Читать предыдущую часть

По Следам Зверя

  Утро было пасмурным. С севера наползли серые тучи, гонимые ветром, своим небесным пастухом, с покрытых густыми лесами земель Волхарии, на просторные, холмистые пастбища Селении. Они мчались над узкой трещиной долины, проделанной в незапамятные времена бурным потоком Белой реки, в гряде Бледных гор.

  Ханрис с безразличием взирал на эту серость и на низко летящие на её фоне чёрные силуэты птиц, сидя на широком крыльце своего дома, и держа в руках длинную курительную трубку. Время от времени, не отрывая глаз от неба, он припадал к ней губами и вдыхал, а затем выпускал в воздух клубы белесого дыма. Мыслями Ханрис был совершенно в другом времени и месте: он взирал на изуродованный труп коровы Сайна, на тела его погибших псов, и на раны его дочери. Всё случившееся настораживало бывалого охотника, рождало в нём беспокойство, которое он никак не мог унять. Что-то ждало их впереди, и он точно знал, что это что-то недоброе. Нечто тёмное и опасное спустилось к ним в долину. И пусть не было у него обоснованных причин так считать, он всё же верил своему чутью. Оно не раз спасало Ханриса в прошлом, когда, ведя отряд разведчиков по вражеской территории, он порой не мог полагаться ни на слух, ни на зрение, но сосредоточившись, всегда мог обратиться к ещё одному чувству, зарытому глубоко внутри его сознания, что указывало на близкую опасность и подсказывало верное направление, и никогда этот внутренний голос не ошибался. В гвардии, благодаря этому невиданному чутью, всегда выводящему его отряд из передряг, в то время как другие гибли, сослуживцы прозвали Ханриса колдуном, скорее в шутку, конечно, и все же не без доли правды. Сам же колдун Ханрис не считал себя каким-то особенно одарённым, а лишь, хорошо над этим поразмыслив, пришёл к выводу, что большинство людей просто не слушают того, что говорит им собственное Я, то самое, примитивное и древнее, которое все ещё сидит в каждом из людей, напоминая о том, что некогда, не так уж и давно с точки зрения неба и звёзд, и они были зверьми. Ему же повезло услышать своё животное Я и, самое главное, поверить в него, и с тех пор Ханрис всегда прислушивался к этому голосу, ставя его на равных с остальными своими органами чувств. И вот сейчас этот голос шептал о том, что нужно, во что бы то ни стало, выследить напавшего на имение Сайна зверя, от этого многое будет зависеть.

 Мысли Ханриса прервал скрип открывшейся двери. На крыльцо вышла его супруга - Вѐсна. То была женщина, каких не встретишь в Селении. Яркая представительница своего народа - волхарин, жителей севера. Высокая, пышногрудая, с округлым лицом, усыпанным веснушками, и золотой косой, спускающейся до самого пояса, облачённая в сарафан, расшитый красным узором, Весна была воплощением той северной, дикой красоты, которой Ханрис был сражён с первого же взгляда. Селенианские женщины, от купеческих да крестьянских дочерей, до принцесс и военачальниц - а он встречал на своём веку и такую, - казались ему слишком кроткими, замкнутыми в своём понятии красоты и женского места в обществе. Но волхарины народ совсем иных взглядов. И даже не смотря на то, что они, вот уже почти сто лет живут единым княжеством, а флот их может, пожалуй, потягаться с хантийским, их нравы и обычаи, и даже само их отношение к социальному устройству общества, далеки от селенианских, за что в кланах их считают дикарями. Но Ханрис бы назвал этот народ не дикарским, а свободолюбивым, относящимся к миру и друг другу с уважением, о котором забыли погрязшие в аристократических дрязгах своего, якобы высококультурного общества, кланы селениан. И эта свобода, духа и тела, мысли и страсти, пылала в зелёных, подобно чащобе лесной, глазах Весны, как в первый день их знакомства, когда Ханрис только получил от герцога земли в этих краях, так и сегодня утром. Она не гасла ни на миг, и глядя в них, Ханрис точно знал, что эту женщину нельзя сломить насилием, нельзя купить за земли и титул, нельзя завоевать огнём и мечом. Если она с ним, то только по любви. И для Ханриса сей факт был предметом личной гордости, почище тех наград и званий, которые он заслужил воюя за своего герцога.

- Я собрала тебе еды в дорогу, - сказала Весна, кладя на крыльцо походную сумку мужа. - И листья для отвара. Не забывай про них.

 Упоминания о терпком травяном отваре, вызвали у Ханриса неприятную тяжесть в груди, напоминая о той боли, которую тот должен заглушать. 

 Взглянув на мужа, Весна нахмурила брови:

- Ты с вечера глаз не сомкнул?

- Не спалось, - кивнул Ханрис. - Вот как выслежу зверюгу, после и высплюсь.

- Ты сидишь тут с середины ночи, и куришь?

 Ханрис лишь пожал плечами, понимая к чему Весна ведёт.

- Помнишь, что тебе сказала баба Дарина, на счёт этой чертовой трубки?

 Конечно, Ханрис помнил всё, что сказала ему слепая на один глаз, высохшая до состояния живого трупа, баба Дарина.

«Век твой отмерен, молодец» - прозвучал в голове Ханриса её скрипучий голос, а в нос словно ударил дурманящий запах трав в доме волхаринской ведуньи. - «Чёрный ком гнили внутри тебя сидит. Он будет расти, питаясь твоим духом и телом, покуда не сожрёт тебя всего. В конце, станешь слаб ты, как младенец новорожденный».

То, с каким холодным равнодушием говорила эти слова Дарина ему в лицо, лишая всяческой надежды, как и сомнений в том что старуха врёт, ужаснуло Ханриса, пусть прежде не боялся он ни зверя ни человека, ни одного врага на войне, а эту старую ведунью испугался до мурашек.

А Дарина продолжала:

«Прискверная же тебя ждёт кончина, солдатик. Отвары мои боль заглушат, но участь твою не изменят. Мёртв ты уже, хоть и ходишь и дышишь».

«Сколько мне осталось?» - спросил тогда Ханрис пересохшими губами, стараясь скрыть дрожь в собственном голосе.

«Кому ж это ведомо?» - отмахнулась старуха. - «Будешь мои указания слушать, может ещё пару зим перезимуешь».

 С тех пор одна зима уже прошла, а он пока ещё был жив, может быть волею судьбы, а может и благодаря следованию указаниям бабы Дарины. Таковых было много, и среди них отказ от трубки, после долгого курения которой у Ханриса часто начинались приступы кашля, рвущего грудь, не дающего вздохнуть, наполняющего рот солёной кровью. И все же он переодически обращался к трубке, особенно в такие моменты как сейчас, когда требовалось над чем-то поразмышлять.

- Помню, - ответил Ханрис, взглянув на супругу снизу вверх и виновато улыбнувшись. - Но ты знаешь, как тяжело мне избавиться от старых солдатских привычек. Да и берусь я теперь за неё редко. Только когда... - он умолк, понимая, что никакие его оправдания Весну не трогают и, вздохнув, покорно передал ей трубку. - Ты права, на сегодня мне хватит.

- Рада, что мы пришли к согласию, - улыбнулась Весна, забирая из рук мужа агрегат, который с радостью разломала бы на части, но вместо этого, лишь вытрясла тлеющий в нем табак за крыльцо. Позже она вычистит эту трубку и вернёт на место, в сундук мужа, из уважения к нему и его прошлому. То было ещё одной частью их совместной жизни, которую Ханрис безмерно ценил - взаимное уважение.

 Не зная чем теперь занять руки, и будто разом лишившись той сосредоточенности, в которой пребывал последние несколько часов, сидя на крыльце в ожидании утра, Ханрис поднялся, потянулся, от чего щёлкнули суставы, и выйдя с крытого крыльца под серое небо весеннего утра, огляделся по сторонам, словно ища что-то. Затем обернулся к жене.

- Пора отправляться.

- Детям только объясни, куда уходишь.

- Ты им ничего не говорила?

- Только, что тебе срочно нужно на охоту. Но Никам не понимает, почему ты не берёшь его с собой в этот раз?

 Ханрис вздохнул, и кивнул супруге, уже раздумывая над тем, что скажет сыну. Никам был очень смышлёным мальчишкой для своих восьми лет, и врать ему не имело смысла. С прошлой весны, а это уже почти год, как он сопровождал отца на охоту, с большим интересом учился стрелять из лука, расставлять ловушки и искать следы зверей. Он уже много знал и понимал, и Ханрис гордился сыном. А так как, исходя из предсказаний бабы Дарины ему не суждено было увидеть как тот вырастет и возмужает, Ханрис старался уже сейчас передать отпрыску все свои знания и опыт, на сколько это было возможно, конечно, для восьмилетнего мальчугана.

 Весна заглянула в дом и позвала детей:

- Никам! Лилейн! Идите, пожелайте отцу удачи на охоте!

 Не было никаких сомнений в том, что дети только этого и ждали, и когда Ханрис увидел, как из дверей дома, мимо матери, к нему бежит белокурый Никам, то и дело смахивая со лба непослушную чёлку, лезущую в глаза, он понял, что не станет говорить сыну, о том, что случилось ночью. При всей его смышлёности, Никам все же был ещё ребёнком, которому ни к чему знать о чудище, нападающем в тумане на собак, коров и детей.

«Вот выслежу эту тварь, убью её, тогда и расскажу тебе» - дал мысленное обещание сыну Ханрис, опускаясь на корточки и ловя в объятия пятилетнюю дочку - Лилейн. Никам таких нежностей себе уже не позволял, а потому остановился рядом, пропустив к отцу сестру, а сам спросив:

- Папа, почему ты не говорил, что собираешься в горы?

- Потому что и сам этого не знал до прошлого вечера.

- А что случилось вчера? 

- Удачи тебе, папенька, - пожелала Ханрису на ухо дочка, смешно выговаривая некоторые слова, из-за того, что лишилась несколько молочных зубов, на месте которых ещё не выросли коренные. - Возвлащайся сколее. Мы с маменькой плиготовим к твоему возвлащению пилог.

- Ух, здорово. Наверное, он будет очень вкусным, - Ханрис отстранил дочку, и поцеловал её в щеку. - Я просто не смогу это пропустить.

- Что случилось вчера, папа? - не унимался Никам, которому не было дела до пирогов.

- Имение Сайна посетил некий... ммм... - Ханрис поджал губы, стараясь как можно тщательнее подбирать слова. - Странный зверь.

- Это олень, да? Волхаринский олень? - предположил мальчик, взгляд которого тут же вспыхнул от восторга, ведь с самого первого выхода на охоту Никам мечтал встретить это мифическое создание, о котором слышал столько историй и сказок. - Витьерог?!

- Не плавда! - возмутилась Лилейн. - Папа не будет охотится на вителога! Плавда ведь, папенька?! Мама говолит, что он... он...

- Священный, - напомнил дочка слово Ханрис.

- Да... он священный!

- Это ерунда! - воскликнул Никам. - Мы селениане. Мы охотимся, на кого хотим!

- Так, ну ка перестали! - оборвал спор детей Ханрис. - Во-первых, - он повернулся к надувший губки дочке, - витьероги никогда не заходят так далеко на юг. Они живут на самом краю света, где снег никогда не тает. И во-вторых, - он повернулся к сыну, - ты на половину волхарин, помнишь? Ты должен уважать и чтить свои корни и традиции. И даже если тебе они непонятны, ты должен это делать, из любви к своей матери. Ты понял меня?

- Понял, папа, - понурился Никам. - Но пастор Тарон говорит, что волхарины не верят во Властителя, и потому они глупцы. А всё, во что они верят, ерунда.

 Ханрис мельком глянул через плечо мальчика на Весну, которая тяжело вздохнула и печально ухмыльнулась, услышав эти слова сына. Волхарины действительно не верили во Властителя Циклов, и возносили молитвы Серебряному Волку, хозяину лесных чащоб. И здесь, на пограничье, эти религии столкнулись. Вот только волхарины не привыкли навязывать кому-то свои взгляды, и даже в воспитании они не твердили детям как молиться и кому поклоняться, а лишь рассказывали сказки в коих, кроме определённого представления об устройстве окружающего мира, крылась мораль, которую ребёнок должен был постичь и усвоить сам. Разве мог подобный подход конкурировать с настырностью и радикальностью учений церкви Властителя Циклов, особенно в устах харизматичного и красноречивого пастора. Не удивительно, что даже с малых лет зная все эти сказки, про волколаков, витьерогов, водяных и леших, Никам все равно попал под влияние пастора, из селения к югу, которое они посещали несколько раз в гексал, чтобы продать шкуры, купить что-то самим, а так же узнать, что происходит в мире. Молодой служитель церкви пришёл туда около пяти лет назад, и вначале читал свои проповеди прямо на улице. Первое время местные обходили его стороной, а кто-то даже относился с враждебностью и бросал в юношу тухлыми овощами. Но тот, словно бы не замечал этого, вознамерившись наставить безбожников на путь истинный. Спустя год, селяне стали воспринимать его как данность, а у телеги, с которой пастор скандировала священное писание, стали собираться постоянные слушатели. Ещё через год местные, на свои собственные средства и своими собственными силами, возвели деревянную церковь, почти в центре поселения. И теперь пастор вещает с её ступеней - такова она, сила упорства и заманчивых слов о праведности и спасении души, для которого стоит лишь приклонить колени перед всемогущим богом и открыть ему своё сердце.

- Ты пока ещё мал, чтобы так говорить, понял меня? - сказал строго Ханрис сыну. - Вот подрастёшь, тогда сам решишь во что верить. А пока, слушай и внимай словам матери. Она, а не пастор, тебя воспитывает и о тебе заботится.

- Прости, папа, - Никам совсем поник.

- Тебе не за что извиняться, - смягчился Ханрис и положил руку на плечо сына. - Ты очень умный мальчик. Но, увы, некоторые знания приходят лишь с возрастом. Не спеши делать выводы, пока сам не поймёшь, что к чему.

 Ханрис поднялся.

- На кого же ты идёшь охотится, папа? - вновь оживился Никам, поняв, что его не ругают.

- Пока и сам не знаю.

- А почему мне нельзя с тобой?

- Потому что это может быть опасный зверь.

- Я не боюсь!

- Я знаю, Никам, - Ханрис улыбнулся и потрепал волосы сына. - Это я за тебя боюсь.

- Не бойся. Я прикрою твою спину, - уверенно и даже воинственно пообещал малыш, и Ханрис едва сумел сохранить серьёзность, услышав эти слова, явно почерпанные Никамом из военных баек отца и его товарищей.

- В следующий раз, обещаю, я возьму тебя с собой. Но сейчас мне нужно отправляться одному, - закончил Ханрис тоном, который не предполагал больше никаких споров и обсуждений. Никам понял это, и заметно погрустнел.

- Эй, бездельники! - обратилась к детям Весна, чувствуя, что надо спасать положение. - Отпустите уже отца на охоту и вперёд, заниматься делами. Лилейн - ты сегодня кормишь гусей, помнишь? Никам, на тебя собаки. И быстро, быстро! - она хлопнула несколько раз в ладоши. - Завтрак будет на столе через десять минут. Если вас там не будет, не получите сладких пирожков в обед!

- Хорошей охоты, папа! - выкрикнул Никам, и помчался выполнять поручения матери.

- Да, холосей охоты! - пискнула Лилейн, и бросилась за братом. 

- Хорошей охоты, - проговорила Весна подходя к Ханрису, обнимая его за шею и целуя в щеку. - Будь осторожен, и возвращайся скорее.

***

Драйган старался вести себя как можно тише, собираясь на охоту. Под громогласный храп отца, сотрясающий стены их дома - ни дать ни взять рык разгневанного пещерного медведя, - он собрал пожитки в сумку, взял лук, стрелы и охотничий нож. С особой осторожностью Драйган снял со стены отцовский меч - «Пламя Небес», рукоять которого, вырезанную из белой кости мамонта, венчала голова скалящегося демона, с горящими волосами.

Облачившись в кожаный дублет, убрав свои волосы в хвост и обвязав их лоскутом серой ткани, Драйган, буквально на цыпочках вышел из дома в конюшню. Здесь парню уже начинало казаться, что предприятие прошло успешно - ему удастся улизнуть из дома незамеченным и не придётся объяснятся с отцом. Но, как только он вывел во двор осёдланную лошадь, дверь дома с грохотом распахнулась и на пороге появился Маллид, одетый в одни только серые портки, которые, похоже, он попросту не снял ложась вчера в постель. Лицо его было красным и опухшим.

- Куда это ты собрался в такую рань? - захрипел тот сорванным голосом, щурясь на сына.

- Отправляюсь на охоту с Ханрисом, отец, - ответил Драйган, стараясь не выдать своего разочарования от того факта, что уйти втихомолку ему не удалось.

- На какую ещё охоту? Почему я об этом не знаю?

- Когда я отвозил Илию домой, ты уже спал. Ханрис сказал, что собирается выследить зверя, напавшего на дочерей Сайна. Он подрал Зану.

- Насмерть? - спросил Маллид холодно.

- Нет, вроде она жива, но серьёзно пострадала.

Маллид шумно прочистил горло, и сплюнул в грязь.

- И что это за зверюга? Медведь?

- Ханрис и сам не знает, - Драйган чувствовал себя страшно неуютно под этим допросом отца, но ничего иного не оставалось, как покорно отвечать на его вопросы.

- Как это не знает?! - возмутился Маллид. - Не может такого быть, чтобы Ханрис не знал, что за это за зверь такой. Думается мне, что это твоя башка дурья ни черта не запомнила.

- Может и так, отец, - кивнул Драйган, проглатывая очередную обиду. - Мне нужно отправляться.

 Он поставил ногу в стремя и быстро запрыгнул на лошадь. Но конь не успел сделать и шага, как Маллид задал следующий вопрос. 

- А меч тебе мой на кой чёрт сдался?

- Ханрис сказал взять с собой оружие.

- Впервые слышу, чтобы меч брали на охоту.

- Ханрис так сказал, - повторил Драйган, надеясь, что это убедит отца и избавит его от последующих вопросов.

 Тот оглядел сына скептическим взглядом, затем снова отхаркнул и сказал, скривив губы, не то от отвращения к горьковатому привкуса мокроты во рту, не то от неприязни к отпрыску:

- Ты бы спрашивал, прежде чем оружие моё брать.

- Прости, отец. Это единственный меч в доме, а ты спал, и я не хотел...

- Ты же убьёшься, сразу как из ножен его достанешь, - грубо перебил сына Маллид.

- Ты сам меня учил им владеть, - напомнил Драйган.

- И ты ничему не научился, пустозвон. Слезай с лошади. С Ханрисом я поеду, а ты, иди вон, в доме приберись, да потом сходи к реке, сети проверь. А серьёзные дела мне оставь. Вот только хлебну водицы холодненькой, и в путь, - с этими словами он развернулся и стал заходить в дом, давая понять, что разговор окончен.

- На сей раз тебе стоит остаться дома, отец, - проговорил Драйган, стараясь держать голос ровно. Тот предательски дрожал каждый раз, когда он начинал спорить с отцом. - Ты уже не молод. Я лучше справлюсь с этим делом.  

- Что ты сказал, сопляк? - Маллид обернулся и на его опухшем лице появилась выражение искреннего недоумения.

- Я тебя не подведу, обещаю, - попытался спасти ситуацию Драйган, но это уже было бесполезно.

- Делай, что я говорю, и не препирайся! - Маллид врезал кулаком по дверному косяку, закрепляя тем самым своё требование.

- Ханрис позвал меня, а не тебя, - продолжал спорить Драйган. - Двигаться нужно будет быстро, а ты...

- Закрой свой рот! - рявкнул Маллид. - Слезай быстро с кобылы, и дуй в дом, я сказал! Перечить он мне будет.

- Я обещал Ханрису, что отправлюсь с ним, - вымолвил Драйган одними губами, не разжимая зубов, только так его голос звучал твердо, и добавил со всей решимостью, на которую был способен: - И я отправлюсь, с твоего разрешения, или без него.

 И без того сощуренные глаза Маллида теперь сузились настолько, что со стороны могло показаться, будто он их закрыл. Губы сжались, ноздри раздулись, как у разъярённого быка.

- Не смей так со мной говорить, щенок, - Маллид больше не кричал, но от того стало только хуже. Отец орал на Драйгана с детства, и это было нормой в их доме. Он мог повышать голос по любому поводу и в любом настроении. А вот когда начинал говорить таким тоном, ровным, холодным как острие клинка, вот тогда Драйган понимал, что Маллид действительно рассержен. - Все твои пререкания очень плохо для тебя заканчиваются, самому это хорошо известно. - Маллид выставил вперёд мозолистый указательный палец, направленный на сына. Рука его заметно дрожала. - Ты и без того уже меня взбесил, взяв меч без разрешения. Только за одно это мне следует взгреть тебя так, чтобы кровью ссать начал. Так что слезай...

 Драйган не дал отцу договорить. На глазах ошеломлённого Маллида, он быстро отстегнул ножны с мечом от седла и бросил оружие в грязь.

- Ты что же это делаешь, щенок?!

- Отправляюсь на охоту, - вымолвил Драйган, и пришпорив лошадь, ринулся прочь. Он точно знал, что если этот спор продолжится, он сдастся, как было много раз ранее, и подчинится воле отца. И потому Драйган воспользовался теми небольшими крупицами своей смелости, которые ещё не успели растаять от звука этого ледяного тона родителя и его угроз, чтобы броситься прочь, пока не стало слишком поздно.

 Парню казалось, что Маллид что-то кричит ему вслед, и он гнал кобылу все быстрее, стараясь как можно скорее скрыться из поля зрения отца. Но голос Маллида не отставал, словно тот сидел у него прямо за спиной, продолжая осыпать сына проклятиями и требовать вернуться обратно. И лишь когда Драйган нашёл в себе смелость обернуться, что случилось далеко не сразу, он понял, что голос этот звучит только у него в голове, так как очертания родного дома теперь едва угадывались позади.   

«Что же я наделал, дурак?!» - обругал себя Драйган, представляя, что будет, когда он возвратится с охоты. Сбежав от отца он не сбежал от проблем, а только преумножил их в десятки раз. Идти то ему всё равно больше некуда, и негде будет скрыться от гнева Маллида. 

- К черту его! Баран старый! - прокричал Драйган, охваченный резким приступом гнева. - Пусть только попробует что-то мне сделать!

 Гнев предал ему смелости, хотя Драйган хорошо понимал, что это ненадолго, и к моменту его возвращения домой, ни от злости, ни от смелости не останется и следа. Но сейчас, глубоко вдохнув, он разом постарался отрезать все мысли об отце и возвращении, и сосредоточится на предстоящей охоте.

«Что сделано то сделано!» - здраво расценил он. - «Назад пути нет».

***

Вопреки всеобщему мнению, близнецам Ронару и Синте не очень хотелось ругаться друг с другом. Да, они оба были упрямы, в отца, оба любили командовать, опять же в отца, и не признавали авторитета друг друга. И все же, свой, мирный способ решения спорных ситуаций у них был. Его нашёл как раз отец Ронара и Синты - Зан. Брат и сестра ругались с малых лет. Ещё до того как научились говорить, они спорили друг с другом на своём личном, никому не ясном языке. Когда же им стукнуло по семь лет, и оба родителя устали каждый день слушать их дрязги и разнимать, Зан усадил детей за стол и показал им большую золотую монету.

«Видите» - сказал он, кладя монету на стол, и пояснил: - «Это последняя монета клана Сизар. Они чеканились в Меркате. Вы же знаете, что это за город, верно?»

 Конечно они знали, и практически хором, перекрикивая друг друга сказали:

«Город, который ты штурмовал, папа!»

«Именно!» - воскликнул Зан, демонстрируя свою фирменную улыбку, в которой, с левой стороны, значительно недоставало зубов, а те что были, торчали почерневшими осколками. Густая рыжая борода скрывала порванные с правой стороны губы - следствие удара палицей по лицу. Но недостающие зубы скрыть было нечем, и получив эту травму ещё в первый год службы в ополчение, на остальные девять лет к Зану привязалась кличка - полузубый, которая, впрочем, никогда его не обижала.

«Так вот, когда мы, в составе гвардии герцога Марека вошли в Меркату, моему отряду был дан приказ взять монетный двор. Работы там были остановлены, а готовые монеты пошли на переплавку, чтобы стать уже монетам нашего клана - королевскими золотыми. Но мы, кто брал монетный двор, позволили себе умыкнуть по монетке. И вот моя».

 Дети внимательно изучали монету, на видимой стороне которой был изображён щит.

«Эта монета никогда не была ни в чьих руках, кроме моих, понимаете? Ей никто не расплачивался, и теперь уже никогда и не расплатится, так как она больше не в ходу, и подлежит лишь обмену».

«Тогда зачем она тебе, папа?» - спросила Синта.

«Я забрал её как память. Но теперь хочу отдать вам» - Зан поднял монету, продемонстрировав детям другую её сторону, на которой был изображён меч.   «Видите, она едина, хоть и состоит из двух противоположностей. Ты, Синта, будешь щитом. А ты, Ронар - мечом. Вам ясно?»

«Почему это Ронар меч?» - возмутилась Синта - «Я тоже могу...»

«Потому, что я так сказал!» - рявкнул Зан и дети вздрогнули. - «Подрастёшь, поймёшь» - быстро смягчился он и хохотнул, хотя дети не поняли, чего тут весёлого, но на лице Ронара в тот момент сияло победное выражение.

«Щит и меч» - продолжил Зан. - «Две стороны, одного целого. Как и вы. Потому я дарю вам эту монету. И теперь, когда вы захотите поспорить о чем-то, вы не станете кричать и колотить друг друга, а подбросите эту монету. Вот так...» - Зан подкинул монету, та покрутилась в воздухе и стала падать. Над самым столом он схватил её и накрыл ладонью. - «Чья сторона будет вверху, тот и победил в споре. Вам ясно?»

 Дети заворожённо кивнули, словно отец давал им некое невиданное представление.

«Вот, держите» - он протянул монету близнецам, но тут же зажал её в кулаке, когда они оба, одновременно за ней потянулись.

«Тааак...» - протянул Зан и снова улыбнулся. - «Вот и первый спор. Я подкину её, и мы узнаем, у кого из вас она будет храниться в этом гексале. В начале следующего гексала вы снова подкинете её, и так будет продолжаться всегда. Вы будете передавать монету победителю, но помните, что она не принадлежит никому из вас. Она моя, и я дал её вам обоим. Каждый из вас владеет только половиной, которую я ему назначил, и не более того»

 И с тех пор эта монета кочевала от брата к сестре, оставаясь предметом решения множества споров. А когда отца не стало, её значимость для обоих лишь возросла. Они много о чем спорили, много в чем не соглашались, но правило монеты, установленное отцом, считалось сокровенным и никогда не подвергалось сомнению. Синта всегда была щитом, а Ронар мечом, и когда монета решала спор в чью либо сторону, проигравшему оставалось лишь сетовать на несправедливость судьбы, ворчать, бубнить, но принимать волю монеты. 

Вот и сегодня утром, решая кто отправится с Ханрисом на охоту за неведомым зверем, они подкинули монету. Она громко стукнула об стол, завертелась на ребре, затем упала стороной меча кверху.

- Гадкий везунчик! - воскликнула Синта, в негодовании хлопнув ладонями по столу.

- Ха-ха! - возликовал Ронар. - Справедливость торжествует! Мужчина отправляется на охоту, а женщина остаётся дома!

- Надеюсь, мужчине там отхватят его причиндалы! - огрызнулась Синта. Доран, семилетний брат Ронара и Синты, который, закусив кулачек, увлечённо наблюдал за ритуалом подбрасыванием монетки, расхохотался заливистым, звонким смехом.

- Прикуси язык, Синта! - прикрикнула на девушку мать, которая месила тесто, в противоположном конце большой комнаты, лишь формально разделённой на кухню и гостиную. - Как ты смеешь желать подобное брату?!

- Вот, вот, мам! - подхватил улыбающийся Ронар, сгребая со стола монету и убирая в карман штанов. - Совсем не ценит мужчину в доме!

 Синта скорчила рожицу и показала Ронару язык, что снова вызвало громких смех их младшего брата.

- Мне вообще не нравится, что кто-то из вас туда отправляется, - снова запричитала их мать - Шрийя, и попыталась сдуть выпавшую из под повязанного на голову платка прядку каштановых волос, котора лезла в глаза. 

- Успокойся уже, мам. - сказал Ронар, открывая отцовский сундук, и доставая оттуда охотничьи принадлежности. - Всё со мной будет хорошо. Это просто охота.

- Не просто охота! - живо возразила женщина, и стала пытаться тыльной стороной измазанный в муке ладони убрать мешающую прядку. Из этого ничего не выходило, и от того, казалось, Шрийя распалялась ещё больше. - Вы будете охотиться невесть на какое чудище!

 Ронар и Синта переглянулись, демонстрируя друг другу одинаковое выражение лица, которое означало, примерно: «Опять она завелась!». Думали они тоже примерно одинаковое - сожалели, что рассказали матери в подробностях произошедших у Сайна ночных событий. И кто их только за язык тянул? Теперь женщина, и так, после смерти Зана, безмерно пекущаяся о своих дитятках, никак не могла успокоиться. 

- Подрало бедную девочку! И двух большущих псов!!!

- Не таких уж и большущих, - пробурчал Ронар, продолжая собираться. Синта стала снаряжать ему в дорогу провизии: вяленого мяса, сухарей и сушёных яблок. 

- Что, некому больше с Ханрисом пойти? - продолжала бубнить Шрийя. - Вон, у Маллида детина какой вырос. Чего же он не идёт? А вы мне тут нужны. Оба! Хозяйство простаивает. Рук не хватает. А они, вишь... на охоту собрались, на чудище какое-то!

 На эти причитания лучше было никак не реагировать, и потому Ронар и Синта продолжали собираться молча, под неустанные причитания матери и под пристальным взглядом, вальяжно посасывающего свой кулак, запихнувший его в рот почти полностью, Дорана.

 Наконец Ронар достал со дна сундука меч, покоящийся в кожаных ножнах. То был полуторный клинок, с удлинённой рукоятью, обёрнутой чёрной кожей и широкой гардой, на которой было выбито имя меча - «Песнь Ветра».

- Можно подержать?! - воскликнул Доран, подбегая к Ронару и протягивая к мечу руки.

- Упаси Властитель! - ещё громче завопила Шрийя. - Доран, отойди оттуда немедленно!Совсем ума лишились?! Оружие вам не игрушка!

- Согласен, матушка, - кивнул Ронар, едва обнажая клинок, и любуясь его лезвием. - Но и мы больше не дети. Пора бы уже тебе это понять.

***

  В ночной тьме Ханрису не слишком хорошо удалось разглядеть следы у дома Сайна. Но теперь, прибыв сюда утром, охотник сумел изучить их внимательно, хотя и одного только взгляда было достаточно, чтобы понять, что следы эти не принадлежат ни медведю, ни рыси, ни какому-то иному зверю, встреченному здесь Ханрисом за все двенадцать лет жизни в долине. След был длинным и узким, как у человека с очень большой стопой, и Ханрис прикинул, что его рост, при таком размере, должен быть локтей шесть, не меньше. Наведывавшееся ночью существо имело по пять весьма развитых и широко расставленных друг от друга пальца на ногах, каждый из которых кончался длинным когтем.

 Когда Сайн вышел из двери своего дома, Ханрис как раз изучал следы, ведущие от конюшни к крыльцу, где неведомый зверь, по-видимому, опустился на все четыре конечности, и, взрывая когтями грязь, бросился бежать.

«Наверное отсюда он и кинулся на Зану» - подумал Ханрис, поднимаясь и кивком приветствуя хозяина дома.

- Как дочь? - спросил он, когда Сайн подошёл. По лицу друга - тёмным мешкам под глазами и усталому взгляду, - было отчётливо видно, что он провёл чертовски скверную ночь, и вполне вероятно, что как и сам Ханрис, вовсе не смыкал глаз. Но Ханрис сразу пришёл к выводу, что будь Зана мертва, Сайн выглядел бы в разы хуже.

- Потеряла много крови, - сообщил он, останавливаясь рядом с Ханрисом, и коротко кивнул Драйгану, который стоял в стороне, облокотившись на стену хлева, погруженный, как казалось со стороны, в глубокие и совсем не весёлые думы. - Я зашил рану, но... сам знаешь, дальше только время покажет. Если будет заражение... - Сайн не закончил фразу, а лишь тяжело вздохнул.

- Слушай, - начал Ханрис осторожно, - Если хочешь, Весна...

- Не нужно, - резко оборвал друга Сайн. - Ты знаешь как я к этому отношусь.

Конечно, Ханрис знал. Висящая на груди Сайна спиралька - символ церкви Властителя Циклов, говорила сама за себя. И Ханрис никогда не стал бы предлагать другу воспользоваться помощью волхаринской ведуньи, если бы дело не касалось жизни его дочери. Сайн был адептом совершенной иной веры и мастером радикально иной медицины, и никогда не признал бы, что у волхарин, при всех их отсталых взглядах на хирургию, имелись более действенные методы в лечении некоторых недугов, в том числе воспалений и заражений. 

- Как скажешь, - кивнул Ханрис.

- Нужно бы псов похоронить, - быстро перевёл тему Сайн, взглянув на телегу, где лежала груда окровавленного тряпья, в которую он ночью завернул тела собак. - Они ведь спасли Зану. Ценой своей жизни спасли.

- Хорошие были псы, - с горечью подтвердил Ханрис.

- Хорошие, - кивнул Сайн. - Посмотрим, найдётся ли теперь у Ломара кто-то хоть в половину столь же преданный и умный.

 При упоминания их друга и соседа, Ханрис поморщился, словно ему в глаза вдруг ударило солнце. 

- Ты давно его видел? - спросил Сайн. - Я не навещал, с тех пор как взял Клыкастого, а это уж года четыре назад было.

- Я был у него в прошлом году, - сухо сказал Ханрис. - Брал щенка.

- И как он?

- Хуже.

 Далее этот разговор не пошёл. Ханрису не хотелось обсуждать странности их давнего товарища. Слишком много уже было об этом сказано, а по сути ничего изменить они не могли, и от того становилось паршиво на душе. 

 После недолгого молчания, во время которого Ханрис вглядывался в серую громаду западных гор, а Сайн разглядывал след в грязи, словно представляя, как эта тварь должна была выглядеть, он спросил:

- Есть идеи, кто это мог быть?

- Никаких, - честно признался Ханрис. - Кто-то, с кем мы пока не встречались в наших краях.

- Какой-то заблудший зверь с севера? - спросил Сайн, как и все прочие селениане живущие в пограничье, наслышанный про то, что в волхаринских лесах обитают неведомые и свирепые хищники.

- Совсем не обязательно, что он пришёл с севера, - поправил друга Ханрис. - На юге, если ты не забыл, Ведьмин Лес. Там тоже много кто водится.

- Но в Ведьмином Лесу мы бывали. И ни с чем подобным там не сталкивались.

- Дружище, Ведмин Лес огромен. А то что мы видели, за те шестнадцать дней, можно, без преувеличения, назвать его опушкой.

- Тебе видней, - не стал спорить Сайн.

- А что говорят девочки?

- Илия ничего толком не разглядела, кроме жёлтых глаз и лап с громадными когтями. А Зана в себя ещё не приходила, - при упоминании раненой дочери, голос Сайна дрогнул. 

- Я найду его, Сайн, - пообещал Ханрис другу. - Клянусь, найду, кто бы это ни был.

 Тут они услышали приближающийся топот копыт, и обернувшись, Ханрис увидел скачущего к ним верхом на вороном коне Ронара.

- Мне бы следовало отправиться с вами, - проговорил Сайн упавшим голосом.

- Ты нужен здесь. Ты должен быть с Шантой и дочерьми. Предоставь охоту мне.

 Сайн многозначительно глянул в глаза другу, одновременно и благодаря его за проявленное участие и беря с него слово содрать шкуру с монстра, ранившего Зану. Затем он кивнул - слов не требовалось, бывшие сослуживцы поняли друг друга.

- Ты опоздал, - сообщил Ханрис Ронару, когда тот подскакал к ним, и остановил лошадь, на правом боку которой висел колчан со стрелами и лук, а на левом, из под походной сумки выглядывал эфес меча, доставшегося сыну в наследство от Зана.

- Ты сказал, что встречаемся утром, - нахмурился Ронар, и скосил взгляд на Драйгона, явно не ожидавший его здесь увидеть и, похоже, не слишком этим довольный. 

- Я сказал - с наступлением утра, - спокойно пояснил Ханрис. - А у нас до полудня осталась лишь пара часов. Хорошо, если успеем добраться до леса, пока не начнётся дождь.

- Дождь будет к полудню? - спросил Ронар, и задрал голову к серому небу, словно мог, как и Ханрис, просчитать погоду на день, по полёту птицу, движению облаков и направлению ветра.

- Спешивайся, - сказал ему Ханрис. - Оставишь лошадь у Сайна.

- До леса пойдём пешком? - удивился Ронар, но тут же спрыгнул с коня.

- Быстрее было бы верхом, но если эта зверюга не прочь полакомиться коровой, то и конем не побрезгует.

- Думаешь, что зверь не насытился?

- Думаю, что он может быть там не один.

- У тебя есть основания так полагать? - спросил Сайн голосом, в котором зазвучала тревога.

- Нет, лишь предосторожность, - успокоил друга Ханрис. - Не хочу рисковать лошадьми, тем более что нам неизвестно, как далеко этому зверю удалось уйти, и как долго продлятся его поиски. Так что заводи свою лошадь в стойло, - обратился он к Ронару, - и пойдём на охоту. Хватит тратить время даром.

***

 Как и предсказывал Ханрис, дождь начался к полудню. Сперва едва заморосив, он, быстро набрав силу, начал барабанить по крыше дома Сайна Готхола, стекая ручьями по водостокам. И этот звук льющейся воды и стучащихся в дом капель, словно вернул Зану к жизни. Весьма иронично, что Илия, всё утро не отходившая от постели сестры в ожидании её пробуждения, в этот момент как раз задремала, убаюканная шумом дождя, свернувшись калачиком на своей постели. И когда Зана проснулась, ей предстала тонущая в сером полумраке комната, наполненная шумом дождя, от чего девочка решила, что ночь всё ещё продолжается. Не успев осознать происходящее, она попыталась пошевелиться, и ощутила невероятную слабость. Голова тут же закружилась, да так сильно, что ей пришлось закрыть глаза, чтобы комната перестала качаться. Ком тошноты подступил к горлу. Зана попыталась облизнуть губы, и тут же ощутила страшную сухость на языке и небе, от чего едва вдохнув ртом воздух, она поморщилась от того как заболело горло. Голова была тяжёлой, словно вытесанной из камня. Впрочем, такими же ощущались и все конечности. А где-то в районе груди, Зана сложно было определить где именно, появилось и стало постепенно нарастать некое тянущее, крайне неприятное чувство.

 Пока головокружение проходило, Зана попыталась вспомнить, что же с ней произошло. Мысли путались и терялись, ворочаясь в голове так же тяжело и лениво, как и язык во рту, в котором, кажется, совсем не осталось слюны. Ей далеко не сразу удалось ухватиться за нить воспоминаний, чтобы попытаться проанализировать происходящее. Она вспомнила вчерашний вечер. Ужин за столом. Лицо матери, сестёр, отца... Нет. Стоп. Отца не было. Зана отчётливо вспомнила, как тот ушёл, когда солнце ещё только скрывалось за западным пиком.

«Но папочка...» - вспомнила Зана о том, как возмутилась Риза, узнав, что папа не вернётся, чтобы уложить их спать. - «А как же твоя история про Фейденских Музыкантов?! Я хочу узнать, как всё закончилось. Ты же обещал, что расскажешь».

«Илия хорошо знает эту историю» - улыбнулся отец, целуя дочку в пухлую щёчку. - «Она вам расскажет».

«Мне не нравится, как рассказывает Илия. У неё плохо получается»

«Вот и не буду больше ничего тебе рассказывать, проказа маленькая!» - оскорбилась Илия, помогающая матери накрывать на стол к ужину.

«Ну и не рассказывай. Я хочу, чтобы папа рассказал»

«Если сегодня ты будешь себя хорошо вести, не станешь ругаться с сёстрами, поможешь маме вымыть посуду и ляжешь спать во время, без пререканий, то завтра, я расскажу тебе о Шанриде Смелом, и о том, как он в одиночку одолел целую банду разбойников»

«Правда, папа?!» - возликовала Риза, которая, ничего не зная о Шанриде Смелом ещё пять секунд назад, теперь была полностью увлечена этой невероятной возможностью, услышать о его приключениях. - «Честно, честно?!»

«Даю слово» - пообещал отец дочери. - «Думаю, ты уже стала достаточно взрослая, чтобы услышать эту историю».

«Я стала взрослая! Честно, папенька! Я очень взрослая!»

«Вот и докажи это, сегодня. Договорились?»

 Зана помнила, как отец ушёл. Саму её в тот момент занимали мысли, далёкие от Фейденских Музыкантов, Шанрида Смелого, и прочих героев папиных небылиц, которые она знала наизусть. Зана размышляла, из чего бы ей сделать пугало, которое она намеривалась установить в небольшой рощице за домом, чтобы упражнять в стрельбе из лука. Обычные мишени ей казались скучными, но днём ранее мать отдала ей старое прохудившееся ведро, из которого Зана соорудила голову. Теперь же предстояло сделать торс, руки и ноги, и эти размышления занимали голову девочки вплоть до самой ночи. С ними то она и заснула. Но Зана знала, что было что-то ещё. Произошло нечто важное между тем как она заснула, и тем как она проснулась только что, в самом прескверном состоянии.

 Ей вспомнился лай собак, вспомнилось блеяние овец. Вспомнилась ночь, и лампа в руках Илии. Она шла за ней к хлеву. Там кто-то был. Новое воспоминания - силуэт на крыше, - заставило сердце Заны сжаться от ужаса. Этот монстр хотел напасть на Илию. Она стреляла в него, а потом стрелы кончились. И монстр бросился на Зану. Воспоминания стали возвращаться, чередой кошмаров вторгаясь в её разум, а вместе с тем то тянущее чувство начало перерастать в жгучую боль.

***

 Открыв глаза и дав себе пару секунд на то, чтобы оглядеться, сбросить оковы сна, в которых было так тепло и уютно, и понять что её разбудило, Илия быстро осознала, что это стон Заны. Она тут же спрыгнула с постели, и села на колени рядом с кроватью сестры. Глаза девочки были закрыты, но бледное личико, на котором прежде присутствовало лишь выражение крайнего умиротворения, теперь сморщилось, и она слабо вертела головой, словно пытаясь избавиться от чего-то, доставляющего беспокойство и даже боль. Пересохшие губы, которые Илия каждый час смачивала мокрым полотенцем, приоткрылись и из горла Заны снова вырвался тихий стон.

- Зана, - Илия взяла её руку, и сжала в своей ладони. - Сестрёнка.

 Та открыл глаза, и уставилась на Илию, словно не узнавая её. Но это быстро прошло. Затуманенный взгляд обрёл ясность, и Зана попыталась прошептать что-то. Но из горла вырвался только хрип.

- Я здесь. Зана, я здесь, - Илия наклонилась к её лицу. - Скажи, чего ты хочешь. Я всё сделаю.

- Во... ты... - еле слышно прошептала Зана, и Илия, быстро поняв, что её сестра просит воды, кинулась к кувшину, стоявшему на столике в углу.

- Сейчас, родная. Сейчас я принесу тебе воды. Потерпи немного, - приговаривала она, наполняя кружку водой из графина.

 Затем она поднесла её к губам Заны:

- Вот, пей. Из моих рук, хорошо? Папа сказал, что тебе нельзя подниматься, - Илия слегка наклонила кружку, и жидкость смочила губы Заны, затем полилась ей в рот. - Вот тааак... Тише, тише...

 Зана закашлялась, когда вода попала в горло, и Илия быстро подняла кружку. Но, облизнув губы, Зана слабо сжала левой рукой запястье Илии, и потянула к себе, прося ещё воды. 

- Только осторожно, хорошо? - Илия снова наклонила кружку. - Мееедленно. Вот так... Спешить некуда.

 Зана пила жадно, шумно глотая воду и не обращая внимания на то, что несколько струек побежали по её щеке и подбородку на подушку.

- Вот, погоди немного, сейчас уберу, - проговорила Илия, ставя опустевшую кружку на стол, и вытирая полотенцем щеку сестры.

- Илия, - теперь голос Заны звучал чуть сильнее и чётче, но все равно был безжизненным и тонким, дрожащим, словно пламя свечи, которая вот-вот затухнет от дуновениям сквозняка.

- Да, я тут сестрёнка. Я рядом, - Илия улыбнулась ей, но глаза Заны снова были закрыты и этой улыбки она не увидела.

- Больно, - вымолвила девочка, прикасаясь левой рукой к перебинтованному плечу. На лице Заны появилась гримаса страдания. - Больно. Жжётся.

- Сейчас я позову папу. Потерпи немного, - Илия поднялась. - Он тебе поможет.

 Она выскочила из комнаты, и влетев в сени, где её мать и Тара занимались вышиванием, Риза что-то напевала в углу, играя с вырезанными отцом из дерева зверюшками, а Сайн дремал в своём массивном кресле, откинув голову назад, она закричала, куда громче чем того требовала ситуация:

- Папенька! Маменька! Зана проснулась! - и не глядя на их реакцию, она помчалась обратно.

 Илия точно для себя решила, с того самого момента, когда Драйган привёз её домой ночью, и девочка увидела лежащую на окровавленных простынях Зану, что не отойдёт от её постели, пока сестрёнка не выздоровеет. Она сделает всё... абсолютно всё, что потребуется, даст любую свою руку на отсечение, да хоть и обе сразу, чтобы та поправилась. Зана пострадала из-за неё - Илия знала это. Она не должна была позволять сестре идти с ней. Мать дала это поручение ей, и только ей одной, как старшей. А что же она? Взяла с собой сестру. А потом сбежала, позволив чудищу напасть на бедную Зану. И пусть никто в семье этого не высказал, Илия знала, что только она одна несёт ответственность за то, что случилось с Заной. Из-за этого она прорыдала всю оставшуюся часть ночи, до рассвета. А утром решила, и никто на свете не был способен это решение изменить, что выходит сестру, чего бы это не стоило и только так сможет искупить перед ней свою вину.

 Но когда Илия вернулась в комнату, Зана уже вновь провалилась в забытье. Однако на лице её сохранилась та гримаса боли, от которой сердце Илии сжалось, а на глаза навернулись слёзы.

«Какая же я безмозглая тупица! Прости Зана! Прости сестрёнка! Это я во всём виновата!»

***

 Дождь шёл около двух часов, но даже ещё два часа спустя после его завершения, бредущему вслед за Ханрисом и Драйганом Ронару казалось, что тот все ещё продолжается. Весь лес, состоящий преимущественно из могучих сосен и густых елей, был наполнен шумом капающей воды, в звуке которой ему то чудились шаги за спиной, то создавалось ощущение, будто прям над головой копошатся какие-то невидимые маленькие существа, занятые своими неведомыми делами. Пусть охотникам и удалось достичь леса до начала дождя, это не спасло их одежду от промокания, и теперь, взбираясь в гору по тропам Ханриса, выискивающего следы на поросших мхом камнях и уложенной опавшими и пожелтевшими иголками лесном пологе, Ронар уже не был так уверен в том, что ему повезло больше чем Синте, оставшейся в сухом и теплом доме. За прошедшие пол дня они останавливались всего раз, чтобы быстро перекусить и отправиться дальше. Ханрис был немногословен и сообщал только о смене направления. Драйган тоже был молчалив и хмур, словно пребывал в неком тяжёлом трауре. Не то чтобы Ронар прежде замечал за ними болтливость, но теперь, оставшись наедине с этими двумя, стал ощущать себя невероятно одиноким, словно оказался в компании чужаков, с которыми не имел ничего общего. А ещё Ронару казалось, что его спутники совсем не устают, в то время как у него самого начинали всё сильнее ныть икры и стопы, на правой пятке росла мозоль, ремень от колчана натёр плечо, меч тянул пояс вниз, от чего его приходилось то и дело подтягивать, а мокрая одежда неприятно липла к телу и он весь продрог. Но Ронар старался стоически выдерживать все эти трудности, особенно рядом с Драйганом, перед которым он не мог позволить себе выказать ни малейшей слабости.

Юноше очень помогала держаться мысль в голове, что, пожалуй, именно так отец и его друзья чувствовали себя в своих знаменитых военных походах, в том числе и в рейде через Ведьмин Лес. Только длилось это долгие шестнадцать дней, без возможности повернуть назад и вернуться к тёплому домашнему очагу, в постоянном напряжении и страхе перед таящейся в тени деревьев угрозой. И всё равно Ронар чувствовал теперь особую близость к историям отца, пусть поход их длился всего пол дня, в ходе которых он не ощущал никакой угрозы. Не то чтобы страх перед монстром, устроившим кровавую бойню возле дома Сайна, который Ронар испытал стоя ночью у тела растерзанной коровы, прошёл вместе с наступлением дня. Скорее он затаился, уступив место куда более насущным переживаниям, таким как превозмогание тягостей восхождения в гору по промокшему лесу. Выбирая между ними и встречей с неведомым чудовищем, Ронар однозначно склонялся ко второму варианту, искренне желая покончить с этой охотой до темна, чтобы не пришлось ночевать на холодной и мокрой земле. Ощущать себя частью военной истории отца - это конечно хорошо, и всё же спать в тёплой постели, а не на камнях да корнях - куда лучше. Почувствовав укол стыда от этой мысли, Ронар быстро нашёл себе оправдание.

«Едва ли отец бы со мной не согласился» - подумал он. - «Разница лишь в том, что у меня есть такая возможность». 

 Тут же Ронару вспомнились высказанные вчера вечером слова Маллида о том, что они не знают какого пришлось их отцам и живут на всем готовеньком. Снова укол стыда - ведь это было правдой. 

«Я смогу пройти путь отца» - сказал Ронар себе мысленно, но обращался в тот момент к Маллиду. - «Если придётся - я выстою. Старик напился и не ведал, что говорит. Может его сынок и такой нюня, что не выдержит военного похода, но я выдержу».

При этой мысли Ронар покосился на широкую спину бредущего впереди Драйгана, и его шаткая уверенность в своём превосходстве подкрепилась тем фактом, что у сына Маллида даже не было при себе меча, только лук и стрелы. Обратив на это внимание ещё в самом начале их пути, Ронар решил, что всё потому, что Драйган попросту не умеет владеть таким оружием. От данной мысли, вес собственного меча, оттягивающий пояс, стал Ронару особенно приятен, словно давал некое преимущество над соперником, с которым он сам затеял молчаливое противостояние.

 «Когда дело дойдёт до битвы, Драйган не сможет ничего сделать. В бой пойду я и Ханрис, а он будет стоять в стороне. И когда мы вернёмся, Ханрис и Маллид и Сайн станут относится ко мне как к равному, в отличает от этого...»

- Здесь, - прервал вдруг поток мыслей Ронара голос Ханриса, который опустился над очередным следом, видимым только ему одному.

 Они остановились у края расщелины, с довольно крутыми склонами, из которых торчали стволы сосен. На дне шумел едва видимый отсюда бурный поток небольшого ручья, спускающейся с гор в долину.

- Я знаю это место, - проговорил Ханрис, вглядываясь вниз, словно говорил не с Ронаром или Драйганом, а сам с собой. - Ещё пару часов назад, когда следы повернули в эту сторону, я понял, что он направляется именно сюда. Вон там, внизу, видите, - Ханрис поднялся и указал спутникам на что-то, чего Ронар не увидел, как бы ни старался. Но следопыт быстро пояснил: - Там есть пещера. Он спустился прямо тут и, зуб даю, схоронился в ней.

 Ронар вдруг ощутил неприятное, холодное чувство в груди. Всё это время он словно бы и не верил в то, что Ханрису удастся выследить чудовище. Глупо конечно было так считать, учитывая репутацию ведущего их следопыта, и умом Ронар это понимал, но так его подсознанию было легче выстроить барьер, за которым следовало оставить страх перед неведомым ночным визитёром. Однако теперь, когда они настигли зверя, пришёл конец иллюзиям и данный барьер стал быстро рушиться. От мысли, что Ронар вот-вот встретится с тем, за кем они гнались пол дня, парню сделалось не по себе, по спине пробежали мурашки а ладони стали липкими. Быстро взглянув на лица своих спутников, в надежде увидеть в них нечто подобное, если не у Ханриса, то хотя бы у Драйгана, он обнаружил, что те остаются всё такими же спокойными, словно ничего и не изменилось. Он тут же постарался придать и своему собственному лицу невозмутимый вид.

- Склон крутой, - заметил Драйган.

 Ронару он тоже не внушал доверия, и парень был вовсе не уверен в том, что сумеет с него спустится, нагруженный мечом и сумкой. Вполне вероятно, что на полпути он сорвётся и покатиться кубарем вниз, и данный расклад его совсем не радовал. Но тот факт, что опасения высказал Драйган, потребовал от Ронара срочных возражений.

- Спустится сможем, - сообщил он со знанием дела, будто всю жизнь скакал по горам вверх-вниз.

- Рисковать ни к чему, - сказал Ханрис, чем уколол самолюбие Ронара, но в то же время спас его от куда более болезненного удара, в следствии возможного, и даже вполне вероятного падения с этого склона. - Пройдём чуть выше по течению ручья, там есть места более пригодные для спуска.

 Они отправились вдоль склона, и нельзя сказать, что путь их был простым. На одном отрезке, благо не слишком большом, они оказались зажаты между отвесным куском скалы слева, и крутым обрывом справа, и охотникам пришлось прыгать по мокрым камням и корням, цепляясь и обнимая стволы сосен. И все же никто не сорвался, и не покатился в низ. Спустя минут двадцать они успешно добрались до небольшого углубления в склоне. Складывалось впечатление, словно какой-то гигант вонзил в скалу свою громадную лопату, и подцепив кусок леса, унёс его с собой, оставив такой вот формы яму.

- Спустимся тут, - сказал Ханрис, и сам незамедлительно начал спуск вниз.

 Ронар не был уверен в том, что спускаться в этом месте ему будет проще, чем в любой другой части склона. С одной стороны - наклон здесь был не такой крутой, с другой, на пути вниз не росло ни одного дерева, и будет совершенно не за что схватиться, если вдруг земля уйдёт из под ног. Но его никто об этом не спрашивал, а даже если бы и спросили, Ронар не высказал бы своих сомнений.

 Драйган мельком взглянул на спутника, только чтобы понять, что Ронар пропускает его идти вперёд, и стал спускаться вслед за Ханрисом. Подтянув в очередной раз пояс с мечом и поправив ремень сумки, Ронар тоже начал своё нисхождение, тщательно выбирая каждый камень, на который он собирается наступить. И всё равно, то и дело его подошвы скользили, а из под ног утекали вниз ручейки мелких камушков, шумно катящихся по склону. И к середине спуска Ронар снова весь взмок, только теперь уж не от дождевой воды, а от собственного пота, ручьями стекающего по его шее и спине.

 Спуск, продолжающийся по ощущениям Ронара целую вечность, закончился неожиданно. Последние пять минут глядя только себе под ноги, и не поднимая головы, он вздрогнул, когда рука Драйгана опустилась ему на плечо.

- Пришли, - сообщил тот, когда Ронар поднял на него удивленный взгляд. Убрав руку Драйган добавил: - Дальше не надо, если не собираешься купаться.

 Ронар, вначале искренне удивленный тем, как это Драйган оказался у него за спиной, когда только что шёл впереди, глянул перед собой, и обнаружил в непосредственной близости бурный поток ручья. Видимо, сосредоточенный на своём спуске он прошёл мимо Драйгана, и если тот не остановил бы Ронара, он без сомнения намочил бы ноги, а может и плюхнулся бы в ручей с головой.

«Чёрт бы побрал эти горы!» - выругался он про себя.

Снова подняв глаза на Драйгана, намериваясь поблагодарить того, хоть этому и противилось всё его естество, Ронар обнаружил, что его спутник уже отвернулся, и пошёл к Ханрису.

«Ну и хрен с тобой!» - заключил он.

Ханрис опустился на колени на одном из камней и, сбросив сумку, потянул руки к ручью. Зачерпнув в ладони ледяной воды, он плеснул её себе в лицо, затем омыл шею и в довершении напился из горного потока. Когда Ханрис отошёл, Драйган последовал его примеру, а Ронар решил воздержаться, и вместо этого присел на крупный камень чтобы передохнуть и глотнуть воды из фляги. 

- Вещи оставим здесь, - сказал Ханрис спутникам. - С собой берите только оружие и будьте готовы к бою. Драйган, у тебя при себе нет меча, так что ты пойдёшь за нами. Держи лук наготове. Ронар, ты со мной. След в след, понял?

 Ронар кивнул. Поднявшись он быстро сбросил сумку, и подошёл к Ханрису. Липкое чувство тревоги, грозящей перерасти в страх, снова начало подтачивать его изнутри, но Ронар постарался побороть его, сжав в ладони рукоять меча висящего на поясе.

«Я справлюсь» - сказал он себе, стиснув зубы. - «Я обязательно справлюсь. Не опозорю отца!»

 Теперь они двинулись в обратную сторону, по течению ручья, и скоро дошли до небольшого порога. Здесь Ханрис перевёл их через поток, по крупным камням, торчащим из воды, и оказавшись на другом берегу охотники стали двигаться ещё медленнее. И тогда Ронар наконец увидел впереди место, к которому их вёл Ханрис. Склон этого берега был не таким крутым как тот, по которому им пришлось спускаться, но в одном месте, возле самого ручья, он вдруг вспучивался, подобно животу беременной женщины. С края этого подъёма над водой нависал опасно накренившийся ствол сосны, под торчащими из земли корнями которой, похожими на скрюченный костлявые пальцы, виднелся чёрный зев пещеры. От одного только взгляда в эту тьму Ронару стало совсем уж не по себе, липкий пот снова выступил на коже, а к горлу подступил ком тошноты.

«Я не хочу туда спускаться» - честно признался он себе и крепче стиснул меч.

 Жестом потребовав спутников остановиться, Ханрис продолжил путь к пещере в одиночку. Присев у самого её входа, он осмотрел замелю, затем заглянул внутрь и возвратился к спутникам.

- Нет сомнений, тварь там, - сказал Ханрис, снимая с пояса факел и запаливая его. - У входа следы, довольно свежие. Он спрятался там утром, часов шесть назад, не больше. Другого выхода из этой пещеры нет, значит он все ещё внутри.

 Ханрис протянул горящий факел Ронару.

- Будешь идти рядом со мной и светить.

- Но у меня меч, - возмутился Ронар. - Пусть Драйган несёт свет.

- Драйган будет идти за нами с луком, и прикрывать нам спину, а возможно и обеспечит отступление, если что-то пойдёт не так, - сообщил Ханрис тоном спокойным но не терпящим возражений. - Возьмёшь меч в одну руку, а факел в другую.

- Но он двойного хвата и слишком тяжёл...

- Значит не бери меч, - резко оборвал возражения Ронара Ханрис. - Но факел взять тебе придётся.  

 Полный рвущего его грудь негодования Ронар взял таки факел, и отвёл глаза от своих спутников не желая смотреть на их лица, которые, как ему казалось, насмехались над ним.

«Что за глупость?! Если эта тварь набросится на меня, мне не чем будет защищаться! То же мне, командир! Может когда-то он им был, но за последние годы растерял все свои навыки!»

- Идёмте, - сказал Ханрис и, вытащив из ножен меч, в лезвие которого отразилось небо, пламя факела и бурный поток ручья, направился к пещере. Ронар тоже обнажил меч, не смотря на то, что в одной руке держать его было тяжело, и двинулся следом.

 У самой пещеры словно смолкали все лесные звуки, кроме шума потока за спиной. Не слышно было ни щебетания птиц, ни шума ветра в кронах могучих сосен. И воздух здесь становился тяжёлым, в нём стал ощущаться густой запах звериной шерсти, с примесью душка от подгнивающего мяса.

 Ханрис не стал медлить, и пошёл вперёд, чуть согнувшись, чтобы не удариться головой о корни сосны, свисающие с потолка пещеры. Ронару пригибаться не требовалось, однако он всё равно это сделал, словно сама атмосфера этого места придавливала его к земле, заставляя горбиться и приседать.

 Ход пещеры, хотя Ронару это больше напоминало нору в земле, шириной не более двух с половиной ярдов, имел пологий наклон, уводя охотников куда-то вглубь земной тверди, и скоро завернул, окончательно отрезав их от дневного света. По мере того как шум потока становился всё более глухим и далёким, запахи звериного логова и гнилого мяса делались всё резче. Постепенно тоннель начал расширяться и скоро до его стен уже не доставал дрожащий свет факела, а обступивший со всех сторон мрак стал густым, будто осязаемым.

 Впереди вдруг послышался тихий шорох, сердце Ронара замерло от страха, ледяной ком перехватил дыхание.

 Ханрис остановился. Ронар оглянулся на Драйгона, и обнаружил, что того еле видно, он стоял на самом краю круга света, вложив стрелу в лук.

«Если тварь бросится на нас из тьмы, ему единственному удастся сбежать» - подумал вдруг Ронар.

 Ханрис, казалось застыл впереди, выставив перед собой меч. Он не шевелил ни мускулом и словно вообще не дышал. Так текли секунда за секундой, сливаясь в вязкую и гнетущую бесконечность, окружённую тьмой, в коей притаилось чудище.  

 Затем во мраке снова раздался шорох. Лишь краем глаза Ронар заметил, как жёлтая точка блеснула в темноте и тут же погасла, но Ханрис сразу пришёл в движение и, резко изогнувшись, сделал два стремительных шага в ту сторону, вместе с тем нанося колющий удар мечом в темноту. Нечто взвыло во мраке. Затем меч Ханриса взвился в воздух, блеснув в свете факела, и с глухим стуком приземлился где-то за границе освещённой зоны. Тут же вой боли сменился рыком ярости, и Ханрис едва успел отпрыгнуть назад, когда из тьмы показалась когтистая лапа, разрезавшая воздух в том месте, где мгновение назад находилось лицо охотника.

Ронару показалось, что он увидел во тьме фигуру, громадную, с неестественно длинными, вытянутыми конечностями. То был всего миг, и существо вновь отступило во мрак, а следом полетела стрела, выпущенная Драйгоном. Снова раздался звериный вой боли - значит стрела достигла цели.

- Дай мне меч, парень! - крикнул Ханрис, и тут же выхватил из дрожащей руки Ронара оружие. Тот и не сопротивлялся, полностью парализованный ужасом.

 Атака чудовища не заставила себя ждать. Когтистая лапа вновь вынырнула из тьмы, уже в другом месте, но Ханрис был к этому готов. Резко уйдя в сторону, он взмахнул мечом и опустил его на руку атакующего. На этот раз зверь взвыл куда истошнее прежнего, а когтистая конечность осталась лежать на земле.

 Драйган выстрелил снова, но теперь уже невозможно было определить, попал он в цель или нет, так как сама тьма, казалось, ожила, разразившись неистовым рёвом. Стараясь оказаться как можно дальше от его эпицентра, Ронар, сам не отдавая себе в этом отчёта, стал отступать назад.

 И вдруг всё стихло. Тишина навалилась волной, но все понимали, что это обманчивое затишье.

- Будьте внимательны! - сказал Ханрис, вглядываясь в темноту. - Он очень быстр, и... - он обернулся к Ронару, глаза охотника расширялись, рот открылся, намериваясь что-то выкрикнуть, но прежде чем он успел издать хоть один звук, а Ронар осознать, что происходит, мощная лапа легла ему на левое плечо, когти вонзились в плоть. Тварь притянула к себе Ронара как куклу набитую соломой. Он ощутил тошнотворный запах звериной шерсти и плоти. Пасть монстра оказалась прямо у него над головой и по лицу потекла вязкая струйка зловонной слюны. Не осознавая, что он делает, действуя только на рефлексах и руководствуясь лишь инстинктом выживания, Ронар закричал и ткнул факелом прямо в эту пасть. Зверь тут же отпустил свою жертву, и Ронар, рухнув на колени, быстро пополз прочь.

 Монстр отбросил факел в сторону, тот ударился о стену пещеры и покатился по полу, но не погас. В его дрожащем свете Ханрис безошибочно различил силуэт чудовища, и кинулся на него в атаку.

 Зверь ушёл от мощного, рубящего удара мечом, который высек искры из каменного пола и, взмахнув левой лапой намеривался разорвать Ханрису горло, но тот успел отступить назад, и острые когти только полоснули его по груди.

 Успевший за это время прицелиться Драйган, выстрелил, и стрела вонзилась прямо в морду твари, чуть ниже правого глаза, которого монстр и без того был лишён. Но зверь не упал, как должен бы был. Он лишь, быстрым ударом сломал стрелу, наконечник которой остался торчать в его челюсти, а затем стал размахивать рукой, не подпуская никого к себе, и вместе с тем отступая обратно в темноту.

Ханрис начал сближаться с ним, не собираясь снова терять тварь из виду, что даст врагу преимущество. С точностью подгадав момент, когда когтистая лапа прорезала воздух возле его правого уха, он нанёс один стремительный ответный удар, завершивший данное противостояние.  

 С глухим стуком на пол рухнула голова чудовища. Тело стояло ещё пару секунд, а затем повалилось назад, и оставшиеся видимыми в свете факела длинные стопы, со скрюченными судорогой пальцами, стали конвульсивно подёргиваться.

Читать следующую часть