Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Гаденыш
© Виктор Потапов5.5 мин. Страшные истории archive 17-04-2019, 12:20 Указать источник! Принял из ТК: rainbow666
Лия, наверное, на самом деле была для меня этим половым подбором. Я дурел от нее, сильней чем от водки. Как пламенный латиноамериканец хотел ее в любое время дня и ночи. И это несмотря на то, что ей было уже за тридцать и она имела двух детей от разных мужей. Последнее, я имею в виду детей, на Лие почти не отразилось.
Как с ней было хорошо… И как стало страшно в конце.
В тот памятный день я сидел за письменным столом и вымучивал абзац за абзацем очередной кусок своей научной поденщины. Стояло лето, за окном мальчишки играли в футбол. Павлик с Вадимом — Лиины сыновья — ушли купаться да Москва реку. Лия жила на Ленинградском проспекте возле метро «Водный стадион».
Сидел я, мучился, писал рывками какие-то фразы, а настоящие мысли были далеко. То вздохну, то о чем то задумаюсь, а о чем, бог его знает. Очнусь, оказывается гляжу на диван и перед глазами мелькает еще, тая, ее тело. Хлопнет дверь лифта, прислушиваюсь. Томлюсь…
Наконец она пришла. Услышав, как поворачивается ключ в замке, я кинулся к двери. Подхватил ее на руки и понес на диван. Она смеялась. Но недолго. Я успел лишь расстегнуть блузку, как в дверь затрезвонили, заколотили так, что сразу стало ясно — случилась беда.
Я отворил дверь: за ней стоял усатый парень в желтой майке и держал на руках Вадима — младшего Лииного сына. Вадим обвис на его руках, как мокрая тряпка, запрокинув мертвенно белое лицо.
Лия вскрикнула, зажала рукой рот, ее качнуло к стене.
Парень шагнул через порог и сказал тихо:
— Мальчик ваш утонул. Качали ему искусственное, ничего не помогает… Мужики хотели бежать — скорую вызывать, да брат говорит: тут рядом… Звоните.
И понес Вадима в комнату.
Это уже было странно: почему не вызвали скорую на место?
Парень положил Вадима на пол. Рядом Павлик скулит. Они очень разные были: Павлик — черноволосый, плечистый, а Вадим — светлый, щуплый.
Все перед глазами стоит, словно сейчас только случилось.
Павлик всхлипывает:
— Дяденька, дяденька, сделайте ему еще. Он оживет.
А Вадим лежит мертвый, в серой майке почему-то, рот разинул.
Парень зыркнул на меня, на Лию — она кинулась к телефону, трясется вся, пальцем в дырки не попадает.
Парень ни слова не возразил, опустился на колени и начал делать Вадиму искусственное дыхание. Только что толку: видно — мертвее не бывает.
А Лия никак не может дозвониться — на грани истерики. Я ее оттолкнул, сам начал набирать — занято!
Павлик на колени встал возле брата, бормочет что-то сквозь слезы, не разобрать ничего. Слышу краем уха только:
— Миленький, миленький, оживи…
Миленький взял да ожил. Глаза открыл, рот захлопнул, смотрит в потолок.
И настала тишина, как в немом кино.
Меня холодной волной с макушки до пят окатило. Мертвые не оживают! Да и глаза у него были не живые, хоть и глядели.
Так мне стало жутко, что имей я силы, убежал бы, сломя голову. Но меня словно гвоздями к месту прибило. Стою и повторяю про себя: «Быть не может, быть не может…». И так это необычно и страшно: как собака, чую мертвеца, а разум поверить отказывается.
Лия с Павликом бросились Вадима обнимать, а я не смог себя пересилить. Слава богу, они обо мне и не вспомнили. Зато он вспомнил: глянул на меня своими тусклыми стекляшками, словно кобра, и отвернулся.
Лия увела Вадима в детскую, я проводил парня. И сел за стол. Взял ручку, чиркнул какую то загогулину и застыл над листом. Сидел, разбирался в своих ощущениях. Ну вот, как собака чую! Но Господи, разве можно разумом поверить в такое! При нашей жизни, имея пять лет института за плечами. Бред! Бред! Поверить в это — значит признать, что мне пора идти сдаваться в «Кащенко».
«Бежать отсюда надо», — подумал я, и в этот миг вошла Лия.
— Спят, — шепнула она и прижалась ко мне.
Я дернулся.
— Ты что?!
— Перенервничал, — я покосился на ее руки, и мне померещился на ладонях неосязаемый, мне одному заметный след мертвечины.
Лия опустилась в кресло, бессильно откинула голову.
— Господи! Господи! — зашептала она. — За что мне такие муки! Ну что, мне его теперь всю жизнь за руку водить. Ведь он теперь уйдет куда-нибудь, а я с ума буду сходить…
— Тебе надо выпить, — сказал я, быстро вставая. — А то начнется истерика. Травмировать детей после такого ни к чему.
Я достал из бара бутылку коньяку и налил полфужера Лие и целый себе.
И с этого дня началась у нас какая то призрачная жизнь. За день накопится, и совсем уже было решусь — уйду завтра, соберу манатки и тихо смоюсь. А за ночь в Лииных объятьях вся решимость растает. Не могу! Не могу-у!
И остаться не могу. Ночью сквозь закрытые двери, в самый безумный момент страсти, чувствую его змеиный взгляд. И что ужасно: под взглядом мертвеца наслаждение мое возрастало! Я вонзался в Лиино тело, насиловал яростно, душил ее в объятьях, и все время при этом думал: она мать этого мертвеца, оборотня. А-а! А-а-а! А-а…
А чего он выжидает, стал думать я. Я один знаю о нем, значит, выжидание его касается меня. Раз ждет и следит, значит, у меня есть какая-то сила, которую ему пока не одолеть. ПОКА. Потому что уж больно спокоен. Словно знает, стервец, что и когда я сделаю, как подпаду под его власть.
Надо бежать! Бежать. Надо бежать!
НЕ МОГУ!
Прошли дни, неделя. И впечатался навечно в память его образ тех последних дней — мертвенно-бледного с тусклыми глазами, всегда в серой майке, в которой его принесли, словно она приросла к телу. А что под ней?
Как только я задал себе этот вопрос, так стал замечать: его фигура меняется. День ото дня, но замечаю это лишь я один. Плоть стекала с плеч, со спины к пояснице, собираясь в жирную рыхлую складку. Дрожала при ходьбе, как студень. Это при его-то худобе! Казалось… нет! Так и было на самом деле — он разлагался заживо. Позвоночник его проступал сквозь майку, как обглоданный хребет падали. Но никто не замечал этого, кроме меня.
По ночам я обнюхивал Лию, прежде чем взять ее. Но она пахла обычно — духами, телом.
Как же мне узнать? Как же мне узнать точно? Если я буду знать точно, я разорву эти сети.
И тогда мне пришла в голову мысль: если Вадим мертвец, значит, он не должен дышать! Нужно только подкрасться к нему ночью и послушать.
Паркет тихо поскрипывал под босыми ногами, сердце колотилось в горле, пот струйками тек по бокам от страха, но не было сил более жить в неизвестности. Не убьет же он меня в конце концов. При брате, при матери. Кругом люди, тысячи людей, тысячи квартир. Крикни — сбегутся сразу.
Вадим лежал на левом боку лицом к стене. Луна освещала его тощее плечо, руку, лежавшую поверх одеяла.
Я остановился в двух шагах от постели, прислушался. Не слышно! Очень уж громко сопит Павлик. Еще шаг, ноги отказываются идти.
Склоняюсь над ним. Затаиваю дыхание…
И вдруг его руки капканом сжимаются на моем затылке. Рот оскаливается страшно — зубы, ослепительно белые в лунном свете, неестественно большие, растут на глазах, вытягиваясь кривыми клыками.
Я дико закричал. Вырвался. Одним безумным прыжком проскочил комнату и через мгновенье уже сидел на постели. Лия, часто моргая спросонок, спросила испуганно:
— Что случилось?
— Кошмар, — говорю, — приснился. — А сам слышу тихий злорадный смешок в спину. И соображаю: это он смеялся мне в спину, когда я вырвался из его рук. ГАДЕНЫШ! И тотчас мерзкий смрад бьет мне в лицо. Спазма перехватывает горло. Запах лезет в ноздри, забивает легкие, и я бегу в туалет. Меня рвет.
Умывшись и прополоскав рот, возвращаюсь и без сил падаю на постель.
Павлик заглядывает к нам. В первый миг я напрягаюсь, думая, что гаденыш пришел насладиться эффектом. Но нет, у того, что стоит в дверях, волосы темные. Лия встает, машет на сына рукой:
— Иди, иди. Ничего интересного. Спать надо. А то завтра вас в школу не добудишься.
Захлопывает дверь и ластится ко мне. Я лежу безучастный, с похолодевшими руками и ногами, только тело дрожит не переставая.
Впервые я не ответил на ее ласки, впервые не захотел. И наконец решился: завтра же уйду.
Но с утра уйти не удалось. Утром ребята не пошли в школу. Павлик закашлял, зачихал, у него поднялась температура. Померял и Вадим, и у него оказалась повышенная.
Помню: отдает матери градусник, а сам краем рта скалится на меня.
— 37 с половиной, — говорит Лия.
Это у трупа-то недельной давности! Но этим меня уже было не пронять. В уме я уже разработал план. Лию отправлю в аптеку, а сам за это время вещички соберу и дам деру. Мальчишки в одной комнате, я в другой — несложно. Крикну от двери:
— Я ненадолго! На работу вызывают!
И все.
Но не тут-то было. Лия не пошла в аптеку, а вызвала врача. Сидит, ждет. Врач не идет. Я говорю ей: ступай, я один здесь прекрасно управлюсь. Она ни в какую: как же, я уйду, а вдруг врач. Он скажет все мне, отвечаю. А она: на вас, мужчин, полагаться — и машет рукой. Я тоже махнул. Жду. А врач все не идет и не идет.
Мальчишки притащили спальный мешок в нашу комнату и разлеглись на полу — дурачились. Лия сидела, читала, покрикивала на сыновей изредка, чтобы не слишком бесились, а то, мол, еще температуру нагонят.
И тут гаденыш отмочил шутку. Подошел и встал передо мной, гнусно ухмыляясь.
— Иди, иди! — замахал я на него, а он еще ближе. Я инстинктивно выставил вперед руки, а он повернулся спиной и прижался ею к моим ладоням. Как раз той жирной складкой над поясницей. И я ощутил, что тело его под майкой мягкое, как плохо застывший студень. В глазах у меня помутилось.
Пришел в себя: они опять возятся на мешке.
Сижу совершенно очумелый. Тогда все и случилось.
Вадим подмял Павлика и, впившись ему в горло зубами, рванул по-волчьи вбок. Кровь хлестнула фонтаном из перерезанного горла. Лицо трупа почернело: только глаза белели на нем и зубы розово блестели от крови. Ногти вытянулись желтыми когтями, и гаденыш с воем стал раздирать ими грудь брату.
Больше ничего не помню. Дальше все с чужих слов.
Оказывается, через секунду в дверь позвонил врач. Он услышал нечеловеческий вой, дикие истошные вскрики, и побежал за милицией.
Дверь взломали и нашли в квартире два трупа. Один еще не успел остыть, другой был давний, порядка двух недель. Возле дивана был найден я сам в бессознательном состоянии, весь перепачканный кровью. Главное — кровь была у меня и на губах. А в кресле сидела и выла, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, сумасшедшая женщина.
Времени у меня много, и я часто задумываюсь над двумя неразрешимыми загадками: откуда у меня на губах кровь Павлика — это раз: как Вадим стал упырем, ведь для этого надо, чтобы ему прокусил горло и выпил кровь другой упырь. Так просто это ведь не передается, не грипп — это два.
Может быть, я когда-нибудь выйду отсюда, а может, и нет. А вдруг я теперь тоже упырь — и только затаился и жду, когда меня выпустят? Зачем кусать идиотов? Они и так хороши: шепчутся, знаки какие-то чертят в воздухе, оглядываются. Привязанные уже к незримому миру, видят его в полуслепую, он мучит их уже теперь.
А я — кто я? Затаившаяся тварь?
Говорят, я совсем седой. Не знаю — правда ли.
1 273 просмотра
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
