Мой первый день на пляже был насыщен прогулками. Я бесцельно бродил вдоль кромки воды. Прогулка вглубь побережья не открыла ничего, кроме черной гальки и песка — откровенная серость, будто в глубокой яме забвения. Определенно, вид не настраивал на дальнейшие изыскания, поэтому я быстро вернулся к морю.

Синее солнце, то и дело скрывающееся за зеленым облачным покровом, озаряло лимонного цвета море. Пришла ночь. Следом день. Мелкие волны перекатывали черную гальку по бескрайнему пляжу, на котором я проснулся дня два назад. Я смутно видел цирк и, кажется, даже клоунов.

Довольно долго я развлекался тем, что бросал камни в воду, потом на свет явился водоворот, из которого поднялось ярко-лиловое око с красным зрачком: «Куда, черт тебя подери, ты делся, Джон?» Я наблюдал за этим явлением из-за большого черного валуна, который послужил мне укрытием. Я шагнул за него, лишь только забурлила вода. Еще долго из волн выстреливали щупальца, сгребая с пляжа песок. Бросать камни я перестал.

Остаток дня я наблюдал за неторопливым полетом спокойно плывущих облаков, вперемежку с участками лилового небесного свода со скоплениями лун и планет. Эти видения были настолько краткосрочны, что почти ничего не удавалось рассмотреть.

Первый мираж имел вид молодого человека, который чем-то напомнил мне первого осознанного возлюбленного. Он шел, будто обнаженный полубог, над самой водой, и там, где его стопы касались волн, вырастали сочные лозы, покрытые жемчужными листьями. Севшим голосом я прошептал: «Пол?» Я хотел встать, уже начал подниматься, но тут образ расточился, и лозы погрузились под воду. Я снова сел — остался наедине с воспоминаниями, горькими и приятными, с мыслями о прошлом — обхватил голову руками, как в тот день, когда мне сообщили о его несвоевременной кончине.

Солнце село, и довольно долго тьма была всепоглощающей. Море источало нездоровое желтовато-зеленое сияние, потом облачный покров разошелся и сквозь него пробился пестрый лунный свет. Волшебство началось не сразу: тут искорка, там — танцующий крохотный единорог — оно крепчало по мере того, как образы становились все явственнее.

Очарованный, я больше часа наблюдал, как женщина любуется своим отражением в зеркале. Она одними губами произносила цифры. Пальцы очерчивали контуры лица, а потом я догадался, что она подсчитывает собственные морщины. Я видел, как юноша играет в футбол с такими же юношами — совершенными копиями его самого. Мячом служила голова — постаревшая версия игрока. Старик в инвалидном кресле смотрел в лица и спины людям, но те были невообразимо высокомерны и разговаривали с ним исключительно как с ребенком. Мимо проплыла женщина верхом на древесном стволе, а следом — возбужденная горилла. По воде, разбрасывая облака брызг, носились гоночные автомобили. Радужный альбатрос расправил крылья в несуществующих небесах и подмигнул мудрым глазом.

Я сгреб в кучу песок и опустил на него голову, продолжил наблюдать за бесконечными метаморфозами и тенями, что появлялись над водой. Я не знал, что было им причиной и что они означали, как и то, опасны они или нет. Они привлекали меня, задевали за живое, показывали мне мои воспоминания — или, возможно, чьи-то еще. Я почувствовал опустошенность. Напоследок подумалось, что неплохо бы понять, где и зачем я нахожусь.

Меня разбудила доносившаяся издалека веселая музыка духового оркестра. Есть не хотелось, пить тоже, я чувствовал себя отдохнувшим. Море было спокойно, образы не парили больше над ленивыми волнами.

Я встал и огляделся. Издалека до сих пор неслась музыка. Кажется, я даже понял, откуда. Неспешно пошел на звук по черному песку. Я зашел дальше прежнего и добрался до пологих холмов. За одним из них виднелся цирковой шатер, разрисованный черно-красными карточными мастями: черви, бубны, крести и пики. Музыку играл паровой орган, установленный на двуколке. Вход в шатер скрывался в тени. Вдруг я заметил внутри какое-то движение. Замер, не зная, стоит ли войти.

— Ты заблудился? — раздалось из-под цилиндра, который стоял на ближайшем камне.

— Кто здесь? — У меня на глазах шляпа поднялась в воздух, где-то на ярд, а потом под ней соткался полосатый, лазурного окраса кот.

— Раз знакомству, — сказал он. — Я уже привык подсказывать дорогу.

— Это же все не на самом деле? — спросил я.

Кот распрямил усы.

— А с чего ты взял? — он широко и зловеще улыбнулся.

— Я помню дом, человека, которого звал мужем, офисную работу, домашних животных. — Я посмотрел на кота. — Полосатого кота и Джека Рассела.

— Либераче и Король, — произнес кот, соскальзывая с камня. Вместе со шляпой он оказался едва мне по пояс. — Либераче мне даже нравился.

— А цирк тут при чем?

— Хороший вопрос. Думаю, дело в клоунах.

Я мучительно сглотнул.

— А что клоуны?

— Клоуны знают, где ты. Они за тобой следят. Именно об этом ты и спрашивал себя ночью, так?

— И откуда они знают, где я?

— Потому что они в твоих кошмарах, — кот сложил лапы на груди. — Звучит логично, правда же?

— Что-то не вижу логики, — ответил я.

— Они внутри. Поговори с ними. Тогда и узнаешь, где ты. — Кот низко поклонился и исчез. Шляпа упала на землю.

Я тяжело вздохнул и откинул тяжелый полог шатра. Внутри было сумрачно, льющийся сверху зеленый свет освещал лишь арену. Я прошел в ее середину и осмотрелся. Было тихо. Мимо проплывали пылинки. Воздух наполнял запах сырой земли — будто из свежевырытой могилы.

У края арены из ниоткуда возникла наполовину ушедшая в тень маска. Сделанная из глины, она изображала клоуна.

— Ты знаешь, зачем я здесь, — спросил я.

Маска медленно покачалась из стороны в сторону. Тут же появились руки и придали глиняному лицу испуганное выражение.

— Да, иногда похоже на кошмар, — согласился я. — От тебя тоже никакого толку.

Я ожидал чего угодно, только не высокого девичьего голоса, который спросил:

— А я виноват, что это место находится непонятно где?

Я моргнул.

— И что это значит?

И снова руки в один миг перелепили лицо в остроносый птичий клюв с маленькими бусинками глаз.

— Если идти по прямой, море и пляж практически бесконечны.

— Быть того не может, — ответил я. — Есть день и ночь — и значит, этот мир вращается вокруг оси.

Голос поцокал.

— А горизонт ты видел?

Я замолчал. Я действительно вспомнил, как смотрел на море: желтые воды вдали истаивали туманом и только.

— Его нет.

— Детали только отвлекают, — продолжил высокий голос. — Наблюдай за морем и берегись шторма.

Глиняная маска преобразилась в лик демона с острыми клыками. Клоун заговорил низким хриплым голосом:

— Помнишь, как в восемь лет отец повел тебя в цирк?

Я осторожно шагнул назад.

— Помню.

Клоун вышел на свет. На его руках виднелись длинные когти, а пестрое пальто прорывали костяные отростки.

— Даже тогда ты испугался до смерти.

Сердце заколотилось, в животе начала подниматься дурнота.

— Мне несколько месяцев снились кошмары.

— Я несколько месяцев пил твою душистую кровь из бесчисленных порезов. — Клоун покачал головой, по его когтям заструились темно-красные потоки, пропитывая клоунский наряд.

Что-то разбилось. Я заорал изо всех сил и бросился бежать из шатра обратно на пляж. Зловещий смех клоуна преследовал меня еще долго. Когда показалось, что отбежал достаточно далеко, я повернулся. Шатер опал, а клоуна нигде не было видно.

«Что же это за место, которое находится непонятно где?» — подумалось мне.

— Многие задавались этим вопросом, — раздался сверху голос кота.

Я поднял голову и увидел цилиндр, из-под которого на меня смотрели кошачьи глаза.

— А ответ получали?

— Если задавали правильный вопрос. Но что такое правильный вопрос? — Из-под шляпы многоголосо рассмеялись.

— Вряд ли ты скажешь, — я вздохнул и уселся у кромки воды. — Мне эти игры не нравятся.

— Странно, — ответил кот. — А твоему разуму они, похоже, по вкусу. Так ли тебе нужен вопрос? Посмотри.

Над морем снова появился Пол — эту надменную гримасу ни с чем не спутаешь, — полный праведного гнева на очередного олуха, которому оказалось не под силу оценить его творения. У его ног лежали бесчисленные свитки, пронзенные окровавленными стальными перьями.

Сцену я узнал.

— Грезы и кошмары. Вот ответ, — произнес я.

— Добро пожаловать в Море Грез. — Шляпа исчезла, оставив после себя быстро истаявшее облачко.

Стоило снова обратить внимание, как представление над морской гладью продолжилось. Множество прекрасных образов — сны, понял я. Играли с бесчисленными кубиками «лего» дети. Сквозь невообразимо прекрасные горы ехала счастливая семья. Пожилой мужчина грезил о тех временах, когда еще была жива его жена и каждую неделю ходила с ним в оперу. И кошмары. Женщина искала своих детей, слышала их смех в доме, но не могла найти. Девушка счастливо смеялась и маниакально тыкала ножом в пах собственного бесчувственного отчима. По морю плыл человек и вдруг понимал, что не может пошевелить руками. Он отчаянно извивался в воде, боролся до конца, и над ним смыкались волны.

Последний образ особенно потряс меня, хотя я так и не понял, почему.

Вдалеке сгущаются облака. Поднимается ветер и тихий бриз крепчает. Белая молния бьет из моря — и обратно, и разрывающие тьму вспышки высвечивают уходящий под небеса образ, полускрытый туманом. У меня по спине бегут мурашки.

Только не это! Я медленно пошел вглубь суши, ветер постепенно сделался штормовым. На море появились барашки: кошмары спотыкались о них, натыкались друг на друга и сливались воедино.

Вспоминаются книги, которые я когда-то читал по ночам, с фонариком под одеялом. Рассказы о мрачных сущностях, жуткие ужасы, что преследовали меня во сне и научили бояться темноты.

Это просто сон! Зачем же я здесь оказался? Я шел дальше. Подхваченные ветром песчинки жалили шею и лицо. Я нашел несколько утесов, за которыми можно было укрыться.

В глазах было темно от бесконечной тучи песка, что вздымалась над землей. Казалось, в темном смерче можно различить ужасные фигуры зубастых и когтистых чудовищ. Я обхватил руками колени и попытался сделаться как можно более маленьким и незаметным.

Крепись, Джон, это тебе только снится, ты должен с этим справиться. Я вспоминал о ловцах и похитителях снов и старался вообразить, как можно было бы повлиять на это невозможное место.

До меня внезапно дошло, что я неосознанно спрашивал — и мне отвечали, впрочем, довольно загадочно. Нужно было сосредоточиться, взять себя в руки, чтобы добиться ответов.

Если это сон или страна грез, то зачем я здесь? В реальном мире я сплю? Или нахожусь в каком-то подобии комы?

Ветер стих. Мрачные тучи разошлись, и равнины осветила луна. Я выполз из своего укрытия в скалах и пошел обратно к морю. Воздух пах свежестью.

Над морем разыгрывалась знакомая сцена в моей собственной спальне. Встревоженные люди: мой муж, родители — рядом с кроватью, в которой лежала исхудавшая фигура. Муж небольшими порциями вливал фруктовый сок из бутылки в мой открытый рот, а потом помассировал мне горло, чтобы я смог проглотить. Я узнал собственное лицо, но тело оказалось истощенным. Сколько я действительно здесь нахожусь? Кровать стоит в спальне, я не в больнице, со мной Марко и родители. Мне нужно назад. Я умираю.

За спиной раздались тяжелые и гулкие шаги по песку. Я понял, кто идет, ведь подумал о Смерти.

— Ну и заставил же ты меня побегать, Джон, но теперь я здесь.

Я проглотил ком в горле, обернулся и увидел типичный силуэт Смерти в виде скелета, облаченного в черную хламиду, с косой в правой руке. Левую руку она вытянула ко мне. Я отступил, коснувшись пятками волн. Я к этому не готов. Смерть подошла ближе, и я попятился в море. Мысль о возможности утонуть на глубине, о нападении невидимых чудовищ пугала, но конкретная гибель, что мне сулила Смерть, ужасала еще больше — если это вообще было возможно.

— Не надо чудесить, — сказала Смерть. Она — оно — осталась у кромки воды, и мелкие волны ласково омывали ее костлявые ступни. — Если не готов, просто скажи. Ты прячешься здесь, на берегах ночи.

— Зачем я здесь? Как я сюда попал?

— Море Снов — странное место, — ответила Смерть. — Оно везде — и нигде. Иной раз мятежное, но бывает и гладким, как зеркало, — тихая заводь и убежище души. Искушение остаться здесь очень велико. Те, кто оказываются здесь, редко вспоминают о своем бренном теле…

— Это то видение? Кровать в спальне?

Смерть почти радушно протянула левую руку:

— Почти…

Я повернулся и поплыл в открытое море.

— Однажды тебе придется встретиться со своими страхами, Джон, — прокричала Смерть.

С каждым шестым гребком я оборачивался и видел, как она стоит, опираясь на косу, наблюдает за мной тяжелым взглядом. Жадным взглядом. Я держался довольно долго, но, в конце концов, силы иссякли, руки просто опустились и воды сомкнулись у меня над головой.

***

Под ладонью что-то мягкое, дрожь, шум. Я умер? Я медленно открыл глаза. Мир изменился. Я ощутил себя обескураженным, сбитым с толку, а потом перед глазами возникло знакомое лицо: мой муж.

— Ты проснулся, Джон? — Он выглядел встревоженным.

Кажется, я улыбнулся, потому что его лицо тут же просветлело. Он обернулся:

— Папа, мама, он проснулся! Звоните врачу!

Из-под моей руки показалась голова полосатого кота.

— Либераче, — голос казался плаксивым, совсем не таким, как обычно. Либераче, казалось, был рад моему пробуждению.

В комнату вошли мои родители. Это была наша спальня. Я лежал в кровати, которая уже являлась мне в видении. Это был мой сон? Или мужа?

— Слава богу, ты вернулся, Джон. — Мать обняла меня за шею и не стесняясь заплакала.

Отец в редком проявлении привязанности осторожно похлопал меня по колену.

— Я позвонил доктору Дженсену, он уже едет.

— Долго? — голос у меня сел и закончить вопрос не получилось. Но этого хватило.

— Шестьдесят восемь дней, — ответил муж. — Последние несколько недель ты был здесь. Необъяснимая кома. С той ночи, когда мы были в цирке. Было нелегко. Мы по очереди кормили тебя и делали массаж.

Цирк. Клоуны. Я тяжело сглотнул при этом воспоминании. Но все же смог улыбнуться.

— Я вернулся.

— Чего-нибудь хочешь?

— Да. Есть хочется.

— Хороший знак, — сказала мать. Легонько пихнула локтем отца. — Принеси своему сыну немного сока.

Муж накрыл ладонью мою руку, под которой лежал Либераче.

— Теперь ты останешься?

— Насовсем, — ответил я. — Это был просто дурной сон.

Он тонко улыбнулся и ущипнул меня за руку.

Кажется…