Он увернулся от рыбины и поплыл быстрее. Джинсы и рубашка неприятно прилипли к телу, разбухшие от воды кроссовки мешали передвигать ногами. Мысли об испорченном мобильнике и, скорее всего, потерянных навсегда купюрах из бумажника, лежащего в левом кармане, внезапно улетучились при виде исполинского чудища. До этого дня он и представить себе не мог, что ЭТО может оказаться правдой.

Это было их семейной традицией. Эти старенькие катера, обожаемые гостями города, свели их когда-то вместе. Надя была студенткой выпускного курса, подрабатывала продажей билетов на водные экскурсии в тот самый день, когда они познакомились. Он не удержался и, хоть с детства терпеть не мог все, что связано с передвижениями по воде, купил у нее билет. Никакой экскурсии, впрочем, в тот день он не посетил – уже через три месяца они расписались, Надя переехала в просторную и мрачноватую квартиру Геннадия Валерьевича и сегодня, восемь лет спустя, состоялась очередная совместная поездка в честь годовщины. 

Мужчина прожил в этом городе без малого почти тридцать лет. Профессия отца подразумевала частые командировки, отъезды и переезды. Ребенком Гена успел побывать воспитанником шести разных детских садов, учеником первого класса в трех разных школах, а вот второй класс встретил уже здесь. Воспоминания о жизни до переезда в этот старый дом из красного кирпича, с высокими узкими окнами, чужеземными монетками меж сгнивших досок пола и пугающими тенями по углам были крайне однообразны и малочисленны. Здесь же все было иначе: Гена помрачнел, осунулся, горячо любимым раньше прогулкам с ребятами со двора теперь предпочитал бездумное хождение по громадной квартире. Вещи прежних жильцов занимали все его внимание: он мог бесконечно разглядывать фарфоровые сервизы, расписанные незатейливыми цветами, книги, многие из которых были на незнакомом еще ему языке, выцветшие черно-белые фотоснимки и поломанные статуэтки. Именно тут осиротевшей семье было суждено осесть на долгие годы после того, как глава семьи перевернулся на лодке вместе с соседом в середине октября. Сосед выжил, вернулся вечером домой, а отец – отец был объявлен пропавшим без вести. Гена больше никогда ничего о нем не слышал.

Он уже знал, практически дословно и наизусть, каждое слово экскурсовода. Геннадий Валерьевич обожал историю. Что странно: каждый раз в роли рассказчика выступали абсолютно разные, непохожие друг на друга люди – больше всего Гене запомнился паренек лет шестнадцати, жутко шепелявый ввиду отсутствия нескольких наиболее заметных при разговоре зубов – но все как один игнорировали в своих повествованиях импровизацию, актерскую игру и какое-либо отступление от заботливо подготовленного двадцать лет назад единственной на тот момент туристической конторой города текста. Вот и сейчас аккуратная женщина в легком белом пиджаке, никак не подходящим для речной прогулки в середине осени, если бы не на редкость теплый октябрь, с привычной отрешенностью пересказывала местную легенду о сомах-людоедах. 

Гена со школьной скамьи презирал всех и каждого, кто верил в подобную чепуху; он отказался от нескольких близких друзей, охотно поддерживающих эту байку; он до последнего ее дня ругался с матерью, выступавшей против Гениного увлечения ночной рыбалкой; он бросил Ниночку, свою первую и единственную любовь, просто потому, что она верила и боялась. На все у него было рациональное объяснение, он категорически не верил во все, что хоть немного противоречило здравому смыслу, а легенды и мифы и вовсе ненавидел. Сомы вообще во многом не похожи на прочих рыб. Отличительной их чертой выступает именно необычное строение челюсти: множество рядов мелких зубов. Зубы направлены как бы назад, внутрь рта, чем-то напоминают кошачьи. Попав в пасть к сому, жертвы в виде мелких рыбешек уже никогда не смогут выбраться наружу.

На этот раз привычная программа слегка изменилась: катерок не развернулся, как это обычно бывало, на окраине города, в том месте, где река разделялась надвое – Старая и Новая, а прошел дальше, по Старому ее рукаву. Гена удивился такой перемене, учитывая, что ценник за поездку не вырос ни на рубль, а предупреждений о выходе в диковатые все еще места произведено не было. Товарищи по поездке, казалось, не придали этому никакого значения. Многолюдное семейство, вроде бы из местных, и еще несколько запозднившихся с сезоном туристов – эти, наверное, особенно счастливы сегодняшней вылазке, ведь обычно в это время года прогулочные катера по реке уже не ходят. Гена обернулся было на жену, но тут же тоскливо отвел взгляд: она держала телефон двумя руками, большие пальцы стучали по экрану с невозможной скоростью. Гена поморщился: даже сквозь шум плавучего средства и плеск волн он услышал ненавистный скрип ногтей по экрану.

В очередной раз он пожалел о поспешной женитьбе, но тут же принялся оправдывать себя: ему было одиноко после смерти матери, в жизни не было никаких радостей, все его время и внимание занимала работа и мысли о пропавшем отце… Встретятся ли они еще хотя бы раз?  Надежда найти отца живым не покидала мужчину ни на миг: он удивлялся тому, как окружающие сочувственно вздыхали, стоило завести разговор о возможных поисках. Геннадий не помнил обстоятельств пропажи отца, ведь он был слишком мал, слаб и напуган, когда это случилось. Мать не любила говорить на эту тему: попытки сына расспросить о произошедшем вызывали у женщины бурные истерики. Она успела познакомиться с будущей женой сына, они долго обсуждали его на закрытой кухне, но после этого даже Надя, почему-то, долго плакала. Интересно, как отец отнесся бы к Наде? Надя не была плохим человеком, и Гена прекрасно это осознавал. Он попытался вспомнить, что именно его в ней зацепило. Что-то же связывало их все эти годы, почему сейчас она вызывает у него только раздражение?

Надя внезапно закричала. Крик сразу же поддержал кто-то справа, но Гену это разозлило только сильнее. В последнюю секунду он успел подумать, что сегодня же подаст на развод. А потом он обнаружил себя в толще воды, и неба не было видно.

Больше никто не кричал. Гена не сразу понял, что катер перевернулся: более того, он не сразу понял, что остальным отдыхающим повезло гораздо меньше, чем ему. Слабый солнечный свет проникал через пробоину в проржавевшем днище катера, ставшего внезапно братской могилой. Помощи было ждать неоткуда.

Как можно выбраться из ловушки? Почему-то Гена вспомнил о челюстях сомов, из которых нет выхода. Он нырнул настолько глубоко, насколько смог, проплыл несколько метров в сторону, поднялся и снова оказался под катером. Он предпринял еще несколько попыток. Крепко зажмурившись, он снова и снова нырял, плыл, поднимался, нырял. Болело ушибленное (или сломанное?) плечо; джинсы и рубашка неприятно прилипли к телу, разбухшие от воды кроссовки мешали передвигать ногами. Вспомнился скорее всего сдохший мобильник, перед глазами запрыгали цифры: сумма, лежавшая в кошельке, была внушительной. Мешало еще какое-то чувство, будто кто-то недобрый смотрит на тебя в упор. Гена резко открыл глаза, чтобы справиться с этим внезапным страхом из глубин подсознания, и увидел его. Он был рядом. И он наблюдал. Что там говорили  умные дядьки с чемоданчиками и стопками заковыристо расписанной бумаги о сомовьей силе?..

Но ни один живущий ныне человек и предположить бы не смог, насколько сильными и огромными на самом деле могут быть челюсти сомов. По-настоящему понять эту силу можно только ощутив ее на себе. Рыба дернулась вперед и распахнула пасть.

Теряя последнюю нить, связывающую его с реальностью и ощущая уходящую из него жизнь, Геннадий думал об отце. Он наконец вспомнил тот самый день во всех подробностях. Когда сосед привел рыдающего мальчика домой, единственными словами, которые он повторял, словно заевшая пластинка, были «он съел моего папу».