У всех же есть дурацкие истории, которые родители повзрослевших детей любят рассказывать на застольях? Думаю, да. В моей семье это была Буба - чудовище двухметрового роста с парой десятков ярко-красных глаз и когтистыми лапищами. Красавица, в общем. Сам я Бубу не помнил, но мамины рассказы позволяли представлять все в деталях.

В три года я был очень активным ребенком. Папа, устав запрещать мне совать пальцы розетку, голову - в духовку, а все тело — в открытую форточку, придумал буку, обитающую в опасных местах квартиры и желающую полакомиться нежной детской плотью. Мама - кандидат педагогических наук - была категорически против подобных методов воспитания, но, к счастью для нас с папой, большую часть дня она проводила в университете. Моя детская дикция преобразовала буку в Бубу, а психика — чудовище в лучшего друга. Буба, в отличии от буки, жила не там, где папе удобно, а под обеденным столом — оттуда очень удобно таскать хлеб и сладости во время семейных обедов, а длинная лапа позволяла дотянуться до холодильника. Сначала я просто ползал под стол, чтоб посидеть вместе с Бубой, но позже она начала приходить ко мне в детский сад. Там мы неизвестно где прятались от воспитательницы, таскали пряники и коржики в количестве, достаточном для четырехлетнего карапуза и двухметрового страшилища. За это воспитательница постоянно ругала моих родителей. В Бубу она не верила, а за оставшихся без сладкого детей могла получить от заведующей. Иногда мы пропадали на целый день. Ну, то есть, со слов воспитательницы — один я.

Буба пробыла со мной до пятого дня рождения. И ушла восвояси, оставив неприглядного вида большую кость. Я клялся маме, что человеческую. В отличии от всего остального кость я прекрасно помнил — большая, слегка желтоватая. Она лежала на тумбочке в моей комнате около месяца, а при любых попытках выбросить я поднимал страшный вой. Однажды маму это так достало, что она, наплевав на педагогических принципы, отхлестала меня ремнем и все-таки отнесла кость на помойку.

Последней слушательницей истории про Бубу стала моя девушка Ксюша. Она училась на психолога, поэтому пришла в искренний восторг и прочитала мини-лекцию о природе воображаемых друзей и детских страхов. Они с мамой устроили небольшой научный диспут, который на самом «интересном» месте прекратил папа, чуть ли не силой впихнув каждой из них тарелку с тортом. Удалось знакомство девушки с родителями, ничего не скажешь.

А Ксюша загорелась идеей написать курсач о воображаемых друзьях, сделав меня главной звездой практической части. Как я не объяснял, что не помню ничего кроме дурацкой кости, подругу это не волновало. Вооружившись кафедральной методичкой (двести рублей отдала за нее, должна помочь!) она принялась тренировать на мне гипноз, психоанализ и прочую ерунду.

Вспомнить Бубу мне так и не удалось. В памяти всплыли дурацкие отцовские байки и мой неуместный детский восторг. Но подробности типа кухонного стола и моих побегов из детсада так и не вспомнились. А когда Ксюша расспрашивала про кость, я начинал рыдать. За эту тему девушка и уцепилась.

Судя по всему, именно идиотская курсовая нас с Ксюшей и рассорила. Жаль, приятная была девушка. Я в шутку поругал маму, мол,не вспомнила б про Бубу — до сих пор бы встречались. Та юмор не оценила.

- И она тебя гипнотизировала, - мама недовольно пожала губы.

- Наверно.

- Пыталась заставить тебя вспомнить события, когда тебе было три года?

- Мам, ну не знаю, че ты пристала?

- И про кость спрашивала?

- Да. Но я не знаю, откуда взял, что она человеческая. Я в какую-то истерику впадал, как только вспоминал. Ты не знаешь почему? Ты ж тоже психолог!

- Педагог я, - поморщилась мама и больше на эту тему не заговаривала.

О том, что Ксюша пропала я узнал от её подруги Насти. Та была ко мне неравнодушна, но дружбу считала важнее. А с нашего с Ксюшкой разрыва она завела привычку подсаживаться ко мне в столовой и «развлекать» пустой болтовней.

- А Ксюши уже неделю нет — ни дома, ни в институте не появляется, прикинь! Предки в полицию ходили! Но я думаю, она с пацанами в Крым умотала.

- Как так? - молодец я, более тупой вопрос сложно придумать.

Настька пожала плечами.

- Пропала, - повторила она, - ищут. Ни по телефону, ни в соцсетях не отвечает.

Меня с того разговора начали мучить ночные кошмары. В них дурацкая Буба сидела под столом, а на столе лежало тело Ксюши. Правая нога была, казалось, обглодана. Просыпался я в холодном поту. А месяц спустя, прибираясь в кладовке нашёл кость. Желтоватую, красивую, очень похожую на ту, что когда-то выбросила мама. Мне стало дурно.

День, в который пропала Ксюша я толком не помнил. Больше месяца прошло, какие могут быть подробные воспоминания. Вроде учил что-то? Или курсач писал? Или забил на все и пошел шататься с приятелями? Я не помнил. Не мог вспомнил. Буба снилась все чаще, тело Ксюши на столе постепенно лишалось конечностей. В последнем из снов у нее был открыт рот. Не знаю, зачем я заглянул туда, но языка явно не доставало. Кость из кладовки переместилась в мою тумбочку.

Решение сдаться полиции далось мне нелегко, но иного я не видел. Особенно после того, как нашел в своей тумбочке уже две берцовых кости. Да, я загуглил, как она выглядит. Меня, конечно, задержали, а после отправили к психиатру. Тот однако не нашел ни единой причины счесть меня невменяемым. А вот кости в моей комнате показались полиции убедительным доказательством. А также отсутствие алиби и общая нервозность. Вердикт — 25 лет.

Семья меня почти не навещала. Отец приходил раз в год, а вот мама, по-видимому, видела во мне свой главный педагогический провал и даже не могла меня видеть. В камере я начал видеть Бубу — именно такой, как мама описывала. Со слов мелкого меня. Вроде как.

Обычный день. Я, четырехлетний карапуз, гуляю с группой по площадке. Ничего не обычного. Но тут вижу — за оградой стоит моя мама. Радостно бегу к ней. Она показывает жестом «не шуми», а потом «иди ко мне». Тут дырка в заборе — я легко пролезаю. Она ведет меня по незнакомым улицам, мы заходим в неизвестный мне дом. По просьбе мамы я звоню в квартиру и максимально несчастным голосом прошу открыть дверь, мол, я потерялся, мне страшно, хочу есть. Женщина ведется и впускает меня. Мама, притаившаяся в стороне, бьёт ее ножом по шее. Зайдя в квартиру, мы разделываем труп. А на обратном пути мама рассказывает мне сказку про Бубу, которая и увела меня с площадки воровать пряники.

Дырку в заборе вскоре заделали. Иногда я ждал, пока воспитательница отвлечется на других детей и убегал через главный выход. Иногда мама забирала меня, якобы к врачу.

Кость я утащил, по-видимому, у последней жертвы. Мама, закончив с разделкой трупа, шла в душ, а я ждал ее под дверью. От первого трупа меня вроде как вырвало, но десятый не вызывал уже никаких эмоций. А двенадцатый казался даже интересным. Порой мама только отрезала конечности и голову, порой — снимала кожу и отделяла мышцы. Интересно, зачем? На нашей последней прогулке я взял любовно отделенную от сустава берцовую кость, завернул в полотенце и спрятал под курточку. Мама ничего не заметила.

Обычный день. Я, человек осужденный за убийство на долгие двадцать пять лет, сижу в камере и тихонько вою. Психиатр, которого все же согласились вызвать тюремные начальники, не признает меня сумасшедшим. А мою историю он считает циничной попыткой оклеветать собственную мать ради свободы. Я не знаю, кому верить. Мама не приходит навестить меня. Из-под стола в обеденном зале на меня смотрят красные глаза. Прости, милая, нет тут пряников.