Если бы кто-нибудь сделал фотографию вида из нашего окна, то снимок бы вышел совершенно ничем не примечательным. Ну двор многоквартирного дома, ну дорога. Обычный пасмурный зимний вечер – еще не темно, но меланхоличный сумрак уже сковал соседние строения неясными тенями. Впрочем, при более подробном рассматривании картинки стало бы ясно – что-то явно на снимке не так. В соседних домах не горит свет, какие-то из них занавешены одеялами, почти все лишены стекол. Тяжелые облака в небе застыли в причудливых формах – прямо над нашим «колодцем» зависла гигантская ватная черепаха о пяти лапах, чуть подальше – собачья голова. Простор для больной фантазии романтиков – любителей наблюдать за «замками в небе».
Я вот уже где-то полтора года смотрю на эту «черепаху» - с тех самых пор, как внезапно окончилась обыденная жизнь. С тех самых, пор, как я появился в Доме. Уже полтора года, как облака застыли в небе, словно кто-то нажал кнопку «пауза» на исполинском пульте, полтора года, как вечерний сумрак не сменяется ночью, а выпавший снег не собирается таять. На улицах царит полный штиль – во всех возможных смыслах этого слова. Странно, но почему-то никто не может вспомнить, как это началось, хотя прошло не так много времени. Многие не могут вспомнить, как оказались в Доме. Одни говорят, что была Война, другие утверждают, что на нашу планету высадились пришельцы – но это все бредни сходящих от безысходности с ума людей, на самом деле тут абсолютно у каждого выборочная амнезия. Я помню работу, помню, как собирался сделать предложение Наташке, помню, как возил Айка к ветеринару. А потом просто появился Дом, и словно я уже давным-давно знаю всех его обитателей, а родители, невеста, привычки и предпочтения – словно события в перечитанной до дыр книге: интересно, но разве это было со мной? Разве что кольцо на пальце напоминает о реальности счастливых вечеров, проведенных вместе с Наташей, да силуэт собачьей головы в навеки замурованном самом себе небе – о любимом псе.
- Как думаешь, это случилось только с людьми? – спрашиваю я Мишку. Он сидит рядом, курит моховую самокрутку – долговязый, всегда слишком нервный. Мой друг детства, с которым мы потеряли связь лет эдак восемь тому назад, и по случайности в итоге оба оказались в Доме.
- В смысле? – не сразу откликнулся Миша. Смотрю на него – взгляд на небритом лице устремлен куда-то очень далеко, гораздо дальше, чем позволяют видеть стены. Наверное, тоже вспоминает родных. Мы здесь стараемся не делать этого, чтобы не «разносить тоску» - за это можно вполне схлопотать по морде, порядки здесь почти тюремные.
- Ну, ОНИ только за людьми приходят? Или лошади, вороны там, комары всякие – их они тоже… того? Мишка смотрит на меня, как на идиота.
- Жека, какие комары? Зима на улице почти два года как, комары не летают. Мишка тушит самокрутку, хлопает меня по плечу и идет на кухню. – Жрать не хочешь? А я пойду, чо-то на кишку закину.
Хорошо, что у нас есть подвал. В подвал пускают только тех, кто у нас «по хозяйству». Внизу неплохо растет картошка, мох для самокруток, а еще у нас есть целый крысиный питомник. Мы живем почти впроголодь, но с голоду точно не умираем. Хорошо, что крысы плодятся со скоростью похотливых метеоров, а питаются отходами. А еще, судя по слухам, теми несчастными, кто не успел вовремя спрятаться, ну или откинулся по болезни. Слухи – слухами, но кладбища у нас в Доме нет, а на улицу никто не выходит. Раньше нас было около двух сотен, сейчас – девяносто три человека. Наш Дом – это самая обычная хрущевая пятиэтажка, но пятый этаж почти полностью разрушен, и лестничный пролет мы просто забаррикадировали снятыми с петель дверьми и мебелью, принадлежавшей бывшим владельцам. Что странно – среди нас нет ни одного коренного жителя этого здания. Как и почему мы здесь – непонятно, как непонятно, почему во время такого бедствия в доме работает электричество. Нет связи, радио молчит, телевизор мы даже не пытаемся включать – шум помех почему-то привлекает Гостей. Я не знаю, кому пришло в голову дать им такое название, но оно прижилось. Один из нас обязательно стоит на посту около окна и наблюдает в маленькую щелочку между одеял. Мы сменяем друг друга каждые несколько часов, потому что знаем – если пропустить момент прибытия, мы все покойники. Впрочем, мы и так покойники, но человек – такое создание, что даже летя с небоскреба головой вниз, еще на что-то надеется. Изо всех сил надеется, что это ему только снится, что под ним будет проезжать фура с ватой, надеется, что отделается переломом ноги и выйдет из больницы. Так же и мы надеемся, что все закончится, нас спасут, вторжение прекратится. Но нас некому спасать. Неизвестно, есть ли еще такие Дома, как наш, или мы – последние представители своей расы на планете.
Вчера была моя очередь дежурить. Очень важно не проморгать равномерные вспышки зеленого света – словно кто-то идет из-за угла здания, мигая фонариком. На вспышки смотреть еще можно, но Гостей никто из выживших не видел. Говорят, что они чувствуют взгляд, и по нему находят нас. Гости словно делают обход – появляются на горизонте, проверяют дома на наличие живности и уходят, если ничего не найдут. Никто не может даже сказать, каких они размеров. Иногда они абсолютно беззвучны, иногда – очень шумные. Они имитируют человеческую речь, звуки техники и живой природы, всегда по-разному. Я думаю, они пытаются выманить нас – они знают, что мы здесь, но не могут найти. Мы прячемся. По-детски, под одеялами, но это помогает. Я все думаю, что же будет, если они поймут, что под одеяло можно заглянуть, и найти там живого человека. Тогда будет очень много крови. Говорят, будто они убивают безболезненно – никто не слышал ни единого вскрика, когда они кого-то находили. Они уходят и оставляют после себя скомканное, порванное ровно пополам или разодранное на мелкие куски тело. Мы слышим звуки рвущейся плоти и ломающихся костей – и никакого сопротивления. В конце концов, это ждет каждого из нас.
Вчера они приходили. На сером снегу зеленый стробоскоп виден очень хорошо, перепутать невозможно. Да и с чем путать цветную подвижную иллюминацию на сером стоп-кадре? Лишь заметив первый сполох, я задвигаю щелку и кричу во весь голос: «ГОСТИ!» Через мгновение разговоры стихают и начинается суета. По всему полу разбросаны одеяла, пледы, простыни, ковры. Я бегу вместе со всеми, в комнату на третьем этаже. У каждого есть свое место, но частенько добежать уже не успеваешь, и валишься где попало, укрываясь ближайшей ветошью. На этот раз Гости были шумные – мы слышали, как сотрясается земля от звуков их шагов. Я накрылся тяжелым ватным одеялом с головой, рухнув на пол рядом с Макарычем – он услужливо подвинулся. Затем наступила тишина – все заняли свои места и затаили дыхание. Звук несильного вдоха был способен привлечь их внимание. Я помню Диану – девочку лет двенадцати, что жила с нами месяца три назад. Помню, как ее тихий детский всхлип был похож на взрыв бомбы в той звенящей тишине. Помню ровный, будто лазером сделанный срез на детской ноге, чуть выше колена. Помню, что не сразу понял, что розовый мешок, в котором лежала ее голова – это ее собственные легкие. Тогда они вошли в Дом, отперев дверь ключом, судя по звукам. Забавно, у нас нет ни одной двери – все пошло на баррикады. На этот раз Гости не входили. Видимо, для этих существ – кем или чем бы они ни были, размер не имел значения. Поняв, что они снаружи, я осторожно отодвинул самый краешек одеяла в сторону – достаточно, чтобы видеть оконный проем, занавешенный таким же тяжелым одеялом. С обратной стороны оно подсвечивалось зелеными всполохами, и была четко видна тень. Вытянутая голова занимала почти всю площадь окна третьего этажа. Он просто стоял перед зданием и не двигался - так продолжалось минут пять. Потом он (или они?) просто ушел. Поняв, что на этот раз обошлось, люди стали вылезать из-под укрытий. Кто-то рыдал, кто-то разминал затекшие конечности. Я блевал. Долго, мучительно долго, почему-то думая о том, что теперь спать лягу голодным. То ли Дианочку вспомнил слишком ярко, то ли просто устал каждые несколько дней переживать эту пытку – раз за разом. Меня уже посещали мысли прекратить это все, просто спрятаться чуть хуже, чем обычно – но какой-то мистический ужас не позволял мне этого сделать. Закончить все обычными методами мне бы не позволили соседи – Гостей привлекала кровь, они приходили почти мгновенно, стоило кому-то лишь порезаться во время чистки картошки.
Сегодня дежурит Флин. Как его настоящее имя – никому не интересно. Славный малый, на него можно положиться – он дольше всех сохранял позитивный настрой, всегда был эдаким живчиком. Сколько их – таких вот ребят, слышали, как их родителей нечто рвет на куски, словно бумагу, а потом, спустя сутки, выползали из своих укрытий и находили две кучки плоти, снятой с костей, поделенной на равносторонние кубики с гранью пять на пять сантиметров? Кучка побольше – это мама, у нее был диабет. Поменьше – это папа. Потом Дом. Как добрался, куда шел – конечно, не помнит. Настоящее имя? Кому какое дело до настоящих имен, назвался Флином – будешь Флином. Слышу брань, доносящуюся с кухни. Среди нас есть несколько «горячих голов», а учитывая атмосферу, пропитанную отчаянием и животным страхом, об уравновешенности говорить бессмысленно. Среди бранящихся слышу Мишин голос. Срываюсь с места, бегу в сторону кухни, в голове пульсирует мысль: «лишь бы не дошло до драки, лишь бы они взяли себя в руки». На кухне полно народу, в центре – Мишка, напротив него – Вач. То ли чеченец он, то ли азербайджанец – не знаю точно. Глаза у него совершенно бешенные, челюсть отвисла, едва ли не пена со рта идет. Внутри все сжимается, когда замечаю в его руке нож. Никто не решается подойти к неадекватному мужчине с ножом в руках. Все понимают, ЧТО может произойти. Дальше все словно в тумане. Кто-то хватает Вача сзади, другой пытается вырвать нож, Миша тоже бросается к свихнувшемуся. Среди шума слышится чье-то испуганное «тут кровь», и почти сразу – голос Флина: «ГОСТИ!» Успеваю заметить порез на руке у одного из тех, кто отбирал нож. С улицы слышатся голоса – словно несколько мужчин ведут веселую беседу. Можно было бы купиться, если бы не содержание диалога и громкость, сравнимая с громкостью реактивного двигателя. Обернувшись напоследок, я увидел, что Вач остался стоять на месте. То ли рассудок окончательно покинул его, то ли он просто решился на то, на что не смогли остальные.
Сегодня у крыс будет сытный ужин.
Свернувшись калачиком, успеваю укрыться одеялом. В тишине раздаются шаги – Гости вошли в Дом.
- Повязаны будут!
- Нет достижения – нет и разложения!
- Выпуклые оборонные чайки, сударь капитан?
- Бесплатных нет и быть не может!
Почему они пытаются имитировать нашу речь? Попытка ввести в заблуждение, заставить нас выйти из укрытия? Вряд ли они понимают саму суть человеческой речи. Я прекрасно слышу, как они ходят по соседней комнате. Потом заходят в нашу комнату. Почему-то они никогда не натыкаются на нас, хотя проходят совсем рядом, но чувствуют и безошибочно находят тех, кто хотя бы на миг коснется их взглядом. Наконец они выходят из комнаты, судя по звукам, направляются на кухню. Секунд на десять воцаряется полная тишина, потом те же неторопливые шаги, ведущие к выходу. Наконец все стихает, еще минут пять мы лежим неподвижно, потом начинаем вылезать из-под одеял. Мы с Мишкой идем на кухню. Вач стоит в той же позе, в какой я его и видел в последний раз, но его кожа, аккуратно свернутая, лежит рядом с ним, на стуле. Одежда Вача все еще на нем, и вокруг нет ни единой капли крови. К этому невозможно привыкнуть. Я смотрю на темно-синюю ткань свитера, прилипшую к обнаженной плоти, ощущая подступающую к горлу тошноту. Подхожу к окну, приподнимаю уголок занавеси и делаю глоток свежего воздуха. Мой взгляд падает на милицейскую машину, стоящую во дворе, выкрашенную зачем-то в ярко-желтый цвет. Еще до того, как мой мозг с ужасом осознал, что никакой машины раньше на этом месте не было, раздается искаженный звук милицейской сирены – невероятно громкий, задорно-веселый. Эта машина – и есть Гости. Задом она начинает движение в нашу сторону.
«ГОСТИ!» кричу я, срываясь с места и понимая, что не успею добежать до укрытия. Ближайшее место – балкон. Он занят пожилой корейской парой, из них только супруга немного говорит по-русски. Места мало даже для них двоих, но мне просто некуда деваться. Мужчина бросает мне свое тонкое покрывало, переползая к своей супруге. Я пытаюсь укрыться, слыша, что Гости уже вошли в Дом и направляются прямиком в мою сторону. Останавливаются передо мной. Интересно, действительно ли это безболезненно – то, что они сейчас сделают? Идиотское чувство какого-то удовлетворения от того, что кошмар вот-вот прекратится. Едва понимаю, что темнота не кромешная, и прямо перед моими глазами предательски светится узкая полоска – покрывало на сантиметр не достает до пола. Вижу движение – один из Гостей подошел совсем близко, в щель видна его нога. С меня срывают покрывало.