Для всех это очередное тренировочное восхождение. Об истинной цели нашего похода к пикам Северного Урала знали только я и Антуфьев.

По словам Антуфьева, их Институт геологии и геохимии Уральского отделения РАН слегка тряхнуло перед Новым годом проверками, а потом директора Ротмана вызвали в Москву, откуда он вернулся в странно приподнятом настроении. Антуфьев заподозрил неладное, и пока его коллеги возвращались к расслабленным будням, Антуфьев, наоборот, перестал есть и спать. Он чувствовал, что что-то начинается.

И оно началось. С кадровых перестановок, смены оборудования, с появления ставки куратора проекта. Ротман, соблюдая данную в Москве подписку о неразглашении, держался сколько мог, но в Рождество в бане под пиво признался зятю, завлабу того же института, что встреча в Москве проходила не где-то, а в самом Кремле, в присутствии дипломатов, научных светил, высших религиозных глав и наследника правящей династии Саудовской Аравии. Завлаб, будучи преданным зятем, поклялся хранить секрет, но намекнул Антуфьеву, что скоро их лаборатория окажется в эпицентре политических событий и под пристальным вниманием всех телекамер мира. А потом не удержался и под выставленное пиво проболтался…

– С хрена ли? – поторопил я Антуфьева перейти к сути вопроса. Я страдал от затяжной депрессии, и вид деятельного бывшего сокурсника меня раздражал. После института мы изредка встречались на скалодроме, а после одного неудачного восхождения в Приэльбрусье и вовсе перестали видеться. А тут это предложение попить пивка. Чтобы опять не сходить этим вечером с ума, я согласился, и теперь жалел о своём решении. Чувствовал, что если Антуфьева не ограничить, он начнёт рассказывать мне всю мировую теорию геополитики.

– Так я к этому и веду, – Антуфьев не обиделся и пересказал, что поведал Ротман зятю.

Итак, арабы привезли кусочек Чёрного камня из священного Кааба и предоставили фрагмент древнего манускрипта, из которого становилось ясно, что их реликвия – лишь часть свалившегося с неба вместе с опальным ангелом. И утерянное, мол, тут “у вас”, на Урале. Хотя нет, не так. Получалось, что весь Урал возник именно после падения ангела и камня, вздыбив мощный пласт поверхности. И вот уже с этих мест часть самых лёгких камней из рая растащили по земле первые люди.

Арабы сделали расчёты и просят передать священные камни в Мекку. Высший синод настаивает на равномерном распределении камней по всем конфессиям. РАН ратует за честный лабораторный анализ в пользу гипотезы о метеоритном происхождении и сдачи артефактов в госхранилище.

В любом случае, Саудовская Аравия готова оплатить исследования и экспедицию института и претендует на решающее слово.

“Миллион долларов мы сразу же передадим любому, кто первым добудет из недр образец, подобный райскому”, – напоследок перевёл переводчик принца.

– Вот этому, – протянул руку Антуфьев. На вспотевшей ладони лежал крошечный тёмный голыш, который легко можно перепутать с любым другим из ближайшей речки.

“Миллион долларов. И на одного-то мало, а тут ещё делиться”, – хмыкнул я про себя, но тут же согласился на авантюру Антуфьева. Хотелось опередить экспедицию института, назначенную на июль. Деньги пополам. Но деньги для меня не самоцель. Мне хотелось встряхнуться. Избавиться от навязчивости суицидных ежевечерних мыслей и непрошибаемой тоски.

Антуфьев странно посмотрел на меня тогда, глаза его блеснули. Камень он подержать мне не дал, аккуратно завернул в носовой платок и убрал в нагрудный карман, чтобы позже вернуть в лабораторию.

– Что показал анализ? – не мог не поинтересоваться я, хотя мне в принципе было ясно, что это даже не шпинель. Обычная обкатанная водой граувакка. Да мы таких камней по горным речкам сколько хочешь найдём.

– Камень жуткий, честно скажу тебе, Борисов. Чертовщина с ним какая-то.

Мы обзвонили тех, в ком были уверены, и к маю собралось пятеро скалолазов, включая нас с Антуфьевым, двух братьев Липаевых и инструктора Григоряна. Шестым стал проводник из местных, охотник Пыж.

Деньги на экипировку добыл Антуфьев. С расчётом, что окупится сторицей. Антуфьев и стал начальником похода, распределяя обязанности и вес рюкзаков по всем участникам. Я видел, как Антуфьев возбуждённо рассматривал скопированную карту маршрута институтской экспедиции и подчеркнул себе несколько особых мест, не выделенных на карте, но озвученных Пыжом.

К началу мая мы вышли в отпуска, а к ледоходу, сопровождавшемуся бурным цветением сирени, мы уже тряслись на микроавтобусе из Екатеринбурга в сторону Конжаковского камня, где подобрали Пыжа.

У самого предгорья, где камни из травы уже прочно глыбились матёрыми быками, нас выгрузили вместе с тяжёлыми рюкзаками и свёртками. Мы разбили первый лагерь, чтобы осмотреться перед подъёмом.

Меня впервые за долгое время чуть отпустило. Ноющая тоскливая нота в голове стихла, замерев перед раскинувшимся во все стороны небом.

Антуфьев с инструктором ушли вверх по каменистому склону на разведку и сверку с картой, а остальные занялись установкой палаток и разведением огня.

– Нехорошее место, – хмуро сказал Пыж и прищурился от солнца, оглядывая ближние каменистые возвышенности и дальние пики в снежных шапках.

– Отчего же? – удивился я, наоборот, ощущая покой и безмятежность.

– Тут, говорили, люди пропадают, – Пыж снял с плеча увесистый чехол и, заметив мой взгляд, пояснил:

– Это “Бекас”. На птиц. В горах стрелять не буду, обещаю. Тут если только.

Он расстегнул чехол, бережно достал оружие и показал нам его из своих рук. Потом также аккуратно убрал обратно.

– А звери дикие тут есть? – не мог не спросить я. – Не хотелось быть съеденным ночью каким-нибудь голодным шатуном.

– Есть, – коротко ответил он, – но звери тут меньшее зло…

Он хотел было ещё что-то сказать, но вдруг увидел, как из-за дальних камней в нашу сторону вышла старуха в длинной юбке и платке, словно со старых картинок.

– Вот те раз! – воскликнул один из Липаевых, который раздувал огонь в костре и поздно заметил гостью.

– Уезжайте! – грозно прошипела старуха Пыжу, приняв его за самого главного.

– Мы, что, мешаем кому-то? – вмешался второй Липаев и подошёл ближе.

– Мешаете! – выкрикнула хрипло старуха. – Здесь нельзя никому ходить. Видишь? – Она показала рукой на валуны, и, приглядевшись, мы заметили слабые, еле заметные под мхом, бороздки и петроглифы.

– Ну местные, они такие, с прибабахом! – начал объяснять Пыж, не обращая на бабку никакого внимания, стыдясь и извиняясь за негостеприимность земляков.

– Он вас всех к себе заберёт! – повысила голос старуха, видя нашу непробиваемость. – Он вас уже слышит! Он слышит вас! Слышит!

Отчего-то меня пробила дрожь, и хорошее настроение вдруг погасло, а все краски вокруг стали глуше и мрачнее. Словно какой-то тромб вдруг оторвался у меня в сосуде, ведущем в головной мозг, так резануло болью и заставило присесть на ближайший ко мне плоский камень. В ухе справа зазвенело, и внешняя тишина за звоном отгородила меня от всего остального. Я закрыл глаза, задышал глубоко, подвигал челюстью, постучал ладонью по оглохшему звенящему уху. А когда открыл глаза, старухи уже не было, а надо мной махал руками Пыж.

– … на акклиматизацию. Но тоже бывает, – договаривал Пыж сквозь исчезающий звон. – Всё-таки свежий воздух. Концентрация кислорода.

– А старуха ушла? – спросил я слабым голосом.

– Какая старуха? – переглянулись Пыж и Липаевы. – Ничего себе, как тебя разморило. Ну-ка давай в палатку. Полежи, приди в себя.

Мне показалось, что солнце стало нестерпимо жарким, а краски вокруг раскалились до предела и просто слепили своим ядовитым неоновым светом. Мне и вправду было нехорошо. Я послушно прошёл в свою палатку и бухнулся поверх спальника.

Очнулся я от встревоженных голосов уже ближе к сумеркам.

– Вот только был тут и вдруг – раз! – нету, всё! – всхлипывающий голос Антуфьева переходил на истеричный фальцет.

Я выполз из палатки, подошёл. Антуфьев сидел, закрыв лицо руками, уперев их в колени. Руки, сбитые о камень в кровь, дрожали.

– Григорян оступился и провалился в щель, – с горечью сообщил Пыж. – Порода под ним осыпалась.

“Он вас всех заберёт!” – вспомнился мне крик старухи, и я содрогнулся.

– Он мёртв? – уточнил я у Антуфьева.

– Жив. Но без сознания. Я пытался его вытянуть, но сил не хватило. – Антуфьев поднял лицо, мокрое от слёз, и ещё что-то неуловимо странное, какое-то торжество, я уловил в его взгляде. Я отшатнулся.

– Надо идти за ним, поднимать, – Пыж стал собираться в путь. – Оставим до утра – умрёт от переохлаждения.

“Что за странный взгляд был у Антуфьева, – подумалось мне. – Не он ли сам столкнул Григоряна? Но зачем? Чем мешал ему инструктор, ведь мы даже не начали ещё самого восхождения на высоту, не дошли до месторождения… Но… Может, я чего-то не знаю?”

Антуфьев напился воды, умылся и начал объяснять нам ориентиры у провала.

Не хотелось его оставлять в лагере без надзора, ведь у меня появились сомнения в этом человеке.

– Ты – начальник похода и несёшь ответственность за каждого. Да и третья пара рук не помешает. Пошли! – твёрдо сказал я, и он сразу понял, что возражения не примутся. Устал – не устал, его проблема!

Братья Липаевы остались присматривать за палатками и костром.

Мы же втроём в свете фонариков на касках стали подниматься между камнями наверх, время от времени оглядываясь на огонь костра и далёкое зарево заката.

Скоро темень стала окружать нас со всех сторон, а выхватываемые фонариками выпуклости камней выглядели устрашающе. Каждая тень казалась провалом в горе, смертельной ловушкой.

От страха я сожрал перекусы из карманов. Без насыщения, только чтобы что-то жевать.

– Стоп, – вдруг подал знак Антуфьев, и у подножия валуна мы увидели закреплённую верёвку, тянущуюся в расщелину, и узлом завязанную на ней яркую бандану. – Здесь. Осторожнее!

Чуть впереди слева от нас чёрной бороздой зияла продолговатая пробоина, уходящая глубоко вниз. Медленно и осторожно ступая, страхуя друг друга, мы тоже подошли к краю щели и заглянули, пытаясь выхватить фонариком своего товарища.

Животный страх скрутил мой живот. Чёрная непроглядная тьма в щели не давала никаких представлений о её размере, но каким-то чутьём я ощутил величие её и силу. Я слышал слабое эхо от шума дальних горных вод где-то далеко внизу и понимал насколько тут глубоко.

– Сергей! Григорян! Ты жив? – закричал я первое, что пришло на ум. Эхо тут же размножило, раздробило голос в темноте, откинуло словно мяч на стены, а потом кинуло вниз.

“Эй…эй…эй…эй… ян…ян…ян…ян… ив…ив…ив…ив” – услышали мы и напряглись в ожидании ответа.

– Надо спуститься! – Пыж проверил прочность закреплённой на камне верёвки. Я страховал его, а Антуфьев вызвался натянуть между камнями тент и разжечь горелку, чтобы была возможность согреть раненого после подъёма.

Я молчал, пока Пыж спускался, и внимательно следил за Антуфьевым. Что если он скинет и меня?

– Почему ты столкнул его? – спросил я, когда по дёрганью верёвки понял, что Пыж коснулся ногами дна ущелья.

– С ума сошёл? Я ни при чём! – удивлённо ответил Антуфьев, а в руках его в свете фонарика и горелки блеснуло лезвие ножа, которым он поправлял фитиль. – Но радовался я не его падению, а тому, что месторождение само нам открылось. Оно тут!

Он указал кончиком ножа на провал, а потом сложил нож и убрал в карман.

– Ты видел там камни?

– Видел, – сказал он. – Белые прозрачные камни, как в Коране написано. – Он посмотрел на меня долгим взглядом и процитировал: – “И был камень чист и прозрачен, как помыслы людей, а потом стал чернеть от грехов, вбирая их в себя”.

“Ну да, прозрачные камни. Конечно, так я тебе и поверил, – подумалось мне, – и ещё скажи, что тут всё в алмазах и горном хрустале”. Гнев и злость сжали в тиски мою челюсть. Мне ужасно захотелось подойти и вдарить Антуфьеву апперкотом. Так, чтоб зубы посыпались.

Антуфьев же, привалившись к камню, пытался отдохнуть от двух подъёмов и одного спуска за день. Я сделал два шага в его сторону, но тут дёрнулась верёвка со дна ущелья, давая знак для подъёма. Мой гнев тут же стих.

– Антуфьев, помоги, – крикнул я, и мы в две пары рук вытянули Пыжа и прицепленного к нему ослабевшего Григоряна с травмированными ногами.

Света фонарика оказалось достаточно, чтобы определить состояние ран. Вколов обезболивающее и напоив раненого, уложили его под тентом, думая, как зафиксировать утром раздробленные кости перед спуском в лагерь.

– Мне по… каза.. лось, что я… там видел.. кого-то, – пролепетал Григорян, и я снова вспомнил старуху.

– Ты сам оступился или тебе помогли? – наклонился я к Григоряну, и Антуфьев тут же вспыхнул и вскочил.

– Я знаю, что ты сейчас делаешь, – вскричал он, раздувая ноздри. – Ах ты, сука! Хочешь меня под статью подвести и весь миллион себе заграбастать!

В его руках блеснул нож, вытащенный и расправленный в мгновение ока. В прыгающих бликах горелки, в отбрасываемых тенях, Антуфьев стал страшен, как чёрт на средневековых фресках.

– С ума сошёл? Убери нож! – закричал Пыж и бросился на Антуфьева, пытаясь схватить того за запястье. – Парень…

И тут же охнул и осел, прижав руку к предплечью, где ткань куртки пропиталась кровью.

– Всё это чёртово место, – беззлобно повернулся ко мне Пыж, взглядом умоляя прекратить бессмысленно возникший конфликт. – Говорили, что время от времени тут открывается Ухо дьявола. Оно слышит потаённые тёмные мысли и исполняет их. А в обмен забирает души людей.

– Пусть ваши заберёт! Суки! Ненавижу! Нен… – Антуфьев сделал ещё пару выпадов, а потом вдруг, неловко подвернув ногу, откинулся назад и стукнулся затылком о камень, застонав.

– Я устал. Устал. – Он потрогал ладонью рану на голове.

Темнота, эхо и тоска сковали меня. Расщелина словно бы беззвучно манила, обещая избавление.

Нарастающий звон в голове перерастал в оглушающий набат.

“Он слышит вас!.. Открывается Ухо дьявола. Оно слышит потаённые тёмные мысли и исполняет их”, – бесконечно крутилось в моих мыслях.

– Ну что, ты как, Серёга? – услышал я вдруг в обрушившейся тишине после разорвавшегося звукового хаоса совершенно спокойный голос Антуфьева, склонившегося над Григоряном. – Как рассветёт, двинемся в лагерь. Поспи пока.

Словно бы и не было сейчас никакой стычки и ранений. Пыж в это время обеими руками сматывал верёвку, а крови на рукаве как не бывало.

И я сразу всё понял.

Это они специально передо мной разыграли сцену ссоры, чтобы усыпить мою бдительность. Наверняка договорились меня вывести из игры. Или убрать. Это я им пока нужен, чтобы Григоряна вниз утром спустить, потом меня просто столкнут. Я ясно увидел себя, летящего в пропасть, и моё сердце сжалось от ярости.

Вскочив на ноги, я вцепился в растерянного Пыжа и рывком в три шага дотолкал того до расщелины.

– Ты что? Ты что? – вскрикнул Пыж, выронив из рук верёвку. Глаза его распахнулись в каком-то запредельном испуге и осознании неотвратимого. Ещё секунду он балансировал на краю, а потом я просто толкнул его, и Пыж растворился в темноте.

– Ах ты су… – исступлённо начал Антуфьев и полез за складным ножом в карман, однако я в этот раз был быстрее. Допрыгнул до места со снаряжением, схватил ледоруб и со всей мочи метнул им в бывшего товарища. Пока тот, пошатываясь, разгибался после полученного удара, я подошёл и добил его вторым подхваченным ледорубом. Прямо по макушке.

Утёр тёплую кровь с лица. Отдышался. Успокоился.

Вот только Григоряна мне одному было не утащить вниз. Вся надежда была на братьев Липаевых. Я поправил одеяло у спящего, подкрутил горелку, закрыл полог тента и пошёл вниз в лагерь. Если я спущусь к середине ночи, то к утру мы сможем подняться вместе за Григоряном и спасти друга. Русские своих не бросают, ведь так говорится. А те, те мне не были товарищами, уроды. Убить меня хотели, деньги отнять. Или не деньги… Что-то отнять. Камни. Да, точно, камни.

Я стал думать о тех камнях. Прозрачных, чистых алмазах, гигантскими залежами ожидающими своего человека с чистой незамутнённой душой, как у меня. Ведь я лучший. Только я был достоин этого сокровища! Только у меня они не станут чёрными голышами.

Я чувствовал безмерную радость от обладания тем, что изначально испокон веков и должно было быть моим. Жаждало найти меня.

Только бы никакие другие тёмные руки их не коснулись. Например, Липаевых этих. Хотя они парни неплохие, и я не прочь был с ними чуть поделиться. Например, за помощь в расколке камней и поднятии наверх. Но разве они смогут держать языки за зубами? Такие милые розовые языки за белыми зубками. Пока я касаюсь их шеи. Одного. Второго. В джакузи. А они целуют меня с двух сторон, шепчут: “Хозяин, возьми нас”. Такие развратные дряни.

И тогда я просто нащупал под спальником в палатке Пыжа чехол с ружьём, вытащил, вставил пару патронов и пошёл к палатке братьев. Я твёрдо знал, что они делают там, даже не заглядывая внутрь. Я направил ствол в то место, где лежали твари в обнимку, и нажал на курок.

А потом услышал крик ужаса у костра и увидел одного из братьев там. Он делал вид, что всю ночь дежурит и охраняет лагерь. Но я-то знал, что это неправда.

Этот пи**р явно завидовал мне и хотел меня совратить. Как и брат. И поздно делать вид, что он испуган. Я выстрелил ему прямо в лицо.

“Он тебя слышит! Он слышит! Исполняет любые мысли! Иди к нему!” – уловил я приятный низкий голос, от которого одновременно стало жарко и холодно.

К рассвету обессиленный, опустошённый, еле волоча ноги, я поднялся к своему месту, где мой ангел припас для меня немного сокровищ.

***

Сил, чтобы спуститься на верёвке, у меня нет. Я просто ложусь на край пролома, лицом к небу, и слушаю окружающие звуки.

Тяжёло двигаются тёмные, налившиеся гнилью, тучи. Пульсируют под спиной скопившейся кровью горные массивы, и неимоверно больно звенит тишина. Звон нарастает и давит набатом, кроша и мучая в расщелине мои камни, превращая их в алмазную пыль. Мои камни. Мои!

Я встаю на ноги, расправляю руки и шагаю к своим камням.

И к тому, кто сейчас слышит мои мысли.