Вампиры. Из семейной хроники графов Дракула-Карди. Часть II » Страшные истории на KRIPER.NET | Крипипасты и хоррор

Страшные истории

Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
{sort}
Возможность незарегистрированным пользователям писать комментарии и выставлять рейтинг временно отключена.

СЛЕДУЮЩАЯ СЛУЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ

Вампиры. Из семейной хроники графов Дракула-Карди. Часть II

© Барон Олшеври
90.5 мин.    Страшные истории    RAINYDAY8    23-03-2023, 10:41    Указать источник!     Принял из ТК: Radiance15

Читать предыдущую часть



Я покончила с ним,  
Я пойду к другим,  
Чтоб на свете жить,  
Должна кровь людей пить.  

Невеста вампира

Глава 1

Время шло.

Наступили темные вечера. Гарри со своими друзьями и гостями давно перебрался из Охотничьего дома в замок. Там все было в порядке. 

Деньги миллионера преобразили запущенное графское жилище. На дверях и окнах вместо пыли и паутины повисли дорогие кружевные занавесы и шелковые портьеры.

Паркет в зале и картинной галерее блестел, как зеркало, и молодые ноги уже не раз кружились в вихре вальса с воображаемой дамой в объятиях. В других комнатах пол исчез под мягкими восточными коврами.

На столах, столиках, этажерках появилась масса дорогих и красивых вещей, в большинстве случаев совершенно бесполезных, но существующих как необходимая принадлежность богатой обстановки.

Появились растения, цветы.

Зажглось электричество с подвала до чердаков. Всюду было светло, уютно, весело.

Даже старинные фамильные портреты, покрытые свежим лаком, ожили и смотрели приветливее из своих старых рам.

Красавица в платье с воротником Екатерины Медичи, казалось, была готова не отставать от молодежи в упражнении в танцах. Она, как живая, улыбалась со стены.

Прекрасный рояль, отличный бильярд, масса самых разнообразных игр и занятий наполняли дни. Книги и журналы со всего мира некогда было и просмотреть.

Жизнь веселая и беззаботная била ключом. Каждый вечер замок горел огнями, вина лились рекою. Разбежавшиеся было гости вновь начали съезжаться.

Смерть виконта Рено была забыта. Неприятное впечатление от чтения писем неизвестного Д. отошло в область сказок, и никто о них не вспоминал. Все оживились.

Даже капитан Райт, перебравшись в замок, перестал хмуриться и молчать.

Напротив, он показал себя как интересного собеседника и отличного рассказчика. Его охотничьи и любовные приключения могли заинтересовать кого угодно.

Хозяин был весел и обещал все новые и новые удовольствия.

Всем очень понравилась мысль устроить бал-маскарад. Надо было только заручиться согласием соседей и представителей города.
Это оказалось совсем нетрудно, тем более что Гарри обещал после обеда сделать визиты и просить на настоящее новоселье.
Балу-маскараду придавался вид шутки. Новая затея внесла и новое оживление в общество. Обсуждались проекты костюмов, выписали портных, материалы. Ежедневно почта и телеграф несли все новые и новые приказания.

Балу предполагали придать индийский колорит. Конечно, раджей, индийским набобом, должен был быть сам Гарри.

Доктор хотел быть брамином, «дважды рожденным». И как знак своего достоинства требовал толстый золотой шнур.

Джемс соглашался изображать одного из сказочных героев Рамаяны.

– А кем будет капитан Райт? – спросил Жорж К.
– Да ему больше всего подходит быть служителем богини Бовами, – сказал доктор.

Большинство в первый раз слышало имя богини Бовами.

Начались расспросы. Бовами, или Кали, считается супругой бога Шивы.

Шива – это третье лицо индуистской троицы (тримутри). Шива – бог-разрушитель, и на алтарях, посвященных его супруге, всегда должна быть свежая человеческая кровь. Поставкой жертв занимается секта тугов, или душителей.

– Что, как богиня, на алтаре которой никогда не высыхает человеческая кровь! Да это сказки. Вы смеетесь над нами! – слышались голоса.
– Да, но эти сказки многим стоили головы, – ответил серьезно доктор. – Спросите Райта; они с Джемми могут кое-что рассказать.
– Как, капитан Райт, у вас было приключение, которое чуть не стоило вам жизни, и вы молчите…
– Что же, я не прочь, – отозвался Райт. – Только одно условие: не просите объяснения, что это было… сон, гипноз, галлюцинация… Я сам не знаю.
– Что тут не знать!
– Это правда, – вмешался Джемс.
Райт начал.


Рассказ капитана Райта

В начале 18… года наш полк стоял недалеко от Дели; как видите, дело происходит в Индии. Нам для постоя отвели заброшенный храм и сад какого-то местного бога.

Сад был чудесный, полный тени и роскошных цветов. Тропические деревья: пальмы, музы, чинары – все это переплеталось вьющимися лианами и представляло густую чащу, где змеи и обезьяны спокойно от нас укрывались.

Полковник жил в небольшом бунгало, а нам, офицерам, отвели для помещения самый храм. Что ж, это было недурно.

Толстые каменные стены умеряли жар, а узкие окна давали достаточный приток свежего воздуха. Мягкие маты и кисейные полога обещали спокойные ночи. Изысканный стол с обилием дорогого вина дополнили наше благополучие. Но мы были недовольны; скука, томящая скука пожирала нас. Полное отсутствие общества, книг, а главное – женщин.

Дели, с его городскими удовольствиями, хотя и был близко, но ездить туда, ввиду неспокойного времени, было почти невозможно: требовалось разрешение командира, и отпуск давался неохотно и на срок.

Мы сильно скучали.

Крупная картежная игра, излишество в вине, соединенные с непривычной жарой, расстраивали наши нервы и воображение. Рассказы достигли такой фантастичности, что оставалось только молчать и верить.

В самый разгар скуки нас посетил один из старожилов Индии, бывший офицер, теперь богатый плантатор и зять одного из раджей.

Он приехал по делу к командиру полка, но общество офицеров так его просило остаться на сутки и принять от них товарищеский ужин, что он, наконец, согласился.

К вечеру главный зал храма был приспособлен для пиршества.

Если стол и не ломился под тяжестью хрусталя и серебра, зато вся окружающая обстановка имела сказочно-поэтический характер.
Стены помещения были разрисованы фантастическими чудовищами: огромные слоны, пестрые тигры, зеленые змеи и между ними прелестные женщины в самых сладострастных позах. А кругом всех фигур тропическая растительность, где первое место занимали цветы лотоса.

Краски были яркие, свежие, так что при мерцающем, неровном свете свечей весь сказочный мир жил и двигался. Впечатление жизни еще усиливалось тем, что изображения были нарисованы не на гладких стенах. Одни прятались в глубокие ниши, другие ярко выступали на огромных колоннах, поддерживающих потолок храма. У северной стены находился мраморный пьедестал, тут когда-то стояла статуя бога, теперь пьедестал был пуст.

Пиршество началось обильной выпивкой. Ужин подходит к концу.

Гость наш, до сих пор занятый паштетами, маринадами и вином, в первый раз внимательно взглянул на стены. Он вдруг побледнел и замолчал.

– А у вас, полковник, не пропадают люди? – спросил он внезапно.

Вопрос показался странным.

– За все время мы потеряли трех человек. Двух унесли тигры, а один, как думают, утонул, – ответил полковник.
– Ну, это еще милостиво! – как бы про себя сказал гость.

Ужин, или вернее попойка, продолжался дальше. Скоро языки окончательно развязались.

– Господа, знаете ли вы, где мы пируем? – неожиданно сказал гость. – Это храм богини Вовами, – продолжал он, – самой кровожадной богини Индии. Она самая прекрасная из женщин, но алтарь ее должен всегда дымиться свежей человеческой кровью: будь то кровь иноземца или своего фанатического поклонника. Не так давно здесь происходили чудовищные оргии. В то время, когда у ног богини, истекая кровью, лежала принесенная жертва, баядерки, служительницы храма, прикрытые только собственными волосами да цветами лотоса, образовывали живой венок вокруг пьедестала. Они тихо двигались, принимая различные позы; то свивали, то развивали живую гирлянду голых тел. Тихая страстная музыка неслась откуда-то из пространства… Она не заглушала стонов умирающего, а, напротив, аккомпанировала им. Одуряющий запах курений обволакивал все сизыми облаками. Наконец страдалец испускает последний вздох, музыка гремит торжественно и победно. Танец баядерок переходит в беснование. Огни тухнут. Все смешивается в хаосе. Все это приезжий говорил беззвучно, смотря в одну точку, точно в забытьи.

Он замолк.

Наступила тишина.

Точно кровавые тени жертв, здесь замученных, пронеслись над пирующими… Затем посыпались вопросы:

– Откуда вы знаете, что этот храм был посвящен Бовами?
– Разве вы присутствовали на ее мистериях?

И так далее.

Гость выпил стакан сельтерской воды и как-то сразу отрезвел. Натянуто улыбаясь, он ответил всем в один раз.

– Господа, не забывайте, что после вашего прекрасного вина остается только пропеть: «Ври, ври, да знай меру!»

В ответ раздался дружный хохот.

Разговор перешел на культ Бовами. Нашелся еще старожил Индии, подтвердивший существование кровавого культа.

– Я только слыхал, – сказал он, – что главное служение происходит в подземельях храмов, а жертв доставляет секта тутов, или душителей. Говорят еще, что в подземельях есть особые помещения, в которых держат живыми запасные жертвы и по мере надобности закалывают их у ног идола.

– Да, в Индии все храмы имеют свои подземелья, известные только жрецам, и нет ничего удивительного, если там существуют и тюрьмы, – сказал кто-то из офицеров.

– Что подземелья, что кровавая богиня, вот бы сюда десяток-другой молодых баядерок, да еще в костюмах из лотоса! – мечтал молодой прапорщик.

– Ну, этого-то добра всегда довольно, было бы золото, – возразил старожил.

– Вот капитан Райт у нас самый богатый, за деньгами бы он не постоял! – кричал прапорщик.

Я вынул полный кошелек золота и, помахивая им, смеясь, проговорил:

– За пару баядерок: кто больше!

Вид золота напомнил о картах. Живо составились партии, и игра началась.

Мы с Джемсом отказались и вышли под колоннаду храма в сад. Бронзовый слуга-индус принес нам сигары. Курим.

– Знаете, Райт, в этих сигарах что-то примешано, – говорит Джемс.

Я и сам чувствую какой-то особенно приятный вкус. А главное, после каждой затяжки в голове шумит и куда-то тянет; хочется, а чего – и сам не знаешь. Любви, страсти, приключений. Кровь толчками приливает к сердцу.

Мы сидим в глубоких креслах. В двух шагах от нас начинается непролазная стена деревьев. В темноте блестят два глаза… Они смотрят на меня… «Не тигр ли?» – проносится в голове.

Нет. Это человек. Вернее, скелет, обтянутый темно-бронзовой кожей, вся одежда которого состоит из лоскута бумажной материи вокруг бедра. Лицо окаменелое, только глаза блестят и живут.

– Кошелек, баядерки, тайна, – шепчет он, наклоняясь близко ко мне.

Но Джемс слышит, хватает меня за руку и говорит:

– Идем, идем!..

Кошелек в ту же минуту в руках соблазнителя. Он прикладывает палец к губам и делает знак следовать за ним.
Мы ныряем в узкий проход между стеною храма и кустарником. Затем входим в храм по боковому входу. Отсюда нам слышны голоса наших друзей и при плохом освещении можно разобрать, что мы позади внутренней колоннады.

Таинственный спутник нажимает невидимую пружину, и большой хобот слона тихо-тихо поднимается, а под ним узкая дверь и крутая лестница вниз.

Лестница вьется все ниже и ниже… Мы в темном коридоре. Где-то вдали мерцает светлая точка.

– Тише, – шепчет проводник, и мы скользим, как привидения.
– Ждите, – вновь шепчет он, и мы остаемся одни. Воздух подземелья, пропитанный запахом пряностей, еще больше кружит нам головы.
Время идет, мы теряем терпение.

А свет впереди так заманчиво мерцает.
– Вперед, вперед, – коридор тянется бесконечно, но вот и зал. Огромный, темный, сколько ни всматриваешься направо и налево – видишь только лес колонн, выстроенных из черного гранита, украшенных золотым рисунком.
Проходим.

Перед нами занавес, тяжелая золотая парча стоит как стена. Наверху круглое отверстие, из которого и идет свет, видимый из коридора, и который чуть-чуть освещает зал.

– Вперед! – Мы за занавесом и стоим ослепленные. Стены из розового, прозрачного сердолика, из них или через них льются волны розовато-желтого света; с потолка идут голубые волны эфира и, смешиваясь с розовыми, дают небывалый эффект.
Что-то волшебное. На полу пушистый шелковый ковер, усыпанный белыми свежими цветами лотоса.
Перед нами небольшое возвышение, пьедестал, и на нем стоит женщина неземной красоты. Она совершенно голая. Черные густые волосы подобраны сначала кверху, а потом заплетены в четыре толстые косы. На голове корона в виде сияния из самоцветных камней. Две косы висят по обе стороны лида, как рама, и спускаются на пышную грудь; две другие косы висят вдоль спины.

Ожерелье и пояс на бедрах также из самоцветных камней. Лодыжки ног обвивают изумрудно-сапфировые змейки, положив головы на ступни.

В руке у нее голубой лотос.

Драгоценные камни ее наряда блестят и переливаются, но лучше их блестят черные большие глаза. Это чудные, огромные звезды! Коралловые губки плотно сжаты. Линии лица и тела так чисты, так безукоризненны, так прекрасны!

– Кто ты, прекрасная из прекрасных? Будь ты небожительница или исчадие ада – мы твои верные рабы. – И под влиянием опьянения становимся на колени.

Чудное видение улыбнулось и, тихо скользя, приблизилось к нам. Белая ручка поднялась, и голубой лотос прикоснулся к левому плечу каждого из нас. В ту же минуту мы потеряли сознание.

Нас привел в себя адский шум, визг, стоны, завывания. Мы лежим связанными посреди зала с черными колоннами, и кругом нас беснуются желтые дьяволы. В них мы без труда узнали индийских фанатиков, факиров: нечесаные, всклокоченные волосы, испитые лица, тела факиров в клубах черного дыма, они были истинными представителями ада.

– Богиня оскорблена! Жертву, жертву, да льется кровь нечестивцев! – можно было разобрать среди визга и стона.

Нас повлекли куда-то. Наступила полная тьма.
Опять замелькали факелы, и скоро свет их позволил разглядеть другую картину.
Ужас сковал нас! Перед нами страшная богиня Бовами… Сомневаться мы не могли.
Грубо высеченный из темного мрамора истукан-женщина. На черной шее у ней ожерелье из белых человеческих черепов; пояс состоит из бахромы ног и рук – тут есть черные, желтые и белые, большие и маленькие, видимо, руки детей и женщин. И все это свежее, не успевшее еще разложиться!

Огромная ступня богини попирает человеческую голову, и в этой голове мы узнаем голову нашего солдатика, якобы унесенного тигром, из израненного тела бегут струйки крови, омывая подножие кровожадного идола. Тело еще содрогается последними судорогами.

– Жертву, жертву! – кричат кругом, и через мгновение мы совершенно обнажены. Смерть неизбежна.

Но какая смерть! Бесславная, постыдная, у ног омерзительного истукана, от ножа фанатика!
Судьба.
Мы лежим рядом: я грызу потухшую сигару. Джемми молчит.

К нам подходит высокий худой брамин. На голове золотой обруч, белая одежда в виде хитона подпоясана шнурком, в руках широкий жертвенный нож.

Закрываю глаза.

Вдруг наступает мертвая тишина. Жрец, с высоко поднятой рукой, где зажат страшный нож, откинулся назад, на лице изумление и страх. Еще минуту, и нож со звоном катится по полу.

Жрец, а за ним и все остальные падают на колена с криком: «Избранники, избранники!»

Нас осторожно поднимают, развязывают, завертывают в мягкие шелковые одежды и несут прочь. Вот мы на ложе из душистых лепестков роз, вокруг носятся волны курений.

Музыка сладостно звучит.

Перед нами прежняя красавица, но при блеске огней это не живая женщина, а статуя.

Кругом нее целый хоровод прекрасных молодых женщин: это баядерки храма. Ноги и руки украшены браслетами, звон которых мелодично звучит в ушах. Одежда их только из одних тонких цветных покрывал еще больше усиливает впечатление наготы.

Они пляшут, они подходят к нам и подают янтарные кубки с питьем. Как вкусно, как освежительно оно! Это напиток богов.

Нас окружают, ласкают, увлекают в танцы. Нам вновь подают вино, дарят поцелуями…

– Господин капитан, господин капитан!

Открываю глаза. Передо мной вестовой.

– Господин капитан, приказ от командира. – И он подает мне пакет.

Не могу опомниться, сажусь.

День. Моя спальня. Вот и гамак Джемса: он спит спокойно. Открываю пакет: приказ о выступлении через несколько часов.

Наконец соображаю. Сон.

– Джемс, Джемс, выступление, вставайте, пора, – бужу я товарища.

Джемс вскакивает и изумленно смотрит на меня.

– Фу ты, черт, ведь это сон! – наконец произносит он. – Наверное, сигары вчера были с опиумом, ну и сыграли они со мной шутку!

Я начинаю расспрашивать.

Джемс рассказывает «мой» сон.

И когда в середине я его перебиваю и продолжаю рассказ, он стоит с открытым ртом от удивления и спрашивает, откуда я знаю «его» сон. 

Дело мало-помалу выясняется; мы видели один и тот же сон до мельчайших подробностей.

Вопрос: возможно ли это?

Наскоро отдав приказание готовиться к походу, мы бросились осматривать стену храма, ища боковой ход. Но стена совершенно гладкая, не только хода, даже трещины нет.

Осмотрели храм изнутри за колоннами.

– Ну а ваш кошелек? – вспомнил Джемс.

Ищу в карманах, на столе, всюду: нет. Спросили денщика, и он подал пустой кошелек, поднятый в зале пиршества одним из слуг.

Вскоре забил барабан и пришлось оставить храм, сделавшийся для нас очень интересным.

Капитан Райт замолчал.

– И это все? – спросил кто-то из гостей разочарованно.
– Все или почти все, – ответил Райт.

Только через месяц, купаясь в море, мы увидели с Джемсом друг у друга вот это, – и он, сбросив тужурку, отворотил рукав рубашки.

Все присутствующие увидели на белом плече татуированный рисунок лотоса.

Рисунок безукоризненно изящен и прекрасного голубого цвета.

– Вы нас мистифицируете, капитан? – спросил старый гость.

– Помните условие: не просить объяснений, – отрезал сухо Райт и этим прекратил всякие расспросы.


Глава 2

Наступил день маскарада.

С утра все, и гости и слуги, в хлопотах и волнении. Хотя ночь предвидится светлая, так как наступило полнолуние, но все же в саду развешаны фонари и расставлены плошки.

Залы, и без того блестящие и нарядные, украшены зелеными гирляндами.

Темная зелень дубов и елей еще ярче оттеняет белое электрическое освещение.

Во многих комнатах под тенью тропических муз, пальм и магнолий устроены укромные поэтические уголки. Буфеты ломятся под тяжестью изысканных закусок и вин.

Маленькие киоски в виде индийских пагод, с шампанским, фруктами и прохладительными напитками, разбросаны всюду.

Над главным дамским буфетом красиво спускается флаг Америки. Голубое шелковое поле заткано настоящими золотыми звездами.

Зимний сад, по приказу Гарри, только полуосвещен, и для прохлады в нем открыты окна.

Смитт и Миллер летают вверх и вниз, устраивая и отдавая последние приказания прислуге и музыкантам.

Кухни полны поваров и их помощников.

Гости тоже в волнении; каждый занят своим нарядом. Выясняется, у одного все еще не доставлен костюм из города; у другого оказались узкими сапоги; доктор ворчит, что золотой шнурок «дважды рожденного» недостаточно толст. Парикмахеры и портной завалены просьбами, их рвут на части…

Гарри тоже озабочен: он примеряет костюм набоба. Райт сидит перед ним в кресле с сигарой, а Джемс с усердием хлопочет возле Гарри.

– Отлично, отлично, ты настоящий раджа! Теперь бы вокруг тебя штук десять нотчей, индусских танцовщиц, – восклицает он.
– А по-моему, не мешало бы побольше бриллиантов и вообще камней на тюрбан и на грудь, – говорит Райт.
– Это правда, – соглашается Гарри, – но где взять теперь?
– Постой, ты, Гарри, не открывал шкатулку, что стояла на шифоньере, в комнате умершей невесты, помнишь, ту, что мы видели в первый день приезда в Охотничий дом? – спросил Джемс. – Она была тяжела, и в ней, вероятно, дамские украшения.
– А ведь ты, пожалуй, прав, Джемми, пошли сейчас же за ней Смита.

Сказано – сделано.

Смит отряжен, через полчаса шкатулка привезена. Что за чудная, тонкая работа.

Но молодым людям не до красот шкатулки: они спешат открыть ее. Но открыть нельзя: крышка крепко сидит на своем месте, нет и признаков замка.

Гарри вертит ее из стороны в сторону.

– Какая досада, что я раньше не подумал о ней и не призвал мастера, – сожалеет он.
– Ну мастер-то едва ли бы что тут сделал: замка ведь нет, – говорит Райт и в свою очередь вертит шкатулку.
– Постой, постой, дай мне! – перебивает Джемс и берет ящик.

Он нажимает что-то, и крышка с мелодичным звоном открывается. Ура!

Увлеченные костюмом, ни Гарри, ни Райт не обратили внимания на то, что Джемс так легко открыл шкатулку. Им не пришло в голову спросить его, откуда он знает секрет замка.

Сам же Джемс только слегка сдвинул брови, что у него было признаком запавшей думы.

В шкатулке несколько отделений-этажей, и все они наполнены дамскими украшениями старинной художественной работы: тут кольца, браслеты, серьги, ожерелья и прочее, и все лежит на своих местах-выемках.

Порядок образцовый.

В одном из средних отделений не хватает ожерелья из каких-то кораллов или бус. Осталась пустая ложбинка с ямочками. Да в нижнем этаже такая большая пустота. Трудно определить, что тут лежало… Скорее всего, что большой дамский гребень.

На месте его лежит тоненькая тетрадка, исписанная женским почерком.

Друзья ее раскрывают и не знают, на каком языке она написана.

– Должно быть, по-итальянски, – решает Джемс.

– Это дадим перевести Карлу Ивановичу, а теперь пора выбирать подходящие украшения, – спешит Гарри и кладет тетрадку на место.

Украшения выбраны, и наряд набоба сразу выиграл вдвое.

– Это в самом деле набоб, богач, увешанный драгоценностями, как индусский идол.


Глава 3

Вечер. Близко полночь. Бал удался на славу! Залы переполнены гостями.

Множество дорогих и интересных костюмов. Шелк и бархат всех цветов и оттенков. Кружева, ленты, бриллианты…

Вот гордая венецианская догаресса в жемчужной шапочке и с длинным парадным шлейфом, который несет голубой паж.

Вот благородная испанка в черных кружевах и с огромным красным веером.

А вот маленькая японская мусмэ в расшитом цветами и птицами халатике.

Здесь турчанка в шелковых шальварах и белой воздушной чадре.

А сколько боярынь, боярышень, полек, румынок и даже китаянок!

Кажется, все нации мира прислали своих лучших представительниц на этот пир.

Между костюмами мужчин преобладают домино. Музыка гремит. Танец сменяет танец. Хозяин, хотя и под маской, но всеми узнанный, по богатству костюма раджи, внимателен и приветлив со всеми.

Всюду разбросанные буфеты-пагоды с шампанским, дорогими винами и фруктами не успевают удовлетворять желающих.

Уютные уголки под тенью пальм и муз, где розоватый или голубоватый свет фонарика располагает к излияниям любви, скрывают счастливые парочки.

Джемс, Райт и даже сам доктор ухаживают вовсю. Каждый выбрал даму по своему вкусу.

Вскоре после полуночи хозяин входит в главный зал под руку с новой гостьей.

Между публикой пробегает шепот одобрения. И правда, более красивой пары не найти. Но кто она?

Раньше ее не видели, не заметить же ее было невозможно. Она так хороша!

Высокая стройная фигура, маленькая головка с пышными черными локонами, подобранными под большой гребень. Тонкое венецианское кружево заложено за гребень и прикрывает собою лицо, вместо маски, до самых глаз.

Глаза – большие, черные, полные неги и страсти, – открыты. Под кружевом можно рассмотреть правильные черты лица, коралловый ротик с белыми острыми зубками.

Незнакомка одета в голубое шелковое платье: материя старинная и фасон средних веков. На шее у нее нитка розовых кораллов. У корсажа пучок пунцовых роз. На пальцах дорогие кольца.

Она идет по залу с видом владелицы замка, едва отвечая на поклоны.

В глазах ее властная, притягательная сила.

Гарри совершенно очарован своей дамой. Он проходит с ней все бальные залы и подходит к главному буфету.

Но на все предложения любезного хозяина незнакомка качает отрицательно головкой.

Умоляя ее отпить из бокала шампанского, Гарри берет ее за руку.

– Боже, какая холодная ручка. Вам холодно! – И он торопливо отдает приказание затопить камин у себя в кабинете.

Кабинет, спальня и уборная хозяина – почти единственные комнаты в этом этаже, закрытые для гостей.

Музыка играет веселый вальс.

Гарри делает несколько туров со своей дамой. Она танцует превосходно, точно скользит по полу, отдаваясь в объятия своего кавалера.

– Довольно, – шепчет она, и Гарри тотчас же останавливается.

Джемс на другом конце зала занят усиленным флиртом с маленькой испанкой в желтой шелковой юбке; он в это время поднимает голову, и взгляд его падает на красавицу рядом с Гарри.

Он слегка вскрикивает, и веер, который он выпросил у своей дамы, со стуком падает к ее ногам.

Кое-как проговорив «извините», Джемс бросается через зал к Гарри, но пока он пробирается между танцующими, пара исчезает.

Он хочет бежать дальше… Рука Райта его останавливает.

– Джемми, что с тобою, ты бледен как мертвец? – говорит капитан.

– Но это она, она, я узнал ее, пусти меня, – вырывается Джемс.

– Нет. Кто «она», говори, – властно приказывает Райт.

– Та, в голубом платье, из Охотничьего дома.

Райт вздрагивает и бледнеет, в свою очередь.

– Где она? – тревожно спрашивает он.

– С Гарри под руку, с Гарри, надо предупредить; я чувствую сердцем, Гарри грозит опасность, – взволнованно твердит Джемс, порываясь бежать.

– Да, ты прав; надо искать, надо узнать, кто она! – решает Райт.

Они обегают все залы, невежливо толкая танцующих, нахально заглядывают в уютные уголки, прерывая жаркие признания. И уже готовы спуститься в сад, как Райту приходит на ум спросить камердинера: «Где господин хозяин?»

– Мистер приказал затопить камин в кабинете; вероятно, он там, – отвечает Сабо.

– Идем туда!


Глава 4

Между тем Гарри, окончив вальс, повел свою даму к двери кабинета.

– Я сейчас вас согрею, – шептал он, – там топится камин, и никто туда не войдет.

Его тешила мысль остаться наедине с красавицей и упросить ее снять кружево с лица.

Лакей распахнул перед ними двери кабинета.

«Сейчас я увижу ее рядом с собою, – подумал Гарри, – зеркало висит как раз против двери».

Они входят. Что за странность: Гарри видит себя в зеркале, но одного; рядом нет ничего; видно только, как лакей закрывает дверь.

Прежде чем ошеломленный Гарри мог что-либо сообразить, спутница увлекает его на низенький диван, кладет себе под руку мягкую подушку. Она это делает с таким видом, точно бывала не раз в этой комнате.

Грациозным движением вытаскивает розовую сердоликовую булавку и откидывает кружево.

Если через кружево она казалась красавицей, то теперь она была еще лучше.

Гарри позабыл весь мир: он соскальзывает с дивана на ковер к ногам красавицы и кладет голову на ручку дивана.

Дама наклоняется низко-низко. Гарри чувствует одуряющий запах лаванды и неизъяснимую сладкую истому. Глаза сами собой закрываются.

Он сознает, как сквозь сон, что холодные пальчики с острыми ногтями ищут, как расстегнуть ворот его костюма…

Вдруг дверь с шумом открывается: это Райт и Джемс, вопреки настоянию лакея, входят в кабинет.

Женщина поднимает голову, и взгляд, полный злости и ненависти, на минуту останавливает молодых людей.

Она встает, а Гарри безжизненно падает на ковер. Он в глубоком обмороке.

Райт бросается к незнакомке, чтобы задержать ее; но уже поздно. Она у двери, портьера скрывает ее.

Друзья, не зовя слуг, освещают и обыскивают все: спальню, уборную – никого. Все двери заперты и заложены изнутри.

Гарри кладут на диван и приводят в чувство. Первое его слово о красавице.

Райт старается уверить его, что он ошибся, что душный воздух зала был причиною его обморока.

– Полноте, я отлично все помню. Она была здесь; вот и подушка, на которую она опиралась; вот и ямка от локтя.

Затем он быстро нагибается, что-то поднимает и с торжеством, показывая сердоликовую булавку, восклицает:

– А это что? Вы и теперь будете отрицать ее существование! И какая у вас цель? – И ревность, горячая ревность загорелась у него во взгляде.

– Полно, Гарри, только не это! – вскрикивает Райт.

– Мне одно странно, – продолжает Гарри, – когда мы вошли, я не видел ее в зеркале, хотя она и была рядом со мной.

При этих словах Джемс вздрагивает и испуганно смотрит на Райта.

– Все это мы разберем после, а теперь нельзя оставлять гостей одних, – благоразумно замечает капитан.

Гарри послушно поднимается, и все выходят из кабинета.

Джемс берет капитана под руку и шепчет ему:

– А мне эта история не нравится; тут что-то неладно… И скажи, где я ее видел, а что видел, то это несомненно.

– А заметил ты странность, – продолжал Джемс, – в спальне Гарри, на обеих стенках его кровати, есть знак пентаграммы? Видел ты его?

– Пентаграммы? Ты хочешь сказать о том каббалистическом знаке пятигранной звезды, что, по преданию, в средние века употребляли как заклинание против злых духов?

– Ну да, – подтвердил Джемс.

– Неужели Гарри сам велел их приделать к спинкам? Я ясно рассмотрел; они не входят в рисунок кровати, а помещены сверху.

– Не вижу тут ничего особенного, – сказал спокойно Райт. – Знак пентаграммы, видимо, почему-то был любим бывшим владельцем замка. В вещах, перешедших к Гарри по наследству, он часто встречается, и я видел золотую цепь, на которой висит знак пентаграммы из чистого золота, усыпанный бриллиантами. Вещь в высшей степени художественная, и Гарри сказал, что она нравится ему больше всех остальных вещей и что носить ее он будет охотно.

– Райт, мне необходимо сегодня же говорить с тобою, – заявляет Джемс.

– Хорошо, когда проводим гостей. Смотри, к тебе идет твоя испанка.

– А ну ее к черту, не до того теперь! – ворчит Джемс.

Веселье, ничем не нарушаемое, царит в залах; гости по-прежнему танцуют, пьют, любезничают. Только хозяин стал холоднее; он не замечает ни страстных взглядов, ни вздохов, ни милых улыбок, которыми щедро дарят его красивые и некрасивые особы женского пола.

Он молча бродит по комнатам.

Красавица в голубом платье как внезапно появилась, так внезапно и исчезла, унеся с собою и веселье хозяина.

Джемс тоже потерял охоту к флирту. Он хотя и ходит под руку со своей дамой и говорит любезности, но, видимо, думает о другом и сильно озабочен.

Испанка, не зная, как вернуть к себе внимание своего кавалера, предлагает пройтись по саду.

Они спускаются. Сад красиво освещен, но довольно свежо и публики немного.

Подходят к обрыву. Долина залита лунным светом, под ногами блестит озеро.

– Как странно, – говорит испанка, – погода ясная, а по скале тянется полоса тумана.

И правда: с середины горы, кверху, поднимается столб белого светящегося тумана: он ползет выше и выше и пропадает в соседних кустах.

– Если б я не была с вами, – шепчет нежно испанка, прижимаясь к Джемсу, – я бы боялась этого тумана: в нем точно кто-то есть.

Как будто в подтверждение ее слов из кустов выходит женщина в белом платье и легкой походкой направляется в замок.

Джемс и слегка упирающаяся испанка следуют за ней.

«Кажется, я не видел еще этой маски, – думает Джемс, – и она хороша, не хуже “той”».

В зале белую фигуру тотчас же окружает рой кавалеров и увлекает в танцы.

Белое легкое платье, как облачко, носится по залу. Золотистые локоны рассыпались по плечам, и их едва сдерживает венок из мертвых роз. Лицо плотно укутано газом, только большие голубые глаза ясно и ласково осматривают всех.

Маска имеет большой успех.

Но больше всех за ней ухаживает молодой корнет Визе, одетый словаком; он, как тень, следует за ней всюду. Да и она сама, видимо, выказывает ему предпочтение.

Так что понемногу кавалеры отстают, и словака с белой дамой предоставляют друг другу.


Глава 5

Начинается разъезд.

Гарри стоит наверху лестницы, откланиваясь и благодаря. Он уже без маски.

Залы мало-помалу пустеют. Огни гаснут.

По комнатам быстро проходит молодой человек в костюме пажа и спрашивает лакеев, не видел и ли его товарища, корнета Визе, в костюме словака, – белая, широкая, с открытым воротом рубашка.

Одни не видели, другие заметили, как он проходил с дамой в белом платье, с цветами в волосах, но где сейчас, не знают. Паж еще раз пробегает темные уже залы. Визе нет.

«Амурничает в зимнем саду!» – проносится в голове товарища, и он спешит туда.

В саду все погашено, и он освещен только светом луны через огромные зеркальные стекла.

При изменчивом и неверном свете предметы принимают какие-то неясные и сказочные очертания. Листья пальмы образуют хитрый узор; темный кактус выглядит чудовищем; филодендрон протягивает свои лапы-листья и точно хочет схватить; вот там в углу, под тенью большой музы, точно раскинулось белое, легкое платье; а здесь от окна, по песку, тянется белая полоса, точно вода.

– Визе, тут ли ты? – окликает паж.

Тихо. «Фу, как тут сыро», – думает паж, и в самом деле, из темного угла к дальнему открытому окну плывет полоса тумана. Она колеблется и от ветра и лунного света странно меняет очертания; в ней чудятся то золотистые локоны, то голубые глаза. Туман уплывает в окно.

– Визе! – еще раз окликает паж.

Из-под листьев большой музы раздается стон. И то, что паж принял за белое дамское платье, оказывается белым костюмом словака.

Визе лежит на полу и болезненно стонет.

– Что с тобой? – ответа нет.

Испуганный паж бросается в комнаты за помощью и возвращается в сопровождении доктора, Райта и слуг. Приносят свечи.

Визе поднимают и сажают на садовую скамейку. Он бледен и слаб.

На участливые расспросы товарища вначале он молчал, а потом рассказал какую-то сказку. Он много танцевал, много пил, затем устал и пошел отдохнуть в зимний сад вместе с дамой в белом платье.

Тут он объяснился ей в любви, и она дала согласие на поцелуй.

Газовый шарф был снят. Но когда он наклонился к ее лицу, она так пристально смотрела ему в глаза, что он растерялся и не мог двинуться с места.

Дама закинула назад его голову и укусила его в горло.

Но ему не было больно, а напротив, такого наслаждения он никогда не испытывал!

С помощью товарища Визе поднялся и, раскланявшись, уехал в город.

– Натянулся паренек-то изрядно! – пошутил доктор.

Когда отъехал последний экипаж, то на востоке уже показались первые лучи солнца.

Все были так утомлены, что через час замок спал так же крепко и повсюду, как и в спящей красавице.

Джемс, желавший немедленно говорить с Райтом, похрапывал так же исправно, как и сам Райт.


Глава 6

На другой день вечером все общество собралось в столовой.

Гарри был угрюм, несмотря на целую кучу писем и визитных карточек, выражавших благодарность и восхищение за вчерашний роскошный праздник.

Несколько более знакомых лиц явилось лично благодарить его.

– А слышали новость? – спросил вновь вошедший аптекарь, не успев даже и поздороваться. – Умер скоропостижно корнет Визе. Я был у него.

– Как, что, расскажите! – послышались вопросы. Довольный общим вниманием, аптекарь начал:

– Вчера на балу с Визе был обморок.

– Обморок? А я и не знал, – сказал Гарри.

– Да, его товарищ корнет Давинсон нашел его без чувств в зимнем саду, – продолжал аптекарь. – Визе был выпивши и бормотал какую-то чушь. Но потом он оправился, и они прямо с бала поехали в лагерь в офицерскую столовую. Там обильно позавтракали. Визе был здоров, хотя и очень бледен.

Собирались к часу ехать в город с визитами, но вдруг в двенадцать часов Визе объявил, что он так устал и так хочет спать, что не в силах держаться на ногах.

И правда, он очень ослабел, так что только с помощью Давинсона добрался до своей палатки и упал на постель.

Больше не суждено ему было с нее встать.

Перед вечером денщик нашел его мертвым. Лицо спокойное, даже радостное, а в кулаке зажата поблекшая мертвая роза-ненюфар. Надо думать, дорогое воспоминание прошедшего бала, – ораторствовал с азартом аптекарь.

Все жалели покойного: корнет Визе был еще так молод!

Многие, в том числе и Гарри, спрашивали, когда похороны, и тут же условились поехать отдать последний долг усопшему.

Только Джемс и Райт угрюмо молчали…

Закурив сигары, они откланялись обществу и вышли в сад на обрыв.

– Ну, что? – первый прервал молчание Джемс. Райт молчал.

– Не прав ли я, дело неладно. Я едва ли ошибусь, если скажу, что участь Визе грозила вчера и Гарри.

Райт все молчал.

– Что ты молчишь, как истукан! – вспылил Джемс.

– Что ты пристал ко мне! Разве я что понимаю в этой чертовщине, – огрызнулся Райт.

– Не сердись, голубчик, подумай, что нам делать, просил взволнованно Джемс.

– Если б это были команчи или туги – дело другое, а тут я ничего не понимаю, – хмурясь, ответил Райт.

– Но я ее видел, но где, когда? А видел, видел, – не унимался Джемс.

– Ты говоришь «она», а кто она? Дама в голубом платье, а что мы можем о ней сказать?.. Видение в Охотничьем доме и вчерашняя маска. Да, быть может, это совпадение! А если предположить, что мы видели ее призрак прежде, чем увидели ее самое. Разве ты не знаешь: «Есть много, друг Горацио, такого, чего не снилось нашим мудрецам!» – задумчиво говорит Райт. – Но где тут опасность? – как бы про себя продолжал он.

– Еде опасность? Вот в том-то и вопрос! А что опасность есть, то это я чувствую, чувствую, – горячо убеждал Джемс.

– Да еще бы тебе не чувствовать опасности или преступления, на то ты и Шерлок Холмс, – засмеялся Райт.

– Ладно, посмотрим, кто будет смеяться последним! – сердито проворчал Джемс и, круто повернувшись, ушел в дом.

Райт еще долго сидел на краю обрыва, куря сигару за сигарой, машинально следя за колечками дыма, и тяжелое предчувствие томило его сердце.


Глава 7

После бала прошла неделя. Веселая жизнь в замке плохо налаживалась.

Гарри с утра до вечера делал обещанные визиты, что очень утомляло и раздражало его.

Райт молчал, как истукан, а Джемс, всегда веселый и живой Джемс, просто переродился. Целые дни он сидел у себя в комнате, обложенный книгами и словарями. Причем он тщательно скрывал свою работу.

Только один Карл Иванович имел доступ в его комнату. Да и вообще за последнее время Джемс очень сдружился со стариком и много ему помогал в разборке архива и библиотеки.

Таким образом на доктора и Смита упала вся забота о веселье замковых гостей. Они усердно устраивали облавы на коз и зайцев; ездили с гостями на вечерние перелеты уток; травили лисиц… и все, по обыкновению, кончалось обильными ужинами и вином, но все это было не то, не прежнее.

Рассеянность и какая-то нервность хозяина давали себя чувствовать.

Доктор часто ворчал под нос:

– И что это с Гарри, влюбился, что ли, он на балу? Да в кого? Говорят, была какая-то красавица в голубом платье. Не она ли? – соображал толстяк.

Был у доктора и пациент – молодой поденщик, но он не доставил доктору много хлопот: захворал ночью, а к закату солнца и умер.

На вопрос Гарри о причине смерти доктор ответил:

– А черт его знает, точно угас!

В деревне также было два случая смерти и также почти внезапной. Но так как умирали люди бедные, то никто на это и не обратил внимания. В обоих случаях Джемс и Карл Иванович лично вызвались отнести помощь, пожертвованную Гарри.

Угнетенное состояние духа хозяина замка заразило, наконец, и гостей. От охоты и поездок понемногу начали отказываться или уклоняться.

Доктор выходил из себя, не зная, как развлечь общество. Он предлагал и то, и другое; устраивал кавалькады, карты, игру на бильярде…

Он зорко следил за малейшими желаниями и нуждами гостей.

– Что с вами, – обратился он однажды к молоденькому мальчику Жоржу К., – вам что-то нужно, не стесняйтесь.

– Я бы хотел другую спальню, – стыдливо сказал мальчик.

– Почему? – осведомился доктор.

– Видите ли, моя… моя очень холодна, – сказал, краснея, Жорж.

– Холодна летом? – удивился доктор, но видя, что Жорж покраснел еще более, проговорил:

– Хорошо!

Вечером он увел Жоржа к себе в комнаты и начал расспрашивать.

– Вы не стыдитесь, мой милый, доктору, что духовнику, все можно сказать.

– Ах доктор, как я вам благодарен, но мне, право, неловко, – бормотал мальчик.

– Смелее, смелее, я курю и на вас не смотрю, – шутил доктор.

– Еще там, в деревне, в гостинице, она приходила ко мне, – начал Жорж.

– Кто она?

– Она, красавица, с черными локонами и большим гребнем.

– Ну, дальше, – поощрял доктор.

– В Охотничьем доме она опять была у меня и оставила голубой бант, вот этот. – И Жорж вынул из кармана голубой шелковый бант.

Доктор взял его и, рассмотрев, весело захохотал:

– Жорж, милый, да ведь это тот самый бант, который наш повеса Джемми преподнес вам в день осмотра замка. Припомните.

– Но я же бросил его, – пробормотал мальчик.

– Что из этого, кто-нибудь из слуг видел шутку Джемми и отнес бант в вашу комнату. У нас очень строго следят за чужими вещами, – проговорил доктор, – мистер Гарри в этих случаях неумолим.

– Не знаю… быть может… вы и правы, доктор, но…

11 Жорж замолчал.

– Ну а еще видели вы ее?

– Да, видел.

– Как, где, когда? – торопил доктор.

– Вчера, в моей спальне. Она еще похорошела и говорит, что любит меня и даст мне счастье, – совсем застыдившись, проговорил Жорж.

Доктор молчал.

– Она даже обняла меня и хотела поцеловать, но потом раздумала и спросила, зачем я ношу вот это, – и при этих словах Жорж показал черные мелкие четки с крестиком. – Это благословение бабушки: она привезла их из Рима, пояснил он. – А еще она пообещала подарить мне розу.

– А потом что было? – спросил заинтересованный доктор.

– А потом… потом я уснул, – сказал конфузливо Жорж. – Мы так много играли в этот день в лаун-теннис, и я был очень уставшим, – прибавил он.

– Знаете, Жорж, ложитесь сегодня у меня в кабинете на кушетку, на которой сидите. Спальня у меня рядом и дверей нет, а только одна портьера. Так что мы, не стесняя один другого, будем спать как бы в одной комнате.

Жорж, видимо, с радостью согласился. Приготовили постель. Доктор по обыкновению запер дверь на ключ и ушел в свою спальню.

Он, благодаря кочевой, полной приключений жизни, привык спать чутко, и вот среди ночи ему послышались шаги и подергивание двери, ключ от которой лежал на его письменном столе.

Доктор живо встал и заглянул за портьеру.

Жорж стоял у двери и старался ее открыть. Глаза его были плотно закрыты.

– Э, да ты, голубчик, лунатик, – прошептал доктор. – Это интересно.

Жорж между тем вернулся к кушетке и лег на нее.

Доктор подошел к окну, отдернул занавесы и открыл одну половинку. Лунный свет наполнил комнату.

– Понаблюдаем! – решил доктор и уселся в кресло в своей комнате так, чтобы видеть кушетку и окно.

Жорж спал спокойно. Незаметно для себя уснул и доктор.

Рассвет застал доктора в кресле. Протерев глаза, он вспомнил приключения ночи и первым делом подошел к кушетке.

Жорж спал тихо и спокойно, на груди у него лежала свежая пунцовая роза.

Доктор взял ее, повертел и поставил в вазочку на свой письменный стол.

– Досадно, что я не видел, как он ухитрился вылезти в окно и спуститься в сад, а что он лунатик и ходит ночью – доказательство налицо, – бормотал доктор.

Доктор оделся и тогда уже начал будить Жоржа.

– А, это вы, доктор, как я рад! – Потом поискав вокруг себя, Жорж спросил: – А где же роза?

– Какая роза?., – притворился доктор непонимающим.

– Она была, дала мне розу, вот такую же, как стоит на вашем столе, и велела снять вот их. – Он указал на четки.

– Полноте, Жорж, ни розы, ни красавицы не было. Адам я вам сегодня снотворного.

«Не говорить же ему, что он лунатик!» – подумал доктор.

– А теперь нас с вами ждут к кофе. Торопитесь.


Глава 8

День прошел, как всегда.

Вечером доктор уговорил Жоржа выпить снотворное, а сам все же решил караулить.

– Интересный субъект!

Жорж быстро заснул. Отворив окно и отдернув занавесы, доктор занял свой наблюдательный пост.

Чтобы не заснуть, как вчера, он начал курить. Дремота его одолевала, а потому клубы дыма становились все гуще и гуще.

И вот ему чудится, через сизый дым, что в соседней комнате стоит женщина, с темными волосами и розами на груди.

Хорошо рассмотреть он не может, дым клубится и перемещается, закрывая фигуру.

Что это? Она у кровати Жоржа, становится на колени, целует его…

На доктора напала слабость…

Наконец он очнулся. В комнате темно, луна уже зашла.

– Черт знает, до чего докурился! До обморока, вот дурак, – шепчет он и в то же время слышит стон Жоржа.

– Вот и парня, должно быть, закурил! – и он берет спички и зажигает свечу.

Жорж лежит на кушетке и по временам тихо стонет.

Доктор наклоняется и видит на груди, на рубашке, несколько капель крови. Тут же лежит судорожно сжатая рука, в которой крепко зажат стебель алой, свежей розы.

Доктор стоит в недоумении… опять, значит, ходил, значит, обморок мой был продолжителен! – соображает он.

А кровь на рубашке, откуда она? Ну, это просто, розы имеют шипы, – решает он.

Отобрав цветок, доктор запер окно и завалился спать.

Утром Жорж встал первым. Он был бледен, слаб и как-то рассеян. На вопросы доктора отвечал нехотя и уверял, что он вполне здоров.

Во время кофе из деревни принесли известие, что ночью опять скончался один рабочий.

Джемс и Карл Иванович всполошились и тотчас же собрались идти в деревню отнести помощь. Они просили Смита выдать ту сумму, какую назначает мистер Гарри в таких случаях.

Жорж К. попросил взять его с собою. Хотя и неохотно, но Джемс дал свое согласие.

Пошли. Дорогой не говорили, шли молча, каждый занятый своей думой.

В деревне им указали, где был покойник. Старая, покосившаяся избушка, беднота была страшная и глядела из всех углов. Усопший лежал на лавке.

– Отчего он умер? – спросил Джемс, передавая денежную помощь от владельца замка.

– Не знаю, сударь, лег здоровехонек, а не встал больше! Божья воля, – отвечала, заливаясь слезами, сестра покойного.

– У вас, конечно, есть колодец, – принесите мне, пожалуйста, воды, – сказал Карл Иванович.

Женщина вышла.

В ту же минуту Джемс и Карл Иванович бросились к покойнику и приподняли ему голову.

Они оба ничего не сказали, а Жорж, о присутствии которого они забыли, заметил:

– Да у него на шее такие же ранки, как и у меня.

– Что, у вас ранки на шее? Покажите! – властно сказал Джемс, подходя к Жоржу.

Жорж поднял голову и показал две небольшие ранки с белыми краями.

Джемс и Карл Иванович побледнели хуже мертвеца, лежащего на лавке, они стояли молча, как пораженные громом.

Их заставил очнуться приход хозяйки с водой.

Не прикоснувшись даже к кувшину, они заспешили домой.

В обратном пути в замок они ловко выспросили Жоржа об его снах и о том, как ему спится в комнате доктора.

О ранках он сообщил, что заметил их сегодня утром, что они не болят, а откуда явились, он и сам не знает.

Доктора дома уже не было, он уехал с большой компанией на рыбную ловлю и довольно далеко, верст за пятнадцать.

– Вернутся не раньше ужина, – докладывал слуга.

Карл Иванович и Джемс не запирались сегодня в библиотеку, а целый день провели с Жоржем К., не оставляя его одного ни на минуту.

Вечером к обществу неожиданно присоединился и сам хозяин дома, благодаря этому ужин прошел много веселее обыкновенного.

– Когда же вы, Карл Иванович, побалуете нас продолжением сказки о вампирах? – спросил Гарри.

Карл Иванович молчал.

– Неужели так-таки и нет никакой разгадки этой истории? – продолжал хозяин.

– И охота, тебе, Гарри, вспоминать всю эту чепуху? – перебил Джемс.

– Устроил бы ты, пока лето не прошло, Венецию на озере или сельский праздник, – добавил он, желая замять разговор о вампирах.

– А потом я опять должен буду делать визиты, – благодарю тебя, – сморщился Гарри.

– А кто тебе велит приглашать знать, ты собери деревенских красавиц, – это, пожалуй, будет еще поинтереснее, – сказал Райт.

– Вот идея, так идея! – зашумела молодежь.

Посыпались проекты, предложения… Джемс не участвовал в их обсуждении – он был доволен, что отвлек внимание общества от разговоров о вампирах.

Устройство праздника решено не откладывать в долгий ящик, а воспользоваться последними лунными ночами.

Когда все расходились по спальням, Джемс попросил у доктора разрешения зайти к нему выкурить сигару.

– Мне привезли новые, и я жду твоего мнения о них, – сказал он.

– Заходи, голубчик, я даже очень рад, но курить, извини, не буду. – Вчера я докурился до обморока, а это доктору совсем не пристало.

– Как до обморока, – удивился Джемс.

– Хуже, до видений! – ответил доктор. – Надень халат и приходи, я расскажу тебе.

– Хорошо, сейчас.


Глава 9

Жорж К. мирно спит на кушетке. Доктор и Джемс тихо беседуют в соседней комнате. Огня нет.

Комната Жоржа освещена луною, так как занавесы подняты и окно открыто. У доктора же совершенно темно, и только огонек сигары, которую курит Джемс, блестит крошечной звездочкой.

Доктор, тихонько смеясь, уже успел рассказать свое «видение» и сообщил товарищу об лунатизме Жоржа, в котором он вполне убедился.

Джемс слушал молча, не спуская глаз с Жоржа.

– Ну, что же ты скажешь? – наконец спросил доктор.

– Тише, молчи, – чуть слышно прошептал Джемс.

Наступила жуткая тишина. Не прошло и пяти минут, как Джемс притронулся к руке доктора, точно приглашая быть внимательным.

На окне, ногами в сад, сидит женщина. Кто из служанок замка смеет быть такой нахальной? – думает доктор.

Красивая головка, с высоко подобранными локонами, не напоминает ни одной из них. Женщина оборачивается – положительно такое лицо не может принадлежать служанке. Как-то легко и незаметно, и ноги женщины уже в комнате.

Она встает. Пышное платье облегает стройную фигуру, на высокой груди букет алых роз.

Вот она скользнула к кушетке, положила руку на голову Жоржа, склонилась к нему, – он тихо, болезненно застонал.

Джемс вскочил и бросился в кабинет с явным намерением схватить незнакомку.

Она поднялась и пошла к нему навстречу, раскрыв объятия.

Она была ослепительно прекрасна. Впечатление портили только губы, красные, как свежая человеческая кровь.

Джемс остолбенел. Он рассчитывал преследовать, а она сама шла к нему! Еще минута, и она обнимет его, и прильнет к нему этими красными кровавыми губами…

Жутко, и нет сил тронуться с места.

Она положила руки на плечи Джемса, но вдруг отдернула и с удивлением и с почтением на прекрасном лице прошептала:

– Простите, я не знала… я бы не осмелилась…

И она, как облако, качнулась в сторону, еще мгновение, и за окном мелькнуло ее платье и растаяло в лучах месяца.

Жалобный стон Жоржа привел в себя доктора и Джемса. Они оба подошли к кушетке.

Раскинув руки и запрокинув назад голову, лежал бедный мальчик. На шее ясно виднелись кровавые ранки, из которых еще и сейчас сочилась кровь.

Доктор хотел его разбудить, но Джемс остановил его:

– Зачем? Теперь он будет спать спокойно и безопасно.

Потом он повернул Жоржа на бок и закрыл его одеялом.

– А теперь твое мнение, доктор?

– Из твоего поведения я заключаю, что и у тебя была та же галлюцинация, что и у меня, – сказал доктор. – Это очень интересное явление. Видение…

– А это тоже видение, а не действительность? – спросил насмешливо Джемс, подымая и подавая доктору измятую и сломанную под самый корешок алую розу!


Глава 10

Назавтра Джемс собрал, как он выражался, военный совет. Совет состоял из доктора, капитана Райта, Карла Ивановича и самого Джемса.

Заранее Джемс познакомил Райта с приключениями прошедшей ночи, а от него взял разрешение рассказать о видениях в Охотничьем доме.

Совет заседал в комнатах доктора и после небольшого вступления Джемса торжественно произнес.

– Теперь вопрос, что мы должны делать? Опасность грозит каждому из нас, а главное, она грозит Гарри, нашему любимому товарищу, человеку, которому мы все так много обязаны.

– Джемми, ты хватил через край, какая опасность может грозить Гарри, он не нервная женщина, чтобы испугаться привидения из тумана, – протестовал доктор.

– Какая опасность, да самая простая, – ответил Джемс, – опасность умереть.

– Что за чепуха! – бормотал доктор.

– А ты исследовал ранки на шее Жоржа К.? Отчего они по-твоему? И опасны ли? – сыпал вопросами Джемс.

– Должен сознаться, ранки довольно странные, но отнести их к области болезней, а тем более опасных, уж, извини, не могу, – сказал доктор.

– А что ты скажешь, если у умершего на балу корнета Визе, нашего работника в замке и у трех поденщиков, умерших в деревне, были такие же ранки на шее? – продолжал Джемс.

– А кто их смотрел и кто тебе об этом сказал? – спросил доктор.

– Видели эти ранки мы сами, с Карпом Ивановичем, затем мы и на деревню ходили, чтобы проверить свои наблюдения.

– Да, мистер Джемс говорит правду, – подтвердил Карл Иванович.

– Ну, а какой вывод? – спросил доктор.

– А тот, что во всех пяти случаях смерти ранки были ее причиною и не подоспей мы вовремя, бедный Жорж К. был бы также мертв.

– Помилуй, Джемми, что ты говоришь, – вскочил доктор со своего места.

– Я утверждаю, понимаешь, ут-вер-ждаю, больше. Виконт Рено, каменщик и слесарь погибли от той же причины, – серьезно сказал Джемс, – к сожалению, я не осматривал их шеи, но уверен, что ранки и там были…

Доктор озабоченно подошел к Джемсу и положил руки на голову.

– Жару нет, – прошептал он, – и пульс нормальный.

– Не бойся, голубчик, я с ума еще не сошел и не хвораю белой горячкой, – улыбнулся Джемс.

– Ну, а если ты нормален, так говори же, черт тебя возьми, в чем тут дело, не строй из нас дураков, – разозлился доктор.

– Сиди и слушай, – приказал Джемс.

– Итак, господа, у нас и в окрестности появилась смертность и очень странная: люди умирают, заметьте, молодые и здоровые, почти внезапно и единственный признак – две маленькие ранки на шее. Ранки эти, мы с Карлом Ивановичем их осматривали, кровоточивы и с белыми краями, можно сказать, точно обсосанные. Кто-то или что-то их наносит и выпивает кровь.

Доктор сердито передернул плечами.

– Теперь вопрос, кто это? – продолжал невозмутимо Джемс. – Объяснение нам надо искать в тех письмах и дневниках, что читал нам Карл Иванович в Охотничьем доме как сказки и о которых все уже давно забыли.

– Джемми, я не могу, – не выдержал доктор, – ведь знаменитый Дневник учителя – не что иное, как бред сумасшедшего, он даже сам пишет, что на него надевали смирительную рубашку.

– Хорошо, ты прав, это сумасшедший, оставим его в стороне. Обратимся к письмам, – согласился Джемс. – Если ты их так же внимательно перечтешь, как это сделали мы с Карлом Ивановичем, ты убедишься, что подобная смертность посетила уже здешний замок. И владелец замка прямо называет, что причиной были вампиры.

Доктор опять не выдержал:

– Джемми, Джемми, помилосердствуй, в наш XX век вампиры, эти средневековые сказки!

– Да, – прервал Джемс со строгим и холодным лицом. – Я утверждаю существование вампиров в наш XX век. И эти письма не средневековые сказки, а страшная, роковая действительность.

– Один раз уже поднимал я вопрос, что письма эти писаны из здешнего замка, и был отвергнут уже по одному тому, что тогда они физически не могли бы быть в замке. – Все еще защищался доктор.

– А разве ты не помнишь, что в последнем письме говорится о приезде друга в замок? – спросил Джемс. – Что для его приезда готовится лесной дом, лежащий у подножия замковой горы, и наконец, что письма найдены Карлом Ивановичем в нашем Охотничьем доме. Не прост ли вывод, что адресат привез их с собой.

Доктор был сбит с позиции и молчал.

– Я думаю, вернее я убежден, – продолжал Джемс, – что подпись Д. означает не Джеронимо, не друга, а просто Дракулу, т. е. графа Дракулу, владельца замка.

– Но ведь у нас нет каменного гроба из Америки, ты сам говорил это, – опять возразил доктор.

– Ну и дался тебе этот гроб, а второй склеп, где похоронены только отец и мать, так называемый «новый склеп», разве он не стоит американского гроба. А обрыв, откуда видно озеро, и куда доносится вечерний звон из деревни. А дамские комнаты в Охотничьем доме, приготовленные для невесты-итальянки, помнишь: прощай мечта и несколько тысяч дукатов. А наконец, японская шкатулка, разве это не та самая шкатулка римской императрицы, что Дракула купил для своей Риты. Ведь яблоко, входя в клюв птицы, открывает крышку. Это тебе может и Райт подтвердить. Спеша, сыпал фразами Джемс.

Райт усиленно молчал и курил.

Доктор, не находя поддержки, беспомощно смотрел на всех.

Молчание прервал Карл Иванович.

– В церковном архиве, – сказал он, – в книгах о похоронах эту местность два раза постигла эпидемия с большим процентом смертности, эпидемия в свое время не была определена врачами. Первый раз это было в год смерти молодой графини Дракула, а другой раз много позднее.

– Ну, а теперь, эта эпидемия наступила в третий раз, как и почему, вопрос другой, но она наступила, опасность налицо, и мы должны, мы обязаны бороться с ней, мы должны спасти Гарри, себя, да и окрестное население вправе ждать от нас помощи, – пылко говорил Джемс.

– Все это прекрасно, Джемс, но кто же враг, – спросил доктор.

– Да говорю же вам – вампиры.

– А что такое вампир? Где он? Как с ним бороться, воля твоя, Джемми, – я не понимаю, – печально произнес доктор.


Перевод книги

– Что такое вампир, дает объяснение до некоторой степени, конечно, вот эта книга о ламиях или живых мертвецах, – сказал Джемс, указывая на книгу в старинном кожаном переплете.

– А, да, это та книга, что подарил тебе Гарри, я знаю ее, – перебил Райт.

– Да, та самая. Мы с Карлом Ивановичем, по возможности, перевели ее, говорю, по возможности, так как, надо сознаться, это чертовски трудно. Она написана старым латинским языком, с кучей специальных выражений, да и толкует о предмете, для нас и так непонятном.

– Не мертвые, как она зовет их, для нас что-то необъяснимое, ненормальное. Но самое присутствие подобной книги на письменном столе владельца замка наводит на много мыслей и говорит само за себя.

– Ну, а что ты почерпнул из этой книги, – нетерпеливо перебил доктор.

– А вот сейчас, – сказал Джемс, – только повторяю, тут много нами еще не выяснено и даже не понято.

– К делу, к делу, – торопил доктор.

– Древние ламии – это такие существа, – начал Джемс, – вернее, это умершие люди, которые могут выходить из могилы, являться живым и принимать участие в жизни. В большинстве случаев вмешательство это злобное и приносит несчастье.

«Не мертвые», вампиры, – это разновидность ламий. Они также встают из гробов и сосут живых людей.

Они могут жить века и чем дольше живут, тем становятся могущественнее. С каждой засосанной жертвой сила их растет, также растут и знания.

Они могут обращаться в некоторых животных: в кошек, в летучих мышей, в змей и т. д., могут окружать себя туманом или даже обращаться в туман. Любят лунные ночи и по лунному лучу плывут, как по реке.

Зубы у них длинные, острые, пальцы тоже длинные с острыми ногтями, дающие им возможность ползти по отвесным стенам.

Чем сильнее вампир, тем он легче усыпляет свою жертву своим взглядом или прикосновением. Самый сильный человек под взглядом такого вампира делается совершенно беспомощным, никакая храбрость тут не поможет – человек засыпает против своей воли, и тогда он верная жертва вампира.

Вампир засасывает в один, в два приема, реже в три, четыре. Первый раз самый трудный: жертва боится и сопротивляется. Зато потом это легче, больной ждет и желает прихода мучителя…

Иногда вампир влюбляется и тогда засасывание идет очень тихо, он наслаждается понемногу, сберегая дольше жизнь любимого существа.

В таких случаях жертва сама становится вампиром, в других же случаях – это редкость. Любовь всегда бывает между мужчиной и женщиной; засасывать же могут без различия пола и возраста. Но замечено, что предпочтение отдается детям и молодым людям.

Вампиры предпочитают ночи, особенно лунные, могут ходить и даже сосать и днем, но это уже более сильные или же живущие давно.

Многие животные им подчиняются, но все их чуют и боятся, особенно их ненавидят лошади и собаки, эти друзья человека. Они точно угадывают в них врагов.

Самые могущественные вампиры могут управлять до известной степени, конечно, явлениями природы, как то: ветром, тучами, туманом и т. д.

Слабая сторона всех вампиров – это та, что каждый из них должен иметь свой приют и лежать в нем в виде мертвеца в продолжение известных часов.

В эти часы они, т. е. вампиры, в свою очередь, совершенно беспомощны, а потому и стараются тщательно скрывать свое убежище и даже иметь их по нескольку.

Убежище должно быть вблизи района похождений вампира, иначе он рискует, что роковой час застигнет его вдали от убежища. Заснуть же не в своем месте крайне опасно.

Старые, опытные вампиры могут вселяться в свои портреты, но это ненадолго.

При успехе в похождениях, т. е. когда жертв достаточно, вампир молодеет и хорошеет. Только красноватый отблеск глаз и яркие, алые губы портят впечатление.

Если почему-либо вампиру приходится скрываться, как бы говоря, голодать, он бледнеет, сереет, делается мало подвижен и страшно зол.

Но все-таки он может по нескольку лет лежать прикованным к месту, – благодаря заговору и разным заклинаниям, – и все же оставаться, так сказать, живым. При первом же случае он ускользнет и вновь набросится на живых людей.

Время, когда вампир проводит в своем гробу, или, как это называется «вампирический сон», определить трудно. Или сам автор книги не знает этого вполне, или мы с Карлом Ивановичем неправильно толкуем.

Только в этом вопросе много разноречий.

Быть может, для разных местностей и для разных субъектов, т. е. для субъектов вампирической силы, оно различно.

Во всяком случае, оно вертится около восхода и захода солнца. Любимый же час вампиров – это двенадцать часов ночи.

У вампиров есть что-то вроде иерархии, они преклоняются перед сильнейшими. Но кто эти сильнейшие, опять не разберешь, в одном месте выходит даже так, что это древние боги, которым приносились человеческие кровавые жертвы.

Одно место можно перевести так: «неповиновение наказуется, или отбитие намеченной жертвы наказывается». Но как и кем, понять невозможно. Есть, вернее были, в древние времена великие кровопожиратели, перед ними склоняются все вампиры, ламии и прочие живые покойники.

Узнать вампира легче ночью, чем днем. Ночью несвоевременность и неуместность появления часто указывает на его существование. Так, например, появление молодой женщины в спальне мужчины или наоборот.

Днем умных вампиров отличить очень трудно, они отлично имитируют живых людей.

Их главный признак: они ничего не едят и не пьют. Более внимательный наблюдатель может заметить, что ни при солнечном, ни при лунном свете они не отбрасывают тени. Кроме того, вампиры большие враги зеркал. Они всегда стремятся их уничтожить. Это потому, что в зеркале не видно отражения вампира, и это выдает его".

Вот все, или почти все, что нам удалось разобрать в этой книге.

Тут много рассуждений автора, примеров, но все это несущественно.

Главные же вопросы, когда вампиры более всего беспомощны и кому подчинены, самые неясные, самые запутанные.


Глава 11

Джемс кончил и замолчал. Молчали и все остальные.

– Что же мы должны делать? – спросил доктор.

– Ясное дело, раз мы убедились в существовании вампира, мы должны найти его убежище и в часы его «вампирического сна», когда он беспомощен, уничтожить его. Это наш священный долг, – горячо проговорил Джемс.

– Ты прав, но как это сделать? – сказал Райт.

– Тут нам помогут письма графа Дракулы и еще кое-какие бумаги, мной найденные, – вмешался Карл Иванович.

– Джемми, ты уже признанный Шерлок Холмс, так подумай и скажи, что нам делать, мы будем тебя слушаться, – покорно предложил доктор.

– Спасибо за доверие, – поклонился Джемс.

– Итак, я начинаю, – сказал он, немного подумав. – Из письма Карло или графа Дракулы мы знаем, что мать его была вампиром, а следовательно, и умерла от вампира.

Кто погубил ее, сказать нелегко. Быть может, это старый слуга из Америки, исчезнувший так таинственно; быть может, покойник, привезенный под именем дедушки графа; недаром же в ночь заболевания она видела старика графа во сне, кто знает, быть может, это и не был сон. Можно предположить, что и змея имела тут свое значение. Я, по крайней мере, склонен думать, что слуга-американец и покойник в гробу – одно и то же лицо.

– Меня самого сбивает очень то, что гроб, о котором так много говорится в письмах, не существует больше. Мы с Карлом Ивановичем внимательно обыскали склеп и ничего подходящего там нет, – печально сказал Джемс.

– Во втором склепе, открытием которого мы обязаны тебе, доктор, его тоже нет.

Ты называешь «вторым склепом» тот, где я нашел мертвеца?

– Конечно, ведь в письме он прямо назван новым склепом, где похоронили графиню, и что он находится в горе.

– Мне даже кажется, ты уж прости меня, – проговорил Джемс, протягивая доктору руку, – что ты виновник появления вновь вампира.

– Что за чушь! – вскричал доктор.

– Нет, ты последи, не унимался Джемс, – ведь до твоего несчастного приключения все было спокойно, мы не слышали о смерти кого-либо, а тем более о внезапной и ничем необъяснимой, а после твоего падения они посыпались, как из рога изобилия: первый умер каменщик, унесший голову разбитой богини, а…

– Постой, постой, – перебил доктор, – ты хочешь сказать, что я открыл вход, быть может, и заговоренный (вот чушь-то я несу, – пробормотал он про себя), и выпустил вампира, но ты забываешь, мой милый, что в склепе был другой путь через скалу, через нее мог пройти не только твой вампир, но даже пролез целый человек, скелет которого мы и нашли.

– В дневнике учителя говорится о девах с озера, а так как мы, – доктор принял комическое выражение, – не верим в дев с озера, а верим в вампиров, то, значит, они были свободны и до нас.

– Не смейся, доктор, – сказал Джемс, – в дневнике сумасшедшего много ценных указаний.

– Я сопоставлял письма с дневником и пришел к такому выводу: мы читали вначале дневник учителя, а затем письма, тогда как хронологический их порядок как раз наоборот. Вначале явилась графиня-вампир, а затем уж – погиб учитель. Такой порядок подтверждается еще слугою Петро.

Молодой граф Дракула часто в своих письмах упоминает о старом Петро, из них же мы знаем, что он ушел на богомолье.

Если предположить, что он вернулся в то время, когда молодой граф с женою или невестой покинул замок хотя бы из страха перед вампирами…

Карл Иванович хотел вмешаться в разговор, но Джемс не дал ему и рта разинуть, а с азартом продолжал:

– Замок был заброшен и остался пустым, а Петро поступил в церковь звонарем, делал кресты и сажал чеснок. Это вполне логично.

Я думаю, что не ошибусь, если предположу, Что скелет, найденный нами в новом склепе, принадлежит никому иному, как бедному сумасшедшему учителю, Петру Доричу.

Его дневник обрывается на том месте, что он идет куда-то в гору на свидание, а больничная запись подтверждает исчезновение сумасшедшего и бесплодные поиски его трупа.

Скелет был одет, как сам ты, доктор, сказал, в какую-то хламиду или халат – ясно, это был больничный халат.

Про волосы ты тоже сам говорил, или обриты, или съела моль, теперь нет сомнения, были обриты, как и у всех сумасшедших.

– Гарри твоего же мнения, – перебил доктор, – он приказал похоронить скелет под именем Петра Дорича.

– Ну, вот видите, это только подтверждает, что я на правильной дороге, – сказал довольный Джемс.

– Теперь дальше…

– Ты хочешь сказать, – опять перебил доктор, – что бедняк в припадке сумасшествия забрался через расщелину в склепе, там уснул под влиянием опиума, а затем от слабости, истощения, а, быть может, и от голода и умер.

– Нет, я предполагаю несколько иначе: учитель в припадке забрался в склеп, и там наступила минута ясного сознания. Он понял не только ужас своего положения, но и ужас, который грозил всей его родной деревне. Он пожертвовал собой вампиру, но в то время употребил какие-либо меры, которые легко мог знать от старого Петро, чтобы не выпустить больше вампира, и сам, как верный сторож, остался у входа в расщелину.

– Фу, как это поэтично! – не утерпел доктор.

– Я это только предполагаю, а не утверждаю, – немного сконфузился Джемс.

– Может быть, было и так: Петро проследил учителя и заговорил выход из горы сам, я не сомневаюсь, что он мог это сделать. Результат один: выход был заговорен, а вот мы своей неосторожностью открыли другой.

– Ну, теперь выводы, – продолжал Джемс, – мы установили, что вампиры существуют, мы знаем его убежище, знаем приблизительно часы его вампирического сна, вернее говоря, его беспомощности, и мы должны его уничтожить!

– Да, уничтожить! – повторили все.

В ту же минуту раздался сильный стук и бренчание разбитого стекла.

Присутствующие невольно вскочили на ноги.

– Что это?

Оказалось, стукнула одна из створок открытого в сад окна и от сильного удара вылетели все стекла.

– Верно, от ветра, – сказал Карл Иванович.

– Помилуйте, Карл Иванович, да ни один лист в саду не шелохнется, – вскричал Джемс, – а мы попались, как глупые мальчики, нас подслушали. Итак, надо спешить.

– Сегодня же я еду в город, – заявил Джемс, – и привезу, что надо, а завтра в час заката солнца мы спустимся в склеп, откроем гроб и мы с Райтом вобьем осиновый кол в сердце прекрасной графини.

Дальше. Пока же мы должны охранять жизнь Гарри и маленького Жоржа К. Первого передадим капитану и в помощь ему предоставим доктора, а второго буду караулить я сам. Посидеть на окне в летнюю ночь очень приятно, а два-три часа сна после восхода солнца для меня совершенно достаточно. Сегодня же, во время моего отсутствия, за Жоржем понаблюдает Карл Иванович. Итак, на борьбу, господа, – закончил торжественно Джемс.

– Мы с тобой, – ответили остальные.

– Мужайтесь, мы будем победителями, – продолжал Джемс.

– Почему ты так уверен? – спросил Райт.

– Среди ночи серебристый голосок мне твердит: «Боритесь, я вам помогу», – ответил Джемс.

– Ну, а мне тайный голосок твердит: «Есть хочу!» – серьезно добавил доктор.

Все засмеялись, и настроение сразу переменилось.


Глава 12

На другой день, отказавшись под каким-то предлогом от увеселительной прогулки, Джемс с друзьями отправился к склепу. Время было за час до захода солнца.

На ступенях, у ног статуи, нашли приготовленные Джемсом инструменты: лом, кирки для отбивания кирпичей, щипцы для отвинчивания гробовой крышки, осиновый кол, фонари. Статуя была отремонтирована и стояла на своем месте, с большим трудом ее сняли, еще с большим трудом открыли подъемную дверь. Джемс с фонарем спустился первый, за ним остальные.

В склепе была полная темнота, так как расщелина в скале была тщательно заделана. Когда осветили стену, где, по словам доктора, надеялись увидеть белую мраморную доску с надписью: «Фредерик и Мария из знаменитого рода графов Дракула», то остановились пораженные.

Вместо белой мраморной доски чернело два углубления. Гробы же исчезли!

Доктор протер глаза! До сих пор на все затеянное он смотрит как на шалость школьников, теперь впервые он почувствовал холодок в сердце. Разве не сам он, своими собственными глазами, видел мраморную доску, да вот она и стоит в углу. Где же гробы? Кто и зачем мог их взять?

– Опоздали! – проговорил Джемс, и голос его сорвался.

Молча выбрались из склепа, и все привели в порядок.

Все как-то почувствовали нешуточность предприятия и невольно молчали.

Первым очнулся Джемс.

– Вперед наука, не говорить в таких местах, где легко могут подслушать, лучше всего говорить на закате солнца, как сейчас.

Дело осложнилось, приходится искать.

– Странно, однако, то, что без ведома Гарри такие вещи не делаются, а прежде он не имел от нас секретов, все его распоряжения были нам известны, – задумчиво прошептал доктор.

– А главное то, если он умолчал, то спрашивать его нетактично, да и чем объяснить, что мы спускались в склеп, – прибавил Джемс.

– Стойте, тут без Смита не обошлось, а я его приструню, – оживился Джемс…

Но Джемс ошибся. На этот раз и дело оказалось не так просто.

Смит был занят устройством ночного праздника на озере и пропадал по целым дням.

Наконец Джемс поймал его. Но на окольные вопросы управляющий отвечал или уклончиво, или шутливо, а на прямой запрос серьезно сказал:

– Обратитесь к мистеру Гарри, я же ничего сказать не могу. Джемс сообщил свою неудачу товарищам, и было решено пока молчать.


Глава 13

Карл Иванович принес Джемсу пачку бумаг: тут были большие листы в виде писем, были небрежно оторванные полулистики и клочки, сложенные треугольником, как складывают маленькие записочки.

– Это я собрал по столам в Охотничьем доме, – сказал старик, – как по почерку, так и по подписи на некоторых они писаны молодым графом Дракулой и, видимо, посылались его другу в лесной дом. Тут много пустых, вроде приглашения к чаю или завтраку, но, как кажется, есть и интересные. Вот, мистер Джемс, посмотрите их, вот хотя бы этот.

Это был большой, кругом исписанный лист, даты на нем не было.

Джемс начал читать про себя:

«Прежде всего я должен поблагодарить и извиниться перед тобой, мой дорогой, вместо отдыха и спокойных занятий я втянул тебя в наши печали и заботы. Но что поделаешь? Трагическая смерть Франчески выбила нас из колеи, и Рита совсем не спит по ночам.

    Мой старик посоветовал перемену места. Вот и пригодились отделанные комнаты! Надо прислать только, так сказать, „текущий инвентарь“ из кружев, лент, цветов и т. п. Лючия обещала все это устроить. Уж извини, знаю, что вашему брату, ученым, бабы одна помеха.

    Надеюсь переселение народов будет недолгим, как только Рита оправится, я переведу ее обратно в замок, и при этом переменю помещение, чтобы ничего не напоминало ей о ужасах, которые она пережила.

    Мне до сих пор не удалось тебя спросить, что ты думаешь об этом случае и как ты объяснишь все происшествие?

    Старик мой все, конечно, толкует в духе вампиризма, но с тех пор, как ты меня образумил и доказал ненормальность его умственных способностей, я с ним согласиться не могу, а все же во всей истории есть что-то ненормальное, нелогичное, так сказать…

    Почему, например, умершую Франческу нашли у кровати Риты на полу, волосы и весь ночной туалет в полном беспорядке, точно она выдержала борьбу перед смертью. На лице и груди ссадины и синяки.

    Можно подумать, что кто-то нечеловечески сильный раздавил или задушил ее, как муху. Заметил ты, что в ее мертвых, широко открытых глазах застыл ужас, а губы сжаты с какой-то решимостью.

    С нее можно бы написать мученицу первых веков христианства или портрет человека, „положившего жизнь свою за други своя“.

    Если она погибла в борьбе, то с кем и за кого? Эту тайну она унесла с собой в могилу.

    Я забыл попросить тебя не расспрашивать Риту об этой ужасной ночи. Ясно, она пережила что-то страшное, но не хочет или не может сказать. При малейшем намеке она бледнеет и трясется.

    Представь, если Франческа была больна и в припадке билась у ее постели. Тут и более крепкий человек, чем Рита, может впасть в обморок.

    Да, я, кажется, никогда в жизни не забуду того ужасного крика, когда она очнулась и увидела труп у своих ног.

    Старик убежден, несмотря на то, что в окрестности все спокойно, что смерть Франчески дело рук вампира.

    Он убил ее, буквально убил, а не засосал за то, что она помешала ему наслаждаться кровью, а быть может, и любовью Риты.

    По мнению моего старика, бедная девушка погибла, защищая свою подругу.

    Конечно, Рита многое могла бы тут выяснить, но я еще раз убедительно прошу тебя не расспрашивать ее. Пусть она сначала успокоится. А твое личное мнение я бы очень и очень хотел знать.

    Распорядись, голубчик, поставить кушетку посредине комнаты, около столик или этажерку для цветов и книг.

    Букет розанов каждое утро я уже распорядился доставлять к вам.

    Любимая канарейка Риты также прибудет в лесной дом, и я боюсь, что эта певунья обеспокоит тебя больше, чем моя бедная, бледная голубка. Она стала такая молчаливая и печальная. О свадьбе я не смею и заикнуться.

    И скучно же мне будет одному!

    Утешусь тем, что большую часть дня буду проводить у вас.

    Сегодня свежо. Распорядись протопить печи и даже камин. До завтра.

        Д.»


– А вот и еще, – протянул Карл Иванович другой листок. 


        «Конечно, – снова читал Джемс, – я далек от мысли считать свою беседу такой же интересною, как твоя. Ты ведь великий ученый! А все же, говоря правду, мне неприятно видеть, что Рита, моя невеста, отдает тебе такое предпочтение. Как-никак, а мое положение становится смешным.

    Пока Рита жила в лесном доме, мне ваши отношения в глаза не бросались, все было как-то естественно.
    Не замечал, что ли, я их… или их правда не было. После своей летаргии или обморока, как хочешь назови, Рита страшно переменилась.

    У нее каждый день новые капризы: три или четыре часа во время заката солнца она сидит одна, да притом еще тщательно запирается.

    Обедать и завтракать со всеми она также отказалась. Ей подают отдельно, в ее комнате, и я часто вижу, что блюда уносят почти нетронутыми. Она наотрез отказалась, чтобы Лючия жила около нее. „Будет с меня и одной Цецилии“, – говорит она, не соображая, как она этим обижает бедную девочку.

    Несмотря на эти ненормальности, Рита заметно поправилась: бледность и вялость исчезли, она также свежа и розова, как розы на ее груди.

    Даже смерть одного за другим обоих итальянских лакеев, что сама же она привезла из Венеции, не произвела на нее никакого впечатления. И в том и в другом случае она только пожала плечами и отказалась сопровождать гробы на кладбище.

    Ожидая тебя или собираясь в лесной дом, она еще больше оживляется, глаза ее сияют.
    Со мной она холодно-вежлива, несмотря на то, что я исполняю все ее желания.

    Даже исполнил такое безрассудство, как оставил гроб посредине капеллы. Она к нему питает какую-то болезненную нежность и навещает его по нескольку раз в день.

    Когда она очнулась после летаргии и я сообщил ей, что мы считали ее умершей, заперли ее кабинет-салон и решили никогда туда не входить… и что в горе мы забыли взять оттуда канарейку и что теперь, когда все кончилось так хорошо, надо спешить спасти птичку.

    Она холодно отвечала:
    – К чему, оставь все по-старому.
    Вообще я перестал ее понимать. Да и будь на твоем месте другой мужчина, дело много бы обострилось и не ручаюсь, чем бы кончилось. Тебе же я верю и думаю…»


– Конца нет, – сказал Карл Иванович, видя, что Джемс вертит листок в разные стороны.

Затем Джемс взял первый попавшийся листик и прочел:

    «Мне несказанно жаль, но я никак не могу быть сегодня у вас, мои милые. Альф, прошу тебя понаблюдай, чтобы хорошо натопили комнаты Риты и чтобы она сама не снимала теплой шали.

    Она такая бледная и слабая, что у меня сердце обливается кровью.

    Вчера я даже не решился попросить ее спеть.

    На все мои вопросы твердит одно, что здорова, а „только очень холодно у вас в горах“. Доктора по-прежнему не хочет видеть.

    Вот счастливая неожиданность, только что хотел отправить эту записку, как получил посылку из Парижа: прекрасную, теплую накидку.

    Закутай в нее Риту… Ну, право, хоть поздно, и на 1/4 часа, а я приеду, мне кажется, что красный плюш выгодно оттенит ее черные волосы и оживит бледное лицо. Кланяюсь.

        Д.»

Прочитав письма, Джемс обратился к Карлу Ивановичу и спросил:

– А что вы сами думаете об этих письмах?

– Мне кажется, мистер, что вы ошиблись, предполагая, что граф Дракула выехал из замка. Скорее можно предположить, что друг его Альф приехал в лесной дом и почему-то туда же переселилась и невеста Рита.

– Причиной могла послужить смерть мадемуазель Франчески. Граф Дракула остался в замке и очень заботился о своей невесте. В этой куче записок часто говорится то о том, чтобы хорошо топить комнаты, то о перестановке чего-либо из мебели; высказываются заботы о свежих цветах, новых книгах, нотах и т. д.

Комнаты несомненно те две, что и посейчас стоят нетронутыми в Охотничьем доме. Даже красная плюшевая накидка, о которой вы читали в последнем письме, лежит до сих пор в ногах кушетки, той самой, что граф просит выдвинуть на середину комнаты.

– Вы совершенно правы, Карл Иванович, я и сам оставил мысли о том, что граф покинул замок. Но что сталось с ним и другими. Здесь говорится о смерти Франчески и двух итальянских лакеев, значит, дух смерти царил в замке, но не все же поголовно перемерли?

– А вы обратили внимание, что в письмах упоминается о летаргическом сне мадемуазель Риты? – ответил Карл Иванович вопросом на вопрос.

– Это что-то совсем смутное и непонятное, – сказал Джемс.

– Если вы перечтете весь ворох этих записок, как перечел их я, – продолжал Карл Иванович, – то, наверное, придете к тому же заключению, что и я, а именно: невеста была переселена из замка в лесной дом и занимала там известные уже вам комнаты. Она все хворала: бледнела и слабела и, наконец, впала в летаргический сон настолько сильный, что он был принят за смерть. Ее одели в любимые ею вещи, положили в гроб и отнесли в замок. Комнаты, где она жила, закрыли, чтоб никогда в них не входить, особенно ту, в которой она умерла, т. е. ее кабинет-салон. Единственная дверь и та была скрыта шкапом.

Впопыхах там забыли канарейку, скелет которой мы и видели в клетке, а также и букет полевых цветов в серебряной вазе. Красная, плюшевая накидка, лютня и пр. все осталось на своих местах.

Надо предположить, что покойница очнулась в замке и начала быстро оправляться после болезни. Граф пишет: «Она свежа, как роза». «Рита порозовела, и слабость прошла» и т. д. Но в то же время она изменилась характером: сделалась своенравна и капризна, а главное, влюбилась в друга своего жениха.

Граф сильно ее ревнует и неоднократно выражает своему другу негодование и обиду.

Дальше события становятся более спутанными, видимо, между графом и его другом произошел разрыв.

Письма заменились записками сухими и короткими, а потом и совсем прекратились.

Карл Иванович замолчал.

– Браво, Карл Иванович, – вскричал Джемс, – я так рад, что ваши предположения совпадают с моими выводами. Это гарантия правды. Ну, а дальше, что вы думаете?

– Дальше я думаю, – продолжал Карл Иванович, – что для замка наступила тяжелая пора, смертность как в нем, так и в окрестности сильно увеличилась.

Об этом говорят приходно-расходные книги замка, где на каждой странице есть расходы на похороны, а также и церковные записи в архиве церкви.

Мадемуазель Лючия так же умерла, как и Франческа, – похороны той и другой стоили больше 1000 гульденов.

Гроб для мадемуазель Риты стоил тоже очень дорого, но расходов на похороны я не нашел.

– Но куда же делись граф, Рита и друг Альф, не говоря об остальных? – перебил нетерпеливо Джемс.

– Эти вопросы, к сожалению, остаются для меня невыясненными, – печально сказал Карл Иванович. – Я разобрал и перечел все, что нашел в столах и шкафах замка и Охотничьего дома. Я перебрал и перетряс все книги и бумаги.

– Правда, в божнице Охотничьего дома лежит старая библия, ее я не трогал, да в ней, наверное, ничего и нет, – закончил старик.

– Постойте, есть еще письменный документ, – вдруг сорвался с места Джемс, – я предполагаю, что это дневник Риты.

– Что вы, где же он? – заволновался, в свою очередь. Карл Иванович.

– Я его вам достану, он у Гарри, только, наверное, он написан по-итальянски, – грустно добавил Джемс.

– Это ничего не значит, я немного знаю итальянский язык, – сказал Карл Иванович, – и с помощью словаря сделаю вам перевод. Завтра праздник на озере, и я вот и займусь переводом, благо, в замке никого не останется и я буду вполне свободен.

Джемс от души поблагодарил Карла Ивановича и пошел добывать ту тоненькую тетрадочку, что он видел в день маскарада в японской шкатулке с драгоценностями. Он был уверен, что это дневник невесты графа Дракулы и что в нем могут быть полезные сведения.


Праздник на озере

Праздник на озере возбудил общее любопытство и породил кучу разговоров.

Приготовления шли на широкую ногу: весь берег был покрыт сетью лампочек, фонарей и факелов.

Заготовлены смоляные бочки, бенгальские огни, несмотря на то, что ожидался лунный вечер, вернее ночь, так как луна всходила поздно.

Были раскинуты палатки для отдыха и для буфетов, также приготовили сухую площадку для танцев.

Площадку окружили столиками и стульями для желающих любоваться танцами. Тут же около, на возвышении, поставили бочку пива и над всем протянули веревки с маленькими флагами, как это делают китайцы в день праздника фонарей.

Приглашений не было.

Все, кто желал, могли явиться.

Хозяин и его гости хотели надеть охотничьи костюмы и тем придать празднику вид простоты.

Нечего говорить, что большинство костюмов было специально заказано к этому дню.

В день праздника молодежь шумно волновалась и весело готовилась к вечеру.

Жорж К., совершенно здоровый, не отставал от других.

Сам Гарри тоже внимательно осматривал свой костюм и был как-то шумливо и нервно настроен, что, конечно, не укрылось от наблюдательных глаз доктора.

– А Гарри-то нервничает и точно чего ждет, – сказал он Джемсу.

– Не чего, а кого-то, – пробурчал Джемс. – Свою голубую красавицу, – добавил он.

– Послушай, капитан, – обратился он потом к Райту, – прошу тебя, заклинаю, не отходи от Гарри, береги его, у меня так болит сердце, точно перед большой бедой.

Помнишь ли ты ту ночь, когда мы ползли с тобой в лагерь команчей, поверишь ли, мне тогда было легче на душе, чем сегодня. За каждым кустом, за каждым камнем там можно было ожидать врага, но там знал, что это за враг, а здесь?

Какой-то туман или женщины из тумана! Бр… бр…


Глава 14

Праздник в полном разгаре.

Целые толпы народа прогуливаются по берегу озера.

Тут и представительницы города в изящных летних платьях, тут и деревенские красавицы в своих поэтических национальных костюмах. И не одна городская дама втайне завидует густым, черным косам или прекрасному цвету лица какой-нибудь поселянки.

Два оркестра музыки не умолкают, и танец следует за танцем. Только вместо черных лансье и контрдансов здесь гремит залихватская венгерка или чардаш.

Кавалеры весело вертят своих дам, а не прикасаются к ним, как к фарфоровым куклам, точно боясь ежеминутно их разбить.

Для отдыха повсюду разбросаны садовые скамейки. Они не только стоят на освещенных площадках, но и ютятся в тени леса.

Все озеро, опоясанное кругом лентой разноцветных фонарей и лампочек, чудесно блестит, переливаясь всеми цветами радуги. Белые ненюфары под цветным освещением кажутся таинственной, небывалой красы. Это какие-то волшебные не то цветы, не то бабочки.

Широкие прогалины залиты лунным светом. Вся прелесть картины в освещении и в переходах от света к тени и даже мраку под старыми соснами.

Молодой хозяин, в новом изящном, полуохотничьем костюме, который хорошо обрисовывает его мужественную фигуру, со всеми равно любезен и никому не отдает предпочтения. Тихо переходит он от группы к группе и идет все дальше и дальше, точно ищет кого.

За ним, как тень, следует Райт.

Джемс такой же тенью идет за Жоржем К., но это много труднее.

Жорж веселится, он танцует без устали и каждую из своих дам увлекает под тень деревьев, чтобы наговорить любезностей, а если счастье поможет, то и сорвать поцелуй.

Джемс утомился, бегая за мальчиком, и ему начинает приходить в голову: уж не ошибся ли он? Не прав ли доктор, называя его сумасбродом? И желание оставить свой пост усиливается и усиливается, и вот он перестает, как раньше, не спускать глаз с Жоржа.

«Довольно!» – наконец решает он и, помимо воли, еще в последний раз взглядывает в сторону Жоржа.

«Что это?» Жорж выходит из-под тени деревьев под руку с молодой дамой. На ней летнее легкое платье, несколько старомодного фасона, черные локоны подобраны под большой гребень, на груди пара пунцовых роз.

В наряде и прическе нет ничего особенного, вот разве розы? Джемс знает, что таких роз нет в окрестности, но они есть в оранжерее замка.

Кто же их обладательница?

В замке у них нет такой женщины, значит, она из города или деревни, но откуда тогда она взяла розы? Гарри так их бережет.

«Кто-нибудь из молодежи стащил», – решает Джемс, но сердце его усиленно бьется, апатии и усталости как не бывало.

«Ведь я видел ее», – проносится у него в голове, и он старается при неровном освещении всмотреться в черты дамы.

«Это она, голубая красавица бала», – решает наконец Джемс.

Между тем Жорж К. весело с ней танцует и, видимо, сильно увлечен. Они во время танца несколько раз проходят мимо Джемса, и тот ясно различает знакомый запах лаванды.

«Она», несомненно «она», – шепчет он.

И, чтобы не спугнуть парочку, Джемс прячется в тени деревьев.

Жорж уговаривает свою даму пройтись по лесу, но для этого надо пересечь площадку, освещенную луной. Дама не решается.

«Ага, – думает Джемс, – боится, что могут заметить, что от нее не будет тени».

Жорж упрашивает. Дама оглядывается кругом и, видя, что никто за ними не следит, соглашается. Они быстро переходят освещенное место. И Джемс с ужасом видит, что он не ошибся; от Жоржа тянется длинная черная тень, от дамы нет ничего!

– Вампир.

И как не был Джемс готов к этому выводу, на минуту он потерял способность двинуться с места.

В это время Жорж и его дама скрылись в лесу. Джемс бросился за ними, но минутной остановки было достаточно, чтобы он потерял их из виду.

Только опушка леса была освещена, внутри же царил мрак.

Обежав кругом, он несколько раз окликнул Жоржа по имени.

Жуткая тишина.

Джемс снова выскочил на освещенную площадку. Никого. Тут же он сообразил, что, конечно, вампир не пойдет на свет, а увлечет свою жертву в темноту.

Тогда он бросается опять в лес. Тихо, угрюмо стоят старые сосны, и только издалека долетают звуки вальса.

«Опоздаю, опоздаю!» – молотом стучит в голове Джемса. Что делать? Он бросается к палатке управляющего и требует людей и фонарей. Он забыл, что может всех напугать и испортить праздник; забыл, что может рассердить и самого Гарри.

– Опоздаю, опоздаю! – твердит он и, не дождавшись помощи, опять бежит к роковому месту.

Джемс предполагал, что лес с этого места непрерывно идет в гору, и с ужасом думал, где и как он будет искать Жоржа.

Оказалось же, что это не лес, а только еще перелесок, за которым расстилается вновь освещенная поляна, и поляна подходила к самой подошве замковой горы.

«Слава Богу, я ошибся, это другая сторона озера, легче будет искать, – мелькает в голове Джемса. – Да вот и они».

Правда, ему навстречу по поляне двигаются две фигуры, но это не Жорж К., а две женщины. Одна из них, с черными локонами, несомненно давнишняя дама Жоржа, а кто же другая?

Светлая блондинка, в легком старомодном платье.

Они идут обнявшись и представляют собою картину, достойную кисти Греза.

Удовлетворенное счастье сияет в их взорах и придает их лицам какой-то ослепительный блеск. Они сказочно хороши.

Джемс забыл и Жоржа К. и свои заботы о нем, он видит только двух обольстительно прекрасных женщин!

Кровь его горит, сердце бьется любовью. Но это продолжается мгновение, честная натура и светлый логический ум берут перевес над молодой, бурливой кровью.

Он уже не замечает больше сияющих лиц красавиц, а с ужасом видит, что обе фигуры при свете месяца не дают ни малейшей тени!

Значит, и вторая тоже вампир!

«Боже, что же делать? Их целое гнездо» – проносится в его голове.

«Гибель, гибель нам всем!» Ноги Джемса подкашиваются, страшная слабость овладевает им, и он падает к ногам подошедших красавиц.

«Смерть» – последнее, что мелькает в его уме, и он теряет сознание…


Глава 15

Звуки вальса все еще несутся над озером, но лампочки и фонари начинают гаснуть. Смоляные бочки и бенгальские огни тоже сожжены, да и незачем, рассвет уже наступил, скоро взойдет солнце. Большая половина гостей уже покинула роскошный праздник.

Гарри, бледный и усталый, сидит на берегу озера и разочарованно смотрит на остатки пиршества.

Райт, хмурый, стоит около.

– Ну, что, капитан, доволен ли ты? Поймал ли красивую рыбку? И где Джемс, неужели все еще волочится за юбками? – спрашивает Гарри.

– Джемс меня озабочивает, его не могут найти, – отвечает Райт.

– Что за пустяки, не похитила же его какая-нибудь горная фея? – вяло улыбается Гарри.

Вдруг перед ним является фигура управляющего Смита. Он бледен, как полотно, и едва может выговорить:

– Мистер Гарри, у нас несчастье: нашли мертвым мистера Жоржа К.

– Что! – вскрикивает Райт, – а где же мистер Джемс, где он? – и капитан, точно помешанный, бросается прочь.

В то же время к Гарри подходят слуги, тихонько неся на ковре труп молодого Жоржа К.

Они кладут его на главную площадку, приготовленную для танцев.

– Доктора, скорее доктора, – кричит Гарри и сам наклоняется над покойником.

Лицо молодого человека спокойно и выражает счастье. Следов борьбы не видно, даже на отвороте охотничьей куртки сохранились две пунцовые, слегка помятые розы.

– Кто мог ему их дать? Это несомненно розы моей оранжереи, – строго спрашивает хозяин.

– Разве вы забыли, Смит, что я строго запретил их рвать?

– Разве я когда-нибудь осмеливаюсь забывать ваши распоряжения, мистер Гарри.

– Даже ключ от оранжереи у меня с собой, – прибавил Смит.

– Странно. Но что это за шум?

На опушке леса толпился народ и раздавались крики ужаса.

Оттуда что-то несли. Еще покойник, еще труп!

Капитан Райт, быстро переходивший поляну, застыл от страха.

– Неужели это Джемми, любимый, дорогой товарищ!

Еще сегодня вечером его томило предчувствие, но он боялся не за себя, а за других!

– Господи, Джемми, Джемми, – и слезы выступили на суровые глаза Райта.

Он бросился бегом через поляну, заросшую довольно высокой травой.

Между тем печальное шествие подошло, и на ковер рядом с Жоржем К. опустили другой труп, но это не был труп Джемса.

Это был молодой мальчик лет пятнадцати-шестнадцати, никому неизвестный, а судя по костюму, городской ремесленник.

Все столпились кругом, не зная, что начать. Капитан Райт, бежавший по траве, вдруг за что-то запнулся и упал.

Быстро вскочив на ноги, он невольно посмотрел на предмет, послуживший к его падению.

Райт не верил своим глазам: перед ним лежал Джемс.

Там несут Джемса и тут лежит Джемс! Да от этого можно с ума сойти.

Не раздумывая, Райт поднимает труп Джемса, кладет его на плечо и идет к танцевальной площадке и, там не говоря ни слова, опускает его рядом с Жоржем К.

Вопль отчаяния проносится по толпе.

Затем все, кому возможно, бросаются бежать, наскоро усаживаются на экипажи, на верховых лошадей, а то улепетывают на своих двоих. Панический страх напал на всех. Между криками отчаяния слышатся угрозы по адресу Гарри.

Скоро близ Гарри осталась небольшая кучка друзей и несколько самых близких слуг.

Взошедшее солнце осветило необычайную картину: неубранные ковры, разноцветные флаги, гирлянды; на полу ленты, цветы, золотые и серебряные звезды и другие принадлежности котильона. На столах недопитые кружки пива, вина, дамские веера, перчатки.

Все говорило о жизни и радости, и вот тут же эти три страшных трупа!

Они молоды, прекрасны и неподвижны.

Бледные, заострившиеся черты лица с открытыми неподвижными глазами, в которых играет луч солнца, наводят на окружающих холодный ужас. Все стоят молча, опустив руки и головы. Полная растерянность.

Но вот прибыл доктор, уехавший уже давно в замок. Он сразу принял на себя команду над слугами, потерявшими от страха головы.

– Скорее, как можно скорее, несите в замок, быть может, можно еще помочь, – властно кричит он. – Да торопитесь!

Все бросились исполнять его приказание. Трупы подняли, и печальная процессия с тремя мертвецами начала тихо подниматься в гору.

Гарри сурово молчал. Отчаянию капитана Райта не было предела…

Доктор уехал вперед и с помощью своего слуги уже все приготовил к встрече и осмотру тела.

Жорж К. и мастеровой из города несомненно были мертвы. Потихоньку от слуг доктор указал Райту на красные ранки на шее покойников и прошептал:

– А ведь Джемс-то был прав!

Перейдя к трупу Джемса, доктор прежде всего осмотрел его шею, на ней не было и признака зловещих, красных пятен. На теле также не нашли знаков насилия. Только знак голубого лотоса, на левом плече, выступал ярко и в то же время нежно, точно мерцал.

– Тут глубокий обморок с примесью гипноза, – сказал доктор, – есть надежда; помоги, Райт.

После долгих усилий Джемс пришел в себя, его уложили в теплую постель, и Райт, как верная собака, сел его сторожить.

Между тем в замке все еще царил переполох. Последние гости и большинство слуг спешно укладывали свои вещи, торопясь до ночи выехать из замка.

Смит кричал и ругался на всех европейских языках, но ничего не помогало. Заставить слуг привести покойников в порядок стоило ему немало труда.

Гарри затворился в кабинете и даже не вышел откланяться гостям.


Глава 16

Настал вечер. Джемс после крепкого сна совершенно оправился и просил позвать к себе Карла Ивановича.

– Ну что, прочли? – был его первый вопрос.

– Да, мистер, и это так печально, что трудно не плакать. Несчастная, несчастная мадемуазель Рита, – и Карл Иванович грустно опустил голову.

– Она погибла от вампира, знала, отчего погибает, и не смела никому сказать, и в этом был ужас ее положения.

– Не жалейте о ней. Карл Иванович, это она сама вампир, это она погубила Жоржа К. Теперь мне ясно, почему лицо голубой красавицы на балу и вчерашней танцорки показалось мне знакомым. Я видел эти черты в портретной семейной галерее графов Дракула. Это портрет молодой невесты-итальянки в белом атласном платье с воротником фасона Медичи. Этот-то воротник и сбил меня с толку, он-то и придал другое выражение лицу красавицы.

Теперь же я убежден, что это она, повторяю, она виновница смерти Жоржа, – горячо проговорил Джемс.

– Не ошибитесь, мистер, мадемуазель Рита – это такое милое, доброе существо, да вот извольте прочесть вам ее записки, они не длинные, – предложил Карл Иванович.

– Хорошо. Читайте.


Дневник Риты

«До сих пор жизнь моя была не жизнь, а чудная сказка, – начал Карл Иванович. – Я как Золушка нашла своего принца. Но только мой Карло красивее, добрее, богаче и лучше всех принцев мира.

Его замок, мой замок, стоит на высокой горе, кругом сад, а в нем цветов, цветов, мои милые, алые розы! Чудные, роскошные… я их люблю и теперь, несмотря на то, что украшений у меня много, но по-прежнему – одни розы.

А все это Карло. Он, кажется, хочет скупить весь мир для меня! Милый, дорогой Карло, я люблю тебя не за подарки, а за тебя самого. Какое счастье прислониться головой к его груди.

Вот и тогда вечером он долго стоял у моего окна, и мы вместе смотрели на луну. Мне и в голову не приходило, что это последний раз, что уже потом будет не то.

Что же случилось? Что? Я и сама не знаю. Но я не та, и все не то.

Ночью из открытого окна подуло холодом, Лючия и Франческа уверяют, что ночь была жаркая, но это не так, из окна дуло холодом, каким-то мертвым холодом. И я укуталась в шаль и закрыла глаза.

И вот мне чувствуется, что я не одна в комнате, но в то же время я не могу открыть глаз.

Кто-то приближается, неужели вернулся Карло… И вот как ни странно, а сквозь закрытые веки я вижу: от окна к кровати подходит господин. Это не Карло, а совсем незнакомый мужчина.

Он высокого роста, худой, в черном бархате, глаза его горят, а губы тонкие, злые, крепко сжаты. Он страшно бледен.

Кто он?

В нем есть семейные черты предков Карло, но он не из них; я знаю хорошо все семейные портреты, а его там нет.

Чем он пристальнее смотрит на меня, тем мне становится страшнее и холоднее. Я слышу, но не ушами, а сердцем: „Ты моя избранница, я люблю тебя“. От страха я теряю сознание…

От солнечного луча я проснулась. Все тихо, в комнате никого.

Что за странный сон. Ощущение холода осталось и до сих пор, да шею неприятно саднивеет: это от двух маленьких ранок, и как я могла так сильно себя уколоть? Правда, сердоликовая булавка очень острая…

За кофе я хотела рассказать Карло свой сон. Но прежде чем открыла рот, ясно услышала: „Не смей!“ Я растерялась, а тут Карло начал приставать, почему я такая бледная, а кормилица жаловаться ему, что я стону по ночам.

Тут, конечно, на меня напустились с расспросами, советами, а когда я сказала про ранки на шее, то Карло побледнел, как полотно.

Отчего это? Разве они опасны?

Он и другие думают, что я простудилась, когда осматривали склеп. Правда, там было довольно сыро, а моя вина в том, что я прислонилась к каменному гробу, и из камня холод точно вошел в меня и охватил всю.

Я как-то принадлежу ему.

И вот с той несчастной ночи я утратила свой покой и счастье.

Днем я зябну, а при наступлении ночи, особенно когда светит луна, я начинаю страстно желать и ждать. Кого, что? Первое время я даже не давала себе в этом отчета, а теперь я знаю, знаю, я жду „его“.

Того страшного, черного, чужого. Он требует, чтобы я ждала его, ему тогда легче приходить, и я жду и зову.

Кто он, не знаю, боюсь его, ненавижу… и жду. Он входит как властелин, обнимает, ласкает меня, шепчет: „Твоя любовь вернула мне молодость и жизнь“…

И правда, он помолодел на вид: розовый, губы красные, но… стало еще противнее.

Все вокруг колышется, и я каждый раз замираю, и чем кончается, и как он уходит – я не знаю.

Вероятно, у меня какая-нибудь болезнь. Карло хотел позвать доктора, но я не смею: „он“ рассердится.

Ранки у меня на шее не только не заживают, а становятся шире и выглядят неприятно. Приходится закрывать их бантами и кружевами.

Сейчас новолуние, ночи темные, и „он“ вот уже несколько дней не был у меня.

Я точно начинаю приходить в себя после обморока: не могу еще хорошо отличить, что было и что казалось мне.

Одно сознаю ясно: мне грозит опасность или от него, если он существует, или от сумасшествия, если он не существует.

Надо сказать Карло, а он, как назло, уехал в город на один день и вот не едет. Что-то его там задержало.

Я становлюсь все спокойнее, ранки мои подживают быстро.

Надо скорее, скорее принимать меры, а Карло нет и нет!

Сегодня я прямо счастлива, нашла свой молитвенник, мою милую, черненькую книжечку, а то он затерялся, и без него молитвы как-то выскочили у меня из памяти.

Теперь я не боюсь тебя, черный призрак! Франческа обещала мне каждый вечер читать вечерние молитвы.

Я ей сказала, что мне видится черный человек, и она уверена, что ни одно привидение не устоит от молитв св. Антония. Как хорошо. А Карло все не едет.

Луна все прибывает, и скоро полнолуние. Уверенность и спокойствие испаряются, а ожидание и желание вновь насладиться покачиванием в лучах месяца все нарастают. Серебряные волны плывут, и ты точно летишь, летишь, а он тут рядом, ненавидимый и желанный.

Нет, я переломлю себя и не дам ему повода явиться вновь.

Мой молитвенник всегда со мною, нужно подтянуть нервы, достаточно галлюцинаций…

Франческа каждую ночь сидит у моего изголовья, и мы много с ней беседуем…

Карло вернулся. Он очень похудел и осунулся; верно, есть заботы, которые он скрывает от меня. Неужели же я буду наваливать на него новые. Да тем более, что все прошло.

С Карло приехал смешной старичонка, друг его отца. Он всячески за мной ухаживает, расшаркивается, расспрашивает, точно влюбленный рыцарь. Забавный.

На шее он носит на черном шнурке какой-то смешной значок, точно два треугольника. Когда я его спросила:

– Что это?

Он важно ответил:

– Это сударыня, пентаграмма, знак для заклинания злых духов.

Мне очень хотелось попросить этот значок себе, ноя не посмела. Попрошу Карло заказать мне такой же.

На днях ждем друга Карло, из Нюрнберга. Ему готовят лесной дом.

Карло говорит, что он страшно ученый, не любит общества и особенно женского.

Я так и не успела побывать в лесном доме, хотя там для меня были приготовлены две комнаты: а теперь и совсем будет нельзя: Карло не пустит, он принимает все меры, чтобы не беспокоили его ученого Друга…

Кончено. Наступило полнолуние, он пришел и взял мою душу.

На мое несчастье, в эту ночь у Франчески болела голова и она рано ушла спать. У меня нет сил сопротивляться. Да и он не призрак, а существует, понимаете, су-ще-ству-ет! Он ложится мне на грудь, и тихо, тихо пьет мою кровь, мою жизнь. Ранки на шее опять стали большие, с белыми обсосанными краями.

Я опять не смею выйти из-под его воли, просить помощи у Карло. Да и ласкать моего жениха он строго запретил мне. Он страшно ревнив.

– Свадьбы не бывать, – говорил он.

Чем же это кончится, что дальше… О ужас, ужас, это случилось вчера ночью! Мы сидели в саду, и я почувствовала, что он приближается и скорее поспешила в свою комнату. Впопыхах я забыла замкнуть дверь в комнату Франчески.

Он скоро вошел и припал к моей шее. Застонала ли я, или по чему другому, но Франческа вошла в комнату.

Я видела, как она бросилась на него и вцепилась ему в плечи.

Какая это была ужасная борьба!

Франческа билась за меня, как исступленная, волосы у ней распустились, рубашка разорвалась, но она ничего не помнила, да где же ей было справиться, он силен, страшно силен и так удивительно, что она так долго сопротивлялась.

Я думаю, ей помогли освещенные четки на груди, потому что в ту минуту, как они рассыпались, она упала мертвая…

Он тоже исчез…

Для меня наступил мрак… долго ли, не знаю.

Я очнулась на руках Карло, а Франчески в комнате не было…

От меня они хотят скрыть ее смерть! Даже забавно, если б они знали, что я знаю…

Карло хочет, чтобы я переехала в лесной дом. Я согласна, почему нет?

Кто знает, не тут ли мое спасение. Уйду от него подальше, не буду его ждать, и, быть может, он забудет обо мне.

Ученый друг Карло совсем не такой старый и угрюмый, как говорил Карло. Охотно приглашает меня в „его лесной дом“…

Я погибла, окончательно погибла. Я думала найти в лесном доме пристанище, скрыться… и что же… Боже мой, Боже мой, попала в его берлогу.

Каким адским торжеством сияли его красные глаза! Как зло он улыбался! Теперь, чтобы прийти, он не нуждается в моем желании или вызове.

Здесь он дома. Только одна стена разделяет нас. И никому это не придет в голову.

Мне нет спасения, прощай, Карло, прощай, счастье, прощай, самая жизнь…

Время тянется бесконечно, он берет мою жизнь понемногу, он, как лакомка, растягивает свое удовольствие, а я должна жить не только этими ужасными ночами, но теперь даже днями.

Подумайте, между моей комнатой и той, где висит его ужасный портрет, или, вернее, он сам – есть потайная дверь, никто о ней не знает, кроме нас двоих!

И он входит всегда, когда вздумает!..

Конец мой близок, помолитесь обо мне. Скорее…»

– Несчастная девушка, – прошептал Карл Иванович и замолк.

Наступила тишина.

В комнату быстро вошли Гарри, доктор Райт и управляющий Смит.

Смит был бледен, а Гарри страшно возбужден. Он опустился в кресло и быстро заговорил:

– Это черт знает что такое! Безобразие! Они, эти олухи, кричат, что я привез смерть с собой из Америки. Дураки, очень много я о них думаю!

Напасть на моего посланного! Избить его. Я найду на них управу. Идиоты! Мерзавцы!

– Успокойся, Гарри, и скажи нам путем, в чем дело, – сказал Джемс.

Выкрикнув еще несколько ругательств, Гарри вынул сигару и, закурив, сказал спокойнее.

– Смит расскажите, как было дело.

– Сегодня утром, – начал Смит, – я и Миллер отправились по делам в город. Купив, что надо, и получив с почты посылки, Миллер поехал в тележке обратно, а я верхом заехал к помещику В. – у него продается лошадь, которую мистер Гарри желал приобрести. В. не было дома, и я поспешил догнать Миллера.

Представьте мое удивление да и негодование, когда я увидел, что тележка опрокинута, припасы и посылки разбиты и валяются в пыли на улице деревни, а Миллер, бледный, с окровавленным лицом, стоит, прислонившись к избе.

Вокруг озверевшая толпа: кричат, машут кулаками.

Конечно, я тотчас же бросился на помощь. Увидав меня, толпа окончательно пришла в бешенство.

– Вот он, вот он, еретик поганый, проклятый американец, это он со своим дьяволом, хозяином привез к нам смерть. Убить его, убить, – кричала толпа.

Все бросились на меня.

Но я огрел нагайкой передних, и они отступили. Взяв револьвер, я сказал:

– Кто двинется, тот будет убит! Клянусь вашим Богом.

Трусы отступили еще.

– Ну, теперь говорите, что вам надо. В чем дело, чем вы недовольны?

Разве деревня не процветает и не богатеет с тех пор, как мой господин поселился здесь? Разве он мало помогает вам? Поддерживает бедных и больных? Ну, говорите.

– Все это так, сударь, – ответил старый седой крестьянин, выходя вперед, – ваша правда, мы, с приездом вашего господина, забыли и думать о нужде.

Но вот, беда, за эти три месяца у нас больше покойников, чем за весь прошлый год, и все молодые, и болезнь какая-то невиданная: сегодня здоров, завтра умер. Ребята и думают, что не ваш ли барин привез какое-то поветрие из-за моря. Говорят, ведь там и Бога нет и живут люди не крещенные.

– Что вы, господа, – говорю я им, – да мы такие же христиане, как и вы; также молимся Пресвятой Деве, а смерть всякому назначена от Бога.

– Немного затихли, – продолжал Смит, – стали шептаться, спорить.

Я тем временем посадил Миллера к себе на седло, на всякий случай.

Вдруг бежит баба, волосы косматые, платье ободрано и кричит:

– Ратуйте, люди Божие, умерла моя девочка, черный черт ее задушил, сама видела, своими глазами видела. В бархате он весь и навалился на ребенка и давит, а как увидел меня, так и пустился бежать да прямо к замку. Я хотела его схватить, так, вишь, как меня отделали. – Все это она кричала бессвязно, прерывая слезами и проклятиями.

Толпа вновь ринулась на меня, тут я счел за лучшее удирать. На счастье, подо мной был наш Павлин – в одну минуту он смял передних, задние отскочили, а он вынес нас с Миллером на дорогу.

Догнать его, конечно, никто не мог, и вот мы здесь. Ворота заперты, что прикажете делать дальше?

– Да я их деревню с землей сровняю, выдумать что: я привез на них смерть, – опять вскипел Гарри. – Сейчас же дайте знать полковнику и просите роту солдат, расходы все за мой счет.

Смит хотел удалиться.

– Постойте, Смит. Гарри, выслушай меня, или, вернее, нас, – сказал Джемс.

– Мы все здесь свои, Смита я считаю за храброго и испытанного слугу, а потому хочу говорить и при нем. Это необходимо.

– Да, Гарри, как это ни дико с первого взгляда, но деревня отчасти права, считая нас причиною ее несчастья, – продолжал Джемс.

– Что, что мы привезли смерть? – спросил Гарри, выпучив глаза.

– Нет, не привезли, а, как бы выразиться, напустили смерть на ее жителей, – продолжал Джемс.

Гарри посмотрел на доктора и тот ясно прочел вопрос: «Когда он сошел с ума?»

– Джемс здоров, он не сумасшедший, ты сейчас в этом убедишься, – ответил доктор.

Джемс от имени всех начал посвящать Гарри и Смита во все наблюдения, изыскания и, наконец, выводы.

Рассказано было видение Райта в Охотничьем доме; случай с Жоржем К., принятый доктором за лунатизм; появление голубой красавицы на балу и на озере.

Указаны места, освещающие дело, в письмах Карло и в дневниках учителя и Риты.

Сопоставлены детали, сопровождавшие смерть виконта Рено, корнета Визе и, наконец, Жоржа. К.

Наконец он признался в попытке уничтожить вампира и в спуске в новый склеп. В попытке, кончившейся так бесславно, потерпевшей полное фиаско.

Вначале Гарри недоверчиво улыбался, думая, что его мистифицируют, но чем дальше, тем становился серьезнее и только потирал лоб.

Когда Джемс кончил, Гарри вскочил и быстро прошелся несколько раз по комнате.

– Это черт знает, что такое, какая-то сказка из тысячи и одной ночи, – воскликнул он. – А впрочем, друзья мои, в ваших словах есть много правды. Ура нашему Шерлоку Холмсу, – улыбнулся он в сторону Джемса.

Мне и самому уже не раз приходило в голову задуматься над загадочностью здешних событий, – продолжал Гарри. – Люди мрут, как мухи, то и дело говорится о каких-то не то снах, не то видениях, пропавшая голубая красавица, розовая записка… а тут еще и собственные приключения.

Сны Гарри

– До сих пор я ничего не говорил вам отчасти потому, что сам не мог дать себе ясного отчета, отчасти боялся ваших насмешек.

Ну, а теперь я вам расскажу, слушайте, – начал Гарри.

Это было еще в Охотничьем доме, в которую из ночей – не помню.

Я лег спать. Вы все знаете, что спальня моя была третья по коридору, немного больших размеров, чем остальные спальни, но все же с одним окном, выходящим в сад.

Сад в этом месте густо зарос сиренью и черемухой. Цветущие ветки так и лезут в открытое окно.

Мне не спалось.

Я пробовал лежать тихо, не шевелясь; пробовал, по совету доктора, считать до ста; старался думать об устройстве замка.

Ничего не помогало, сон бежал меня…

Подушка казалась нестерпимо горячей, жесткий сенник казался мягкой периной – чего я не переношу.

Я уже хотел вскочить на ноги, как на меня повеяла отрадная прохлада, точно тысячи крыльев навевали ее…

Комната наполнилась какими-то образами, в душе проснулись неведомые желания. Образы, вначале неясные, неопределенные, начали мало-помалу становиться виднее и реальнее. Конечно, вы уже догадались, что это были образы прекрасных женщин.

Но это не были настоящие женщины, т. е. я хочу сказать, это не были современные женщины.

Лица и тела их были темного, бронзового цвета, точно тропическое солнце обожгло их нежную, атласистую кожу. Черные волосы прихотливо подняты и заплетены в сотни мелких косичек. У большинства на головах яркие перья тропических птиц. Вместо одежд на бедра накинуты шкуры леопарда, у иных весь костюм заключался в золотом поясе.

Образы сливались, переливались, точно стеклышки в калейдоскопе.

Воздух был полон мелодичным шуршанием и шелестом… Звук этот напоминал или шелест дорогой шелковой материи или трепет нежных голубиных крыльев.

Сильный, неизвестный мне до сих пор аромат кружил голову. Кровь стучала в виски. Душа рвалась вон из тела…

«Найди талисман, верни нам жизнь, будь нашим повелителем», – шептал мне чудный женский голос.

Я не выдержал, вскочил… и проснулся. Темно.

Кровь бурно бежит по жилам, сердце стучит, как молот… отдергиваю занавесы, открываю окно. Луна сияет. Сирень и черемуха льют свой аромат, но он мне противен, тускл.

Я хочу того, что видел во сне. Хочу услышать шуршание крыльев, хочу увидеть прекрасных женщин…

Но все напрасно! Все прошло!

Я не спал до утра.

Приключение свое я назвал сном и приписал действию старого токайского.

Помните, как вы все были удивлены, что я решительно отказался от употребления своего излюбленного напитка.

Теперь, когда большинство из вас видело сны, подобные моему, т. е. что-то более чем сон, что-то более реальное, действительное, и я утверждаю, что это не был вполне сон, как и последующие случаи.

– Как, ты и еще видел такие сны? – вскричал Джемс.

– Да, еще два раза. Я расскажу вам все, и Гарри, затянувшись несколько раз сигарой, начал:

– Другой раз опять в Охотничьем доме и опять не помню в какую из ночей. Только виконт Рено был уже похоронен; я пришел в спальню и отпустил Сабо.

Спать мне не хотелось.

Я отдернул темные занавесы и открыл окно. Как и в памятную мне ночь, луна ярко сияет. Черемуха и сирень по-прежнему сильно благоухают, но аромат их на этот раз доставляет мне удовольствие.

Я сажусь в кресло, у окна. Цветущие ветки протянулись в открытое окно и при малейшем ветерке трясутся и сыпят белые лепестки и на меня и на пол.

Не отдавая себе отчета, я слежу за их падением… На светлом полу перебегают тени от веток, образуя пестрый рисунок, белые лепестки еще более усиливают пестроту. Они как-то сближаются между собой и образуют белое пятно… Но что это? Это уже не лепестки, а белое кисейное платье… скромное, простое… а у этого платья есть головка, с большими золотистыми косами, глаза голубые, бездонные, и сколько в них печали и горя… личико бледное, даже прозрачное…

Это настоящий тип немецкой Гретхен. Я боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть видения.

Она тихо и боязливо приближается и склоняется надо мной… Нежные, крошечные ручки с длинными прозрачными пальчиками обвивают мою шею… Еще миг, и наши уста сомкнутся в сладком поцелуе.

Но в это мгновение раздается знакомый мне шелест крыльев, они еще сильнее, порывистее, чем в первый раз. Он точно врывается между мной и моей Гретхен.

Она отодвигается все дальше и дальше, образ ее бледнеет и исчезает, а на ее месте кружатся и вьются прежние, медно-красные, обнаженные тела.

Пляска их еще бешенее, страстнее, чем раньше; аромат разгоряченных тел прямо невыносим…

И опять слышу нежный голос: «Верни талисман, дай нам жизнь!»

Утром Сабо нашел меня в кресле почти без чувств, но я строго запретил ему сообщать об этом нашему обществу.

Что я могу сказать? Чем объяснить?

Даже токайского, и того я не пил вечером.

– Теперь последний случай, – сказал Гарри, затянувшись опять сигарой.

Еще сегодня вы вспоминали случай с незнакомкой в голубом платье, что была на нашем бал-маскараде.

Могу признаться, что увлечен я был тогда не на шутку.

Конечно, я не поверил вам, что со мной была галлюцинация, а также и вашему уверению, что она таинственно исчезла.

Я был убежден в ее существовании, ведь я ее видел, осязал, да и у меня в руках осталась розовая сердоликовая булавка. Чего же еще?

Если я так усердно и добросовестно делал послемаскарадные визиты, то я искал ее. Два поверенных еврея делали то же самое, но… никакого следа, ни малейшего указания.

Я потерял надежду.

Помните, как я нервничал и злился… сваливая свое настроение на усталость и скуку от ежедневных визитов.

Однажды, когда я начал не то что забывать ее, а просто покорился своей участи, я шел пешком один из Охотничьего дома в замок.

В лесу, по дороге, есть небольшая открытая лужайка.

Подхожу к ней и через листву деревьев вижу голубое платье. Сердце забилось так, что я вынужден был приостановиться.

Да, несомненно это ее платье, те же нежные переливы, тот же оттенок неба… Она… вот и пунцовые розы мелькают сквозь листву…

Она. Она.

Мне даже не пришло в ту минуту на ум, как она могла попасть в эту часть леса, да еще в бальном платье?

Я понимал одно: «Найдена!»

Бросаюсь вперед, через кусты, сейчас я буду на опушке, сейчас я увижу ее «мою милую, мое счастье…»!

Но мимо меня, мимо моего лица что-то проносится… Слышу знакомый звук летящих крыльев, чувствую аромат тела, хотя ничего не вижу.

«Наш повелитель, наш повелитель!» – как серебряные колокольчики, звенят голоса…

И ничего.

Я уже стою на полянке.

Тихо, светло. Посередине большая лужа, оставшаяся после вчерашнего ливня, в ней отражается бесконечное голубое небо, а на краю лужи цветет красный полевой мак…

Я даже чуть не заплакал от ошибки! Принять лужу и мак за свою милую – не обидно ли?

Гарри замолчал.

– Ну, а дальше? – спросил доктор.

– Дальше. А что ты думаешь об этом? – ответил вопросом на вопрос Гарри.

– Что думаю? Думаю, что не одно старое токайское тебе вредно.

– Ну, а ты Джемми? – обратился Гарри к Джемсу.

Джемс молчал.

– Ну! – еще раз обратился к нему Гарри.

– Позволь мне не отвечать тебе, – сказал Джемс, – фактов слишком мало, оснований никаких… а что я думаю – так фантастично, что вы только поднимете меня на смех.


Сон Смита

Смит, все время упорно молчавший, вдруг обратился к Гарри:

– Не знаю, мистер Гарри, должен ли и я тоже рассказать «свой» сон или это не интересно для господ, – спросил он нерешительно.

– Ну, конечно, рассказывайте, – ответил Гарри.

– Сон, – не иначе как сон, а все же точно и не сон, – начал Смит.

– Небось тоже видели женщин с розами да ненюфарами, – фыркнул доктор.

– Нет, доктор, что скрывать, какие уж мне женщины с розами, – печально ответил Смит, деревенские девки и те зовут «рыжим дьяволом». Эх, скорее бы в Америку, там рыжих уважают!

Несмотря на серьезность вопроса, всех насмешила выходка Смита.

– Итак, господин рыжий дьявол, что вам снилось? – спросил важно доктор.

– Это было за день до маскарада. Устал я страшно, работы было по горло: в день-то раз сто спустишься с верхнего этажа в подвалы замка, – начал Смит. – Как ткнулся в подушку, так моментально и заснул… Сколько спал, сказать не могу.

Я в подвале… зачем я сюда пришел? Да нет, это не наш замковый подвал… это что-то другое… Неужели подземная тюрьма, так кто и за что меня посадил в нее? – думаю я. – Не может этого быть. А несомненно я под землей и глубоко под землей. Какая-то мертвая тишина, какой-то неуловимый запах.

Ах, это наш новый мексиканский рудник – решаю я. Страх и оторопь сразу пропали. Я иду. Странно, наши шахты, особенно нижние, гораздо уже и ниже, а здесь совершенно свободно. Дотрагиваюсь рукой до стен, чтобы убедиться, есть ли деревянные подпорки, и, к удивлению, пальцы мои скользят и ощупывают гладкую, полированную поверхность. Не иначе, как это гранит или мрамор, – проносится у меня в голове. Все же иду дальше. Коридор бесконечен.

Но вот по сторонам появляются очертания не ясные, не разборчивые, но чем дальше, тем определеннее, и я вижу, что в нишах стоят гробы, а в них женские фигуры. Длинные одежды, длинные волосы не оставляют сомнения… Я спешу, бегу… вот и дверь.

Открываю и стою пригвожденный к порогу. Ничего не вижу. Ослепительный яркий свет бьет прямо в глаза.

Наконец, с трудом различаю, что я в огромном пустом помещении; стены, точно не стены, а бегущая вода, водопад. Откуда-то льется свет, сильный, яркий, но это не электричество, да, пожалуй, и не солнечный.

Против – золотой большой не то трон, не то жертвенник. Откуда-то не то из глубины, не то со всех сторон слышу:

«Ищи сокровище, рой, копай, встань, встань!»

Тут я понимаю, что голоса раздаются не извне, а в моей собственной голове.

И опять я в наших замковых подвалах, но в котором, решить не могу… От одной из стен идет мерцающий свет.

«Здесь».

В руках у меня железный лом, я замахиваюсь… и просыпаюсь…

Миллер стоит надо мной и усердно трясет меня за руку, говоря: «Встань, встань, иди, ищи мистера Гарри, привезли срочные депеши с плантаций».

Яркое солнце освещает комнату и слепит мне глаза…

Целую неделю сон не выходил у меня из головы, – продолжал Смит. «Ищи, копай!», а что если это судьба, указание свыше. "Замок старинный, разве не может быть в нем клада: «ищи, копай».

Простите, мистер Гарри, я не утерпел, я пробовал искать и копать в подвалах… я даже копал в склепе. Ничего! – вздохнул Смит.

– Что же дальше! – спросил доктор.

– И дальше ничего! Все было один обман.

Общее молчание.

– Ну-с, а какое будет мнение общества об этом сне? – спросил Джемс.

– Джемми, это наконец невозможно, обсуждать каждый сон, – взмолился доктор. – Мало ли что кому снится! Поел на ночь лишнего, вот и готово.

Прошлое воскресенье приналег я на сибирские пельмени, так всю ночь они вокруг меня плясали и летали…

Разину рот, хочу схватить… а его уже нет. Смотрю, а он опять перед носом прыгает и пляшет. Приноровлюсь, хлоп губами – и ничего… измучился.

Пришлось утром рицини выпить, – рассказывал совершенно серьезно доктор.

Все улыбались, один Джемс сердито махнул рукой на неунывающего доктора.

– На борьбу, – сказал Гарри, это, право, интереснее, чем танцевать и делать визиты.

Прежде всего, Смит, вы отправитесь к местному деревенскому священнику и попросите его завтра отслужить заказную обедню; обставьте возможно торжественнее, мы все отправимся в церковь.

Затем завтрак. Пригласите: священника, старшину, доктора и еще пять-шесть почетных деревенских обывателей. Дайте понять, что сегодняшнее буйство я приписываю пьяной молодежи и великодушно прощаю.

Приготовьте хорошее пожертвование на церковь, школу, больницу. Это я передам, после завтрака, местным властям.

Тогда же на деревню пошлите всякое угощение. Причину праздника выставьте – хотя бы день моего рождения или получения нового ордена.

Этим мы временно заткнем рот крикунам, а сами займемся нашими нежелательными сожителями.

Итак первое: вы говорите, что были в новом склепе и не нашли гробов, – продолжал Гарри. – Это естественно, так как они вынуты по моему приказу. Он открыл бумажник и вынул розовое маленькое письмо, и без запаха лаванды, которым оно пахло, ясно было, что оно от женщины. Гарри прочел:

    «Каждый рыцарь прежде, чем обладать дамой сердца, совершает подвиг, или исполняет каприз ее, тем он дороже ценится. Гробы Фредерика и Марии, графов Дракула, из склепа под статуей желательно перенести в общий фамильный склеп и не позже, как сегодня ночью. Безусловная тайна. Награда на сельском празднике, на озере.

    Примета: голубое платье и алые розы.

    Подпись: розовая сердоликовая булавка».



– Записку эту я нашел у себя на столе.

Новое место погребения графской четы известно Смиту, – закончил Гарри.

Второе, – продолжал он вновь, – вы предполагаете, что «она», или вернее «он», делает попытку овладеть мною; если так, то вопрос, почему же до сих пор я не только жив, но и шея моя цела?

– Да, мы давно наблюдаем и задаем себе вопрос, почему «она» отстала от тебя, – перебил Джемс. – Положим, мы с Райтом неустанно тебя караулим и стережем.

– Как, дорогие мои, да неужели это правда! – проговорил растроганный Гарри, протягивая руки Райту и Джемсу.

– Что же тут особенного? Разве мы не поклялись стоять один за другого и все за одного! – сказал Джемс просто.

– Спасибо, друзья, – еще раз поблагодарил Гарри. – Знаете ли, я начинаю думать, что прежний владелец, Карло, что ли, знал, какое у него соседство, и оберегался.

Теперь мне понятна его страсть к средневековому знаку заклинания нечистой силы – я говорю о знаке пентаграммы, т. е. о двух соединенных треугольниках. Этот знак наполняет мою спальню, вы найдете его всюду: на спинках кровати, на подоконниках окон, на порогах дверей, даже над камином и у топки печи. То он сделан из металла, то выложен мозаикой из дерева. На моей палке, на моем хлысте вы найдете тот же знак.

Меня вначале это заинтересовало до того, что я начал носить на шее цепь с пентаграммой. Смеясь, я решил: пусть и я сам, как и все мои вещи, буду отмечен каббалистическим знаком.

А вышло, что он оберегает меня! – говоря это, Гарри расстегнул жилет и показал на цепочке изящный золотой знак, отделанный дорогими камнями.

Завтра же, Смит, вы закажете такие же знаки из серебра для себя и всей прислуги замка и нарисуйте пентаграммы на дверях всех спален, – сказал Гарри. – Надеюсь, вы это сделаете без лишней огласки.

– Слушаю, мистер.

– Дальше. Вы говорите, что перечли все, что удалось найти, – обратился затем Гарри к Карлу Ивановичу.

– Да, мистер Гарри, все, исключая, как я уже и говорил мистеру Джемсу, старой библии, но там ничего не может быть, – ответил Карл Иванович.

– Все равно, Смит, доставьте эту библию немедля в замок, мы посмотрим ее вечером, а сейчас, друзья, позвольте мне все бумаги, так сказать, «по этому делу», я хочу все сам перечесть и продумать.

– Итак, до вечера! – сказал вставая Гарри.


Глава 17

Вечером, в тесном кружке посвященных, Гарри прочел то, что он нашел в старой библии. Карл Иванович прямо пришел в отчаяние, хватался за свою лысую голову, стонал, что чуть не пропустили такого важного документа благодаря его заявлению.

– Сам не знаю, почему я решил, что там ничего нет, – говорил, чуть не плача, обескураженный старик.


Исповедь Альфа

Гарри начал:

«Дорогой Карло, нам надо наконец объясниться. Настоящее положение становится невыносимым, я не раз пытался заговорить с тобой, но ты ускользаешь от меня. Сначала я это приписывал случаю, теперь же ясно вижу, что это не случай, ты бежишь от меня, от объяснений. Волей-неволей приходится прибегать к письму, что я и делаю.

Карло, милый, ведь мы друзья детства. Дружба наша тянется не один год. Мы не можем разойтись с тобой так, из-за ничего. (Каюсь, я порывался уехать, не поговорив с тобою.) Зачем недомолвки, хождение кругом, будем говорить прямо и просто.

Ты меня ревнуешь к своей невесте, не отрицай. Но в уме ли ты?

Я кабинетная крыса, бедняк, с строгими взглядами на отношения к женщинам. Помнишь, как вы все, товарищи по коллегии, смеялись надо мной. Твой лучший друг и изменю всем и всему и буду отбивать у тебя любимую женщину, невесту.

Скоро разбирая свое поведение, я, положа руку на сердце, не могу себя упрекнуть ни в одном слове, ни в одном нескромном взгляде. Клянусь тебе.

Все же я не могу вполне и тебя обвинить. В Рите есть какая-то перемена и, прости меня, перемена к худшему. Во время болезни, когда ты поселил ее в лесном доме, она была иной. Мы целые дни проводили втроем: она, покойница Лючия и я.

Много говорили о поэзии, Италии. Девушки пели и играли на лютне. Я рассказывал о последних открытиях и изобретениях.

Самый строгий, неумолимый судья не нашел бы в наших отношениях и тени некорректности, ни слова порицания.

Да и ты сам, наезжая вечером и в разное время дня, входя без доклада, видел ли ты хоть раз что-либо намекающее на скрытые отношения. Ручаюсь, что нет.

В тот страшный день, когда внезапно Рита впала в летаргию, мы все потеряли голову.

Еще утром она была достаточно бодра, только нервна ужасно, казалось, она чего-то ждет. Не было ли это предчувствие? Я все думал, что она ждет тебя, что вы, тихонько от нас, условились о твоем приезде. Но когда от тебя принесли букет полевых цветов, я убедился, что предположение мое неверно.

Ставя букет по просьбе Риты в серебряную вазу, я видел слезы у ней на глазах и в руках маленькую черную книжечку, по-видимому, молитвенник.

Потом она попросила меня и Лючию оставить ее с Цецилией, говоря, что она очень устала. Мы вышли.

Вскоре же она отослала и Цецилию.

„Синьорита что-то пишет“, – сказала кормилица.

Мы с Лючией сидели в соседнем проходном салоне и ждали, когда нас позовут к Рите.

Вдруг раздался страшный крик. Мы бросились в комнату Риты, но это кричала не Рита, а старая Цецилия.

Рита же лежала на кушетке, вся вытянувшись и закинув голову назад.

Я бросился к ней, она тяжело открыла глаза и снова сомкнула их; думая, что ей дурно, я поспешил налить в стакан воды, но в ту минуту, когда я приподнял ее голову, чтобы дать ей напиться, она снова взглянула на меня, и… это в первый раз – мне показался ее взгляд… странным, что ли… в нем было что-то манящее, любовное… Она тихо прошептала:

– Поцелуй меня.

Испуганный, не отдавая себе отчета, я наклонился и поцеловал ее в губы…

В ту же секунду она откинулась, тяжело вздохнула и впала в летаргию, или, как мы тогда сгоряча думали, умерла.

Наклонись еще раз, я невольно отшатнулся, лицо Риты сделалось злым, зубы оскалились и казались длинными, это была не та Рита, которую я знал, а чужая, злобная. Вскоре это выражение сменилось тихим и спокойным, такой ты ее и застал.

Ты помнишь, как мы все тогда потеряли головы и я, не то что скрыл, а прямо забыл сказать тебе о поцелуе.

Затем начались приготовления к похоронам, перенесение тела в капеллу, твое, да и общее наше отчаяние.

Тогда же, по твоему желанию, закрыли салон Риты, где она умерла, и второпях забыли там бедную канарейку, а затем внезапное воскресение или оживление, не знаю как выразиться, Риты, среди ночи во время бури, перепугавшее замковую прислугу, да и, что греха таить, нас всех чуть не сильнее самой смерти.

После же воскресения Риты мне уже было неудобно сказать тебе о прощальном поцелуе; да я бы скоро его и забыл, если б не ловил время от времени взгляд Риты, напоминающий тот, что сопровождал поцелуй.

Ты как-то на днях написал мне, что находишь большую перемену в Рите, да и я нахожу эту перемену, и чем дальше, тем больше. Ты прав. Она расцветает физически, но как-то опускается нравственно: прежде такая чуткая к чужому горю, она теперь остается совершенно спокойной; даже смерть Лючии и других домашних проходит, не задевая ее совсем. К гибели своей любимицы канарейки она тоже отнеслась возмутительно холодно.

Наружностью своей она перестала заниматься, я заключаю это из того, что все зеркала она приказала закрыть кисеей „в знак траура“, как говорит она, и даже свой собственный туалет.

Ни песен, ни игры на лютне (кстати, лютня, кажется, тоже осталась в роковой комнате) я больше не слышу. Рита предпочитает уединение.

Характер ее тоже пошел на минус. Вот пример.

Последние дни перед летаргией она не расставалась со своим молитвенником, – знаешь, черная книжечка, – я и спросил, где она у ней, не принести ли? Рита прямо разозлилась, глаза засверкали, зубы оскалились, и она наговорила мне дерзостей.

Другой раз я подал ей ручное зеркальце, также прежде вечного ее спутника, – так она не только его бросила, но растоптала каблуком, не пожалела даже художественной золотой оправы.

Несмотря на эти выходки, все же по временам я, как и говорил уже, ловлю на себе взгляд Риты, полный желания, призыва и страсти… да, страсти… Мне невыносим этот взгляд, страшен, я боюсь его. Боюсь как-то безотчетно, даже не по отношению к тебе. В нем есть что-то.

Меня прервали, принесли от тебя приглашение приехать в замок. Такой разницей веет от этого приглашения, против прежних, – какой официальный язык!..

Я отказался, зачем?

Завтра, послезавтра я исчезну с твоей дороги. В начале письма я искал объяснений с тобою, а под конец много продумал и решил лучше уехать; уехать не прощаясь.

Оставлю тебе это письмо, ты сам поймешь, что отъезд – это лучшее, что я могу сделать. Спасибо за прежнюю любовь, крепко верю, что со временем ты опять вернешь мне ее. Я же все люблю тебя по-прежнему и не переставал любить. Привет Рите, желаю вам обоим счастья.

Твой Альф.

…Сутки. А как перевернулся весь мир, посейчас я не могу ясно представить, что случилось. Постараюсь вспомнить и записать. Обыкновенно записывание упорядочивает и проясняет мою голову. Итак.

Я написал Карло прощальное письмо и оставил его на столе, собираясь при окончательном отъезде приписать несколько слов приветствий и пожеланий.

Дальше.

Гулял по саду: ночь тихая, лунная, озеро лежит, как зеркало, только воздух, как перед грозой.

Лег спать с открытым окном.

После полуночи мне показалось, что я не один в комнате и что на груди у меня тяжесть, – открываю глаза…

Пресвятая Дева Мария, Рита у моей постели, вернее, лежит на моей груди!

– Что же это? Хочу вскочить, крикнуть… не могу… ведь я осрамлю ее! Что скажут люди! Что скажет Карло?

Ясно, Рита опять больна, иначе, зачем бы она попала в мою комнату, да еще ночью? Она или лунатик, или в бреду.

Что делать, чтобы не испугать ее?.. Все это вихрем несется у меня в голове. А голова кружится, кружится, истома давит тело… Что делать, как быть?.. И опять все качается.

Затем я теряю сознание, ну это в первый раз в жизни… Открываю глаза, никого нет. Полная тишина, луна заходит, веет предрассветный ветерок… и снова я не могу одуматься. Куда она делась? Что она была здесь, я уверен, еще до сих пор пахнет ее любимыми духами лавандой. Что с ней сталось? Зачем она приходила?

Что это мог быть сон, мне даже не пришло в голову, настолько все было реально. Вдруг меня пронзила мысль: случилось несчастье, Рита приходила за помощью!

Сорваться с кровати и одеться было делом одной минуты, я кинулся вон.

Второпях я даже не заметил, что дверь моей комнаты была замкнута, и вот, только теперь, записывая все, я вспомнил это. Следовательно, еще одна загадка! Обежав дом, я ничего не нашел подозрительного: все спало, все тихо, везде темно. Я бросился в сад. И там тихо. Запутавшись в траве, я упал в кусты шиповника и очень неудачно: изранил лицо, руки и даже сухим сучком ранил шею настолько сильно, что запачкал кровью рубашку.

Когда я вернулся в дом, то слуги уже начали вставать и на мои вопросы: не случалось ли чего ночью? – отвечали удивленными взглядами и полным отрицанием.

Вот факты. Какие же выводы?

Что она была у меня, это несомненно, закладываю душу!..

Первый вопрос: как попала?

Дверь замкнута. Ключ у меня… Следовательно, другим ключом, заказным, значит, с „заранее обдуманным намерением“.

А если в окно? Оно достаточно низко от земли и было открыто. Если так, то все же с намерением, а не случай.

Второй вопрос: зачем приходила?.. Фу, даже в пот бросило, неужели Карло прав, и она меня любит, любит настолько сильно, что пришла сама? Рискуя всем… Неужели я так слеп и не видел этой страсти… Вот уж мой ночной обморок был некстати – что она подумала обо мне? Наверное, презирает теперь…

Третий вопрос: что же делать теперь?

Бежать, бежать, бежать немедля… А если она любит, сильно любит?.. Ну, погрустит и забудет… А ведь не все способны забывать, вот и я ее никогда не забуду.

Да и имею ли я теперь право уехать? Ведь она осрамила себя. Положим, никто не знает, что она ночью была у меня, но сама-то она сознает, что она, девушка, красавица, невеста другого, была ночью одна в комнате молодого мужчины… ведь я еще молод! Лежала у него на постели, на груд и… Не замучает ли ее эта мысль?

Не должен ли я во что бы то ни стало остаться?

Нет, нет и нет… не финти и не хитри. Альф, сама с собою, не для тебя эта любовь! Пока ты честен, ты должен бежать.

В замок не пойду, уеду в город, закажу там почтовых лошадей и к вечеру уеду.

Решено… Рассвет…

Вот тебе и уехал!

Правду говорит пословица: „человек предполагает, а Бог располагает“. Впрочем, тут Бог, наверное, участия не принимал!..

Я плохо ему молился, плохо верил, и он меня оставил этой ночью!

Сейчас я совершенно спокоен, спокоен, как человек, неизбежно приговоренный на смерть.

Весь ужас открытия правды, вся безвыходность моего положения отошли в сторону, и жалость жизни и боязнь смерти: все переболело, перегорело… Теперь остался один долг – предупредить Карло. Лично я этого не могу, „она“ не допустит.

Пусть эти записки откроют ему страшную тайну. Чтобы оберечь их от „нея“, я положу их в библию. Конечно, будет следствие по случаю моей внезапной смерти, обыск в моей комнате, их найдут и передадут по адресу.

Чтобы Карло все было ясно, продолжаю рассказ. Итак, я решил уехать. В город, чтобы заказать почтовых, я отправился верхом. В лесу, на крутом повороте дороги лошадь моя заупрямилась. Несмотря на хлыст и шпоры, она не трогалась с места. Можно было думать, что она почуяла волка. Она вся дрожала и покрылась потом. Недоумевая, я слез и пошел пешком, таща коня в поводу.

За поворотом дороги я увидел Риту, сидящую на пне дерева, я, кажется, в первую минуту так же испугался ее, как и моя лошадь волка.

Оправившись, я подошел и заговорил, притворяясь, что я ничего не знаю и не помню. Но один взгляд Риты показал мне, что она все помнит и видит мои уловки насквозь.

Я растерялся. Лошадь рванулась и убежала. Рита смотрела на меня, не спуская глаз, и голова моя опять начала кружиться, все закачалось. Я сел на траву.

Рита наклонилась к моему лицу и начала шептать:

– Зачем ты бежишь? Разве ты не видишь, не чувствуешь, что я люблю тебя?

Я хотел заговорить…

– Оставь, молчи. Я знаю, что ты скажешь, – продолжала она, – но какое нам дело до Карло и до всего земного? Ты будешь счастлив, вечно счастлив. Ты будешь бессмертен, я подарю тебе вечную жизнь, там, где я, Карло не может за мной следовать, не может мне принадлежать: его оберегают! – криво усмехнулась она.

Согласись на мою любовь, и я тебе открою тайны, каких не знает никто; я унесу тебя высоко-высоко, лунный луч будет нашей дорогой, а в час покоя мы будем сладко спать!

А какое наслаждение пить горячую теплую кровь, а с нею и вечную жизнь! – продолжала она.

Я с ужасом отшатнулся!

Уже с первых слов Риты мне показалось многое странным в ее словах и обещаниях и я со страхом убеждался в том, во что до сих пор не хотел верить…

Получив от тебя письмо о том, что твоя мать, по словам старого доктора, была вампиром, я заинтересовался этим поверьем и купил старинную, латинскую книгу, трактующую о ламиях, „не мертвых“ и т. п.

Поштудировав ее немного, я, конечно, отбросил ее в сторону, не мог же я тогда верить во всю эту чушь, не мог не считать все вымыслом. А ведь странности твоего старого доктора, его разговоры только еще больше укрепили мое мнение. Я был убежден, что вся история с вампирами бред его больной фантазии. И вот теперь эта фантазия встала передо мной во всем своем ужасе правды!

Я понимал, что Рита любит и под влиянием чувства открывает мне многое, что не должно быть ранее открыто, или, быть может, она так верит в обладание мной, что уже не стесняется.

Она сама вампир, ее погубил или, как она выражается: „призвал к жизни“, старый граф Дракула.

Он отдыхает в большом каменном гробу, он долго ждал ее… наконец, она пришла и вызвала его теплотой своего молодого душистого тела.

Для того чтобы достигнуть вечного существования, надо умереть для людей.

Так с ней и случилось. Но на вторую же ночь Дракула силою своего могущества заставил ее встать и жить между людьми, как бы по-прежнему.

Она так много говорила о прелести быть вампиром, что мозг мой больше и больше начал тускнеть и все пошло кругом.

– Так скорее достигну я первой степени силы, – добавила она.

Точно сквозь дрему я вспомнил, что в старинной книге сказано, что вампир не дает тени, не любит зеркал, не пьет, не ест, спит на закате солнца. И, к ужасу моему, я находил у Риты все эти приметы! Или я их сам заметил, или о них сообщил мне Карло. Силы совершенно меня оставили.

– Ты согласен, милый, отдайся мне, не бойся, – шептала она. – Я отдыхаю в моем гробу, и я заставлю Карло поставить твой гроб рядом с моим.

При этих словах я рванулся и вскочил:

– Нет, я не хочу! – вырвалось у меня.

Она зло засмеялась.

– Не хочешь, тем хуже для тебя; тебе нет возврата к жизни. Не воображай, что ранки на твоей шее нанесены тебе сучком шиповника; о нет; это я ночью положила на тебя свою печать. Ты погиб. Ты можешь только выбирать: смерть, настоящую смерть, с червями и холодом могилы, или бессмертную жизнь вампира. Я до ночи даю тебе время на размышление. Ночью я приду. Ты не спрячешься, не уйдешь от меня – не пытайся. Выбирай, моя любовь и бессмертие или ты, в недалеком будущем, скелет, с провалившимися глазами и дырою вместо носа.

В это время возле нас раздались голоса; это были слуги, посланные Карло за Ритой.

Нам ничего не оставалось, как взяться под руку и идти в замок.

В удобных местах я все косился, ища тени от „него“, от Риты, все еще надеялся на что-то.

Тени не было.

В замке я провел несколько неописуемых часов. „Он“, Рита, не спускал с меня глаз; Карло невыносимо ревновал, сам я не знал, что предпринять, как спастись; ум мой мутился; я пробовал молиться, но не находил слов.

Вся прошлая жизнь в моем воспоминании, и какой она мне показалась прекрасной, а будущее?

Сколько ждет меня интересной работы, открытий; быть может, любовь, но не эта проклятая, а святая, чистая… Я готов был рыдать, а тут Карло, с его резкими речами, и взгляд „его“, Риты, говорящий: – Ты мой, исхода нет!

Наконец, я не выдержал и бросился бежать. Я не только забыл хлыст и перчатки, но даже мою шляпу.

И вот я пишу, торопясь исполнить последнее: открыть глаза Карло, а там… да помилует меня Бог.

Я решился погибнуть: вампиром я не буду. Скоро полночь! Луна сияет.

Мать моя, благослови меня, не дай мне в последнюю минуту жизни изменить себе и согласиться на мерзкое существование вампира.»

Гарри кончил и начал усиленно курить: наступила тишина. Джемс первый не выдержал:

– Ну, – начал он, – теперь, после этого письма, если у кого из нас были еще сомнения, то они должны исчезнуть.

– Если сопоставить весь письменный материал, что у нас есть, и текущие события, то ты прав, Джемми, и приходится верить не только в существование вампиров, но и признать, что они живут где-то рядом с нами, – добавил доктор.

– Это мои милые родственники! – пробурчал Гарри.

– И они устроились в замке Дракула по-семейному, – сострил доктор.

– Будет, господа, к делу, – сумрачно сказал Райт.

– Ты прав, Райт, к делу! Джемс, ты первый начал это дело, веди же его дальше, – сказал хозяин.

Джемс даже покраснел от удовольствия.

– Смит, посмотрите, чтобы нас не подслушали, и возвращайтесь, – распорядился Гарри.

– Я не буду повторять, – так начал Джемс, – ни фактов настоящего, ни выводов, сделанных на основании этих документов прошлого, а прямо начну с того, что существование «не мертвых», или вампиров, нами всеми, здесь присутствующими, принято. Принято также решение – уничтожить их, как сердитых и опасных существ. Или, по крайности, обезвредить, как были они обезврежены до нашего приезда.

Теперь ставлю вопросы: где они, сколько их и что надо делать?

Тут начинается область догадок и предположений.

Первый «не мертвый» – это дед Дракула, привезенный в гробу из Америки: портрет его висит в Охотничьем доме, а место вампирического сна неизвестно, так как гробы мы не нашли. При нас он не появлялся совсем или, как более сильный и умный, лучше умеет скрывать свои злодеяния. Только вот вчерашняя женщина в деревне кричала: «Был мужчина, весь в бархате», до этого же случая всегда говорилось о женщинах.

Второй «не мертвый» – это Мария Дракула, женщина в белом с золотистыми волосами и ненюфарами, мертвыми розами; гроб ее в склепе, под статуей; теперь он в склепе под капеллой и его нам может указать Смит.

Третий «не мертвый» – это Рита, итальянка, портрет ее в галерее фамильных портретов; она брюнетка, в голубом платье, с розами; гроб ее пустой мы нашли в капелле, и он спущен в склеп. Место его также известно Смиту.

Других «не мертвых» мы пока не знаем, и будем надеяться, что их больше нет.

Теперь самое трудное: что делать?

Мы можем действовать только на закате и на восходе солнца, т. е. в часы вампирического сна наших врагов, во время их бессилия.

Кроме времени мы еще стеснены тем, что должны действовать тихо, секретно, чтобы не всполошить и не напугать замковых слуг.

Завтра, после званого завтрака, отпустив большую часть слуг на праздник в деревню, мы спустимся в склеп и займемся гробами Марии и Риты.

Старого Дракулу нам придется выследить, а для этого мы поставим очередное дежурство по два человека.

Дежурные целую ночь должны провести в склепе, не смыкая глаз.

На первое дежурство вызывается капитан Райт, ну, конечно, и я с ним, – кончил Джемс.

– Согласен, – сказал Гарри, – второе дежурство мне. Надеюсь, что Карл Иванович, как человек старый, от дежурства будет освобожден.


Глава 18

На другой день торжественное богослужение и званый завтрак прошли своим порядком; гости наугощались вволю, без конца пили за здоровье хозяина и его друзей.

А когда Гарри объявил о своих пожертвованиях, то восторгу не было пределов. Гарри, да и все участники предполагаемой вечерней экспедиции ничего не пили; они понимали, что надо иметь свежую голову и спокойные нервы.

Не первый раз в жизни шли они на опасность. Перед закатом солнца они под предводительством Джемса спустились по внутренней лестнице капеллы в склеп. Заранее было решено начать с гроба Риты, как уже находящегося в их распоряжении.

Смит отомкнул железную дверь: с неприятным скрипом, точно со стоном, она открылась; оттуда пахнуло сыростью, запахом тления и могилы. Темно. Пришлось зажечь взятые с собой фонари. Они тускло мерцали, конечно, от недостатка чистого воздуха…

Все это вполне естественно, а тем не менее всем как-то не по себе. Пробирала нервная дрожь. Чем ниже спускались в склеп, тем запах разложения чувствовался сильнее; свет фонарей плохо побеждал окружающий мрак.

Запинаясь и спотыкаясь о гробы и пьедесталы памятников, друзья тихо подвигались к той стене, у которой, по указанию Смита, был поставлен пустой гроб из капеллы.

Вот и он. Белая парчовая обивка от сырости потемнела и поблекла. Гроб осторожно отодвинули от стены, и все его окружили. Джемс вооружился осиновым колом, а Райт тяжелым молотком, чтобы ударить по этому колу. Смит приготовился снять крышку, все остальные светили фонарями и на груди у каждого блестел знак пентаграммы.

Все готово. Доктор смотрит на часы и при общем мертвом молчании объявляет: – Час заката.

Крышка поднята.

Всем в головы ударил ужасный трупный запах, но… но… но гроб пуст! Пуст. Присутствующие окаменели; они ожидали всего, что угодно, только не этого!..

Джемс оправился первый: взял фонарь, он начал внимательно осматривать внутренность гроба.

Белая атласная подушка еще сохраняла след головы человека; кружева были помяты и кое-где запачканы свежей кровью.

– Нет сомнения, она недавно была здесь, – заметил он, – а раз она посещает это место, мы рано или поздно поймаем ее, – счел он нужным ободрить товарищей.

– Теперь дальше, Смит, где гробы графа и графини?

Недалеко в нише стояли оба гроба один над другим. Достали один из них. Теперь возник вопрос, который гроб принадлежит графу, который графине?

Смит откровенно признался, что не знает, не помнит, который был в нижней нише нового склепа.

– Нечего делать, откроем сперва тот, что вынут уже, – распорядился Джемс.

Пришлось повозиться; наконец, крышку отвинтили, сняли.

В гробу лежал мертвец, закрытый какой-то материей. При первой попытке снять ее она рассыпалась прахом.

И глазам всех представилась тяжелая картина человеческого разрушения: из-под шапки седых волос глядели пустые впадины глаз; зубы оскалились и нижняя челюсть свалилась набок; костяшки рук рассыпались; часть их лежала на груди, часть скатилась вниз.

Костяк кое-где был прикрыт лоскутьями одежды.

По стриженым волосам это был несомненно мужчина.

Граф Фредерик.

Все сняли шляпы и перекрестились.

– Спи с миром! – сказал Джемс, закрывая крышку.

– Скорее, скорее, другой гроб, – сказал доктор, – время проходит, и она тоже может улизнуть от нас.

Достали второй гроб, спеша, отвернули винты и сняли крышку.

Крик негодования вырвался у всех, и этот гроб был пустой.

В тот же момент по склепу прокатился взрыв злобного хохота.

Все тревожно переглянулись: эхом это не могло быть.

Прежде чем кто-либо успел открыть рот, по склепу пронесся вихрь, захлопали крылья, пламя фонарей заметалось… что-то завыло… застонало…

Все как-то помимо воли бросились к лестнице в капеллу; вслед беглецам вновь раздался злобный, торжествующий хохот.

Только вверху, в зале, товарищи пришли в себя.

– Уф, – прохрипел доктор.

Смит, этот храбрец, был белее полотна; у Карла Ивановича дрожала челюсть; Гарри грыз свою сигару, а Райт крикнул: – Рому и стаканы.

На Джемса жалко было смотреть: до того поразила его неудача. Он осунулся, точно похудел и постарел в эти несколько часов.

За первой бутылкой рома последовала вторая и третья.

Слуги с удивлением посматривали на господ: бледные, молчат, пьют.

Райт, вечно спокойный, невозмутимый, ударил кулаком по столу и вскричал: – А я «его» выслежу; нам двоим на свете не жить! «Не мертвый», «не мертвый». Я ему покажу, какие бывают мертвые.

Райт расходился и хотел тотчас же снова спуститься в склеп.

С большим трудом Джемс уговорил его идти спать.


Глава 19

Назавтра, с самого утра, в замке начался переполох.

Караульные требовали от Смита расчета, говоря, что служить в доме, где водится чертовщина, они не могут… Покойники в склепе всю ночь хохотали, визжали, шумели…

Рассказы караульных начали волновать и другую прислугу.

Смит, конечно, объявил, что караульные были пьяны, после гулянки на деревне, и тотчас же их рассчитал.

На деревне опять было два покойника; но так как оба были заклятые пьяницы, то молва решила, что они опились дарового угощения. Зато в замке на господ эти смерти произвели тяжелое впечатление.

Целый день Карл Иванович и Джемс читали и толковали непонятные места в старой книге «о ламиях», призывали на помощь доктора… но дело вперед шло плохо. Райт стоял на одном, что пойдет в склеп караулить; Джемс не допускал мысли отстать от него.

Карл Иванович тщательно осмотрел, крепки ли цепи пентаграммы, и, несмотря на воркотню Райта, набил его и Джемса карманы чесноком; даже на шляпы прикрепил по пучку этих белых вонючих цветов.

На закате солнца Райт и Джемс начали спускаться в склеп, с тяжелым чувством провожали их товарищи.

В склепе по-прежнему было темно и сыро… Освещая себе путь фонарями, Джемс и Райт дошли до противоположной стены, где была дверь из склепа в сад. Они расположились по обе стороны так, чтобы видеть друг друга.

Райт поставил свой фонарь на перекладину большого черного креста, а сам сел к его подножию. Джемс предпочел поставить свой фонарь на могильную плиту, рядом с собой. Он рассуждал так: обопрешься о крест, будет удобнее сидеть – ну, против воли и задремлешь. Да и фонарь, на всякий случай, иметь под рукою не мешает.

Положим, у меня еще есть карманный потайной фонарь, ну, а все же лучше.

Затем Джемс начал осматриваться: перед ним выступали гробы, кресты, плиты, урны и другие памятники.

Захоронение в склепе было смешанное: часть гробов стояла на поверхности, часть была опущена в могилы и украшена памятниками.

Благодаря темноте и обширности склепа противоположных стен не было видно. Воздух был тяжелый, затхлый.

Джемс посмотрел на Райта; тот сидел спокойно и огонек его сигары показывал, что он бодрствует.

Жутко. Тихо.

В голове Джемса начали проноситься образы прошлого. Детство, юность, жизнь, полная приключений, знакомств и дружба с Райтом. Вот они большой компанией охотятся в прериях; дичь интересная и опасная – буйволы.

Только на третий день охоты напали на большое стадо, и они с Райтом так увлеклись преследованием животных, что отделились от общества и углубились далеко в прерию.

Когда, наконец, повалили огромного быка, за которым они гнались, то увидели, что солнце закатилось, а лошади так измучены, что нечего и думать о немедленном возвращении в лагерь.

Эта случайность мало смутила охотников. Мысль провести ночь одним нисколько их не пугала.

Теплые одеяла, вода, фляжка вина, небольшой запас сухарей и огромный запас буйволова мяса – от только что убитого быка – обеспечивали не одну ночь.

Стреножили лошадей, развели костер и хорошо поужинали.

Хотя все было спокойно кругом, решили спать по очередей это, как оказалось потом, спасло их от гибели.

Ночью, на прерии, появились индейцы – они тоже охотились за буйволами и, конечно, не отказались бы от двух скальпов белых.

Индейцы расположились как раз в том же направлении, где находился и лагерь охотников, и таким образом они очутились между ним и заблудившимися.

Целую неделю пришлось Райту и Джемсу скитаться по прерии, скрываясь от хищных взглядов индейских воинов.

Вот тут-то они и оценили друг друга и вернулись в свой лагерь закадычными друзьями.

Джемс так погрузился в воспоминания, что забыл все окружающее; внезапно он очнулся.

Все по-прежнему тихо, только клубы дыма, окружающие Райта, показывали, что времени прошло немало.

И вот кажется Джемсу, что кто-то шевелится в темноте.

Он всматривается.

В самом деле, из темноты вырисовывается голова, бледное лицо с блестящими, злыми глазами; вот показывается одна рука: длинные, худые пальцы с заостренными, крепкими ногтями впиваются в край могильной плиты; вот и другая рука: ногти царапают камень, и сильным напряжением рук… тело ползет и ползет из могилы…

Тихо, неслышно, поднимается «не мертвый» из мира смерти и выходит из гроба.

Джемс не сомневается, что это старый Дракула. «Не мертвый» подходит к Райту и сбрасывает фонарь на землю. Тот потухает.

Затем «не мертвый» начинает кружиться около Райта, стараясь сузить круги.

Из темноты появляются две женщины ослепительной красоты; они приближаются, в свою очередь, склоняются к сидящему, протягивают руки: является впечатление, точно все они трое хотят загипнотизировать капитана, опутать его невидимой сетью.

Страшным напряжением воли Джемс прерывает свое оцепенение, хватает револьвер и стреляет в Дракулу.

От выстрела и последний фонарь тухнет. Гул выстрела, темнота; по склепу проносится точно ураган; что-то толкает Джемса, и он падает на колени.

В то же время слышно, что дверь из сада открывается; появляются люди с фонарями; с лестницы капеллы слышны голоса доктора и Карла Ивановича.

Выстрел Джемса услышан, и друзья его спешат подать ему помощь.

Райта и Джемса выводят на воздух. Они оба невредимы. Райт откровенно признается, что ничего не помнит, и чувствует страшную тяжесть в голове.

Джемс отделался еще легче: у него только ссадина на колене.


Глава 20

Наверху в комнатах их ожидает новость. Поздно вечером в замок пр

ишел старый-престарый монах и попросил приюта. Затем он захотел видеть хозяина замка, и вот уже два часа, как они заперлись в кабинете.

Такая долгая беседа начала беспокоить Смита. Уж не случилось ли чего? Время загадочное, неспокойное.

Прошел еще час.

Нервность Смита заразила и остальных. Хотя был уже поздний час ночи, никто не думал о сне.

Прислуга тоже не ложилась. Всюду горели яркие огни.

Вот издалека, из деревни, долетел удар колокола. Еще и еще… несомненно, бьют набат. Не пожар ли?

Все бросились к окнам.

Нет, на деревне темно, но зато от нее к замку движется большая толпа народа. Видны факелы.

Толпа еще далеко, но можно уже различить, что она вооружена: вилы, косы и даже ружья ясно видны при вспышках огня.

Сомневаться, куда идет толпа, нечего. Ясно, она идет на замок и идет не с мирными целями.

Несколько бледных лакеев вбегают в зал с известием, что в деревне бунт. Там сейчас три новых покойника, и толпа идет в замок с целью убить его владельца. Грозят также его американским друзьям и слугам.

– Сейчас же все ворота и входы на запор; везде поставить караул, – приказывает Райт.

Слуги мнутся; сразу видно, что на их верность положиться нельзя.

– Я приказываю запереть ворота и поставить караул, – повторяет Райт таким голосом и таким угрожающим жестом, что слуги моментально испаряются.

Райт подходит к дверям кабинета и стучит.

Гарри уже слышал шум и выходит; за ним идет, тяжело опираясь на посох, высокий, сгорбленный старик.

Лицо изнуренное, но спокойное, уверенное. Большая седая борода придает ему вид патриарха.

Одет он бедно, как простой монах. Все же во всех движениях сказывается аристократ и воспитанный человек.

– Гарри, в деревне возмущение, бьют набат, вооруженная толпа идет сюда, – говорит Райт.

– Я уже все знаю, и все решено. Время терять нечего; нам в замке не отсидеться, так как на слуг положиться нельзя. Надо бежать! – объявляет Гарри.

– Как бежать, теперь, когда благодаря нашей неосторожности выпущены темные силы этого замка? – вскричал Джемс.

– В уме ли ты, Гарри? – прибавил Райт.

– По мне уж честнее погибнуть, лучше смерть, чем позорное бегство, – горячился Джемс.

– Полноте, друзья, успокойтесь, неужели вы могли допустить мысль, что я, спасая свою шкуру, отдам здешнее население во власть вампиров, – сказал Гарри.

– Вот перед вами прежний владелец замка, Карло, граф Дракула, – указал Гарри на старого монаха.

Все почтительно поклонились.

– Мы с графом обо всем переговорили и все решили, – сказал Гарри, – я надеялся еще сегодня ночью посвятить вас во все подробности, а завтра к вечеру и выехать. Но обстоятельства обернулись иначе. Мы должны ехать немедленно, а потому, друзья, идите и соберите только самые необходимые вещи, и сделайте это потихоньку от слуг.

– Смит, предупредите Сабо, Джо и других наших американских служителей. Сбор через полчаса в нижнем зале, – докончил Гарри.

– А как же останется граф Карло, кто же займется вампирами? – спросил Джемс.

– Господа, за меня вам бояться нечего, – сказал спокойно старый граф, – меня толпа не тронет. Что касается вампиров, то я уже дал клятву мистеру Гарри и повторяю ее вам: «Я сделаю все, что возможно».

Уничтожить «их» в настоящее время не можете ни вы, ни я. Но я знаю средство обезвредить «их» почти совсем.

Женщин я прикую к стенам этого замка (в нем ведь жить никто больше не будет), а старого «не мертвого» я настолько свяжу, что ему придется убираться отсюда совсем.

Уничтожить же его теперь нет никакой возможности; час его еще не пробил. Но «истребитель» уже рожден и скоро его детская рука сделается рукою мужа и тогда… берегись, старый дьявол! Мститель придет.

Стан старика при этих словах выпрямился, глаза загорелись; он высоко, с угрозою поднял руку, точно проклиная его.

Все с благоговением смотрели на старого графа и все невольно поверили ему.

– Итак, в дорогу, седлайте лошадей и с Богом! – кончил он.

Каждый поспешил в свою комнату, захватив необходимые или любимые вещи; но не прошло еще и назначенных полчаса, как замок был окружен толпою.

Послышались крики, раздались угрозы, проклятия.

В ворота начали стучать и ломиться, требуя входа.

Толпа, видимо, не шла, а бежала к замку, и путь к отступлению был отрезан.

Долго ли выдержат ворота? И как пробиться через толпу, не причинив ей вреда и в то же время не потеряв своих.

Все в нижнем зале, все готовы. Но на что решиться?

– Через ворота нам не выбраться, придется оставить лошадей и бежать пешком, – говорит Гарри. – Замок окружен, надо рискнуть, спуститься со скалы.

– Это невозможно, – говорит граф Карло, – есть еще путь, – продолжает он, – существует ли у вас еще старый, пустой колодец возле замка? – обращается он к Смиту.

– Да, он закрыт досками.

– Но не засыпан? – тревожно спрашивает Карло.

– Нет.

– Ну, слава Богу, из него есть потайной спуск к подошве горы, к озеру. Скорее, скорее, давайте лестницу или веревки.

В это мгновение над капеллой раздается резкий удар колокола, еще, еще; поздно. Слуги изменили.

Набат гудит в самом замке.

Толпа во дворе, ворота открыты. Неистовый шум, гам, проклятия долетают в зал.

– За мной, в подвал, – командует граф Карло. – Смит, ломы, кирки, топоры, что возможно, – кричит он. – Одна сторона колодца примыкает к замковой стене; мы пробьем эту стену!!!


Эпилог

(Из семейной хроники графов Дракула-Карди. По желанию Е. Л. X.)

Палуба большого американского парохода. Чудный закат солнца; огненный шар вот-вот погрузится в волны, море охвачено светом, точно пожаром. Волны плещут о борт парохода и навевают на душу безотчетную грусть.

В привилегированном месте палубы сидит общество мужчин. Это Гарри, теперь граф Дракула-Карди, и его спутники, все старые, неизменные друзья: капитан Райт, доктор Вейс, Джемс и старый библиотекарь Карл Иванович. В памятную ночь бегства из старого замка в Карпатских горах Карл Иванович бежал со всеми, как-то не возник даже вопрос, что он может остаться, что ему лично опасность не грозит.

Позднее, когда уставшие, грязные, оборванные, после тяжелого и опасного спуска с горы, они явились в город, то Гарри не захотел расстаться со стариком. Тем более когда выяснилось, что Карл Иванович одинок на свете, ничего не имеет и существует тем, что занимается библиотекарством, где и когда случится.

– Нет, мистер Гарри, я не могу, я слишком стар, я буду вам в тягость, – твердил старик.

Гарри с всегдашним своим тактом уверил Карла Ивановича, что он будет не только полезен, но даже прямо необходим ему, самому Гарри, что ему нужен личный секретарь, а в Америке огромная библиотека в полном беспорядке.

Карл Иванович со слезами на глазах согласился, и у Гарри с этого дня стало одним верным человеком больше.

Вот уже три дня, как пароход отошел из Гамбурга. Спешные сборы, ликвидация дел, расчеты поглотили последние дни перед отъездом. Теперь все хлопоты и заботы отошли в область прошедшего, и друзья вздохнули наконец свободно.

– Слава Богу, кончено; теперь долго не заманите меня в Европу, – говорит Гарри. – По мне уж лучше иметь дело с команчами или хищными зверями, чем с прекрасными женщинами, которые спускаются по лучу месяца и кусаются, как гадюки; достаточно с меня всякой чертовщины!

– Кстати, Гарри, мы до сих пор ничего не знаем, о чем сообщил тебе граф Карло, – сказал доктор.

– Да, да, за тобой рассказ, – подхватил Джемс.

– Извольте, если это вас еще интересует, – согласился Гарри.

Закурили новые сигары, уселись поудобнее и приготовились слушать.

– И время-то самое подходящее: закат солнца, – сказал Джемс.

– Вы, конечно, поймете, – так начал Гарри, – мое удивление, когда монах, которого я принял за бедного просителя, оказался графом Карло, а следовательно, и настоящим владельцем «моего» замка.

С первых же слов он уверил меня, что никаких прав на замок более не имеет и не желает иметь, что он давным-давно отказался от всякой собственности и посвятил свою жизнь посту и молитве. Что страшный грех тяготил его душу, и он надеялся, вдали от света, замолить и забыть его. Он дал обет больше не покидать своей кельи.

Вдруг до него дошли слухи о здешних событиях; о моем приезде в замок и о появлении в окрестности загадочной смертности.

Известие это поразило его, как громом!

Ведь он-то знал, что это за болезнь, откуда она, это и был его грех. Но его слабости, когда-то близкие ему женщины: мать и невеста – не были уничтожены, сделавшись вампирами. И вот теперь они губили окрестное население, выпивая его кровь. Он знал также, что с годами их вампирическая сила увеличилась и бороться с ними людям непосвященным очень трудно.

Сердце и разум сказали ему, что он обязан нарушить свою клятву не посещать мир и идти вновь в замок в Карпатских горах; несмотря на весь ужас и тяжесть его положения, он должен хоть и поздно, но исполнить свой долг.

Он спросил совета у своего духовника, очень ученого и старого прелата, который давно знал всю печальную историю Карло. Прелат одобрил решение графа, дал ему священных облаток, без которых человек бессилен против нечистой силы, и предупредил, что по старым книгам ему известно существование «не мертвого» в горах Карпат, как очень сильного и хитрого, и гибель которого зависит от мужественной женщины, но что время гибели еще не настало.

Относительно женщин, как более слабых, граф Карло предложил мне борьбу под его наблюдением и помощью. Это, как вы знаете, не удалось. Мятеж вспыхнул скорее, чем мы рассчитали.

Видя подобную случайность, граф решился остаться один и силою заговора вернуть женщин в положение спящих, ограничив их подвижность стенами замка.

В замке же без моего разрешения никто жить не может и не будет. Вы уже знаете, что через комиссионную контору все имущество замка, мною приобретенное, распродано, осталось только то, что до меня находилось в нем.

Теперь разрешение некоторых вопросов, относящихся собственно к вампирам и оставшихся для нас загадками.

Граф Карло в тяжелые минуты своей жизни вел записки, а теперь отдал их в мое распоряжение.

Они довольно обширны, но читать их все нет надобности. Многое нам уже известно, многое не подлежит общему оглашению, те же отрывки, которые могут представить для вас интерес, я позволю себе прочесть.

Гарри принес толстую тетрадь и начал, перелистывая ее, рассказывать:

– Выводы Джемми, в большинстве случаев, верны, – сказал он. – Причиною и началом всех несчастий был старый граф Дракула, ухитрившийся сам себя привезти в гробу из Америки под видом старого слуги; с его приездом началась первая загадочная эпидемия, во время которой и погибла мать Карло, молодая графиня Мария Дракула. Она – это вампир с золотыми волосами и ненюфарами. Отец Карло знал тайну ее смерти, но от безмерной любви не решился воткнуть ей в сердце осиновый кол.

Охраняя себя и других, они со старым Петро и домашним доктором уложили ее в новый склеп и крепко заговорили. Затем граф Фредерик решил отказаться от света и караулить дорогую и страшную покойницу. Он молился день и ночь, надеясь вымолить ей прощение и спокойную смерть.

Оберегая память жены, граф запретил сыну своему Карло возвращаться в замок, а с Петро и доктора взял страшную клятву ничего не говорить ему о причине смерти матери, а также и о последствиях этой смерти.

Этим распоряжением граф Фредерик сделал страшную ошибку. Он не рассчитал того, что Карло может захотеть вернуться на родину, и связал клятвою двух человек, могших его предупредить об опасности.

Как думал распорядиться граф Фредерик перед своей смертью – неизвестно.

Он умер, не успев написать завещания.

Старый Петро похоронил графа в заранее приготовленном гробу, рядом с графиней, и проделал опять все, что требовалось для заклятия.

Затем он, по обету, пошел в Рим к папе за святыми облатками и по дороге зашел в Венецию отдать отчет новому владельцу замка.

Решение графа Карло вернуться в родовой замок привело Петро в страшный ужас, и в то же время он не смел нарушить клятвы.

Упросив Карло ждать полгода, он бросился в Рим, ища там спасения и разрешения клятвенных уз.

Старый доктор, желая спасти сына своего друга, нарушил клятву, но это стоило ему временного помешательства, а главное, Карло ему не поверил.

Тем более что ученый друг Альф, перед знаниями и умом которого преклонялся Карло, отверг и высмеял существование вампиров. И доказал ненормальность старика.

К несчастию, граф не дождался возвращения старого Петро и переехал в замок, привезя туда и невесту Риту.

Вначале все шло хорошо.

Новый склеп не был открыт, а старый Дракула спокойно лежал в своем каменном гробу.

«Потом все пошло прахом, – начал читать Гарри, – Рита начала хворать, хандрить; она бледнела, худела не по дням, а по часам, в то же время была ко мне нежна и как-то застенчиво ласкова. Она не отказывала мне в поцелуях, но как-то оглядывалась, оберегалась, точно боялась строгого взгляда старой тетушки. Меня это очень забавляло».

Загадочная смерть Франчески сильно повлияла на Риту, и Карло решил и по совету старого доктора, который все требовал увезти Риту «чем дальше, тем лучше», и по своему личному мнению – веря в благоприятное влияние перемены места, – переселить невесту в лесной дом под надзор друга Альфа.

Он так и сделал.

Но и там больная продолжала хворать и наконец впала в летаргический сон, принятый за смерть.

«Мы одели дорогую покойницу, – вновь читал Гарри, – в голубое шелковое платье, я воткнул ей в волосы знаменитую гребенку императрицы – ведь она так любила ее. О гробе хлопотали Альф и Лючия, а я просил только одно: ничего не жалеть… я хотел, чтобы моей милой было хорошо лежать между лент и кружев.

Капеллу обтянули черным сукном, и я велел срезать все розы до единой… пусть умирают со своей госпожой.

Мы с Альфом, с помощью Лючии и Цицилии, вынесли Риту из ее салона. Мы не хотели, чтобы чужие входили в эту священную для нас комнату. И Альф и Лючия сразу откликнулись на мое предложение закрыть салон навсегда. Так он стоит и поныне.

При звоне колоколов в сопровождении всей дворни и деревни мы отнесли тело Риты в капеллу. Наутро была назначена заупокойная служба.

С вечера ничего не предвещало бури, а ночью вдруг поднялся ураган, да какой! Старики говорят, что давно не помнят такой грозы. Гром грохотал не смолкая. Черную тьму прорезывала поминутно яркая молния, ветер рвал с такою силою, что казалось, стены замка не выдержат.

Мы все собрались в столовой. Нервное напряжение от пережитого горя еще усилилось от воя бури и грохота грома.

Все молчали. Мне казалось, что мир разрушается, что никто и ничто не хочет существовать после смерти той, кто была лучшим украшением жизни.

И вот через шумы грозы мы слышим дикие голоса людей, в них нечеловеческий ужас, какой-то вой…

Двери с силою открываются, и в комнату врываются человек пять-шесть прислуги; все они бледны, волосы в беспорядке и с криками: «Она встала, она идет!» – кидаются кто ко мне, точно ища защиты, кто в противоположную дверь.

И прежде чем из отрывочных слов и восклицаний испуганных людей мы поняли, в чем дело, в дверях, к нашему ужасу, показалась Рита; сама Рита, умершая Рита.

В первую минуту я ничего не думал, не понимал, смотрел кругом, видел Риту, в голубом нарядном платье, с розами у груди; видел старика доктора с выпученными глазами и трясущейся нижней челюстью; видел бледного Альфа…

Сколько мгновений продолжался наш столбняк, не знаю. Нас привел в себя радостный крик Лючии:

– Господи, это был обморок, ты жива, жива, Рита, о, как мы все счастливы!

Оцепенение снято. Сразу все заговорили, поняли положение вещей, обрадовались, бросились к Рите. Один доктор-старик стоял, как истукан. Лицо его выражало растерянность и недоумение.

Рита была бледна и слаба, да это и понятно, такой глубокий обморок. А затем прийти в себя, в гробу, тоже чего-нибудь да стоит! Впрочем, она была так слаба, что ни мрачное убранство капеллы, ни гроб, казалось, не произвели на нее впечатления.

По крайней мере, ни тогда, ни после она ни слова не сказала о своих ощущениях.

В эту же ночь в замке умерла молодая служанка, точно смерть не хотела уйти от нас без жертвы.

Костлявая пришла и воцарилась в замке.

Не проходило недели без покойника, мы даже как-то привыкли к этому, тем более что эпидемия свирепствовала также и на деревне».

– Наступила так называемая вторая эпидемия, – сказал Гарри, прерывая чтение и перелистывая несколько страниц тетради.

Карло сообщает о смерти Лючии, Альфа, итальянских лакеев и при этом жалуется, что Рита, прежде такая нежная и сострадательная, теперь спокойно и безразлично относится к смерти близких людей.

Дальше он пишет (и Гарри снова начал читать):

«На деревне погребальный звон не прекращается, и как это напоминает детство, и как жутко становится… Какие страхи встают кругом… А тут еще этот доктор со своими вампирами!

Бедный старик совершенно сошел с ума! Он, как привидение, день и ночь бродит по замку, всюду является неожиданно, распространяя скверный чесночный запах и разрисовывая везде, где возможно, пентаграмму, этот знак средневекового заклятия нечистой силы.

Особенно сильно он украшает им мои комнаты и мои вещи, я уже не спорю, лишь бы он избавил меня от букетов чеснока, а то повадился украшать ими мою спальню… Так что теперь у нас с ним по этому поводу молчаливое соглашение.

Пусть, зачем раздражать сумасшедшего! Зато с Ритой они теперь враги!

Раньше он рыцарски ухаживал за ней, и она относилась к нему ласково, как к старому человеку, другу моих родителей. Теперь же она не переносит старика, прямо ненавидит его.

Я думаю, что это одна из причин, почему она завтракает и обедает одна у себя в комнате.

Этой же причине я приписываю отказ Риты принять от меня последний подарок. А ведь вещица была заказана по ее личному желанию… и вышла, на удивление, удачно! Это на тонкой золотой цепочке знак пентаграммы, усыпанный бриллиантами, и камни самой чистой воды, точно летняя роса…

А Рита даже не хотела взять ее в руки. Обидно немного… Эх, буду сам носить и помнить, что счастье обманчиво… и любовь… и дружба…»

Гарри прервал чтение и отодвинул тетрадь.

Причиною всех несчастий и на этот раз был старый граф. Заговоренный Петро, он пятнадцать лет лежал смирно в гробу, но был еще настолько силен, что внушил Карло мысль привести в склеп Риту, а ей желание опереться о каменный гроб. Прикосновение живого женского тела сняло заклятие, и старый вампир был свободен.

Он начал с того, что погубил свою освободительницу, наградив ее своей любовью и страшными последствиями этой любви.

Рита, с его помощью, в недолгое время стала сильным вампиром. Она вела двойное существование: днем жила между живыми, ловко обманывая их, а ночью являлась вампиром и губила их. Страстная любовь к другу своего жениха, Альфу, заставила ее забыть осторожность и сильно ее выдала, хотя Альф и умер, не успев ничего сказать Карло, не открыв тайны Риты.

Прощальное письмо Альфа, вложенное в библию, так и не дошло по адресу.

Граф Карло его не видел.

Все же у графа проснулись неясные подозрения и ревность, и он начал следить за Ритой.

Тут граф Карло переживает страшную драму.

«Она какая-то бесстыдная, сладострастная», – пишет он, – или «чем больше я за ней слежу и наблюдаю, тем больше становлюсь в тупик. Она или сходит с ума, или у ней какая-нибудь таинственная болезнь, но болезнь психическая, так как физически она цветет и хорошеет день ото дня».

«Чем объяснить такой поступок, – пишет он дальше:

– Рита, тихонько оглядываясь, входит в мой кабинет, берет со стола тяжелое каменное пресс-папье и с силою кидает его в большое простеночное зеркало. Стекло вдребезги.

В ту же минуту она сталкивает с подставки тяжелую китайскую вазу, и та с грохотом падает на пол. Вбегают слуги.

– Ничего особенного, – объявляет холодно Рита, – скажите барину, что я нечаянно столкнула вазу, а она, падая, разбила стекло. Идите прочь.

Слуги, переглядываясь, молча уходят».

– Как раз в это время, – рассказывал Гарри дальше, – Карло подвернулась латинская книга «о ламниях». Он взял ее из лесного дома, на память об Альфе, и от бессонницы, которая его преследовала, принялся читать.

Карло признается, что ничего бы не понял в ней, если б не рассказы старого доктора на эту тему. Тем не менее он не в состоянии поверить в существование вампиров, а тем более причислить к ним свою невесту. «В книге ясно сказано, что «они» выходят из могил, – пишет он. – Затем книга говорит…»

– Впрочем, это я вам прочту, – говорит Гарри, перекидывая листы.

«Книга говорит, что большей опасности подвергаются близкие люди. Вот если б была правда, то я первый должен бы был умереть. А я жив и здоров, и никто ко мне по ночам не ходит… вот только я спать не могу… Что это, крик или мне показалось? Вероятно…

Фу, какая-то огромная, черная кошка подкралась к моей двери, я даже испугался, а увидев меня, она тоже испугалась, шмыгнула по темному коридору и пропала. Откуда она? Кажется, в замке нет такой; должно быть, забрела из соседнего леса. Надо будет…»

19-е

Ну и ночка! Сейчас светит ясное солнышко, а я все еще не могу сбросить ночной кошмар… а, быть может, и действительность… а впрочем, я потерял мерило…

19-го. Позже

Вчера ночью ко мне в комнату заглянула черная кошка и исчезла. Не успел я снова взяться за перо, как ворвался сумасшедший, на нем был халат, на голове чеснок, а в руках знаменитый кол, с которым он не расстается.

Оказывается, что кол у него осиновый, и чтобы добыть его, он ходил куда-то далеко, так как у нас в окрестности осины нет.

Старик вбежал и принялся что-то искать в двух моих комнатах. Он заглядывал под кровать, в шкаф, под стулья, за портьеры и даже смотрел в печке.

– Нету, ушел.

– Да кто ушел, кого вы ищете? – спрашиваю я.

– Да «его». Эхе-хе, понимаю, сюда-то не сунется! – весело засмеялся сумасшедший, показывая на знак пентаграммы, вырезанный им на пороге моей комнаты.

– Знаешь, – продолжал он, – я двери-то чесноком, чесночком замазал и завесил, так «он» в окно да черной кошкой… сюда, вверх… а я за ним, да видишь, ноги старые, не поспел, ушел он… – Старик тяжело вздохнул и присел на стул.

Из отрывочных фраз и бормотанья я наконец понял, что он завесил чесноком двери капеллы, а сам сторожил «его» с колом. Этот-то «он» старика – выходит не кто иной, как Рита, она же вампир.

Будь передо мной не старик, я бы вздул его, несмотря на все его сумасшествие. Я думал тогда, что всякий вздор, даже сумасшествие, должен иметь меру.

Пока я соображал, как образумить старика, он вдруг опомнился, вскочил, схватил меня за руку и зашептал:

– Идем, идем, «он», наверное, у итальянца, у художника, засосет «он» беднягу.

Постараться вырваться нечего было и думать, и я покорно пошел, вернее, побежал за сумасшедшим. Он быстро взобрался по лестнице, на третий этаж, где живет итальянский художник, и затем мы, словно воры, тихо стали красться по коридору.

Подошли к комнате итальянца. Старик осторожно приотворил дверь.

Комната была залита лунным светом, окно открыто, и занавес на нем отодвинут.

Каково же было мое удивление, а потом бешенство, когда я увидел, что Рита, моя невеста, полулежит на груди итальянца.

Должно быть, я крикнул, потому что Рита подняла голову и обернулась… и о ужас, ужас!.. При ярком свете месяца глаза ее светились сладострастием и злобой, а по губам текла свежая, алая кровь.

– Видишь, видишь! – закричал старик и кинулся вперед… Сильный порыв ветра хлопнул створками окна, взметнул штору и ударил ею старика, тот упал.

Я поспешил к нему на помощь, но луна померкла и в комнате воцарился мрак. Нескоро я отыскал спички и свечку.

При слабом освещении я оглянул комнату – никого нет. Сумасшедший, охая, поднимался с полу, итальянец мирно спал.

Я готов был все признать за галлюцинацию, как старик подошел к кровати и, поднимая за плечи художника, спокойно объявил:

– Вот я и прав, она засосала его.

В самом деле художник был мертв. Лицо бледное, руки болтаются, как плети, на ночной рубашке свежая кровь.

Боже всесильный, что же это? Голова моя не выдержит… лопнет… Ведь выходит, что Рита «не мертвый»… что она сосет кровь живых людей… Как я могу это понять и связать?.. Рита… кровь… нет и нет. Это я, под влиянием старика, схожу с ума… Это он мне навязывает свою болезненную идею… в то же время я сознаю, что я здоров, вполне здоров… а впрочем, все сумасшедшие считают себя здоровыми…»

– Что же дальше?

– Тут для графа Карло начинается страшный период сомнений, еще более ужасный, чем муки ревности, и он признается, что был на волосок от помешательства.

На счастье, вернулся из Рима старый Петро. Он сильно похудел и еще больше постарел. Но зато был торжественно спокоен и самоуверен.

– Господь Бог помиловал меня, а святой отец благословил послужить миру, я теперь ничего не боюсь. И за вас, мой дорогой господин, буду бороться со всею нечистою силой. Я вас спасу, не унывайте! – говорил он.

Петро провел целый день в деревне и уже знает все несчастия, постигшие замок.

– Затем он рассказал о папе, о монастыре, где выдержал покаяние. «Так там хорошо, так хорошо, век бы не ушел, – сознается он, – вот только спешил сюда, боялся за вас, ну да слава Богу, не опоздал!»

Потом понемногу, деликатно Петро начал знакомить Карло со смертью матери. Но, увидав печаль на лице своего любимого господина, спросил:

– Так вы знаете, все знаете. А кто сказал?

Карло сознается, что знает многое, а сказал старый доктор.

– Так вот она, причина его сумасшествия, несдержанная клятва, – соображает Петро, – а куда он уехал? Вам известно?

– Да никуда он не уезжал, а живет у меня в замке.

После признания Карло, что он знает тайну матери, Петро уже прямо говорит о своей миссии в мире. Эта миссия – уничтожение вампиров. Он приглашает Карло помочь ему.

– На наше счастье, матушка ваша лежит спокойно. Я уже осмотрел и склеп и гору, все в исправности. Верно, «отмолил» ее старый граф. И слава Богу, а то каково это – вколачивать осиновый кол в сердце родной матери.

Петро подтверждает, что освобождение «старого дьявола» произошло благодаря прикосновению тела Риты, а стоило ему напиться свежей крови, он стал опять силен. Его только удивляет, что «старый» не погубил ее, так как это обыкновенная благодарность вампиров за освобождение.

– Я слышал, – продолжал Петро, – что ваша невеста была очень больна, при смерти, но поправилась, и люди говорят, что теперь она еще прекраснее, чем была до болезни.

– А ты не видал еще моей невесты? – спросил я.

– Нет, не удостоился еще.

Как мне теперь поступить: рассказать старику свои наблюдения и опасения или лучше молчать: не создавать ему предвзятой идеи. Это тем более удобно, что мой сумасшедший уехал зачем-то в город.

Решено, буду пока молчать.

27-го

По давно заведенному порядку мы с Ритой после обеда (хотя и обедаем на разных половинах) гуляем над обрывом. Прежде эти прогулки имели неизъяснимую прелесть: нам всегда так много надо было сказать друг другу… а теперь мы точно отбываем повинность перед слугами.

Вчера мы также ходили, перекидываясь фразами о погоде.

Как-то на площадку явился Петро. На нем была старинная парадная ливрея, на ногах туфли с большими пряжками, седые волосы тщательно причесаны, в руках у него был небольшой сверток.

Я сразу понял, что старик явился представиться своей будущей госпоже.

– Рита, – сказал я, – это мой старый дядька Петро, верный слуга моих родителей. – Рита снисходительно кивнула головой.

С низким поклоном Петро подошел к ручке. В первый раз мне неприятно бросилась в глаза перемена, происшедшая с руками Риты. Прежде розовые пальчики с нежными ноготками были теперь длинные, белые и ногти твердые и острые.

Только Петро хотел коснуться руки, как Рита резко отдернула ее и сказала:

– Я не хочу!

Старик оторопел и так растерялся, что вместо того, чтобы уйти, протянул Рите сверток, говоря:

– Я принес для вас, сам святой отец благословил их.

Рита отпрыгнула в сторону, все лицо ее перекосила злоба, и, как-то шипя, она сказала:

– Убирайся прочь, дурак! – И быстро пошла к дому.

На бедного Петро жаль было смотреть. В его трясущихся руках лопнула бумага, и из нее повисли янтарные четки с маленьким крестиком.

Для меня эта сцена была полна смысла.

Могла ли Рита, в ее теперешнем положении, принять четки, благословенные святым отцом?

– Успокойся, Петро, и отдай четки мне, – сказал я. – Мне они скоро пригодятся.

– Милый Карло, что же это? за что? – бормотал, плача, старик.

– Полно, старина, мужайся, это значит только, что ты опоздал, а старый граф Дракула сделал свое дело – погубил ту, что помогала его освобождению.

После рассказов Карло и своих наблюдений Петро приходит к заключению, что Рита – вампир и что ее надо уничтожить.

Несмотря на все, в душе Карло по временам вспыхивает надежда, что это ошибка, галлюцинация, психоз… и вот Петро решается доказать ему правду.

Гарри остановился.

– Если вам не наскучило, то конец записок я могу прочесть весь без перерывов, – говорит он.

– Конечно, мы желаем знать все, – ответил Джемс за всех.

– В таком случае, Карл Иванович, будьте добры, замените меня, я устал.

И Гарри передал тетрадь Карлу Ивановичу.

Надев очки, тот начал читать.

«Петро усердно следит и караулит Риту. Он теперь убежден, что она часы своего вампирического сна проводит в своем гробу в капелле. Недаром она так заботливо его оберегает.

Сегодня ночью мы идем, чтобы окончательно в этом убедиться.

Вчера во время заката солнца, а значит во время, когда, по мнению Петро, вампиры должны лежать в могилах и Рита не могла следить за нами, что она обыкновенно делает, мы отправились на хоры, в капеллу.

Было тихо. Последние лучи солнца освещали мрачное убранство стен и засохшие розы на полу и катафалк.

Петро поставил нам два стула и очертил мелом на полу круг, что-то шепча, и там, где сходились линии круга, нарисовал пентаграмму.

Прошло полчаса. Все тихо. Солнце закатилось. Наступил полумрак.

Неясно внизу чернел гроб, подсвечники, окутанные черным флером, аналой… Становилось жутко.

Петро по временам клал мне руку на колено, точно желая успокоить.

Темно, я закрыл глаза.

Открываю, капелла залита лунным светом, но при нем все принимают фантастические образы. Даже кажется, что розы ожили и благоухают…

Петро опять нажимает мне на колено, приглашая быть внимательным.

И что же – дверь из капеллы в склеп, за минуту перед тем закрытая – это я ясно видел, – стоит настежь и в ней фигура. Это высокий седой старик, в черном бархатном одеянии, на груди дорогая золотая цепь. Нет сомнения, это старый граф Дракула.

Если б вместо черного фона открытой двери была золотая рама, я поклялся бы, что портрет, сосланный когда-то моим отцом в лесной дом, перенесен в капеллу.

Старик, не торопясь, подходит к гробу. Крышка скользит: в гробу, в голубом платье, с розами на груди лежит Рита.

Она открывает глаза, счастливая улыбка озаряет ее лицо.

– Пора, милый. – И она протягивает руки старику. – Ты мой учитель, ты сделал меня могучей и сильной, я люблю тебя.

Рита приподнялась и села. Еще минута, и она уже стоит на ногах.

– Зачем только ты хочешь, чтоб я жила с ними днем? Мне лучше с тобою в темном склепе. Они мне противны, мне тяжело с ними. Вот и сейчас я чувствую их присутствие. – И она начала беспокойно оглядываться.

– Полно, они не смеют сюда явиться!

Мы сидели затаив дыхание.

– А если они здесь? – И Рита подняла голову по направлению к хорам.

В ту же минуту я заметил в руках Петро маленький ковчежец с святыми облатками.

– Уйдем отсюда, уйдем, – сказала Рита, и они обнялись, легко отделились от пола и понеслись в луче месяца к окну. На минуту они заслонили свет, а затем вновь стало светло.

И мы ясно увидели плотно закрытый гроб и крепко запертую дверь.

Все виденное казалось сном.

– Будем ждать, – сказал Петро, – летняя ночь коротка. Они скоро вернутся.

Сколько времени прошло – не знаю. Я устал, спина ныла, ноги одеревенели, голова была тяжелая.

В воздухе стоял ясный запах тления, точно разлагающийся труп рядом.

Скоро взойдет солнце. Риты нет. На окне сидит большая черная кошка. Я хочу уже встать, но кошка прыгает в капеллу, и это не кошка, а Рита.

Усталой походкой идет она к гробу, глаза сияют алым наслаждением, на губах кровавая пена. Минута, и она исчезла.

– Теперь скорее вон отсюда, – говорит Петро и берет меня за руку.

– Да-да, вон, – шепчу я, – пора.

Едва дотащился до своей постели и упал как убитый.

7-го

Что мы пережили сегодня. Ну и ночь! Она еще страшней той, когда в первый раз встала Рита. Но по порядку.

После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.

Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза, передо мной стоит Рита.

Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.

– Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы! – кричит Рита.

– Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, – говорю я.

– Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! – И она тащит меня в капеллу.

Оказывается, сумасшедший ездил в город за тем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов.

Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.

– Прикажи убрать, прикажи убрать! – кричала Рита. Я взглянул на Петро.

– Хорошо, Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.

– Нет, сегодня же, сейчас! – настаивала Рита.

– Сегодня поздно, скоро закат, а вечером никто из слуг не станет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, – сказал я самым равнодушным образом, – вот тебе ключ от выходной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь. Я прикажу.

Рита взяла ключ и еще колебалась. Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Надо прочесть «Аве Мария», солнце закатывается.

– Уходите прочь, я замкну дверь, – сказала Рита.

Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.

– Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготовили, – сказал сумасшедший, и он сказал это так спокойно и решительно. Голос был такой ясный.

Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.

– Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду, и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда, временами сходил с ума. Сегодня же, как увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!

– Дело, дело говори, пора уже, – перебил его Петро.

– Да, мы решили на всякий случай заделать окна решетками из омелы – через нее нечистая сила не проходит, – а двери, кроме наружной, замкнули и залили свинцом, смешанным с святой облаткой, так что ходу им, кроме двери, нет.

Два осиновых кола и большой молоток мы приготовили… так через четверть часа и пойдем.

Я буду держать кол, Петро – ковчежец, и ты, Карло, должен вбить кол. Не бойся, я направлю его прямо в сердце, я ведь все же доктор. Покончим с женщиной, спустимся в склеп. Хорошо?

Я согласился. Мы прошли в замок. Он был пуст. Слуги, видимо, нарочно были отпущены.

Старики принялись молиться, а я сел на окно и смотрел на закат солнца.

И вот картина за картиной стали вставать в моем воображении.

Закат солнца, темный канал, а на нем гондола и черные красивые глаза…

Вот церковь. Орган тихо играет и тут близко от меня – черные, милые глазки, но они не смотрят… Вот снова черные глазки, но как они светятся, сколько ласки, любви… я чувствую нежные руки… запах роз… скоро-скоро она будет совсем моей, моей обожаемой женой…

«Идем», – говорит кто-то. Меня берут за руку, ведут… кто, куда, зачем?

Мрачные стены обтянуты черным сукном, украшены белыми пахучими цветами. Серебряный гроб покрыт богато расшитой пеленой и засыпан розами…

Солнце закатилось, и последние отблески наполняют воздух бегающими зайчиками. Жарко и душно.

Вот две черные фигуры подходят к гробу. Молча свертывают покров, снимают крышку.

В гробу, на белой шелковой подушке, вся в кружевах и лентах лежит дорогая мне головка, черные волосы, как короной, украшены жемчужным гребнем, между розовых губ блестят белые зубки… Встречи на канале, в церкви снова проносятся в моей голове. Виски стучат. Вот одна из черных фигур подает мне что-то длинное и упирает это что-то в грудь моей невесты. Затем мне дают тяжелый молоток и я слышу:

– Ударь, сильнее ударь!

Я повинуюсь, поднимаю руку и… вдруг два милых черных глаза тихо открываются, смотрят на меня, не мигая, губки шепчут: «Карло».

– Бей, бей! – кричит голос мне в ухо. Я опять повинуюсь, поднимаю молоток… черные глаза печально мерцают, губы скорбно сжаты, маленькая ручка беспомощно поднята… Минута. Молоток с грохотом падает на пол, и я сам валюсь на ступени катафалка.

Слышу отчаянный крик, злобный хохот… и теряю сознание.

Очнулся я поздно ночью у себя в комнате. Открываю глаза и вижу: Петро и доктор стоят возле моей кровати. Петро усердно меняет на моей голове компрессы, а доктор говорит:

– Ничего, отойдет, это «она» его заколдовала. Ну, да мы в обиду не дадим.

Вдруг страшный порыв ветра пронесся над замком. Захлопали двери, застучали ставни, слышно было, как забегали и засуетились слуги. Новый порыв ветра.

– Сорвало крышу, сломало старый дуб! – кричали голоса. Я вскочил на ноги.

– Ну, это «они», ведь на небе не было ни одного облачка давеча. Откуда ж такая непогодь? – сказал Петро.

– Да, не иначе как «они», теперь «их» время, – подтвердил доктор.

Затем они сообщили мне, что когда вынесли меня в обмороке из капеллы, они тотчас же закрыли дверь и залили свинцом со святой облаткой, как сделали это и раньше с остальными дверями. И вот теперь «нечисть», не находя выхода, вызвала бурю.

Вдруг раздался такой удар грома, что, казалось, сама скала, на которой стоит замок, лопнет сверху донизу.

Оба старика бросились на улицу, к дверям капеллы. Двери дрожали, точно кто могучей рукой потрясал их… Вот внутри что-то упало и задребезжало, опять и опять. Звон разбиваемых стекол и звон металла сливался с ревом бури.

Внутри выли, стонали, скрежетали зубами, в окнах мелькали тени, то белое облако, то черная голова, то светились зеленые глаза…

Буря ревела неистово.

Каждую минуту казалось, что двери сорвутся с петель. Я ждал, что старая стена капеллы не выдержит и рухнет, похоронив нас под своими обломками.

Петро, с всклокоченными седыми волосами, в развевающейся полумонашеской одежде, крепко стоял против двери, высоко над головой подняв заветный ковчежец. Лицо его светилось глубокой верой и решимостью.

Доктор лежал на земле, распластавшись крестом, он точно хотел своим телом загородить путь.

Новый, еще более страшный удар грома… я упал на пороге капеллы…

Старики страшно, нескладно запели молитвы.

Слуги с криками ужаса бросились в ворота замка. От страха они бежали в деревню.

Внезапно все стихло.

И вот, в тишине, еще более жуткой, чем сама буря, раздался тихий нежный голос, звавший меня, он прерывался стонами и слезами, в нем было столько любви и нежности…

Я невольно приподнялся, но в туже минуту почувствовал, что что-то тяжелое придавило меня к земле и строгий, угрожающий голос доктора произнес:

– Лежи, ни с места! Или, клянусь Богом, я всажу в горло этот нож, – и на шее я почувствовал холодок стали.

Просьбы и мольбы из-за двери становились все нежнее. Я слышал ласковые названия, намеки, обещания… вся прежняя обожаемая Рита стояла передо мной…

Еще минута…

И Бог знает чем бы кончилось!..

На мое счастье, раздался громкий удар колокола, за ним другой, третий…

Звонили в деревне. Звуки лились к небу, прося и требуя, в них смешивались и молитвенный благовест, и тревожный набат…

Оказалось, слуги бросились в деревню и рассказали о наших ужасах.

Священник, уже давно подозревавший, что в замке не все благополучно, бросился в церковь и приказал звонить. Он начал сборы крестного хода в замок.

Только что тронулись хоругви, как яркий луч солнца прорезал облака.

Моментально в капелле все смолкло. Звон колоколов победно усилился.

– Спасены, спасены, – шептали старики. И мы все трое опустились на колени.

В первый раз в жизни я молился от всей души и с полною верой!

Мне немного остается прибавить к этим запискам.

Успокоившись, мы решили не рисковать и капеллу не открывать. Чтобы обессилить «нечисть», мы придумали «их» разъединить, то есть не допускать старого Дракулу в капеллу.

Старики осознали свою ошибку, они не заговорили внутренней двери между капеллой и склепом, и этим дали возможность действовать сообща.

Мы вырыли в склепе глубокую могилу и спустили туда каменный гроб с надписью: «Привезен из Америки». Петро с доктором его заговорили, как заговорили когда-то мою мать».

– Вот, Джемс, и причина, почему ты не нашел в склепе гроб графа Дракулы, – прервал Гарри чтение Карла Ивановича. – Но продолжайте!

– Да тут осталось всего несколько строк.

«Мы все трое уходим в монастырь, где будем молиться о дорогих нам когда-то людях. Да пошлет им Господь, по своей великой милости, вечный, могильный покой.

Быть может, Петро вернется, чтобы наблюдать за спокойствием погребенных.

А само время уничтожит их страшную силу».

Все молчат, переживая в душе драму графа Карло.

– Вот в том-то и была их ошибка, – прерывает наконец Гарри общее молчание. – Да, кстати, – говорит он, – я забыл вам показать.

И он вынимает из кармана что-то длинное белое.

Это «что-то» оказалось женским ожерельем, оно было из жемчуга, застежкой служила змеиная голова с зелеными глазами, все прекрасной работы.

– Откуда это у тебя? Ведь это ожерелье Марии Дракулы, привезенное из Америки? – спрашивает Джемс.

– В ту ночь, когда мы пробивали стену в старый колодец, оно попалось мне в мусоре. Я сунул в карман да и забыл, – ответил Гарри, – и вот только сегодня оно опять попало мне под руку.

Все любуются и восхищаются красотой жемчуга и изяществом застежки.

– А все же было бы лучше, если б оно осталось на дне старого колодца! – прошептал со вздохом Джемс.


странные люди вампиры необычные состояния заброшенное место сны видения странная смерть
307 просмотров
Предыдущая история Следующая история
СЛЕДУЮЩАЯ СЛУЧАЙНАЯ ИСТОРИЯ
0 комментариев
Последние

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
KRIPER.NET
Страшные истории