Сзади скрипнул снег, сбоку пронеслось что-то быстрое и огромное, пока еще скрытое рядами темных стволов. Линка застыла, зажмурила глаза, ожидая, что вот-вот схватит ее когтистая лапа, утащит с тропы в темноту леса. Но ничего не случилось, только ухнуло где-то вдалеке, будто бы с ликованием. Девочка медленно открыла глаза, робко глянула вперед, где должны были быть темные фигурки остальных. Было четверо, осталось трое. Значит, кого-то все-таки утащили, кто-то не выдержал и побежал. Где-то очень далеко, слишком далеко, раздался надрывный крик, будто кишки живьем вытягивали, тягучий, безответный. Идущая перед ней фигура упала на колени, зажав уши руками и уткнувшись лицом в истоптанный маленькими следами снег. Этот будет следующим.

Лес уже лет тридцать дани не требовал, люди отвыкли, перестали каждую зиму дрожать за младших в семье, даже рассказы стариков уже так не пугали. Бабушка иногда любила постращать детей воспоминаниями о том, как в лихой год захотел лесной Хозяин целых десять человек. Что поделать, отдали - собрали как в дорогу и отвели к границе с вековечными чащобами. Долго еще родители украдкой оплакивали своих детей, но поди не отдай - к весне половину деревни заберет. Но, конечно, рассказывала она об этом только после Требного дня, чтобы лихо не накликать.

А в этом году, как сковала ледяная корка речную гладь, среди белого дня явились двое. Даже в саму деревню не зашли, так, показались из-за околицы две крепкие фигуры, что звери на двух ногах, да и исчезли. И разнесся стон по всей деревне, треск дерева, и заплакал проклятый идол на отшибе.

Жители стояли, кто-то мрачный, кто-то не веря, иные, совсем старики, с безнадежной тоской в глазах. Тридцать лет молчал истукан, а сегодня заплакал кровавыми слезами из надтреснутых глазниц. Ровно пять раз разносился стон над притихшими домами, а потом затих злорадно. Нужно было выбирать.

Отец и раньше удачливым не был, а когда вернулся с дрожащими губами, зажав в кулаке черный лоскуток, Линка и не удивилась даже. Она вспомнила перекошенное лицо матери, когда та подала ей кружку с теплым молоком перед дорогой, жалкую улыбку отца, странный травяной привкус. Отказаться ступить на тропу можно, но тогда никому из их семьи житья не будет, зачем умирать всем, когда можно обойтись ей одной? Был у нее и младший брат, но Линка сама вызвалась, слишком любила его, чтобы он в свои пять лет пошел на корм ночным. А ей уже двенадцать, почти девушка, может, и справится. Говорят, что однажды у кого-то получилось дойти до конца и вернуться, может, и у нее получится?

Но сильно Линка не надеялась. Она знала, что как только стемнеет окончательно, другие отданные лесу потеряются из виду, и вот тогда она останется наедине со всем тем, что прячется в темных зарослях и сугробах по обе стороны тропы. Да и не выдержат они долго, самому старшему, если не считать Линки, лет восемь, кажется?.. Она специально старалась не подходить близко, чтобы не знать и не видеть, как лес забирает тех, кто рос вместе с ней.

— Ох…— вымученно вздохнуло что-то с правой стороны.

Девочка шарахнулась, но вовремя спохватилась, а левая нога уже почти сорвалась с узкой тропы и скользнула в глубокий сугроб, сгустившиеся тени разочарованно дернулись. Раздался раздраженный скрип чьих-то когтей по коре скованных морозом деревьев.

Справа, почти засыпанный снегом, лежал на боку мертвец. Он с ленивым любопытством глядел на Линку снизу вверх. Губ почти не осталось и длинные зубы скалились в радостной улыбке из белесых десен. Одного глаза не было, второй, истекающий чем-то склизким, но застывшим на морозе, уставился прямо на нее. Обкусанные длинные пальцы шарили по границе с тропой, но пробиться через нее не могли. Таков уж уговор - пока идешь по тропе, никто тебя тронуть не сможет. Только куда она вела, тоже никто не знал.

— Чую, но не вижу, — глухим, утробным голосом пожаловался он. — А встать не могу, ноги на прошлую луну сожрал кто-то. Голодно тут зимой, лютуют ночные… Хоть капельку крови дай?

— Не дам, — устало сказала Линка, слегка успокоившись.

Подумаешь, беспокойник. Таких отец на вилы поднимал по дюжине в год, даром, что на границе с лесом жили. Знай себе двери на ночь закрывать не забывай, а если зовет - уши заткни, они же почти безвредные, если сама на зов не выходишь. К тому же, бывшие люди. Бабушка говорила, что все ночные когда-то людьми были, но в этих хоть что-то остается, а насчет остальных Линка крепко сомневалась. То, что холодными зимними ночами выло и скакало по улицам, не могло быть людьми, никогда. Не бывает у людей по три руки, не бывает рогов и столько зубов, не бывает людей такого роста и уж точно не бывает таких пастей в пол лица.

— А я тебе скажу, куда дальше идти, — ласково сказал мертвец, заворочавшись и выползая из сугроба. Ног и правда не было - еле шевелились оторванные мощными челюстями обрубки.

— И так вижу, тут дорога одна, — Линка вытерла со лба пот, прищурила глаза. На горизонте маячила только одна фигурка, остальные уже либо ушли далеко, либо достались лесу. А может, уже слишком темно, чтобы разглядеть.

— Что там, в конце, знаешь? — глумливо захихикал мертвец. — А я знаю. И тебе расскажу, даже совет дам, если прямо до конца ухитришься дойти. Троих уже забрали, но что им три ребенка? Одного Ласка взяла, другой по глупости прямо к выворотню кинулся, третьего сейчас Одноногий доедает. Знаешь, кто они?

Линка вздрогнула. Она знала. Ее ими еще в детстве пугали.

Бабушка рассказывала, что Ласка на первый взгляд совсем как человек, да и ведет себя по-человечески. Пока не схватит, конечно. Выглядит она как старушка, сухонькая, сгорбленная, закутанная в длинный плащ. К такой подойти не страшно, ну что она сделать может? Только руки у нее длиной до земли. Если нарвешься на нее - будет просить о помощи, ты только подойди. Корзинку поднять, к людям вывести, клюку с земли подобрать… И если подойдешь слишком близко, то взметнется из-под плаща костлявая кисть, притянет к себе и поминай как звали. Бабушка говорила, что Ласка потому и Ласка, что убаюкивает, а есть еще живьем начинает, так что жертва будто в тумане, пока не умрет. И пока падает на снег кровь и хрустят кости, мерещится, что ты где-то дома, в тепле и уюте, а трещат на самом деле поленья в очаге… Не самая страшная смерть. Если, конечно, ты и правда ничего не чувствуешь. Кто его знает наверняка?

Но все лучше, чем Одноногий. Говорят, когда-то он был колдуном, но до того близко сошелся с ночными, что даже не заметил, как и сам обращаться стал. Когда начали на ноге расти волчьи когти вместо ногтей, то испугался, ногу себе и отрубил. Только поздно было, почуял собственную кровь и попробовал человеческого мяса. Теперь и шляется, то ли человек, то ли зверь, обросший, ободранный. От него, говорят, отбиться можно, что от зверья лесного, если от вида рассудок сохранишь.

Про выворотней Линка даже думать не хотела. Хуже смерти не придумаешь. Выглядит и правда будто человек вывороченный, да и с тобой такое же сделает, только наживую. Что после них остается - надобно сразу сжигать, иначе врастет в землю, а через месяц из-под нее еще один такой же и выберется.

Но врать мертвецы не могут, это все знают. Может, и правда крови дать? С одной стороны, в лесу даже царапинку каждая тварь почует, но с другой, куда хуже? Она и так на тропе.

Линка вытащила из мягкого валенка ножик, поводила им над ладонью, пристально глядя на подвывающего от голода мертвеца.

— Что расскажешь, если дам крови? Знаешь, как мне пройти тропой и вернуться обратно?

— Этой же тропой обратно дороги нет, она же за тобой закрывается, глаза разуй! — со злостью рявкнул он.

Линка обернулась и увидела, что тропа действительно будто… зарастает. Она аккуратно закрывалась позади нее, вот только что были следы - а теперь блестит снег нетронутый. Надо же, и в голову не приходило, когда по ней пошла. Кто ее мог в лесу проложить? Люди на нее по своей воле не ступают.

— Можно, можно назад, только другим путем, — ласково, с придыханием зачастил беспокойник, будто извинялся. — Тем, кто до конца дойдет, лес другую откроет. Дай крови, обещала же…

— Я тебе ничего не обещала. Что в конце?

Мертвец отрицательно покачал головой, зубы скрипели и терлись друг о друга, шатаясь в сгнивших деснах. Девочка вздохнула и провела лезвием по безымянному пальцу, махнула рукой и капли упали на снег рядом с беспокойником. Тот зарылся в снег, урча и злясь, что так мало. Ничего, если расскажет что полезное, она еще пару капель даст. Где-то впереди, из чащи что-то разгневанно завыло, переходя на скулеж, чуя пролитую кровь, доставшуюся кому-то еще.

— Говори, — Линка снова посмотрела вперед, но видно было только тропу. Никого на ней не было.

Мертвый поднял голову.

— В конце - дом. Только тебе туда заходить нельзя, иначе…

Незаметно подступившие к сугробу тени разом накинулись, разрывая болтливого беспокойника на клочки. Линка закрыла лицо руками, чтобы не дай Боги не попали в глаза или рот смрадные капли, иначе умрет от яда за считанные минуты, перед этим корчась и выплевывая на снег собственные внутренности. Этот ей ничего больше не расскажет.

Тени затихли. Девочка снова медленно открыла глаза, отведя от лица руки. Смотреть в сторону мертвеца она не стала, повернулась и пошла вперед, стараясь не оборачиваться на почти ощутимые взгляды в спину. Голодные, тяжелые. Лучше не смотреть, говорят, некоторые ночные и заморочить могут, если взгляд твой поймают.

В лесу темнело быстро, чтобы не сбиться, Линка сосредоточенно глядела себе под ноги, чтобы ненароком не оступиться с узкой тропы. Пока еще ее можно было разглядеть, но от основной в разные стороны разбегались другие, хитрые, ненастоящие. Что-то из них - морок, какие-то ночными проложены, если не следить, куда идешь, пропадешь как остальные.

Линка постаралась сосредоточиться, чтобы лишний раз не отвлекаться от пути, но ничего не получалось. Мысли возвращались к дому.

Впереди, прямо на тропе, из сумрака начали проявляться очертания чего-то небольшого, может, по пояс ей. Девочка пошла медленнее, осторожнее, щурясь и пытаясь разглядеть, что там.

Снег как-то особенно противно скрипнул под ногами, когда она увидела небольшую ель посреди дорожки. Маленькие следы оканчивались прямо перед деревом и дальше не вели. На ветках мягко искрились снежинки, и такой тоской почему-то повеяло от растущего прямо посреди последней для стольких тропы дерева, что у Линки запершило в горле. Ель казалась неуместной, неправильной тут, словно бы даже одинокой.

Девочка завороженно потянула руки к мягким иголкам, ей хотелось стряхнуть с них снег, погладить, показать, что она тоже здесь совсем одна… Хвоинки вздрогнули, снег мягко осыпался с самых длинных веток. Дрогнули, хотя никакого ветра не было. Дрогнули жадно, с нетерпением, будто хвост затаившегося в засаде хищника, добыча которого все никак не желает подойти достаточно близко.

Линка замерла, кончики пальцев заныли и их словно магнитом потянуло к веткам, но она успела отдернуть руку. Сзади кто-то недовольно хмыкнул. На ватных ногах, очень медленно, девочка повернулась. Почти вплотную к ней, но все-таки не пересекая границы, скрестив руки на груди и наклонив голову вправо, стояла молодая женщина. В сгущающихся сумерках тени придавали совершенно человеческому лицу резкие, злые очертания.

— Какая осторожная, — без выражения сказала женщина, тряхнув заиндевевшими волосами и отступая в темноту. Но девочка успела заметить, как перед исчезновением ее лицо слегка вытянулось, не до конца превратившись в волчью морду.

Линка заставила себя отвернуться и, уже обходя деревце, снова пойти вперед. Ведьма. Звероликая дочь леса. Если она сможет вернуться, то обязательно об этом расскажет. Не в ее деревне, но в одной из соседних, прямо среди людей живет создание леса. Как-будто за околицей опасностей мало, так еще и к жилью подбираются. Иные живут годами, пользуясь доверием и охотясь прямо внутри деревни. И от человека не отличишь, если сама не откроется, а настоящий облик видят только маленькие дети, да такие, что рассказать еще не могут. Линка вздрогнула, представив, как где-то каждую ночь просыпаются от крика младенца, который никак не может объяснить, что испугала его огромная волчья морда в окне.

И вдруг тропа кончилась, а Линка все еще неверяще смотрела под ноги, не желая верить, что дальше не будет даже этого, пусть и ненадежного, но указателя. Перед ней была широкая, ярко освещенная луной поляна, на которой стояла небольшая, добротная изба. Вокруг разбросаны то ли небольшие тюки с сеном, то ли горы чего-то еще. Слюдяное окошко, через которое нельзя было разглядеть, что внутри избы, уютно светилось мягким теплым светом. Тепло, огонь…

Слова разорванного тенями беспокойника эхом отозвались в голове. Туда нельзя. Человеку нет места в самом сердце леса.

Подавив желание броситься вперед, к свету, Линка шмыгнула за ближайшее дерево и осмотрелась еще раз. В валенках мерзко чавкнул растаявший снег, задубевшие от мороза пальцы стрельнули болью. Но теперь, не поддавшись мороку с первого взгляда, она начала различать детали. И чем больше смотрела, тем больше неправильного и жуткого видела.

У избы не было двери, только порожек, за ним простиралась темнота. Но в окне приманкой горел свет, теперь уже вовсе не похожий на свет огня, а какой-то тусклый и холодный. Крыша прохудилась и зияла дырами, из которых тоже никакого света не исходило. Просто заброшенная старая изба, наполовину развалившаяся, но скрывающая внутри что-то очень плохое.

То, что она сначала приняла за расставленные вокруг тюки с сеном, тоже начало приобретать иные формы. Линка посмотрела на ближайший к ней и зажала рот рукой. Теперь она видела. Человек был закутан в множество слоев одежды, будто бы на таком морозе это могло помочь. Он сидел на земле, привалившись спиной к гладко отесанному столбу. Из глазниц и распахнутого в крике рта торчали пучки хвои, некоторые совсем старые, засохшие и темные, пропитанные бурым. Некоторые - свежие, еще поблескивающие и искрящиеся. Иссохшее лицо покрывали трещины, похожие на морщины, но Линка была уверена, что это - ребенок. Скорее всего один из тех, кто, как и она, прошел по тропе. Прошел до конца, уверенный, что можно договориться с лесом, если выполнять его условия. И оказался здесь.

Со стороны избы послышалось тихое монотонное бормотание, Линка вскинула голову и увидела высокую худую тень, медленно отрывающуюся от угла. Значит, ей даже до порога дойти бы не удалось, достаточно было просто ступить на поляну, показаться, чтобы это перестало прятаться за приманкой-избой и явило себя. Движения были ломаными и дергаными, точно такими, которые Линка мельком видела в окнах во время особенно темных ночей. В такие ночи выйти за порог значило сгинуть, в такие ночи создания леса танцевали среди безлюдных улиц под завывания ветра, бессильно пуская слюни на спрятавшихся в домах людей. Спрятавшихся в темноте, потому что кому захочется, чтобы твари сбились в кучу прямо там, за тонкой и ненадежной перегородкой, давая рассмотреть себя и пялясь на так близко дрожащую добычу самим?..

Тень постепенно приобретала очертания, нарезая круги по поляне и изредка останавливаясь перед каждым телом на пару минут, что-то напевая и приговаривая. Девочка старалась не вслушиваться, не желая различать, что такое бубнит существо. Но все равно слышала. Скрипя вывернутыми коленями, оно, наконец, доковыляло до ближайшей к ней фигуры и наклонилось, завозилось рядом, старательно добавляя еще иголок в левый глаз.

— Вырастет еще одна, пушистая, зеленая, — без выражения говорило оно, старательно вставляя тонкие иглы, отходя и будто что-то оценивая. — Будет радость, будет праздник, буду через тебя в чужие дома смотреть. Буду все знать, всех видеть…

Линка завороженно глядела на сухие костлявые пальцы, скребущие по земле каждый раз, когда существо добавляло хвоинку. Этот ребенок, скорее всего, уже очень давно тут, среди безмятежного снежного ковра, даже двинуться не может. Кожа потрескалась и ногти бессильно впиваются в землю, вокруг лишь тьма и глаза давно не видят, но даже закричать нельзя. Лишь сидеть и медленно ощущать, как тело превращается в дерево, прорастает ветвями и иглами, не видеть, не говорить, но все чувствовать…

В голове слегка зашумело от осознания того, что за деревья на самом деле ставят в избах на изломе зимы. Дар леса людям, вечнозеленые, всегда живые деревья, которые так сильно отличались от обычных. Их дарили не всем, лишь несколько семей в году находили такое дерево в лесу. Девочка представила, что они чувствуют, когда топор разрубает бескровное тело там, где когда-то были ноги. Особая отметка, благословение.

И все лишь для того, чтобы существо, прятавшееся у избы, смотрело через твои мертвые глаза на людской праздник, вдыхало человеческий запах и жадно запоминало, разглядывало, не в силах проникнуть туда. А потом, если, конечно, они еще живые после недели в чьем-то доме - костер.

Чудовище, все еще бурча и приговаривая, направилось дальше, чудом не почуяв будто намертво приросшую к дереву Линку. Она проводила взглядом сгорбленную спину, покрытую рыжеватой жесткой шерстью и россыпью маленьких ранок, подавила ком в горле.

Бежать?.. Одна она ночью в лесу сгинет еще быстрее, чем тут, да и куда ее завела тропа, Линка не знала. Оставаться на месте тоже нельзя, рано или поздно ее найдут, да и не выдержит она до утра на таком холоде за деревом стоять, уснет и замерзнет насмерть. Это если ее чудом не заметит то, что бродит по поляне.

Взгляд упал на домик, девочка вспомнила слова мертвеца. Если бы она побежала туда сразу, то там бы и конец ей, но ведь теперь там уже нет того, кто бы ее подстерег?.. Кто его знает, но ничего другого Линка придумать не могла, да и холод, который из-за движения и страха слегка отступил, снова начал чувствоваться. И она решилась.

Линка дождалась, пока тварь отошла еще дальше и отвернулась, проверяя следующий труп, стянула с ног промокшие валенки, чтоб не хлюпало, почти взвыла от обжигающего холода, вцепившегося в стопы. Думать было некогда, и она, обмирая и молясь, чтобы под снегом не оказалось ямы, капкана или обломка кости, пригнувшись, быстро засеменила к дому. Ближе, еще ближе, ноги были как чужие, но она успела добраться до крыльца и нырнуть в спасительную темноту внутри до того, как чудовище обернулось.

Внутри было светло. И тепло. Девочка вцепилась руками в дверной косяк, и ошалело разглядывала то, что должно было бы полуразрушенной временем и ветрами избой. Вместо двери по-прежнему была густая тьма, только теперь она не давала рассмотреть, что происходит снаружи. Будто и не бродит там под лунным светом нечто, сохраняющее жизнь в мертвых телах.

Окна, из которого снаружи был виден свет, тут не было. Маленькая теплая комната освещалась горящей на столе масляной лампой, крышка подпола на полу - и больше ничего. Ни груд костей в углу, ни следов крови, ничего. Только странные тени, пляшущие по потолку, и запах, густой, тяжелый. Кровь, смешанная с елочным духом, откуда-то поняла Линка.

Она судорожно оглядывалась, пытаясь понять, куда бы теперь спрятаться, разве что под стол?.. И кто-то грустно вздохнул где-то позади. Совсем как человек.

Линка подскочила на месте и обернулась, зажав рот руками, чтобы не закричать от страха. На нее из угла, до этого полностью скрытый тенями, с раздражением смотрел мальчик лет десяти. Он сидел на полу, обняв колени и слегка раскачиваясь. До того бледный, что густые брови и длинные волосы до плеч казались почти смоляными, а глаза - наоборот, почти прозрачными, со слишком узкими для такого освещения зрачками. Он наморщил лоб и покачал головой.

— Ты кто? — шепотом спросила Линка, не решаясь подойти. Было в нем что-то отталкивающее, пугающее, девочка еще просто не поняла, что именно. Что-то большее, чем просто неестественная бледность.

— Да не услышит она тут ничего, — вяло сказал он. — А что, уже зима снаружи? Требный день?

Девочка кивнула, не сводя с него настороженного взгляда. Мальчик казался расслабленным, но почему-то она была уверена, что это все показное.

— Третий год пошел, значит, а я тут как дурак торчу, — он лениво зевнул и Линка поняла, почему ей так не нравился мальчик. Острые тонкие клычки на секунду блеснули в мягком свете лампы, мгновенно гася только появившуюся надежду. От чудовища снаружи она убежала, только от вот этого в такой маленькой комнате - никуда не денешься. И не справишься, под рукой только ножик, ну что ты им упырю сделаешь?.. Рассмешишь разве что.

— Не голодный я, не дрожи, — мальчик все-таки встал, оказавшись ростом по плечо Линке. — Людей вот давно не видел… Кормить она меня кормит, но все больше мертвыми, теплыми еще, но с ними разве поговоришь?

— Оно сюда вернется, да? — дрожащим голосом спросила девочка, стараясь не упускать его из виду, но отлично понимая, что если он решит напасть - шансов у нее нет.

— Она, — поправил с улыбкой мальчик, снова показав клыки. — Вернется, конечно, поищет тебя там немного и вернется обязательно.

— А ты тут… — Линка сглотнула слюну. — Стережешь что-то?

— Да кабы я знал, — сердито перебил ее он. — Забрала меня сюда и держит, кормит, конечно, да и солнца тут нет, но не выпускает. Видишь, что с дверью? Я сам выйти не могу, но вот если ты поможешь, я тебя спрячу. А то не могу уже тут, третий год ни крови свежей не вижу, ни луны. Осточертело.

— А не обманешь? — с подозрением спросила Линка, чувствуя, что сердце замирает от того, что мальчик все ближе и ближе. Она различала от него запах прелого тряпья и тяжелый дух запекшейся на нем крови.

— Нет, — махнул головой мальчик. — Но и выбора у тебя особенно нет, правда же?

Линка с тоской промолчала. Выбора действительно не было.

— Смотри, — он вразвалку подошел к стволу и вырвал одну из ножек, лампа покачнулась, но осталась стоять. — Это не осина, так что упокоить меня не сможешь, но вобьешь крепко, рядом с сердцем, поняла? Она не сильно умная, повоет и бросит, а днем она тут не появляется. Как только рассветет - выберешься отсюда и оттащишь меня куда-то в тень, дерево вытащишь и иди себе куда угодно. Ну?

Девочка неуверенно взяла из его рук ножку стола, заметив, как дрогнули его бледные тонкие губы при виде свежего пореза на пальце. Примерилась, но зажмурилась и опустила руки.

— Я бы и сам сделал, только не могу. Мертвому только живой навредить может.

— А мне потом что делать?

Он молча прошагал до крышки подпола и поднял ее. Оттуда шибануло таким крепким елочным запахом, что у Линки глаза заслезились, из дыры послышался слабый плач множество голосов и зашумело что-то, будто деревья на ветру.

— Там те, кто уже пророс, но их она почему-то не высаживает, — немного помолчав, сказал мальчик. — Спрячешься среди них, может, выживешь. Она тебя там не почует, а с ними уж сама договаривайся, может, еще чего понимают…

Линка устала бояться. Устала трястись, устала от всего обрушившегося за последние пару часов, устала от всех этих ночных существ, то пытающихся сожрать, то получить от нее что-то. Она снова подняла кол, примерилась и занесла руку, мельком взглянув на лицо мальчика. На нем ничего не отражалось. Только мерцали в свете лампы узкие зрачки и торчали в полуоткрытом рту клыки. Ударила.

Ничего в лице не изменилось и не дрогнуло, остекленели глаза, и он повалился на пол, окоченевший, прямой, будто дерево. Сзади послышалось бормотание и что-то с потрескиванием проходило сквозь тьму двери, так что девочка не стала ждать, а просто ухватилась за крышку подпола и ухнула вниз.

Внизу не было пола, не было стен, не было света. Только колючее шелестящее море иголок, впившихся в щеки, шею, разрывающее одежду и заставляющее жмуриться, чтобы хоть как-то прикрыть глаза. Оно возмущенно бурлило, неся ее куда-то вниз, голоса, жалобные, злые, тоскливые, лезли в уши, кололи не хуже игл. Она слышала каждый, но не могла ответить, парализованная болью и одновременно жалостью.

Голоса спорили, и она их понимала. Кто-то уговаривал остальных не убивать, кто-то не желал отпускать ту, что должна была стать такой же как они, кто-то просто тихо плакал. Десятки, сотни заключённых тут, некоторые еще звучащие по-человечески, иные уже обезумевшие и лишь злобно шипящие, требующие крови. Она слушала и слушала, покачиваясь на волнах шепота и боли, пока не провалилась куда-то в темноту и больше уже ничего не слышала и не чувствовала. Последнее, что она запомнила - вой где-то наверху, отчаянный, злой, безысходный.

Очнулась Линка от боли. Она с содроганием вытащила и отбросила от себя длинную иглу, пробившую щеку и коловшую небо. Все тело ныло от порезов и ссадин. Но сверху, из щелей между досками, пробивалось по-зимнему холодное и робкое солнце. Она, шатаясь, встала, с шипением от боли в ногах и оцарапанных ладонях поднялась по ветхой лестнице и откинула крышку подпола.

Обычная полуразрушенная изба. На полу валялась разбитая лампа, в дальнем углу девочка заметила бледные ступни все еще лежавшего на полу упыря. Солнечный свет почти добрался до него, но еще не был достаточно сильным, чтобы начать сжигать. Морщась от боли, она доковыляла до него и встала над трупом. Подумалось, что можно и так оставить. Еще пара часов, и спросить с нее за невыполненное обещание он уже никогда не сможет. Но обещала ведь... Да и он ее не обманул.

Потом решилась, с отвращением взялась за холодные щиколотки и с трудом потащила его за собой, к крышке. Перед тем, как столкнуть вниз, уперлась ногой в грудь и вытащила вышедший с чавканьем кол. Тело дрогнуло в судороге и из клыкастого рта пошла пена. Уже отходя, она бросила взгляд в темноту подпола и увидела сверкнувшие в темноте глаза. Он запоминал ее. Ведь наверняка видел, как она стояла в раздумьях, решая, оставить ли его на солнце. И девочка знала, что еще обязательно его увидит, если доберется до дому живой и до темноты. Увидит однажды в окне или услышит на своем пороге вкрадчивую просьбу впустить. И помоги ей Боги узнать этот голос и никогда не открыть.

Вместо двери зияла обычная дыра, через которую Линка с опаской прошла, боясь, что весь дом в любую минуту может обвалиться ей на голову. Она обвела взглядом поляну и молча вздохнула. Вся она была усажена красивыми, блестящими темными иглами и снегом на ветвях деревьями. В этом году многие, очень многие найдут и принесут в свой дом благословение леса. И даже если она расскажет, что эти деревья на самом деле такое, никто не посмеет отказаться.

Солнце вставало быстро, Линка, уже не замечая боли в окоченевшем от холода и ран теле, все еще рассматривала деревца. Между ними петляла новая дорога, как и обещал беспокойник. Вытоптанная, аккуратная, весело блестящая свежим нетронутым снегом по бокам. Линка ступила на нее, все еще не веря, что все-таки вернется домой, и медленно побрела. Как-то отстраненно, но горячо молясь, чтобы в ее доме в эту зиму, да и все последующие, никогда больше не услышать терпкого, тяжелого запаха хвои.