальцовочку, пусть знают, что мы люди достойные, не шушера какая-нибудь. За нас, если что, и войска впрягутся. Долбанут ракетой, так что от ихней тарелки и каемки не останется! — он заметно оживился от собственных слов. — Слышь, ты, друг! Чего затих? Давай, расскажи, что там с этими, существами-то? Как нам себя разумными заявить?
— Ну, можно изобразить геометрические фигуры, — заговорил тихий голос, — начертить теорему Пифагора...
— Пифагора... — расстроился сосед. — Шутишь, парень! Тут своего-то пифагора не видно, не то, что теорему. Да и чем его чертить? На чем?
— Не знаю. В общем, нужно продемонстрировать, что нам знакомы науки и искусства.
— Искусства? Это ближе. Какие ж могут быть искусства — в темноте?
— Музыка, — сказал Аркаша. В голове его все еще пульсировал ночной хип-хоп.
— Правильно! — подхватили с другой стороны. — Давайте споем »Ой, мороз, мороз«!
— Не годится, — отклонил хромой сосед. — Подумают, что жалуемся, отопление врубят, а тут и так дышать нечем. Надо посолиднее что-нибудь, вдруг они, и правда — пришельцы?...
И тогда Аркаша, обхватив голову исцарапанными, истерзанными руками, похмельным, срывающимся голосом затянул:
— Земля в иллюминаторе... земля в иллюминаторе... земля в иллюминаторе — видна....
Его поддержал всхлипывающий женский голос, потом присоединился еще кто-то:
— А звезды, тем не менее, а звезды, тем не менее. Все ближе, но все также холодны...
— Братцы! Кто-то идет! — сказал вдруг хромой. — Слышите?
Сейчас же все увидели отблески голубоватого света на прутьях клетки. Откуда-то издалека доносился звук тяжелых неторопливых шагов.
— А ну, наддай, славяне! — гаркнул сосед. — Дружно, хором!
И девять окрепших надеждой голосов грянули навстречу приближающимся шагам:
— И снится нам не рокот космодрома! Не эта ледяная синева! А снится нам...
»... При свежевании мелкого зверя шкурка разрезается не по всей длине, а только со внутренней стороны задних ног до копчика, после чего легко снимается целиком, от крюка — вниз, к голове — так называемым «чулком». Снятая шкурка тщательно протирается с внутренней стороны, после чего ее можно сушить. При этом нужно следить, чтобы шкурка не была слишком сильно натянута на распялке, ни в длину, ни в ширину. Тогда она сохранит свои природные размеры и добротную прочность...«
(Л.П. Савватеев. »Наставление московскому охотнику")
1 410 просмотров
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
