Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Гугожа
© Olgayarkova9.5 мин. Страшные истории RAINYDAY8 17-07-2020, 12:09 Источник Принял из ТК: Helga
Было мне тогда года два. Я довольно рано научился говорить и болтал без умолку. Это сейчас из меня слова не вытянешь. Домой прихожу и на все вопросы отвечаю одинаково.
— Как дела?
— Нормально.
— Как в универе?
— Нормально.
— Как на работе?
— …
А в детстве я был трещоткой, с шилом в жопе к тому же. Приставал к родителям с какой-то маетой, отвлекал папу от книжек и маму от телека. Просил со мной поиграть, погулять, на игрушечной машинке покатать. Ночью любил припереться и уложиться спать с родителями. Будь я сам себе папой, сбагрил бы, наверное, бабушке или в детдом, а они, святые люди, терпели.
И вот в одну ночь я напугал маму. Батя тогда уехал в командировку, он у меня был музыкант-виолончелист и разъезжал с гастролями. Остались мы вдвоем, и я в своем духе залез в мамину кровать.
Бужу ее среди ночи и говорю:
— Мам, скажи ему, чтобы не смотрел на меня.
Она просыпается, мотает головой по сторонам.
— Что ты сказал?
— Ну вот, он стоит и смотрит.
И показываю в тёмный угол. Мама говорит, она меня тогда отвлекла разговором, и мы снова уснули. Но ей потом еще долго было жутко от того, что я сказал. Думаю, тогда и был первый раз, когда он пришел.
Это случалось часто — может, дважды в неделю, может, чаще. Все засыпают, и в тишине слышно только гул холодильника с кухни. Я чувствую, что он придет. Верчусь в кровати, не могу уснуть или сплю плохо.
Вскоре слышу его шаги. Легкие такие, быстро стихают, а потом он снова крадется. Цок-цок.
Затем дыхание. Вдыхает так глубоко и долго, словно легкие у него объемом с хороший аквариум. Иногда во вздохе проскакивают еле слышные хрипы и стоны, как у больного бронхитом.
Потом появляется в углу, не открывая двери, словно просачиваясь сквозь стену. Его глаза напоминают красные огоньки от электронных приборов, только чуть тусклее. Так и можно было бы подумать, глядя на них — огонек от телека зажегся или еще чего — если бы они не колыхались, едва заметно, как двигается любое живое существо, которое не может долго стоять полностью неподвижно.
Всматриваюсь, но не могу разглядеть его силуэт. Только осознаю, что роста он немаленького, головой почти в потолок. Возможно, худой, потому что в углу два шкафа, а он помещается между ними.
Он стоит часами, уставившись на меня, а я леденею под этим взглядом. Не знаю, почему не кричу, не включаю свет. Что-то парализует, как кролика, которого собираются сожрать. Так и дышим: он — глубоко и хрипло, я — еле слышно, пытаясь притвориться, что вообще не существую. Только медленно натягиваю одеяло, накрываюсь с головой, чтобы наконец уснуть.
Как-то ночью, когда он снова приходит, папа вдруг шевелится во сне, крякает, просыпается. Вжимаюсь в кровать от мысли, что сейчас он встанет и пройдет мимо него. Но папа включает ночник, и в углу никого. Идет в туалет, возвращается, выключает лампу. Красные огоньки исчезают.
На следующий день прошу родителей оставить ночник. Мама расстроенно качает головой — мы же тут, рядом, бояться нечего. Устраиваю истерику, захлебываюсь соплями. Топаю ногами. Верещу. Мама плачет.
Свет горит каждую ночь. Но я все еще слышу его легкие, клацающие шаги за стеной. И все же спать как-то спокойней без горящих глаз в углу комнаты.
В детском саду рассказываю пацанам про него. Мишка писается, воспиталка жалуется маме, что я пугаю детей.
Идем в здание со светло-голубыми стенами, где нужно надевать бахилы. Поликлиника. Тетенька просит его нарисовать. Как он выглядит, не знаю, поэтому просто рисую тень с красными глазами. Тетенька о чем-то говорит с мамой.
Мама начинает включать в коридоре свет на ночь. Показывает, как шумит холодильник на кухне, как капают сосульки за окном. Папа садится со мной за стол и рассказывает сказку.
— Смотри, — он берет карандаши и рисует его. — Знаешь, кто это?
Я задерживаю дыхание и смотрю.
— Это — Гугожа, — папа размашисто подписывает рисунок. — Он плохой и вредный, приходит по ночам и мешает детям спать. А это, — он набрасывает фигуру паренька в форме, пилотке и с автоматом, — Петя-пограничник. Петя добрый и защищает детишек. Однажды Гугожа стал приходить к одному мальчику по имени Жорик.
— Прямо как я, — радуюсь.
— Да. Как ты. Так вот, Жорик был очень сильный и храбрый, поэтому он не боялся Гугожу. Но вот беда: Гугожа никак не давал ему заснуть, и поэтому мальчик не высыпался, и вообще с ним происходили всяческие неприятности. Но ты знаешь, что было дальше?
— Что?
— К Жорику пришел Петя-пограничник и стал охранять его комнату. И с тех пор Гугожа не решался прийти и больше никогда не тревожил Жорика. Ведь он был под защитой Пети-пограничника.
— А я тоже под защитой Пети-пограничника? — уточняю я.
— Конечно. Поэтому, как только к тебе подберется Гугожа, он его раз — и огреет автоматом по башке. И Гугоже будет неповадно в следующий раз приходить.
— Понял, — киваю я. Папа треплет по волосам.
— Вот и отлично. А теперь иди играй.
А потом родители приходят радостные: мы переезжаем. У меня теперь будет комната, маленькая, как чуланчик. Папа говорит, что больше Гугожа меня не найдет, но мама все-таки оставляет на ночь свет.
Однажды она решает, что я больше не боюсь. Остаюсь в темноте.
И он приходит снова.
Красные огни горят в углу комнаты. Мы одни. Только я и только он.
Смотрю на него. Он сверлит взглядом меня, напористо и упрямо. Невидимые нити тянутся от него ко мне. Кажется, тронь их, и тебя убьет.
Тишина между нами горит. Приподнимаюсь на кровати. Сердце колотится так, что вот-вот пробьет грудную клетку. Мурашки облепляют со всех сторон, перебирают ледяными лапками, цепляются в кожу.
— Ты… Гугожа? — наконец, решаюсь и шепчу я.
Огоньки чуть тускнеют. Он тихо хихикает и заговаривает. Дергаюсь от неожиданности, ударившись затылком о стену.
— Можешь и так называть.
Голос у него очень низкий, почти гудящий, вибрирующий. Говорит по-человечески. Это хороший знак.
— Зачем ты здесь?
Молчание. Огоньки меняют цвет, синеют, отчего в груди начинает холодеть.
— Петя-пограничник придет и тебя побьет.
Снова хихиканье, переходящее в хриплый хохот. Глаза краснеют. Оглядываюсь в сторону двери. Вдруг разбудит родителей?
— Это вряд ли, парень.
— Так почему ты приходишь? Хочешь помешать мне спать?
— Нет. Спи на здоровье.
— А зачем? Ты… не можешь сказать?
— Нет.
— Кто ты? Откуда?
— Неважно.
— Ты… ты убьешь меня?
Он будто запинается, и сердце мое пропускает удар.
— Нет.
Воздух со свистом выходит из легких. Сердце снова пошло.
— Ты хороший? Как Петя-пограничник?
Он снова медлит.
— Да.
— Можно я включу свет, и ты покажешься? — тянусь к ночнику, но останавливаюсь на полпути.
— Не надо.
— Почему? Ты не переносишь свет?
— Искусственный переношу. Не хочу пугать тебя.
— Ты уже напугал.
— Извини. Но меня тебе лучше не видеть. Так и до инфаркта недолго. Ты уж поверь.
— От инфаркта только старые умирают, — заявляю я. — У меня дедушка от инфаркта умер.
— Ладно, умник. Проверять не будем.
— А ты ко мне так и будешь приходить?
— Ага.
— А зачем…
Глаза опять меняют цвет. Наверное, это значит, что ему что-то не нравится.
— Ладно-ладно, понял. Ты бы так и сказал сразу, что убивать не будешь.
За стеной хлопает дверь.
— Мы маму разбудили, — сообщаю я. Глаза чуть зеленеют.
Дверь открывается, из щели врывается свет из коридора. Мама стоит на пороге, а слева от нее сверкают и покачиваются зеленоватые глаза Гугожи.
— С кем ты разговариваешь?
— Она меня не увидит, — говорит Гугожа.
— Ни с кем, — отвечаю я маме.
— Все хорошо, зайчик?
— Ага.
Мама проходит в десяти сантиметрах от Гугожи и садится мне на кровать. Целует в лоб.
— Спи, мой хороший.
Встает и снова проходит мимо него. Закрывает дверь. Глаза красные.
— А почему мама тебя не видит?
— Нас видят только дети. Взрослые — только если мы этого захотим.
— «Нас»? Вас много? — любопытствую я, и глаза мигают синим цветом.
— Забудь.
Я придвигаюсь ближе, и до меня доносится еле слышная, тлетворная вонь.
— А ты сильный, Гугожа?
— Да.
— Очень?
— Да.
— Машину поднять сможешь?
Молчание.
— А сколько тебе лет?
Тишина.
— Мы теперь друзья?
— …
— А почему ты воняешь? Ты не чистишь зубы?
Глаза синеют, и я слышу долгий, хриплый, тяжелый вздох.
— Вот поэтому я с тобой и не заговаривал. Ладно, малой, пойду я. Заскочу еще как-нибудь.
Он исчезает, и я впервые засыпаю совершенно спокойно. Гугожа не злой, а добрый, как Петя-пограничник.
***
Мне уже двадцать. Я вырос из веселого болтливого малыша, который умилял окружающих, в долбаного битарда. Учусь на программиста, что, возможно, поднимет однажды мой статус. Учусь плохо, прогаю еще хуже, что мои перспективы сводит к нулю. Все лицо покрылось непроходящими прыщами.
Посредственный я во всем, в общем. Кроме Гугожи.
Он продолжал приходить, как и обещал. Чем взрослее я становился, тем реже видел в темноте его глаза. То вовсе не приходил, то просто от меня скрывался. Но даже когда прятался, я каким-то образом чувствовал его рядом.
Так и не разрешил мне увидеть его при свете, стеснялся, как двенадцатилетняя девочка. Я забил. Стал воспринимать его как этакого призрака — глаза, голос, и больше ничего.
Узнать о нем удалось мало. Гугожа на все вопросы отвечал односложно: да, нет, иногда, может быть, и любимое — тебе лучше не знать. Зато слушателем был отменным. Я уже привык болтать ночами, когда чувствовал его присутствие. Про девчонок, с которыми ничего не получалось, друзей, родителей. Выговаривался, когда отец сгорел от рака. Он всегда слушал.
Думаю, мало понимал, но слушал.
— А тебе вообще интересно то, что я тут несу? — спрашиваю как-то.
— Конечно. Вы, люди, необычные.
— Не похожи на вас?
— И да, и нет.
— Типичный ответ, — закатываю глаза.
— Многим из наших вы бы показались мелочными. У нас другие заботы.
— За столько лет мог бы и рассказать уже, что за заботы.
— Для меня время идёт иначе.
Я перерыл все, что мог найти про мистических существ, приходящих ночью. Домовой, Кикимора, Кобольд, Ниссе, инкуб, суккуб. Диджонтон, Хундун, бей ги йа, ночные ведьмы, Ульгенем, абасы, албасты, диббуки, ракшасы, джинны. Бука, Бугимен. Слендермен. Пришельцы, другие измерения. Ауральные сущности. Так и не понял, кто же он все-таки такой. И главное, почему пришел именно ко мне.
Одно могу сказать точно, он никак не связан с православием. В восемь лет меня крестили, и ничего не изменилось.
Обращаться ко всяким медиумам не хотелось. Я не любитель привлечь внимание, да и быстро смекнул, что не стоит всем вокруг рассказывать про Гугожу.
Думал и о том, а все ли у меня хорошо с головой. Когда получал права, ходил к психиатру. Он задавал вопросы про семью, учебу, работу. Всякую ерунду. Я отвечал правду. О Гугоже, естественно, промолчал. Вроде пронесло, сочли адекватным. Всякой шизофрении у меня в роду не замечено, узнавал. Да и шизофрения — это ведь не только галюны.
В общем, плюнул и живу как живу. Есть люди с талантом писателя, актера, есть крутые сантехники, а у меня — Гугожа.
И вот наступает день, который меняет мою жизнь. Как обычно, еду в универ. К первой паре. Вагон набит битком. В ушах гремит Cradle of Filth. Узнал про эту группу, когда гуглил про демонов и сатанизм. На идеологию мне плевать, просто нравится рычание солиста. Передо мной девушка — ничего такая. Короткая куртка не скрывает обтянутую джинсами попку. Тихонько прикладываю ладонь, глажу ее. Десять секунд, и она уходит, проталкивается в другой конец вагона. Видимо, день не задастся.
Выхожу из метро, перебегаю дорогу на красный. Каждый день думаю, что могу не вернуться домой. Вдруг умру. На меня наедет автомобиль, а я не услышу шума мотора из-за наушников Sennheiser. Советую, если хотите ненароком попасть под машину.
Но в этот раз дохожу до универа живым и даже не опаздываю. Засыпаю на лекции по функану. Перемена. Прислонившись к стене, залипаю в телефоне.
Ко мне приближается Соня. Какое-то время раздумываю, снять ли наушники или просто убавить громкость. Выбираю второе. Теперь в ушах Дэни Филт на пару со сладкоголосой певичкой повествует о потерянной любви, а перед глазами стоит худенькая как трость девушка с огромными глазами и дурацкой стрижкой. Зачем девушки стригутся коротко, как пятидесятилетние училки?
Соня гораздо ниже меня, смотрит снизу вверх.
— Жор, сними наушники, — она боится встретиться со мной взглядом. Смотрит мимо.
— Я тебя слышу.
С Соней мы знакомы давно. В таком вузе, как наш, вокруг любой девушки всегда будет виться четверка-пятерка парней, но к ней почему-то никто особо не приставал. Можно сказать, я этим воспользовался. Пару недель мы гуляли, потом зашли к ней домой, и я ее трахнул на постели родителей. Запомнил, как у нее выпирали ключицы и подвздошные кости. Все как-то потихоньку сошло на нет. Потом встретились на пьянке в общаге и опять переспали. Дурацкие отношения.
— Жор… ну, в общем… я беременна.
И добавляет:
— Я не буду аборт делать.
Смотрю на нее и не знаю, что отвечать. Детей я не хочу. Не потому, что чайлд фри (хотя к детям равнодушен), а потому, что не знаю, как на них отреагирует Гугожа.
То есть еще, конечно, я не уверен, что Соня — моя любовь на всю жизнь, я точно не готов к браку и все такое. Но первая мысль о Гугоже.
Однако, я не полный мудак. Обнимаю ее и говорю, что все будет хорошо. Плету еще что-то, Соня вроде радуется. Мне нужно время, поговорить с ним.
Он чувствует, что нужен. В углу комнаты загораются угольки. И кажется мне, что они чуть тусклей, чем обычно.
Как ни странно, в этот раз он начинает разговор первым.
— Мне нужно кое-что сказать.
— Это мне нужно кое-что сказать.
— Сначала я.
Что-то не так в его голосе — словно стал тише, утратил привычную звучность, вибрацию. Устал… Внутри сжимается нервный комок. Вдруг он стареет? Он говорил, что время для него течет иначе, но… я, по сути, ничего не знаю о том, сколько живет его вид.
— Жора, возможно, я больше не приду.
Все падает внутри. Сижу и молчу, пытаясь переварить.
— А ты что хотел сказать?
— Нет, подожди. Почему не придешь? Ты можешь хотя бы это мне рассказать?
Глаза загораются синим. У меня вырывается злобный вздох.
— Да какого хрена?
Кидаю в него книжкой, но она просто ударяется о стену. Упираюсь локтями в колени, закрываю ладонями лицо.
— Ты умираешь, да?
Пауза.
— Можно и так сказать. Прости.
Все однажды уходят. Это нужно просто пережить, верно? Время лечит и все такое. Что мне там еще говорили на поминках. Все пройдет. Он бы хотел, чтобы ты радовался жизни.
— Соня беременна, — говорю я. — Наверное, мы теперь будем жить вместе.
Его глаза вдруг начинают дрожать, затухая и разгораясь. Впервые за эти годы. Он… в замешательстве?
— Тогда я точно не приду больше. Прости.
— В смысле? Я думал, ты захочешь ее увидеть…
— Я… я беременных не переношу, — в его голосе скользит странная нервная нотка.
— Ревнуешь, что ли? — мне не до смеха, но хочется как-то разрядить атмосферу. Так некоторые начинают шутить, когда ситуация — тяжелее не придумаешь.
— Прости, — повторяет он. — Я тебе многого не рассказывал.
— Да ты ни хрена не рассказывал.
— Для твоей же безопасности.
— И для твоей, да? Для твоих?
Он опять замолкает. Чувствую, как к горлу подкатывает тяжелый ком.
— Думай о своей семье, Жора, — он говорит это так, словно провожает меня в могилу. — У вас все будет хорошо. Будьте счастливы.
Глаза в углу начинают таять, и я почти кричу, уже не боясь, что мама услышит за стенкой:
— Подожди! Обещай, что придешь еще. В последний раз. Попрощаться.
Глаза ненадолго проявляются.
— Я постараюсь.
Тьма скрывает Гугожу. Сажусь на кровати и думаю о том, как теперь буду жить без него.
А все-таки я кретин. Возможно, я единственный, кто столько лет контачил с существом из параллельного мира. И ничего не узнал, даже настоящего имени. Просто принял его правила, и все.
Мог бы сделать потрясающее открытие, сделать замеры, поставить инфракрасные камеры. Изменить мир, все представление о нашей вселенной.
Но вместо того, чтобы подружиться с юным гением, Гугожа связался с обыкновенным долбоебом.
А, может, оно и к лучшему. Возможно, он нарушил все правила, общаясь со мной. Может быть, когда-то давно, тысячи лет назад, люди загнали его вид в угол, и теперь они прячутся от нас, скрываясь от света.
Но хуже то, что я сросся с ним, как акула с рыбой-прилипалой. Он часть меня: странная, темная, непонятная.
***
У родителей Сони есть квартира, которую они сдают. Теперь она наша, при условии, что распишемся.
На свадьбу денег не тратим. Слава богу, и у нее, и у меня адекватные родственники. Никаких ресторанов и сраных лимузинов. Просто идем в загс. Я в джинсах, Соня в хлопковом платье и розами в волосах. Делаем селфи с кольцами и постим в инстаграм — весь праздник.
Соня ходит счастливая. Отращивает волосы до плеч, носит красивые платья, и я начинаю испытывать к ней настоящую нежность. Всякие эпизоды с девчонками в метро оставляю в прошлом. Семейный человек теперь, как-никак.
Мама рада без памяти. Постоянно переводит деньги, хотя мне не хочется висеть у нее на шее. Все лето работаю, осенью начинаю мотаться из универа на работу и с работы в универ. Ближе к ноябрю понимаю, что задолбался, и на парах не появляюсь, списываю все у Сони, которая так и ходит на лекции с животом.
В середине ноября сижу на работе, и вдруг появляется знакомое чувство. С детства оно возникало, когда я лежал в постели — смесь тревоги и страха, и твердое знание, что он придет.
Оглядываюсь. Вокруг опен-спейс, искусственный свет, коллеги работают, болтают, смеются. Никакой мистики. Никаких существ, приходящих в ночи. Глаз в углу. Сижу, пытаюсь прийти в себя. Но чувство не уходит. И тут меня осеняет, подскакиваю на месте.
Я беременных не переношу.
Звоню Соне, один раз, второй. Нет ответа.
Меня словно жахает электрическим током. Мысли разбегаются, как муравьи из разворошенного муравейника.
Что я, по сути, знаю о нем? На что он способен?
— А ты сильный, Гугожа?
— Да.
— Очень?
— Да.
— Лех, можно пораньше уйду? Мне что-то нехорошо, — говорю начальнику и, в общем, не вру.
Хватаю вещи, куртку, несусь домой. Метро невыносимо медленное. Постоянные остановки. На машине еще дольше. Сучий дефолт сити. Сгрызаю ногти в кровь.
Вылетаю на улицу. Омерзительно мокро. Тяжелые капли тарабанят по земле, грязный ноябрьский снег хлюпает под ногами. Короткий путь через дворы. Фонари мигают и гаснут. Температура ноль, а чувствуется как минус двадцать.
На месте нет консьержа, который всегда открывал. Руки трясутся, пока ищу ключ. Лифт не работает. Несусь по лестнице. Свет ламп дрожит.
Распахиваю дверь и вваливаюсь в темноту. Соня всегда дома в это время.
Нераспакованная коляска валяется на боку. По дороге на кухню слышу тихую, еле различимую музыку. Cradle of Filth. Запах крови бьет в ноздри. Перестаю дышать.
Соня сидит, уронив голову на грудь. Он на столе. Вижу темный силуэт на фоне окна. Горящие глаза-рубины.
—- Обожаю эту группу, — хихикает он.
Включаю свет и наконец-то вижу Гугожу.
Волосы встают дыбом на затылке. Ужас хватает меня обеими руками и душит в тисках. Грудь пронзает сильнейшая боль, словно сердце ошпарили кипятком. Пячусь, хватаю со столешницы нож. Выставляю перед собой.
— Это не поможет, — оно запускает кривую шестерню в то, что было моей женой, и вытаскивает кишки, которые тянутся, как кровавая моцарелла. Смачно всасывает, облизывает длинные пальцы с семью или восемью костяшками. — Самое вкусное я уже съел, эх. Ты опоздал.
Мурашки пляшут, как безумные, по загривку. Стою, не в силах пошевелиться, точно к ногам привязали чугунные гири. Сквозь страх и боль пробивается последняя связная мысль: голос, его голос чуть выше, не такой гудящий и звучный.
— Ты не он, ты не… — начинаю я, и оно называет незнакомое, инопланетное, неестественно звучащее, бьющее по ушам имя, от которого трясутся руки, а кишки закручиваются в узел.
—…а ты его Гугожей звал! — продолжает оно и визгливо хохочет, глаза закатываются и мигают безумным светофором. — Вот же смех. Кретин, конечно… вышел к тебе на первую охоту и захныкал, мол, не такой я, не хочу. Он у нас всегда с придурью был. Веган сраный. В семье не без урода. Вот и сдох на своих зверюшках... Ладно, ты извини. Женушка твоя протухать уже начала, — меняет позу, карабкается по столу и вытягивает конечности, — а мне еще детей кормить. Мелкие ваши, конечно, повкуснее, но тут дело принципа, понимаешь, узнать, кого же он так пас всю дорогу… Ничего личного…
Поднимает ногу, длиной метра в два. Загибает колени назад. Шуршит навстречу, дышит на меня хрипло и глубоко, обдавая запахом гнили и смерти.
— Последнее желание будет?
3 436 просмотров
7 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
