Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Честная сделка
Указать автора!7.5 мин. Страшные истории Helga 13-10-2020, 20:06 Источник Принял из ТК: Helga
Мои лейкоциты прекрасно справляются с мелким мусором, оставшимся в теле после чужих замечательных шуток, уж поверьте.
Я распихиваю по карманам ветровки телефон с наушниками и склоняюсь над застывшей грязью, в глубинах которой прячутся мои ботинки.
"Это что такое? Ты сейчас пол языком вылизывать будешь!"
Вылизывать языком комья земли. Хорошая шутка. Моя мама отличный комик.
Жаль, что ее программа не меняется вот уже двенадцать лет. На сцене зажигаются софиты, конферансье в усыпанном красными пайетками пиджаке требует встречать аплодисментами несравненную Маму, а затем выходит Она. Покрытая веснушками пухлая рука устало стряхивает с сигареты пепел - фирменный жест - и кожа трясется словно зоб пеликана. Несравненная Мама распахивает стиснутый щеками маленький ротик, зрители трепещут, начинается выступление.
"И где ты прибирался? В своей заднице?"
"Ты опять жрать? Хочешь схватить диабет? Твои ноги почернеют и будут гнить."
"Знаешь, что бывает с теми, кто врет? Их бьют. Ты везде будешь изгоем, сын".
Овации, зрители сглатывают комок соленого гноя, разбухший в горле и идут в свою комнату, чтобы выплеснуть восхищение избивая подушку. Как можно тише, иначе это будет воспринято как приглашение выйти на "Бис".
Сегодня концертмейстер задерживается, и я выбегаю в пропахший чужим жареным луком подъезд. Будто мама на самом деле не уехала ровно в восемь тридцать две на маршрутке с помятой дверцей на работу, превратившись из мамы в Ирину Федоровну. Будто она сидит в шкафу, и сплющенная прижатыми коленями грудь сотрясается от беззвучного смеха. Будто дверца вот-вот ударит о покрытую тусклыми желтыми обоями стену.
"Ты сейчас пол языком вылизывать будешь!"
Вот это была бы шутка.
На самом деле, иногда мне бывает её жаль. Например, в те минуты, когда по телевизору говорят о свадьбах, и её лицо как-будто оплывает вниз. Подбородок вжимается в шею, ноздри на мгновение раздуваются, но тут же бессильно возвращаются обратно. Тогда я говорю какую-нибудь ерунду, чтобы мой голос заглушил натужную радость актеров. Я говорю, что сегодня картошка удалась ей особенно хорошо, и стараюсь выгнать из головы образ серой свечи с рыжим пучком волос наверху.
Никто не хочет жениться на свечах.
Наверное, жалость - способ почувствовать себя сильнее. Маленьким Защитником, совсем как в детстве, до переезда, когда я заслонял её и воинственно размахивал палкой посреди каких-то дворов.
Кого же я отгонял? Черт его знает. Дети пугаются всякой ерунды.
Я притормаживаю у самой двери на улицу: хороший юмор любит не только мама. Веник звонил мне пару минут назад, а значит, он готов и уже поджидает меня. Может быть, возбужденно грызет бегунок молнии на куртке и сжимает бутылку колы, содержимое которой немедленно выплеснется мне в лицо. Может быть, прочищает горло для громкого "бу". Может быть, придумал что-то поизощреннее. В любом случае, я тоже должен держать марку. Вывалиться на него с кашлем и держась за живот? Нет, уже было. Что же, что же?
Карман освещается синим, и монотонная трель предательски разносится по подъезду. К черту, классика работает всегда. Я затягиваю завязки капюшона, закатываю глаза и оттопыриваю нижнюю губу. Главное - выпрыгнуть быстрее, чем он успеет сообразить, что видит.
В нос бьет запах мокрой земли, по влажной губе сквозит холодный ветер.
"Менты! Прячься!" - взвизгивает сипловатый голос Веника и заливается смехом. Я возвращаю зрачки на место, украдкой оглядывая двор. Пара машин, оскалившееся по-щенячьи пухлое лицо с бегунком молнии в зубах, укоризненный взгляд соседки с облупившейся лавочки. Никаких ментов.
- придурок. - Дамы и господа, победа в первом раунде присуждается Венику. Можете пожать его потную ручонку. - что там у тебя за мегаидея?
Его ладонь нетерпеливо тянется к оттопыренному карману, и я вздрагиваю, готовясь хлопнуть его по запястью, если из куртки покажется что-нибудь не то. Что-нибудь смешное. Веник явно заметил, и теперь рука нарочито медленно шарит в складке ткани. Он нетерпеливо переступает с ноги на ногу, окончательно перекрывая обзор возможным шпионам с лавочки, и, наконец, торжественно извлекает на свет нечто. Нечто цепляется выступами за подклад, на асфальт падает пара монет и сломанная сигарета. Я смаргиваю. Рот таинственно сгорбленного Веника разъезжается в счастливой улыбке.
В его руке аккуратно отрезанная человеческая кисть. Пальцы с красными пеньками вместо верхних фаланг безвольно свисают, будто выпрашивая монетку. Нелепо большая ладонь заканчивается белой шишечкой, выглядывающей из заветрившегося мясного среза, покрытого крупинками пыли и земли.
Типичный товар из магазина приколов. Хотя нет, не типичный. Очень дорогой товар. Краска не вылезает за границы отведенного ей места, на резине любовно выведены все складочки и узоры, вырезаны линии и маленький шрамик возле большого пальца. На потрясающе качественной резине.
В желудке ворочается мерзлая рыбина, вытесняя содержимое наверх. Глупость какая. Рука. Я глубоко вдыхаю и расслабляю мышцы лица: стоит повестись, и за мной прочно закрепится какая-нибудь кличка.
- Где купил?
Веник склоняет голову набок и его ноздри раздуваются - точь-в-точь, как у мамы после всех этих передач.
- глаза разуй. Она настоящая. - слюнявый бегунок выпадает из его рта - в кустах нашел. Тут недалеко.
Я скашиваю взгляд на кисть. Бледная. У основания пальцев кожа чуть темнее и грубее.
- и что... что ты теперь будешь делать? - Пожалуй, так звучит лучше всего. Я ведь не повелся. Да и если бы она была настоящая, Веник отнес бы её в полицию. Ну или родителям, на крайний случай.
- Думал показать взрослым. Потом решил засушить на удачу.
Ну точно, нашел хорошее место, накопил денег, и не говорит теперь, где такие продаются. Засушить. Смешно.
- Но потом мне пришло в голову кое-что получше! - Веник запнулся, возбужденно сглатывая - ее надо вернуть владельцу!
Я улыбаюсь, принимая правила игры. Итак, сейчас мы пойдем искать загадочного владельца резиновой руки. Резиновой. Да, определенно это не силикон, а резина. Пальцы покачиваются в такт дрожи Веника, и выглядят достаточно тяжелыми. Силикон был бы легче. В голове совершенно некстати всплывает палка: длинная, темная. Шершавая.
"Он не при чем! Я! Я! Я здесь, не трогай его!"
- отнесешь обратно в магазин? - говорю первое, что приходит на ум. Веник трясет головой так, что капюшон сползает с сальных волос, и хватает меня за локоть.
- да. Я нашел. Тут недалеко. Пойдем.
Я внимательно всматриваюсь в его лицо, пытаясь поймать взгляд, но он смотрит на кисть, на мой подбородок, на завязки капюшона. Нижние веки слегка подрагивают, вокруг ушей проступают красные пятна. Что за дрянь он задумал?
Пальцы съезжают по куртке и смыкаются на пустоте, я взмахиваю освобожденным локтем. Веник всхлипывает. Его голова вжимается в плечи так, что он становится похож на маленький бледный грибок. Я поймал себя на мысли, что вперые за десять лет вижу его в такой позе.
Из воротника звучат медленные, словно повторяемые за учителем английского слова:
- увидишь отца. Ты ведь хочешь.
Бамс, дамы и господа! Запрещенный прием во втором раунде, повторяю, запрещенный прием! Игрок дисквалифицирован, можете расходиться. Элвис покидает здание.
Года в три я был очень удивлен тому, что в некоторых семьях зачем-то живут мужчины, которые не являются ни братьями, ни дедушками. Помню, как тыкал пальцем в прохожего со смешным оранжевым рюкзаком, и требовал немедленно завести такого же. Мама подумала, что это я о рюкзаке. Наверное, она уже тогда начала готовиться к вопросу о том, кто был моим настоящим отцом. Или когда я подолгу рассматривал себя в зеркало перед чисткой зубов? Я отчаянно пытался вычленить черты лица, которые никак не могли принадлежать маме, и слепить из них образ отца: получалось, правда, так себе - на месте недостающих частей явно проглядывало лицо Шварцнеггера.
И, всё же, в ответ на прозвучавший вопрос я услышал голос, похожий на глухое собачье ворчание:
"Нет у тебя отца. Я родила. Сама."
Тем летом во мне жило ощущение тайны. Я решил, что я - Иисус, и с хитрой улыбкой поглядывал на небо, мысленно обращаясь к отцу, и сам себе за него отвечая.
Палка. В нос, в уши, во все поры лезет отвратительный запах тухлых яиц, по трясущейся руке стреляют разряды боли под тяжестью орудия, которым я размахиваю перед чем-то большим и горячим.
"Не трогай маму!"
Я морщу лоб и отталкиваю от себя неожиданно дисквалифицированного друга. Слишком много образов и детских воспоминаний для десятиминутной прогулки с дергающимся Веником. Веником с резиновой рукой.
В голове совершенно некстати всплывает слово "Дежа вю".
Веник падает спиной на грязный асфальт, прижимая кисть к груди, и обнажает зубы - точь-в-точь обезьяна из фильмов о дикой природе. Двор становится меньше. Серые фурункулы-гаражи, исписанные чьей-то корявой рукой, будто подаются вперед, жадно наблюдая за представлением, куча преющих листьев наоборот вжимается в землю. Соседка поднимает монументальный корпус, закутанный в старомодное коричневое пальто, с лавочки.
- ты ведь хочешь, а? Тетя Ира, скажите ему!
Я вздрагиваю и слежу за движением его выпученных глаз. Из-за угла дома появляется мама, шаркая по земле листьями, прилипшими к тонким каблукам. Раскрасневшиеся руки, перетянутые пакетами с едой, летают в такт шагам, растрепанные сухие волосы выбиваются из неаккуратного хвостика. Мама смотрит на нас и хмурится. Веник жуком переворачивается на четвереньки и поднимает отрезанную кисть как факел.
Что-то будет. Наверное, я сам сейчас похож на грибок. сжавшийся, собравший все свои противошуточные лейкоциты грибок.
- тётя Ира, это ваше. Вы потеряли.
Я пинаю его по дернувшейся руке и набираю в грудь воздуха, чтобы крикнуть о том, какой Веник дурак.
"Отойди, ничего она тебе не обещала, правда, мам? Правда?"
Целлофан с шуршанием валится на асфальт. Звенит стекло, на чей-то засохший плевок выпадает батон колбасы, помидоры красными мячиками катятся от маминых ног.
Мне почему-то представилось, как выглядела бы эта кисть посреди пентаграммы, в круге из свечей. Органично бы выглядела.
Мама облизывает губы в полустертой помаде и пятится, нанизывая на каблук взорвавшийся брызгами помидор. Почему она не кричит на зарвавшегося подростка? Почему из её рта не вылетают одна за другой шутки, которых так ждет конферансье в усыпанном пайетками пиджаке?
- сюда. Быстро.
Я прижимаю сгиб локтя к носу, пытаясь заглушить запах тухлых яиц, разливающийся по двору. Запах? О, черт. Я заношу ногу для рывка вперед, к углу, но лодыжку стискивает что-то горячее, и кожу обдает паром. Из груди вырывается высокий девчачий визг, я инстинктивно склоняю голову вниз. Это не может быть рука Веника, разве что он горит, или приклеил шокер, или он чертов кипящий чайник.
Но эта рука торчит из его рукава. По запястью, ладони, пальцам вспухают волдыри, лопаются, и на их месте тут же растут новые. Его кожа шипит. Его лицо раскрывается как цветок, из лепестков обугливающейся кожи звучит хихиканье, похожее на свист плавящейся пластмассы.
- тётя Ира, а как вы познакомились с его папой?
Мама бросается вперед, вытягивая руки. Её подбородок дрожит, ступни неловко скашиваются набок, балансируя на каблуках.
Двадцать шагов.
Где соседка?
Я с силой ударяю пяткой по шипящему запястью. Кожа на лодыжке пульсирует, перед глазами пляшут красные пятна.
- тётя Ира, папа хочет вернуть вам ваш подарок обратно. Это честный обмен.
Пятка проваливается сквозь запястье. Расплавленные куски Веника разъедают подошву, и я шаркаю по асфальту, пока они не добрались до ступни.
Пятнадцать шагов.
Я делаю прыжок вперед, к стуку маминых каблуков. В ступню вонзается раскаленное шило, второе, третье. Из куртки Веника выползает длинная раскаленная дрянь, роняя капли себя.
"нет у тебя отца, отстань"
"никогда не трогай эту книгу, слышишь!"
Десять шагов.
"Мне пришлось уволиться из больницы. Они решили, что твоя мама кое-что украла. "
Краем глаза я замечаю, как то, что было Веником готовится сделать выпад неопределенным отростком - голова? Рука? - и подаюсь влево. Бок ошпаривает кипятком, из дыры на куртке краснеет лопнувшая кожа. Меня начинает бить озноб. Что мама сможет сделать, когда добежит? Она не успеет, не успеет. Тварь подтягивает тело вслед за отростком, по спине разносится жар от приближающегося огня.
"Я до безумия хотела ребенка"
"Мам, кто мой отец?"
- не надо, он не при чем! Я! Я здесь!
Я выгибаюсь, пытаясь оттащить спину хоть на пару сантиметров от твари. Лейкоциты не справляются. Кажется, так появляется гной? Я закрываю глаза, но красные пятна не исчезают. Сейчас последует удар, и шипящее жареное мясо разлезется, обнажая позвоночник. Белый, совсем как маленькая шишечка, торчащая из среза кисти.
Вот-вот.
Сейчас.
Проходит секунда. Еще одна. Я заставляю веки разжаться, и фокусирую расплывающийся взгляд. Передо мной мама, я вижу белый налет на языке, покоящемся посреди застывшего в крике рта. Вижу огромные черные зрачки, в которых отражается похожее на рвоту месиво из меня, двора и окаменевшей в финальном выпаде твари.
На плечо ложится что-то теплое, и мягкий мужской голос говорит мне в ухо:
- здравствуй, сын.
Черт, никак не могу вспомнить, где слышал этот голос. Такой знакомый. Я перебираю в памяти все голоса, слышанные за жизнь: сосед из старого города, мамин коллега, муж тети Оли. Нет. Этот слишком... правильный. Красивый.
Я разворачиваюсь всем телом, аккуратно, стараясь не скинуть покоящуюся на плече ладонь. Из-под покрытого катышками желтого берета на меня смотрят теплые глаза соседки. Насмешливые складки тянутся от носа ко рту, уходя дальше, к бесформенному овалу лица. Седые волосы убраны за уши, дряблая шея сминается и расправляется с каждым словом.
- ты ведь хотел со мной познакомиться?
Из моего горла толчками выходит болезненный гнойный смех. Я прикладываю руки к лицу и растираю мягкую кожу, как будто умываясь. В голове совершенно некстати всплывает слово "безумие".
- так ты мой папочка, да?
Когда я отнимаю ладони от головы, пальто соседки падает на землю вместе с сухой морщинистой кожей и седыми прилипшими к берету прядями. Я смотрю на мужчину, держащего меня за плечо, на черные разводы, блуждающие по обнаженному телу, на белые костяные шишки, пробивающие его череп, на длинные трескающиеся когти, растущие из его ладоней.
Я вспомнил этот голос. Мамин любимый ведущий новостей.
- твоя мать заплатила за услугу, но поросль принадлежит нам. Всегда принадлежала.
Я беспомощно оглядываюсь на замерший двор, на тянущую руки неподвижную маму. Мне приходит в голову мысль о том, чтобы побежать. Неважно куда, по улице, на проезжую часть, вдоль серых хрущевок, бежать, пока ноги не превратятся в стертые культи, оставляющие кровавые полосы на дороге.
Лицо мужчины трогает добрая улыбка.
- Я вполне согласен забрать твою мать сейчас. В конце концов, после смерти ты все равно отправишься к нам. Это честная сделка, сын.
Я вспоминаю школу. Посыпанные сахаром булочки, запах которых слышно еще из коридора. Алену, с заговорщическим видом протягивающую мне измятую записку. Я думаю о том, что переехать к бабушке было бы здорово, о ленивом сером бабушкином коте, который трется о мои ноги. О том, что я всегда хотел стать полицейским. О том, что мама бы согласилась продлить мне жизнь ценой своей. Она всегда хотела ребенка.
- нет. Она не при чем. Я здесь. Я согласен. Сейчас.
Я закрываю глаза, чувствуя, как от руки на плече расходятся язычки пламени, с треском пожирая куртку.
Я всегда хотел познакомиться с папой.
1 584 просмотра
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
