На двери главного входа висело объявление:

«В субботу, 12 апреля, состоится СУББОТНИК! Явка всех обязательна».

Снизу кто-то приписал от руки зеленым маркером:

«Отмазы не канают».

В пятницу, одиннадцатого, сотрудники заходили в офис, читали и ожесточенно плевались прямо на крыльцо.

***

- Какой еще субботник-шмуботник?! – возмущалась главбух Иванова. – Вот Ошурков придумал так придумал! Это что же – я, да территорию убирать? Щаз!
- Я тоже не хочу, - поделилась бедой «зарплатница» Света. – У меня суббота занята.
- Ну и решили, не пойдем, значит, - припечатала Иванова. – Субботник ему, ога. А то кроме нас дерьмо чистить некому!

Света озабоченно покивала головой, вглядываясь в табель. Ей было не до работы: Ошурков – непредсказуемая козлина, возьмет и премии лишит за неявку. Жалуйся потом в Европейский суд по правам бухгалтерши…

В кабинет вошел Ошурков, и сотрудницы тихо охнули: накликали на свою голову.

- Объяву видели? – генеральный был лаконичен.
- Нуууу… - издала Света звук.
- Че – ну?
- Максим Никитьич, что, здрасьте, за новости? – заняла оборону Иванова. – И так дел по горло, разгребать не успеваем, а вы нас еще субботником нагружаете! Поимели бы совесть!

«Я щас тут кого-то поимею», подумал Ошурков, но вслух не сказал: перебарщивать с имиджем тоже вредно.

- Что насчет инвентаризации? – строго спросил он. – Там склад от добычи ломится!
- О, ну конечно, Васильков с Клебаном те еще добытчики. Я бы, Максим Никитьич, недельку повременила эту добычу оформлять. Помните, что вам Клебан в прошлый раз удружил? – добавила она, с размаху задевая генерального за живое.

Ошурков поморщился. Он помнил. Менеджер по закупкам Клебан, при попустительстве экспедитора Василькова, приобрел у частного лица комод XVII века, по дешевке, плюс фарфоровый сервис в комплекте. А через несколько дней оказалось, что частное лицо состоит на учете в ПНД, и целая толпа разгневанной родни едва не линчевала Ошуркова. Антиквариат, ставший объектом конфликта, пришлось возвращать забесплатно, и у Ошуркова долго дергался глаз.

- То-то же! – воскликнула Иванова. – Так что не будем торопиться, ладно?
- Деньги всем начислили? – Ошурков развернулся на сто восемьдесят, и Света от неожиданности чуть не выпала из кресла. – В понедельник аванс, между прочим!
- Эээ… - ответила Света. – Начисляю. Я в выходные дома доначислю! – нашлась она.
- У Клебана удержать надо, - предложила Иванова тоном депутата, выносящего на обсуждение запрет орального секса. – От него сплошные убытки. Только понты гнет, что образование высшее и что москвич в четвертом поколении…
- Галина Петровна, вот с этим я без вас разберусь, - сухо ответил Ошурков. – С кого удерживать, с кого нет. Короче, мне всё ясно, - и удалился. До бухгалтерии он обошел еще три отдела, и от субботника откосили практически все.
- Гыы, обиделся за москвичей, - хмыкнула Иванова, когда за генеральным закрылась дверь. – Потому что сам коренной. Ну ниче, скоро их вообще не останется…
- А толку что? – подняла на нее Света свои пустые глаза тридцатилетней девственницы. – Их и так почти не осталось, а мы, понаехавшие, друг друга грызём…

Но Иванова ничего ей не ответила. Потому что слово «грызём» напомнило ей кое о чем неприятном.

- Субботник, блин, замутили, - проворчала она. – Лучше бы собак на районе отстреляли…
- Стаю, что ли? – уточнила Света.
- Ну а я про что? Недавно мамку с коляской напугали псины эти. Да и домой возвращаться страшно, а на такси не наездишься…

Света уткнулась в табель. Шутки шутками, а пахать в субботу ей не упало. Даже если дома и на диване.

***

…Димыч и Клебан ворошили граблями прошлогоднюю палую листву. Первый за всю весну по-настоящему солнечный день не вдохновлял на трудовые подвиги: хотелось пива, обобрать холодильник и пощелкать пультом по каналам. К тому же, несмотря на солнце, было ветрено.

- Да твою-то мать! – взорвался Клебан. С самого утра он молчал, как пороховой заряд с тлеющим фитилём, и вот фитиль догорел. – А где все тётки-то? Маркетинг, юристы, бухи?
- Бухи бухают, - Димыч вытер со лба пот и подставил доброе небритое лицо под солнечные лучи. – Тётки не в той форме, чтобы граблями махать.
- Угу, а мы – в той! Во бля офигенно: мы тут ишачим, а они дома жопу греют!

Им было поручено навести образцовый порядок на заднем дворе офиса, занятого фирмой «Антикварра Трейдинг». Двор, обнесенный секционным забором, прилегал к шоссе Петля, по которому нет-нет катался с мигалкой глава района.

- Просто на Ошуркова префектура наехала, - пояснил Димыч. – Либо убирайтесь у себя, либо вытурим взашей. Потому и субботник…

Кроме Клебана и Димыча, на субботник вышла секретарша Аня, которая в приемной стирала пыль со скоросшивателей.

- Ошурок чужими руками делишки обделывать профи, - выругался Клебан. – Лучше бы жирножопых припряг…

Димыч развел руками. Ну как можно спорить с человеком, который не понимает простых вещей: заставь главбушку трудиться физически, да еще и в уикенд – ее инсульт прихватит.

- Чего ты завелся, чесслово, - попытался он успокоить Клебана. – Тут всех делов-то на два часа от пуза. Я же не завожусь, а мне еще малого в парк везти…
- Ты дальше своего малого ни хрена не видишь! Ошурок мог бы киргизов нанять за косарь, так нет же – и тут сэкономил…
- Подумаешь, всё равно мы ему по пятнахе торчим, он же назад не требует! И сам-то не богач далеко. Если Оганеса не уволит, тупо разорится. А Оганеса он уволить не может, без него никуда…

Оганес Георгиевич Саргосян был главным экспертом компании, и он же по совместительству ведал реализацией товара через антикварные магазины. Именно он привел на работу Иванову, а та притащила за собой Светку и еще целое стадо совершенно ненужных (со слов Клебана) офис-тёлок.

Вдалеке, за шоссе, проехал под мост локомотив. Протяжный стон гудка разнесся над узким, но длинным пустырем, и финальная, самая тревожная нота достигла бараков, сдаваемых под бизнес-конторы. Димыч поёжился.

- Ну и валил бы с должности, раз ему Саргосяна на поводок взять слабо, - не унимался Клебан. – Паноптикум, твою мать!
- Ты сегодня не в духе, - констатировал Димыч. – Тебе бы, Игнат, женщину завести, на постоянку…
- Ненавижу баб! Кстати, они меня тоже.

На противоположной стороне шоссе Петля, там, где оно полого поворачивало направо, остановился коричневый джип «сааб». Из джипа выбрался мужик в длинном кожаном плаще и бандитской кепке, подошел к забору и, ухватившись за стальные прутья, заорал:

- Пацаны, э! На пару слов, э!

Димыч бросил взгляд на мужика, потом на Клебана.

- Смотри, тот амбал, остоженский! Твою двадцать, неужто опять косяк упороли?...

Отложив грабли, они отправились «тереть тёрки», ежели таковые образуются.

- Пацаны, меня помните, не? – мужик говорил отрывисто и сильно нервничал. В глазах его розовели полопавшиеся сосуды. Прутья решетки он сжимал с такой силой, словно хотел их выломать и наброситься на Клебана с Димычем. – Остоженка, 12, вы по объяве подкатили. Я посудину вам продал. Тема такая: мне ее обратно надо. Реально?

Он оглянулся через плечо, словно ждал нападения и хотел застать противника врасплох. Но прилегающая к шоссе местность была, как обычно, почти безлюдна, лишь по пустырю одиноко брёл поддатый работяга с ночной смены.

Димыч, для которого любой день без добрых дел – пропащий день, быстро перебрал в уме варианты. Приобретения, сделанные ими за неделю, пока лежат на складе не оприходованные – Оганес слинял в отпуск, а Иванова без него не почешется. Ошурков тоже туда не ходок… Соответственно, можно нырнуть на склад, ключи от которого есть у Клебана, осчастливить мужика и без ущерба получить назад подотчетные денежки…

- А на кой тебе его обратно? – пресёк на корню благие побуждения Димыча Клебан.
- Да, блять, деда моего барахло! Покойного, - уточнил он, поймав на себе тяжелый взгляд Клебана. – Дед помер, а шмотки на помойку западло выбрасывать. Ну, я и устроил распродажу. Да только мать возбухла: не смей продавать фамильные реликвии, типа того. Не верну посудину – она меня с дерьмом съест.

Послышалась длинная трель мобильника. Мужик выхватил трубку из кармана, глянул на определитель и с остервенением надавил кнопку сброса. Клебан отметил про себя, что мобильник бэушный, но на две симки. Такие аппараты покупают те, кто вечно меняет номера.

- Угу, - равнодушно кивнул Клебан. – Желание матери - закон. Только, мужик, я не уверен, что мы тебе можем помочь. Посудину могли отдать на экспертизу. Могли продать. Могли опечатать ящик, где он лежит. Мы же не для личного пользования ее купили!

Человек с той стороны забора свирепо оскалил зубы и стал похож на голодного волка.

- А выяснить не судьба, не? – с нажимом спросил он. – Причем – срочно выяснить! Бабло верну, в двойном размере, если надо! Ну?

- Димыч, покури пока, - распорядился Клебан, хотя Васильков отродясь не курил. – Я на склад.

Клебана не было долго, целых пятнадцать минут. Пока он отсутствовал, Димыч добросовестно «курил» - вернее, топтался на месте, периферийным зрением приглядывая за мужиком. Тому названивали на сотовый, но он раз за разом отклонял вызов, цедя сквозь зубы что-то злое. Димычу не нравился визит этого клиента, у которого они во вторник приобрели «предмет русского быта XVI века»: медный ставец, довольно грубой работы, с помятым боком. (Клебан разобрал сбитую надпись на старославянском: «Что отдал, обратно не взыщи».) Ставец занял место на складском стеллаже и молча хранил свою тайну. Жутковатый «сувенир», если вслушаться в ощущения. Димычу сразу расхотелось к нему прикасаться. Хотя и почему бы? Бывает так: инстинкт подсказывает – опасно, мол – но не открытым текстом, а намеками…

Вот и сейчас Димыч никак не мог понять, что конкретно его беспокоит. Не то он боялся, что мужик сиганет через забор и замесит его в две секунды, не то… он привел с собой  н е ч т о.  И оно вот-вот оторвет ему голову, а уж после примется за Димыча. Потом пройдет в офис, растерзает на складе Клебана и Аньку в приемной…

Наконец Клебан вернулся. С пустыми руками.

- Нету на складе, - на ходу крикнул он мужику. – Уже кто-то пригрел.
- А разве… - встрял было Димыч, но мужик за забором страшно, по-волчьи, зарычал. Верхняя губа задралась, и под ней Димычу померещился клык.
- А чего ты так кипишишься-то? – сочувственно спросил Клебан. Димыч догадался, что сочувствие он только имитирует. – Соври чего-нибудь матери, небось не впервой?
- Пацан, придумай что-нибудь! – он обращался конкретно к Клебану, назначив его своим спасителем. Или стрелочником – как повезёт. – Матери врать без мазы, пропалит! Придумай, ну!
- А че тут придумывать, - отмахнулся Клебан. – Хотя, ладно. Я поспрашаю, кто твоей посуде ноги приделал, и куда она подалась. Имей в виду, цена вопроса – вчетверо. Приезжай сюда завтра, часиков в двенадцать, я тут буду. Либо да, либо нет.
- Не надо «нет», братуха, надо «да»! Слы, я тебе свой телефон оставлю, набери, если че… - Он продиктовал номер, и Клебан сделал вид, что записывает в свой мобильный. Естественно, он ничего не записывал. Димыч моргал глазами, пытаясь вспомнить что-то важное.

Мужик бросился в джип. Хлопнула дверь, взревел мотор.

- Странно как-то… - произнес Димыч, провожая визитера задумчивым взглядом. – Кому эта железка могла понадобиться? А остальное на месте, ты не проверил?
- Остальное на месте, - подтвердил Клебан. – И хрусталь, и шкатулка китаёзная, и нимфетка малахитовая. Сам в непонятках. Второй ключ ведь только у Ошурка, а он складом не интересуется… Но я сейчас вообще плохо соображаю. Послушай, Димыч, - сказал он после небольшой паузы. – Прикрой меня, а? Я пивца накачу и домой. А вечером потрещим за жизнь.
- Да не вопрос, - пожал плечами Димыч. – Я-то и один справлюсь, если ты под руку нудить не будешь.

***

Несколько минут спустя Клебан уже сидел в служебной «Оке», грея двигатель и набирая номер телефона бывшего однокурсника Цыплакова.

- Привет, Семён! – поздоровался он, когда однокурсник проблеял «Алло». – Ты сегодня на работе? А сможешь меня принять не надолго? Нет, не электричкой, я на машине. Хочу показать тебе одну штуковину, по-моему, она родом из ваших краёв. Скажешь мне, что о ней думаешь. Лады? Ну тогда выезжаю. Увидимся!

***

В то время, когда Клебан прокрадывался дворами к выезду на кольцевую, чтобы не повстречаться со «шкодой» генерального, Ошурков прибыл в офис прямым путём и лично убедился, что идея с субботником провалилась в горканализацию.

- Езжай домой, Васильков, - благословил он Димыча. – Чуток почистили, и ладно, пусть эти жлобы из префектуры заткнутся. Спасибо, что не кинул в трудный час.

Придираться к отсутствию Клебана Ошурков не посчитал нужным.

***

Директор уехал с видом Александра Второго, отменившего крепостное право, и Димыч с Аней, выпив по чашечке эспрессо, пустились в неблизкий путь до автобусной станции.

- Слышал, тут свора дикая завелась? – сказала Аня, когда они добрались до железнодорожного полотна и остановились, вслушиваясь в пение рельсов. Причудливый рельеф местности образовывал здесь «слепую зону», и поезд мог выскочить неожиданно – отпрыгнуть не успеешь. Именно так оборвалась жизнь бывшего главбуха Егора – он возвращался домой поздно, в наушниках, и не имел никаких шансов…

Учредив с корешами фирму, Ошурков снял самое дешевое помещение, за МКАД. Экономия выходила боком сотрудникам: на личные автомобили заработали пока только Саргосян и сам Ошурков. Причем у Ошуркова тачка старая и битая в шести местах, а Оганес Георгиевич респектабельно катался на новеньком, с иголочки, крузере. Уединенность офиса и его равноудаленность от всех транспортных узлов обрекала персонал на утомительные моционы – за два с половиной километра. Автовладельцы подвозили Иванову со Светкой к метро, но не ежедневно.

Состав показался у дальнего семафора, но полз медленно, машинист никуда не торопился. Димыч и Аня бегом метнулись по дощатому настилу; первым вскарабкавшись на насыпь, Димыч подал девушке руку. Когда «Антикварра» только-только заселялась в отведенном ей бараке, на этом самом месте товарняк смолол в крупу влюбленную парочку, романтично целовавшуюся взасос.

- Ага, слыхал я про собак. Местные говорят, из лаборатории сбежали. Якобы, там на них какое-то средство испытывали, они вообще бешеные. Их даже ищут, чтобы поубивать, но они прячутся.
- Здесь еще и лаборатория есть? – перепугалась Аня.
- Наверное, здесь много чего есть, - не слишком-то успокоил ее Димыч.

Аня бросила на него затравленный взгляд через плечо и ускорила шаг.

- Боже, ну и суббота выдалась! – пожаловалась она, пыхтя. - То ресепшен вылизываешь, то Клебан носится туда-сюда с лицом киллера… отобрал у меня пакет, в котором я туфли принесла, даже спасибо не сказал! Как ты с ним общаешься? Психопат же натуральный!
- Мизантроп, - поправил Димыч.

В отличие от прочих, ему посчастливилось знать Клебана с другой, светлой стороны. Дома у Димыча телевизор вечно занимала жена, смотревшая мыльные оперы и реалити-шоу, и Клебан гостеприимно пускал его к себе наслаждаться футболом. Благо живут они по соседству.

- Да как ни назови… Я чувствую, что он всем смерти желает. Того и гляди с винтовкой заявится в офис, и положит всех, кто спрятаться не успеет. Как тот, из аптеки…

Димыч пожал плечами.

- Игнат, может, и злой чел, но со здравым смыслом у него всё в порядке. Садиться на пятнадцать лет он не собирается. Да ничего, сходит в отпуск – отпустит его.

***

Но Клебан вовсе не думал, что его отпустит. Он чувствовал, что теряет всё больше нормальных человеческих черт; раньше он пытался бороться с этим, потом поплыл по течению. Когда-то у него всё было четко и ясно: отдельно зависть, отдельно злоба, отдельно презрение. Теперь же ингредиенты смешались в один сплошной коктейль ненависти, требующей выхода. Но забрать никчемушные жизни коллег по «Антикварре» и сесть в тюрьму не казалось ему хорошим выходом. Его изнуренная не проходящей яростью душа обретала покой лишь вдалеке от города с его электронным ритмом, людскими толпами и чадящими в небо машинами – на проселочных дорогах, тянущихся от деревни к деревне, мимо полей, лесов, маленьких магазинчиков и одиноких заправок.

Сейчас он направлялся в городок под названием Затока, защищенный от изуверских инноваций и диких набегов кочевых «россиян» скучной броней патриархальности. На пассажирском сидении лежал медный ставец, запакованный в непрозрачный пакет из гипермаркета. Ставец терпеливо переносил пробку, в которой приходилось тащиться, и Клебан охотно взял бы у него терпения взаймы… Хотя большинство дачников старается выезжать утром затемно, среди них немало лодырей и любителей поспать, и весь этот клуб обормотов заполонял магистраль. Клебан ощущал себя изгоем за рулем «Оки», но, по крайней мере, прочие автомобилисты избегали проявлять неуважение в его адрес. Достаточно было ему выставить в окно своё лицо, и ржавую малолитражку тут же принимали как равную. Лицо у Клебана не то чтобы большое или страшное, но ничего доброго в нем точно нет.

Через два часа унылого дерганья на первой передаче в дорожном просвете показался деревянный герб Затоки. Двести метров через пролесок – и началась фешенебельная часть города, представленная аккуратными, в бюргерском стиле, таунхаусами. За убогой церквушкой, безмятежно сияющей на солнце остатками купольной позолоты, Клебан повернул к центральной площади, к торговым рядам.

Семён Цыплаков пятнадцатый год работал в краеведческом музее, обосновавшись с семьей во флигельной пристройке. Ему Клебан отчетливо завидовал: человек нашел себя в этой жизни, он в ней не посторонний, он нужен, и он получает удовольствие от любимой работы. После исторического факультета Цыплаков единственный не пошел ни в ФСБ, ни в торговлю, а стал именно тем, на кого учился. Да, он получает гроши и живет во флигеле музея, но живет в ладу с миром и в мире с собой. При том в качестве эксперта он намного квалифицированнее, чем носатый, с огромными ушами Саргосян. Его память непостижимым образом хранила в себе бессчетное множество фактов, дат и событий, в том числе и таких, про которые и в энциклопедиях не говорится… Вдобавок, Цыплаков отлично разбирался в ценах на objects d’art, и, в отличие от Оганеса, был кристально честен.

«Купить, что ли, дом здесь? – не впервые задумался Клебан. – Съехать к чертям из Москвы, всё равно ее уже не осталось – такой, какой я ее помню». С каждым приездом в Затоку эта идея обязательно его посещала, но потом он возвращался в мегаполис, и всё катилось дальше привычной колеей…

***

- Что ж, ты правильно угадал, - сказал Цыплаков, вертя в пальцах тускло-желтый ставец. – Это сделано здешним мастером. Середина шестнадцатого века. Но только ты исходил из ошибочной предпосылки.

Во флигеле стоял специфический, свойственный деревенскому жилью кисловатый запах, смешанный с печным дымом и старой книжной бумагой. Несмотря на тесноту, Цыплаков умудрился оборудовать себе «кабинет» - отгородил шкафом угол два на полтора метра. На остальной территории хлопотала по хозяйству его жена Валентина.

- В смысле – из ошибочной?
- Герб на ставце – это не герб Затоки. У нее, впрочем, тогда и не было герба. Видишь, на нем меч и палица? Это геральдический символ воеводы Затокинского, Громовласа, а фраза «…обратно не взыщи» – его девиз. Убери-ка его с глаз подальше, у меня аж кровь в жилах стынет от этого ставца.
- Никогда не слышал о Громовласе, - Клебан бережно завернул ставец в Анькин пакет из-под туфлей.
- О нем мало кто слышал. Я и сам знаю всего ничего. Случайно в архиве наткнулся на именную летопись. Моё начальство не поощрило бы интерес к воеводе.

Клебан переложил пачку журналов «Вестник историографа», перевязанных шпагатом, с потертого дивана на пол и уселся, закинув ногу на ногу. В воздухе закружилась пыль, Клебан чихнул и спросил:

- А, собственно, почему?
- Потому что, коллега, - Цыплаков именовал Клебана «коллегой», догадываясь, что тому это приятно льстит, - воевода Затокинский не относится к популярным историческим фигурам. Если найдешь не разборчивого коллекционера, выручишь тысяч двести, триста. Чисто за возраст. Последний раз, если не ошибаюсь, ставец ушел с аукциона какому-то партийцу. Кстати, вам с напарником он достался уже без крышки?
- Ага, крышки не было. Объясни мне, Сёма: кто, по-твоему, такие, эти «популярные исторические фигуры»?

Цыплаков сдвинул на лоб очки с перемотанными изолентой дужками.

- Обычно – великие патриоты и великие злодеи. Революционеры, реформаторы – словом, те, кто лил кровь и морил голодом. Воевода Затокинский – человек совершенно иного типа. Был он, если можно так выразиться, фанатичным защитником. Защищал доброе от злого. Притом у него имелась своя система ценностей, и он сам себе был мерилом добра и зла. Не терпел причинения муки сильным слабому, и горе тому крестьянину, что бил жену и детей, горе мяснику, убившему быка не первым ударом.
- Другими словами, Громовлас пёр против традиций и устоев общества?
- Верно, коллега, против самых его основ. Именно это Громовласа в конце концов и сгубило. Но он долго и твердо правил в Затоке. И всякого рода насилие здесь происходило в основном только с его санкции, он ведь по закону отправлял судопроизводство. Однажды, объезжая Затоку дозором, он увидел, как мальчишка лупит палкой лошадь. Громовлас приказал своим ратникам, чтобы отрубили отроку руку – дескать, пусть на своей шкуре прочувствует.
- Однако серьезный мужик… - пробормотал Клебан.
- Нрав у него был крутой, - кивнул Цыплаков. – Подстать имени. В летописи упоминается случай, когда подчиненное ему войско взбунтовалось, и Громовлас обрушил на него «громы небесные». Хотя трудно сказать, метафора это или правда, но эпизод с усмирением войска вынесен отдельной главой. Однако когда воевода разделался с мальчонкой, громы и молнии ему не помогли. За Громовласом и прежде водились, как сейчас модно говорить, «заскоки», но тут чаша терпения переполнилась. Личным указом царя его сместили с должности и подвергли «судебному следованию». Любопытный нюанс – ему вменили разграбление казны, и осудили именно на этом основании.
- А он грабил казну?

Поднявшись со стула, Цыплаков толкнул от себя створку окна. В комнату повеяло свежестью и кладбищенской землей: кладбище находилось за оврагом, напротив здания музея, и как раз оттуда дул ветер.

- Сомнительно, - задумчиво произнес Цыплаков. – Сдается мне, что кроме ставца и сбруи с седлом, имущества у Громовласа не было. Ну и оружие, конечно… В гражданскую войну большевики осквернили и разграбили его могилу – в идеологию коммунизма нравственные установки Громовласа тоже плохо вписывались. Он жил, как подобает рыцарю, почти в нищете, зато отлично содержал своё войско. Но! Как ты думаешь, кого он полагал самыми большими грешниками?
- Я ничего не думаю, Семён. Детей?...
- Худшими из худших для него были сборщики податей, недоимки, и, как ни странно – те, кто получал с должников. Громовлас утверждал, что давать взаймы нуждающемуся деньги, или зерно, или дрова – значит, творить богоугодное. Просящий же добро обратно повинен перед богом втройне. Мытарям всех мастей он собственноручно перебивал кости и кидал на съедение собакам. По его мнению, именно эта процедура подходила лучше всего, ведь бог тоже, в известном смысле, дает нам тело взаймы, и уж коль отдавать, то с процентами…
- То есть, казну он не грабил, просто всячески препятствовал ее пополнению?
Цыплаков покачал головой.
- Если я правильно читаю между строк – а летописец очень старался не сболтнуть лишнего – недостача в казне была не более чем предлогом. Об истинной причине судившие Громовласа умолчали. Сдается мне, она такова: воевода взял привычку говорить от имени Всевышнего. И Всевышний каким-то образом сообщил о своем одобрении… Это ужаснуло самодержца, и он привел в исполнение свой карательный механизм.
- Не могу сказать, что понимаю царя, - Клебан почесал затылок. – Ну, если даже сильно напрячься и предположить, что твоя… ладно, не твоя, а судебная версия имеет отношение к реальности.
- Пусть не имеет, - добродушно сказал Цыплаков. – Но только для нас, а не для царя.
- Но технически он ведь сам – наместник бога на земле, отчего такая непримиримость?

Цыплаков снисходительно похлопал Клебана по плечу. Ему Клебан позволял вести себя фамильярно, тем более Семён никогда этой привилегией не злоупотреблял.

- Если какая-то высшая сила к тебе обратится – будь ты хоть Папа Римский, и то не разберешь: бог это или дьявол. Спишешь на галлюцинации или на антихриста. Галлюцинации тогда были не в моде, так что антихрист отвечал за всё в целом.
- Но такие мысли твое начальство тоже не поощряет? – догадался Клебан, мотнув головой в сторону церкви. Краеведческий музей находился под епархиальным патронажем, и копеечную зарплату историографу платили из церковного бюджета.

Цыплаков тяжко вздохнул, но от комментариев воздержался.

- Ну, а что в итоге сталось с Громовласом?
- Его приговорили к смерти. Но как именно с ним расправились, летопись не рассказывает. Автор ссылается на монастырского хрониста, которому надлежало присутствовать при исполнении приговора. Для расправы воеводу вывезли из Затоки – опасались не то побега, не то народных волнений. Я на днях буду в монастыре и покопаюсь в архиве целенаправленно. Ты обедать будешь? У нас грибной суп, гречка с потрохами и компот, Валька готовила.

Клебан посмотрел на часы. Половина четвертого. Суп и гречка с потрохами, конечно, соблазнительны, но… Дома он будет в лучшем случае в восемь, а ему еще нужно вернуть ставец воеводы, да и Димыч притащится болеть за «Спартак».

- Нет, Цыплаков, спасибо тебе. Извини, что отвлек. Поеду. Так ты ручаешься, что посуда стоит двести косарей?
- Ручаюсь, что их можно за нее получить. Больше я, Игнат, уж извини, ни за что ручаться не буду.
- И на том спасибо.

***

Уезжать ему не хотелось. Как и обычно, тянуло остаться на подольше, и плевать, что в столице ждет работа, и привычная, хотя осточертевшая, жизнь, и Димыч с его футболом… Пересилив себя, Клебан уселся за руль, с третьей попытки запустил капризный двигатель и покинул Затоку.

…Выворачивая с «пьяной дороги» на бетонку, он утопил педаль газа, набирая скорость. Но, не успел он закончить маневр, как совершенно внезапно впереди всё заволокло темнотой, и по небу хлестнула молния длиной во весь горизонт. И тут же от раската грома содрогнулась земля, машину развернуло поперек полосы.

Ошалело оглядываясь, Клебан увидел, как в домах поселка погас свет…

***

- Ну и дела, - сказал вечером Димыч. Матч «Спартак» - «Арсенал» он смотрел краем глаза, больше прикладывался к пиву. На кухне варился строго холостяцкий ужин: пачка пельменей. – Так эта байда и впрямь тянет на двести тонн?
- Плюс-минус сколько угодно. Скорее, минус, - огорчил его Клебан. – Еще и без крышки. У тебя есть, кому ее сбыть? Вот и у меня нет. Бес с нею, пусть Саргосян ее толкает знакомым. Не хочу связываться.
- Что ж ты мне не сказал, что повезешь ее показывать?
- Чтобы ты потом в подельники не попал, - мягко ответил Клебан. – Ошурков не любит, если по складу без его ведома шарят.
- Да уж. Он где нормальный, а где и беспощаден… Послушай, Игнат. Кажется, я тоже кое-что понял. Про клиента.
- Поделись, - разрешил Клебан и подлил ему пива в граненый стакан.

Ставец он возвратил на склад, а служебную «Оку» - на стоянку возле офиса, потратив на всё про всё два с половиной часа.

- Ты помнишь, когда мы по лестнице поднимались, наверху бабка кого-то честила? По типу: как не совестно, сперва до инфаркта дедушку довели, теперь еще и…, а дальше я не слышал. И дверь хлопнула. Так вот, по-моему, она этого мужика распекала. Мне еще подумалось, что он не в своей квартире, но я тогда концы с концами не свёл…
- Ну он и не скрывал, что не в своей, - напомнил Клебан. – Квартира – дедова, а жирный хмырь просто решил нажиться…
- Не совсем. Смотри: там по всему подъезду были листовки наклеены. Мол, жилец такой-то квартиры не платит долг, с ним работает коллекторское агентство, и подпись еще: инспектор по взысканию задолженности… какой-то там. Ну и всякие угрозы, как они это умеют. А снизу, под основным текстом требование срочно связаться, и телефон.
- И что? – насторожился Клебан.
- А то, что квартира указана та самая, и телефон тебе мужик именно тот дал. Он коллектор, вот чего. Получается, он надавил на пожилого человека, у того отказало сердце, и урод вломился в его хату, не будучи вообще никаким наследником! А мы сделали незаконную покупку.
- Надо еще доказать, что она незаконная, - отрезал Клебан, и тут же спохватился. – Стоп. Его кто-то уже прижал к ногтю. Не от любви к мамаше он из шкуры лезет, чтобы выкупить ставец.

Димыч прикинул и так и этак.

- Может, просто узнал истинную стоимость и понял, что продешевил. Поди, ему план надо делать…
- А как он узнал задним числом? Да нет… По ходу, кто-то с него потребовал вернуть всё как было. Видел, как ему на мобилу названивают? Он реально боится того, кто звонит. Ему просто от того страшно, что он привык всех брать на понт. А тут его самого кто-то жестко взял за жабры…

Клебан вышел на кухню, и, сливая в раковину воду из-под пельменей, тихо пробормотал:

- Ладно, завтра я его расстрою.

***

В воскресенье утром Клебан приехал в офис к девяти утра, но коллектор был там гораздо раньше. Вахтер сказал, что тот еще в половине восьмого ломился в дверь, а теперь ошивается где-то у заднего двора. Клебан прошел через офис и открыл запасной выход. Коллектор виднелся на прежнем месте, за забором.

- Ну? – крикнул он, увидев Клебана.
- Не выгорело, мужик, - Клебан развел руками. – Без директора никак. Извиняй…

Коллектор тискал в руках мобильный телефон.

- Когда ваш директор будет на месте? Третий день не могу его застать! Совсем охренели здесь, твари!
- Полегче на поворотах, - сказал Клебан. – Директор перед нами не отчитывается. Между прочим, кто тебя по мобильному так достаёт? Неужели мать?
- Не знаю я, - угрюмо ответил коллектор. – Номер не определяется. Звонит и звонит. Верни, мол, ставец, не то…
- Не то яйца оторвут? – злорадно спросил Клебан. – Что, развели разводилу?
- Пошел ты, фуфломет, - рыкнул на него коллектор и потащился к своему джипу. – Смотри не попадайся мне! Базарить с вашим генеральным теперь буду.

Больше Клебану делать в офисе было нечего. Свою миссию он выполнил и теперь жалел, что ради мимолетного удовольствия встал в несусветную рань, к тому же в законный выходной.

Он попрощался с вахтером, сдал ключи и вышел на улицу. Когда он приближался к пешеходному переходу, ему показалось, что в небе над головой что-то загрохотало – а может быть, это только послышалось. Он сделал шаг по «зебре», и тут же слева зашуршали шины. Черная блестящая иномарка с номером «АМР» и синим маячком неслась на предельной скорости, и холуй за рулем откровенно не собирался уступать Клебану дорогу.

«Ну, скотина!», подумал Клебан и рванулся вперед, наперерез «амээру», выдавливая его на встречку. Он успел заметить, что коллекторский «сааб» всё еще стоит у обочины, а его владелец извлекает из багажника нечто наподобие бейсбольной биты… Но, зачем бы она не понадобилась, применить ее коллектору не пришлось. «Амээрщик» считал ниже своего достоинства ездить по правилам, но вешать на себя труп пешехода ему не хотелось, и он, не тормозя, увел баранку влево, объезжая помеху. И – то ли зевнул, то ли не имел нужного опыта вип-езды, но вернуться на свою полосу уже не успел.

В момент удара коллектор уподобился грецкому ореху в клещах для скорлупы. Брызнул сноп искр; джип отбросило вперед на несколько метров, вдогонку вылетел через лобовое стекло водитель «амээра». Но черная иномарка еще не покончила с «саабом»; изувеченная, с мотором в кабине, она смела со своего пути тряпичную куклу коллектора, догнала джип и врезалась в него еще раз. Крышка багажника взмыла в небо и упала где-то возле железнодорожной колеи.

Клебан, застывший на месте со втянутой в плечи головой, открыл глаза и с ужасом огляделся. Он пока не мог оценить масштабы и последствия спровоцированной катастрофы. В мозгу колотились две мысли. Первая: только что на планете стало двумя микробами меньше. И вторая: навряд ли суд примет во внимание такой довод. Пахло бензином и горячим железом. Кто-то застонал.

- Пацан, э… - коллектор распростерся на асфальте. С виду он как будто не особо пострадал – руки-ноги в комплекте - но это только с виду. Неведомая сила, вселившаяся в «амээр», с хирургической ловкостью раскидала внутри тела смертельный паззл, который назад уже не соберешь. Клебан отстраненно смотрел на коллектора и думал: этот тип уже умер, но не может выбраться из своего трупа, видать там всё здорово покорежено… - Подойди, э…
- Ну что тебе? – Клебан присел на корточки, стараясь не вступить новыми ботинками в кровь.
- Я ничего не чувствую, - просипел коллектор. – Тела не чувствую. Слышь, «скорую» бы мне…
- Щас вызову, - Клебан пошарил в карманах и достал мобильный. – Тебе все кости перебило. – Он сообразил, что не помнит номера «скорой помощи» и просто сказал, держа трубку возле уха: - Алло, здесь ДТП, двое пострадавших, приезжайте срочно.

Коллектор шевельнулся.

- Ты адрес не сказал, сука… - прошипел он.
- Найдут, - отмахнулся Клебан. Он встал так резко, что потемнело в глазах, и добавил: - Вымогай теперь долги с дьявола.
- Он мне звонил… - донеслось из кислотно-зеленой щели рта. – Я хотел вернуть… Я же чуял, что не надо… Ты… ты с ним заодно, да?

Клебан побрел прочь, почему-то спотыкаясь о совершенно ровный асфальт. По пути он наступил на что-то – это был мобильник коллектора, переживший хозяина на несколько минут, но под каблуком ботинка ему пришел конец. Кнопочная панель вмялась в корпус, дисплей треснул паутиной, и сообщение «Номер не определен. Этот абонент звонил вам 11 раз» навсегда погасло. Клебан остановился у обочины, обернулся через плечо, и увидел, что за телом коллектора пришли.

Стая взъерошенных, злобно рычащих собак окружила труп… Он приподнялся на локтях, обвёл безумными от смерти глазами свору и издал пронзительный визг – черная душа коллектора еще не нашла выхода в ад. Но вот вожак стаи сделал бросок и впился зубами в еще тёплую, мясистую плоть. Струя крови хлынула вверх, и визг оборвался, будто его обрезали ножом.

Клебан вновь втянул голову в плечи и засеменил по гравийной тропинке к железнодорожному полотну.

***

ДТП с двумя погибшими на шоссе Опольцево-Петля расследовали на федеральном уровне, поскольку водитель спецавтомашины находился при исполнении служебных обязанностей. Но установить причину так и не удалось, и, по всем признакам, вина лежала именно на водителе «амээра», не справившимся с управлением. Свидетелей происшествия в бывшей промзоне не нашли. Обглоданные собаками кости принадлежали, скорее всего, хозяину джипа «сааб».

Спецавтомобиль был оборудован видеорегистратором, однако в момент столкновения запись не осуществлялась. Регистратор джипа снимал пространство фронтально, и ничего полезного из его видеофайлов следователи не выжали. На шестой минуте после того, как джип бросило вперед, камера зафиксировала появившуюся со стороны обочины собачью стаю – десять или одиннадцать огромных псов, цепочкой огибающих машину.

Семье погибшего водителя «АМР» выплатили единовременное денежное пособие, после чего успешно о нем забыли.

Память коллектора, не имевшего ни жены, ни детей, почтили в узком кругу сотрудники агентства. Никто из них не предположил, что смерть инспектора по задолженностям связана с его профессиональной деятельностью. Хотя факт, что именно его, а не амээрщика сожрали собаки, засел в голове у всех. Но обсуждать его по молчаливому соглашению не стали, чтобы не сделать далеко идущих выводов.

…Неделю спустя Клебан улучил момент, когда генеральный директор находился у себя в кабинете, и попросил пять минут его времени.

- Я насчет тех денег, которые мы с Васильковым должны, - пояснил он Ошуркову. – Тридцать тысяч…
- Угу.
- Вы их, конечно, можете с нашей зарплаты вычесть. Только у Василькова семья, ему трудно придется…
- Так я с твоей вычту, - предложил Ошурков. – За обоих. Ты у нас мужчина свободный.
- Есть другое предложение, - загадочно ответил Клебан. – Мы с Васильковым купили у частника ставец шестнадцатого века. Видели его уже?

Ошурков уже видел. Саргосян такие называет «славянская кустарщина». Впрочем, Саргосян вообще уверен, что до двадцать первого века культура была только в Армении. И только недавно робкие ее ростки пробились где-то в Швейцарии – когда он открыл там банковский счет.

Но ставец какой-то непростой, это Ошурков зуб мог дать. Наводя ревизию на складе, он зацепился взглядом за медную приблуду… рассматривал ее несколько секунд… и вдруг отшатнулся, почувствовав: еще мгновение, и он увидит на матовой поверхности отражение незнакомого грозного лица.

- Мой оценщик сказал, что за него можно выручить не меньше двухсот тысяч, - продолжал Клебан. – Надо только найти покупателя, но с этим вы справитесь не хуже Оганеса.
- Ты что, - Ошурков пристально взглянул на Клебана, - выносил его из офиса?
- Да ни в жизнь, - соврал Клебан. – Отфоткал с трех сторон и по электронке послал. Мужик давно к нам в штат просится, учились мы вместе, вот я ему и подкинул тест на профпригодность.
- Ох ни фига себе, ты у нас теперь еще и менеджер по подбору персонала?
- Максим Никитьич, хватит к словам цепляться! Я вам даю ценную информацию. Используйте ее, и получите хороший навар. Потому что Оганес будет гнать, что это, мол, никому не интересно и что в лучшем случае двадцатка сверху.

Ошурков поразмыслил.

Делать ему больше нечего, как самому, минуя Саргосяна, торговать антиквариатом, еще и настолько стремным. Но… в конце-то концов, тачку давно надо в ремонт загнать, а бабла лишнего нет. Не лишнего, впрочем, тоже. А еще ипотеку гасить и сауну на фазенде достроить…

В Ошуркове пробудился давно спавший крепким сном авантюрист.

- Ладно, - наконец, кивнул он. – Считай, я списал твой долг. А в следующий раз осторожнее давай! Чтобы больше мой кабинет никто штурмом не брал, ясно?
- Ясно, Максим Никитьич, - ответил Клебан и вышел.

Накануне ему позвонил Цыплаков и поведал, что нарыл-таки описание последних часов воеводы Затокинского. Громовласу воздалось по всем грехам сразу, и стойкость, которую он проявил, не вызвала у монаха-хрониста никакого восхищения, ибо он, разумеется, приписал это поддержке самого сатаны. Единственная просьба, с которой Громовлас снизошел до своих палачей – позволить ему напиться своей крови. И «питьё» поднесли ему в его собственном, с родовым гербом, сосуде.

Очевидно, тогда и потерялась крышка от ставца.

Клебан раздумывал о том, что воевода Затокинский, изничтожавший всеми доступными способами сборщиков податей и вымогателей долгов, по сути, отстаивал простое человеческое право – не платить. Но продать за долги  е г о  собственное имущество – деяние, которому прощения категорически нет. Священный гнев дал Громовласу силу и власть вмешаться, хоть и опосредованно, в омерзительные делишки топчущих землю, присовокупив безлимитный трафик неизвестного сотового оператора. С какими бы словами ни обратился воевода к покойному коллектору, тот не мог не понять – здесь не обычный наезд, здесь всё обычное кончается.

В чистом небе над зданием офиса чуть слышно раскатился гром…