Отвечая «Да» Вы подтверждаете, что Вам есть 18 лет
Венец Лучистый (Corona Radiata)
Источник: «Медицинский словарь»
Я подтянул одеяло повыше — так, чтобы оно накрыло голову. Безопасность. Теперь я в безопасности, один на один с пойманным в ловушку воздухом, где становилось все меньше кислорода. Голос не утихал, я слышал его в падении каждой капли из крана. Не было слов, не было смысла, но была пугающе прекрасная интонация в равных промежутках времени. Словно далекая песня. Да, именно, песня.
Кажется, в этих звуках растворилось все. Я больше не знал, кем являюсь. Человек без прошлого, человек с чистого листа.
Встав с постели, я подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Один за другим из пространства выплывали предметы: кровать, стены, дверные проемы, окна. Но пустоты — гораздо больше. Ни одного намека на персонифицированность, на принадлежность к какой-либо личности. Наверное, я и был самой комнатой.
Темнота зашевелилась: поползла вдоль стен завитками тумана и стала просить о чем-то важном, но я не понимал ее слов. Скорее, и слов-то не было. Всего лишь просьба, выраженная через движение. Чертеж из спиралей концентрированного воздуха и шипов дымчатых узоров. Туман перебегал из комнаты в комнату, крутился у моих ног, дышал, и это дыхание было теплым и влажным, словно кто-то заботился о том, чтобы мне было хорошо.
Как домашнее животное, просящее покормить его.
За окном переливались огни неизвестного города. Неуверенные вкрапления света среди архитектуры искусственных линий и поворотов. Засохшие бабочки в коллекции энтомолога, до которого никому нет дела.
Город пугал темноту.
Я задернул шторы.
— Иди сюда, не бойся... кис-кис-кис...
Она все еще пряталась, не доверяя моему голосу. Единственные изменения в пространстве — это два звука: настороженный скрип половиц и капающая из крана вода.
«Замри!»
Стены комнаты зашевелились. Сначала — незаметно, как галлюцинация или оптический обман.
Я тряхнул головой. Стоило задержать взгляд на любой точке — и нет никакого движения: те же статичные обои; но если абстрагироваться от созерцания деталей и сосредоточиться на общей картине — вот оно, движение.
Иллюзия осталась.
Я подошел к одной из стен и провел по ней ладонью. Через шершавые обои пролезала густая черная шерсть, жесткая, колкая, словно у агрессивно настроенного животного, и одновременно податливая внутри, извивающаяся щупальцами осьминога. С полом происходили те же изменения.
«Кап-кап-кап», — пела вода на кухне.
— Подожди, — попросил я. — Давай не будем торопиться. Я здесь новенький. Что мне нужно сделать?
Тишина — таков ответ. Отсутствие действий. Невысказанная просьба зафиксировать положение и находиться в нем до тех пор, пока не понадобится что-либо совершить. Ожидание момента, когда пустота изменится и подаст мне сигнал.
Сделать это оказалось непросто — ожившую комнату трясло: шерсть на стенах деформировалась, среди всклоченных волосков прорезались линии шрамов. Шрамы расползались в стороны, разъединялись, словно огромные кожаные складки, и в этих складках проступали очертания белоснежных клыков.
Комната издавала утробное рычание. Звала внутрь, к движущимся пастям голодного пространства.
Я — еда. Сложно сказать, плохо это или хорошо. Я родился несколько минут назад, возможно, это и было целью рождения. Кто я такой, чтобы оспаривать её?
«Не двигайся», — настаивала тишина.
Пасти истекали желтой пенистой слюной. Она пропитывала шерсть, заостряя каждый волосок-отросток, неохотно текла густым маслом вниз, подбиралась к ногам. Стены дышали воздухом, который предназначался только мне.
Как долго я был хозяином? Секунды, минуты, часы? Может быть, годы? Давно ли я нахожусь здесь?
Слюна прикоснулась к пальцам на ногах — рецепторы осязания считывали пространственные изменения, и это избавленное от примесей ощущение захватывало меня полностью. Настолько, что я возбудился, пожелал овладеть этой комнатой. Может быть, на самом деле я — мужская хромосома в истекающем слизью космосе, колючем, движущемся, ожидающем спаривания.
Тишина просила меня не шевелиться, но что если я должен слушать не её, а падение капель?
Я попытался поднять ногу. Инстинкт самосохранения не позволил этого сделать.
«Успокойся, успокойся», — сказал я ему.
«Нет, мы не должны двигаться, тогда нас с тобой не заметят, — вопил инстинкт. — Разве ты не чувствуешь? Оно повсюду! Оно вокруг тебя!»
О чем он? Что вокруг меня?
Туман. Внутренний голос боялся его. Туман ожившей темноты, домашнее животное. Он незаметно подобрался и обхватил мое тело тягучей плацентой. Засмотревшись на стены, я забыл о темноте. Теперь мне понятна ее природа. Темнота — это липкий шершавый язык, обернувшийся вокруг, словно живая полиэтиленовая пленка.
Желающая затащить свою добычу в стены.
Как только я это понял — она перестала урчать.
И захлебнулась истошным галлюциногенным хрипом. Словно миллиарды людей одновременно зачертили маркерами по глянцевым картонным листам.
Мое тело оторвалось от пола и поплыло к стене, которую прорезала гигантская линия, от края до края. Границы линии набухли. Разошлись в стороны, словно гигантское влагалище.
Из красноватых, сочащихся слизью тканей прорастали деревья-клыки.
Хищный рот растягивался и сужался, обдавая гнилым дыханием. С потолка падали тяжелые капли желтой слюны, дымясь и вспениваясь.
Меня охватил испуг. Словно крыса он с писком носился внутри тела. Дергал конечности: «Выбирайся, выбирайся, не жди ничего хорошего, тебя хотят сожрать! Ищи свет, ищи свет, ищи связь с реальностью...»
Я не знал, насколько можно было доверять этому попутчику. С одной стороны — я деталь нового мира, и должен подчиняться его законам, но с другой — тело всячески сопротивлялось происходящему. Поскольку тело — такая же часть меня, как и окружающий мир, то почему я должен игнорировать истерику?
Возможно, пространство — это нечто новое и неизвестное, с жуткой абсорбирующей логикой, но что касается физического воплощения (тело, органические ткани, кровь) — оно может помнить о смерти гораздо больше. Смерть не предвещает ничего хорошего.
Ладно. Попробую довериться тебе.
Пробиваясь сквозь пленчатую темноту, я стал обыскивать стены в поисках выключателя. Меня по-прежнему затягивало внутрь, но теперь я не желал мириться с ролью еды.
Где же выход?
Мелкие клыкастые рты норовили уцепиться за пальцы, оторвать их. Тактильные ощущения также не из приятных: подушечки скользили по шерсти и погружались в липкие жирные шапки пены. Истеричный визг нарастал. Теперь до меня дошло — это кричат рты.
Наконец рукам удалось нащупать в тягучем болоте пластмассовую крышку: артефакт другой реальности, веко спящей световой вселенной. Связь с внешним миром.
Из последних сил я нажал на неё.
На секунду в комнате вспыхнуло пламя.
Я увидел то, чем был когда-то.
Человек в подвластном ему пространстве. Детство. Любовь. Работа. Палитра противоречивых впечатлений. Миллионы меня, разбросанные по улицам и городам, в тысячах отражений, среди чужих глаз.
Все неизвестное и непознанное приобрело имена. Цепочки похороненных вопросов пролезли через шестифутовые слои бетонной земли.
Многообразие чувств проступило ошалелыми каплями слез. Зрачки увидели свет в конце тоннеля, и этот свет был прекрасен.
Моё озарение длилось недолго: в течение короткой вспышки перегоревшей лампочки.
Раскаленные куски стекла разлетелись в стороны.
Все вернулось на свои места. Я по-прежнему висел в воздухе, а язык темноты тащил меня в распахнутую пасть.
Один из ртов уцепился за палец. Вскрикнув, я почувствовал, как крохотные игольчатые зубы разрывают кожу. Перекусывают кость.
Щелк!
Кусок тела вырван. Радостно шипя, тварь стала пережевывать его. То, что секунду назад было моим: чешуйки кожи, мясо, ногтевая пластина — скрылось в стене, среди слизи и топорщащейся шерсти.
Но самое чудовищное — я узнал, что такое боль. Она рвалась наружу через рану на пальце, поскальзывалась на разорванной материи каплями крови, падала на пол и скрывалась среди хищно торчащих волосинок ожившей комнаты.
Узнав свое будущее, я закрыл глаза и стал молиться богу, которого даже не успел себе придумать. Я просил его о том, чтобы вода из крана перестала капать.
14 ноября 2012, 21 ноября 2014.
© Иванов Н. Л.