Свернув с дороги, Яна втиснула машину в узкую брешь между «Соболем» и брутальным джипом лохматых годов, обклеенным стикерами рок-групп. Почти единственный, но бесспорный плюс маленького городского авто: чуть-чуть свободного места - и вот тебе стоянка. Яна выключила зажигание и осторожно открыла дверь. С другой стороны выбралась Нинка Липская – приблатнённая бизнес-леди. Она была тридцатым по счету риэлтором из тех, кого обзвонил Димка; согласилась без энтузиазма и при условии, что клиенты обеспечат транспорт. Причем поданная дисциплинированной Яной минута в минуту малолитражка вызвала нарекания: «Это у вас тачка или мотороллер?».
Напористая и хищная риэлторша наверняка зарабатывала побольше, чем они с Димкой на двоих, и профессионально отличала дорогое и престижное от эконом-класса.
- Тьфу ты, ну и душегубка! – воскликнула Нинка. – Утро, а жарит, как в Африке.
Яна покрутила на запястье браслет часов: циферблат сиял отражением солнечного диска.
- Да, половина десятого только… Не все пробки собрали, и то спасибо.
Они путешествовали с кондиционером на полную, а за бортом воздух прогревался до предела пределов.
- Ладно, пошли, - распорядилась Нина. – По карте нам туда, за площадь и через сквер. Вон указатель: улица генерала Алтаева.
Созерцая наводящий тоску ландшафт, Яна вздохнула: убогое захолустье. Ратуша с гербом еще комси-комса, а прочее, обильно декорированное баннерами «Аренда», доживает свой век. Вдоль улицы притулились бревенчатые избы, щеголяющие антеннами спутникового ТВ, сараюхи, подсобки... На автобусной станции высаживал пассажиров экскурсионный «Икарус», обогнавший их на трассе по встречной. В глубине площади – неизменный краевой музей, стиснутый с торцов могучими зарослями. Сбоку от здания музея сползала в густую тень оврага извилистая тропинка.
Мама рассказывала, что в дни ее молодости Вражий овраг обходили за километр: там скрывался убежавший из лечебницы психопат. Психопата, конечно, придумали взрослые, чтобы с наступлением темноты локализовать отпрысков в зонах фонарного освещения. Хотя, скорее, страшилка возымела обратный эффект: подростки бегали сюда за адреналином…
Они пересекли площадь, миновали сквер и за торговыми рядами увидели бело-серую трехэтажку. Капремонт (если он вообще производился) был давно и неправда: штукатурка клочьями облезала со стен. Из тамбура тянуло запахами еды, плесени и мусора. На провисших веревках сохло постельное белье.
«Боже мой, - почему-то испугалась Яна. – Этого просто быть не может. ЗДЕСЬ я родилась».
 

Квартира принадлежала Яниной семье несколько поколений подряд. Прапрадед обосновался в Дороховске еще до революции; после семнадцатого года он примкнул к белогвардейцам и повоевал против красных, но, почуяв, куда дует ветер, переметнулся в ряды РККА. Дед в Великую Отечественную служил контрразведчиком и отвечал за эвакуацию комсостава на случай, если город захватят фашисты. В сорок седьмом он вышел в отставку и возился с внуками. В девяностые квартира опустела, и право собственности переходило из рук в руки, пока официально не досталось Яне, став для нее источником неясной, но навязчивой тревоги. Казалось, что-то опасное связано и с квартирой, и с самим домом на улице генерала Алтаева. История «двушки» не вместила первые три года Яниной жизни – их вытеснили мрачные образы тети Тани и ее заживо сгоревшего сына Ильи.
Яна охотно уступила бы «родовое гнездо» любому завалящему конкуренту, но – вот мистика! – ни одного желающего. Ее муж Димка, которому новость о жилплощади в дальнем Подмосковье свалилась как снег на голову (и то по неудачному стечению обстоятельств), так и не постиг, отчего у нее душа не лежит к этой квартире. Он предложил распорядиться дармовыми квадратными метрами практично - продать, и раз навсегда избавиться от притязаний ФНС, заодно слегка обогатившись.
- Лишних денег не бывает, - урезонил он сыплющую невнятными доводами жену. - Или тебе хочется государству налоги отстегивать?
Начались отчаянные поиски агента по недвижимости. Димка и Яна хорошие в своих областях специалисты: соответственно оператор ЧПУ и врач-косметолог, но они представления не имели, с какого бока подступиться к продаже жилья. В Дороховске был филиал столичной фирмы, но вместо телефона там срабатывал факс, и так месяц подряд.
«На фига рекламу в интернет давать?», подумала Яна, прошмыгивая за Нинкой в источающий запахи подъезд.
(Липская отшила их, как и многие до нее. Категорически. Дел по горло, недосуг в область мотыляться. А через день позвонила сама, выспросила про метраж, состояние, документы и долги по платежам).
В подъезде Яна оробела; бойкая Нинка и та как-то смешалась. Предстояло еще подняться на третий этаж – мелочь, но здесь и сейчас неприятная. Под лестницей темнела коричневая фанерная дверь со спиленной ручкой. Приди Яна сюда без сопровождающей, она бы остерегалась оставлять эту дверь у себя за спиной. За такими дверями может обитать некто, не видимый коммунальщикам, но с острым нюхом на чужаков. Нина никак не прокомментировала заминку, но отступила, спрятавшись за Яну и предоставив ей возглавлять экспедицию.
Сверху спускалась женщина с маленькой девочкой и грудным ребенком, незамысловато притороченным к шее застиранной тряпицей. Женщина выступила из полумрака, и Яна поразилась ее лицу: бледному, с ввалившимися щеками и глазами, заплывшими в синеву. Сальные волосы небрежно собраны в пучок.
- Янка, - произнесла женщина.
Это был не вопрос, а узнавание.
Яна сосредоточилась, пытаясь воскресить в памяти ее имя, но ничего не воскресло. Ей бы железо проколоть и витаминов курс, мелькнуло у Яны в голове.
- Янка, - настойчиво повторила женщина. – Я – Катя. Мы с тобой играли. Тебе три годика исполнилось, а мне пять. Вы с родителями в Москву уехали. А тетя Таня осталась.
Яна вежливо кивнула. Тетю Таню она помнила плохо. Лучше, чем Катю, но тоже не особо.
- Я тебя в контакте нашла, - сказала женщина. – По фамилии.
- Очень рада встрече, Катюш, - солгала Яна. – Как дела?
Катя прищурилась.
- А у тебя? – шмыгнула она носом после паузы. – Дети есть?
- Не… Нет.
- Что, родить не можешь?
- Могу, наверное. Просто не хочу… – Яна не готовилась давать интервью в этом жутком подъезде.
Пальцы женщины стиснули руку дочери, девочка пискнула.
- Как можно не хотеть рожать? Дети – это же дети. Это наше всё. Но тебе не понять, раз не хочешь.
Она рванулась мимо приезжих, таща за собой неловко семенящую дочь, и выскочила на улицу. Яна застыла, пришибленная этим взрывом неприязни, и Нинка, процедив что-то, уперлась ладонью ей между лопаток.
- Янк, не тупи.
 

На стук никто не открыл, ни звука изнутри. Яна занервничала: накладка за накладкой, да что ж такое. И со старушкой все ли в порядке? Если нет, квартиру придется взламывать. Липская скептически разглядывала «объект».
- Почем же мне эти руины выставить? – риторически спросила она. – Миллион, как ты хочешь, не получится. Уж дыра дырой. Небось, центнер трухлявой фурнитуры в нагрузку и драный линолеум…
- Задорого не возьмут, - поддакнула Яна, на заре карьеры ублажавшая капризных дамочек в спа-салоне.
- Триста тысяч. Ну четыреста в апогее. Дом под снос, соседи – маргиналы, метро – в Москве… Где твоя ключница, ласты склеила?
Яна скривилась – под каблуком хрустнул осколок потолочной лампы.
- Надеюсь, что нет. Отошла куда-нибудь, мало ли. В поликлинику…
- Или барахло с твоей хаты толкает по-быстрому.
- Нин, ну зачем ты утрируешь? Старушка интеллигентная такая.
- Ой, не буровь мне про божьих одуванчиков! Я от них натерпелась, ветераны, бляха-муха, сама бы всех закапывала. Хер ли эта интеллигентка свинтила? Или ты не предупреждала, что приедешь?
- Да предупреждала я! Ей эти ключи в тягость, скорее бы с рук сбыть.
- А?
- Нет, ничего, - осеклась Яна. Если бы не старушка, квартире еще долго прозябать бесхозной. Но, застигнутая врасплох, Яна так дотошно выясняла, кто такая Зоя Ивановна, где она взяла ее телефон и почему именно ей тетя Таня оставила ключи, а Димка сидел тут же на диване и слышал разговор от корки до корки… короче, тайное стало явным.
- Ничего так ничего, - буркнула Нинка.
- Может, участкового вызвать? - неуверенно предложила Яна.
- На основании? - Нинка окинула ее тяжелым взглядом и забычковала окурок в распредщиток. - Янк, не упало мне тут торчать, прошвырнусь до кафетерия, заодно батарейки для фотика гляну. А ты на атасе. Жопой чую, застрянем до ишачьей пасхи.
Караулить в одиночестве посреди обшарпанного коридора Яне не понравилось. Она рыпнулась позвонить Димке, но схлопнула «раскладушку»: на ее голос откроется фанерная дверь на первом этаже, и по лестнице взойдет… кто-то… Переставляющая по щербатым ступенькам закоченелые, морозно скрипящие ноги нежить вообразилась ей так отчетливо, что Яна подобрала юбку и кинулась вон из подъезда.
Отдышавшись под козырьком, она вспомнила, что у Димки на производстве аврал, и звонить ему нельзя. Вот засада! Яна прикурила ментоловую сигаретку.
В палисаднике Катя выгуливала своё потомство, вернее, оккупировав скамейку, кормила из бутылочки грудника, а дочка неприкаянно бродила вокруг песочницы. Заметив Яну, она потопала к ней по газону.
- Привет, - сказала Яна, присев на корточки. – Тебя как зовут?
- Маша, - пролепетала девочка. Ей было и страшно, и любопытно в одном флаконе. – У тебя есть шоколадка?
- Шоколадки у меня нет, но есть карамелька. – Яна расстегнула сумочку.
Катя перемахнула газон тигриными прыжками и отвесила дочери подзатыльник. Маша расплакалась навзрыд.
- Кать, ты чего? – оторопела Яна.
- Не, ну а че, - зло огрызнулась Катя. – Не смей моего ребенка всякой дрянью кормить. Своих заведи и трави, сколько влезет. Приперлась тут, добровольно стерилизованная… Чтоб близко к моим детям не подходила!
Яна тут же нарушила декрет о неприкосновенности: брошенный на произвол судьбы младенец едва не соскользнул со скамейки: там было, обо что расквасить голову. В последний момент Яна удержала истошно вопящего человечка на краю бездны.
- Какая ты сказочная! – прогнусавила Катя, выхватывая грудника. – Спасибо тебе, дорогая! А где ты была, когда тётка твоя по дуркам да по ментовкам зависала?
- В первом классе училась, - на всякий случай Яна отошла подальше: мало ли что.
- Видно по тебе, что училась! Детей не делать ты училась!
- Кать, ты бы Машеньке панамку надела, напечет же ей…
- Нет у меня на панамки денег, так погуляет!
Еще с колледжа Яна шла по жизни с принципом, что дружелюбие – залог мира и согласия. Главное – ни на кого ни за что не обижаться.
- Давай я вам на рынке панамку куплю? – мурлыкнула она разбушевавшейся Кате.
- Да сдохни со своими подарками! – черта с два, за МКАДом принципы не работали. – Что ж родаки твои тётку чумную без присмотра кинули? И еще что скажу, Барби: когда померла тётка, никто ее хоронить не хотел, так бы и сгнила, сучка… Чего ты вообще нарисовалась? Досвидос!
Яна сделала соответствующие выводы и ретировалась, заняв позицию на уважительном расстоянии от подъезда, чтобы не пересечься с Катей, когда та пойдет домой. Терзаясь от предчувствий, неопределенности и нарастающей жары, она распутывала шнур наушников – хоть музыкой отвлечься. Да уж. Ну, здравствуй, Дороховск...
 

Обычно полоумные мамашки на раз вычисляли в Яне чайлдфри, а, вычислив, принимались давить на психику. Липская всю дорогу трещала о своем «восхитительном» в грандиозных кавычках сыне, с которым в школе не уживается даже отпетая шпана. «…Никитка бабки тырит?! Да это же МОЙ сын!!! Я его в языковую английскую пристроила, а там географ нажаловался: ваш Никита, бла-бла-бла, по карманам мелочь ворует. А я ему: мой сын не вор, ты, мудила, кровью умоешься, что дерьмом его полил. Отстегнула сотню евро мукле из восьмого класса, она его на потрахаться развела, а пацаны мобилой снимали. Хрен отмазался, козел: по этапу и в парашу рылом».
- Прелесть какая, - не удержалась Яна.
- А чего прелесть-то? – рыкнула на нее риэлтерша. – Что ребенка вором обозвали – прелесть? Я за Никитку всех порву. Одна его воспитываю, папулька-то спился…
«Я б тоже спилась».
Но бурную реакцию Катерины спровоцировала не детская тематика. Не-а. Вопреки очевидному, Катя не оголтелая истеричка. Там, на лестнице, ее ЧТО-ТО зацепило, но она предпочла оставить это невысказанным и для правдоподобия разрядила в Яну свой негатив под конкретным предлогом. Но у нее слабовато с актерским мастерством, она переигрывала и дважды проговорилась.
Даже сейчас, спустя двадцать с лишним лет, семью Мартера здесь не любили.
Из-за тети Тани.
Что же с ней не так?
Родители не обсуждали тетю и не распространялись о ее злоключениях, а Яна была слишком мала, чтобы анализировать детали. Ее увезли из Дороховска в трехлетнем возрасте, и память запечатлела тетю Таню безмолвным и мутным пятном, а ее сына – фотографическим черно-белым.
Сын Татьяны, Янин двоюродный брат, погиб при пожаре, спасая людей из горящего здания. Его посмертно наградили медалью, но тете Тане от этого, разумеется, легче не стало. Она изменилась навсегда, бесповоротно и в плохую сторону. Саша Мартера прилично заработал на севере, и тетя, добавив недостающую сумму, буквально вытурила сестру с мужем в Москву. Откуда она взяла деньги – отдельный секрет. Дальнейшее их общение свелось к нечастым телефонным разговорам; лишь однажды мама ее навестила и вернулась сама не своя. После этого Татьяна запретила им появляться в Дороховске. Она умерла в девяносто втором году, и почему-то родителям сообщили об этом через месяц после похорон. Родители отправились в Дороховск на кладбище… на просроченных поминках они шепотом (но Яна, прикинувшись спящей, кое-что разобрала) рассказывали, что застали могилу разрытой до крышки гроба, а поверху кто-то навалил арматуры, железного лома и булыжников.
Чем тетя Таня заслужила такую ненависть, граничащую с мракобесием?
Похоже, ей и при жизни прохода не давали. И мама стала невольной свидетельницей травли – после той поездки у нее был затяжной шок. Потому Татьяна и перестала принимать в гостях Наталью и Александра: чтобы не попали под раздачу.
«Но где хоть какая-нибудь логика?» - думала Яна, немилосердно потея на раскаленном асфальте под лучами солнца. Своей благородной фамилией она была обязана отцовским предкам, несгибаемым бойцам третьего Коминтерна, но умение переносить жару ей генетически не передалось.
Илья пожертвовал собой ради того, чтобы другие могли жить. За это аборигенам надлежало молиться на Татьяну, как на святую, и скинуться ей на мраморного архангела, но они превратили короткий остаток ее жизни в кошмар, а напоследок осквернили могилу.
- …девушка, кого пасёте? – в затылок Яне дохнули перегаром. Она вынула из ушей «точки», морально готовя жестокий отпор.
Интерес к ней проявил анемичный взъерошенный парень лет тридцати, в клетчатой рубахе навыпуск с закатанными рукавами. Полдень еще не настал, а этот организм уже готовый. Взгляд плывущий, зрачки во всю роговицу. На конкурсе бледных легко обставит Катерину по призовым баллам.
- Я Зою Ивановну жду, - сказала Яна. – Не в курсе, где она?
- А, баб Зоя. – Парень икнул. – А она в монастыре.
- Насовсем? – вырвалось у Яны.
- Не, на кой ей совсем-то… За святой водой. Ща, нацедят ей бидон, и пришкандыбает. Поливать тут будет, от нечисти... ну от меня то есть. Чтобы я кирять бросил. А я тебя че-то это… видел где, да?
Яна покосилась на Катерину и решила, что инкогнито накрылось.
- Я здесь раньше жила. Меня Яна Мартера зовут.
- Аааа… - протянул анемичный. – А я Колян, тоже тут жил... ик! …живу. Я батю твоего помню, и мамку тоже. Это я баб Зое твой сотовый нагуглил. – Он развязно подмигнул, но следующую реплику Яна угадала неправильно: - На бутылку есть?
- Нету у меня на бутылку, - Яне совершенно не хотелось у него на глазах копошиться в кошельке. – Уж извини. Не захватила.
- Не боись, грабить тут не принято, - сосканировал ее мысли Колян. – А на сиську пива наберешь? А, ладно, тебе не в кассу. На мои будешь?
- Я за рулем, - грустно ответила Яна.
- На тебя че, Катька-размноженка залупилась? Она у нас того… с пионерским приветом. Х...ня-война, с ней вот как надо, - Колян, резко выбросив перед собой руку, продемонстрировал Кате «Fuck off». Та презрительно цыкнула.
Коля Маркин, сообразила Яна. Который в первом классе разбирал и собирал дома телевизор и еще сопляком допился до алкогольной комы. Между прочим, именно Татьяна про него говорила, и еще какие-то родительские одноклассники. Юный гений, призер всех олимпиад по химии и математике. Чинил любую сломанную технику, которую не брались чинить в ателье. Но это лишь одна сторона многогранной натуры самородка. Как все гении, Коля не дружил с головой и отличался от сверстников патологической жестокостью. Его ловили за живодерством - ставил «опыты» на собаках. За что и поплатился: хозяин замученной им немецкой овчарки проломил Коле череп штакетиной, на год отправив его в больницу.
(Неужели у Маркина после реанимации зрение рентгеновское?)
- Да сплошная вендетта! - пожаловалась Яна. - На почве тети Тани.
- Нуу… - промямлил Колян. – Тетка… накосячила че-то, когда сын погорел. И хоронили ее стрёмно…
- Блин, как это – стрёмно?
- Вечером хоронили. В самый вечер свезли «пазиком» на Свято-Алексинское. Почему так? - Колян вытянул из нагрудного кармана смятую папиросу и закурил. - Баб Зоя с баб Клавой попа ждали, чтобы отпел по месту жительства. Но он не приехал. Еще на кладбище работяги заднюю включили, по типу, западло им гроб тащить. Бабки подсуетились, премировали их с пенсии, и поляну во дворе тут накрыли. А дней через сколько-то – вот это я как щас помню – дождина струячил проливной, и в подъезде было грязи натоптано, жирной грязи, с червями. И воняло могилищей. Тут такой кипеш был! А Катькина маман в палисаднике «покойся с миром» нашла.
- Чего-чего нашла?!
- Пришлепку такую на голову, мертвякам лепят, чтоб мозги не выпали.
Яна попятилась.
- Базарили, что Татьяну сын с участка выгнал, вот она и вернулась… Не, ну ты не боись. Это всё лажа и наукой от… ик! …отрицается. С кладбища домой не возвращаются. Знаешь, где пожар-то был? Во-он, за домом. Там спортплощадка и школа, халупа дореволюционная. Купчихины ап... ик! …партаменты. Илюха баскетбольную секцию вел. Когда загорелось, его баскетболисты в раздевалке тусили. Замок у двери переклинило, Илюха его топором раскурочил. Кто-то сам выбежал, а кого-то он вытаскивал. И последнего не вытащил – задохся. От обоих головешки остались, друг в друга запрессованные.
- Ну и? – уныло спросила Яна.
- Ну и отгрохали новую школу, на окраине. А из сгоревшей кой-чего к нам в подвал отволокли, мелочевку всякую, инвентарь. Топорик Илюхин где-то там прислоненный.
Колян замолчал, борясь со спазмами в желудке. Под его хаотично торчащими волосами проступал на темени кольцевой шрам.
Соловьиной трелью залился мобильный.
- Да, Нин. Что? Прерываешься. Повтори.
- Ключница пришла?
- Нет, динамит по-черному.
- Ну и зашибец. У меня тут сделочка наклюнулась, так что обождешь.
Колян обронил что-то наподобие «Ну не болей» и, выписав синусоиду, избавил ее от своего общества. Яна убрала мобильник в сумку.
  
***

- Нормально, - сказала Яна. – У нее наклюнулась сделочка. А я – обождешь. Деловая колбаса.
Бормоча нелестные эпитеты в адрес ушлой риэлтерши, Яна покинула улицу генерала Алтаева и побрела к площади. План перехватить Зою Ивановну у подъезда потерпел неудачу: париться там безвылазно – это напороться либо на тепловой удар, либо еще на кого-нибудь из местных, в сравнении с которыми Катька-размноженка и Коля-живодер покажутся кудрявыми овечками.
Она проверила машину, погоняла немного кондей. Хозяин брутального джипа, развалившись на сидении, слушал «Сектор Газа» и курил трубку. Ароматные клубы табака приятно щекотали ноздри. Яна погрызла ноготь, генерируя теоретические выкладки.
Липская изначально не собиралась оказывать ей услуги: от Москвы пилить не перепилить, агентское вознаграждение смешное. Но звезды выстроились так, что в том же пункте ей обломилась работка посолидней, и лахудра подпрягла клиентку волонтершей. Сука, прости Господи, даже если Господи не простит, всё равно сука. А Зоя Ивановна отбыли за святой водицей, ну и она на законных основаниях слиняла улаживать свои делишки.
Минералки, что ли, купить?...
Через дорогу ей бросилась в глаза вывеска «Продукты» и там же, во флигеле – «Агентство недвижимости». На тротуаре громоздился штендер с контактами агентства. Надо заглянуть, пользуясь случаем, как умные женщины делают. Если подфартит, Липская получит отставку без сохранения содержания.
«Не порвала бы только меня за Никитку своего. Ему ж с процентов ничего не перепадет».
Выскочивший из-за «слепого» поворота таксист засигналил нерасторопной пешеходке, но при температуре тридцать градусов метаться вдоль лежачего полицейского Яна не собиралась. Едва она ступила на поребрик, ядовито-оранжевая «классика» стартанула с визгом шин, изрыгнув из выхлопной трубы шлейф черного дыма. Мистер Злой Дебил как он есть.
Сглатывая слюну при виде гуляющих парочек с откупоренными бутылками пива, Яна подергала на себя дверь агентства и помурыжила домофон. Ни ответа, ни привета. Как будто все вымерли. Она нырнула в магазин и взяла бутылку газировки.
- Извините, а недвижимость работает? – спросила она продавщицу. Та озадаченно поморгала.
- Айгуль! Айгуля-а-а! - окликнула она напарницу из кондитерского отдела. Напарница что-то прокурлыкала в ответ. - Не, не работают. Их прокуратура закрыла.
Всё стало прозрачно. Единственное на весь Дороховск агентство недвижимости дуба врезало – чем не рай для залетной маклерши? Наверняка же Липская прощупала почву, прежде чем великодушно взять под опеку неудобных клиентов! Яна поплелась по тротуару к музею. Туда ей абсолютно не надо, зато под горку. (Или надо?) В туфли набилась сухая пыль. Яна залпом выпила газировку и платком промокнула лицо. С Нинкой-то прозрачно. Но вот Катя учудила нечто мимо логики и психологии. Такая была идиллия: узнала, обрадовалась, назвала по имени. А потом невзлюбила. Как-то неправильно.
Не то чтобы Яну все и всегда любили. Ее шпыняли и за красоту (ну за ухоженность, если совсем честно), и за относительную успешность, и за нежелание иметь детей. Но нелюбовь вызревает в некоторый инкубационный период, а Катя уложилась за секунды, сымпровизировала оскорбительный тон и удрала.
Вяло обмахиваясь платком, Яна размышляла, с чего у Катерины так скоропостижно протек чердак.
Разве что…
Яна скомкала платок, затолкала его в сумочку и помотала головой: внезапно ей стало не по себе.
…Катя распознала второго человека из прошлого? Но не сразу, поскольку ВТОРОЙ стоял позади. Липская. Почему-то Катя связала ее с тетей Таней, в эту же компанию зачислила Яну и назначила их своими врагами.
То есть, Нина Липская сама отсюда же родом. И репутация у нее (или у ее родителей, дядей, тетей) не лучше, чем у одиозной Татьяны.

 
Краевой музей в приземистом облупленном особняке по-братски делил помещение с библиотекой. Режимы работы выведены по трафарету цветной гуашью на ватмане: музей – 9:00-18:00, библиотека – 10:00-19:30. Топчась на крыльце, Яна взвесила «за» и «против». Ее затея – авантюра не самой чистой воды, но торопиться-то некуда. Пусть Зоя Ивановна отдохнет. Липская сама о себе позаботится – в Москве не пропала, на исторической родине (если здесь и впрямь ее родина) не пропадет и подавно. Яна вовсе не была уверена, что отыщет нужное: цензура «совка» сенсаций не поощряла. Но во второй половине восьмидесятых набирали обороты перестройка и разнузданная гласность. Так что не всё безнадежно.
Изнывающая библиотекарша – толстая и непривлекательная девица в бифокальных очках – флегматично листала «дамский» детектив. Яна деликатно покхекала в кулак.
- Ага, - сказала библиотекарша.
- Здравствуйте, девушка. Я бы хотела… У меня нет абонемента, я здесь вообще проездом, но я бы хотела посмотреть подшивки местной газеты. Если можно.
- «Дороховский путеец». Ежемесячник.
- Ну да.
- А как я вам выдам без абонемента? – у нее был взгляд как у сома на рыбном прилавке.
В порыве вдохновения Яна козырнула сторублевой купюрой и положила ее на конторку.
- Это не взятка, это на мороженое. – Наглость – инфекционная болезнь, и от Липской она подцепила сразу тяжелую форму. – Я вот тут сяду за столиком, буду очень аккуратной и ничего не украду. Но вы, конечно, можете мне отказать.
- Да ладно, хоть пять минут убью, - пропыхтела библиотекарша, отрывая от затрапезного стула внушительную задницу. – Годы какие?
- С восемьдесят пятого по девяносто второй.
- Сейчас притащу из архива.
Через пять минут ровно она плюхнула на стол пачку газет, отдернула занавеску, и, держась за поясницу, уселась обратно на стул.
- Развлекайтесь, - напутствовала она посетительницу, засовывая сто рублей в ящик с формулярами.
Подобием усилия воли Яна абстрагировалась от духоты и приступила к чтению.
Зимние и весенние месяцы 85-го в Дороховске были небогаты событиями. Редакция фальшиво восторгалась горбачевскими реформами, пинала в рамках дозволенного бюрократов, приводила скучную статистику производства, шаблонно поздравляла с юбилеями ветеранов войны и труда. То же – в июле.
Но июльских номеров оказалось два – вместе с экстренным. На первой полосе – фото молодого человека. «ПОЖАР В ШКОЛЕ. ПОГИБЛИ УЧАЩИЙСЯ И ПРЕПОДАВАТЕЛЬ.
В среду, 17 июля по неустановленным причинам загорелась школа (ул. генерала Алтаева, 5Б). Спасая из огня детей, погиб учитель физкультуры - студент Московского областного педагогического института Илья Пономарь. Ему удалось эвакуировать четверых учеников шестого класса. К сожалению, судьба пятого мальчика ужасна: преподаватель задохнулся в дыму, а затем обрушились перекрытия. Здание восстановлению не подлежит. Рассматривается проект строительства новой школы до конца каникул.
Помимо И.Пономаря, в школе находились двое учителей, не предпринявших для спасения детей никаких усилий. Они утверждают, что «расшалившиеся» воспитанники баскетбольной секции, тренером которой был Илья, заперли дверь канцелярии – объяснение шито белыми нитками и не оправдывает преступного равнодушия людей, призванных обеспечивать детскую безопасность. Горе-учителя понесут заслуженное и суровое наказание.
Председатель исполкома и первый секретарь горкома партии г. Дороховска выражают соболезнования родным и близким погибших Егора Котова и Ильи Пономаря. Похороны Егора состоятся в субботу, гражданская панихида и похороны Ильи Пономаря – в воскресенье».
Упорство главреда «Путейца» в освоении нивы бульварной журналистики достойно восхищения, да и промывка мозгов на уровне. Фактов по нулям, одна патетика. Как и всегда, когда по справедливости надо вешать на столбах больших боссов, аудиторию настраивают против «стрелочников».
Почему школа-то загорелась?
В номере за август «Путеец» поместил лаконичную заметку о том, что против учителей, не оказавших помощи детям, возбуждено уголовное дело. Работать в сфере образования им не придется, и, скорее всего, обоих ждет тюремное заключение. По инициативе горкома партии собраны подписи под коллективным заявлением в прокуратуру с требованием назначить педагогам-вредителям максимальные сроки лишения свободы.
О как. Было «горе-учителя», стало «педагоги-вредители».
Яна вытряхнула из сумки упаковку салфеток и вытерла влажные ладони. Общественное мнение – плотоядный зверь, и «Путеец» его подкормил, применив такое количество клише, что новостные онлайн-ленты курят бамбук. И едва ли по личной инициативе главного редактора.
В сентябре газета доложила о результатах расследования пожара. Возгорание возникло из-за замыкания в проводке. Привлечен к следствию завхоз. Так же, найдены осколки бутылки из-под спиртного – очевидно, в учительской распивали алкоголь.
Новая школа откроется для учеников через неделю, уже сейчас дети получают учебники и готовятся к полноценному учебному году.
Не то, с досадой подумала Яна. «Путеец» неукоснительно держался политики неразглашения, и степень участия Татьяны в городской драме никак не определишь – нет исходных данных. Она была матерью Ильи Пономаря, героя. Но это священный ореол, а не статус отверженной.
Октябрь выдался благостным.
В ноябре город вновь обрел преддверие ада.
«ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ. ПОГИБЛИ ДЕТИ.
В ночь со среды на четверг в печально известном Вражьем овраге разыгралась трагедия. ЗВЕРСКИ УБИТЫ семиклассники Алексей Блохин, Руслан Слипченко, Ильдар Хайдяров; еще один подросток (Артем Климов), истекая кровью, добежал до отделения милиции и сообщил о преступлении. Мальчик скончался в машине «скорой помощи» от остановки сердца.
Выродка, искромсавшего ножом детей, по горячим следам задержали сотрудники милиции. Им оказался пациент районной психиатрической клиники, ранее судимый Виталий Будейко. Он совершил побег из клиники, воспользовавшись попустительством медицинского персонала. В частности, санитар не сделал пациенту положенную инъекцию успокоительного препарата и не закрепил узлы смирительной рубашки.
По горькой иронии судьбы, четверо ребят выжили при пожаре школьного здания. Председатель исполкома г. Дороховска, первый секретарь городского комитета партии и редакция нашей газеты выражают искренние соболезнования родителям Алексея, Руслана, Ильдара и Артема. К нам присоединяются все жители города. Подонок, поднявший руку на самое святое – на детей – не уйдет от ответа.
Семьям будет оказана материальная поддержка».
Илья спас мальчишек от страшной смерти в пылающем здании, но год еще не кончился, а школьники погибли, и смерть их, возможно, была страшнее, чем могла быть там, в школе. Безрассудно доказывая друг другу свою храбрость, они спустились на дно оврага, где никто не мог их видеть, а ледяной ноябрьский ветер заглушил предсмертные хрипы. Они сказали родителям, что переночуют у друзей, собрались у ведущей в овраг тропинки и бодро, перекидываясь шутками, зашагали вниз. Но вот темнота вокруг сгустилась, возомнивший себя носферату маньяк занес в кромешной мгле нож, и кто-то первым скорчился на земле…
Декабрь. Ни слова об убийстве школьников во Вражьем овраге, ни слова о пожаре. Городская рутина вернулась в накатанную колею, статьи пестрели лозунгами и памфлетами. Январь восемьдесят шестого. Февраль. Март. Яна пробегала взглядом заголовки и перекладывала газеты на край стола. В марте на область обрушились снегопады, затруднено движение на шоссе. По прогнозу сильные заморозки…
«ЗАДЕРЖАНА ЗА ПОПЫТКУ ВЗЛОМА.
Отрядом народной дружины задержана Татьяна Пономарь, осуществившая попытку проникновения в частный жилой дом на улице Советская. При этом она угрожала хозяевам расправой. Дружинники установили личность злоумышленницы и доставили ее в отделение. Поскольку владельцы дома воздержались от подачи заявления, на следующий день Татьяну Пономарь отпустили под подписку о невыезде. Ей предстоит психиатрическая экспертиза.
Напоминаем, что сын Татьяны Пономарь Илья ценой жизни спас четверых детей при пожаре школьного здания, и последствия перенесенной женщиной душевной травмы сказываются, увы, до сих пор. Как все мы знаем, это уже не первое покушение Татьяны Пономарь на противоправные действия».
«Что они такого знали, чего я не знаю?»
Яна заново прошерстила отложенные номера, но в них не было ни единого намека на асоциальное поведение тети. Что-то не попало в газету, но стало широко известно в пределах города.
Май восемьдесят шестого.
Сотрудниками ОБХСС арестован председатель исполкома В.С.Воронников. При обыске изъята крупная сумма денег, в т.ч. в иностранной валюте. Полная картина преступления пока не ясна, но, по некоторым сведениям, Воронникову инкриминируется хищение социалистической собственности и злоупотребление служебным положением.
С июля восемьдесят шестого года и до года девяносто второго «Путеец» не содержал ничего примечательного, разве что в августе, сентябре и октябре девяносто второго он не издавался вовсе. Арестованный Воронников сгинул в никуда. Разочарованная, Яна примостила декабрь 92-го в общую кипу и обнаружила под ним еще один выпуск.
1985, июль, экстренный номер два.
«МАТЬ ПОГИБШЕГО ТРЕНЕРА госпитализирована с диагнозом «временный паралич функционального типа».
И:
«ХУЛИГАНСКАЯ ВЫХОДКА НА ГРАЖДАНСКОЙ ПАНИХИДЕ».
Ниже зияла прямоугольная дыра. Кто-то вырезал статью и унес ее с собой.
 

Она вышла из библиотеки в половине третьего. Сверилась с часами: Зое Ивановне, со святой водой или без нее, неплохо бы уже быть дома. Но теперь пусть ждет Зоя Ивановна: Яна наметила другой маршрут. Тщательно изучила схему у фонтана в центре площади: километра полтора езды, а то и километра не наберется. Мероприятие займет от силы час.
На площади было немноголюдно, да и весь город как-то затих. Лишь воздух вибрировал, как от высокого напряжения, и блеклые домишки перешептывались сквозь щели заборов: «Это затишье перед грозой». Гроза разразится, когда обложенный со всех сторон психопат ринется из своей берлоги, расчищая путь ударами топора…
Почему топора? У того, во Вражьем овраге, был нож…
Яна беспокойно оглянулась на овраг, словно ожидая увидеть крадущийся призрак беглого психопата, и заторопилась к стоянке. Она села в машину, подстраховалась навигатором и поехала к Свято-Алексинскому кладбищу.
Она не могла отделаться от иррационального ощущения, будто едет на свидание в больницу. В хоспис. Или в тюрьму.
 

Около кладбищенских ворот опрятные бабульки торговали чахлыми цветами. Бородатый мужик в камуфляжных штанах и берцах поливал из шланга клумбы. По площадке с ленивой наглецой прогуливались куры, поклевывая разбросанное кем-то пшено. Яна купила две желтые и две красные розы, чтобы хоть как-то оправдать свой приход.
В бытовке дирекции пахло старыми картонными папками, и было так накурено, что на Яну напал кашель, и она долго не могла справиться с приступом. Наконец спазм отпустил, она представилась и спросила, как пройти к могиле Татьяны Пономарь. Хмурый прораб за письменным столом брезгливо сморщился, но всё же кликнул через окно бородача. Тот выключил воду, свернул шланг, подобрал с газона куртку и набросил на плечи.
- Сторож наш, - сквозь зубы пояснил прораб. - К Пономарям проводи, Николаич.
Сторож быстро шел между могилами, ни разу не обернувшись удостовериться, что «ведомая» не потерялась. «Ему туда не хочется», поняла Яна. Ей и самой не слишком хотелось, но в этом было что-то важное, и даром, что ли, она жгла бензин, петляя по проселкам и рискуя растерять подвеску. Увенчанная крестом медная луковица церковного купола скрылась за кронами деревьев: они всё дальше уходили к западной окраине. «Каково ей было идти назад?» - подумала Яна.
Кому – ей? Тете Тане? Тетя вернулась с кладбища домой? Как из больницы? Бред.
Бородач остановился подле кучи сухих листьев и проворчал:
- Вот ихний участок. – Жевнул губами. Яне показалось, что он сейчас плюнет. – Обратно дорогу найдете?
Яна расшифровала выражение его лица: «нет» не принимается. Кадык сторожа судорожно дергался. Мужчина едва справлялся с панической атакой.
- Ага, - сказала Яна. - Найду.
Провожатый устремился прочь. Пятнистую ткань камуфляжа впитала изумрудная зелень крохотной рощицы.
Оставшись одна, Яна сделала неприятное открытие. Ее угораздило встать на могилу двоюродного брата. В паре метров от носков ее туфель были утрамбованы в землю куски плиты-надгробья. «Илья Пономарь, 19.X.1966-17.VII.1985». Кто-то выкорчевал плиту, раздробил на части, должно быть, ломом и втоптал обломки в могильный холмик. Шипы роз впились Яне в ладонь, и она выронила цветы.
«Господи, вот принесла меня нелегкая».
Она почувствовала себя незваной и нежеланной гостьей. И еще кое-что, отчего заорала во всё горло и крутанулась, подвернув ногу. Илья стоял позади нее.
- Мамочка, - всхлипнула Яна, барахтаясь в груде листвы, смягчившей падение.
Конечно, никого рядом не было. Это порыв ветра. Кто-то предупредил ее без слов, одним выдохом: «Убирайся подобру-поздорову, не то будет худо».
- Да уберусь я, уберусь…
Где-то здесь похоронена и Татьяна. Нет, не похоронена – ее закопали и сверху навалили баррикаду из камней. Боженька, да вот оно. От чьих-то «щедрот» Татьяне выделили клок земли за поваленной оградой, не на кладбище, а вне его, на откосе. Грунт там неровно просел, словно от непомерной тяжести, и был изборожден рытвинами.
Ветер задул сильнее, зашелестел яростно ветками, растрепал ей волосы, испортив укладку за три тысячи рублей.
Вздыбилась трава.
Яна споткнулась о подвернувшуюся корягу и чуть снова не прилегла ничком.
Внушаемые люди уязвимы. Обыкновенно они избегают ситуаций, когда фантазия выходит из-под контроля. Но Яна влипла в ситуацию, как муха в патоку, и ее воображение достигло максимального КПД.
Усопшая Татьяна обращалась к ней.
Не по-доброму обращалась. Бешеная она, Татьяна. С каждым словом стервенеет. Вали отсюда, племяшка. Неровен час, приберу к себе. Бездетница сраная! Ты у мамки в пузе кантовалась, когда мой Илья заживо горел как герой. Я из окна видела, как он факелом вспыхнул, и как на него стропила повалились. Если б руки-ноги не отнялись, я бы зубами его оттуда тащила. А мне и пальцем не шевельнуть было!
Ситуация развивалась стихийно. Актуальная реальность подверглась опротестованию, не выдержала критики, и ее вот-вот заместит реальность иной формации, в которой воскрешение мертвых не запрещается, а подразумевается.
Яна побежала. Она неслась, словно Татьяна по всем канонам хоррора восстала из гроба и настигала племянницу, протягивая к ней руки с растопыренными пальцами. С точки зрения формальной логики это было бы даже приемлемо – откуда еще восставать мертвым, как не из гробов? Но случилось другое.
Тётка вышла на связь.
И самое скверное, что говорила она откуда-то издалека. А слова прерывались помехами, как бывает, если что-то экранирует сигнал.

 
Значительно позже, в Москве, в уютной постели, под баюкающее стрекотание вентилятора, Яна кляла себя за непроходимую тупость. Димкина сестра уколола ей диазепам, напоила соком и велела спать. Но мозг противился погружению в сон. Пока бодрствуешь, можно позвать с кухни Димку, а заснешь – хоть обзовись, никто к тебе не придет.
Зря она обольщалась насчет своей буйной фантазии.
Поставив машину в тот же самый, никем не занятый зазор, она выклянчила в аптеке рюмку валокордина, выкурила сигаретку и успокоила себя тем, что от жары ей ПОМЕРЕЩИЛОСЬ. Нефиг было лезть на кладбище – на кладбище всегда что-нибудь мерещится. День и без того гадостный, если сейчас подорваться домой, то в сумме вся поездка насмарку.
Пожалуй, она бы посовещалась с инстинктом самосохранения и развернула бампер к столице. Но ей позвонила Нинка.
- Янк, старушка подтянулась?
- Пока нет. Я что-то волнуюсь уже.
- Ну так дыши ровнее, стометровку бегала, что ли? Я еще занята, так что время терпит. Если надоело тебе, езжай без меня. Всё нормально, я электричкой поеду. Меня подкинут до вокзала. И давай без обид, я ж вовсе ни при чем, что старушенция в бега подалась.
Яна запнулась. По какому это поводу Нина вдруг такая покладистая и позитивная? Совершенно не ее амплуа…
- А ты точно подойдешь?
- Да точно, точно, куда ж я денусь.
- Хорошо, я подожду часок.
Яна ткнула пальцем в прикуриватель, недоумевая, что за муха укусила Липскую. Гонорар она, что ли, срубила? Ну да, не иначе.
И тогда было еще не поздно плюнуть на всё, дать по газам и смыться к мужу под мягкий бок.
Собственно, Яна всё это уже предвкушала. Однако сделала наоборот.
 
***

Как и предрекал Коля Маркин, Яна застала Зою Ивановну окропляющей святой водой холл третьего этажа. В одной руке она держала чашку, в другой - маленькую икону.
- Вы уж меня простите, запамятовала про ключи-то, - извинялась старушка. – Склероз, будь неладен.
- Да вы не расстраивайтесь, Зоя Ивановна. Я хоть город посмотрела.
- Ты проходи, Яночка, чайку с тобой попьем. – Питье чая с Зоей Ивановной в график не вписывалось, но щиколотка разнылась и взывала о милосердии. – Чайник вскипел только что, водичка свежая, родниковая. А ключи вот они, держи.
- Спасибо вам. Я с собой агента по… привезла агента по квартирам.
- Продавать будешь? Да и верно. Нельзя туда Татьяниной родне селиться. Лучше, чтоб чужие…
- Почему, Зоя Ивановна? – Яна из вежливости сделала глоточек подслащенного чаю, но напиток действительно оказался вкусным.
- Давно собиралась ключи отдать, да всё номера твоего найти не могла. Слава Богу, теперь перед Татьяной я чиста. А что селиться не надо… Траурная это квартира, Яна. Есть такие мысли, которые живут, когда мы уже не живем. Хозяев не стало, а мысли их, как тараканы, по углам ползают. А чего Татьяна там передумала, сама с собой… Раньше-то всегда добрая была, весёлая, в филармонии на аккордеоне играла. Да вот сгорел Илья – и подменили Татьяну.
- От горя…
- Нет, не от горя, - тихо сказала старушка. Она сидела выпрямившись, рука ее не дрожала, когда она подносила ко рту чашку. Старая, но не жалкая. – Ее в больницу забрали, выписали хворую на день, на похороны. И, по-моему – грех такое всуе мыслить, но всё же – выписали уже не Татьяну.
Чайная церемония не доставляла Яне удовольствия. Липкая аура древности, пропитавшая старушкину квартиру, подавляла столичную гостью. Древние шкафы, древний-предревний комод, массивная кровать в стиле мещанского быта девятнадцатого века, с кипой высоко взбитых подушек в изголовье. Что-то из этих вещей могло принадлежать раньше Татьяне Пономарь...
Ярко и не по фен-шую с интерьером контрастировали белые тюлевые занавески. На подоконнике - допотопный тонометр, пузырьки с лекарствами.
Сухо тикали напольные часы. Не самый приятный звук.
- Зоя Ивановна, - настороженно спросила Яна. – А что за… что за «хулиганская выходка на панихиде»? Это про тетю Таню?
- Была в библиотеке? – спросила старушка. - Я вырезала, да. Не хочу, чтобы Татьяну помнили такой, не она это, ох, не она.
С Ильей в ДК прощались. Народу много набралось, и родители с детьми, которых он из огня вытащил, и Котовы с сыночком младшим – Егора они накануне схоронили; партийные все приехали. Речи произносили: мол, выполнил долг до конца, настоящий учитель, ну и всё в таком духе. А Татьяна молча сидела, как онемевшая. Потом встала, положила Илье гвоздику на гроб… и заговорила. «Мой Илья не хотел быть героем, - сказала. – Не хотел за ваших детей умирать. Но ему пришлось. Иначе клеймо на всю жизнь. Но он не хотел. Напрасно радуетесь, что мой сын сгорел живым, а ваши при вас остались». Воронников, исполкомовский, крикнул ей: прекрати! А она ему: придет время, ты, председатель, криком своим до смерти подавишься.
На тех ребят четверых показала и говорит: Илье моему не надо было, чтоб вы жили, и мне не надо. А Егора Котова родителям: второго отдадите, куда я Илью своего отдала. И председателю горкома, Манихееву: хорошо, Андрей Власьич, безвинных из учительской топишь. Значит, есть где-то и виноватые, да? И улыбнулась жутко.
Председатели на дыбы взвились, приказали Илью не на аллее хоронить, а на краю кладбища. И пособие Татьяне выплачивать запретили, да из комсомола ее долой.
- Где же она раздобыла денег нам на переезд?
- Когда в овраге зарезали ребят, пошли слухи, что Татьяна – ведьма. Воронников и Манихеев ересь пресекали на корню, а сами втихомолку в церковь повадились грехи отмаливать. Воронников жену с падчерицей вывез куда-то из Дороховска… Шалая девка была падчерица, вечно у нас в саду околачивалась, с парнями, ворон рогаткой шугала. Она же Кольку нашего, малОго, к водке пристрастила. Видала Кольку-то? Уж полпеченки ему вырезали, почку удалили, а всё не уймется.
В восемьдесят шестом на Сретение погиб Миша Котов. С отцом рыбу ловили в полынье, и Мишаня под лед провалился. Отец его за полушубок тянуть стал, да не видел, что мальчишка на железный штырь напоролся. Пока вытянул, от брюшины всего и распустил... Толковали, что неспроста Татьяна в дом к ним ломилась и благим матом орала – дескать, это она Мишку изводила.
- С ней… плохо обращались?
- Не то чтобы плохо. Ведьма там или не ведьма, а милицию-то никто не отменял. Но ее избегали, шарахались от нее. Взрослые детей перебаламутили, мальчишки ей половик сожгли, дверь покорежили… Татьяна тогда в подвале ночевать приноровилась, она от ЖЭКа за бойлером досматривала. Туда к ней и пришел Воронников, сторговаться чтобы. Унижался, упрашивал, а Татьяна в лицо ему хохотала… Я не знаю, могла она управлять своим проклятьем или нет, но Воронников верил, что она на него порчу наложила.
Яна поежилась. Похоже, Зоя Ивановна вовсе не сомневается, что тетка раздавала проклятия направо-налево. Просто не уверена, управляемые или нет. Хотя, в ее-то возрасте и не в такое верить будешь...
- Он собрал отступные, но его взяли с поличным за хищение? – уточнила Яна, садясь поудобнее. Черт, а щиколотка опухла не на шутку.
- На Воронникова жалобы в ЦК поступали – уж очень круто он правил, как царёк. Но он хитрый был, доходы свои в золото вкладывал, дома не держал. А тут пришлось кубышку растрясти, да ОБХСС к нему с ордером нагрянул. Он со стенки ружье охотничье схватил, под горло себе приставил. «Не подходи!» - кричит. А ружье-то дробью заряженное, он курок задел – аж стекла повышибло. Про то в «Путейце» писать не велели - дескать, с поличным взяли. Чтобы народ не шибко радовался. Дом, где он жил, до сих пор заколоченный стоит.
«А кровь? - хотела спросить, но не спросила Яна. - Кровь там замыли?». Сама бы она ни за что такого вопроса не придумала - его будто продиктовал кто-то сторонний. Сквозь помехи. Доездилась на Свято-Алексинское.
- Манихеев к Татьяне позже пришел, в восемьдесят восьмом. А до того водился со знахарками, все деревни глухие прочесал. Но помочь ему никто не брался, даже ведуньи цыганские. В общем, кинулся Татьяне в ноги, денег принес – половина, поди, воронниковские, Манихеев же следствие курировал. Татьяна его вроде отпустила… Только боком ему это вышло, донесли куда положено доброхоты, что секретарь горкома в оккультизме погряз. Его чекисты прижали, а он Татьяной отгородился: вымогала якобы. У вас тоже обыск был, искали денежки, но Татьяна хорошо их припрятала. В доме-то нашем штаб округа заседал, ниже подвала тоннели глубокие, бункеры. Татьяну дедушка туда водил, она там ориентировалась, а чекисты – нет. Так и ушли ни с чем. Манихееву заслуги прежние зачли, всего пятнадцать лет лагерей дали, а застрелили при побеге. Не знаю, как у Воронниковых сложилось, а вот Андрея Власьевича сын в бандиты затесался, свои же его и убили.
А Татьяна совсем не от мира сего стала. Отощала – кожа да кости, я ей покушать несу – ни в какую. Выходных не брала. Умерла она в подвале, где работала. А за день до этого, рано утром, затемно еще, ко мне постучалась. Возьми, говорит, баб Зой, ключи, отдашь моим, кто жить приедет. И начальнику ЖЭКа написала заявление: я, Татьяна Пономарь, прошу уволить меня с занимаемой должности с такого-то числа такого-то месяца в связи с моей смертью. Начальник сразу за ней дворника послал – а она в подвале мертвая, сама руки на груди сложила, да на полу свечка чадит…
Хоронить ее не в чем было – наряды свои на помойку снесла, а на самой только роба да исподнее. Мы с Клавдией Игнатьевной, золовкой моей, взяли обноски в гардеробе, наметали ей скоренько погребальное платьишко. Чтоб пристойно всё. Не в робе же… Крестик нательный так и не сыскали мы, хотя все углы обшарили. Вот батюшка и не стал отпевать.
 
***

Яна почти допила чай и даже сжевала любезно предложенную Зоей Ивановной просвирку, когда Липская прислала смс: «На подходе». Старушка закруглила эпилог назиданием: «С людьми ведь живем, деточка, так и надо по-человечески, а как ты, так и с тобой». Надев очки и положив иконку на край стола, она вязала шарф. Яна украдкой подсмотрела: иконка была образом Николая Чудотворца. Она еще раз поблагодарила Зою Ивановну и кое-как выбралась во двор, держась руками за перила. Про тетю Таню она наслушалась впрок, лет на десять вперед, хватит. И так ведь ясно, какие «мультики» будут ей сниться всю следующую неделю.
Ерзая на скамейке, Яна ощупала свою многострадальную щиколотку. Не перелом, конечно, иначе она не пробежала бы без малого километр по Свято-Алексинскому кладбищу, но сто процентов растяжение. Дай Бог до машины доползти, нигде не свалившись. Придется, что ж, делегировать Липской полномочия для ознакомительного осмотра.
Нинка выросла возле скамейки внезапно, словно спецом стараясь напугать. Но Яна слишком устала, чтобы даже вздрогнуть ради приличия, хотя первая ассоциация была с тетей Таней, принесшей туго завязанный платок с останками сына.
- Как на духу – уладила пару личных дел, - безапелляционно заявила Нинка. – Но обязуюсь исправиться. Зато узнала, где у них БТИ. Ключи?...
Она так и лучилась довольством сытой каннибалки.
Яна положила два массивных ключа в протянутую ладонь.
- Ты чего-то не в форме, - посочувствовала ей Липская.
- Ногу ушибла. Лестницу не одолею.
- Э, мать, да тебе перевязку нужно, а то допрыгаешься. Сиди здесь, я долго не провожусь. Мне фоток нащелкать штук десять, да померить кое-что, чтобы в кадастре не переврали. А то кинут как нефиг делать. Не заело бы только замок…

  
Седьмое или восьмое чувство заставило Яну подняться, и, закусив губу, чтобы не охать, доковылять до подъезда и притаиться там, надеясь, что ее маневр не сочтут актом вуаеризма. В Москве она присвоила своим действиям категорию «интуитивные».
Из парадного гулко доносились голоса. Два голоса: один – Коли Маркина, ни с кем не спутаешь, а второй – Нинки.
- …отлезь и сдохни от инсульта, Коля-алкоголя. Всё зверушек тискаешь?
- Че так грубо-то?
- А то и грубо! Отчим умный мужик был, правильно про тебя сказал: второй Будейко, вы б с ним снюхались.
- А почем знаешь, что не снюхались?
(Тишина).
- Да срать мне и на тебя и на Будейко. Бля, ты трепанированный, что ли? Не прикасайся ко мне. Это самое, Маркин. Хочешь на литр синей заработать? Зарабатывай. Мне квартиру пономаревскую позырить надо в темпе, составь компанию – рулетку подержишь, ну и разгребешься там слегонца. Детство золотое вспомним.
Коля дебиловато хихикнул.
- Бутылочку с зажигательной смесью пульнем?
- Ну ты, Маркин, и скот, - прошипела Нинка. – Да знай я, что ты в реале школу спалишь, ноги бы моей на балконе твоем не было! Пиротехник долбанный. И не борзей, а то параши нанюхаешься.
- Дура.
- Двигай булками, крысёныш.
Голоса стихали по мере того, как подельники поднимались наверх. Яна распласталась по стенке, обтирая известь дизайнерской кофточкой. Произошло непоправимое: Нина подставилась и подставила Маркина. Где-то рядом – соглядатай, собирающий информацию…
Яна кинулась от подъезда, позабыв о травмированной лодыжке. Чем больше дистанция, тем ниже вероятность, что она соприкоснется с недопустимым, запретным, подцензурным.
Застонали ржавые петли, коричневая дверь со спиленной ручкой приоткрылась. Треснула по шву одежда – сшитая для того, чтобы лежать, и не предназначенная для ходьбы.
Кто-то ИЗ ПОДВАЛА взошел на лестничный марш.
 
***

Яну выручила Катя, тайком от мужа дымившая в окно сигаретой, и еще один жилец, поливавший цветы на своем подоконнике. Они подтвердили, что на момент, когда неизвестный блокировал Нину Липскую и Николая Маркина в принадлежащей ей квартире, Яна сидела на скамейке в примыкающем к подъезду дворе. Иначе она могла угодить в изолятор и огрести обвинение в двойном убийстве. Опер, крепко поддатый и не склонный корчить Шерлока Холмса, придрался к тому, что она сама отдала Липской ключи.
Перемазанный кровью пожарный топор валялся на лестничной площадке, а трупы лежали в прихожей тридцать восьмой квартиры. На Маркина и Липскую напали сзади, и сопротивления они не оказали: первые два удара были нанесены с интервалом в доли секунды, после чего их попросту уродовали топором – умерли они мгновенно. Из прихожей тянулась цепочка кровавых отпечатков подошв. Двое милиционеров с автоматами наготове прошли по ней до первого этажа, через подвал, в бомбоубежище из монолитного железобетона: там отказали рации и телефоны потеряли сеть. Под бомбоубежищем разветвлялась сложная система галерей. Очевидно, убийца ускользнул в одну из них и поднялся на поверхность в пригородной лесополосе. Планом коммуникаций Дороховский ОВД не располагал: объект стратегического назначения, и данные на него хранятся в Министерстве обороны.
За час до убийства Нина Липская заключила предварительную договоренность о продаже собственного дома, полученного ей по завещанию. Покупателем выступил владелец сети закусочных, искавший в Дороховске здание для пекарни. Сделке предшествовала краткая беседа по телефону; личная встреча и подписание договора состоялись в местной нотариальной конторе. Опытный риэлтер, Липская максимально упростила процедуру, уступив в цене и взяв на себя все сопутствующие оформлению хлопоты. Покупатель заплатил аванс, но не наличными, а переводом на расчетный счет в банке, поэтому грабеж как мотив преступления отпадал. Безработный и состоявший на учете в наркологическом диспансере Николай Маркин денег не имел вовсе. Молодой следователь выдвинул версию о тренировочной акции спецназа, при которых жертвы выбираются спонтанно, но дежурный сержант посоветовал ему заткнуться.
Муж приехал за Яной на такси: вести машину она не могла – плохо видела в темноте, а в милиции ее задержали до часу ночи. Со стенда на нее угрюмо взирали объявленные в розыск преступники. Недостающие черты облика составители фотороботов заполняли сатанинской чернотой.
Когда выезжали из Дороховска, в ночном небе ослепительно полыхнула молния, заревел гром, и на землю обрушился дождь. Природа словно отыгрывалась за побитый днем температурный рекорд. Низина, в которой лежала дорога, сразу набрала воды, и на какой-то момент машина поплыла. Чертыхаясь, Димка отрулил к обочине. Слева непроходимой стеной тянулся лес. Вдруг молния ударила в чащу, и Яне послышался далекий крик. Стихия, в сговоре с безымянной, но всесильной сущностью, уничтожала улики, ликвидировала НЕЧТО, не дОлжное быть явленным на глаза людей. Вот что пришло Яне на ум, пока муж, ругаясь вполголоса, пытался запустить двигатель.
Дома, напичканная успокоительным, но по-прежнему напуганная и не готовая довериться сну, Яна думала о тете Тане.
Знала ли Татьяна истинных виновников пожара в школе или лишь подозревала их существование?
«…хорошо безвинных топишь, значит, есть и виноватые».
Она уже тогда вынашивала подозрения, но ей было позволено ПРИГОВОРИТЬ только доступных, косвенных виновников гибели Ильи. А затем вступило в силу нечто незыблемое, знаменующее неисчерпаемость законов бытия, не умирающее вместе с человеком и творящее из него мстителя.
Мертвая, Татьяна вела независимое расследование, пока не почуяла запах крови своего недруга - Липская наведалась в «усадьбу» отчима, где, наверное, по сей день блуждает эхо выстрела. Сквозь обшивку подвальной двери Татьяна подслушала диалог Коли Маркина и Нины Липской, приемной дочки председателя исполкома. Им надо было удирать, спасться, но внутри у них ничего не шевельнулось. Они просто открыли квартиру Татьяны Пономарь ее же ключом и переступили через порог, нагло и бесцеремонно вторгшись туда, куда нельзя было вторгаться. И тем усугубили свою участь: в нелюдском гневе палач убивал их, уже казненных.
Предусмотрительные соседи завалили могилу Татьяны булыжниками. (По наущению Зои Ивановны? - осенило Яну. - Вот кто заранее знал, как всё будет!). Но санкции не подействовали: Татьяна отбыла под землей какой-то обязательный срок и возвратилась покарать тех, кто лишил ее сына, провозгласив смерть Ильи Пономаря «отданным долгом». Никем не замеченная, она скрылась в подвале и стала ждать своего часа. Но в ту ночь, как и в сегодняшнюю, лил дождь, и в подъезде остались следы... С тех пор «баб Зоя» подразумевала, что Татьяна рядом, и может с нее спросить - за наспех пошитое из ветхих лоскутьев платье. Поэтому она, в меру своего понимания происходящего, отгораживалась от Татьяны святой водой и Николаем Чудотворцем. Но вряд ли до конца на них полагалась и постоянно ждала, что Татьяна вновь постучится к ней затемно, и в холле заскрежещет злой голос: старая сука, робу мою отдай!
Как там сказал Маркин? Наукой отрицается?
Так и есть. Наука абсолютно права в своем отрицании: по сути, Татьяна домой не возвращалась.

Она вернулась на рабочее место.