Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Страна Друзей
© German Shenderov16.5 мин. Страшные истории archive 15-01-2019, 22:56 Источник Принял из ТК: rainbow666
— Смотри, как бы у тебя чего не слиплось! Шучу-шучу, конечно можно, ух-ух-ху-ху-ху! — Хохотуша до того сильно смеялся, что чуть не уронил шляпу прямо в пирог. Его огромные, лошадиные зубы раньше пугали Леню, но со временем он привык к необычному виду своего друга.
— Конечно же, можно, конечно, можно! — Длиннопалая рука схватила ложку, зачерпнула варенья прямо из банки и принялась пихать красную засахаренную жижу в рот мальчику.
— Вкусно тебе? Вкусно? — Хохотуша явно дурачился, скорее размазывая варенье по лицу ребенка, больно стуча ложкой по зубам. Мальчик пытался остановить друга, но тот слишком увлекся своей шуткой, заглушая своим смехом протесты Лени.
— Будет тебе, проказник, перестань, — нежно, но ловко отобрала ложку Муррка. Мелькнул ее рыжий, пушистый хвост и красотка заняла свое место за столом. В ее присутствии Леня немного смущался — в отличие от других друзей, Муррка будила в Лене какие-то новые чувства и эмоции. Она нравилась мальчику, но как-то иначе, нежели мама. Он постоянно пытался ее чем-то впечатлить или удивить, а однажды даже подарил цветы, собранные на Конфетном Лугу.
— Ну, во что мы сегодня поиграем? — спросила Муррка, и Леня натужно сглотнул, слова застряли в горле.
— Если все перекусили, можно, пожалуй, начинать! — Хохотуша вскочил на стол и сделал колесо, разбросав посуду, конфеты и пирожные. Его голова при этом сохраняла вертикальное положение, а глаза все так же бессмысленно болтались в глазницах, как у игрушки.
— Давайте в прятки? — предложил мальчик. Он уже присмотрел себе место, где можно схорониться так, что тебя никто не найдет.
— Не прятки! Не прятки! Если этот мелкий говноед будет водить, он меня тут же найдет! Выродок! — ревел Грубяша, колотя пудовыми кулачищами по столу, так, что посуда подпрыгивала, а изюм летел во все стороны.
— Ай-яй-яй, нельзя так, — погрозил Хохотуша своим длинным, тонким пальцем. Его выражение лица ни на йоту не изменилось, продолжая лучиться беспричинным весельем, словно пластмассовое, — Если ты продолжишь так себя вести, мы тебя накажем как Глупыню — будешь молчать и убирать со стола, пока остальные играют.
— Прятки, — согласно пробасил толстяк.
— И извинись перед Ленечкой, — с нажимом, не переставая подхихикивать потребовал друг, его длинный, похожий на дубинку, нос трясся в такт словам.
— Извини, Леня. Я больше так не буду, — он говорил так каждый раз, но ничего не менялось, — Мирись-мирись?
Лене пришлось взяться за мизинец размером с сосиску целой ладонью. Все хором закричали:
— Мирись-мирись-мирись, и не матерись! А если будешь ругаться…
— Я буду кусаться, — в одиночку закончил Хохотуша и хищно щелкнул зубами над затылком Грубяши.
— Кто будет вода? Чур не я! — поторопился добавить Леня. Ему очень хотелось попробовать новое место для пряток.
— Чур не я! Чур не я! — успели добавить Муррка и Хохотуша.
— Вот дрянь! — воскликнул толстяк, и на него тут же строго воззрилась Муррка своими черными, похожими на маслины, глазами.
— Ладно-ладно, прячьтесь уже! — Грубяша опустил голову прямо на стол и прикрыл ее руками, — Раз, крокодилы-бегемоты! Два, крокодилы-бегемоты! Три…
Компания разбежалась в стороны. Леня тут же рванул к лестнице в подвал, уходящей вниз прямо посреди поляны. Мальчик приметил ее еще в свой прошлый визит к Хохотуше, когда искал улетевший воланчик для бадминтона. Невольно он обернулся. Огромный Грубяша продолжал отсчет, сгорбившись над столом, а вокруг уже хлопотала Глупыня, собирая грязную посуду. Глупыня не могла играть в прятки — через клетку на голове она плохо видела, и не умела говорить «Тра-та-та за себя«.
Леня быстро сбежал по лестнице и оказался на грязном бетонном полу, где валялись разбитые бутылки, сигаретные бычки и какие-то мертвые медузы. Мальчик дернул дверь, но та не поддалась, и он внутренне похолодел. Того, что обшарпанная, металлическая дверь окажется запертой, он не учел. Над поляной раздался рев:
— ...Десять, крокодилы-бегемоты и зеленый попугай! Кто не спрятался, я не виноват!
Перепрятаться не удастся — Грубяша уже вышел «на охоту». Впрочем, тот обычно не слишком внимателен. Если Леня прижмется к двери, то его не будет видно, пока кто-нибудь не заглянет в яму. К тому же друзья сюда никогда не ходили — вдруг пронесет.
— Что ты здесь делаешь? — раздалось нежное журчание над головой. Мальчик поднял взгляд — на краю ямы сидела, хлеща хвостом в стороны, Муррка. Ее рыжие, украшенные кисточками уши сердито топорщились.
— Тс-с-с! Я прячусь! — прошептал мальчик, надеясь, что Грубяша их не услышит.
Муррка легким движением спрыгнула вниз, цокнув копытами, и приземлилась на единственный чистый пятачок бетона. Раньше мальчик никогда не был к ней так близко, и теперь остро ощущал жар, идущий от ее тела. Покрытая шелковистым мехом грудь едва касалась плеча Лени. Мальчик ощутил, как его щеки стали пунцовыми, а дыхание участилось. Муррка была покрыта шерстью, поэтому не носила одежды, как животное, но она разговаривала, как человек. Значило ли это, что она голая?
— Пойдем отсюда скорее, пока он не проснулся! — она подхватила Леню за руку и потащила вверх по лестнице.
— Но почему?
— Здесь живет Солитер. Сюда никому нельзя…
Они уже почти поднялись по лестнице, когда за спиной раздался ржавый скрежет…
Леня проснулся от грубого тычка в бок. Он уже открыл глаза, когда волосатая нога с неухоженными ногтями, обутая в резиновый шлепанец снова врезалась ему в ребра.
— Мария, вставай, укладывай своего дебила, он опять лунатит!
Мальчик сонно поднялся с пола, уворачиваясь от третьего пинка отчима. Папой его Леня называть не хотел, и называл «дядя Тереша».
Мама вскоре вышла из спальни, на ходу запахивая халат.
— Иди сюда, маленький. Пойдем в кроватку. Иди спать, Теша, я сейчас приду.
— Чертов выродок! — выругался отчим и отправился на кухню. Чиркнула зажигалка и по квартире разнесся запах сигарет.
— Ну что же ты, зайчик, чего тебе не лежится?
— Мне снилось, что я играл в прятки с Хохотушей и Мурркой, Грубяша водил, а я…
— Ох, опять эта твоя «Страна Друзей»! — мать устало всплеснула руками, и принялась подтыкать одеяло на Лениной кровати, — Давай, малыш, засыпай, маме завтра рано на работу. Ты останешься с Тешей.
— Мам, можно я пойду с тобой на работу? Ну пожалуйста! — взмолился мальчик. Оставаться с отчимом ему не хотелось.
— Маленький, ты же знаешь, я работаю в больнице, там должно быть стерильно, тебя просто не пустят. Веди себя хорошо, и я куплю тебе завтра «Киндер», договорились?
— Хер ему, а не »киндер«! — появился в дверном проеме отчим, — Ты глянь, что этот говнюк натворил!
Тускло зажглась пыльная люстра, осветив крошечную детскую — кроватка, небольшой ящик с игрушками, потемневшие иконы на стенах и старый стеллаж со скучными, взрослыми книгами. Отчим сидел в своей коляске абсолютно голый, пузатый, покрытый кучерявым волосом, с уродливой культей вместо одной из ног. На груди у него синела расплывшаяся татуировка, изображавшая распятие, над ней болтался крестик на тонком шнурке.
— Ты погляди! В моем собственном доме это отродье смеет у меня воровать!
Банка с остатками варенья разлетелась по полу, осколки попали на одеяло.
— И не раскаивается ни капли, а? Ты на рожу его окаянную посмотри!
Мальчик провел рукой по губам — на пальцах действительно осталось что-то красное и липкое.
— Ты живешь в моем доме, мелкий уродец, в моем! И, видит Бог, все, что есть в этом доме — тоже мое! Мразеныш! Ведь сказано же в Писании — ни воры, ни лихоимцы Царства Божия не наследуют.
Дядя Тереша с силой крутанул колеса, направляя коляску к кровати мальчика. Леня забился под одеяло, в надежде спрятаться от этого чудовища, накрылся с головой и мог теперь только слышать происходящее.
— Теша, не надо, он же не специально… Пойдем в спальню, я сделаю, как ты любишь…
Раздался громкий шлепок, а после — глухой стук, будто что-то упало.
— Ты и так сделаешь все, что я скажу! Это мой дом! А ты здесь никто, и звать тебя никак! Господь велел нам воспитывать сыновей своих, не смущаясь их криков, и уж я-то, сука, воспитаю, не сомневайся!
— А-а-ай, Теша, перестань, пожалуйста, не надо!
— Вот так-то, дрянь, вы у меня в коленях ползать должны!
— Теша, не надо, ты меня без пальцев оставишь!
— Ладно, будет! — Леня услышал, как коляска стукнула по линолеуму — точно съехав с какого-то бордюра, — «Добывай хлеб в поте лица своего...» Кому ты будешь нужна беспалая на работе?
Со скрипом коляска покинула детскую, вместе со своим страшным всадником.
Проснувшись, мальчик перво-наперво помолился, стоя на коленях перед иконами, под чутким надзором отчима. Мама ушла на работу рано утром и теперь не появится до поздней ночи. Оставаться с дядей Терешей Леня не любил, но тот, к счастью, с самого утра уединился с бутылкой. Это означало, что он просидит целый день на кухне, дымя сигаретами и чокаясь время от времени с большой фотографией в рамке. Один раз Лене удалось рассмотреть фото. На нем не было ничего интересного — какие-то люди в солдатской форме белозубо скалились в объектив. Возможно, среди них был и отчим, но спрашивать Леня не смел.
Мальчик пытался занять свой день хоть чем-нибудь, в ожидании вечера. Единственный телевизор находился на кухне, а ходить туда без острой необходимости Леня не хотел. К тому же отчим называл телек «бесовской коробкой» и позволял смотреть по нему только новости, за редким исключением.
Мама недальновидно оставила еду на плите, и теперь в животе у мальчика страшно бурчало. С икон на стенах строго глядели мрачные старцы, хмуря свои одинаковые лица. Сидя в комнате, он тоскливо листал одинаковые, лишенные картинок книги. Почти все их Леня по настоянию отчима прочел по несколько раз — те были странные, полные каких-то наставлений, правил, непонятных историй и почти все были либо про Бога, либо про его сына. Пытаясь развлечь себя, мальчик читал написанные в книгах молитвы задом наперед, но и это скоро наскучило. Время от времени Леня вздрагивал, когда мужчина на кухне начинал причитать и ругаться:
— Господи, почто ты меня оставил? Червь в ногах твоих, раб твой, я не понимаю путей твоих! Почему я не умер тогда, в бою под Кандагаром? Зачем ты спас меня? Какое предназначение ты выдумал для меня? Где они все были, ангелы твои, серафимы крылатые, пока Вовка заживо горел, пока Армен кишки в кучу собирал? Где...
Прислушиваясь к отчиму в надежде, что тот не вспомнит о пасынке в соседней комнате, Леня не сразу заметил, как из-под кровати показалась рука цвета засохшей жвачки с тонкими пальцами. За ней появился длинный, крупный нос и уже следом — серая маска с бешено вращающимися глазами и безумной улыбкой.
— Хохотуша! — радостно шепнул мальчик.
Тот кивнул и шляпа-цилиндр слезла ему на лоб. Хохотуша поднес палец к губам, призывая к тишине, и протянул Лене руку. Мальчик ответил на рукопожатие, и друг затащил его под кровать.
— Присаживайся, мы как раз обедаем! Ху-ху-ху-у!
У Лени скрутило живот от видя явств, расставленных по столу для чаепитий. Торты, пирожные и целая горка зефира посередине. Грубяша безразлично кивнул при его появлении, Глупыня, казалось, ничего не замечала со своей мелкоячеистой клеткой на голове, Муррка игриво помахала ему когтистой лапой.
— Приятного аппетита, малыш!
Леня с жадностью набросился на лакомства, стараясь сильно не заляпаться — все-таки Муррка смотрела. Немного утолив голод, мальчик задал вопрос, мучивший его с прошлой ночи.
— А кто такой Солитер?
Грyбяша поперхнулся, у Муррки шерсть встала дыбом, глаза Хохотуши перестали вращаться и даже обычно безразличная ко всему Глупыня мелко затряслась, будто смеясь.
— Не надо произносить его имя! — погрозил пальцем Хохотуша, вопреки обыкновению не издав ни единого смешка, — Иначе он тебя услышит и приползет сюда!
— Ты не хочешь знать, что он такое. Это самый страшный кошмар из всех, — добавила Муррка, — его боится даже Грубяша.
Безликий толстяк нервно кивнул, и с его головы упало несколько изюмин.
— Из-за него мы заперты здесь, — печально пробасил он, и из углублений там, где должны были быть глаза, показались две струйки сливочной помадки.
— Он не дает нам выйти! — смахнул невидимую слезинку Хохотуша.
— А куда вам выходить? Нам же здесь хорошо? — спросил Леня.
— Настоящая радость, настоящие удовольствия — там, в твоем мире, — завистливо объяснил Хохотуша.
— Вот уж не сказал бы, — ответил Леня, — Здесь у вас сласти, игры, веселье. В том мире у меня только отчим, книги и этот его Бог.
— Это пока нас там нет, — поправил Грубяша, — Выйди мы отсюда, ты бы увидел, что такое настоящее веселье!
— Если бы кто-то мог справиться с ним, победить его, — потянулась Муррка, — я бы его даже, может быть, поцеловала.
Уши мальчика снова вспыхнули, он погрузился в фантазии о том, какой это поцелуй — наверняка, горячий и влажный, не такой, как у мамы. От порочных мыслей его отвлек Грубяша — тот надкусил пирожное, и заварной крем брызнул на блестящую гладкую шерстку Муррки. Та злобно зашипела на пористого толстяка, покрытого кондитерской посыпкой.
— Ихи-хи-хи-хи! Драка едой! Да вострубит седьмой ангел! — торжественно, словно конферансье, объявил Хохотуша и тут же запустил «картошкой» прямо в голову Грубяше. Пирожное воткнулось в мягкий кекс его лица и теперь торчала наподобие носа. Леня прыснул, схватил небольшой кусок шарлотки и бросил его в Глупыню. Та не отреагировала, выпечка налипла на решетке, за которой он никогда не мог разглядеть ее лицо.
— Эй, лови, малыш! — мальчик обернулся только чтобы увидеть, как в лицо ему летит огромный кусок кремового торта. Лакомство разбилось о его лицо, залепило веки, заткнуло рот и нос. Леня принялся отплевываться, потряс головой, а когда наконец смог открыть глаза, перед ним висело запотевшее и напуганное лицо отчима, по которому змеился спрут давно зарубцевавшегося ожога. В штанах было тепло и мокро, а в зубах торчало откуда-то взявшееся кухонное полотенце, скрученное в жгут. Дядя Тереша до боли прижимал тело мальчика к полу, за его спиной стояла брошенная инвалидная коляска.
— Фу ты, сука, напугал, говнюк! Ты опять забыл лекарства принять, а? Отвечай, гаденыш, ну?
Дядя Тереша приподнялся на руках и, подтягивая единственную оставшуюся ногу, дополз до коляски и забрался на нее.
— Пошли на кухню, тебе мать пожрать оставила.
Леня хотел было сказать, что уже поел — но отчиму лучше не перечить.
— И умойся сходи, вся морда в пене. Фу, ты еще и обоссался! Ну-ка быстро в ванную, выродок!
Мальчик подмылся, переоделся в чистое и отправился на кухню. Дядя Тереша уже подогрел стоявшую на плите гречку с котлетами и разложил еду по тарелкам.
— Куда руки тянешь? Помолись сначала, нехристь.
Мальчик привычной скороговоркой пробормотал что-то про «Хлеб наш насущный даждь нам днесь...» и приступил к трапезе.
Он был сыт — налакомившись зефиром, пирожными и конфетами, есть суховатую котлету с гречкой не хотелось. Но уйти из-за стола, оставив хоть что-то на тарелке, означало навлечь на себя гнев отчима. Тот и так, распалившись после выпитого, принялся за нравоучения.
— Смотри, чертово семя, видишь, что это? — мужчина, уже изрядно пьяный, ткнул себя в голую грудь, прямо туда, где у изображения Христа было лицо, — Господь это наш милостивый и справедливый. И справедливость его — истинная, беспристрастная, ибо любовь его столь сильна, что детей своих он наказывает в назидание. И мать твою тобой наказал, за грехи ее, за блуд ее беспредельный. И меня наказал, за кишлак тот проклятый, за духов порешенных... Все мы поплатились, Вовка, Армен, Гошан, а я более всех. И молиться тебе надо день и ночь, чтобы Господь тебя наконец простил, а может, и прибрал бы уже к себе тебя, блаженного. Ну, что ты пялишься? Не смотри на меня, противен ты мне... Пошел вон!
Отчим сбросил тарелку Лени на пол, и остатки гречки разлетелись в стороны. В зрачках дяди Тереши плескались алкоголь и ярость. Мальчик поспешил покинуть кухню, вслед ему полетел стакан — врезался в стену и разбился, обдав Леню ливнем осколков.
— Иди и молись, дрянь такая, встань на колени и молись, пока я не раздавил тебя, тварь нечистая!
Мама пришла глубоко за полночь, Леня уже спал. Женщина осторожно растолкала сына, постаравшись не разбудить дядю Терешу.
— Как ты, маленький? Вот, как обещала, держи, — мама протянула мальчику шоколадное яйцо, — Но сначала лекарство. Давай-ка…
В руке у Лени оказались стакан с водой и несколько таблеток разных цветов и форм. Убедившись, что сын выпил лекарства, женщина ушла в спальню. Подождав немного, Леня выплюнул слюнявую горсть в ладонь и бросил в щель между стеной и кроватью, где таких скопилась уже целая куча. Хохотуша сказал, что если пить таблетки, то в Страну Друзей попасть снова будет сложно.
Леня не ходил в школу — как говорил отчим, потому что он «припадочный», поэтому учился на дому. Раз в неделю к нему приходила пожилая женщина, Анисья Федоровна, вместе они изучали новый материал и закрепляли старый. Но, после приступов не рекомендовалось излишне напрягать нервную систему, поэтому занятия откладывались.
Мама была на работе, отчим по своему обыкновению, не без помощи соседей покинул квартиру и отправился в церковь. Такие дни Леня любил больше всего. Дождавшись, пока стихнет скрежетание лифта за дверью, мальчик сел прямо на пол в кухне и включил телевизор. Как там учил Хохотуша? Шесть каналов вперед, семь назад. «Страна Друзей» к его приятному удивлению только начиналась. Раскачиваясь из стороны в сторону, он принялся радостно подпевать вступительной песне:
— Приходите к нам скорей,
Ждет вас всех Страна Друзей!
Коль случилась вдруг беда,
Ты беги скорей сюда!
Ждут нас игры и веселье,
Мы веселой каруселью
Ох завертим, закружим,
Насмешим так, что держись!
Ждут тебя здесь Хохотуша,
Жаб он царь и граф лягушек,
Рассмешит и удивит,
Несмотря на странный вид!
Муррка, ласковая шкурка,
Лучшая средь нас по жмуркам,
Руки мягки, словно шелк,
Ведьма — мама, папа — волк!
Приходите к нам скорей,
Все бегом в Страну Друзей!
Вечером от просмотра «Страны Друзей» мальчика грубо оторвал отчим, больно ткнув того пальцем в спину.
— Ты совсем, говнючонок, страх потерял! Мария, посмотри на свое отродье! Целый день сидит, дурак-дураком, настроечную таблицу смотрит, электричество жжет.
Лене достался сильный подзатыльник, так что он почти ткнулся носом в стол. Дядя Тереша хотел наподдать еще, но мама удержала:
— Не надо, Теша, перестань, это же ребенок, он болен…
— Развели тут бедлам! — с досадой воскликнул отчим и укатил в спальню.
Ночью Лене долго не спалось. За стенкой что-то шебуршало и скрипело. Время от времени мальчик слышал, как стонет мама, и в эти моменты сердце у него замирало. Какой-то частью своего сознания он понимал, что происходит в той комнате и чувствовал внизу живота какое-то странное напряжение. В голову почему-то пришли мысли о Муррке, ее мягкой шерсти, длинном красном языке и черных глазах-вишенках.
— Наконец-то ты здесь! А мы тебя уже заждались! — весело кривлялся Хохотуша тряся носом, извазюканным в шоколаде, — Сегодня мы будем рисовать!
Глупыня, слепо тыкаясь в стулья, убирала со стола, готовя пространство для художеств.
— Нар-р-рисуешь меня? — промурлыкала Муррка, прижимаясь к мальчику всем телом. В голове тут же стало пусто и тяжело.
— П-постараюсь, — слегка заикаясь ответил Леня.
Когда Глупыня прибралась, на столе оказалась стопка маленьких листочков и целый набор карандашей и фломастеров, каких у Лени никогда не было.
Друзья не рисовали, а только наблюдали за тем, как мальчик старательно выводит линии на бумаге. Он успел нарисовать всех — и Хохотушу, и Грубяшу, и даже Глупыню по несколько раз, а Муррке подарил целый настоящий портрет, нарисованный на нескольких листочках.
— Ты — талант! — кричали друзья, — Рембрант! Паганини! Босх! Брейгель!
Леня даже зарделся от таких слов. Чтобы Глупыне не было так грустно, он хотел нарисовать и ее портрет, попросил ненадолго открыть клетку, но друзья его отговорили. Даже сама Глупыня в суеверном ужасе замахала руками в ответ на его предложение. Через мелкие ячейки клетки разглядеть ничего не получалось — только какие-то неправильные, неподходящие для головы очертания.
— А как выглядит Солитер? — спросил Леня, собираясь нарисовать его, и вновь друзья как-то поникли, побледнели, казалось, даже солнце стало светить тускло.
— Он самый страшный кошмар! Ничего страшнее него нет. Если бы я мог его представить, то визжал бы от ужаса до самой смерти! — горестно кривлялся Хохотуша.
— Как вспомню гнусную рожу — аж дрожь берет, — промямлил губами из теста Грубяша и в самом деле задрожал.
— Ах, если бы кто-то мог сразить его, я бы даже, пожалуй, вышла замуж за этого храбреца! — мечтательно бросила Муррка и с надеждой посмотрела на мальчика.
Проснулся Леня в преотличном настроении. Если кто-то и справится с Солитером, то это будет он. И Муррка выйдет за него замуж, а тогда...Что тогда, Леня не знал, да и дофантазировать ему не дали.
— Пизденыш вонючий! — одноногий отчим прыгнул ему на грудь прямо с коляски и принялся душить, — Гнилое, грязное отродье! Зачем ты это сделал, говна кусок, а ? Зачем-зачем-зачем?
Произнося каждое «зачем», Тереша бил мальчика затылком об изголовье кровати. Из носа у Лени уже шла кровь, а глаза закатывались, когда разъяренного калеку с него на пол стащила мать.
— Теша, не надо, я умоляю тебя, перестань, Теша, ты же убьешь его! — выла женщина, пытаясь удержать голого разъяренного мужика.
— Тварь! Говно мелкое! — всхлипывал он, собирая с пола и комкая в руках изрисованные синей ручкой, испорченные, потерявшие свое значение бумажные иконы, — Что ты натворил, ирод! Мне их бабка оставила, с квартирой вместе, сука, убью! — отчим попытался подняться, но споткнулся и упал в ворох мятой бумаги. Взглянув на свою искалеченную ногу, будто увидев ее в первый раз, он свернулся на полу в клубок и разрыдался, жалко и тоскливо, без слов. Выл так, что казалось, будто кто-то мучает собаку или кошку.
Через несколько дней Лене исполнилось десять лет. Ни родственники, ни друзья на день рождения не явились — родня была далеко, а друзей, кроме Хохотуши, Глупыни, Грубяши и Муррки у него не было. За столом сидели лишь мама, он и дядя Тереша.
— Юбиляр мой, — умилялась мама, пока мальчик уплетал кусок торта «Наполеон». Тот был сухой и несладкий — точно опилки с пеной для бритья — то ли дело пирожные в Стране Друзей. Леня не хотел обижать маму, поэтому послушно ел уже второй кусок. Вопреки обыкновению, даже не выплюнул таблетки, все запив водой и показал маме язык.
Отчим благодушно поглядывал на пасынка поверх рюмки с водкой, которую уже добрые минут пятнадцать баюкал в руке.
— Ну что, малыш, хочешь посмотреть, что мама тебе приготовила?
Женщина вернулась из коридора с так хорошо знакомым Лене красным пакетом с белым лейблом. Оттуда на свет появился миниатюрный набор конструктора.
— С днем рождения, мальчик мой! — вручив ему подарок, мама стояла в ожидании, и Леня запоздало, несколько вяло возопил:
— Ура! Точно такой, как я хотел! Спасибо, мамочка! — и клюнул ту в раскрасневшуюся от выпитого щеку.
— Ну иди сюда, пацан. Смотри, что у меня для тебя есть. Только гляди, не изрисуй! — откуда-то из-за спины отчим извлек небольшую, ярко-голубую книгу с желтым кантом, — Тебе это, нечего тебе мою макулатуру штудировать. Вот, держи, будь молодцом, к Богу приобщайся.
— Спасибо большое, — вежливо проговорил мальчик, принимая «Детскую Библию». Неожиданно, отставив рюмку на стол, дядя Тереша схватил Леню и притянул к себе, прижав к волосатой груди, к самому носу Христа. Мать было дернулась, чтобы защитить отпрыска, но отчим успокоил ее жестом — мол, мать, нормально все.
— Эх, Ленька, большой ты уже стал! Десяток первый разменял, шутка ли, — расчувствовался отчим, из глаз его покатились скупые слезы, — Что бы я без вас делал? Ты прости меня, мелкий, что серчаю на тебя часто... Я же не со зла, я просто не знаю, как оно по-другому! Вы для меня дороже всего на свете, не знаю, что бы я без вас делал. Кому я еще, кроме вас нужен, безногий, изуродованный инвалид. Иди, Машка, сюда, иди скорее, обниму вас!
Женщина подошла к калеке и обвила его шею руками, прижавшись щекой. Лене было на удивление уютно на широкой, волосатой груди, а обычно неприятный запах алкоголя теперь казался каким-то родным и уютным. Сердце кольнуло странное чувство, и из Лениных глаз тоже сами собой покатились слезы.
Вечером мама с отчимом ушли спать, позволив Лене сегодня смотреть телевизор сколько захочет. Шесть каналов вперед, семь назад и вот оно…
— Приходите к нам скорей,
Ждет вас всех Страна Друзей!
Коль случилась вдруг беда,
Ты беги скорей сюда!
Ждут нас игры и веселье,
Мы веселой каруселью
Ох завертим, закружим,
Насмешим так, что держись!
Ждет нас сахарный Грубяша,
Полный ласковых букашек,
Уйма у него сластей,
Мух хозяин, лорд свиней!
Скучно без тебя Глупыне,
Наказали за гордыню,
Все доест она за вас,
Тьмы дитя и бездны пасть!
Приходите к нам скорей,
Все бегом в Страну Друзей!
Страна Друзей выглядела теперь как-то иначе. Обычно солнечная поляна теперь напоминала мрачный, поросший борщевиком пустырь. Покосившийся стол издавал удушливый смрад и был заставлен полуразложившейся снедью. Над едой роились насекомые. Грубяша теперь походил на потрескавшуюся, черствую горбушку, а в отверстиях пористой плоти шныряли червяки. Обычно блестящая и аккуратная шерстка Муррки теперь топорщилась колтунами и блестела залысинами, а по исцарапанной морде скакали блохи. Глупыня выглядела еще более истощенной и несчастной, а из-под клетки сочилась бурая, дурно пахнущая жидкость. Лишь Хохотуша казался обыкновенным, пока не открыл рот, из которого пахнуло мусорным ведром:
— А вот и наш именинник! — голос веселого заводилы был теперь каким-то неровным и надтреснутым, точно у говорящей игрушки садились батарейки, — Присаживайся, угощайся! Мы приготовили торт!
— Торт! Торт! — такими же «испорченными» голосами подхватили остальные, и Глупыня подала мальчику надколотое блюдце с кусочком торта. Леня пригляделся к лакомству и его затошнило — вместо крема на бисквит была навалена какая-то темная, мясистая масса а вишенку заменял самый настоящий человеческий глаз.
— Нет, спасибо, я не голоден.
— А я всегда голоден, ублюдок! Давай сюда! — Грубяша бесцеремонно вырвал из рук мальчика блюдце, но, вопреки обыкновению, сейчас ему не делал замечания никто.
— Что же, тогда подарок в студию! — проскрипел Хохотуша, изогнувшись пополам и выдернул у себя из-за спины некий предмет.
— С днем рождения тебя! — принялись напевать на разные лады друзья, — С днем забвенья тебя! С днем отреченья, милый Леня, с днем извращенья тебя!
Леня принял подарок — смутно знакомый, будто виденный ранее предмет лег в его руку, как влитой.
— Почему вы так выглядите? — спросил мальчик, наконец, набравшись смелости.
— Это все Солитер, Ленечка. Все дело в нем. Он медленно убивает нас. Не знаю, как долго я еще смогу играть с тобой, — плаксиво пожаловалась Муррка.
— Не хочу умирать, не хочу, — забасил Грубяша.
— Помоги нам, Ленечка, помоги нам, — дружно заголосили все, и мальчик проснулся.
Телевизор транслировал только белый шум, словно никакой Страны Друзей не было и в помине, но вот подарок у Лени в руке остался. Прокравшись на цыпочках в детскую, он убрал предмет под подушку и уснул.
Общение с отчимом стало немного теплее, он даже принес Лене конфет после своего еженедельного похода в церковь. Мама выглядела более счастливой, припадков у Лени давно не было — видимо, действовали лекарства, и учительница даже высказала предположение, что он сможет в следующей году пойти в школу, как все нормальные дети.
В следующий раз мальчик отправился в Страну Друзей аж через неделю после дня рождения. Друзья выглядели еще хуже. Чаепитный Стол пропал, Глупыня лежала на полу без движения, Грубяша шатался, словно пьяный и вполголоса произносил нехорошие слова, но как-то без куража, машинально. Когда Леня увидел Муррку, то ужаснулся более всего — шерсть у несчастной лезла клоками, в глазах ползали жирные белые личинки, кое-где обрамленная почерневшим мясом виднелась кость. Хохотуша же совсем не изменился, но улыбка его поблекла, казалась неискренней.
— Ленечка, ты пришел попрощаться, маленький? — проскрежетал он куда-то в сторону.
— Попрощаться? Почему? Что с вами? — спросил мальчик, и из глаз его брызнули слезы еще до того, как он услышал ответ.
— Мы умираем, малыш, — голос Муррки оставался таким же ласковым, но растерял всю бархатистость, превратившись в натужный кашель и шипение, — Солитер убивает нас. Не знаю, увидимся ли мы снова…
— Что мне сделать? Я могу вас спасти? Я не хочу, чтобы вы умирали! — в отчаянии кричал Леня.
— Ты слишком мал, а Солитер слишком силен...Нет, ты не победишь его, как ни старайся. Давай-ка с тобой обнимемся, малыш! Ха-ха-ха, в последний раз,— проскрипел Хохотуша.
— Нет! Я справлюсь! У меня есть план! И есть оружие! Не умирайте, пожалуйста, я спасу вас!
Друзья посмотрели на него в ответ со скукой и отчаянием.
На следующую ночь, перед тем как лечь спать, Леня залез в щель между стеной и кроватью, чтобы извлечь свое оружие — длинный, с широкой гардой штык-нож с выгравированной надписью «Кандагар — 1988» и горку таблеток. Ложась спать, мальчик зажал их в руках, надеясь, что те перейдут вместе с ним в Страну Друзей.
Появившись перед Чаепитным Столом, мальчик возблагодарил судьбу — предметы оказались с ним. Друзья встречали его за столом — поблекшие, слабые, разлагающиеся.
— Ты пришел! Наш спаситель, наш спаситель! — возрадовались сказочные создания, поднимая кверху тонкие, истощенные ручки.
— Да. Я убью Солитера и тогда вы выздоровеете, верно?
— Верно, мой мальчик! Все так! Мы будем рядом с тобой! — шептал Хохотуша.
— Гадом буду — не забуду! — шуршал Грубяша.
Звеня замком о клетку, слабо кивала Глупыня.
— Я буду твоей, вся от кисточек ушей до хвоста, мой рыцарь! — бархатисто прошелестела Муррка, еле открывая пасть.
На ватных ногах мальчик спускался по лестнице в подвал. За ним следовали друзья — хромая, ползком и перекатываясь.
— Ну, с Богом. Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — повторил Леня фразу, которую часто слышал от дяди Тереши.
— Не поможет святой дух, славься Повелитель Мух! — хором проблеяли друзья.
Дверь подвала оказалась незаперта. С мерзким скрипом она отворилась не до конца, упершись в мерзкую горку мусора. Поглубже вдохнув, Леня шагнул внутрь.
Он представлял себе что угодно — пыточную камеру, геенну огненную или мрачные пещеры, но вместо этого глазам мальчика предстала хорошо знакомая кухня — точно такая же была у них в квартире, только эта казалась серой от покрывающей ее пыли и паутины. А где же Солитер? Пусто. Но на столе, блестя пузатыми боками стояла початая бутылка водки. В самый раз! Леня осторожно, чтобы не растерять, осторожно ссыпал горсть таблеток в тару и, зажав отверстие пальцем, болтал до тех пор, пока те не растворились до состояния белесого порошка. Услышав, как что-то приближается к двери с той стороны, мальчик спрятался в один из кухонных шкафов, рядом с вонючим мусорным ведром.
Через тонкую щелочку, которую мальчик себе оставил для наблюдения, он увидел, как в кухню вползало нечто. Жирное, покрытое кучерявыми волосами, оно медленно втягивало свое кольчатое тело в помещение. Лене пришлось зажать себе рот ладонью, чтобы не закричать от ужаса. Мерзкая тварь неловко вскарабкалась на стул и, не пойми откуда взявшейся, рукой нацедила себе рюмку водки. Проглотив одну, тут же налила следующую. Червеподобное создание пробурчало что-то неразборчивое, после чего свалилось на пол. Тварь каталась, извивалась, пытаясь встать, после чего ее вырвало. Желтая жижа растеклась прямо под головой Солитера, тот силился отползти, но не смог. «Теперь пора!» — решил мальчик.
Увидев ребенка, червь принял жалобное выражение лица и застонал:
— Ленечка, сынок, вызови скорую, помоги!
Наваждение схлынуло — на полу привычной, обыкновенной кухни перед мальчиком лежал его отчим в луже собственной блевотины. Голый и беспомощный, калека возился на паркете, размазывая повсюду склизкую гадость. Лицо его было бледным и вспотевшим, глаза метались, не способные ни на чем сфокусироваться. Наконец, взгляд его остановился на ноже, который мальчик сжимал в руке, не решаясь двинуться с места.
— Ах ты, выблядок! Отца порешить удумал! Ну, давай, подходи! Кишка тонка, пизденыш малахольный! Раб Божий, Терентий Солопов, еще тебя переживет! А ну иди сюда, говна кусок!
Отчим рванулся было к пасынку, но поскользнулся и снова шлепнулся на изгаженный пол. Когда он взглянул на мальчика, ярость в его глазах сменилась безотчетным ужасом — но смотрел он не на Леню, а ему за спину.
Обернувшись, Леня увидел друзей, словно висящих в воздухе, полупрозрачных. Живые и здоровые, они стояли плечом к плечу и улыбались ему.
— Давай же, малыш, хи-хи, закончи начатое! — глумился Хохотуша
— Прирежь подонка! — грозно выплюнул снова свежий, и аппетитно пахнущий Грубяша.
— Давай же, милый мой, нарисуй мой портрет, красиво, как ты умеешь — прямо там, у него на груди, и я буду твоей невестой! — жарко шептала в ухо Муррка.
Ослабленный медикаментами калека уже не мог оказать сопротивления, и лишь истошно орал, пока Леня наносил новые и новые порезы отчиму, превращая вытатуированного на груди Иисуса в кровавые ошметки. Он бил ножом снова и снова и удары болезненно отдавались в руку, когда лезвие попадало в кость. Солопов Терентий был уже мертв, но мальчик не мог остановиться, продолжая уничтожать оболочку паразита, что отравлял его жизнь. Из-за спины раздавалось многоголосое жужжащее эхо:
— Печать сорвана! Замки рухнули! Свобода! Свобода!
Когда Леня обернулся — весь покрытый жизненными соками своего приемного отца, выронив нож из онемевшей от ударов руки — перед ним стояли друзья. Теперь они не просто где-то были, полуреальные, размытые, нет — они твердо стояли ногами на заблеванном и забрызганным кровью полу кухни, а Хохотуше даже пришлось нагнуться из-за своего чудовищного роста, шляпа-цилиндр упиралась в обшарпанный потолок.
— Позволь нам отблагодарить тебя, наш дорогой мальчик! — визгливым фальцетом обратился к нему Хохотуша. Заметив, что он делает руками со своим носом, Лене стало неуютно — такие вещи делают наедине с собой, пока никто не видит.
— Поешь говна, грешник! — обратился к нему Грубяша — его пористое, с изюмом тесто слезало с него комьями, обнажая розовую плоть, покрытую манящими, пульсирующими отверстиями.
— Возьми же свою награду, мой рыцарь, — с придыханием, высовывая язык шептала Муррка, массируя себе соски. Ее плоть внизу разошлась — от промежности до груди, с острыми зубцами по краям — словно крокодилья пасть. Из красного нутра вывалились горячие, исходящие паром кишки, словно они больше не требовались своей хозяйке.
Подергивалась Глупыня — точно под воздействием электротока, засунув себе руку по локоть куда-то между ног.
В сердце мальчика бурлили странные чувства. Все происходящее казалось неправильным, нечестным. Почему его друзья так странно себя ведут? Почему Муррка теперь не привлекает, а пугает его? Зачем Хохотуша »дрочит" нос? Что им нужно?
— Не бойся, тебе понравится, уж мы-то умеем веселиться! Ха-ха-ха-ха-ха!
Крокодилья пасть в промежности Муррки уже поглощала его нижнюю часть тела — было жарко, тесно и колюче. Длинные белесые черви из тела Грубяши уже облюбовали его ноздри и уши, заползая внутрь и разворачиваясь там, отчего казалось, что голова сейчас лопнет. Глупыня уже открывала свою клетку и Леня, не в силах зажмуриться готов был принять самое страшное видение в своей жизни, но воткнувшийся в глазницу нос Хохотуши с громким чавканьем пронзил мозг и прервал мучения несчастного мальчика.
1 393 просмотра
4 комментария
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
