Я лежу с закрытыми глазами. Предаюсь бренной летаргии. Мне тепло, однако всем организмом своим я ощущаю сырость. Не могу понять, что за странный зуд гложет мою черепную коробку изнутри. Как будто насекомые кропотливо топчут мой бедный мозг. Чую, створки черепа раздвигаются в районе правого уха, что-то похожее на пробку ниспадает мне на плечо, следом валится целая горсть непонятных жучков. Я слышу их возню, и мне делается дурно. Насекомые бойко расползаются по лицу, шее, плечам. Заползают под воротник, копошатся в волосах и бороде.
Неохотно разлепив глаза, я все-таки успеваю разглядеть букашек достаточно долго, чтобы классифицировать их. Сие членистоногие явно относятся к тараканам. Забавные рыжие усики, гладкие коричневые спинки. Единственное, что позволяет мне усомниться в точной классификации этих насекомых – это отсутствие у них бойкого тараканьего задора. Обычные прусаки носятся по хате с бесовской прытью. Эти же какие-то квёлые. Бродят по мне как в полудрёме. Но даже с их невеселым настроением, жучки умудряются покрыть почти всю площадь моего тела, не брезгуя даже исподним. Ох, доставучие… А это что? Кто-то слабо, но весьма дотошно толкает мою левую щеку. Краем глаза я вижу большого рогатого жука, который рьяно штурмует левую сторону моего лица. Какая неприятность-то, и нет сил и желания предпринимать что-либо супротив этого нахального насекомого. Пускай и дальше бодается.
Что-то совсем хлипко в груди моей стало. Надо бы глянуть, а там что? Аккуратно, не тревожа жука-оленя лишний раз, приподымаю голову и смотрю на свою грудь. На ней уютно разлегся какой-то пластинчатый червячок. Да это ж мокрица. Какая миленькая. Совсем еще юная. Какое-то низкое жужжание в левом ухе. Хрущ что ли? Видимо мокрицу заметил. Чувствую, недобро на неё смотрит. Не сделал бы чего малютке, окаянный.
Меня в семье давно уж анафеме предали. Особенно теща моя. Видать из-за Нинушки, жены моей. Нина – славною бабой была до венчания. Сколько томных ночей провели мы во флигеле, ожидая холодных рассветов. Сколько страстных речей от друг друга выслушали. А после, как подменили голубушку мою. Каждую ночь пришлось мне отговорки слушать про больную её головушку. Что ж моя жена теперь такая болезная стала. Как же мне теперь наследников на свет божий произвести? Да еще матушка её, Зинаида Порфирьевна, бес бы её побрал. Сварливая же баба. Всё не по её, всё не так. Сколько кровушки попила мне. Больше чем все эти насекомые, что меня в данный момент обрамляют. С момента нашего венчания, как больной зуб, заныла. Дочку мол её сгублю, жизнь ей поломаю. Несколько лет выла. Потом вроде утихомирилась. Последние пару недель всё с пирогами к нам шастала. То грибные, то с мясушком. Ох, и дивные пироги у неё. Только вот последний как-то не очень зашёл. Помниться, мутило меня с него страшно. А что дальше-то было? Тьфу ты, не помню. Вот дела… А здесь я как оказался? Ах, не всё ли равно. Уютно тут. В землице тёплой. И компания хорошая.
Только вот беспокойство одолевает периодически. Чувствую себя как купец с тюком за спиной. Тюк этот дюже неудобный. Ой, да это ж муравьишки у меня на горбине дом свой построили. Вот же слаженные ребята. Не то что клопы на лбу. Эти просто всем семейством висят, раскачиваются. По лбу мне стучат всем табаром. Бомм-боммм. Пренеприятнейше, однако.
А если всё же задуматься. Как я теперь тут? Нина на кого останется? На матушку её? Ох, как же она, болезная, теперь одна с этой старой мегерой и её проклятыми пирогами жить-поживать-то будет? Страшно мне. Аж выть хочется. Но полно, полно. Не намерен больше загружать свой мозг всякими постылыми думами. Вздремну пожалуй.