Старый Келлер привстал на всех своих шести лапах, встряхнулся, сбрасывая внушительный слой пыли и ржавой трухи. Словно повидавший многое, бродячий, старый пёс, прихрамывая, поковылял к трамвайному депо.

На станции, Келлер, названный так в честь советского академика Бориса Александровича Келлера, бывший на самом деле вагоном модели 71-611, скрипнул биомеханическими суставами и, угнездившись на пути, прикрыв глаза-фары принялся ждать кондукторшу Светлану, студентку уже последнего курса железнодорожного техникума.

Солнце показалось над соснами, оранжевое, как хорошо запечённый блин, теплые лучи коснулись облупившейся краски ржавого кузова, и старый трамвай довольно шипя растянулся под теплотой рассвета.

Из-за угла желтого бетонного здания, бывшего складским помещением показалась фигура. Слегка пригнувшись, стараясь не издавать ни звука, она шустро юркнула за трансформаторную будку, из-за которой тут же свесилась длинная, белокурая коса. Однако старый Келлер давно заметил шпионку и теперь решительно старался не подавать виду.

Такое начало дня стало традицией, с тех самых пор, как Светка пришла устраиваться на работу в депо. Она каждое утро пыталась незаметно подкрасться и напугать Келлера, но старый трамвай был на стороже, и усилия Светки всегда оставались тщетны. Вагон каждый раз вскакивал и игриво шипел глядя на неудавшуюся разведчицу. Так было всегда.

Но не сегодня. Сегодня был особенный день. И радость блестящая в голубых глазах Светы была тому подтверждением. Кажется у старого трамвая получилось натурально разыграть испуг. Светка была счастлива.

Келлер помнил каждый их рейс, с удовольствием слушал девичьи рассказы о далёком, но удивительном месте под названием Москва, о Старой Рязани-городе машин, твёрдо решив отправиться туда на заслуженный отдых, о том какая Ленка Ватутина дура, как советские корабли бороздят просторы чего-то и как ей нравится Генка Шустов со старшего курса.

Он помнил и ту странную ночь, когда Светка прибежала в депо, обняла его морду, разбудив старый трамвай, часто дышала, издавала странные звуки, а из ее голубых глаз почему-то текла вода.

До самого утра она просидела в его потёртом, старом, но уютном и теплом салоне и говорила, говорила, говорила.

А старый трамвай слушал, слушал и понимал, что Гена Шустов, тот что со старшего курса, Свете больше не нравился...

Много времени утекло с тех пор, Светка стала совсем взрослой, красивой девушкой, завтра она уже не придёт, уедет в то волшебное место, что зовётся Москва, старый Келлер знал об этом из разговоров Степаныча и бабы Глаши, что были подслушаны им, разумеется случайно, минувшим днём. От того старый трамвай сегодня особенно нежно прижимался фарой к Светкиному лицу.

На станции, скрипнув деревянной дверью, показался тучный силуэт бабы Глаши, как и дцать лет назад она уселась на старую скамью и ловким, отточенным годами движением, развернула газету «Известия», которую достала, казалось, из ниоткуда.

– Ой, что делается... – вперив руки в бока, изобразила бабку Света, и действительно, секунду спустя старуха крякнув, повторила Светкину фразу.

– Светк, ты давай, осторожней, до темна сегодня приезжайте, пишут, дескать, Икарус ин-флити-ро-вался, тьфу ты, Господи сохрани... – старуха перекрестилась – С ума сбрендил короче, отрастил себе лапы, что твоя сколопендера, да убёг. Ой, что делается... Пишут Сашку дурочка, что кладбище стерёг, пожрал и был таков, в чащобу ушёл, паразит.

– Не волнуйтесь вы так, баб Глаш, изловят. – ответила Светка гладя ласково шипящий трамвай по плоской морде. – Сашку только жалко, конечно, совсем безобидный был, наивный, как ребёнок, надо бы сброситься матери его, кто сколько может.

– Сбросимся, Светочка, сбросимся. Только ты этова, всё равно до темна оборачивайся, трамвай уже старенький, ему тоже нужон отдых.

– Неправда, баб Глаш, Килюша трамвай в самом расцвете сил. – улыбнулась девушка и шагнула в открытую дверь трамвая.

Старый Келлер встал и перебирая лапами, всё так же прихрамывая, посеменил на первую остановку.

В городе старый трамвай любили и относились с должным почтением. Пассажиры здоровались, похлопывая по его борту, не мусорили в салоне, а Келлер в свою очередь, вёз их мягко, аккуратно обходя выбоины и ямы.

Прошлой зимой, в каникулы, Светка и Келлер набрали в салон ребятню и катались с кремлёвского вала. Трамвай разбегался и съезжал на пузе с крутого бугра, а проходившие по набережной зеваки, открыв рты, взирали на дивное зрелище, салон трамвая полнился восторженными детскими криками и смехом.

Несколько дней спустя они со Светой сидели на большой площади, окруженные людьми, у ног железного великана, слушали, как пели большие часы на городской башне, и смотрели как в небе распускались разноцветные бутоны гигантских цветов.

После работы, в особо жаркие дни, Келлер не редко убегал к большой луже, которую баба Глаша и Степаныч звали Водохранилище, и плюхнувшись в воду, гонял косяки моторных лодок, и трусливые белые катера.

Иногда он встречал на водохранилище Свету, они с другими людьми забирались на крышу трамвая и долго плавали по луже, молодые люди звали какую-то Карамбу и кричали что-то про Абордаж или Эрмитаж...

Бывало Степаныч брал Келлера в лес, охотится на грибы. Келлеру было жалко странных, высоких созданий, но Степаныч говорил, чтоб тот не волновался, мол шляпы у них после дождя снова отрастут, всегда отрастают.

Раньше ещё приезжали люди из мест где нет высоких домов, прилаживали ему хвост и разрешали резвиться на поле. Но этих давно не было, а на полях теперь резвились трактора.

Трамвай мчался через кладбище у леса, мимо сельскохозяйственного института Красного Знамени, поворачивал у школы, мягко тормозил перед остановками, пропускал скорую и, скрипя суставами, двигался в центр к железному великану и поющим часам, улыбчивая Света обилечивала пассажиров, с грацией балерины, кружась по салону.

Шёл обычный рабочий день.

В свободные минуты Света шепотом читала Килюше очередную книжку, на этот раз там было про мальчика, который мог творить чудеса и какой-то камень.

Солнце клонилось к закату, на остановке «Школа» как обычно, стояла учительница Нина Николаевна с горсткой младшеклашек.

Трамвай остановился, присел, и пассажиры здороваясь с ним, и Светой, заполнили пустой салон. Светка смотрела в окно, трамвай бежал, учительница успокаивала детей, а с горизонта приближался лес с заросшим в нём кладбищем.

Нестерпимо яркий, красный свет ослепил Келлера и пассажиров. Трамвай резко остановился, прикрыв фары передними лапами. Людей в салоне тряхнуло, кто-то из детишек свалился на пол. Света вскочила с места, пытаясь открыть глаза. Удар чудовищной силы пришелся в правый борт трамвая. Заваливаясь влево, ремни в салоне вдруг ожили и, опутав детей, словно смирительные рубашки усадили их на сиденья, надежно зафиксировав. Снова удар, на сей раз от падения. Светка с рассечённой бровью ищет глазами Нину Николаевну, та лежит на полу салона, дышит, жива, плачь детей, красный свет и странное чувство полёта. Нет, не чувство, их что-то поднимает. Светка бежит к Нине Николаевне, нужно растолкать ее, разбудить, привести в чувство. Со страшным лязгом, сопровождающимся хрустом биомеханических сочленений, что-то снаружи вырывает дверь на правом боку Келлера, тот истошно, громко кричит, содрогаясь от боли, трамвай взмывает в воздух и начинает трястись, Светка чудом успевает обвиться вокруг поручня. Из дыры, где раньше была дверь трамвая, зияет черная бездна, усеянная нескончаемым узором механических зубов. Во тьме этой пасти с криком, полным ужаса и отчаяния исчезает очнувшаяся Нина Николаевна. Неведомая сила отпускает трамвай, снова крики детей, удар и Светка падает на пол, резкая боль в правой руке, которая теперь безвольно висит, болтаясь под неестественным углом. Крики стихают, в голове нарастает писк, взгляд затуманивается, Светка отползает в конец салона прижимаясь к стенке, тяжело дышит, а в лобовое стекло трамвая хищно вглядывается, перебирая сотнями лап Икарус.

Старый Келлер шипит, силится встать, но не может, Икарус навалился сверху. Хищная пасть вырывает одну из задних ног трамвая, снова полный боли крик и победоносный вой Икаруса прорезал опускающуюся на Темнозаводск ночь.

– Не сдавайся, Килюша, я знаю ты сможешь!

Шепот Светы, плачь и крики детей, кто-то зовет маму. Ремни безопасности по-прежнему надежно фиксируют детей. Резкий кувырок, Светка, разбив головой стекло, вылетела на улицу. Это Келлер перевернулся на крышу и, схватив Икарус оставшимися лапами прижал, его к себе, сильно сдавил и выбил лобовое стекло хищного автобуса передними лапами. Тот взревел, сотрясая землю, вырвался из хватки Келлера и выпустив из кабины огромные жвала, как экзотическая многоножка, пронзил ими ржавое днище трамвая у самой кабины.

Лапы Келлера обмякли и с грохотом ударились оземь. Хищник ликовал, ползал вокруг поверженного врага, гудел и принюхивался. В конце концов выгнулся, встал на задней половине туловища и вновь поднял трамвай.

Сознание вернулось к Светлане, тело болело, рука ныла. По лицу стекали струйки воды, шел дождь. Она не могла встать, но видела как хищный автобус поднимал её ослабшего друга, для последнего, смертельного удара.

– Килюша-а!!! — взревела Света, глядя, как Икарус раззявил огромную пасть, полную острейших зубов.

Лапы трамвая дёрнулись и две из них устремились автобусу в пасть, растянули её, не дали закрыться, две другие тут же молниеносно вонзились в нее, пробили на сквозь и вышли через крышу кабины. Наступила звенящая тишина...

В следующий миг лапы чудовища разжались, и две огромные машины упали на землю. Ремни ослабли, выпуская детей из крепких объятий, они выбегали из дыры в бочине Келлера, где раньше была дверь, он тихо шипел, вздымая могучие бока, а Светка, кряхтя, волоча за собой руку и ногу, вся измазанная в крови, машинном масле и грязи, ползла к старому другу.

– Килюша, вставай, миленький, прошу тебя, Килюша, пожалуйста! – кричала Света сквозь слезы, обнимая плоскую морду трамвая.

Келлер немного приподнял кабину, легонько ткнулся фарой Светке в лицо и замер, теперь уже навсегда.

Ливень усилился.

Эпилог.

Красные флаги с серпом и молотом застилали залитое солнцем небо, казалось, возьми ещё щепотку, брось наугад, и небесная твердь полностью скроется в красном зареве.

По широкой асфальтной дороге маршировали люди в военной форме, красивые, молодые девушки бросали им под ноги цветы, юноши хлопали в ладоши, а шныряющие тут и там дети уплетали за обе щеки сахарную вату и мороженое с таким вкусным названием «Фруктовый лёд». На праздник с высоты смотрел бронзовый великан, дедушка Ленин, казалось, его невозмутимое лицо, вот-вот должно расплыться в довольной улыбке.

А у ног вождя пролетариата, поблёскивая новенькой краской, словно старый сторожевой пёс, на собственном постаменте сидел трамвай о шести лапах, золотистая табличка гласила:

71-611 Келлер.

– Мама, а почему тут трамвай? — спросила девочка, лет пяти отроду.

– Это, Сонечка, не просто трамвай.

Ответила статная белокурая женщина, закинула за спину косу длинных волос и, поправив маленькие очки на кончике носа, подхватила девочку на руки, приложив ладонь к блестящей фаре трамвая, уронила одинокую, скупую слезу.