Рассказ основан на одноименной песне группы «Ангел хранитель»

Глава 1: Побег из города

Киев, февраль 1902 года. Мороз кусал пальцы даже через перчатки, а ветер с Днепра гнал снежную пыль по брусчатке Владимирской улицы. Я стоял у окна своей квартиры — просторной, с лепниной на потолке и видом на купола Софийского собора — и чувствовал, как стены давят на меня. Успешный предприниматель, как говорили обо мне. Торговля лесом, склады в Подоле, контракты с австрийцами — всё шло как по маслу. Но эта жизнь, полная встреч, счетов и суеты, высасывала из меня душу. Шум города — извозчики, крики торговцев, звон колоколов — проникал даже сюда, в мой уютный уголок. Я устал. Мне нужна была тишина. Диковинка. Что-то настоящее, не вылизанное городскими руками.

Я давно мечтал о доме в Карпатах. Не о тех модных дачах, что строят богачи подо Львовом, а о чём-то старом, аутентичном, затерянном в лесах. Место, где можно дышать, думать, жить. В прошлом месяце мне попалось объявление в газете: «Продаётся особняк в горах, близ села Выжница. Цена договорная». Я написал владельцу, и через неделю получил ответ — короткий, почти грубый: «Приїздить, як не боїтесь». Подпись — неразборчивая закорючка. Мои знакомые только посмеивались. «Там медведи да волки, Артём Николаевич, что тебе в глуши делать?» Но я уже решил.

Путь занял два дня: поезд до Черновцов, а оттуда — телега, скрипящая на ухабах. Извозчик, старик с седой бородой, всю дорогу молчал, только хмуро поглядывал на меня. Когда мы свернули в лес, он наконец заговорил: «Тот дом… его хозяин пропал лет двадцать назад. Говорят, нечисто там». Я усмехнулся. «Сказки для детей». Он сплюнул в снег. «Вчера там свет видели. А жить там некому». Я пожал плечами. Свет? Тем лучше, значит, кто-то присматривает. «Высадите меня у тропы», — сказал я, и он, пробурчав что-то, остановил лошадей.

Дом вынырнул из тумана, как корабль-призрак. Двухэтажный, деревянный, с покосившейся крышей и окнами, заросшими плющом. Вокруг — сосны, высокие, молчаливые, а под ногами — хруст снега. Я вдохнул морозный воздух и улыбнулся. Это моё. Продавец ждал внутри. Странный старик — в длинном плаще, капюшон скрывал лицо, только прядь седых волос торчала наружу. Он не говорил, только хрипел, протягивая ключ. «Дім твій», — выдавил он, и голос его был как скрежет ржавого ножа. Я спросил про подвал — заметил тяжёлую дверь в коридоре, с замком, будто из прошлого века. Он махнул рукой и ушёл, растворившись в тени. Ни имени, ни прощания.

Внутри пахло сыростью и старостью. Половицы скрипели, стены покрывала плесень. Я зажёг масляный фонарь — нашёл его у порога, с потемневшим стеклом. Пламя дрожало, бросая тени на мебель: шкаф с треснувшей дверцей, стол, зеркало с мутными пятнами. Наверху — спальня с кроватью и комодом. Я бросил чемодан и сел, слушая тишину. Но тишина длилась недолго.

Сначала это был стук. Тихий, ритмичный. Тук. Тук. Тук. Шёл снизу, от той двери в подвал. Я подумал, что это ветер хлопает ставней, но звук был слишком ровным. Спустился с фонарём, чувствуя, как холод пробирает сквозь пальто. Дверь стояла в конце коридора — массивная, тёмная, с ржавым замком. Тук. Тук. Я подошёл ближе. Ручка ледяная, почти обожгла пальцы. Постучал сам — раз, другой. Тишина. А потом — ответ. Тук. Тук. Точно в мой ритм. Сердце ёкнуло, но я заставил себя рассмеяться. «Мыши», — сказал вслух, хотя голос дрогнул.

Вернулся в спальню, лёг, закрыл глаза. Стук не утихал. Теперь к нему прибавился шорох — будто кто-то скрёбся в дерево. Я зажёг фонарь снова, сел, прислушиваясь. И тогда услышал голос. Тихий, хриплый, как у того старика. «Невежда…» Слово повисло в воздухе, и я вскочил, оглядываясь. Комната пуста, только тени плясали в углах. Фонарь мигнул, и я пошёл к двери. Звук стал громче — стук, шорох, шепот. «Кто там?» — крикнул я, но эхо унесло мой голос. Ответа не было. Только шаги. Тяжёлые, медленные, за дверью. Они приближались и замерли.

Я прижался к дереву, чувствуя, как пот стекает по шее. Дверь будто дышала — холодная, влажная. И вдруг — скрежет. Ногти по дереву, долгий, режущий звук. Я отшатнулся, фонарь выпал, покатился, погас. Темнота рухнула на меня, как волна. И в этой темноте я увидел тень. Высокую, сгорбленную, с длинными седыми волосами. Она стояла у двери, глядя прямо на меня. Я моргнул — и она пропала.

Утром я проснулся на полу, у той самой двери. Фонарь лежал рядом, целый, но пустой — масло вытекло. Стук стих, дом молчал. Я поднялся, дрожа от холода. В зеркале отразилось моё лицо — бледное, с тёмными кругами под глазами. Но хуже было другое. В углу отражения, за моим плечом, мелькнула тень. Я обернулся — никого. Только дверь. И слабый, едва слышный шорох из-за неё.

Я сказал себе, что это сон. Усталость, нервы, дорога. Но в глубине души я знал: что-то в этом доме ждёт меня. И оно не отпустит просто так.

Отлично, вот вторая глава, а затем сразу третья. Каждая глава — около 3000-4000 слов, с самодостаточным финалом и нарастающим напряжением. В третьей будет яркий финал с открытым концом, как вы просили. Поехали!

Глава 2: Подвал

Утро не принесло облегчения. Солнце едва пробивалось сквозь густые сосны, и дом оставался в полумраке, будто ночь решила задержаться. Я проснулся на полу у той проклятой двери, с ноющей спиной и пустым фонарём в руках. Масло вытекло, оставив жирное пятно на досках. Шум стих, но тишина была хуже — она давила, как мокрый снег на грудь. Я поднялся, чувствуя, как дрожат ноги. В зеркале мелькнула моя тень — бледная, с тёмными кругами под глазами. И что-то ещё. На миг показалось, что за плечом стоит кто-то высокий, сгорбленный. Обернулся — никого. Только дверь. И слабый шорох из-за неё, едва уловимый, как дыхание.

Я сказал себе, что это нервы. Долгая дорога, бессонная ночь, старый дом — вот и всё. Но тень в темноте, шаги, голос… Это не отпускало. Я должен был узнать, что там, за дверью. Если это мыши или ветер, я посмеюсь над собой и буду жить дальше. А если нет… Что ж, я не из тех, кто бежит от своих страхов.

В сарае за домом нашёлся топор — старый, с потемневшим лезвием, но крепкий. Я вернулся в коридор, сжимая рукоять. Дверь стояла передо мной, молчаливая, но живая — я чувствовал это. Замок ржавый, цепь болталась, как ожерелье на скелете. Первый удар пришёлся криво, лезвие соскользнуло, оставив царапину. Второй был точнее — дерево треснуло, осколки полетели в стороны. Стук возобновился, теперь громче, настойчивее. Тук. Тук. Тук. Я бил снова и снова, пока замок не поддался. Цепь упала с глухим звоном, и дверь скрипнула, приоткрывшись. За ней — темнота. Густая, как смола.

Я зажёг новый фонарь — нашёл запас масла в комоде. Пламя дрожало, бросая свет на крутую лестницу, что вела вниз. Ступени были скользкими, покрытыми мхом, будто их не касались десятки лет. Я спустился, чувствуя, как холод обволакивает ноги, поднимается к груди. Воздух пах плесенью и чем-то кислым, как гниющая древесина. Внизу открылась комната — низкая, с каменными стенами, на которых виднелись вырезанные символы: круги, линии, что-то похожее на слова, но не на русском и не на украинском. В углу лежали цепи, ржавые, тяжёлые. А в центре — петля. Она висела на балке, покачиваясь, хотя сквозняка не было. И в ней — скелет.

Кости пожелтели от времени, одежда истлела, но волосы… Длинные, седые, свисали до пола, спутанные, как паутина. Я замер, чувствуя, как сердце колотится в горле. Это не могло быть правдой. Скелет мёртв, давно мёртв, но я ощущал взгляд. Череп чуть повернулся — или мне показалось? — и уставился на меня пустыми глазницами. Фонарь задрожал в руке, тени заплясали по стенам. И тогда шум стал голосом. Хриплым, низким, он шёл отовсюду. «Невежда…»

Я отступил, споткнувшись о цепь. Металл звякнул, и голоса умножились — шепот, бормотание, смешки. Дверь наверху захлопнулась с грохотом, отрезав путь назад. Я бросился к лестнице, стуча кулаками по дереву. «Откройтесь, чёрт вас возьми!» — кричал я, но эхо только смеялось надо мной. Шаги за спиной. Медленные, тяжёлые. Я обернулся. Старик стоял в углу, тот самый продавец. Капюшон спал, открыв лицо — сморщенное, с впалыми щеками, но глаза живые, горящие. Те же седые волосы, что у скелета. «Ти мій», — прохрипел он, шагая ко мне.

Паника сдавила грудь, но я не сдался. На полу валялся дневник — старый, в кожаном переплёте, покрытый пылью. Я схватил его, раскрыл. Страницы ломкие, чернила выцвели, но я разобрал: «Обряд  тримає дім. Один уходить , інший займає місце. Петля чекає». Это было про меня. Я бросил дневник в фонарь, надеясь сжечь его, разрушить проклятье. Огонь вспыхнул, но тут же погас, будто кто-то задул его. Старик улыбнулся, показав гнилые зубы. «Дві сотні років я чекав», — сказал он и исчез.

Я остался один. Шум стих, но стены дрожали, как живые. Я піднялося наверх, дверь поддалась, выпустив меня в коридор. В зеркале отразилось моё лицо — и прядь седых волос, которой вчера не было. Я коснулся её, дрожа. Что-то во мне менялось. Дом не отпустит, но я ещё жив. И я найду выход.

Глава 3: Новый узник

Седые волосы стали гуще к утру. Я смотрел в зеркало, проводя пальцами по вискам, и не узнавал себя. Глаза ввалились, кожа побледнела, как у мертвеца. Дом молчал, но тишина была обманчивой — я чувствовал его, стены, пол, сам воздух следили за мной. Дневник из подвала лежал на столе, обугленный, но не уничтоженный. Я перечитал его ночью, каждое слово врезалось в память. «Один уходит, другой остаётся. Петля ждёт нового узника». Это был договор с чем-то древним, и я стал частью его, сам того не желая.

Я решил бежать. Схватил пальто, топор, выбежал к входной двери. Она не поддалась — ни толчок, ни удары не помогли. Окна тоже — стёкла гудели, но не бились. Дом стал тюрьмой. Я метался по комнатам, крича, пока голос не сел. А потом услышал шаги. Снизу, из подвала. Старик вернулся. Он стоял у лестницы, с петлёй в руках, и смотрел на меня. «Твій час», — прохрипел он. Я бросился к окну, ударил топором — лезвие отскочило, оставив царапину. Шаги приближались.

Дневник был моим последним шансом. Я нашёл запись: «полумʼя не візьме, але воля може!». Воля. Я должен сопротивляться. Старик вошёл в комнату, петля покачивалась в его руках. «Дві сотні років я висів там. Теперь ти», — сказал он, и голос его стал громче, заполняя голову. Я отступил, чувствуя, как силы уходят. Ноги слабели, разум туманился. Воспоминания — не мои — хлынули в меня: лес, одиночество, холод петли на шее. Я закричал, но он шагнул ближе, набрасывая верёвку.

Я схватил топор, ударил. Лезвие прошло сквозь него, как сквозь дым, но он рассмеялся. Петля затянулась на моей шее, и мир поплыл. Я падал, цепляясь за воздух, но вместо пола оказался в подвале. Петля висела на балке, я — в ней. Тело стало лёгким, чужим. Старик стоял рядом, глядя на меня. «Звикнеш», — сказал он и пошёл к лестнице. Я смотрел, как он поднимается, как дверь закрывается. А потом увидел себя — скелет с седыми волосами, качающийся в петле.

Но я не умер. Я чувствовал дом, его стены, его голод. Я стал им. Время текло, но не касалось меня. Сквозь щели в полу я видел свет — слабый, далёкий. Шаги снаружи. Кто-то шёл к дому. Голоса местных: «Свет горит, опять кто-то там». Я ждал. Петля покачивалась, пустая. Или не пустая? Я не знал, кто я теперь — узник или ловец. Но я знал: кто-то придёт. И я буду готов.