Теперь она видела. Город больше не прятал от нее свои гадкие секреты. Или это был совсем другой Город. Словно она проехала две станции метро и вышла из подземки в новом, но очень древнем месте. Где среди сияющих небоскребов, стекла и пластика существовали немыслимые боги и им продолжали поклоняться. Эти, дымящие электронными сигаретами перед офисным зданием накрахмаленные рубашки и модные галстуки, могли оказаться жрецами безымянной религии. Бизнес-леди, платиновая блондинка, прицелившаяся брелоком в дорогущий автомобиль, могла быть последовательницей культа из времен, когда на месте широких проспектов бурлили болота, а волки кишели у нынешней площади Мира.

Дана натыкалась всюду на диковинные инсталляции. Дохлый щенок в перевязанной шелковыми лентами коробке из-под стиральной машины — дар здешним покровителям за некую услугу. Головы кукол Барби, гвоздями приколоченные к каштану в тенистом парке — алтарь для одного из бесчисленных божков. Обмотанный скотчем кроссовок, плывущий в канаве — странная жертва речным тварям, илистым хозяевам.

В автобусе дрожащими руками Дана извлекла из дырки в обивке кресла свернутую трубочкой записку: «Пусть моя мама не отмучается». Кому адресовалась просьба? Был ли то бог конкретно этого автобуса, элементаль, обитающий в моторе, или он опекал всю дорожную ветку? Все запруженные городские дороги вообще?

Дана была слепа, но прозрела. Платиновая блондинка замерла у автомобиля и бросила в зарешеченную ливневку зеленую елочку освежителя воздуха. Расплатилась за что-то с жителями канализации. Обернулась и поймала взгляд замешкавшейся Даны. Насмешливо улыбнулась.

Добро пожаловать в наш мир.

*

Сначала было мясо. Полкило говядины под пищевой пленкой, купленной в «Ашане». В прежней реальности, без пронзенных гвоздями кукольных головенок, без задубевшего щенка с пультом от телевизора в пасти. Мясо Дана положила в сумочку и, ругая себя — ну что за идиотка! — отнесла в метро. На платформе станции она почти передумала, но тут перед глазами встала ехидная физиономия Гальцева.

— Поздравь меня с повышением. Поздравь меня с повышением. Поздравь…

Дана протиснулась сквозь толпу к темному зеву туннеля, к тяжелым кишкам проводов в изоляции. Подземелье светилось алчно. Поезд приближался.

«Чем черт не шутит».

Дана просканировала публику, украдкой извлекла из сумочки мясо и швырнула на рельсы.

— Поздравляю, — прошептала она.

Те, по словам ведьмы, живущие в подземке, должны были съесть мясо и помочь Дане.

*

Гальцев умер в четверг. Выронил одноразовый стаканчик, оплескав туфли горячим кофе, схватился за сердце и рухнул плашмя на кафельный пол.

— С повышением, — сказал Дане шеф.

*

Ночью она встала с постели, задела ногой пустую бутылку из-под шампанского. Ведьма ничего не говорила по поводу домовых, но упоминала носатых вахтеров. В тишине Дана слышала, как лифт катается вниз-вверх.

Разве она просила, чтобы противный Гальцев умирал? Речь шла про его увольнение. Только сейчас, в комнате, залитой лунным светом, Дана осознала, что натворила.

«Но ты никого не убивала, — воспротивился внутренний голос. — Ты же не думаешь всерьез, что какие-то чудовища из метро, скушав говядину, убили для тебя Гальцева?»

Так она, кстати, и думала.

За окном мигала реклама ювелирного магазина. Гудел холодильник. Морозильная камера забита мясом. В детстве Дана думала, что в морозилке живут волшебные гномы.

Так оно, кстати, и было.

*

Специфический запах метро — это запах разлагающихся заживо старцев, седых хозяев городского подвала. Боги кинотеатров — бывшие покровители ярмарок — пахнут карамельным попкорном.

На задворках японского ресторана клошар вынимает из картонной коробки раздавленные роллы и ест, урча; но он не человек.

*

Бродяга преследовал Дану от станции метро.

Был полдень, и белые воротнички высыпали из-под кондиционеров смолить сигареты. Столпотворение нисколько не утешало. Казалось, эти статисты, болтающие о курсе доллара и компьютерных играх, существуют в иной плоскости, дальше от Даны, чем ее родной городишко. И если она попросит о помощи, они не услышат.

Дана ускорила шаг, озираясь. Бродяга ковылял, подволакивая ногу, но уверенно сокращал расстояние. Долговязый, с мертвенно-бледным лицом. Лоб, щеки и кустистую бороду покрывал слой какого-то жирного крема, и немигающие глаза напоминали двух черных жуков, копошащихся в углублениях. Глаза цеплялись за добычу.

Дана ринулась на проезжую часть, испытала облегчение, когда водитель «опеля» разразился руганью в ее адрес. Чувство, что она проваливается сквозь зыбкую реальность, не оставляло с выходных. С тех пор, как первый бездомный, обронив зазвеневшую мелочью банку из-под чая, стал двигаться за ней молчаливой махиной. Словно она была магнитом, притягивающим бомжей.

На светофоре Дана обнаружила, что бродяг уже двое. К белолицему присоединился коротышка в самодельной маске. Морда пряталась за темно-синим овалом, вырезанным из рентгеновского снимка. Дана различила фрагмент чьих-то ребер — так близко были бродяги. Ее собственные ребра испытывало на прочность бешено колотящееся сердце. По дороге проехала полицейская машина. Дана робко махнула рукой, но представители закона не отреагировали. А позади опухшая от пьянства тетка в грязных лохмотьях перехватила затравленный взор Даны и посеменила рядом с бездомными.

Что пошло не так?

Мысли, столь нелепые для современной молодой женщины в гуще города, обуревали. Впереди маячил знакомый фасад, растяжка «Аренда». Дана почти бегом преодолела путь до дверей и впорхнула в прохладу фойе. Вечность ждала лифта, вечность поднималась на четвертый этаж.

В редакции жужжала кофемашина, скучал спортивный корреспондент Пименов. Дана рухнула за свой стол и выложила коллеге купированную часть истории.

— Спокойно, — напружинился Пименов. — Сейчас разберемся.

Он покинул редакцию. Дана видела в окно выстроившихся у здания доходяг: белолицего, коротышку и алкоголичку. Они таращились наверх, они знали, что Дана там, за непроницаемым стеклом. Пименов выбежал на крыльцо и некоторое время постоял перед бродягами, вертя головой. Чуял ли он вонь, исходящую от их грязных тел?

Вернувшись, Пименов сказал:

— Ушли.

Дурак.

*

Самый простой способ — контактировать с духами воды. Обронить в слив раковины бижутерию. Свериться с синоптиками и выйти в пахнущий озоном вечер. Мелом написать на асфальте пожелание. Прольется дождь, смоет письмена, значит, прочтет.

Элементали воды отвечают за любовь.

А прибитая к дубу игральная карта — десятка червей — поможет накрутить подписчиков в Инстаграме. Попробуйте.

*

Ведьму звали Алина. Хрупкая симпатичная брюнетка под сорок, с тонкой, почти прозрачной кожей и паутинкой морщин в уголках пронзительных синих глаз. Облегающее платье под пальто, грудь, выпирающая из декольте, наверняка искусственная, в отличие от располагающей улыбки. Единственный колдовской атрибут — летучие мыши на чехле айфона.

Дана усадила ведьму у стены, для эффектных снимков. Деревянные панели были оклеены стикерами: скалящиеся тыквы, танцующие скелеты. Кафе прихорошилось ко Дню всех святых: благоухало корицей и имбирем, горели свечи внутри черепов, а поджарые вампиры расторопно скользили между столиков. Мелькали алые изнанки плащей, тонкие струйки фальшивой крови перечеркивали выбритые подбородки. Вампиры отбрасывали тени и отражались в зеркалах, они совершенно не боялись чесночного аромата, распространяемого закусками на подносах.

«Фальшивка», — подумала Дана, словно рассчитывала встретить здесь настоящих вампиров. Или настоящую ведьму.

Заказали кофе. Не теряя времени, Дана включила диктофон и начала интервью. Ведьма отвечала, поигрывая кулоном, серебряным барашком.

— А вы ожидали увидеть старуху в бородавках? Или готессу в черном? Впрочем… Мне нравится черная одежда. И в юности я слушала… знаете, «The Sisters of Mercy» и «Bauhaus».

Дана притворялась, что понимает. Плохо подготовилась к интервью. Она вела колонку, посвященную людям разных профессий, планировала встретиться с каскадером, но накануне каскадер растерял мозги на объездной трассе. Он был жив, в реанимации со стесанным об асфальт черепом, открытой зияющей раной. Не годился для интервью, и Дана перепечатала в вордовский документ первое увиденное в сети слово:

«Ведьма».

Алина взяла со стола свечу и трепещущим язычком пламени начертила в воздухе треугольник.

— Это — магия? — спросила Дана вежливо.

Она думала о Гальцеве, которому жить оставалось неделю.

— Защита от проходимцев. — Алина стрельнула взглядом в кирпичную печь, куда повар загружал пиццу. — Дух огня положил на меня глаз. Он думает, раз я курю, значит, ежедневно приношу себя ему в жертву. Самодовольный нахал.

Это был мир телеканала «Нетфликс», кофе из «Старбакса» и фильтров для удачных снимков. Двадцать первое столетие.

— Их много? — спросила Дана.

— Духов? Около десятка. В этом помещении. А вообще — тысячи.

— Хотите сказать… Это как в сказках? Лешие и водяные?

— Ты мыслишь штампами, но подбираешься к истине.

Алина улыбалась, отвечая на вопросы. А потом задавала свои:

— Ты недавно в Городе? Переехала из провинции? Какая чудесная аура… У тебя в роду были ведьмы?

Дана призналась с удивлением, что ее бабка гадала. Она смутно помнила румяную старушку, прохладу яичной скорлупы: бабка водила сырым яйцом по щекам простудившейся внучки, и болезнь отступала.

Алина предложила прогуляться.

— Я покажу тебе, — сказала она, и высыпала перед секонд-хэндом горсть тыквенных семечек, обрезки красных ниток. — Барахольщики обожают внимание, — сказала.

Поход в секонд-хэнд был более чем удачен. Сумочка «Баленсиага», выкопанная из-под груды белья, и двадцать евро монетами, выуженные из кармана камуфляжной куртки.

— Так оно работает, — подытожила ведьма.

*

Никто не знает, что будет, если съесть бога. Об этом молчат древние книги. Но горожане рассказывают о поваре, который раздобыл руку речного божества: крошечную трехпалую кисть с перепонками. Говорят, для пущего эффекта, о молниях, бивших за окнами запертого на ночь ресторана. Повар покрыл трофей кляром и изжарил в масле. Больше его не видели. Но всем, кто позже ел пищу, приготовленную в той фритюрнице, снились циклопические города и исполинские лошади о трех головах, и во сне богоеды фосфоресцировали.

*

Спортивный корреспондент Пименов уснул, вольготно раскинувшись на шелковых простынях. Перевитый венами член выцедил на волосатое бедро последнюю каплю спермы. Дана соскребла ее мизинцем и отправила в рот, смакуя вкус моря, к которому никогда не ездила. Во сне мог поджидать Гальцев, Гальцев теперь частенько захаживал в ее сны, вопрошая, что такого он совершил, за что гниет в могиле.

Черта с два Дана уснет.

Город снаружи жил своей потаенной жизнью. Сутенеры торговали душами, таксисты забалтывали бесов, наркоманы отправлялись на неведомую гору Кадат в своих внутривенных грезах. Как много людей, вопрошала Дана, знали об истинном порядке вещей? Замечали пластиковых пупсов, сидящих на главной площади, кружком, вокруг гниющей рыбьей головы?

Алина сказала, много, очень много.

Еще бы…

Пименов всхрапнул. Он, Пименов, предпочитал длинноногих холеных девиц, но вкусы поменялись внезапно, стоило Дане пойти к билборду с рекламой шоколада и слоганом «Купи себе ночь страсти». Капли мочи на цементном основании билборда хватило, чтобы Пименов позвонил в тот же вечер.

Дане была необходима компания. Забыться, не думать о бродягах, разбивших лагерь перед ее домом, о мазутных лицах за пламенем, горящем в железной бочке, о цыганах, следящих за ней из мрака.

Переключить свои мысли… думать об отце. Год назад у папы случился инфаркт, он нуждался в дорогих лекарствах. Алина сказала, элементали бессильны поправить человеческое здоровье. Но деньги — это тоже божество.

Думать о зарплате главного редактора. Думать о сотне долларов, утром прилипшей к подошве. Думать о члене Пименова и об отце.

Не спать.

*

Сердце Города обычно находится за городской чертой. Это полигон твердых бытовых отходов, в простонародье — свалка. Здесь — концентрат магии, источник живой энергии и одновременно — сокровищница, полная драгоценностей. Будущих охранников полигона выбирают, гадая на использованных прокладках и фишках из казино. За счастливчиками ночью приезжает спецтранспорт, подростков, без согласия родителей, увозят для десятилетнего обучения. Выживших кастрируют и посвящают в члены тайного ордена.

После смерти охранников полигона сжигают на куче мусора под крики помойных чаек.

*

Кособокий, страшный напал на нее в прокуренном тамбуре. Дана возвращалась от родителей. Дома все было плохо, отец умирал. Ужасно пах и улыбался как мертвый.

Электричка замедлялась, въезжая в предместье, рессоры скрипели под грузом темных пассажирских мыслей. За окнами мелькали высоковольтные столбы и испещренные граффити бетонные стены; охранные заклинания прикидывались логотипами рэп-групп.

Нищий вцепился в воротник пальто. Дана взвизгнула. Слюнявый рот — извивающиеся черви губ в сальной бороде — обдал запахом могилы. На груди нищего болталась жестяная табличка, каракули: «Глухонемой, голодный». Он тряхнул Дану и вдавил в заплеванную стену.

— Что вам надо? — запричитала она.

Выпученные безумные глаза пришпиливали жертву к металлу.

«Господи, помоги!» — Дана не уточнила, какому богу адресована просьба.

Электричка дернулась, попрошайка потерял равновесие. Хватка ослабла, и Дана, улучив момент, пнула нападающего ногой в колено, освободилась, ринулась сквозь раздвижные двери.

Вагон был пуст, от пассажиров остались пластиковые бутылки на сиденьях и клетчатые сумки. Дана бежала, боясь, что каблук сломается, что грязная рука в перчатке-митенке вопьется в горло и положит конец жизни, карьере, мечтам.

В противоположной части вагона она оглянулась.

Попрошайка не вышел из тамбура. Мычал, жестикулируя, будто призывал прекратить дурачиться и добровольно сдаться.

Электричка причалила к станции, взмокшая Дана выпрыгнула на перрон и через минуту сидела в такси, наблюдая, как парочка бомжей, забыв про свои дела, плетется за ускоряющимся автомобилем.

*

Проститутка ждет, пока иссякнет фонтан, пока член незнакомца не обмякнет. Дальнобойщик сопит, довольный. Дальнобойщикам нравится, что она разрешает не пользоваться резинкой. С полным ртом проститутка вылезает из грузовика, мысленно обращается к покровителю трассы и выплевывает семя на асфальт. Дорога впитывает подношение.

День будет удачным.

*

— Бомжи? — переспросила Алина.

Дана нервно кружилась по скверу, прижав к уху телефон, и грызла ноготь.

— Да, да, бомжи! Они преследуют меня!

— Не понимаю, — замялась ведьма. — Бомжи и шлюхи — излюбленные дети Города. Зачем бы Городу натравливать их на тебя?

— Ты мне и скажи! — сорвалась Дана. — Это ты… — Она хотела сказать «втянула меня», но осеклась.

— Мы обязаны встретиться.

— Невозможно. У меня много клиентов.

— Я в опасности.

— Не все так однозначно.

— Из-за моего желания умер человек.

Алина замолчала. Когда она снова заговорила, голос изменился. В нем звучала… беспомощность?

— Вот как… умер, значит… так не должно было случиться… чтобы умер…

— Но случилось! — Прохожая толстуха покосилась на Дану, прижала к груди мерзкого песика. — Эти твои подземные хозяева укокошили Гальцева.

— Они на такое не способны. — Алину осенило: — О, Марс…

— Что? Что такое?

— Это Вор.

— Вор?

— Где ты находишься сейчас?

Алина назвала ближайшую станцию метро.

— Поезжай к «Макдональдсу». Напротив него есть сталинка. Там, во дворе, в тупике, за трансформаторной будкой. Перезвони мне оттуда.

Кирпичные стены поросли сухой лозой. В зловонном закутке громоздилась на гибкой подставке боксерская груша в форме безрукого и безногого торса. В глаза «боксера» были вплавлены куски слюды, голову венчал курчавый парик. Ш-образные пластины украшали торс, такие валялись на окраинах в родном городке Даны; папа говорил, это детали трансформаторов.

«Боксер» взирал на Дану слюдяными бельмами. Его синтетическую плоть покрывала черная губчатая плесень. Хотелось бежать прочь.

— Что ты видишь? — спросила Алина после третьего гудка.

— Тренировочный манекен.

— Ты видишь грибок? Черный, как грех? Это Вор.

— Это его алтарь?

— Нет, — невесело хохотнула Алина. — Вору не возжигают свечей, ему не приносят дары, не просят. Алтарь был посвящен другому богу, но Вор захватил его. Осквернил, пожрал плесенью.

— Кто он такой?

— Никто не знает. Просто Вор. Бродяга. Блуждающий стервятник. Иногда… очень, очень редко… он съедает то, что предназначено не ему. Вор первым нашел твое мясо в туннеле.

Капля пота скатилась по виску Даны. Желудок неприятно сжался и забурчал.

— И что мне делать?

— Молиться. Молиться всем, и да хранит тебя Город.

Алина отключилась. И, глянув себе под ноги, Дана заметила, что грибок ползет по бетону к ее сапогам — мыслящий ковер, прожорливая скверна.

*

Умирая, одинокие старики оставляют после себя груду бесполезного хлама. А иногда, забытые всеми, подолгу лежащие вздувшимися кадаврами в своих нищенских квартирах, старики оставляют после себя рисунки. Это — живопись города. Абрисы тел на линолеумах, матрасах, паркетах. Бесхозные мертвецы, пролежавшие неделями или месяцами, истекают трупными жидкостями и отпечатываются загадочными клеймами. И здесь главное — опередить клининговую службу, успеть купить задешево вшивую однушку. Чтобы, раскинувшись на полу, внутри пятен, повторять своим телом позы мертвецов и соединяться с богом распада.

Примиряться с бренностью. Постигать вечность.

*

— Ах ты сука, — прорычал Пименов, выскальзывая из подъездной тени. От неожиданности Дана выронила пакеты, зазвенели бутылки с алкоголем. Она попятилась к лифту, но Пименов преградил дорогу. Он был пьян, и он обезумел.

— Сука, сука, жирная кривоногая овца.

Он ударил коллегу кулаком в живот. Воздух с сипением вышел из легких. Дана согнулась пополам. Никто прежде не бил ее. По крайней мере, так.

Слезящимися глазами Дана смотрела, как Пименов расстегивает джинсы. Он собирался изнасиловать ее?

— Что ты натворила? — Пименов рыдал. На губах вздувались пузыри. — Чем ты заразила меня?

Член вывалился из трусов.

Дана закричала. Девятнадцать сантиметров твердой плоти, прекрасный член, который она позавчера заглатывала и принимала в себя, превратился в гниющие лоскутья. Синюшная головка висела, скрепленная с безобразным стволом мясистыми нитями. Кожа отслаивалась, из уретры сочился желтый смердящий гной.

— Убью! — заскрежетал зубами Пименов.

Кровь брызнула из его рта, оросив Дану. Девушка не кричала, лишившаяся и этой способности. За спиной содрогающегося Пименова стоял попрошайка из электрички, он монотонно тыкал в Пименова зазубренным ножом.

Все зря. Часы в тренажерном зале, часы в солярии.

Глаза спортивного корреспондента закатились, он рухнул мешком на бетонный пол.

Дана скулила, отползая в угол.

— Пойдешь с нами, — сказал «немой».

*

Семилетний мальчик, потомственный ведьмак, смотрит, припав к балясинам моста, как по молодому тонкому-тонкому льду реки катится огромный гроб на полозьях. Домовину сопровождают конькобежцы в старомодных фраках и цилиндрах, они комично оттопыривают локти, но мальчику не смешно; у конькобежцев круглые красные глаза, лезвия коньков оставляют на льду подробную некрографию. Нельзя смотреть на Процессию, но мальчик смотрит.

*

Их было трое, и никто не остановил их. Озабоченные прохожие спешили по своим делам, пока Дану насильно сгружали в кузов желтого мусоровоза. Везли на свалку. Охранники в спецовках махнули рукой, пропуская грузовик через КПП.

Окрест громоздились горы хлама. Вонь ударила в ноздри. Над десятью гектарами свалки парили чайки, крысы сновали в отходах, жужжали мухи, полигон истекал фильтратом, как мертвые старики — соками.

Дану швырнули на утрамбованную площадку. К ее пальто прилипли куски туалетной бумаги и картофельная кожура.

Попрошайка подбрасывал ветки в костер, дым коптил стремительно темнеющее небо. Неопределенного возраста алкоголичка подобрала остывший уголек и намалевала руны на своих одутловатых щеках. Молодой бомж с татуированными пальцами нервно курил сигарету. Наколки, стилизованные под тюремные, мерцали золотом в сумерках.

— Что вам надо? — прохрипела Дана. — Я даже не ведьма! Я случайно…

— Не бывает случайностей. — К троице присоединился лохматый мужик в жилетке с нашитыми аппликациями — символами огня. За мужиком ковылял одноногий старик. — Твоя бабка разозлила немало элементалей, и это сошло ей с рук. Но никто не может тягаться с Вором.

— Отпустите меня, — взмолилась Дана. Взгляд метался в поисках оружия. Приметил торчащий из грунта шприц.

— Ты не понимаешь, — где-то далеко вещал лохматый. — Город прислал нас защитить тебя. Город устал от проделок Вора. Есть система. Есть иерархия, которую он игнорирует, и…

— Он идет! — воскликнула алкоголичка.

Встревоженные взоры заелозили по мусорным холмам. Молодой сплюнул окурок.

«Они безумны». Дана наблюдала, как бродяги окружают ее, как становятся спинами внутрь кольца, чумазыми лицами — к завалам. Не убежать. Не спастись.

Дана вытерла слезы.

«Действуй! Придумай что-нибудь!»

Умолкли лающие у насыпей собаки, чайки и крысы испарились. Был лишь круг, и добыча в круге, и гнетущая тишина. Бродяги взялись за руки.

«Соображай! Ну!»

В густеющей темноте сверкнула искорка. Гаснущий окурок. Дана вспомнила как все началось: интервью, чертова ведьма в хэллоуинском интерьере. Повинуясь порыву, она подцепила пальцами окурок. Потух! Поборов брезгливость, Дана сунула бычок в губы и втянула едкий дым. Раскуренная сигарета вспыхнула светлячком. Дана нарисовала в воздухе треугольник.

— Нет! — Косматый словно спиной почувствовал ее действия, затрясся, разорвал цепь, схватился за голову. — Что ты делаешь, нет!

— Руку! — испуганно закричал инвалид, балансируя на костылях. — Дай руку, он уже здесь!

Тень прошла у холмов, Дана засекла периферийным зрением. Горячий ветер облизал мокрое лицо, въелся в поры вонью. Мозг пытался обработать какую-то важную информацию, но не успевал. Надо было торопиться. Бежать из этого ада!

— Мой покровитель! — тараторил косматый. — Она прогнала его! Сволочь!

Он извернулся, не отпуская рук сообщников, и пнул Дану ботинком. Рифленая подошва чуть чиркнула по плечу. Дана подобрала шприц и вскочила, истошно завопив. Игла вонзилась в основание шеи алкоголички. Не мешкая, Дана выбила из-под инвалида костыль. Круг разомкнулся, Дана помчалась к холмам, споткнулась о кирпич, распласталась на липкой земле. Обида была сильнее страха и боли.

Вставай! Вставай, размазня!

Ее битва за место в Городе, битва, коронованная смертью Гальцева, не будет напрасной. Слишком много пройдено. Еще шажок…

Дана перевернулась на спину.

Бродяги парили над трепещущим костром. Болтались в воздухе, как марионетки, чей кукловод впал в прострацию. Ноги вяло дергались, кисти истерично плясали. Дана подумала о средневековой гравюре, изображающей полеты ведьм.

Потом раздался хруст, и бродяги смялись, словно бумажные человечки, растопырились костями, вылезшими из мясных чехлов. Пламя зашипело, принимая ручьи их крови, комья кишок зашлепали по земле. Мертвые тела расшвыряло в стороны, их слопала темнота.

У Даны отвисла челюсть. Остолбенев, она смотрела, как над костром торжественно всплывает огромная фигура.

Чучело. Крысиный король. Бог без адептов и храмов.

Волосы Вора были глянцевито блестящими магнитофонными лентами. Чешуя состояла из CD-дисков и трансформаторных деталей. Его глазницы закупоривали винные пробки, но он все видел. Видел Дану насквозь.

И когда громадная лапа вцепилась в Дану, оторвала ее от земли и посвятила в религию, более древнюю, чем даже Город, охранники на КПП преклонили колени и молились за душу той, что кричала в беззвездной ночи.

Кричала, уже будучи распотрошенной и разворованной, как кричат только мертвые.

*

В опустевшей съемной квартире в темном морозильнике плакали безутешные существа, и слезы их пахли сырой говядиной.