Мне было семь лет, брату пять, лето мы проводили в деревне с бабкой. Бабка на самом деле была прабабкой, но достаточно бодрая, держала поросят и другую живность. За нами особо не следила и мы большую часть времени были предоставлены сами себе. Единственным ограничением был запрет выходить за двор. Но нам и во дворе было много развлечений. Например, огромный дворовый пес — у него была будка, а его цепь позволяла бродить ему по большей части двора. Сначала мы развлекались тем, что дразнили его и отбегали на безопасное расстояние (цепь не позволяла ему нас достать), но скоро это наскучило, потому что он к нам привык, лаять на нас перестал и вообще стал к нам настроен миролюбиво. Позволял себя тискать, обнимать, трепать его по шерстке, а бабка разрешала нам выносить ему еду в миске.
Особым развлечением были вечерние посиделки вне двора. С внешней стороны забора была скамейка, спинкой служил сам забор, на этой скамейке вечером, закончив хозяйственные дела, собирались бабкины подружки. Вели свои старушечьи разговоры, мыли кости знакомым, да грелись под заходящим солнцем. Нам с братом на это время позволялось бродить по дороге, бегать за уличными псами или возить палкой по лужам. Эти вечерние прогулки вне двора радовали нас — все-таки развлечений улица давала больше, чем двор. Поэтому, как только начинало вечереть, мы канючили с братом в два голоса: «Баба, пойдем погуляем». В одну из таких прогулок мы прошли по дороге чуть дальше. Через три дома дорога поворачивала направо, превращаясь в грунтовую, и вела к трассе, к выезду из деревни. А перед поворотом мы увидели дом. Дом как дом, только окна заколочены, и огород ровно зарос сорной травой. К дому мы даже не подошли — бабка позвала нас, и мы вернулись под ее бдительный взгляд. Поздно вечером, уже лежа в кроватях, мы обсуждали с братом тот дом: он показался нам загадочным, и загадку эту требовалось отгадать.
На следующее утро мы решили нарушить запрет на выход со двора и исследовать тот дом. Просто вышли за калитку — были уверены, что бабка нас не хватится. Дошли до того дома и просто перелезли через низкий забор. Днем дом казался совсем обычным; ну, окна заколочены, ну, на двери замок. Ничего страшного или необычного в доме днем не было. Мы обошли вокруг, всё вокруг поросло травой, было жарко, пахло пылью, слышались звуки птиц и даже голоса людей с дороги. Было тихо и как-то безмятежно. Сделав пару кругов вокруг дома, мы были разочарованы и решили возвращаться.
— Я пойду в туалет, — сказал брат.
— Сделай это здесь.
— Нет, не могу здесь.
— Да какая разница?..
Но всё же он не стал справлять нужду во дворе. За огородом был туалет, и брат пошел туда.
«Дурак, — подумал я, — мог бы и в траву, ждать его теперь». Я сделал еще круг вокруг дома, попытался заглянуть в заколоченное окно, но там было темно, и ничего я не увидел. Мне надоело ждать, и я пошел к туалету, распахнул дверь — там никого не было. Разозлившись на брата, что ушел без меня, я пошел домой. Шел и злился, что он убежал без меня.
Во дворе бабка кормила собаку. Я спросил у нее, где брат, и она ответила, что только что тут был. Это меня несколько огорчило, потому что и я только что «тут был». Значит, брат не вернулся. Я на всякий случай заглянул в нашу с ним комнату. Обошел двор. Еще раз спросил у бабки — она разозлилась и ответила, что не намерена играть с нами в прятки. Тут я физически ощутил, что означает выражение «сердце в пятках». Вдруг я понял, что брат-то мой провалился в туалет того дома. Я же не заглянул туда! Побежал изо всех сил обратно, по дороге представляя, как брат мой тонет в нечистотах, а может, уже и захлебнулся. Рывком открыл дверь туалета и посмотрел в дырку.
Там была просто земля. Совершенно сухая, твердая. Не было ни лужи, ни свежей какашки. Я потыкал палкой в эту землю. Совершенно очевидно, что проваливаться тут некуда. Я ничего не понимал. Было глупо говорить бабке, но выхода не было. Куда мог деться брат? От того дома до нашего всего ничего, от калитки видно калитку, свернуть совершенно некуда. В растерянности я перелез через заборчик и пошел к нашему дому. Навстречу мне по дороге бежали люд, один мужчина, нес что-то на руках. Что-то большое. Я побежал навстречу. Сначала я узнал футболку брата, а потом и его самого. К нашей калитке мы подбежали одновременно. Футболка брата была порвана, на плече была кровь. Выбежала бабка, запричитала, брата внесли в дом, мужчина стал говорить, что нашел его возле своего дома. Брат увидел меня, схватил за руку и притянул к себе.
— Я живой? — спросил он меня на ухо.
Я ответил утвердительно. Он несколько раз переспросил: «Точно?» — но уже не на ухо, слышали и другие. Я только говорил, что, мол, точно-точно. Люди разошлись. Особых повреждений на брате не было, только плечо расцарапано, футболка грязная и надорванная. Увидев, что ничего особого с братом не случилось, а на его эмоциональное состояние не обращая внимание, бабка велела нам умыться и ушла. Мы остались с братом вдвоем. Он смотрел на меня, и мне было страшно спросить у него что случилось. Помолчав немного, брат еще раз спросил:
— Я живой?
Я разозлился. Что за вопрос?
— Да живой ты! Ты что, дурак?
— А ты живой? — спросил брат.
Это вывело меня из себя. Я принес ему чистую футболку и завалился на свою кровать. Больше мы ни о чем не разговаривали, я был зол и решил оставить всё на утро.
Меня разбудила мама. Это было удивительно и приятно. Родители должны были приехать только в конце лета, но увидев маму, я обрадовался, потому что успел соскучиться. Но оказалось, что мама не рада. Достаточно сухо она велела одеваться и идти к машине. Я оделся и вышел во двор. Во дворе был отец и какие-то люди. Я подошел к отцу поздороваться, он потрепал меня по голове и велел садиться в машину. Всё было странно. Я понимал, что произошло что-то, но не понимал что. И тут я увидел бабку, она была в слезах. И было боязно спрашивать, что случилось — на меня не обращали внимания. Взрослые были заняты.
Лишь спустя некоторое время до меня дошло из разговоров, что брата никто не находил и не приносил. Он просто пропал.