↑ 1

Ветер порывами ударял в ветхое ограждение балкончика — даже пол под ногами вздрагивал. Закрадывались сомнения, насколько вся эта конструкция надежна. Не сорвало бы. Я машинально отступил назад, к подоконнику, хотя вряд ли бы меня это спасло, рухни балкон вниз… Сигарета истлела секунд за тридцать.

— Вроде штормового предупреждения не давали… — сказал я, доставая новую.

— По Москве — нет, но здесь роза ветров, — отозвалась Людка, окутавшаяся в длинную теплую кофту в зеленый и фиолетовый цветочек. — Может, пойдем греться, а? Я чаю заварю.

— Пойдем, — кивнул я, выкинул «Винстон» не прикуренным и тут же пожалел: сигарет осталось мало, а магазин где-то очень далеко, да и не хочется никуда выходить.

На кухне уже вскипел чайник. Людка достала из шкафчика чашки и блюдца, а я развернул пакет с нашим «сухпайком».

— Ну и конура, — я подул на горячий чай и обвел взглядом кухню, и впрямь тесную, как собачья будка. — Что с ней собираешься делать? Продашь или квартирантов поселишь?

Людка вступила в права собственности в феврале, как наследник первой очереди. Прежняя владелица — родная Людкина тетка — получила квартиру за ударную работу на заводе, где оставила всё здоровье. Эта суровая и резкая пожилая дама умерла в вагоне электрички, направляясь, по иронии судьбы, на похороны какой-то своей знакомой.

— Вариантов всего два, — Людка пожала плечами. — Либо на продажу, либо в аренду. В обоих случаях без ремонта не обойтись, хотя бы косметический надо… Трубы поменять, проводку, заштукатурить кое-что… А вообще, помяни мое слово, намаемся мы с этой жилплощадью.

— Что так?

— По-твоему, много найдется желающих сюда въехать? Не Москва, не Подмосковье… карман какой-то. Если только на полцены кто поведется...

— Хрущобы как хрущобы. Ты же маленькая здесь целые каникулы провела, да?

— Даааа… — Людка вяло надкусила бутерброд. — До сих пор не забуду, какие страшилки во дворе травили. Самое интересное, этими же страшилками тетка меня пугала, чтобы я допоздна не загуливалась. Якобы в овраге, который между нами и соседним кварталом, могила маньяка, и в такой ветер он из нее поднимается. Выслеживает одиноких прохожих до дверей квартиры, вламывается за ними и пожирает живьем.

— Чего это маньяка в овраге прикопали? Больше негде было?

— Милиционеры, которые его взяли, сами же ночью вывели его в овраг, проломили голову, чтобы за патроны не отчитываться, и закопали, а сверху мусора строительного навалили. Там и сейчас свалка. И они месяц караулили по очереди, чтобы маньяк не выдрался…

Я пробурчал в чашку:

— Для самопального детского ужасника одна строчка лишняя. Про патроны.

— Вот и я о том же. Недавно смотрела в Интернете на serial-murders.com про Мясорубщика, Люберецкого людоеда. Там объясняется, почему менты его своими руками прикончили. Откуда-то знали заранее, что судить его не станут, отпустят и прикроют. Непростой он какой-то был… А именно эту кличку — Мясорубщик — я во дворе от ребят слыхала.

— Кто-то из пользователей сайта сидел с тобой в одной песочнице?

— Наверное, да. Хотя, поди разбери, кто, да я никого из них и не помню, даже по именам.

— Значит, оно тебе и не надо. По-моему, это место не из тех, где следует заводить себе знакомых.

Людка тупым ножом отпилила кусочек рулета.

— А это, Бобров, как посмотреть. Я бы наперед не загадывала.

— Что ты имеешь в виду, Боброва?

— Я только что придумала третий вариант. Нам проще самим съехать сюда и сдать твою двушку. Гениально, правда? Если, конечно, ты не боишься Мясорубщика…

...

После ожесточенных препирательств и скрупулезной калькуляции расходов на дорогу, мы решили, что сперва надо пожить немного в теткиных «апартаментах» и навести чистоту и порядок. Если ни один из нас не страдает индивидуальной непереносимостью хрущоб, в конце концов, «двушку» на Ленинском проспекте мы сдадим гораздо быстрее, да и подороже.

Понадобилась неделя, чтобы перевезти на шоссе Петля необходимые вещи. А, поскольку Людку припахали в институте, да у нее еще и сроки диссертации подходили, девяносто процентов трудового подвига совершил я. Загнав служебный «УАЗ» («батон») до последнего издыхания и оттянув себе плечи, я только и мечтал улечься в постель и не вставать с нее минимум до июля. Но в воскресенье позвонил Ромка, мой бессменный компаньон, и сообщил, что подвернулась работка. Пришлось ехать в офис.

— Заказ на книжку, — конкретизировал Ромка задачу. — Большая книжка, с картинками. Замороченная. Месяца полтора провозимся, не меньше.

— Неплохо бы запросить аванс наличкой…

— Уже, — Ромка попинал ногой сейф под столом. — Сейчас дяденька подтянется, и начнем.

«Дяденька» оказался полубогемного вида импозантным мужчиной весьма за полтинник. Он носил потертый пиджак и джинсы, а на шее небрежно повязывал пестрый платок. В деньгах он, очевидно, не нуждался, просто тратил их не на одежду, а на аксессуары: из золотого браслета швейцарских часов можно было выплавить целую вставную челюсть. «Коновал Борис Францевич», — представился он, выкладывая на стол содержимое коричневого портфеля: пачки листов с отпечатанным на машинке текстом, набитые фотографиями конверты, компакт-диски.

— А о чем вообще книга? — поинтересовался я, апатично рассматривая внушительную гору исходников.

— Рабочее название — «Причуды большого города», — ответил Коновал. — Я отдал полжизни, исследуя явления аномального порядка, но книга не столько об этом, сколько о восприятии аномального обычными людьми. Встреча с аномальным — всегда сильный психический стресс…

Я не удержался:

— Любопытно, что мало кто лично сталкивался с аномалиями. С призраками там, или с полтергейстами. Зато у каждого найдется куча знакомых, с которыми это так или иначе происходило…

Ромка скорчил недовольную мину, что значило: давай повежливее!

— Хотите сказать, парадокс? — Коновал застегнул портфель и нацепил на нос очки. — А, это вы пошутили. Но встреча, к которой вы не готовы, может ждать вас даже сегодняшним вечером. А вот будете ли вы в состоянии объективно ее оценить? Вы никому и не обмолвитесь, чтобы не сочли сумасшедшим… И наедине с собой вы уже не будете откровенны. У меня здесь, — он указал на «залежи», — собрано немало примеров того, как очевидцы заканчивали психиатрической больницей. Однако, господа, я не любитель пустословия, давайте приступать. Время у меня ограничено.

Время было ограничено не только у Коновала — Ромке требовалось пропустить пару бутылок пивка для поправки здоровья, но до прихода заказчика он воздержался, из чего я заключил, что Коновал — человек серьезный и кредитоспособный; обычно Рома клиентов не стесняется. Без малого три часа мы убили, обсуждая дизайн обложки: не то чтобы Коновал сильно привередничал, но он очень четко знал, чего хотел. А хотел он много всего.

Около пяти часов, сверстав предварительный макет и отсканировав примерно одну восьмую коноваловского фотоархива, мы отправились за пивом и по домам. Когда я выходил из метро, позвонила Людка и попросила дождаться ее на остановке. «Не хочу шляться одна по этому дурацкому району», — жалобно сказала она. Да уж чего там, я ее прекрасно понимал.

...

Роза ветров свирепствовала по-прежнему, ветер терзал палисадники и бесновался между деревьями. На моих глазах сорвало и швырнуло на проезжую часть толстую ветку. По расписанию автобус подходил только через пятнадцать минут, а у меня уже зуб на зуб не попадал. Я начал составлять первые впечатления об опольцевских хрущобах, и впечатления эти были вовсе не радужными. Аборигены сбивались мелкими кучками или торопились скрыться в подъездах; вполне естественно для людей, не желающих подцепить насморк, но почему-то выглядело так, что они чего-то боятся. Никто не обращал на меня внимания, но казалось — район присматривается ко мне точно так же, как я присматриваюсь к нему.

Наконец, безобразная груда железной рухляди на колесах, когда-то именовавшаяся «Икарусом», доставила припозднившихся с работы пассажиров. Людка приехала заведенная после тяжелого дня, и мы поругались, не отойдя и десяти метров от остановки («Икарус» еще пыхтел выхлопной трубой, пытаясь сдвинуться с места). Собственно, ничего особенного в этом нет — все ссорятся, мы тоже, но, забегая вперед, скажу, что в тот раз всё могло закончиться фигово. Возле подъезда Людка вдруг крутанулась на каблуках, выкрикнула что-то не очень связное, но громкое и длинное, после чего рванула дверь и с таким же остервенением захлопнула ее за собой. Я перевел дух и присел на скамейку покурить. Невидаль, тоже мне. Через час-другой сама же придет мириться.

— Тяжело с ней, да? — услышал я вопрос, явно адресованный мне.

Обернувшись через плечо, я сразу пожалел, что именно этот тип присутствовал при нашем скандале. Ходячее противоречие, а не человек. Из-под ворота грязной, измятой робы виднелись полосы тельняшки; вытянутые на коленях штаны заправлены в резиновые сапоги. Голова выбрита. С маргинальным видом резко контрастировали голос и глаза: мягкий, низкий тембр, тон сочувствующий, а глаза — ярко-голубые и по-деревенски простодушные. Но уж совсем странной была моя реакция на произнесенные им четыре слова. Скажи мне кто другой то же самое, я бы беззлобно послал на три буквы, но тут вскипел, как паровой котёл. «Тяжело с ней, да?». «Да, мне ТЯЖЕЛО!!! Чертова баба все нервы мои на кулак наматывает, только и думает, как меня достать! Тяжело?! Да я когда-нибудь ее убью!!!».

Если бы Людка не умотала, боюсь, от мыслей я бы перешел к рукоприкладству.

— А с кем легко? — буркнул я и уставился в асфальт. Мужик присел на другом конце скамейки.

— И не будет легко. С женщинами вообще непросто, на то они и женщины, — (он сказал не «бабы», а именно «женщины»). — Но ты молодец. Ты терпеливый. Хорошо ей с тобой, наверное…

Опять. Вроде одобрил меня за сдержанность, а на самом-то деле, тварь, издевается.

— Ты чего, блин, привязался?! — взревел я, вскакивая. — Твое какое дело?! Сам разберусь! — и почти бегом бросился к скверу, оставив за спиной его сокрушенно покачивающуюся лысую голову и просьбу: «Ты терпи, терпи. С женщинами всегда так…». Вот дьявол.

Когда я вернулся, на скамейке сидели старушки. Лысого типа в робе там не было. Его счастье — так и подмывало лицо подправить.

↑ 2

Людка возилась на кухне. Я остановился в прихожей. Больше всего на свете мне сейчас хотелось пойти к ней, взять ее за плечо и бросить на пол, чтобы затрещали ломающиеся ребра. Или вывернуть руку… Терпи, понимаешь ли, ей с тобой хорошо. А почему мне-то должно быть плохо?!!!

Я заставил себя подышать носом, успокоиться. Спокойствием это, конечно, не назовешь, но, по крайней мере, я пошел не на кухню, а в комнату. Бросился в кресло и сидел там, стискивая от ярости зубы, а с кухни тянуло запахами чего-то вкусного. Потом и Людка пришла, на лице — раскаяние, но я молча улегся на кровать, накрыв голову подушкой. Заснул почти сразу.

...

Пройдя несколько шагов по мглистому коридору сна, я вернулся обратно в хрущобы. Коридор выходил на кухню, такую же, как наша, хотя в этих пятиэтажках все квартиры одинаковы… Облупившаяся на стенах краска, водяные разводы, в углу потолка над мойкой — ржавый подтек почти правильным квадратом, только с одного бока длинная клякса.

За окнами светло, но свет мутный, серый — это утро после ненастной ночи или совсем непогожий день. На стуле посреди кухни сидит человек. Я не вижу его лица, вижу лишь сложенные на коленях руки. Отвратительные руки: в запястьях тонкие, даже изящные, но кисти огромные, с толстыми пальцами. Руки охотника…

Вновь я пытаюсь найти его лицо, но мой взгляд упорно не желает подниматься выше горла вязаного черного джемпера. Я смотрю в сторону. На столе — покрытый пылью телефон, старый, дисковая модель. В этой кухонной мистерии у него какая-то своя роль. Человек на стуле не шелохнется, он как будто и не дышит, и лишь на руке пульсирует уползающая под рукав жилка. Охотник пережидает время, а какое — известно лишь ему одному. «У него руки охотника на л ю д е й. Вот почему они такие безобразные».

Он ждет. Ему безразлично, что я стою напротив. Может быть, он спит сидя.

Внезапно телефон разражается короткими дребезжащими звонками. Междугородний вызов или неполадки на линии, но, что бы это ни было, звонки мгновенно наполняют маленькую кухню страхом. Я не представляю, почему этот звонок так страшен, но мне не хочется оставаться здесь, рядом с истошно звонящим телефоном. Огромные кисти сжимаются в кулаки. Человек на стуле протягивает руку и снимает трубку…

...

Я проснулся, лежа на животе. Футболка насквозь промокла от пота. Рядом что-то пробормотала Людка. Я погладил ее по волосам, и она уткнулась носом мне в плечо, а потом ровно-ровно засопела. Нащупав под кроватью тапки, я сунул в них ноги и вышел на кухню, включив свет. Естественно, никто там не сидел на стуле, да и за окном царила тьма египетская. Всего половина первого ночи.

Но я не мог выкинуть из головы мысль, что во сне побывал где-то в этой реальности, совсем рядом. В логове охотника. Но, если мне было позволено увидеть его — почему не лицо? Мой спящий мозг сопротивлялся, вырезая из кадра информацию, которая могла стать для меня фатальной? А что в этом фатального? Кто он, человек на кухне: мой знакомый? Или этот лысый оракул с ярко-голубыми деревенскими глазами? А что, если это был я с а м?

Почему бы и нет… Задатки охотника на людей как раз таки дают о себе знать: вчера я чуть не прикончил собственную жену! Вспыльчивую, нервную, не стрессоустойчивую, но самую лучшую… Ведь раньше со мной никогда такого не бывало! И — отрывисто звонящий телефон… Что-то с этим телефоном не так. Даже не с ним, а со звонками… От всего этого можно свихнуться, если не покурить.

Продолжая думать о звонках, я вытянул из пачки сигарету и отправился на лестницу. Когда взялся за ключ, снаружи послышался шум, но за дверью никого не было. Я сошел на половину марша вниз, уселся на ступеньку и закурил. И тут слева в поле бокового зрения вплыло что-то черное, чужеродное. Я вздрогнул и шарахнулся к стене.

— Дрянь такая… — выговорил я, рассматривая «сюрприз».

Между маршами свисала, покачиваясь на капроновой веревке… чурка или кегля. Деревянная; кажется, деревянная, я эту штуковину не трогал ни до, ни после, но от нее приторно пахло смолой. Петля нахлестнута на то место, которое предполагало собой горловину, и затянута тройным узлом. Почему-то мне сразу подумалось о ритуальной казни, типа обряда Вуду; еще — что чурка раскачивается с хорошей амплитудой, хотя в подъезде ни сквознячка; и еще — напрасно я здесь рассиживаюсь. В доме, похоже, полно ненормальных. Кто-то изготовил и на полном серьезе повесил куклу Вуду, программируя судьбу безвестной жертвы, а для таких подвижек должна как следует протечь крыша.

Я выплюнул сигарету, и, стараясь не поддаваться панике, отступил в квартиру. Нет ничего плохого в постыдном бегстве, если оно спасает твою шкуру, но, отдышавшись, я спросил себя: а от чего или от кого я только что спасся? Подумаешь, один из соседей начитался малонаучной литературы (вроде книжицы господина Коновала) и вообразил себя вудуистским колдуном. В общем, я взял мобильный и вернулся к чурке. Она по-прежнему качалась в промежутке лестничных пролетов, только уже медленнее. Я отснял ее на телефон с пары ракурсов — «на добрую память», а заодно чтобы при случае рассмотреть поподробнее.

При этом я чувствовал себя полицейским фотографом на месте жуткого и странного убийства.

...

Завтракать мне не хотелось. Во всём теле разбитость, кости ломит, еще и температура, да и настроение мерзкое… Такой букет симптомов обычно получаешь в подарок после попойки или наглотавшись антибиотиков от бронхита. Правда, Людка, искупая свою вину, имеет обыкновение готовить что-нибудь сногсшибательное, так что я всё-таки проглотил пару кусочков жареного окуня. Людка наблюдала за мной исподлобья. Доливая в мою чашку кипятку, она сказала:

— Спал ты ужасно. Кошмары снились, что ли?

— Еще какие.

— Блин, ты меня напугал вчера… Видел бы ты своё лицо!

(Лицо. Вот именно. Лица-то я так и не увидел…)

— Люд, я тысячу раз тебе говорил — нечего на людях глотку драть!

— Ну не дуйся, пожалуйста! Ты вообще ни при чем, просто на работе все достали, приехала озверевшая, вот и сорвалась… Хочешь, я тебе разрешу в комнате курить целую неделю?

— Ловлю на слове. Так и быть, мир. Ты выходишь уже? Я с тобой.

— Здорово, — обрадовалась Людка. — Сейчас, только подкрашусь самую чуть…

...

— Этот клиент поставит крест на нашей легкой жизни, — заявил Ромка, сортируя фотографии: вправо — сканированные, влево — не сканированные. Вообще-то там были не только фотоснимки, попадались диаграммы и даже рисунки, сделанные «очевидцами с натуры». Я бы не отказался взглянуть хотя бы на одного такого «очевидца». Насчет «натуры» не уверен.

На улице было пасмурно, как у меня на душе. С утра покапывал дождь. Мы с Людкой вдоволь намоклись в ожидании автобуса, раз в полчаса огибавшего хрущобы по шоссе Петля.

— Уже поставил, — процедил я. — Большой такой и жирный.

Ромка вздохнул.

— Кстати, Коновал высказал пожелание, чтобы мы срочно набрали текст. Очень срочно.

— Очень срочно — это как?

— До среды. Я хотел отбрыкаться, а он ни в какую — вам заплачено, вот и работайте.

— Пусть потом на нас стрелки не переводит, что опечаток много. Пожелание он высказал, видите ли… — я злился, причем злился именно на Коновала. Это его «Встреча может ждать вас… даже сегодняшним вечером…» совпало один в один. Конечно, не факт, что мой сон нёс в себе нечто сверхъестественное, зато в нём точно что-то было из актуальной реальности. И потом — ночные кошмары довольно быстро забываются. Этот я забыть не мог. Мне не давали покоя два момента: не увиденное мною лицо человека на кухне и телефонный звонок. Этот телефон вообще не должен был звонить, вот что. Во сне я не был посвящен в причину того, ПОЧЕМУ, просто знал — никто не станет набирать этот номер.

— Короче, что делать будем? — Ромкин вопрос вернул меня к проблеме срочного заказа. Выбирать насчет «что делать» не приходилось: либо отказываться от работы, либо ударными темпами набивать текст с бумажных носителей. Мы «на глазок» разделили рукопись примерно поровну. Печатать можно и дома, какая разница.

↑ 3

«Значительная часть так называемых «городских легенд» имеет совершенно не городское происхождение. Корни их лежат далеко за пределами черты города и нисходят к древности, зародившись даже не в мистических обрядах поселян, а в шаманских ритуалах, отправлявшихся в глухих лесах или в пустынной местности. Одним из примеров можно считать имеющую хождение в районе Опольцево «страшилку» о каннибале по прозвищу Люберецкий людоед…»

До этого места я вслепую колотил по клавишам, не особо вдумываясь в смысл, но сейчас остановился. Выбрал из пачки страницы до следующей главы и пошел на лестницу. Дымить в комнате — черта с два потом проветришь... Чурка на веревке исчезла; впрочем, ее не было уже утром. Стало быть, волна вудуистских репрессий временно миновала.

Закурил и стал читать.

«Главное действующее лицо «страшилки» — человек с обрывом в биографии и крайне противоречивыми сведениями о прошлом. Имеются признаки того, что спецслужбы уровнем выше обычной милиции тщательно расследовали дело Люберецкого людоеда. Расследование было закрыто, а все наработанные материалы уничтожены в результате давления, оказанного полномочной инстанцией. По данным, которые удалось собрать…»

Я подумал, что наш заказчик выражается очень уж обтекаемо. Не то напускает туману, не то… скрывает свою осведомленность. Причем скрывает не от читателей — те перекормлены желтой прессой и мало чему придают значение — а от кого-то еще. Скажем, от той самой «полномочной инстанции». Как вариант — придерживается договоренности с «инстанцией» не ссылаться на нее. Данные о страшилке Коновал собирал явно не у детишек в песочнице, в отличие от Людки… Да и по тому, как отплясывает перед ним на задних лапках Ромка, можно догадаться, что Коновал — не проходимец, пудрящий людям мозги аномальщиной, а вполне авторитетный специалист. Любопытно, в какой области…

«По данным, которые удалось собрать, некто, воплотившийся в Люберецкого людоеда, был до воплощения ничем не примечательным гражданином, призывного возраста. Вместе с другими новобранцами его направили к месту прохождения службы — танковый гарнизон в Восточной Сибири — поездом дальнего следования. По неустановленным причинам нарушился график маршрута: более двух суток состав простоял на станции «Платформа Черех». Прежде чем движение было продолжено, призывник по фамилии Раскроев (люберчанин) самовольно отлучился из поезда и, углубившись в лес, сбился с дороги. Вернулся Раскроев незадолго до отправки. Впоследствии именно эта фамилия (возможно, измененная) фигурирует в деле об актах каннибализма в Подмосковье, а также в более ранних протоколах о саботаже танковых маневров, повлекшем за собой гибель экипажа одной из боевых машин.

Сомнительно, что в ходе следственно-розыскных мероприятий было уделено достаточное внимание отлучке Раскроева в Череховский лес. Тем не менее, целесообразно дать небольшую справку о прилегающей к платформе Черех территории.

С 1993 ГОДА ПЛАТФОРМА ЗАКРЫТА. До окончательного распада Советского Союза технический персонал формировался из лиц, командированных на ограниченные сроки. Местное население составляют жители небольшой деревни в двух километрах от платформы — фактически не образованные и приверженные малоизвестной религиозной традиции, связанной с культом Земли. Севернее деревни расположен скит старообрядцев. Между скитом и деревней практикуется натуральный обмен.

Странные слухи о Череховских лесах циркулируют в среде геологов и летчиков малой авиации, производящих полеты в данном районе. Неофициально местность считается зоной геопатогенной активности. Легкий ветер здесь в считанные секунды набирает силу урагана, срывающего палатки, а на высоте до тысячи метров над лесом способного привести к опрокидыванию самолета.

Дореволюционный путешественник и естествоиспытатель барон Густав Шварцкапф утверждает, что коварный характер ветра нашел отражение в местном фольклоре. В былинах и деревенских песнях, больше похожих на ритуальные песнопения, повествуется о племени, жившем в этих местах около двенадцатого века. Племенные шаманы верили, что голосом ветра разговаривают с людьми подземные демоны, и, если знать, как правильно вести с ними разговор, можно заручиться их поддержкой. Иными словами, речь идет о прямом обращении к бесплотному, но могущественному Злу. Когда до лесов добрался отряд монгольских разведчиков, расправа над ними была столь жестокой и скорой, что ужаснула самого Чингисхана.

Рассуждения барона Шварцкапфа сводятся к тому, что первозданный вид ритуала подразумевал диалог с одним демоническим существом, которое с передачей поверья из поколения в поколение размножилось целым сонмом демонов. Однако имена, которыми называют в деревне силы, насылающие гибельные ветра, скорее, принадлежат демону в единственном числе: «Вымрак», «Стерегущий во тьме» или «Слепой бессмертный». В представлении племенных шаманов демон был незрячим, и умение направлять его могущество по сути означало умение направлять ветер.

Кроме того, «Вымрак» поведал шаманам секрет вечной жизни, о чем Шваркапф с долей иронии говорит, что «племя может существовать и по сию пору в содружестве со своим покровителем, удалившись в края обетованные».

ВОЗВРАЩАЯСЬ К ОПОЛЬЦЕВСКОЙ «СТРАШИЛКЕ». Люберецкий людоед употребляет в пищу органы живых еще людей; его невозможно убить, а зачастую невозможно даже увидеть. На первый взгляд эти детали — обычное «украшательство», призванное сделать историю более пугающей и в совокупности лишенное всякой логики. Однако бессмертие, приписанное Люберецкому людоеду (Мясорубщику) — не более чем особое состояние организма, требующее особого же поддержания. После двухсуточного пребывания в Череховском лесу (или в ските старообрядцев, по Шварцкапфу — потомков племенных шаманов) — Раскроев (не исключено, что против воли) был инициирован в ритуал вечной жизни».

...

Я снова уселся набирать текст, мысленно переваривая прочитанное. Хмм… Когда там Людку-то сдавали на каникулы тетке под присмотр? Год восемьдесят первый, наверное… Спецслужбы Советского Союза — не КГБ, кто-то «уровнем выше» — обладали привилегией, которой рядовые граждане были категорически лишены: широко и непредвзято мыслить. Если расследование актов каннибализма в Люберцах выявило паранормальные способности преступника, суд по всей строгости закона ему не грозил. Людоеда поместили бы в одну из секретных лабораторий, а то и вовсе отпустили для дальнейшего наблюдения. А ведь кто-то из оперов, которые поймали и похоронили Мясорубщика в овраге, мог потерять близкого человека, ребенка, брата или жену съеденными заживо…

Вот почему они не стали с ним церемониться, и, скрыв задержание от руководства, привели казнь в исполнение на свой страх и риск. Всё это очень даже выстраивается в логику. Если только…

Если Мясорубщик вообще когда-либо существовал, и «городская легенда» о нем не пущена в опольцевские хрущобы самим господином Коновалом.

...

Следующим утром меня хватило всего на полтора малопродуктивных часа. Легким настоятельно требовался свежий воздух, а затекшей пояснице — разминка. Я выключил компьютер и вышел прогуляться.

Жизнь в опольцевских хрущобах не богата плюсами, но с одним достоинством не поспоришь — озона здесь предостаточно. Дворы утопают в зелени. Узкое пространство между домами засажено деревьями, отчего солнечный свет сюда почти не проникает, и по земле длинно тянется тень. Углубившись в квартал, я незаметно для себя потерял фасадную сторону пятиэтажек и оказался на задворках; куда бы я ни сворачивал, всюду натыкался либо на кирпичный забор, либо на совершенно дикие заросли репейника, а один раз даже на железнодорожную насыпь. С неприятным чувством я прошел мимо расселенного дома: стекла выбиты, в пустых квартирах шуршат обрывки обоев, а вдоль стены настоящая свалка: железные кровати, какие-то свертки, унитазы и ванны, целые куски отбитой плиточной облицовки. Затем путь мне преградила трансформаторная будка, у которой я хотел устроить перекур, но поспешил убраться подальше: бетонный пристенок был обильно забрызган подсыхающей кровью.

Сориентироваться удалось лишь у оврага. Он пролегает по южной окраине хрущоб, значит, нужно двигаться строго от него. Там же мне попались двое уныло бредущих по тропинке забулдыг; они шагали, низко опустив головы, но мне показалось, что оба окинули меня исподтишка цепкими взглядами. Когда забулдыги остались сзади, у кого-то из них протяжно завыл на пяти нотах мобильник.

Взглянув на часы, я обнаружил, что вместо запланированных сорока минут гуляю больше часа, и променад желательно завершить форсированным марш-броском. Я уже выходил на нашу пятиэтажку, когда из ближнего дома появился взлохмаченный, неопрятный мужик в майке, тренировочных штанах и тапочках. Он покачнулся, взмахнул руками, и вдруг царящая во дворах тишина огласилась пьяным ором с крыльца: «Славка! Славик, иди сюда!!! Сюда иди, Славик, мамка плачет!!!». Мужик схватился за опору дождевого козырька, откинулся назад и ударился об нее головой. Секунду спустя из подъезда выскочил другой мужик — похожий на первого, только потрезвее, обнял его за плечи и прижал к себе. «Колян, братишка, ты не дури, пошли на хату. Слышь, че говорю? Пошли, братишка. Водки дам. Помянем Славика, царствие ему небесное. Пошли».

От этой сцены мне самому захотелось выпить водки.

...

У дверей квартиры грузно топтался милиционер с кожаной папкой. Я вопросительно взглянул на него, и он представился:

— Савияк Георгий Иванович, участковый инспектор. Вы здесь проживаете?

— Пока — да. Жена получила жилплощадь по наследству. Паспорт показать?

Он проверил регистрацию.

— Кого-нибудь постороннего в доме или около не видели в последний месяц?

— Да они тут все для меня посторонние… — опешил я. — И я для них посторонний… Мы, собственно, переехали всего две недели как…

— То есть, подозрительных не встречали? В смысле — явно подозрительных?

— Черт… Да не знаю я! Хотя, точно, одного видел. Лысый такой, рожа рябая, глаза васильковые и тупые, как у обкуренного. В робе, в тельняшке. Нос приплющенный…

Савияк набычился.

— Ну, это Крымцев. Костя Крымцев, техник из ДЭЗа. А чем он вам не понравился?

— По-моему, ваш Крымцев любит стравливать людей, — пояснил я, отстраняясь от участкового.

— Ничего подобного. Крым — нормальный, никого он ни с кем не стравливает. Нечего напраслины возводить.

— Постойте-ка! — взъелся я. — Крым, вы сказали? Смахивает на погоняло. Уж не по югам ли работал?

Савияк угрюмо воззрился на меня, но увидел только, что я от него не отстану.

— Нет, Костя не из воров. Он за убийство срок мотал… Деревенский парень, сирота, воспитывался в интернате. Выучился на краснодеревщика, руки у него золотые, деньги хорошие зарабатывал. Купил хибарку в селе, думал семьей обзавестись, детишками, да не на ту бабу глаз положил. Стервища была, каких поискать… Ну, переклинило Костю, взял колун и голову ей разнес. А потом сам с повинной в отдел пришел… Ему десятку дали, на седьмой год попадал под амнистию, но зэки бунт устроили, и Крым заодно с остальными еще на пять лет загремел. Ну, а пока был в отсидке, дом его продали, да он и сам возвращаться не хотел, уехал в Москву. В ДЭЗе им довольны, проблем у меня с ним нет, да и помочь кому надо — никогда не откажет. А погоняло — уж извиняйте, на зоне к нему прилипло…

— Очень здорово, — буркнул я. — Расспрашиваете о подозрительных, а у вас же тут под боком псих со сдвигом по фазе без намордника…

— Уважаемый, я вам русским языком объясняю: Костя — вменяемый, адекватный человек! Что однажды крыша у него съехала — ну с кем не бывает. Вот вам никогда не хотелось свернуть бабе шею, чтоб не сучилась?

— Не хотелось, — отрезал я. — Я вам нужен еще?

— Нет, спасибо… за разговор. Кстати. Вы ведь с женой здесь? Сами осторожны будьте, и ее одну не отпускайте никуда. Встречайте, провожайте. И он ушел.

Интересно, подумал я, отпирая замок дубликатом теткиного ключа. А знает ли участковый Савияк местную легенду о Люберецком людоеде и похоронивших его в овраге операх?(И не один ли он из них?)

Меня до сих пор потряхивало от этого нечеловеческого воя: «Славик, мамка плачет!!!». Сидя за компьютером, я нет-нет оглядывался на входную дверь, и любой посторонний звук — даже самый тихий, не громче комариного писка — заставлял меня вздрагивать и обжигал изнутри страхом.

...

Вечером я предупредил Людку, чтобы воздерживалась выходить из дома без меня.

— Люд, в магазин, или еще там куда — я сам. От метро звони, заберу с остановки. Не ко времени мы сюда въехали, блин...

Я вручил ей газовый спрей. Людка беспечно сунула его в сумочку.

— Ой, а я завтра как раз поздно! — вспомнила она. — У нас в кафе встреча одногруппников.

— Только, пожалуйста, Люда, отзвонись.

— Если честно, там Алекс будет… Давай только без ревности, повода нет, окей?

Алекс — бывший Людкин муж, но ревновать к нему много чести. Самовлюбленный наодеколоненный зануда, вот он кто. Иногда я подозреваю, что он даже испытывает крохотную, но благодарность за избавление от вечной головной боли в виде Людки.

— Да и черт с ним, с Алексом… Хотя, погоди, не черт. Он в угрозыск перевелся, так?

— Так… — задумчиво кивнула Людка. — Уловила твою глубокую мысль. Попрошу, пусть узнает, что у нас тут такое творится…

— Попроси, но без фанатизма.

— Какой фанатизм, Бобров, я тебя умоляю…

Я оставил невысказанной надежду на то, что в опольцевские хрущобы не нагрянул со стороны оврага каннибал. И про главу в книжке Коновала я Людке не рассказывал. Будет ей потом Мясорубщик на каждом шагу мерещиться…

↑ 4

На этот раз Коновал остался нами доволен. Развалившись в Ромкином кресле, он одобрительно рассматривал макет обложки.

— Не вычурно, но и не дешево, — вынес он вердикт. — Не зря мне вас рекомендовали, господа. А как насчет текста?

Мы с Ромкой переглянулись.

— К среде успеваем, — сказал Ромка.

— Отлично.

— Кстати, Борис Францевич, — сподхалимничал я. — Меня заинтересовала статья о Люберецком людоеде…

— Вот как, — равнодушно отозвался Коновал.

— Дело в том, что я живу в районе Опольцево.

Коновал повернулся ко мне, блеснув линзами очков в платиновой оправе.

— А, тогда понятно. И… простите, как давно вы там живете?

— Всего две недели, но… Моя жена бывала там еще ребенком. Страшилку про Мясорубщика я впервые услышал именно от нее.

Коновал закинул ногу на ногу и сдвинул очки на лоб. За его спиной возвышался мрачный Ромка, прихлебывающий из кружки кофе: единственное, что он мог себе позволить в присутствии некурящего и непьющего клиента.

— Что ж, Опольцево — кладезь городских легенд, в Москве с ним может сравниться разве что старый центр… Впрочем, Мясорубщик в разных обличьях встречается во множестве баек, и почти всегда это выходец из пригорода. Что касается моей статьи, она написана по недавним событиям. Мне довелось пообщаться с девушкой, считающей, что Мясорубщик пришел к ее соседке, которой ни много ни мало вырезал живот. Экспресс-тест показал, что респондентка, во всяком случае, убеждена в правдивости своей истории…

— А вы? — спросил я.

— Проверить ее я не могу. Всё, что мне доступно — пересказать «страшилку» своими словами и добавить выборку фактов, которые не обязательно подтверждают достоверность легенды, но вполне могли ей предшествовать. В сюжет с Люберецким людоедом отлично вписывается платформа Черех и окружающие ее леса.

— У этого сюжета есть эпилог. Людоеда вычислили, поймали и убили сотрудники милиции.

Коновал покрутил указательные пальцы один вокруг другого.

— И что, по-вашему, сие должно означать?

— Если легенда возникла на основе реальных событий, это может означать, что оперативники опасались: переданный в руки властей, убийца не понесет законного наказания. Скорее, его изолировали бы в специальной лаборатории как уникальный экземпляр…

— Вы превратно толкуете слово «легенда», — хмыкнул Коновал. — Легенды не обязательно связаны с чем-то фантастическим, а их герои обретают сверхъестественные способности лишь по милости авторов, которых, как правило, намного больше двух...

— Вы же сами пишите про бессмертие как особое состояние организма. Или это для беллетристики?

— Ну, согласитесь, что бессмертие — ежели таковое достижимо — и впрямь ни что иное, как особое состояние. Но я не утверждаю, что Раскроев превратился в бессмертного. Я всего-навсего этого не отрицаю. Та девушка из опольцевских хрущоб, естественно, знакома со «страшилкой»; она не в меру впечатлительна, а соседка ее действительно умерла от нанесенных кем-то травм брюшной полости. Это и вдохнуло в легенду новую жизнь… Заметьте себе — в легенду, не в ее главного героя. Сыщики, поймавшие каннибала, могли пойти на самосуд, но отнюдь не потому, что каннибализм вызвал мутации, достойные внимания ученых и выводящие убийцу за правовые рамки.

— А почему? — осведомился Ромка, изобразив умеренное любопытство. Я видел, как тяжело ему это дается: прямо напротив окна люди выходили из магазина с пивом в руках.

— Да всё очень просто: у него были высокопоставленные покровители. Касаться этой темы… хммм… не совсем корректно, из уважения к памяти... и соответствующую главу я оставил в черновике, в книгу она не включена. В семидесятые годы среди «золотой молодежи» — детей дипломатов, министров — повелась мода на ритуальные обряды… э-э-э… диковинные культы. В СССР именно эта прослойка общества была наиболее восприимчива к новым веяниям. Кто конкретно пристрастил «золотых» деток к религиозному экстазу, по сей день остается загадкой. Как древние римляне в крайней степени пресыщения ударились в гомосексуализм, так и отпрыски чиновных «совков» очертя голову кидались на всё, сулившее нечто новое и острое. Возникло несколько сообществ со своей атрибутикой, тайными приветствиями и прочей шелухой. Но в большинстве это было безобидно, хотя замешано на наркотиках и групповом сексе. Слишком далеко зашло только братство «Паства слепого зла», как они себя называли. Офицер Генштаба, чей сын участвовал в «Пастве», застрелился, когда следователь прокуратуры предъявил ему материалы дела. Не вынес позора. В тот же день оперативники получили ордер на арест главаря и идейного вдохновителя «Паствы», но тот оказал сопротивление и скрылся. Опера открыли предупредительный огонь, за что потом схлопотали по выговору: парень состоял в родстве с половиной ЦК. Зато остальных раскручивали на полную катушку. Деятельность братства подпадала под определение «организованная преступная группировка». На дачу, где они устроили свой вертеп, нагрянула следственная бригада. Было собрано множество улик, доказывающих похищение людей, пытки и — каннибализм. Я имел некоторое отношение к процессу, но в СМИ он не освещался — родители подсуетились. В показаниях обвиняемых явно видны череховские мотивы: незрячее зло, к которому апеллируют в молитвах, хоровые заклинания штормового ветра, жертвоприношения Стерегущему во тьме. Вдобавок — иллюзорная перспектива получить неуязвимость и бессмертие.

— При чем тут каннибализм? — перебил я Коновала.

— В череховских сказаниях поедание человеческих органов описывается как одно из условий получения вечной жизни. Их необходимо готовить по сложному рецепту, а тот, у кого они взяты, не должен умереть до окончания трапезы. Еще хуже — донору надлежит оставаться в полном сознании, пока приготовленное не съедено. Племенные шаманы, наученные «незрячим злом», рекомендуют снадобье, в состав которого входят галлюциногенные и наркотические компоненты. Способ применения ужасен, как всё остальное: смесь делается в виде сухого порошка и вкладывается в те места, откуда вырезаны органы. Компоненты препятствуют кровотечению, глушат болевой шок, а также могут создать эффект жизни после смерти: умершие доноры в течение нескольких часов правдоподобно следуют мускульным двигательным рефлексам. В подвале следователи обнаружили целый гербарий редких трав, содержащих соединения сходного с анальгезией действия…

— А что сталось с главарем? — спросил Ромка.

— Залег на дно. Позже он подозревался в совершении ряда убийств, но милиция до него так и не добралась. Кстати, оторвавшись от группы захвата, он успел заскочить на дачу — что-то ему там понадобилось… Четверо из семерых его подельников получили солидные сроки, а трое — высшую меру. Ни один не просил о снисхождении, и каждый заявлял, что о содеянном не сожалеет. Мне разрешили приватно побеседовать с одним из осужденных, и вот что он мне сказал. Незрячее зло наделило их своей силой, и до последнего часа они находятся под его покровительством. Но покровительство это — билет в один конец: отказаться от него нельзя. Отступник навлекает на себя смерть столь жуткую, что расстрел тут может рассматриваться как божья милость. Ученикам Стерегущего во тьме известны способы заявить о своем отказе. Но известны им и последствия…

...

Коновал оставил нас в покое около семи вечера. Мы еще ненадолго воспользовались гостеприимством офиса, чтобы снять напряжение пивом — профессор не-пойми-каких-наук напрягал нас обоих одинаково, хоть и по разным причинам.

Я спросил у Ромки, кто же он такой, этот Коновал, но Ромка предсказуемо был не в курсе. С Коновалом его свел бывший клиент, рекомендовавший лишних вопросов не задавать. Это, бесспорно, добавило личности Коновала таинственности и разожгло мое любопытство — но не Ромкино. Ему хотелось побыстрее спихнуть «Причуды большого города» в типографию и наконец-то уйти в отпуск. Ромка приканчивал свое пиво, а я строил догадки о профессиональной принадлежности заказчика. В семидесятые годы ему позволяли знакомиться с материалами следствия, по его же словам, засекреченного; он имел доступ в камеры смертников и право интервьюировать приговоренных — то есть, был вхож и в пенитенциарные учреждения. И он не журналист — нет в нем паршивенькой репортерской повадки. Судебная психиатрия?

Я спохватился, что у меня есть и более насущные проблемы. От метро я отправил эсэмэску Людке: «Если можно, пусть узнает еще про Константина Крымцева, кличка — Крым, сидел по мокрой статье».

Не знаю почему, но Крым меня очень беспокоил, хотя больше я с ним и не пересекался.

...

Людка приехала к полуночи, в изрядном подпитии, но тихая и мирная. Так же тихо и мирно было у нас в подъезде; только на лестнице расположился бомж, сервировав на ступеньке скромный ужин: расстеленная скатертью газета, ломоть «Бородинского», банка кильки и споловиненная чекушка. Когда мы прошли мимо, он обернулся и некоторое время смотрел нам вслед.

Для бомжа малость нагловато. Да бог с ним. Может, он боялся, не отняли бы мы кильку.

↑ 5

Утром я подорвался ни свет ни заря: надо было печатать. Людка принесла мне к компьютеру чашку кофе и поцеловала на прощание.

Кофе не успел еще остыть, когда мне попался следующий эпизод:

«Маньяки-убийцы и людоеды, наводящие ужас в городских легендах, представляют собой несколько собирательных образов. Побочные персонажи легенд, как правило, легко распознают главного героя по налитым кровью глазам, звериному оскалу зубов (а то и клыков), или, если другого не дано — по густому волосяному покрову на руках. В криминальной практике дело обстоит сложнее: маньяков из плоти и крови описывают порой как людей без внешности. Такие описания применяются крайне редко, чтобы подчеркнуть абсолютную внешнюю заурядность. Вряд ли подразумеваются физические изменения черт лица и фигуры; существует гипотеза, что преступники-психопаты умеют производить разное впечатление в разных обстоятельствах. Одиозный Василь Чугуров — некрофил, без малого год осквернявший могилы на Хованском кладбище — кому-то запомнился простецким парнем из работяг, а кому-то — холеным бизнесменом. Проблема в том, что и фотороботы кардинально друг от друга отличались. Так гипертрофированная бесцветность оборачивается необъяснимой многоликостью».

Я хлопнул ладонью по столу — подпрыгнула клавиатура.

Хватит упорно игнорировать очевидное.

На Опольцево всё очень и очень неладно. Этот ополоумевший от горя мужик, зовущий своего сына… Да, ребенок мог попасть под машину. Мог сорваться с крыши. Его могли зарезать за mp3-плеер отмороженные хулиганы. И те гнило-вишневые брызги на пристенке трансформаторной будки могли расплескаться из пакета с соком. Но только не всё вместе.

Да и участковый Савияк не выглядел любителем отрывать задницу от стула в кабинете по пустякам. Тем не менее, он не поленился зайти «засвидетельствовать почтение» и уведомить о необходимости соблюдать осторожность.

…и еще этот мой чертов сон.

Что-то синхронизировало меня с Исходной Точкой, местом, где затаился охотник. Меня отделяли от него те же два шага, что и от убийства жены. Не важно, почему это произошло со мной. Может быть, жестко задавленный усилием воли взрыв эмоций — беспричинной, если вдуматься, ненависти — высвободил скрытую способность мозга передвигать в пространстве внутренний взгляд…

Охотник не видел меня — я не присутствовал на кухне. Я был там лишь в з г л я д о м. Но и я видел его не целиком. Я вздрогнул. Необъяснимая многоликость — это отсутствие лица. Над плечами его зияла разверстая пустота. Я не мог это увидеть и проснуться в здравом уме. И потому выше горла вязаного джемпера картинка сбоила.

...

Я бросил печатанье и пошел курить на балкон. С балкона можно было рассмотреть вдалеке крышу и два верхних этажа расселенного дома. Предположим — просто предположим — что охотник на людей существует не в моем кошмаре, а на самом деле. Где он прячется? Да вот там, в любой из квартир. Притащил с улицы не очень поломанный стул и уселся на кухне. А то кто-нибудь из жильцов оставил, выезжая, ненужную мебель. И еще телефон.

Но дома, предназначенные к сносу, отключают от АТС. Отключенные телефоны не звонят. Я мог бы поклясться… Мой ночной кошмар был не сбросом накопленной за вечер негативной энергии, а выходом в расселенную пятиэтажку, в которой обитает чудовище.

И дисковый телефон на столе звонил не в кошмаре. А наяву. Я просто это слышал.

...

…Людка привезла с работы целый ворох новостей, но, прежде чем прояснять мои вопросы, задала мне свой собственный:

— Откуда ты знал про Крымцева?

Я замялся. Отчитываться о Крымцеве мне хотелось меньше всего.

— Так… перекинулись парой ласковых.

— И только-то?

Я поморщился.

— Люд, что с этим Крымцевым такое?

Она схватила меня за руку и потащила к дому. Мне тоже сразу захотелось туда, в уютные две комнатки, и чтобы на кухне закипал чайник, а в большой миске грелся суп.

— Убили Крымцева твоего! На районе орудует серийный убийца. Троих уже нет… и Крымцева тоже. Четверых…

— Ничего себе! — охнул я. — И с каких это пор?

— С этого… ну, в общем, как мы в первый раз здесь ночевали. Еще до переезда. Утром женщину мертвую нашли на спортплощадке, секретаршу школьную. Потом мужчину, экспедитора. Он здесь магазин обслуживал, приезжал последним рейсом, поздно, к одиннадцати. Отошел за сигаретами, «Газель» его так и стояла с работающим мотором… Третьим убили подростка, с приятелями заигрался до темноты, родаки дома водку жрали, вот он и не торопился. Патрульные на него случайно наткнулись, за железнодорожными путями. Слушай… ему… ему весь бок выгрызли…

— Собаки, что ли?

— Собаки, крысы… Вся следственная группа… все надеются, что собаки или крысы. Только ребра взломаны изнутри наружу.

— А остальные что? Тоже погрызенные?

— Остальные — нет. По экспертизе, травмы наносились с целью обездвижить, но не умертвить. Убийце, должно быть, нужно было спрятать их подальше, ну вот как секретаршу — он ее в бурьян сволок, там угол стадиона запущенный очень… И либо его дважды спугнули, либо еще что… Смерть наступала от внутреннего кровоизлияния. А вот парнишку он… обглодал. Ну, он или крысы, как всем хочется верить.

— Так, а Крымцев этот?

— Насчет него они никак не договорятся, считать его жертвой серийного киллера или не считать. Почерк другой… Но с графиком совпадает. Он по графику всё делает. Через четверо суток в ночь на пятые. Крымцев вписывается в нужную ночь, но не в образ действия. Если он тебя интересует, у меня почти мегабайт про него на электронке, дома посмотришь. Пошли скорее, а?

В сгущающихся сумерках нам обоим было не по себе. И еще, кроме горячего чая, хотелось никого не встретить в подъезде.

— А чего это Алекс так раздобрился? — спросил я уже в прихожей, расшнуровывая ботинки. — Он ведь должностное преступление совершил, информацию сливая…

— Я его с Иркой познакомила, ну, помнишь, подруга моя? Она ему понравилась, а когда ему девушка нравится, он стесняется и мямлит. Я так и сказала: не можешь сам барышню на белый танец пригласить — раскошеливайся за услуги. Но обещала, что дальше моей почты это не пойдет. Так что ты тоже поскромнее. А, между прочим — тебе никто подозрительный в районе не попадался?

— Ты прям как участковый. Попадались… всякие. Бомжи, но с мобильниками. А что?

— У нас тут план-перехват введен, патрулируют скрытно местность.

Я вспомнил вчерашнего «посидельца» с килькой и чекушкой. Бедняга, такое рванье на себе таскает, небось, на помойке нарыл. Вот уж точно — наша служба и опасна, и трудна…

...

Человек, едва не спровоцировавший меня на убийство жены, в прошлом был личностью незаурядной. С Людкиной электронной почты я скачал его личное дело, взятое из судебных материалов.

В интернат Костя Крымцев попал шестилетним пацаном. Воспитатели вспоминали, что новичок выделялся каким-то ангельским добродушием. Учился хорошо и даже с удовольствием, еще до интерната умел читать и писать печатными буквами. На вопрос, кто с ним занимался, Костя отвечал: добрые старики. При способностях выше средних Костя был «со странностями». В чем выражались странности, педсостав сказать затруднялся, но за семь лет у Крымцева не появилось ни одного друга или даже приятеля.

Зато сверстники Кости, очевидно, были в курсе этих «странностей» и в свою компанию его не принимали. Он, впрочем, и не стремился туда попасть, проводя свободное время в библиотеке интерната или в мастерской. У Кости лежала душа к резьбе по дереву: кое-что из его безделушек выставлялось на ярмарке детского творчества в Москве. Директор интерната, который вёл уроки литературы и русского языка, рассказывал, что не однажды заставал Костю за чтением церковных книг, а по советским временам такое полагалось пресекать в корне. Но сделать из Крымцева атеиста не удалось. Лет в четырнадцать он начал посещать службы в церкви на окраине города, но однажды его вытолкали оттуда взашей: это видели двое его одноклассников. Директор предупредил Костю, что чрезмерное увлечение религией может ему дорого стоить, но будущее мало его волновало, а вот исходящий от настоятеля запрет появляться в храме всерьез огорчил. «Что мне земные владыки, — напыщенно заявил тогда Костя, — мне беса изгнать бы, он единственный надо мной властен, да от меня ведь святые отвернулись, батюшка так и сказал».

В 1979 году интернат был расформирован. В личном деле Крымцева причины расформирования, конечно, не приводились, но поводом послужила устроенная старшеклассниками жестокая драка, в которой были убиты трое, в том числе один из преподавателей. Комиссия министерства образования возложила вину за инцидент на директора интерната, не уделявшего достаточного внимания установлению дисциплины. В том же году, уже после подписания приказа о закрытии интерната, Крымцева, единственного из многих, распределили на заводскую работу. Пять лет он прожил в общежитии при заводе. Видимо, за эти пять лет его «странности» достигли апогея; под разными предлогами соседи Крымцева старались не ночевать с ним в комнате. Ничто не указывает прямо на его гомосексуальные наклонности, но один из рабочих, занимавший в течение недели койку рядом с Крымцевым, покончил с собой: он повесился в обеденный перерыв в туалете за цехом. При вскрытии патологоанатом обнаружил следы недавней половой связи с мужчиной.

Самоубийства в заводском общежитии были не редки, но, если не брать конкретно этот случай, соотносились с картиной социальной неблагоприятности. Кроме зарплаты, Крымцев имел побочные доходы, притом немалые: он чинил поломанную мебель, реставрировал старую и коллекционную, делал кое-что на заказ. К нему приезжал даже кто-то из столицы, расплатившийся весьма щедро. Накопив приличную сумму, Костя купил деревенский дом и озаботился поисками жены. Наверное, желание завести нормальную семью подогревалось сознанием собственной неполноценности.

Первая же попытка ухаживаний стала для Крымцева и последней. Неискушенный в отношениях с женщинами, он выбрал для своих матримониальных притязаний самый неподходящий объект. Деревенские называли Галину Калмыкову «Галка-давалка», и эту репутацию она с лихвой заслужила, но была достаточно хороша, чтобы пробудить в Крымцеве, измученном своим «бесом», сексуальное влечение. Он тоже ее привлекал — в роли мужа, которым можно вертеть в своё удовольствие (как и его деньгами). Их «роман» — то его подобие, на которое был способен Крымцев — перетек в сожительство, длившееся не больше месяца. Накануне трагедии между Крымцевым и Калмыковой произошла бурная ссора: дрожащим от обиды и злости голосом Костя перебирал малочисленный запас оскорблений из своего лексикона, упрекая сожительницу в неверности. В итоге обиженная Калмыкова убежала к себе (она жила через два дома), и первую половину ночи они провели порознь. Во второй ее половине, в глухой безлунной темноте, Крымцев прокрался в избу к Галине, при свете керосиновой лампы поцеловал ее, спящую, в губы, а потом зарубил топором.

Следователь отмечает, что Крымцев путается: был ли поцелуй до удара топором или после него. Но сама эта заминка окрашивает неочевидное отклонение сексуального развития Крымцева в мрачные тона. В психику обычного человека встроены предохранители, обеспечивающие торможение на безопасной дистанции от начальных стадий некрофилии, но неизвестно, какие стадии успел пройти Костя до того, как взяться за топор. При всём прочем явка с повинной и чистосердечное признание существенно облегчили работу милиции (следователь не поленился особо это подчеркнуть) в условиях авральной загруженности и нехватки личного состава.

...

Итак, Костя Крымцев был осужден на срок до десяти лет с правом досрочного освобождения и угодил в исправительно-трудовую колонию. Любопытно, что никакого тюремного статуса Крым не получил, по «масти» никто и звать никак. Его и здесь сторонились. Вел он себя тише воды ниже травы и вполне мог рассчитывать увидеть родную деревню много раньше, чем через десять лет. Однако после бунта заключенных, едва не вылившегося в массовый побег, Крымцеву — теперь уже Крыму — припаяли сверхурочную отсидку. За него вступились даже надзиратели, по словам которых Мастеровитый (вторая кличка Крымцева) с блатными в жизни бы не связался. Но в протокол попало особое мнение начальника следственной группы, вынесенное им из опросов зачинщиков бунта, и суд обошелся с Крымом сурово, а тот не протестовал. Он как будто даже обрадовался, что его пресловутый «бес» останется за колючей проволокой под присмотром автоматчиков. Но вот истек пятый год, назначенный Крымцеву за участие в бунте, и Мастеровитый, покинув ИТК, уселся в поезд до Москвы...

...

Вот в таком виде представала биография Кости Крыма из его личного дела, отсканированного и высланного Людке на и-мэйл. Конечно, в оригинале всё было куда как сухо, и часть сцен я реконструировал исключительно на собственной фантазии. Но я был уверен, что подлинная история Крымцева намного сложнее, и не попала на страницы досье лишь потому, что никто не знал ее от начала до конца. Массив данных следовало хорошенько осмыслить, и я, заварив себе кофе, вышел на балкон. Фонари на улице не горели: мрак был такой же непроглядный, как в той деревне, по которой Костя Крымцев шел ночью с топором в руках. Эта Галина Калмыкова, «Галка-давалка», как величали ее мудрые соседи, скорее всего, и впрямь не знала удержу. Будь у нее хоть капля ума, она бы молилась на Костю, как на икону. Не муж — подарок: деньжищи зашибает бешеные; окружи ты его заботой и лаской — горы для тебя свернет. Или она по крайней дури взялась козырять своими амурными похождениями, или за месяц сожительства ей открылось в Косте нечто такое, что финансовое благосостояние отошло на задний и очень далекий план. Но, устраивая ссору, она не предвидела, какое у нее может быть продолжение, а это говорит о том, что и она знала о «женихе» далеко не всё… Я бы не отказался от дополнительных вводных, но получить их было неоткуда. Если только отправить Алексу обратным адресом пару-тройку вопросов, подписавшись Людкой, но это уж как-то не с руки. Да и навряд ли он именно сейчас подорвется проверять свой ящик и рыться по архивам в поисках ответов. Ладно, обойдемся своими силами.

↑ 6

Я включил модем и забил в поисковую строку наименование населенного пункта, в котором прошли детство и юность Крымцева. Поселок городского типа Чертоплес… двадцать тысяч жителей, производство — крупнейший в области завод по переработке древесины… 1984 год ознаменовался волной серийных убийств в Чертоплесе и его окрестностях… подозрение на людоедство. Занятно, что в том самом восемьдесят четвертом Крымцев прикончил свою сожительницу и надолго прописался за решеткой. Судя по всему, из-за этой волны серийных убийств местная милиция и была так перегружена авральной работой.

О серийных убийствах в Чертоплесе ничего не сообщалось, кроме расплывчатого «подозрения на людоедство». На официальном сайте чертоплесской администрации я тем более не нашел ничего сенсационного о 1984 годе. Кто же станет поминать прошлое… Ближайшие транспортные узлы: Чертоплес-Сортировочная. Платформа Бередихино. Стоп. Платформа Черех (не эксплуатируется).

В определенном смысле я уподоблялся человеку, ищущему черную кошку в темной комнате, но возлагал на Интернет большие надежды. Насколько сбыточные — другое дело. Мне хотелось найти какой-нибудь ключ к «бесу», владевшему Крымом (я снова, как вживую, представил себе Костю, разглагольствующего о земных властителях и отвернувшихся от него святых). Почему между Крымцевым и его окружением — в интернате, в общаге, на зоне — неизменно вырастала непроницаемая стена? Его не травили, не избивали, не издевались над ним. Нет. Его просто не подпускали к себе.

Если бы кто-нибудь сейчас спросил меня, с чего я взял, что Костя родился в деревушке рядом с платформой Черех, я бы затруднился объяснить. Но убеждение — столь же прочное, как и в том, что телефон на столе НЕ МОГ ЗАЗВОНИТЬ — заставило меня сменить приоритет поисков с Чертоплеса на Черех. Нежданно-негаданно Черех всплыл на форуме Тюменского сельскохозяйственного института в рубрике «Досуг, отдых, путешествия».

«Кто бывал в Череховских лесах, ау?! Собираемся с группой в поход. Говорят, хорошие места, безлюдные».

«Чертоплес? Минус сто. Один раз там был, ветрище такой, что сосны ломало. Спасибо, не пришибло никого».

Второе сообщение датировалось апрелем прошлого года, последующие доходили до ноября. Третье запостил пользователь с никнеймом Борода — не иначе, заядлый походник.

«Если намылились в Череховские, что нужно знать. Во-первых: ни в коем случае не лазить по платформе. Это только так говорится, что она из эксплуатации выведена, а маневровые шастают. Во-вторых, ни ногой в деревню: народец аховый, знакомству не обрадуетесь. Варят какую-то херню на травах и могут угостить, а промывать желудок некому. Потом собственных родителей не узнаете. Наркота. В-третьих, не соваться в скит отшельников — еще хуже, чем деревня. Да, и надо иметь приличные навыки ориентирования, в лесу компасы с ума сходят».

Пользователь Kiriyha: «Борода, чем тебе деревня не угодила? Я там ночевал, всё нормуль, понравилось. Кстати, присунул местной девке, премного доволен, всем рекомендую».

Борода: «А кого она от тебя родила, не видел?»

Kiriuha: «Бог миловал, а что?»

Борода: «А то, что наркоманки детства нормального потомства иметь не могут. Даже от тебя. А добрые старики из скита — вовсе не такие и добрые, раз сами же сырье для наркотиков поставляют, а деревенские им за это — капусту и мясцо сочное. Типа бартер у них. Главное, они мелких приохочивают к этому делу».

...

Моё маленькое ночное расследование упёрлось в знак «Проезд без остановки запрещен». Не отшельников ли из череховского скита имел в виду Костя Крымцев, говоря, что какие-то «добрые старики» научили его азам грамоты? И не только этому, если принимать на веру слова Бороды, знатока тех лесов… Но Крымцев не увязывался у меня с наркоманией. Пусть даже он и употреблял что-то, вызывающее привыкание, его «бес» был совершенно иного рода. Не гомосексуализм, даже не жутковатая некрофилия. Общества, в которых Крымцеву довелось побывать неприкасаемым, состояли из людей грубых, часто жестоких, и уж они-то знали, как поступать с извращенцами, тем более на той же зоне «голубые» востребованы, но их там отнюдь не жалуют.

Крымцева б о я л и с ь, вот что. Где бы он ни появлялся, он приносил с собой нечто, обескураживавшее даже самых отчаянных. Злую силу, которой невозможно противостоять. И неизменно его появлению сопутствовали раздоры, склоки и конфликты, спонтанные взрывы ярости, доходящие до кровопролития. Те, кому приходилось контактировать с Крымом, пусть и сводя контакты к минимуму, попадали под его влияние. Своим бархатным, проникновенным баритоном он вводил людей в исступление, и знал об этой своей способности. То же самое он едва не проделал и со мной, но я оказался сильнее. Или вовремя смылся. Или после переезда в Москву, оторванный от родных мест, Крымцев эту способность утратил.

Каким бы ни было особое мнение, на основании которого Крыму навесили дополнительную статью, лично я бы следующей строкой дописал с в о е мнение. Одним словом: ПОДСТРЕКАТЕЛЬ.

А, может быть, так про него и написали.

...

Я закрыл институтский форум. Читая его, я как будто чересчур близко подошел к платформе Черех, мимо которой по-прежнему с грохотом проносятся поезда, а дальше на север поджидает странноватая деревушка и скит «добрых стариков». Тем более, мне было еще что почитать: я пропустил в письме от Алекса концовку. Она вроде бы и не имела значения. Но теперь стало по-настоящему интересно.

Смерть Кости Крыма наступила в интервале между пятнадцатью минутами пополуночи и сорока минутами первого. За это медэксперт ручался. За многое другое — нет. Крымцева постигла почти та же участь, что он уготовил Галине Калмыковой, только череп его раскололся не от лезвия топора, а от ударов о цементный пристенок трансформаторной будки. Костю добивали уже после того, как степень поражения мозга не оставила ему шансов прожить хотя бы до утра. Диспетчер ДЭЗа сообщил, что в это время Крымцев собирался производить плановый осмотр водонапорного оборудования, но люк на чердак остался заперт на замок, ключ от которого носил при себе Костя. Этот ключ вынули из нагрудного кармана его робы уже в морге.

Крымцев погиб в те мгновения, когда я досматривал свой кошмар, или чуть позже — когда я ненадолго вышел на лестницу. Я фотографировал свисающую между пролетами «чурку», а Крым лежал у пристенка, скорчившись, подставив разбитую голову дождю. Убийство соответствовало режиму, избранному для себя маньяком, открывшим в опольцевских хрущобах сезон охоты, но маньяк убивает по-другому.

Главная версия следствия пока такова: Крым случайно застал маньяка, изготовившимся к очередному нападению, узнал его, также был замечен и спасался бегством, но убийца бегал быстрее.

Пространственно-временная реконструкция последних часов Кости Крыма показала, что до двенадцати он не покидал подъезд, точнее — подсобку, которая служила ему жильем (квартиры у Кости не было). На полу возле раскладушки стояла чашка с недопитым кофе. Выйдя на лестницу, он поднялся как минимум до третьего этажа, где заменил перегоревшую лампочку. Подъезд не сохранил следов насилия: если маньяк и попался на глаза Крымцеву, вряд ли он держал окровавленный нож. Но обостренная сенсорика, присущая Косте — это уже мой домысел — осечки не дала…

Проверили заодно и участок палисадника, видимый в окно подсобки, но с тем же результатом: ничего. Заключение эксперта оставляло лазейку для еще одной версии: в некоторых случаях крайних психических нарушений таким варварским способом человек может совершить самоубийство. Вот только что за шестерня слетела в голове Крымцева, если он среди ночи кинулся через квартал к трансформаторной будке и сам себе выбил мозги? Его накрыло то самое безумие, которое он безжалостно сеял вокруг себя, и вспышка была такой ослепительно-палящей, что Крым гасил ее, раз за разом громя о пристенок собственную черепную коробку. И когда безумию стало негде вспыхивать, тридцать или сорок мучительных секунд оно еще не погасло и заставляло Костю топтать сапогами куски своего же серого вещества, довершая начатое. Так мир избавился от Кости Крымцева и от его «бесов». По крайней мере, т а к это могло быть.

...

…Перед сном я подошел к двери, и, прижавшись ухом к дерматиновой обивке, прислушался. На лестничной площадке о чем-то негромко переговаривались двое. Ночная смена по план-перехвату. Ну-ну. Смотрите в оба, ребята. Хотелось бы знать — проверили они расселенку или нет…

Я засыпал, чувствуя, что почти поймал какую-ту очень важную мысль. Во сне я ухватил ее обеими руками, но перед этим вновь навестил ту обшарпанную кухню с квадратным подтеком на потолке. Опрокинутый стул валялся на полу. Охотник на людей ушел отсюда и никогда не вернется. Вдалеке нарастало дребезжание телефона. Я перевернулся на другой бок и придавил к уху подушку. Дребезжание смолкло.

...

Проснувшись, я понял: убийств больше не будет.

↑ 7

Людка заваривала чай, одновременно разговаривая по сотовому. Имя абонента угадывалось в Людкиной брезгливой гримаске: бывший супруг. К моему пробуждению диалог достиг финишной черты. «Слушай, твоя личная жизнь, сам и разбирайся!», заорала Людка и шмякнула трубку на холодильник.

— Чего? — зевая во весь рот, спросил я.

— Чего-чего… Да Лёха про Ирку выспрашивает: что она, какая она, как ухаживать правильно. Детский сад, блин!

— Дашь на дашь, Люд. Он всё досье Крымцева прислал, если что...

— А я его Ирке с рук на руки сдала, и с меня хватит, если что! — в пепельнице на подоконнике дымился окурок, а Людка бралась за сигареты крайне редко и только на фоне экстремальной нервотрепки.

Я взял свою кружку и потянулся за чайником.

— Какая ты сегодня добрая и спокойная…

— Будешь тут спокойная! Ты что, считать не умеешь?!

— В смысле — не умеешь?

— Сегодня же пятый день, вот в этом смысле! Ночью опять кого-то убьют! И я боюсь!!!

— Люд, уймись, — попросил я. — Никого не убьют.

— Тебе-то откуда знать? Вон, Лёха говорит, они весь район перелопатили, а так его и не нашли!

— Уже не найдут. Нету его, маньяка. Двадцать лет назад Костя Крым зарубил топором сожительницу и сам на себя заявил. Это было в Чертоплесе, в тюменской области. Там тоже искали серийного убийцу. Костю быстренько осудили, спровадили на лесоповал и забыли о нем думать. Спорим на что угодно, что сразу после этого чертоплесский маньяк растворился в воздухе?

Людка вытаращила на меня глаза.

— По-твоему, маньяком был Крымцев?!

— Почти сто процентов — он. Очевидно, ему вот-вот могли сесть на хвост, и убийство подруги понадобилось для отвода глаз. Вот, мол, я какой: убил, но из ревности, сознаюсь, вяжите меня, сажайте и расстреливайте. А он ведь святоша редкостный, его, наверное, еще и пожалели… Отсидел и подался в Москву, затихарился, насколько смог, а потом принялся за старое. Но не выдержал, рехнулся и покончил с собой.

...

…Ромка ушел за пивом и жвачкой, и Коновала я встретил в гордом одиночестве. Он не выразил порицаний, а просто уселся в кресло и думал о чем-то своём, сцепив пальцы на животе. Я загодя скинул на компьютер фотографии с лестничной клетки и сейчас воспользовался Ромкиной «самоволкой». Поскольку Коновал всё-таки знаток, пусть он и прокомментирует эти кадры.

— Борис Францевич, вас не затруднит посмотреть кое на что? — попросил я. Коновал пересел к компьютеру. — Что вы об этом думаете? Причуда большого города или кто-то пробует себя в амплуа вудуиста?

Поправив на носу очки, Коновал наклонился к монитору.

— Ну что же, это языческий фетиш. Откуда снимки?

— Из моего… с сайта serial-murders, из топика про Мясорубщика. Языческий фетиш, говорите?

— Да. Его описывали задержанные из «Паствы слепого зла», но при обыске на даче он найден не был. Видимо, идола унес с собой главарь. Всмотритесь в него получше: ничего не напоминает?

Я нахмурился, разглядывая фотографию. Чурка как чурка… очертания бутылочные, по краям смазанные, хотя света на лестнице хватало — Костя же поменял лампочку.

— Ну? — поторопил меня Коновал. Он явно сообразил, что я обманул его по поводу сайта, и фото вовсе не оттуда, но был не раздражен, а, скорее, озадачен.

— Трудно сказать… Впечатление, что видишь кого-то вдалеке от себя, метрах в ста. Контуры размываются, рельефа не видно — плоскость. В общем, как бы ночью, в темноте, пытаешься кого-то рассмотреть…

Коновал кивнул.

— Правильно. Так вот, это он и есть. Вымрак. Стерегущий во тьме.

...

В метро, возвращаясь домой, я пересматривал свою версию, и, пересмотрев, признал себя никудышным детективом. Склеил ее из каких-то обрывков, натасканных из Интернета, внушив себе, что увидел главное, чего не увидели профессионалы: серийные убийства в Чертоплесе происходили незадолго до того, как Крымцев отправился по этапу.

Ночью всё обманчиво. Ночному вдохновению одинаково наплевать и на условности, и на логику, и оно чревато не жизнестойкими плодами. А теперь начнем всё с начала, сказал я себе, протискиваясь к освободившемуся месту. Уж если думать, то с удобствами. Главное тут в другом. Главное, точнее, главный — тот заказчик, который приехал в захолустный городишко из Москвы, чтобы поручить даровитому резчику сделать для него ч т о - т о. Да неужто поближе никого не нашлось? Или важно было не само качество исполнения, а местный колорит? Это Крымцев выточил из куска дерева Стерегущего во тьме.

По наивности обозванный мною «чуркой» фетиш крайне примитивен, большого искусства в него не вложено. В нем есть кое-что посильнее искусства. Крым ведь вхож был в скит «добрых стариков», и ничто не мешало ему попросту скопировать Стерегущего во тьме с более раннего подлинника. В Москве идол осел на даче, где собиралась на шабаши «Паства слепого зла». Главарь «Паствы», наверное, безраздельно верил во всемогущество череховского демона. Верил настолько, что, рискуя быть схваченным, теряя драгоценные минуты, всё же забрал идола с дачи, не сомневаясь, что тот спутает погоню, даст ему уйти.

И ведь ушел…

Костя Крым не мог не знать, что за чудовище отправляет к людям. Польстился на деньги, или, одержимый «демоном» внутри себя, злорадствовал, вытачивая копию древнего идола?

Так и останется загадкой, почему, найдя свое «творение» повешенным на лестнице, Костя не пожелал задерживаться ни единой лишней минуты на этом свете. Но ясно одно: Крымцев вполне мог быть осведомлен о том, как отказываются от покровительства Стерегущего во тьме. А уж определеннее такого отказа ничего и не придумаешь.

...

Да, но если серийным убийцей в опольцевских хрущобах был не Крым, что же сталось с настоящим маньяком? Стерегущий во тьме превратил его в подобие самого себя. Оперативники могли шерстить хрущобы хоть до второго пришествия, не находя ни самого маньяка, ни его убежища. Они и не должны были найти его. Воображение напуганного человека всегда стремится локализовать безликое зло, поместить его в некий укромный угол, нарисовать его в л о г о в е. Но маньяк существовал лишь в те моменты, когда выходил на своих жертв. Даже самые интенсивные и хорошо спланированные поиски заранее обрекались на неудачу.

Но союз со Стерегущим во тьме жесток и неравноправен. Похороненному когда-то в овраге убийце-каннибалу не было даровано упокоение. Демон заставил его подняться из могилы, как сам он поднимался из-под земли на зов шаманов, а позже — московских адептов. Бог весть, сколько раз он выдернул подопечного из мира мертвых в мир живых.

Он отобрал у него лицо и дал взамен глубокий зыбкий сгусток темноты, тем самым усилив взаимное сходство. И тогда подопечный разорвал договор, решив, что любые последствия будут не так страшны, как эта дьявольская псевдожизнь… Пожалуй, Людку сегодня надо встретить на остановке.

...

…Я сидел за компьютером, прислонив к системному блоку лист из коноваловской рукописи, но набивание текста не продвинулось ни на одно слово вперед. К тому же, Людка затеяла уборку, гоняла по квартире пыль и очень меня отвлекала. Она недвусмысленно намекнула, что любая помощь будет принята ею с благодарностью. До наступления ночи оставалось чуть больше четырех часов. Выйдет ли маньяк на охоту?...

Услышав краем уха просьбу вынести мусор, я почему-то занервничал. Не хотелось отправляться к мусоропроводу именно сейчас. Пересилив страх — да и в подъезде, безусловно, караулит переодетый бомжом оперативник — я вытряхнул мусорное ведро и с чувством выполненного долга притащил его на место.

— Подожди, — остановила меня Людка. — Будь так добр, убери отсюда эти гнилые доски, — она указала на дощатый настил под раковиной. Кому он понадобился? — По-моему, там разводятся тараканы.

— Я устал, — попробовал я съехать. — Почему бы, мать-перемать, не перенести уборку на выходные?

— Ты же не хочешь, чтобы нас, мать-перемать, тараканы загрызли, — резонно возразила Людка. — Если для тебя это слишком трудоемко, я сама. А ты протри мокрой тряпкой мебель.

Я чертыхнулся, и, вооружившись молотком и массивной отверткой, принялся выковыривать доски. Сгнили они подчистую — видать, немало воды пролилось на них из потекшего смесителя. Наконец, я сунул охапку щепок в предусмотрительно нацепленный Людкой на ручку двери большой пакет (в нем я привез с Ленинского одеяло). Взял фонарик и посветил в пространство под раковиной. Раковину смонтировали, вырезав в основании квадратный кусок линолеума, но вынули его так неаккуратно, что прихватили еще и порядочный клок сбоку. Просачиваясь сквозь щели в досках, вода впитывалась в пол и постепенно добиралась до потолка нижней квартиры, окрашивая его пятном-квадратом, только с «хвостом».

Я выпрямился, изумленно глядя под ноги. За раскрытым окном вдруг зашумел, завыл, затрещал ветвями деревьев ветер. Настоящий шквал. Во сне я видел охотника на людей, сидящего в квартире п о д н а м и. Был ли он, не было его, возникал ли он в этом измерении от убийства к убийству — кухня с ржавым квадратным пятном над мойкой находится здесь, на втором этаже. И я не пойду с этим в милицию. Они примут меня за сумасшедшего, страдающего манией ясновидения.

...

Ночью пятых суток план-перехват в опольцевских хрущобах был завершен — можно даже сказать, что успешно. Правда, вклад задействованных в операции сотрудников в этот успех получился невелик. Конечно, они стали заложниками плохой погоды, усугубившейся фактором внезапности, но… от них словно ничего и не зависело. Чуть позже двух часов, когда на улицах не осталось ни души, пост, занимавший позицию напротив дома номер три, сообщил по радио, что из здания выбежал мужчина, двигается в сторону «шестерки» (дом номер шесть). Координировавший операцию офицер распорядился задержать мужчину для выяснения личности. Но беглец проскочил «шестерку» незамеченным — двое патрульных услышали только топот ног в тумане и оповестили остальных о том, что объект упущен. Бегущего собирались «принять» около расселенной пятиэтажки, но наблюдали его визуально всего секунду или две, а затем патрульные потеряли и его, и друг друга.

Спустя еще минуту пост, осуществлявший контроль от номера четыре до номера шесть — участка, который мужчина успел уже преодолеть — подтвердил движение, противореча своему предыдущему докладу. Координатор потребовал, чтобы преследующий объект сотрудник назвал себя, однако никто не откликнулся. Кто-то шел след в след за беглецом, но это был н е участник плана-перехвата.

Для координатора стало очевидно, что один из пересекающих район в южном направлении — маньяк, а другой — намеченная им жертва. Впрочем, туман скрывал обоих. В следующий раз кто-то из бегущих — никто уже не мог определить, первый или второй — показался на краю оврага, но был в этот момент слишком далеко от патрульных. Оба объекта передали бойцам ОВД «Антенное Поле», дублировавшим операцию в своей зоне ответственности. Вскоре они сообщили, что как минимум один человек выбрался из оврага и с той же скоростью уходит к жилому массиву. Другой наряд вышел в эфир с информацией, что засёк преследователя — он отстал от жертвы примерно на четыреста метров.

На отрезке пути от оврага до комплекса типовых высоток объекты перемещались, не обнаруживая себя. После десятиминутной паузы в отдел милиции поступил звонок от жильца высотки — заплетающимся не то от страха, не то от алкоголя языком он пожаловался: какой-то хулиган вышиб подъездную дверь. Здание немедленно оцепили, сотрудники милиции ворвались в подъезд. Последний сигнал был из оцепления. С крыши высотки упал человек. Он рухнул на тротуар, буквально развалившись при ударе ошметьями. Падал он без крика. Поиски второго — он пока считался маньяком — продолжались еще порядка полутора часов. При этом пострадал милиционер, прочесывавший овраг: напоролся грудью на острый кусок арматуры. Раненного экстренно госпитализировали. О прекращении операции заявил прибывший на место происшествия представитель ФСБ. Он произвел первичный осмотр останков и констатировал — дословно — что «маньяк погиб». Приехавшие с ним на микроавтобусе с зашторенными окнами люди в синих комбинезонах санитаров тщательно собрали останки в пластиковый мешок.

Алекс по секрету поделился с Людкой, что участникам операции было настоятельно предложено не писать о ней рапортов. Впрочем, к утру кое-кто успел уже распустить язык.

...

Моё ясновидение иссякло, пока оперативники сбивались с ног и увертывались от ломаемых ураганом веток. Припоминаю, что, погрузившись в дремоту, я пытался отыскать коридор, ведущий из реальности в реальность. Но не нашел его, о чем ничуть не жалею. Я и так знаю, что было в том, не увиденном мною сне.

…Тот, кто разбился вдребезги, бросившись с крыши многоэтажки, убегал через район не для того, чтобы спасти свою жизнь — он бежал к легкой смерти. Бегущий был страшен, и нулевая видимость, наверное, многим сохранила этой ночью рассудок. Но то, что шло за ним — почти неторопливо шло, настолько неспешно, что беглец смог оторваться — вселяло ужас даже в его давно уже мертвую, истлевшую душу. В темноте и тумане, в крике ветра, наполненном запахом смолы, его настигал Страх Больше Страха. Кошмар, которому безликий убийца с обагренными кровью руками приходился лишь презираемым пасынком.

…Телефон разразился короткими дребезжащими звонками. Кто бы ни набрал этот номер по ошибке или из старой записной книжки — он не знает, КТО снимет трубку и будет молчать в нее, пугая своим молчанием звонящего. Человек на стуле сжал кулаки, потянулся к телефону.

Голос, звучащий в динамике, шел не с другого аппарата. Слова, предназначавшиеся Ему и никому другому, рождались прямо в проводах.

— Ты думаешь, что скрылся от меня? Но я вижу тебя в твоей норе. Я слышу каждый удар твоего сердца. Каждый твой вдох и выдох. Ты наводнил страхом все закоулки, но Я тебя не боюсь. Ты — моя собственность. Для них ты неуязвим, для них ты — призрак, НЕКТО, но для меня — груда трухлявой плоти. Я могу показать тебе твоими глазами твой затылок.

Ты не смеешь даже подойти к окну, потом что я здесь, я рядом. Они думают, что у тебя ночное зрение — так посмотри, ты увидишь меня внизу, в глубине двора.

Я стерегу тебя во тьме.