Лихорадка (Пентакль)

Страшные истории

Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.

Настроить сортировку

{sort}

Возможность незарегистрированным пользователям писать комментарии и выставлять рейтинг временно отключена.

57 мин. Страшные истории Radiance15 17-02-2021, 07:41 Указать источник! Принял из ТК: Radiance15

На перевале автобусы двигались медленно: казалось, они переставляют колеса, будто ноги, нащупывая дорогу. Девчонки зажмуривались и слегка визжали. Парни, наоборот, липли к окнам; Руслан сидел с правой стороны, ближе к пропасти, и тоже поглядывал, хотя его тошнило.

Смотреть было не на что — пустота, туман, временами липкий дождь, превращавший мутное стекло в фасеточный глаз. Автобусы витали в киселе, едва угадывая камни шипастой резиной покрышек. Потом вдруг туман разошелся, открылись дальние склоны, белые и серые; казалось, в этом месте землю кромсали огромные челюсти, и она встала дыбом. Руслан никогда не видел таких холодных, злобных гор.

— Прошли перевал, — в микрофон сказала руководительница группы, и голос ее дрогнул от волнения. — Через несколько дней он закроется на всю зиму. А мы его уже прошли. Сядьте на места! Запрещено вставать! Пристегните ремни…

Из душной глубины салона прилетел комок жеваной бумаги. Загоготал хрипловатый голос — Джек, кто же еще. Руслан поежился.

— Джек, немедленно сядь! — рявкнула воспитательница в микрофон. — Мы проходим опасный участок трассы!

Дождь за окном сменился снегом. Мокрые снежинки бились о стекло, как медузы о набережную; Руслан откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Водитель включил музыку — по несчастному совпадению, это оказался саундрек из фильма «Arizona Dream». Меньше всего Руслан хотел бы слышать это сейчас. Потому что ему сразу вспомнилось — машина, лето, он сидит на заднем сиденье, в центре, и через плечи родителей смотрит на дорогу. Видит ленту асфальта, помеченную пунктиром, тополя и цветущие липы на обочинах, чуть оттопыренное ухо отца, профиль мамы — она повернула голову и что-то говорит. Отец кивает и ставит вот эту мелодию…

A howling wind is whistling in the night
My dog is growling in the dark
Something’s pulling me outside
To ride around in circles…

Автобус повело на повороте. Завизжали девчонки, а Джек громко крикнул: «Упс!» Автобус выправился и покатил дальше, кто-то захохотал, как на аттракционе в парке, а песня в динамиках звучала как ни в чем не бывало.

Автобус шел, все еще притормаживая, но двигаясь куда увереннее, чем минуту назад. Они в дороге четыре часа, и не меньше часа впереди. Так говорили: от перевала час езды, по плохой дороге полтора. В сетчатом кармане, пришитом к спинке кресла перед Русланом, болтались на дне пластиковой бутылки несколько глотков воды.

Он хотел, чтобы дорога закончилась и чтобы она не заканчивалась никогда. Часы, проведенные в душном и тесном салоне, были передышкой, безвременьем, с которым можно смириться. А там, в санатории, придется признать, что ты приехал и дальше некуда бежать. Ты «дома».
∗ ∗ ∗

— Вот мы и дома!

Четыре автобуса выстроились на площадке перед двухэтажным корпусом. Здание казалось серым, как горы, и таким же старым.

— Всем сидеть! Выйдете из автобуса по команде! Джек, сидеть, я сказала! Порядок будет такой: первым делом берем из багажного отделения свои вещи. Потом складываем их под крыльцом, где укажет комендант. Потом отправляемся на обед, и только потом… Артур, ты меня слышишь? Потом заселяемся в комнаты по шесть человек. Нет, не кто с кем хочет, а как укажет воспитатель! Выходим!

Руслан спустился по лесенке одним из последних. Перед корпусом собралась группа взрослых — их лица не понравились Руслану. Комендант, щекастый увалень; две поварихи с масляными улыбками, врач в неприятном белом халате, техник, мужичонка в синем комбинезоне. Воспитатели шумно работали — быстро и властно строили новоприбывших. Это были опытные люди с ухватками дрессировщиков, они прекрасно понимали, как «надо себя поставить». Начальник стоял в расстегнутом пальто, будто специально затем, чтобы виден был костюм с галстуком. Может, он искренне считал, что костюм и в особенности галстук добавят ему авторитета. А может, человеку, надевшему партикулярное платье, нечего бояться мировых потрясений.

Из первого автобуса вышли семи-и восьмилетки. Из второго и третьего — школьники постарше, а в группе Руслана собрали подростков.

— Построились. Построились, быстро!

Дети озирались, сжимая в руках сумки и рюкзачки, толпились на мокром снегу, ежились от ветра, жались друг к другу. Руслан, по своему обыкновению, отошел чуть в сторону.

Старший преподаватель радушно поднял руки:

— Поздравляю, дети, вы дома! Санаторий «Перевал», ныне дом-интернат, не очень роскошный, зато здесь вы в безопасности! Никаких карантинных зон! Дети — наше будущее, поэтому мы стараемся для них. То есть для вас. Сейчас младшие возьмут вещи и пойдут поселяться в комнаты, а старшие — автобус номер четыре — вымоют руки и пойдут накрывать обед для всех. Здесь у нас слуг нет, все делаем сами! Позже установим порядок дежурства. А сейчас — первый, второй, третий автобус — за мной!

Малышня широкой вереницей потекла к крыльцу. Колесики ярких чемоданов подпрыгивали и увязали в снегу. Кто-то сильно толкнул Руслана в бок.

— Закрой варежку, — Джек приблизил злую веснушчатую физиономию. — И запомни, если кто-то спросит, — я припадочный, у меня порок сердца, мне работать нельзя.
∗ ∗ ∗

Столовая показалась огромной, как заводской цех, страшно холодной и пустой. Руслану и Пистону велели резать хлеб. Пистон начал бодро: он был из многодетной семьи и работой по хозяйству не брезговал, но приятель Джек что-то сказал, проходя мимо, и наступил саботаж.

— Что-то нож тупой. — Пистон задумчиво разглядывал сизый тесак, чье лезвие хищно искривилось от многократной заточки. — А хлебушек вкусный.

Он выудил из груды ломтей, нарезанных Русланом, горбушку и принялся смачно жевать.

— Тащите хлеб! — раздался из глубины зала повелительный голос поварихи. — Живее, сироты косорукие!

Руслан посмотрел на гору круглых краюх, которые предстояло еще нарезать, и на свою правую ладонь, натертую до лопнувших пузырей. В зале звенела посуда — девочки расставляли тарелки, парни разносили кастрюли с супом, и дико ржал над чем-то вездесущий Джек. Пахло едой — неаппетитной, невкусной, но, безусловно, питательной, горячей, в меру жирной.

— Режь, — сказал Руслан Пистону. — Иначе не успеем.

— Поднажмешь, и успеем. — Пистон потянулся. — Ты работай, Валенок. А то придут злые зомби и сожрут тебя!

Руслана передернуло. Он до сих пор не понимал, как можно шутить на это тему.
∗ ∗ ∗

Коридоры, устланные тусклым линолеумом. Туалеты, облицованные синей и белой плиткой, душевые с деревянными мостками поверх ржавых стоков. Казенная, добротная, надежная обстановка. Это ведь не на всю жизнь, сказал себе Руслан.

Их группа формировалась наспех. Некоторые были сироты, всю жизнь мотавшиеся по детским домам и приемным семьям: эти были смелы, злы и всегда находили силы для веселья, причем посмешищем становился кто-то из «соплей». Руслану долгое время удавалось не попадать в число «сопливых», он все-таки был уверенный в себе, спортивный парень. Но именно его Джек в конце концов избрал любимой жертвой. Именно над ним издеваться было веселее всего.

Руслан категорически отказался поселяться в одной комнате с Джеком и компанией. Тогда комендант, ведавший распределением коек, склонил над ним толстое испитое лицо:

— Ты, щенок, будешь там, где я сказал. Или пойдешь спать в сортире на полу. Попробуй вякни.

Вряд ли комендант собирался намеренно причинить Руслану как можно больше вреда. Просто у него не было времени входить в тонкости подростковых отношений: он распределял воспитанников по койкам, не глядя на лица, как расставляют пешки на шахматной доске.

Руслан бросил под кровать свой рюкзак. Не хотелось ничего распаковывать. За окном пошел снег — на этот раз настоящий, тяжелый, хлопьями.

— Валенок, сгоняй в столовую за печеньем. — Джек развалился на койке не раздеваясь.

— Там нет никакого печенья.

— А я видел — есть. На складе есть такой шкафчик, — Джек прищурился, — там они держат жратву для себя. Кофе есть. Чай. Печенье. Ну сгоняй, Валенок, чего тебе стоит? Чайку заварим…

— Кипятильника нет.

— У меня есть. — Пистон вытащил из своего огромного рюкзака маленький электрический чайник. — Вон и розетка. Тут электричество есть, цивилизация, прикинь!

— Я тебе не мальчик на побегушках.

— Ладно, — после паузы мягко отозвался Джек. — Не хочешь — не надо… Хрустик, сбегай!

Хрустику не хотелось выполнять приказ, но и ослушаться он не посмел. От окна, из огромных щелей, тянуло холодом, но электрическая батарея в комнате была горячей, как уголь. За корпусом, в редком леске, работал дизельный движок: автономное жизнеобеспечение. Вот что ценится сейчас по всему миру — автономные базы, оторванные от мира уголки, где здоровые могут спрятаться от тех, кому не повезло.

Руслан лег, не раздеваясь, на серое вафельное покрывало. Его родители ухитрились в последний момент перевести крупную сумму на счет фонда «Здоровые дети». Руслана срочно забрали на медкомиссию, признали здоровым и занесли его имя в списки, может быть, выкинув оттуда кого-нибудь не столь удачливого. А Руслану, выходит, очень повезло. Родители были бы счастливы, если бы узнали. Если они живы до сих пор.

За окнами быстро темнело, и горы, без того скрытые туманом, пропали вовсе. Здесь мы в безопасности, думал Руслан и повторял про себя эти слова, пока они окончательно не потеряли смысл. В безопасности — от чего? От тоски, от страха? Через шесть месяцев, когда перевал откроется после зимы, эпидемия, наверное, пойдет на спад. Никто не знает точно. Полгода назад тоже думали, что через шесть месяцев эпидемия пойдет на спад… Когда он в последний раз говорил с отцом по мобилке, тот бодрился и уверял, что карантинные меры вот-вот отменят…

Потом мобильники перестали работать.

Вернулся Хрустик, притащил пакет с печеньем и две пачки с чайными пакетиками.

— Молодец, — похвалил Джек. — А Валенку ничего не дадим. Он дров не носил, он печку не топил…

Руслан повернулся к ним спиной и закрыл глаза.

Он запретил себе думать о родителях. Делом чести было выжить, это был долг перед ними, долг, который надлежало исполнить любой ценой. Джек, Пистон, Хрустик, молчаливый детдомовец Дима, еще один парень по кличке Попугай вскипятили чайник и принялись хрустеть печеньем на подоконнике.

— Батареи жарят, — сказал Пистон.

— Нормально, — подхватил Хрустик. — Жратва есть в холодильниках, с голоду не подохнем.

— А выпивки нет?

— Выпивки не видел. — Хрустик виновато засопел. — Вот с этим плохо, тут не добудешь.

— В медпункте должен быть спирт, — предположил Пистон.

— Спирт — это бы здорово, — согласился Джек. — Иначе чего тут делать? Столько-то времени?

— Плеер есть, — заговорил Попугай. — Ди-ви-ди, в смысле, и экран неплохой. Я видел там у них в зале… Какие-то диски, кинище есть. Будем смотреть, значит.

— Тут и классы есть. — Пистон хохотнул.

— Да кто нас учиться заставит? И чему, главное, учиться, если все вот-вот накроется тазом?

— Не накроется, — не очень уверенно предположил Пистон.

— Тут девки в старшей группе, — пробормотал Джек. — Одна, Алиска, так у нее такие буфера!

— А даст? — жадно спросил Хрустик.

— Тебе — точно нет! — отрезал Джек. — А кому-то другому…

Он понизил голос и забормотал глумливо, и Руслану сразу же показалось, что говорят о нем. Все засмеялись — хором, и Руслану захотелось укрыться одеялом.

Поспать бы. Во сне хорошо. Может, приснится прежняя жизнь, приснятся родители. Время, когда не было эпидемии.

Он поднялся, пошатнувшись. Сунул ноги в ботинки.

— Ты куда? — сразу спросил Джек.

— На кудыкину гору.

— Ну иди.

Руслан вышел. Коридор был пуст, из-за двери соседней палаты долетали возбужденные голоса. Сейчас все сбились в компании и утешаются, как могут: рассказывают анекдоты, пьют чай. Девчонки, наверное, прибирают в комнатах, расставляют фотографии в рамках, раскладывают игрушки, пытаясь прижиться, врасти, свить гнездо, маленькими ритуалами задобрить этот мир и стать в нем своими…

Он подошел к окну в конце коридора. Не увидел ничего, кроме своего отражения: высокий, когда-то плотный, а теперь исхудавший парень с выступающими скулами и ввалившимися глазами, очень коротко стриженный, чуть лопоухий. Уши у него от отца.

Он сложил ладони очками и прижался к стеклу. Увидел летящий снег и отраженный свет, падающий из окон. Через несколько секунд лампы под потолком притухли. Берегут энергию, подумал Руслан. Наверное, на ночь вообще отключат.

У него где-то был фонарь, но рыться в рюкзаке не хотелось. Сгорбившись, иногда касаясь рукой крашеной стены, он проковылял к двери в туалет. Из душа тянуло запахом влаги.

Он вымыл руки серым гостиничным мылом. Вытер единственным полотенцем, висящим на крючке. По темному коридору проковылял обратно, постоял перед дверью в комнату, вошел. Его не заметили — как-то слишком демонстративно.

Он откинул одеяло на своей кровати. Простыня была полностью мокрой. На Руслана пахнуло характерным запахом свежей мочи.

— Спокойной ночи, сынок, — ласково сказал Джек за его спиной. — Ой, что это? Ты уже уписался?
∗ ∗ ∗

Посреди ночи Руслан проснулся от холода.

Накануне он отыскал незапертый склад со всяким барахлом, где среди прочего нашелся продавленный, кое-где прожженный сигаретами диван. Снег к тому времени прекратился, вышла луна, и в окошко, забранное фигурной решеткой, падал широкий сноп света. Снаружи, на заснеженной площадке, стояли четыре автобуса, которые завтра с утра должны вернуться за перевал. Руслан долго смотрел на горы, на скрюченные сосны, росшие под окном и казавшиеся старухами в белых платках. Потом лег, укутавшись в свою зимнюю куртку, и почувствовал себя почти спокойно.

Здесь даже было уютно.

У дальней стены громоздились один на другом два конторских стола. Рядом стояли лыжи — старые, но на вид совершенно целые. Согнувшись пополам, как великан с желудочными коликами, возвышался скатанный в трубку ковер. Кажется, здесь раньше был санаторий для детей с легочными заболеваниями… Или сердечно-сосудистыми… Никогда бы не выходить из этой комнаты. Стать бы домовым, которого никто не видит.

Корпус жил поздней вечерней жизнью. Кто-то ходил по коридорам, громко стуча башмаками. Где-то смеялись, где-то еле слышно плакали. Начальственно взмывали голоса воспитателей. Хлопали двери.

Урчали водопроводные трубы. Здание недавно ремонтировали, видно по свежей плитке в местах общего пользования, по замененным кранам и розеткам. Канализация работает, вода уносится в стоки с немыслимой скоростью. Это надежное, даже комфортное убежище. Перевал вот-вот закроется, мы останемся в безопасности на шесть месяцев.

Он повторил «мы в безопасности» десять раз и заснул, сбившись со счета. И вот проснулся среди ночи от дикого холода.

Из неплотно закрытой форточки несло морозом. Снаружи завывал ветер. Луна исчезла, но какой-то свет все-таки был — Руслан ловил очертания предметов расширенными до предела зрачками. Все окна надо утеплить, сказал себе Руслан. Странно, что до сих пор этим никто не занимался.

Он встал, чтобы согреться. Сделал несколько упражнений, ударился рукой о сломанный стул и зашипел от боли. В корпусе теперь было тихо, ни звука, кроме завывания ветра… И отдаленных шагов. Кто-то из дежурных воспитателей обходил коридоры.

Потом хлопнула входная дверь. Она была железная и запиралась на ночь. Значит, кому-то понадобилось ее отпереть.

Хлопнула вторая дверь — дверь маленького тамбура. Идущий совсем не беспокоился о ночной тишине. Он шел через холл, торопливо, почти бежал.

Шаги зазвучали совсем близко. Человек прошел — просеменил — по коридору, торопливо поднялся по лестнице. Руслан прижал ухо к двери.

Человек кого-то позвал — приглушенно, но все равно очень громко. Руслан не расслышал имени. В голосе, далеком и неразборчивом, было нечто такое, что у Руслана подтянулся живот.

Хлопнула дверь. Снова послышались шаги. Трое или четверо мужчин быстро шли по коридору и переговаривались на ходу — сдавленными голосами, то и дело переходящими от шепота к глухому крику.

— …Это точно, вот как я тебя вижу! Я вчера еще… за генераторной…

— Так что же молчал?!

— …проверить. Отказаться от всего, завалить проект…

— …мать твою?! Водители завтра…

— …и бежать отсюда, пока перевал…

— Если он открыт… Снег был…

— Заткнись!

Они остановились неподалеку. Теперь Руслан мог расслышать больше половины сказанных слов.

— …нас запрут. Когда вернемся с такими… Мы же контактные считаемся…

— Не успеют. Что творится на санитарном посту…

— …зато здесь мы точняк подхватим! За шесть месяцев! Останемся тут с мертвяками…

— Что ты паникуешь? — Руслан узнал голос коменданта. — Что ты паникуешь, как баба? Сколько их, ты знаешь? Может, один всего или два? Мы можем запереться, пересидеть…

— Идиот! — рявкнул надтреснутый тенор, кажется, врача. — «Пересидеть»! Если мертвяки захотят войти — они войдут, ты же не знаешь, придурок, что это такое!

— А ты знаешь? А хоть кто-то знает?!

Послушалось глухое сопение. Возня. Неразборчивые реплики. Резкий голос бросил: «Хватит!»

— Поднимать всех и выезжать…

— Ночью через перевал? Уж лучше сразу вниз головой…

— Как раз водители пускай спят. Как только развиднеется…

— Заткнитесь оба! Надо думать, как остаться. Спалить их можно? Слить солярку…

— …иди, зажигай! Спалил один такой…

— …а не драпать в первую же…

— …Дорога закроется!

— Не паникуй. Не паникуй! Есть шансы, есть, что…

Теперь они удалялись, продолжая говорить. Руслан перестал разбирать слова.

Его все еще трясло — он не мог понять, от холода или предчувствия. Где-то снова хлопнула дверь, прошел по коридору кто-то тяжелый, сонный. Руслан выбрался из комнаты-склада и пошел, ведя рукой по стене, — ему вдруг захотелось оказаться рядом с людьми.

В четверть накала горели лампы под потолком. За дверью женского санузла светилось ярко, весело. Щелкнула ручка, на линолеум упала полоска света. В коридор вышла девочка лет двенадцати, в домашнем махровом халате поверх пижамы. Руслан остановился — его поразил этот халат посреди казенной обстановки.

— Ты чего? — спросила она с опаской.

— Ничего. — Он отступил, чтобы ее не пугать. — Просто иду.

— У тебя губы синие, — сказала она, присмотревшись. — Ты замерз?

— Нет.

— У меня брат похож на тебя. — Она потерла нос указательным пальцем. — Был. Или есть. В карантине. У него губы синие, когда он мерзнет.

— Я уже согрелся, — соврал Руслан.

— Холодно. — Она поежилась. — Идем к нам в комнату. Там тепло.

— Нельзя, — пробормотал он.

— Почему? Идем…

И она уверенно пошла по коридору, а он, поколебавшись, последовал за ней. Она была очень наивна для своих лет. Совершенно домашняя, какая-то нездешняя девочка. Глупая. А может, немножко святая. Надо быть святой, чтобы разгуливать вот так спокойно по этому корпусу, где существует Джек.

Руслан вдруг подумал, что огромное мужество заключается в этом ее халате, и пижаме, и готовности быть такой, как обычно, посреди сиротского быта, куда ее ни с того ни с сего забросила судьба. Посреди того, что творится с человечеством. Быть собой в спокойной уверенности, что если мир можно обустроить в отдельно взятой комнате — то и в глобальных масштабах все как-нибудь образуется.

— Только тихо. Все спят.

Она уверенно пригласила его внутрь. Как дома, наверное, позвала бы к себе в комнату — посмотреть книжки, или альбомы, или еще что-то. Руслан вошел, не смея отказаться. Комната была типовая, такая же, как у парней, и на пяти кроватях спали, натянув одеяла до ушей, неразличимые в темноте девчонки. Шестая койка пустовала.

Здесь было тепло, даже душно. Гораздо теплее, чем в коридоре, и несравнимо теплее, чем в комнате-складе. Щели в раме были забиты тряпками и заклеены газетными полосками.

Девочка указала ему на стул. Руслан сел, зажав холодные ладони между коленей. Девочка опустилась на кровать, и сетка скрипнула.

— Что-то случилось? — спросила она еле слышно.

Он подумал. Потом кивнул:

— Мы, наверное, уедем отсюда.

— Мы же только приехали!

— Кажется… — Он заколебался, на этот раз не желая пугать ее. — Кажется, кто-то из старших видел… здесь, за перевалом…

Он замолчал.

— Кого? — Она явно не хотела сама додумывать худшее.

— Мертвяков, — признался Руслан.

— Не может быть! — Она судорожно сжала край одеяла. — Здесь же никого не было… Только здоровые…

— Значит, кто-то был. Или пришел. Или приехал. Короче, их видели. А поскольку перевал вот-вот закроется, то…

Она поднесла ладонь к губам. Кто-то из спящих застонал и повернулся во сне.

— Но мы успеем, — сказал он, чтобы ее успокоить.

— Мы попадем в карантин, — ответила она безнадежно.

— Не обязательно. Но если мы останемся здесь — то наверняка попадем в карантин, само это место станет карантином, да и вообще…

— Я бы ни за что не осталась здесь с мертвяками. — Ее передернуло.

Корпус понемногу наполнялся звуками. Где-то текла вода в жестяной поддон. На кухне включилась газовая колонка. Все чаще хлопали двери.

— Как тебя зовут?

— Зоя.

— Ты поаккуратнее с парнями. Здесь есть такие, что…

— Я знаю, — сказала она просто. — Думаешь, я не разбираюсь в людях?

— Не разбираешься, — сказал он грустно.

Она упрямо помотала головой:

— Разбираюсь… Ты, например…

Она не успела закончить фразу. В коридоре чихнул и затрещал динамик.

— Подъем! — рявкнул бессонный злой голос. — Подъем, всем вставать! В программе произошли изменения, мы уезжаем!
∗ ∗ ∗

В столовой всем выдали сухой паек — по пачке печенья, сырку и паре вареных яиц. Яйца, по-видимому, сварили еще вчера — они были холодными и тяжелыми, как булыжники.

Водители разогревали двигатели автобусов. Было еще темно, выхлопные хвосты сизо мотались в свете фонарей.

— В каждый автобус — по ящику воды! Сопровождающие групп, возьмите воду и стаканы!

Руслан зашел в свою комнату за рюкзаком и испытал моментальное удовольствие от того, что эта палата, эта кровать, залитая мочой, и эти соседи больше не будут портить ему жизнь. Ни Джеку, ни Пистону не было до него дела — они висели на подоконнике, высматривая что-то в медленно сереющем мраке.

— Я вроде видел, — неуверенно сказал Хрустик. Джек тяжело глянул на него. Хрустик проглотил язык.

— Если ветер с той стороны, то может лихорадку принести, — пробормотал Пистон. — По ветру.

— До ветру! — зло рявкнул Джек. — Кретины косорукие, не могли выжечь пару мертвяков…

— Может, их не пара, — сказал Пистон. — Мы не знаем. Может, их пара десятков. Там вроде старая турбаза, ну, что от нее осталось…

Джек плюнул на пол.

— Уматываем отсюда, — сказал сквозь зубы. — Полгода сидеть взаперти с мертвяками — на фиг.

Они вышли, не глядя на Руслана. Тот вздохнул с облегчением, поискал на полке фанерного шкафа свою вязаную шапку и не нашел. Беззвучно застонав, заглянул под кровати; шапка нашлась у дальней стены, ею, кажется, играли в волейбол, а больше ничего. Ничего страшного.

Он отряхнул шапку от пыли. Автобусы начали заунывно сигналить — Руслан не видел их, окно комнаты выходило на другую сторону. Сам собой погас свет — наверное, вырубили электричество по всему корпусу. В сереющем сумраке проступил лесок на склоне напротив и крыша генераторной — где-то там техник видел мертвяков.

Руслан бегом спустился по лестнице. Дверь туалета стояла распахнутой настежь. Руслан заскочил — на секунду.

Туалет был просторный, кабинки разделялись фанерными стенками. Между стенками и полом оставалось сантиметров двадцать пять, чуть больше — между стенками и потолком. Как только Руслан закрыл за собой задвижку кабинки — в туалет вбежали, топая, несколько человек.

Тусклый свет проникал из высоких окошек, забранных стеклоплиткой. Послышалось сдавленное хихиканье, дверь кабинки чуть дернулась, и в щель между дверцей и полом Руслан увидел две пары ног в знакомых ботинках.

— Джек! — рявкнул он. — Пошел вон!

Дверь кабинки дернулась снова. Джек заржал, на этот раз не прячась, и ботинки исчезли. Надсадно гудели автобусы, снаружи выкрикивал что-то мужской голос. Руслан толкнул дверь и, как в кошмарном сне, понял, что она не открывается.

— Придурки! Идиоты!

Ничего нельзя было придумать глупее, когда все так взвинчены и напряжены. Когда сигналят автобусы. Когда над всеми нависла тень лихорадки Эдгара. Впрочем, Джек всегда так поступает.

Чем они ее заперли? Руслан ударил кулаком, потом навалился на дверь всем телом. Кабинка затрещала. Дверь не поддавалась. Защелка уже отскочила бы… Что там, снаружи, как они ухитрились запереть?!

— Эй! Откройте! Сюда!

Сейчас вернутся и откроют, подумал Руслан. И будут мерзко ржать. Или придет комендант, злой до невозможности, и виноватым окажется Руслан. Задержатся из-за него минут на пятнадцать… Пока станут делать перекличку, пошлют кого-то искать…

— Сюда! Откройте! Придурки, откройте!

Он встал ногами на унитаз. Ухватился за верхний край перегородки, подтянулся, выглянул наружу. В туалете никого не было. Его рюкзак валялся под раковиной, полуоткрытый. В мутном зеркале напротив Руслан увидел себя: он был похож на куклу над ширмой. Он покосился вниз и увидел, что внешние ручки двери связаны чьим-то облезлым шарфом, судя по расцветке, девичьим. Дотянуться до него сверху не получалось.

Громоздкая зимняя куртка мешала пролезть между стенкой и потолком. Руслан спрыгнул с унитаза, наспех стянул куртку, прислушиваясь к отдаленному шуму. Автобусы вроде бы перестали сигналить.

Нацепив куртку на крючок, Руслан снова вскарабкался наверх. Перебросил ногу через перегородку. Щель под потолком показалась страшно узкой. Он поцарапал ухо, протискивая голову. Перевалился, неуклюже спрыгнул на пол. Вот дрянь, теперь надо вызволять куртку, надо развязывать затянутый узел… А шарф еще и мокрый…

Никто не шел за ним. Подождут, подумал Руслан. Он бросил дергать шарф, открыл рюкзак. Где-то тут был перочинный ножик. Где? Вот дрянь, завалился на самое дно…

Он выловил ножик, с трудом открыл, распорол коротким лезвием ткань. Отбросил шарф, превратившийся в тряпку, распахнул дверцу, сорвал с крючка свою куртку… Теперь придется оправдываться, что-то объяснять. Провались они все, пропади пропадом этот Джек!

Подхватив рюкзак, он выбежал в пустынный холл. Распахнул одну дверь и вторую.

Площадка перед корпусом была пуста. Четыре прямоугольника обозначали места, где провели ночь автобусы. Снег был истоптан, валялся брошенный мусор, но никого не было, и автобусов не было, только след огромных колес тянулся по дороге в горы. К перевалу.

Руслан охрип.

Они, конечно, не могли уехать далеко. Они же только что были здесь. Нужно время, чтобы один за другим вывести на трассу четыре большие машины… Они едут осторожно, на дороге снег…

Он кинулся бежать. Выскочил за поворот. Успел увидеть, как мелькнул в конце видимого участка трассы, поворачивая за каменную гряду, последний автобус. Метрах в трехстах.

— Стойте!

Так быстро он не бегал никогда в жизни. Визжал под подошвами снег. Автобусы скрылись, отпечатки их шин вели в никуда. Руслан бежал, задыхаясь, пока сильная боль в боку не заставила его остановиться.

Вот так скандал. Если они вернутся за ним с половины пути… Они же убьют его, они просто…

Они не вернутся.

Он отодвинул эту мысль, чтобы дать себе отдых. Дать время. Не сейчас; во всяком случае, гнаться за автобусом глупо.

Они не вернутся! Его отсутствия просто никто не заметил в суете отъезда. Спросили: все здесь? И Джек с Пистоном радостно ответили: все!

Но зачем? Им нравилось над ним издеваться. Но оставлять вот так… какой смысл?

Никакого. Они просто не думали. Они делали то, что казалось им забавным. Ничего личного: его не хотели убить. Просто так вышло.

Руслан закусил губу. В группе его мало кто знает. Если заметят отсутствие — решат, что просто сел в другой автобус. Никто не поднимет тревогу. Здесь у него нет друзей.

Он шел и шел по следу за автобусами. Было очень тихо. Еле слышно поскрипывали сосны. Снова начал идти снег.

За перевалом, подумал Руслан, уже не будет иметь значения, заметят пропажу человека или нет. Потому что никто не захочет рисковать жизнью и возвращаться. Перевал закрывается сейчас, вот с этим снегопадом. Автобусы проскочат в последний момент…

Ему вдруг захотелось, чтобы не проскочили. Там крутые склоны, колеса могут забуксовать. И ничего не поделаешь, некуда деваться — они вернутся сюда.

Он ускорил шаг. Если вот так идти и идти по следам автобусов — можно выйти за перевал. И вообще прийти к людям. Вчера автобусы катились от перевала полтора часа, со средней скоростью сорок километров в час — значит, до перевала примерно шестьдесят километров по дороге, и, шагая со скоростью пять километров в час…

Налетел ветер и забил ему дыхание.

Что, двенадцать часов? Двенадцать часов пешего шага до перевала?!

Он все еще продолжал идти. Придется ночевать… Или идти ночью? Пробираясь через сугробы, которые наметет на дороге? Или проще сесть прямо здесь, свернуться калачиком и замерзнуть?

Он заплакал, но не от горя, а от злости. Холод пробирался под куртку, ветер окутывал, как ледяная простыня. Зубы стучали все сильнее. Мороз выматывал; снег валил теперь хлопьями, и Руслан понял, что если не вернется сейчас — не найдет дорогу к корпусу.

Тогда он повернулся и пошел назад, ни о чем не думая. Перестал чувствовать пальцы в ботинках. Чуть не потерял рюкзак. Но вниз идти было легче, и скоро сквозь снежную муть проступили очертания строений.
∗ ∗ ∗

Света в здании не было. Руслан прижался к первой же батарее, в холле, и грелся, пока она не остыла окончательно. Очень болели, отогреваясь, пальцы рук и ног. За окнами валил снег, и неизвестно было, пройдут автобусы через перевал или нет.

Не пройдут. Вернутся. Обратная дорога займет время: водители будут спускаться очень осторожно.

Полтора часа до перевала и два… или даже три обратной дороги. Но, возможно, они скоро поймут, что через горы не проехать, и тогда вернутся раньше.

Автобусы перегружены. Туда набился весь обслуживающий персонал, воспитатели, все, кто здесь был. На каждое место по полтора человека. Стоят в проходах. Водителям не позавидуешь. Водители, а не кто другой, станут принимать решение, вернуться или нет…

Тяжело хлопнула входная дверь. Руслан подскочил. Бросился к выходу, спотыкаясь в темном холле. В маленьком тамбуре намело снега по щиколотку: входя, Руслан не запер дверь, и теперь ветер распахивал и захлопывал ее.

Дрожа, он выскочил наружу. Автобусов не было — площадка перед корпусом на глазах порастала сугробами. В ста шагах уже ничего нельзя было разобрать. Руслан схватился за дверную ручку, потянул на себя, преодолевая силу ветра, — и вдруг увидел в пяти метрах, под корявой сосной, человеческую фигуру.

Человек был без пальто и без шапки. Метель облепила его ватой, сделав похожим на снеговика. Смутная безликая фигура шагнула к Руслану — и вдруг остановилась, будто только что его увидев.

У Руслана хватило мужества захлопнуть дверь. Засов — стальная полоса в мощных петлях — поддался со второй попытки, взвизгнул и встал на место.

Пятясь, Руслан налетел спиной на вторую дверь. На ней не было замка, только защелка. Руслан захлопнул ее и бросился вверх по лестнице, прочь из холла, оставляя мокрые следы.

Паника мешает думать. Он заметался на втором этаже: двери жилых комнат не запирались даже символически. О планировке здания он имел очень смутное понятие, и не было времени, чтобы сориентироваться. В ужасе он бросился на чердак, но чердачная дверь оказалась закрытой на огромный замок.

Окна на первом этаже такие хлипкие. Без решеток. Только на складе, где он ночевал, решетка была, но какая же слабенькая там защелка!

Он заставил себя спуститься на второй этаж и бегом, через относительно светлый коридор, переметнулся в административное крыло. Здесь двери были обиты дерматином и снабжены табличками. Руслан рванул первую незапертую дверь и оказался в просторном кабинете коменданта. Первое, что бросилось в глаза, — решетка на окне, несмотря на второй этаж. Второе, спасительное, — замок на двери.

Щелчок. Руслан огляделся. В комнате было почти темно — из-за непроглядной метели за окном. Тяжело дыша, Руслан передвинул низкий диван и забаррикадировал дверь изнутри. Попытался сдвинуть книжный шкаф, но тот оказался невыносимо тяжелым.

Обрывая петли, он задернул серые шторы. Потом забился в угол, в нишу между двумя шкафами, и замер.

Выл ветер. Еле слышно дребезжало стекло. Руслан попытался вспомнить, куда выходят окна кабинета, но не смог сосредоточиться. Да это и не имело значения.

Снова заболели примороженные пальцы. Там, на дороге, он испугался холода и вернулся, а надо было идти! Идти, согреваться на ходу, шагать. Через двенадцать часов, ну ладно, пятнадцать, он вышел бы на перевал.

Или не вышел бы. Неважно. Лучше спокойно замерзнуть в горах, чем сидеть теперь в закрытой комнате и прислушиваться, не зазвучат ли в коридоре шаги мертвеца.

Тот человек мертв. Люди, умершие от лихорадки Эдгара, встают через несколько дней или даже недель. В это сначала не верили, а потом вспыхнула паника еще большая, чем после начала эпидемии… И было уже поздно что-то делать, потому что от лихорадки Эдгара половина заболевших умирает. А из умерших — девять десятых встает. Некоторые еще помнят, что они люди, другие — нет.

Метель начинала стихать. Порывы ветра становились слабее и реже, в кабинете явно посветлело, Руслан мог теперь разглядеть на противоположной стене календарь, который поначалу казался ему просто цветовым пятном. На фотографии, иллюстрирующей ноябрь, был парк с гуляющими людьми, клумбы с красными астрами и желто-оранжевые клены.

И еще на стене обнаружились часы. Секундная стрелка шла коротенькими рывками, и в ее движении было что-то успокаивающее: время, по крайней мере, не остановилось.

Снаружи вышло солнце. Луч косо пробился сквозь щель в занавесках и почти коснулся ботинок Руслана. В кабинете время от времени потрескивала мебель: может быть, шкафы проседали под свежим грузом каких-нибудь никому не нужных документов. Этот звук подчеркивал тишину, воцарившуюся в корпусе, — тишину глубокого безлюдья.

Руслан шевельнулся. Звук движения, треск половиц, собственное дыхание показались ему оглушительными. Мертвецы не дышат, им не надо разминать ноги, что стоит такому остановиться за дверью комнаты — там, в коридоре — и терпеливо ждать?

Их тянет к живым. Руслан читал в Интернете, когда еще Интернет работал, что было много случаев убийства людей мертвяками. Но даже если мертвяк просто постоит рядом — ты с гарантией получаешь лихорадку Эдгара.

Трясясь от холода, он выбрался из своей ниши. Взгляд его упал на стол коменданта: там помещался черный телефон.

Телефон!

Старинный пластиковый аппарат, сочетающий нелепость музейного экспоната и музейную же солидность. Здесь есть телефонная линия! Вот что надо было сделать в первую же минуту! Руслан понятия не имел, куда звонить и чего требовать, но одно осознание, что он здесь не один и есть связь, сделало его счастливым на целую долю секунды.

Он схватил трубку. Пластмасса молчала, мертвая.

Он постучал по рычагам. Может быть, провод был, но оборвался. Может, другие телефоны в здании работают? В пластиковом окошке можно было разобрать написанные карандашом номера: ноль тридцать три — генераторная, ноль тридцать четыре — склад…

Он попытался вспомнить: упоминал ли кто-то из взрослых телефонные переговоры с внешним миром? Не упоминал, но это ничего не значит. Кстати, сколько времени прошло? Автобусы могли уже вернуться. Вот сейчас он выглянет из окна — и одновременно они покажутся в конце видимого участка дороги, осторожно приминая снег колесами, выбрасывая из-под хвостов облачка дыма…

Он прокрался к окну. И дорога, и площадка перед корпусом оставались чистыми и пустынными. Ни единого следа на белой пелене. Ни птичьего, ни звериного, ни человечьего. Гладко. Тишина.
∗ ∗ ∗

К середине дня его одолели холод, голод и жажда. Батареи остыли. С голодом можно бороться, с холодом, худо-бедно, тоже, но жажда донимала все сильнее. Открыв форточку, он собрал весь снег с рамы, до которого мог дотянуться, и съел.

Потом отодвинул диван, загораживавший выход. Прислушался. Отпер дверь и прислушался опять. С превеликими осторожностями высунул голову и осмотрел коридор — никого.

Вот так прислушиваясь, оглядываясь, задерживая дыхание, он добрался до ближайшего санузла. Воды в кранах не было. Руслан на минуту растерялся. Он не задумывался раньше, как тут устроено водоснабжение. Скважина? Отключился насос, подача воды прекращена, что же теперь, снег растапливать в кастрюле?

Он открыл форточку, дотянулся до сосульки, свисавшей с жестяного козырька над окном, и стал сосать ее, как конфету. Губы онемели от холода, пальцы сделались синими, как баклажаны. Руслан подумал о кухне, где наверняка есть вода в чайниках и кастрюлях. Столовая на первом этаже. В кухне есть решетки на окнах.

Отчаянно оглядываясь, прислушиваясь, вздрагивая, он пробрался в столовую — огромное помещение, носившее следы эвакуации и бегства. Какой-то малыш забыл под столом свой рюкзак. В широкие окна светило солнце.

Руслан бегом пересек столовую. Дверь в кухню была прикрыта, но не заперта. Изнутри имелась защелка. Руслан задвинул ее и огляделся.

Здесь пахло едой, и запах не успел выветриться. На дне первого же чайника нашлась остывшая кипяченая вода.
∗ ∗ ∗

Он нашел газовые баллоны и вспомнил, как ими пользоваться. Открыл газ, зажег горелки. Согрелся, вскипятил воду, приготовил себе чай и растворимую кашу из пакетика. Осмелел. Нашел ключи и отпер все, что было заперто. Холодильники без электричества отключились, но из продуктов, подлежащих порче, там были только сливочное масло, бульонные кубики и немного мороженой рыбы. Все это, подумал Руслан, можно сложить в мешки и вывесить за окно.

Он сжевал полплитки хорошего черного шоколада. В порыве облегчения и тепла ему подумалось даже, что фигура в метели могла быть обманом зрения. Очень уж хотелось в это верить.

Я один на хозяйстве, думал он, грея руки над плиткой. Продовольствия здесь хватит на несколько лет. Никто не станет надо мной издеваться, толкать, щипать и мочиться в постель. Никто не смеет ничего мне приказывать. Собственно, единственная проблема — мертвецы вокруг. Но, во-первых, дверь заперта…

Он оборвал свои рассуждения и насторожился. Дверь, конечно, заперта. Входная дверь. А окна спален первого этажа? А двери этих спален — без замков? Это не тюрьма, здесь нет железных дверей, перекрывающих коридоры. Если мертвецы захотят войти — они войдут.

Но я найду укрытие, подумал он, пытаясь сдержать новый приступ паники. В административном крыле есть помещения, которые отлично запираются. Я наберу себе еды, воды, топлива…

На подоконниках в кухне не таял снег. Руслан поглубже натянул шапку. Здание обесточено; если пройти в генераторную и запустить электростанцию — было бы и тепло. И свет. Одна беда — в генераторной меня вполне может поджидать зомбак. Или два. Я могу взять топор и рубить мебель на дрова, развести костер и так согреваться. Или ночевать в столовой, топить газовыми горелками.

Да, но ведь тогда ночью будет полная темнота. А всем известно, что в темноте мертвяки чувствуют себя комфортнее всего.

Никто с уверенностью не доказал, что они боятся света. Но вроде бы такие сообщения проскакивали в прессе. По идее, все, что встает из могилы, должно бояться света. Они увидят свет из окон и уйдут, подумал Руслан. Не решатся приблизиться.

Этот, в метели, расхаживал посреди дня. Но ведь в метель темно. Мертвец мог спутать вьюгу с сумерками.

А я боюсь темноты, признался себе Руслан. Я боюсь ее с каждой минутой сильнее.

Он выглянул в окно кухни, забранное решеткой. Небо оставалось прозрачным, как стеклышко, но солнце уже ушло за горы. Синие тени лежали на свадебно-чистом снегу. Через час нельзя будет разглядеть даже вытянутой руки.

Я или пойду сейчас, или проведу много часов в полной тьме, подумал Руслан. В рюкзаке есть фонарик, но батарейки хватит ненадолго. В кухне есть свечи, но что такое несколько огоньков на всю громаду корпуса?!

Снег на моей стороне, подумал он. Я увижу следы, если что.

Он встал коленями на подоконник и выглянул так далеко, как мог, прижавшись щекой к стеклу. У входа снег лежал плотным нетронутым покрывалом. Ступеньки тонули в сугробе. После того как окончилась вьюга, здесь никто не ходил.
∗ ∗ ∗

Лыжи. Там на складе были лыжи. Он вспомнил о них, пройдя половину расстояния до генераторной. Ноги проваливались выше колен, он брел, рассекая снег, как тяжело груженный катер рассекает волны. С лыжами было бы проще, но ведь нет лыжных ботинок. И непонятно, где искать.

Солнце высвечивало верхушки гор на юго-востоке. В долине темнело с каждой минутой.

Руслан остановился, не доходя пяти шагов до генераторной. Под дверью не было следов, и сама дверь была закрыта на задвижку снаружи. Руслан чуть не заплакал от облегчения: значит, внутри никого нет. И, скорее всего, техник был последним, кто вышел отсюда, — обесточив предварительно корпус и остановив генератор.

Сосчитав до трех, он отодвинул задвижку. Распахнул дверь и отпрыгнул, готовый бежать. Но врага не обнаружилось, помещение просматривалось целиком. Изнутри пахнуло машинным маслом, копотью и застоявшимся сигаретным духом.

Он приблизился, скрипя снегом. Комнатушка оказалась тесной, как шкаф. Часть ее занимал генератор, на удивление маленький: Руслан представлял его себе совсем другим. Движок, вмонтированный в стойку из гнутых труб, был еще не старый, и цыплячье-желтый цвет корпуса просвечивал сквозь слой пыли и копоти.

Руслан не стал закрывать дверь. Не мог дать мертвякам шанса подобраться ближе, пока он занят.

Тусклые окошки приборов. Желтый листок технической документации, приклеенный скотчем к стойке. Красный рубильник в положении «Выкл». Рубильник, надо полагать, обесточивает корпус. Это просто. Но как здесь происходит подача горючего? И где цистерна?

Руслан растерялся. Вся его опасная дорога, смелость и риск были напрасны, если он окажется беспомощен, как девчонка. Это двигатель, так? Это всего лишь двигатель, как в обыкновенной машине, здесь на желтом листке написано, среди прочего, «электростарт»…

Несколько минут он стоял в полутьме, разбирая текст на листке, шевеля губами. Потом щелкнул стартером.

Загудел и завибрировал движок. Дернулись стрелки в окошках и перевалились слева направо. Все строение затряслось, и Руслан мельком подумал: а на бумажке заявлена «бесшумная работа»!

Двигатель набрал обороты, и вибрация ощутимо стала меньше. Здоровенная машина, подумал Руслан с уважением. Если она сломается, или перегреется, или еще что-то, я ничего не смогу сделать. Где тут датчик уровня топлива?

Темнело с каждой минутой. Руслан, закусив губу, повернул красный рубильник. Звук получился страшно громкий, и откуда-то посыпались искры. Все, успел подумать Руслан, но в этот момент вспыхнула лампочка под потолком. А в отдалении, видимый сквозь открытую дверь, загорелся окнами корпус и вспыхнули два фонаря на столбах у входа.

Я это сделал, ошалело подумал Руслан.

Он обшарил генераторную. Нашел полпачки сигарет, набор инструментов, пустой термос, пластиковый стакан и — наконец — маленькую бутылку водки, на две трети полную. Найденные бумаги интереса не представляли. Основная техническая документация, как он понял, хранилась не здесь: скорее всего, в административном крыле, где-нибудь в сейфе или просто в ящике стола, надо поискать и почитать на досуге. А досуг будет, теперь будет полно времени, можно смотреть кино, можно слушать музыку. Можно вывести на внешние динамики саундтрек из фильма «Arizona Dream». И пусть хоть один мертвяк посмеет приблизиться.

Изо рта вырывались при дыхании облачка пара. Движок работал ровно, урчал надежно, будто успокаивая. Руслан еще раз все осмотрел, потом вышел наружу и закрыл дверь на задвижку. Огляделся…

Два фонаря подсвечивали гладкий снег между генераторной и корпусом. Глубокой рытвиной тянулся след, оставленный Русланом по дороге от крыльца. И еще один, глубже и шире, вел со стороны заброшенной турбазы через редкий сосновый лесок.

Этот след подходил почти к самой двери генераторной и, оставив на снегу петлю, уводил опять к соснам. Там, в темноте, ничего невозможно было рассмотреть. Руслан понял очень ясно: пока он шарил тут, радуясь своей победе, ничего не слыша за гудением двигателя, некто очень тихо вышел из леса и остановился в нескольких шагах, глядя, как Руслан управляется.

Три-четыре шага отделяло Руслана от смерти.

Но этот решил не спешить. Посмотрел и ушел обратно. Может быть, потому, что времени у него очень много.
∗ ∗ ∗

Руслан не помнил, как добрался до корпуса. Закрыть задвижку на входной двери получилось лишь с третьего раза.

Почему зомбак не набросился на него? Имел такую возможность. Может быть, его отпугнул шум двигателя?

Мертвецы, вставшие после лихорадки, полностью забывают себя. Писали об одном, который три ночи подряд навещал свою бывшую семью и убивал родственников. Может, это и сказка. Чего только не писали. Напустили ужасов в желтой прессе, а жизнь, как всегда, оказалась ужаснее.

Он обнаружил, что стоит в холле, дрожа и прислушиваясь, а в руках у него початая бутылка водки, добытая в генераторной. В коридорах горел свет, лампочки мутно отражались в обледенелых окнах. Больше я никогда не выйду из корпуса, сказал себе Руслан. Запрусь, забаррикадируюсь и продержусь до весны.

Свет горел, но батареи оставались ледяными. Он не сразу сообразил, что внутри здания должен быть распределительный щит, и не сразу отыскал его в каморке на первом этаже. Тумблеры и переключатели были снабжены бумажными ярлычками, написанными от руки, с ужасающими ошибками. Руслан включил отопление по всему корпусу, водопроводный насос — и только потом сообразил, что вода-то в трубах, наверное, успела замерзнуть.

Сперва трещало, и довольно жутко, но в результате обошлось. Электрические батареи нагревались, замерзшие окна потихоньку оттаивали, из ледяных делаясь запотевшими. В проступившие черные полыньи заглядывала внешняя ночь. Руслан, все еще трясясь, поздравил себя: в корпусе с отключенным электричеством он не продержался бы долго.

Очень хотелось есть. На кухонном складе нашлись перловка, пшено, немного риса и тонна муки. На время забыв о голоде, Руслан открыл мешок, отсыпал муку в большой ковш и прошелся по всем комнатам первого этажа.

Он рассеивал муку тонким слоем на полу. Если эти заберутся в окно — по крайней мере, будет видно, где они ходили.
∗ ∗ ∗

На ночь он устроился в кабинете коменданта. Запер дверь изнутри, проверил решетки, лег на диван и закутался в принесенные из спальни одеяла.

Он очень устал. Глаза слезились. Стоило ему задремать — и мертвец, огромный, голый, вышел на середину кабинета и протянул к Руслану черные руки в лохмотьях лопнувшей кожи. Руслан закричал и от крика проснулся. Потрескивала батарея. За окном мощно горели два фонаря. В комнате было душно.

Он снова закрыл глаза. Мертвец только того и ждал: медленно повернулся ключ в замке. Рука шарила по стене в поисках выключателя… Погас свет, погасли фонари за окном, в полной темноте мертвец шагнул в комнату, его босые ноги влажно шлепали по линолеуму.

Руслан глубоко вздохнул и сел на диване. В коридоре слышались шаги, но это был всего лишь звук ветра за окном.

A howling wind is whistling in the night
My dog is growling in the dark…

Реальность и сон перемешались. Ему казалось, что он в автобусе, что он сам — автобус и медленно переваливает горы по узкой небезопасной дороге. Он слышал громкие голоса, смех Джека, звон посуды, шум работающего двигателя на солярке. И одновременно он гнался за автобусом по заснеженной дороге. Ноги проваливались все глубже, и Руслан тонул в снегу, нырял глубоко и выбирался по другую его сторону: по другую сторону земной коры, где все было черным и вокруг стояли, будто деревья, неподвижные мертвецы.

Стоп, сказал он себе. Я в безопасности. Мне тепло. Есть свет. Есть еда и вода. Мне надо продержаться здесь не десять лет и не двадцать, а всего лишь полгода. Эти вещи очень прочные. Прочный подоконник, сизый, с вкраплениями белых точек, из камня, похожего на мрамор. Прочный шкаф из фанеры и стекла. Прочная железная дверь. Я живой и никаким мертвецам не дамся.

Он опустил голову на жесткую диванную подушку и впервые за много часов задремал без сновидений.

Но тут зазвонил телефон. Старый черный аппарат на столе коменданта звонил глубоким контральто, и стол весь трясся и вибрировал от этого звона. Руслан схватил трубку:

— Алло?!

В трубке молчали. Не было слышно дыхания. В отдалении работал, кажется, большой мотор.

— Алло, это кто? — Руслан снова начал дрожать. — Здесь санаторий «Перевал», я остался… Меня оставили…

На том конце провода не издали ни звука. Может быть, звонок тоже был сном? У Руслана замкнуло в мозгах — или замыкание случилось в проводках старого аппарата, и теперь он бредит вслух, звонит контральтовым низким звоном?

Что-то щелкнуло в трубке, и послушались короткие гудки. Настоящие гудки, отбой телефонной станции.

Руслан нащупал бутылку, свой трофей, отвинтил крышку и отхлебнул несколько раз. Обжег гортань и закашлялся, но через несколько минут согрелся и отключился до утра — без снов.
∗ ∗ ∗

Утром он долго экспериментировал с телефоном: гудок появлялся, если нажать на рычаг и отпустить. Попытки набрать больше трех цифр подряд — любых цифр — заканчивались неудачей, короткими гудками. Зато когда он набирал внутренние номера, ответом всегда были длинные гудки. Шел вызов. Стало быть, внутренняя сеть работает, и вариантов два: либо телефонный аппарат замкнуло, либо кто-то позвонил в кабинет коменданта, находясь на складе, например, или в генераторной. Или в изоляторе. Или где еще есть телефоны.

Снаружи поднялось солнце. Руслан всячески оттягивал момент, когда надо будет выйти из укрытия. В конце концов выгнали его не голод и не жажда, а брезгливость: он, как воспитанная собака, не мог себя заставить сесть по нужде в углу.

Он вышел и сразу же попятился обратно.

Вчера он предусмотрительно рассыпал муку на полу в коридоре, перед дверью своего убежища. Теперь на сером мучном покрывале виднелись отпечатки огромных ступней: кто-то подходил к двери вплотную, некоторое время стоял там, переминаясь с ноги на ногу, а потом ушел.
∗ ∗ ∗

Его настроение менялось, будто следуя движениям невидимого маятника. После паники, от которой было горько во рту, наступил приступ отчаяния. Выплакав все слезы, Руслан проспал несколько часов и проснулся злой, суровый, полный решимости.

В комнате воняло: накануне Руслан все-таки не дошел до туалета и устроил отхожее место в нише между шкафами. Взобравшись на подоконник, он открыл форточку. Снаружи, в ранних сумерках, шел крупный снег. Горели два внешних фонаря — горели вот так целый день, зря потребляя энергию. Впредь нельзя такого допускать, решил он про себя. Я собираюсь тут жить в тепле и свете, пользоваться всеми благами, я живой, я имею право.

Мука, рассыпанная в коридорах, выявила маршрут ночного гостя. Мертвец влез в окно одной из спален, прошел через холл первого этажа и сразу же поднялся в административное крыло. В кухню не заходил, и в столовую не ступала его огромная нога, оставляющая продолговатые бесформенные отпечатки. Мертвец, очевидно, знал, куда идти. Он знал, что Руслан заперся в кабинете коменданта. И перезвонил, прежде чем отправляться.

Значит, он не совсем безмозглый. Будь он из тех, кто вообще ничего не соображает, — обороняться было бы легче. Но я все равно умнее, сказал себе Руслан, потому что я живой.

Медблок был заперт, кабинет начальника был заперт, и замки сломать не удавалось. Руслан уверился, что начальник и врач увезли ключи с собой, и пришел в уныние — как вдруг целая связка дубликатов обнаружилась в кармане белого халата, брошенного в душевой для персонала. Подбирать ключи оказалось увлекательным занятием. Войдя в медблок, Руслан первым делом отыскал марлевую маску и резиновые перчатки.

Перчатки понадобились на случай, если они с мертвяком случайно коснутся одной поверхности. Маска — просто для спокойствия. Скоро Руслану стало душно, он не выдержал и стянул марлю, позволив ей свободно болтаться на шее.

Он критически оглядел изолятор. Это было замечательное, очень уютное место, одна беда — на первом этаже. Снаружи полностью стемнело: окна изолятора выходили в противоположную от крыльца сторону, в редкий лесок. Именно в этом леске, предположительно, ждал ночи мертвяк.

Маятник качнулся: Руслан вновь ощутил приступ паники. Оставив медблок, он взбежал по полутемной лестнице, кое-как отпер кабинет начальника и вздохнул свободнее, только когда заперся изнутри.

Кабинет был обставлен прилично, даже солидно. Здесь имелся компьютер, но, что гораздо важнее, — здесь нашлась вода в пластиковых бутылках, электрический чайник и пачка чайных пакетиков. Руслан выпил два стакана, смешивая чай с малодушными слезами, взобрался на подоконник, открыл окно и помочился наружу, в снежную ночь.
∗ ∗ ∗

Начальник санатория, или кто там был до него, успел слить на винчестер казенного компа несколько гигабайт разрозненной информации: ксерокопии документов, не имеющих больше значения, должностные инструкции, отчеты ВОЗ полугодичной давности, офисные игры, невнятные семейные фотографии и огромный порнографический блок, неизвестно как затесавшийся в эту папку. Руслан внимательно просмотрел все картинки, испытывая попеременно неловкость, изумление и восторг. Парад голых, совокупляющихся тел произвел на него странное впечатление: как будто раздвинулись границы мира. До того были стены санатория, мороз снаружи и мертвяки, оставляющие следы на рассыпанной муке. Была лихорадка, закрытый перевал и полгода, которые нужно продержаться. Теперь, глядя на лоснящихся тугих теток с губами, похожими на вымя, он вдруг осознал, что есть еще другие земли и страны. Придет весна, а за ней лето. Если он выживет сейчас — будет жить долго и счастливо. И ничего, больше ничего не будет бояться.

Блестящие, будто смазанные лаком, бритые в потайных местах женщины снились ему до утра. Он ворочался на диване в кабинете начальника и просыпался ночью, но мерещились ему не зомбаки, тайно прокравшиеся в корпус, а голые бабы. Они извивались, поглаживая ладонями бедра, и зачитывали вслух информационные сводки: эпидемия лихорадки Эдгара пошла на спад, журналисты, как всегда, раздули панику без достаточных на то оснований… Лихорадка Эдгара мутирует, появились новые штаммы… Летальность возросла до десяти процентов… Известие о том, что выявлен возбудитель лихорадки Эдгара, оказалось не соответствующим действительности… Еще десять смертельных случаев в Европе… летальность растет… сто смертельных случаев… Фальшивая статистика: жертвы лихорадки Эдгара в сорока процентах случаев умерли от других болезней… Лихорадка Эдгара как результат преступного сговора фармацевтических компаний… Лихорадка как диверсия… Лихорадка как расплата, как следствие техногенной катастрофы, как инопланетное вмешательство…

Голые женщины улыбались, и Руслан понимал во сне, что слова не имеют значения.
∗ ∗ ∗

Снег шел вечером, а к полуночи перестал, и небо очистилось. Зима выступила на стороне осажденного, будто предлагая ему вести ежедневный протокол и фиксировать присутствие чужих на территории. Ни под одним окном не было ни следочка: горел на солнце гладкий снег.

Внутри здания отпечатки на муке оставались прежними. Новых не прибавилось.

Со всеми предосторожностями Руслан пробрался в кухню. Запер дверь изнутри. Снял перчатки и маску, тщательно вымыл руки. Открыл банку тушенки, сварил на плите три пригоршни вермишели и съел, урча, обжигаясь горячим, изредка поглядывая в окно. Горы стояли акварелью на фоне синего неба, подрагивали кривые сосны, и ни единой фигуры не показывалось на площадке перед корпусом.

Может, он хочет притупить мою бдительность, думал Руслан. Не на того напал. Хочет ли он свернуть мне шею, как велит ему неуправляемая агрессивность мертвяков, или рассказать свою биографию, чего требует могильная скука, — ему придется смириться с тем, что я не согласен. Я живой и собираюсь жить долго. А лень и небрежность в борьбе за жизнь — недопустимы.

Он снова прошел в медблок и отыскал дезинфицирующее средство в огромной бутыли с резиновой крышкой. Резкая вонь успокаивала: против такого напора наверняка не мог устоять возбудитель лихорадки. Никто не знал в точности повадки этого возбудителя, одно повторялось ежедневно во всех информационных сводках: проводите дезинфекцию. Дезинфекция помогает.

Руслан снял с себя все, дрожа, влез в халат уборщика и затянул сверху прорезиненный фартук. Надел очки и маску. Взял на складе швабру и ведро. Набрал теплой воды, добавил полбутылки дезинфицирующей вонючки и, морщась, сглатывая слезы от едкой вони, очень тщательно убрал все коридоры, где ступала нога мертвяка, а заодно холл и кабинет коменданта. К концу уборки у него болела спина и на руках появились новые волдыри, но Руслан впервые за много дней почувствовал себя уверенно.

Он отправился в душ для административных работников, помылся, согрелся и даже помечтал немного о голых бабах. Полотенца лежали стопкой на шкафчике; Руслан насухо растер себя, надел шерстяной спортивный костюм и отправился обедать в кабинет начальника.

Солнце склонялось. Снег оставался чистым. Руслан поймал себя на том, что тихонько напевает.

Пшенная каша подгорела и оказалась невкусной. Руслан залил кипятком бульонный кубик и накидал в тарелку черных сухарей. Двести человек, подумалось ему, здорово проголодались бы на этом пайке. А один-единственный хозяин всего добра может шиковать, как посетитель дорогого ресторана.

Он перетащил съестные запасы в кабинет начальника, как в норку, и заново посыпал чистые коридоры мукой. На всякий случай захватил в медблоке ночной горшок. Бдительность не должна притупляться, ни сегодня, ни завтра, ни через полгода. Запершись в кабинете, он сел играть в старинный шутер — единственную приличную игру, без проблем идущую на компе начальника. Голые зеленые зомби, в лохмотьях облезлой кожи, с закатившимися под лоб глазами бросались на него из-за нарисованных развалин, и Руслан срезал их очередью из автомата. Они валились и умирали окончательно, а Руслан шел дальше, пробирался лесом и разрушенными городами, валил зомбаков десятками.

Солнце село. В тайнике нашелся огнемет, без которого штурм крепости живых мертвецов представлялся невозможным. Охваченные пламенем, враги падали на землю и долго чадили, поверженные, неопасные.

— Так вам, — кровожадно приговаривал Руслан. — Так вам, зомбаки. Получайте. Только подойдите, я вас…

Пропал свет во всем корпусе.

Руслан увидел сперва, как дрогнуло и свернулось изображение на мониторе. Потом сделалось темно, и окно, казавшееся темным секунду назад, проявилось, просветлело светом звезд и снега.

Неуверенно щелкнула батарея. Маленький красный индикатор на ее торце погас. Руслан почувствовал, как липнет футболка к спине и поднимаются на макушке волосы.

Поломка? Нехорошо. Может быть, перегрузка, сработал предохранитель? Тогда еще ничего. Но если неисправность серьезная, вряд ли у Руслана хватит умения починить генератор.

Эти мертвяки, в игре, так здорово горели пламенем, так замечательно валились под градом пуль…

Он перевел дыхание и признался себе: неисправность — это еще лучший вариант. Генераторная не запирается. Если у мертвяка хватает ума звонить по телефону — почему у него не хватит ума обесточить здание?

— Но зачем? — прошептал Руслан.

Затем, чтобы навестить осажденного в темноте.

Трясясь, Руслан отыскал спички. Накануне у него хватило ума принести из столовой набор именинных свечей. Идиоты, они что же, собирались праздновать здесь чей-то день рождения?! Наверное, да. Наверное, именинным свечам какая-нибудь должностная инструкция предписывает храниться в столовой: детям ведь необходимы праздники. Особенно дни рождения. Хэппи бесдей. Пусть вся земля летит в тартарары.

Дрожащими пальцами он распечатал пластиковый пакет. Чиркнул спичкой. Тоненькая, как спица, витая свечка горела высоким ярким огоньком, будто предлагая задуть ее под аплодисменты. Капли синего парафина скатывались чуть не каждую секунду: свечка не имела понятия об экономии. Всей ее жизни было — несколько ярких веселых минут, и долгая, долгая память на именинных фотографиях.

Он поставил свечку в пустой стакан. Прокрался к двери. Хорошая новость: никто не топтался в коридоре. Во всяком случае, пока. И дверь эта, пожалуй, самая крепкая во всем корпусе. И замок самый новый.

Ему остро не хватало оружия. Того самого огнемета. Идиот: ведь в цистерне полно солярки! Если бы выследить мертвяка, облить соляркой и бросить спичку…

Он задул огонек. Сел на диван и взялся за голову. Замечательный план. Побочный эффект: санаторий сгорит до головешек. Не исключено, что вместе с Русланом. Дополнительное условие: надо вывести мертвяка далеко в горы, там облить соляркой, бросить спичку и быстро убежать. Отличный план.

Глаза привыкли к темноте и ловили очертания предметов. Руслан поискал под диваном бутылку с остатками водки; а что еще остается делать в темноте? Будем пьянствовать, морально разлагаться, спать…

Послышался далекий хлопок. Склоны гор, обращенные к санаторию, осветились. Руслан бросился к окну.

На снегу дрожали нежные розоватые отблески. Все самое интересное происходило за санаторием, Руслан мог видеть только отражение событий — сполохи на белом. Как будто в дальнем леске, не видимом из окна кабинета, метался туда-сюда огромный факел.
∗ ∗ ∗

Он выпил полстакана водки и заснул мертвым сном. Проснулся с головной болью на рассвете: под потолком горела лампочка, и снова работали обогреватели.

Снаружи шел снег. Природа коварно отказалась от договора: протоколы ночных перемещений аннулировались. Стерлись возможные следы — и у крыльца, и под окнами, и у генераторной.

Морщась от головной боли, Руслан напился воды. Включил компьютер. К счастью, игра была сохранена всего за минуту до того, как вырубился свет. У него приподнялось настроение: не придется искать тайник с огнеметом заново.

Он вскипятил себе чая. Надо было начинать новый день: открывать дверь кабинета. Проверять, не приходил ли мертвяк. И, что самое неприятное, смотреть в окна на другую сторону здания. Туда, где ночью метался и бегал факел.

— Я могу и здесь посидеть, — сказал себе Руслан.

Голова тем временем болела все сильней. У Руслана был запас из нескольких таблеток, но тратить их просто так, ради обыкновенной головной боли, он счел преступным. Вот если бы выйти в медблок: там этих таблеток, должно быть, пруд пруди.

— Я лучше выпью еще чая, — вслух сказал Руслан.

Снег ложился на землю, успокаивающе, мягко. Некоторые снежинки ненадолго прижимались к стеклу. Это были настоящие шестигранные снежинки, как их рисуют в детских книгах и вырезают из бумаги.

— А ведь будет еще и Новый год, — сказал Руслан.

Он расфокусировал зрение, и кристаллик, на секунду прилипший к стеклу, сделался центром мира. В мире, где существуют такие правильные снежинки, все должно быть выверено, точно, совершенно…

А что, если мертвяк сгорел?!

Руслан потер замерзшую щеку. Два события, случайно совпавшие. Сбой электрической сети и… мертвяк облился соляркой? Случайно? Или это самоубийство? Говорят, мертвяки ничего не чувствуют и ничего не соображают. Но мы ведь не знаем наверняка. Мог он сознательно покончить с собой?!

Если так — я один тут и свободен. В полной безопасности. Если так…

Он встал и отпер дверь в коридор. Мука с вечера лежала нетронутой, выявляя только вчерашние отпечатки Руслановых рифленых ботинок. Он так и не решался ходить по зданию в тапочках, как это делала смелая девочка Зоя.

Где она теперь?

Он пересек коридор. Глянул с опаской — и ничего не увидел, кроме снега, сосен, спортивной площадки под окнами и далеких гор. Тогда он прижался носом к стеклу и посмотрел внимательнее.

Шел снег. Лесок стоял белый, ветки беспомощно провисли под белым грузом. Руслану казалось, что кое-где он различает пятна копоти, что зеленая хвоя под снегом кое-где пожелтела. Но вот, например, что это за тень?!

Сперва показалось, что сосна двинулась с места и пошла. Но это был человек — по крайней мере, очертания у него были человеческие. Он двигался рывками, будто припадая на обе ноги. Руслан не мог разглядеть ни его лица, ни одежды, однако способ движения далекой фигуры был настолько неестественным и нечеловеческим, что у Руслана ослабели колени.

Он упал на четвереньки. Штаны его и ладони моментально испачкались в муке.
∗ ∗ ∗

К водке он больше не прикасался.

Генератор работал и не сбоил. Что случилось в ночь, когда за корпусом бегал факел, узнать не представлялось возможным. Только через несколько дней, в ясный полдень, Руслан осмелился выйти из корпуса и посмотреть — издали — на генераторную; из длинной узкой трубы шел сизоватый дым — Руслан не помнил, было так раньше или нет.

За целую неделю он не видел ни единого чужого следа ни снаружи, на снегу, ни внутри здания, на муке. Уже можно было уверять себя, что фигура в леске ему померещилась. Что это мог быть, например, волк. Или просто игра теней. Или игра воображения.

Понемногу осмелев, он решился наконец на методичный осмотр здания. Оказалось, что многие, спешно эвакуируясь, забыли вещи; Руслан нашел несколько перчаток, все разные, штук десять зубных щеток, плюшевого зайца и сумку с мобильным телефоном. Связи все равно не было. Телефон сгодился бы как игровая приставка, но батарейки сели и не нашлось зарядного устройства.

В каптерке отыскалась целая связка валенок: пропахшие нафталином, они сохранились на удивление хорошо. Руслан долго придумывал им применение, но так и не придумал.

Бродя по корпусу, он заглянул в комнату, где принимала его Зоя. Постель была брошена в беспорядке. На низком столике валялся зеленый фломастер. Руслан покрутил его в пальцах и вышел.

Окно одной комнаты на первом этаже было выбито: именно этим путем мертвяк проник в здание в первую же ночь. Снег таял на подоконнике, на полу кисла давняя лужа. Руслан решил заколотить дверь этой комнаты наглухо. В подсобке нашелся молоток с гвоздями, но Руслан долго не мог найти подходящих планок или досок. В поисках материала он забрел в комнату-склад, где ночевал неделю назад на старом диване, и нашел там лыжи.

Не то чтобы он забыл о них. Они всегда оставались где-то на краю его сознания: деревянные беговые лыжи, сделанные лет двадцать назад, если не больше. Это были еще крепкие, когда-то хорошие, совершенно целые лыжи, и Руслан сразу же отказался от мысли заколотить ими дверь, как досками.

С дверью пришлось повозиться. Руслан намучился, отпиливая ножки от старого стола в бытовке. Хотел отпилить все четыре, но насилу справился с двумя. Крупными гвоздями прибил их к двери параллельно, как рельсы, и понял, что смешнее и хлипче этой конструкции не бывает в мире. Отчаялся — и тут только сообразил, что, раз дверь открывается наружу, ее можно блокировать, приколотив к полу «башмак» вроде того, что кладут под колеса.

Уже темнело. Закончив работу, он вернулся в административное крыло, прихватив с собой лыжи.

Лак, когда-то желтый, почти облез, и синяя надпись на нем не читалась. Зато на острых загнутых носах еще можно было разглядеть изображение земного шара с летящей вокруг искоркой. К лыжам прилагались палки из бамбука, с пластиковыми кольцами и остриями из нержавейки, с ременными петлями для рук. Чем больше Руслан разглядывал находку, тем больше она ему нравилась.

Он примерил ботинки к остаткам креплений. Если сосредоточиться — а времени все равно полно… Так вот, если хорошенько сосредоточиться — можно соорудить элементарное, детское, но вполне эффективное приспособление. Упор для носков — и тугая резиновая петля, обхватывающая ботинок сзади. Плюс резиновые полоски в том месте, где подошва будет касаться лыжи.

А еще лучше, подумал осененный Руслан, устроить это крепление под валенки. Потому что его ботинки не годятся для перехода через зимний перевал.

Он понял, что сам себе признался в безумном плане. И план этот так ему понравился, что он вскочил и заметался по комнате.

Перевал закрыт, да. Для любого транспорта. Для пешехода. Но почему он закрыт для умелого и хорошо снаряженного лыжника? А?

Он ощутил эйфорию, какой не чувствовал давно. Пусть лыжник движется со средней скоростью десять километров в час. Сколько мы насчитали до перевала? Шестьдесят километров? Мы пройдем это расстояние за шесть часов, а в долину спустимся с ветерком. Ладно: допустим, быстро я могу проходить только относительно ровные участки. Пусть дорога займет вдвое больше времени. Если у меня с собой будет рюкзак, еда, спички, топор — я смогу отдыхать, греться и идти снова.

Он подпрыгнул несколько раз.

А может быть, уже есть первые вести о победе над лихорадкой? А может, его дожидается письмо?! А может…

Он заставил себя успокоиться. Сел за стол, взял листок бумаги и вывел на нем мягким карандашом: «Крепления. Валенки в подсобке. Что взять из еды? Котелок. Сухой спирт. Фонарь. Воды не надо — натоплю снега. Инструменты? Крепления!!!»
∗ ∗ ∗

Под валенки он натянул все носки, какие смог достать. Получилось неожиданно удобно. Сложил в рюкзак те консервные банки, которые можно открывать замерзшими руками на морозе. Из трофеев, найденных в корпусе, подобрал себе две варежки: одну зеленую, другую белую.

Адреналин не давал сидеть на месте. Наконец-то — наконец — он был занят чем-то полезным.

Площадка перед корпусом отлично подходила для тренировок. Погода стояла как на заказ — ясно, солнечно, безветренно. Руслан надел лыжи под крыльцом и двинулся по снежной целине, то и дело оглядываясь на генераторную.

Мертвяки плохо ходят в глубоком снегу. Если что — Руслан домчится до крыльца в пять раз быстрее.

Он проложил лыжню, довольно-таки безалаберную, неровную. Потом приспособился, и лыжня заблестела под солнцем. Изо рта вырывался пар. Руслан устал быстрее, чем хотелось бы, и скорость по ровному пространству была все-таки меньше десяти километров в час. Но это была всего лишь первая тренировка.

На другой день он проснулся с болью во всех мышцах. Уже очень давно на его долю не выпадало физических упражнений. Он встал, шипя сквозь зубы, и после обязательных ритуалов — не ждет ли кто в коридоре, нет ли следов на муке — принял горячий душ. Оделся, взял лыжи и, неуклюже переваливаясь в валенках, пошел заново полировать лыжню.

Через пару дней он почти освоился. Он даже съехал с небольшой горки прямо перед корпусом, и свист ветра в ушах привел его в восторг. Правда, в самом конце блистательного спуска он потерял равновесие и упал. Это отрезвило его: лыжи деревянные, тонкие. Нельзя рисковать.

Но и медлить нельзя. Опять начнутся снегопады и ветры — что тогда?

Весь поход был продуман, казалось, до мелочей. На другой день, едва дождавшись рассвета, Руслан взял на плечи рюкзак и вышел по дороге — вслед автобусам.

Сперва, метров пятьсот, шел по лыжне, проложенной накануне. Потом началась целина. Тонкие лыжи проваливались в снег, сил на движение уходило очень много, но Руслан, тем не менее, продвигался вперед очень бодро.

На повороте остановился, чтобы глянуть на корпус. Зияло выбитое окно на первом этаже. Горели два фонаря у крыльца, которые он напоследок не стал выключать.
∗ ∗ ∗

Они поехали в Канаду на какой-то любительский кинофестиваль, где были членами жюри. Уже началась лихорадка. Но никто не принимал ее всерьез.

Руслан остался дома один — на неделю. Ему нравилось время от времени оставаться одному. Мама с пяти лет в шутку звала его «хозяин».

Потом они позвонили и сказали, что задержатся еще на несколько дней: дурацкая паника из-за дурацкой лихорадки.

Потом их самолет все-таки вылетел. За те двенадцать часов, что он был в полете, на земле и в воздухе случилось множество событий.

Летальность болезни официально признали составляющей сорок процентов (потом она еще повысилась).

Встали из гробов первые мертвяки.

И на борту выявили трех заболевших.

Самолет отказались принимать во Франкфурте. Дозаправили в Цюрихе, но тоже отказались принимать. Несчастный борт мотался, пытаясь высадить пассажиров, и вернулся в конце концов в Канаду. Но приняли его только в Мексике и сразу же заперли в карантин. Оттуда родители еще несколько раз дозванивались. Оба были здоровы или говорили, что здоровы.

Через несколько недель прервалась связь.

Узкие лыжи проваливались в снег. Они были созданы для твердой лыжни, для забегов в парке или на заснеженном школьном стадионе. Здесь, в горах, уместнее были бы широкие туристские лыжи, чтобы идти по целине.

Дорога свернула опять. Непуганая белка, будто штопор, вилась вокруг соснового ствола. Руслан остановился: белок было две… нет, три. Распушив хвосты, они вертели свою карусель, не обращая на путника внимания. Одна свалилась в снег, взметнула белый фонтанчик, нырнула, прорыв туннель, и снова вскочила на сосну. Руслан использовал минутку, чтобы перевести дыхание. Спина у него взмокла, и колени подрагивали.

Он помнил, как родители в последний раз садились в такси. Как мама забыла берет и кричала, чтобы Руслан бросил его в форточку. Она хохотала, это было очень смешно — погоня за летящим беретом, который так и норовил приземлиться на верхушку липы. Потом они помахали руками и перезвонили из аэропорта, что нормально добрались, прошли уже паспортный контроль и ждут посадки…

Квартира теперь стоит запертая, опечатанная. А кактус на подоконнике живет. Кактусы можно не поливать месяцами.

Руслан попал в категорию «несовершеннолетних, лишенных опеки в результате карантинных мероприятий». Его должны были отправить в детский карантин, но родители успели перевести деньги на счет фонда «Здоровые дети». Так он угодил под программу «Будущее человечества». Его должны были сохранить, хотя бы и насильно.

Каждый день писали, что изобретено лекарство от лихорадки. Каждый день предыдущее сообщение оказывалось ложью. Единственный проверенный способ — изоляция; во всем мире вдруг стали популярны глухие углы, таежные поселки, горные хижины, заброшенные в океане острова…

Белки стряхнули снег с большой ветки и пропали. Руслан заставил себя двинуться дальше — пришлось совершить усилие. За несколько минут ноги застоялись, а к лыжам прилипли комья.

Он медленно поднимался в гору. Слева тянулся обрыв, справа — каменная стена, ощетинившаяся голыми, подрагивающими прутиками. Руслан шел уже два с половиной часа, но не мог сосчитать, сколько пройдено километров.

На резком повороте установлено было зеркало, выпуклое, как линза. Руслан увидел в зеркале себя — искаженную фигуру, паучка на лыжах. Он состроил рожу, как в комнате кривых зеркал, но смешнее не получилось.

Дорога снова повернула. Он прошел несколько шагов и остановился.

Отсюда открывалась панорама, за право нарисовать которую передралась бы тысяча художников. Две тысячи фотографов ползали бы в снегу, выискивая ракурс, ловя свет: обрывы и пропасти. Снежные барельефы, скульптуры, картины. Дорога, вьющаяся спиралью, как лестница в старом здании. Какой-то дорожный знак — треугольный, с неразборчивой картинкой — покосился, лег над пропастью почти горизонтально под напором снежного потока. Огромная масса снега, в которой кое-где угадывались вырванные с корнем сосенки, перегородила дорогу. Руслан вспомнил глухое ворчание, доносившееся до его ушей сквозь ночь, снегопад и плотно закрытые окна корпуса.

Он посмотрел вверх.

Тонна снега висела над его головой, тонна ленивого слежавшегося снега. Или десять тонн. Или пятнадцать. Снежное чудище, навалившись на узкий каменный бордюр, глядело вниз на остатки дороги, на крохотную фигурку лыжника. Сорвался камушек и покатился вниз. Утонул в сугробе в полуметре от носка правой лыжи Руслана.

На остром деревянном носке, торчащем из снега, был нарисован земной шар с вертящейся вокруг искоркой — спутником.

Он попятился. Потом торопливо развернулся. Над головой прошелся ветер. Руслан заспешил назад, по своим следам, похожим больше на глубокую колею, нежели на лыжню. Упал. Лыжа затрещала. Руслан встал, не отряхиваясь, подхватил палки и побежал, хлопая пятками о лыжи, вниз, за поворот. Мимо зеркала. Мимо рощицы с белками. Мимо…

Уже стемнело, когда он, едва двигаясь, вышел на дорогу к корпусу. Ярко горели, приветствуя его, два фонаря. Руслан покачнулся, готовый упасть и замерзнуть здесь, не доходя до здания каких-нибудь пятисот метров…

Там, у перевала, глухо хлопнуло. Загудела земля, порыв ветра накрыл его снегом, Руслан неуклюже грохнулся в снег — и наконец-то сломал правую лыжу.
∗ ∗ ∗

Он принял горячий душ, но тут же снова замерз.

Лег под три одеяла. В кабинете начальника было жарко, Руслан пил горячий чай из стакана и чувствовал, как зубы бьются о стекло.

Заснуть не удавалось. В полночь он пробрался в медблок и притащил оттуда аптечку первой помощи. Нашел термометр. С головой ушел под одеяла.

Тридцать девять и девять. Вот дрянь, подумал Руслан. Я простудился.

Стуча зубами, он принялся рыться в аптечке. Она была новая, укомплектованная согласно последним международным требованиям, и ампул было больше, чем таблеток. Руслан растерялся, увидев надписи на упаковках лекарств: вязь вроде арабская. Пупырышки шрифта Брайля для слепых. Коды с цифрами и латинскими буквами. Ни одной надписи хотя бы по-английски.

— Откуда это? — спросил он сам себя.

Аптечка была маркирована ярко-желтой лентой с кодом. Кажется, такие комплекты рассылались в развивающиеся страны. Или нет? Руслан беспомощно разглядывал таблетки, не умея найти среди них хотя бы аспирин.

— Погоди…

Он встал. Накинул на плечи одеяло. На дрожащих ногах прошел через комнату и взял из шкафа свой рюкзак. На дне большого кармана лежали, завернутые в цветной полиэтиленовый кулек, шесть таблеток парацетамола в упаковке и капсулы от поноса, четыре штуки.

Он взял с собой лекарства, уходя из дома, и чудом пронес через все кордоны и досмотры. Наверное, потому, что большой карман рюкзака был с секретом: несведущая рука, шаря в нем, не могла ничего нащупать. Надо было знать о дополнительном клапане и уметь его открыть. Правда, спустя месяцы неприкосновенный запас слегка подрастрясся, особенно это касалось средства от поноса…

Он проглотил таблетку парацетамола. Хотел сэкономить, взять полтаблетки, но в последний момент рассудил, что в его положении экономить незачем. Пусть температура упадет. Завтра, возможно, она поднимется совсем чуть-чуть, а послезавтра и вовсе не поднимется. Ничего страшного: поболеем немного.

Он влез в постель, скорчился под одеялами и уснул.
∗ ∗ ∗

Весь следующий день он провел в постели. Сил не было дойти даже до туалета. Выручал ночной горшок из медблока.

Температура, слегка снизившись утром, к полудню поднялась опять. Руслан глотал таблетки парацетамола, эффект был коротким и раз от разу все слабее. Зато начал болеть живот.

Стемнело. Снаружи выл ветер. В горах, наверное, обвал следовал за обвалом; Руслан бредил вполглаза. Ему казалось, что он идет на лыжах вперед и вперед, и перевал уже близко.

Он выключил свет, оставил только ночную лампу. Яркий свет заставлял глаза слезиться.

Поздно вечером зазвонил телефон. От винтящегося в голову звука резко заболел затылок.

Звонок. Звонок. Звонок. Руслан накрыл голову подушкой.

Звонок. Это замыкание в аппарате. Сейчас закончится. Надо переждать.

Звонки прекратились. Руслан вздохнул с благодарностью и вытянулся на диване. Тянула и болела каждая мышца.

Что-то треснуло в коридоре. Он содрогнулся и сел. В коридоре, за дверью, явно слышался звук, которого не было раньше.

Динамики. Во всем здании динамики. Руслан еще мечтал запустить по ним музыку…

— Мальчик, — без выражения сказал глухой слабый голос, — возьми трубку.

Динамики пошелестели и умолкли. И почти сразу снова зазвонил телефон.

Звонок. Звонок.

Я, наверное, брежу, сказал себе Руслан. Потянулся с дивана. За провод подтащил к себе телефон. Старый пластмассовый аппарат. Трубка на витом шнуре. Антиквариат.

Трубка показалась очень холодной. Внутри не было ни гудка, ни дыхания.

— Что. С тобой. Случилось?

Руслан не мог сказать, что не так с этим голосом. Наверное, все дело в дыхании. И не очень подвижном речевом аппарате. Но онемевшие губы и неуклюжий язык бывают у живых тоже. А вот говорить не дыша — это уже эквилибристика.

— Что с тобой случилось? — снова повторил чужой голос.

— Ничего, — сказал Руслан.

Нечего признаваться чудовищу в своих слабостях.

— У тебя хриплый голос. Ты весь день не выходил из комнаты. Ты заболел?

Руслан молчал.

— Температура есть?

Руслан выпустил трубку, и она повисла на шнуре. Голос продолжал звучать — тоньше, тише, но отлично различимый.

— Какая?

— Сорок и пять, — сказал Руслан.

— У тебя есть аптечка, — после короткой паузы отозвался голос.

— Я ничего не могу понять, — безнадежно признался Руслан. — Тут по-арабски написано, и коды.

— Что на ящике? Какого цвета маркировка?

— Желтая.

— Найди ампулы с кодом три-девяносто семь-Ди.

Чужой голос говорил с уверенностью, которая могла бы напугать, если бы Руслан еще имел способность пугаться. Преодолевая головокружение, он опять потянулся к ящику. Картонная упаковка нашлась почти на самом дне.

— Здесь не ампулы. Здесь стеклянные баночки с крышками.

— Тем лучше. Сломай жестяной защитный колпачок. Возьми шприц на два кубика. Надень иглу. Проткни резиновую крышку. Набери два кубика… Ты делаешь?

— Я не умею делать уколы, — признался Руслан и содрогнулся.

— Внутримышечно. Элементарно, — сухо отозвался голос. — Когда наберешь лекарство, поменяй иглу. Ты делаешь?

— Да.

— Надави на поршень, чтобы наверняка выпустить воздух. Коли в бедро. Место укола продезинфицируй спиртом.

— Водка подойдет?

— У тебя что там, водка? — после паузы спросил голос.

— Да.

— Можно водкой. Хотя в аптечке должен быть пузырек со спиртом. Ты делаешь?

— Я не умею. — У Руслана кружилась голова. — Может, здесь есть таблетки?

— Это элементарно. Захвати одной рукой кожу, другой резким движением втыкай иглу.

— Я не могу…

— Тогда я приду и помогу тебе. — В голосе прорвалось нечто похожее на раздражение. — Ты этого хочешь?

— Нет!!

— Тогда делай.
∗ ∗ ∗

Ночью с него сошло семь потов. Он кое-как стянул с себя мокрый насквозь свитер, футболку и спортивные штаны. Каждое движение давалось с трудом, приходилось долго отдыхать.

Потом он заснул как убитый. Его разбудили короткие гудки — трубка висела на шнуре, пунктирно пищала, динамик работал очень громко, оглушительно.

Руслан ухитрился взгромоздить ее на телефон. Это усилие показалось ему сравнимым с покорением Эвереста.

Телефон зазвонил опять, когда солнце снаружи село, а Руслан кое-как налил себе в стакан горячей воды из чайника.

— Как? — без приветствий спросил чужой голос.

— Вчера упала, — сказал Руслан. — Сегодня… Вроде опять поднимается.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я не могу встать, — признался он. — Ну, могу. Но только трудно.

— Живот болит?

— Нет.

— Значит, так, — помолчав, сказал голос. — Мне нужна твоя кровь на анализ.

— Зачем? — со страхом спросил Руслан.

— Чтобы знать, что у тебя.

— Простуда.

— А если воспаление легких?

— Вы врач? — тихо спросил Руслан.

— Был, — коротко сообщила трубка. — Теперь слушай меня и делай, что я скажу.
∗ ∗ ∗

Сперва он вколол себе жаропонижающее. Прошло хуже, чем вчера. Получился синяк.

Потом затянул руку жгутом поверх локтя. Проступил синий шнурок вены. Большой шприц в руке дрожал, и Руслан никак не мог прицелиться.

— Наркоманы справляются, — сказала трубка, лежащая на полу. — Ты что, глупее наркомана?

Руслан закусил губу — и воткнул иголку. Рука непроизвольно дернулась.

— Я промахнулся.

— Снайпер, — сказала трубка. — Робин Гуд. Стреляй еще. Стреляй, пока не попадешь.

Вид крови, заполняющей шприц, не произвел на Руслана особого впечатления. Он закончил, вытащил иглу, перевел дыхание, зажал место укола ватой — и только тогда поплыл, пошатнулся и провалился в неприятную черную воронку внутри головы.

— …Эй! Ты что там? Ты вырубился? Эй!

Он открыл глаза. Шприц лежал на полу в десятке сантиметров от лица. Весь Руслан лежал на полу, как прикроватный коврик. Трубка пищала гудками. Нетерпеливый голос доносился откуда-то с другой стороны… из-за двери, понял Руслан.

— Не подходите, — сказал он еле слышно. — У меня… огнемет.

— Ты что, бредишь?

Руслан молчал.

— Ты вырубился, — сказали за дверью. — Ты валялся тридцать две минуты. Можешь встать?

— Конечно, — сказал Руслан и не двинулся с места.

— Мне нужно, чтобы ты открыл дверь и положил шприц за порог.

Руслан молчал.

— Алло, ты меня слышишь? Ты что, не можешь встать?

— Могу.

— Не бойся, — голос за дверью изменился. — Я отойду подальше. Поднимайся и делай. Потом отдохнешь.
∗ ∗ ∗

Время остановилось.

Он лежал на диване, прикрыв глаза, и успевал мысленно побывать в десятках мест. На перевале. В автобусе. В своей старой квартире, где помнился каждый сучок на дверном косяке, где вечно стучала в стекло ветка липы.

Он открывал глаза, и всякий раз ручные часы, лежащие рядом с диванной подушкой, показывали десять.

Потом он с облегчением понял, что часы остановились. Очень хотелось пить, но не было сил вставать и браться за чайник.

Потом в коридоре послышались шаги. Очень характерные, неровные, будто идущий ворочал ногами, как тяжелыми колодами, и припадал на каждом шаге: та-там. Та-там.

Руслан вспомнил, что не запер дверь. У него хватило силы оставить шприц за порогом, а закрыть обратно замок он уже не сумел. Теряя сознание, добрался до кровати и не видел даже, куда девался шприц. Когда в следующий раз посмотрел за порог — шприца не было, будто он растаял.

Его первым побуждением было вскочить и захлопнуть дверь перед носом идущего. Он рванулся, но смог лишь чуть приподняться на диване. В глазах резко потемнело.

В полумраке, сдобренном желтыми блуждающими пятнами, дверь медленно открылась. Руслан повалился в постель. Все, что он мог сейчас сделать, — укрыться одеялами с головой.

Шаги остановились.

— У меня для тебя хорошие новости, — сказал от двери глуховатый знакомый голос.

Руслан плотнее закутался в одеяла.

— Очень хорошие новости. Ты слышишь? У тебя есть пятьдесят шансов из ста выздороветь!

Он врет, подумал Руслан. У меня не может быть лихорадки Эдгара.

— И еще — я тебе не опасен.

Сделалось тихо. Пришелец стоял неподвижно. Руслан задыхался в своей темноте.

— А это тоже хорошо, — добавил пришелец, будто раздумывая. — Ближайшие несколько дней тебе будет трудно голову повернуть, не то что встать.

— Уходите, — прохрипел Руслан.

— Сейчас уйду. Можно я возьму аптечку?

Руслан не ответил.

Тяжелые шаги послышались совсем рядом.

— Желтая маркировка — не самый лучший вариант, но далеко не худший. — Голос слышался сейчас в двух шагах, почти над самым ухом у Руслана. — Его начали комплектовать ньюхопом еще в октябре… Ага, вот. — Звякнуло стекло. — Нам редкостно повезло с аптечкой. Хочешь есть?

Руслан молчал.

— Скорее всего, нет, — сам себе ответил вошедший. — Но пить тебе необходимо часто и много. Принесу тебе воды и бульон в термосе.

— Не надо.

— Надо, надо… Я принимаю во внимание твои предрассудки относительно ходячих мертвецов — но горшок-то ты мне вынести позволишь? Острое течение лихорадки Эдгара — точно не парк аттракционов. А у тебя острый вариант. Отдыхай.

Неровные шаги удалились. Хлопнула, закрываясь, дверь.
∗ ∗ ∗

Вторую половину дня Руслан не запомнил. День и ночь спутались. Ему было одновременно жарко, холодно, душно; потом вдруг сразу, ни с того ни с сего, сделалось легко и спокойно. Он стоял на бетонном причале и смотрел, как подходит катер, как загорелый парень в тельняшке стоит на борту с канатом в руках, покачивает просоленной канатной петлей и кричит Руслану, чтобы тот отошел от причальной тумбы. Прогибаются огромные покрышки, мягким слоем облепившие причал, — борт катера прижимается к ним основательно и в то же время нежно. Пахнет морем и водорослями. Очень легко. Не жарко. Хорошо.

Не хотелось открывать глаза. Было ясно, что моря он не увидит, а увидит комнату. Бывший кабинет бывшего начальника бывшего санатория.

Он промок, как мышь. Оба одеяла валялись на полу. Руслан пошевелился; у него заново появились силы. Он чувствовал, что может встать.

— Это никакая не лихорадка! — сказал он вслух. Голос вышел чужой, но громкий.

— Это лихорадка, — тускло отозвались от двери. — Ложись. Я рад, что тебе лучше, но ньюхоп действует всего пару часов. Так что ложись и не танцуй без надобности.

Руслан повернул голову.

Дверь была приоткрыта. Тускло горели лампочки в коридоре. Видно было лицо, закрытое синей хирургической маской и темными очками, черную бейсболку, козырьком надвинутую почти на нос, и руку в резиновой перчатке, уцепившуюся за дверной косяк.

Руслан попятился.

— Я вколол тебе лекарство, — сообщил мертвец. — Заметно, да?

— Я выздоровел? — прошептал Руслан.

— Нет.

— И у меня лихорадка Эдгара?

— Естественно.

— Но… лекарство, это же… у меня повысились… шансы?

— Твои шансы ничто не повысит и ничто не понизит. — Мертвец не двигался, но марля, закрывающая нижнюю часть лица, шевелилась. — Эта штука всего лишь облегчает течение болезни. Но ощутимо облегчает. Я серьезно говорю: сядь.

Руслан повалился обратно на диван.

— Давай переведем тебя в медблок, — помолчав, предложил мертвец. — Там все есть. Изолятор. Условия. Нормальная кровать. Можно будет менять белье. А садиться сейчас за компьютер тебе все равно нельзя.

— Вы кто? — помолчав, спросил Руслан.

— Ты не видишь, кто я?

Руслан перевел дыхание.

— Я слышал. Кто встает после… кто поднимается… они не думают и не говорят.

— Скажем так: девяносто семь процентов ходячих мертвецов в самом деле не думают и не говорят. Как рыбы, которым незачем думать. Они все знают. — В голосе мертвеца, лишенном обертонов, Руслану померещилась ирония. — А я знаю еще не все. Поэтому я счастливчик.

— Я ведь заразился от вас, — тихо сказал Руслан.

— Идиот. — На этот раз голос прозвучал бесстрастно. — Инкубационный период лихорадки Эдгара — от трех месяцев. Ты привез эту штуку сюда. Возможно, не только ты, но насчет тебя мы знаем определенно. Все, кто был с тобой в одном автобусе, кто находился с тобой в одной комнате, — все уже вступили в игру.

— В игру?

— Лотерея, — пояснил мертвец. — С высоченными шансами на выигрыш.

Руслан подумал о Джеке и компании. Потом вспомнил о Зое. Крепко зажмурил глаза. Наверное, действовало лекарство: он видел девочку отстраненно. Как будто все, что с ним случилось, произошло двести лет назад.

— Пока ты под кайфом, — продолжал мертвец, — давай пошли в медблок.

— Если бы я знал… — начал Руслан.

— Только не вздумай ныть. Будущее за людьми с иммунитетом. Не за теми, кто спрятался и не заболел, а за теми, кто переболел, выиграл и остался в живых. Ну, еще за теми, кто встал из гроба с мозгами. — Мертвец издал странный звук. — Если бы мировая организация здравоохранения вовремя осознала это, не было бы многих трагедий, всех этих карантинов, всех этих отвратительных бессмысленных мер… Где твои родители?

Руслан молчал.

— Если бы я обладал достаточной властью, — задумчиво сказал мертвец, — я бы наделил мертвых гражданскими правами. По крайней мере, тех, кто может назвать свое имя, дату рождения и смерти, и пять животных на «л».

— Почему на «л»?

— Для проверки памяти и сохранности интеллекта, — серьезно отозвался мертвец.

— Лев, лошадь… — Руслан запнулся. — Лемур. А больше я не помню. Мне не дадут гражданских прав?

— Хорошая вещь этот ньюхоп, — подумав, сказал мертвец. — Не зря его назвали «новой надеждой»… Пошли. Опираться на меня не предлагаю. Я сам едва на ногах стою.
∗ ∗ ∗

У себя на бедре Руслан обнаружил следы от трех уколов: два он сделал сам, и теперь на их месте расплылись синяки. Третий он нашел только потому, что хорошо искал.

Он лежал в изоляторе в настоящей кровати. Здесь были отдельные туалет и душ в двух шагах, и стопка чистых простыней с полотенцами.

— Я вспомнил — еще лисица. Четвертый зверь на «л»…

— Поздравляю.

Его собеседник распространял вокруг сильный запах дезинфекции. Руслан подозревал, что резкая химическая вонь служила маскировкой для чего-то другого, но приказал себе не думать об этом. Лекарство было причиной, или действовала болезнь, или просто наступила реакция на долгие дни и ночи, проведенные в пустом корпусе, — Руслан говорил много бессвязно, шутил — или ему казалось, что он шутит, — и смеялся надо всем, что попадало в поле зрения.

— А рыбы считаются? Еще лещ…

— Рыба — это рыба, а не животное. Внимательнее к условиям задачи. Так что там с твоими родителями?

Руслан запнулся.

— В карантине. Их накрыло… первой волной.

— Значит, они уже определились. — Мертвец кивнул. — Определенность — лучшее, что может быть.

— Лучше надежды?

— А-а, ты в этом смысле. — Мертвец помолчал. — Думаю, все-таки лучше. Что такое твоя надежда? Она промаринована страхом, как луковица в уксусе. Ты не столько надеешься, сколько боишься.

— А что такое ваша определенность?

— Уел. — Мертвец снова помолчал. — Зато я ничего не боюсь. Не чувствую боли. Холода. Не дышу.

— А как же вы говорите? — не выдержал Руслан.

— А как я двигаюсь? Как может двигаться труп, которому застыть бы и лежать тихонько? Как работают мои суставы? — Он замолчал. Руслан увидел, как он качает головой, укрытой слоями марли, стеклом очком и черной бейсболкой. — С биологической и медицинской точек зрения — полный нонсенс. Мой коллега, академик, не поверил в побочный эффект лихорадки, даже когда дверь морга снесли с петель бывшие пациенты…

— Вы врач? Ученый?

— Зови меня Питер, — сказал мертвец. — Кстати, тебя зовут…

— Руслан.

— Очень приятно. — Мертвец снова издал звук, который мог бы сойти за смешок.

— Я вас ужасно боялся, — признался Руслан.

— А теперь? Нет?

— И теперь. — Руслан смотрел в потолок, белый, с едва заметным желтым потеком в углу. — Но теперь как-то… по-другому. Леопард. Я назвал пять животных на «л». Я в здравом рассудке.

— Во-первых, не факт, — возразил мертвец. — А во-вторых, ты живой. Температура тела выше тридцати шести. Кровь давит на стенки сосудов. Сердце работает. Происходит обмен веществ. Короче, ты являешься человеком. Твои права называться так не подлежат сомнению…

Он замолчал. Руслан лежал на спине, прислушиваясь к своим ощущениям. Эйфория, накрывшая его после укола, таяла, как облачко пара на солнце, но ощутимо хуже пока не становилось. Руслан, прикрыв глаза, видел дорогу, весенний день, солнце, пробивающееся сквозь кроны. Солнечная искорка прыгала перед глазами, даже если зажмуриться. Проступали в золотом ободке кленовые листья и хвоя. Шелестели, задевая крышу машины, низкие ветки лип. Отец включил музыкальный центр… мама повернула к нему голову…

— Вся эта затея привезти сюда детей, — сказал Питер, — была с самого начала дурацкой. Что, на двести человек не найдется ни одного носителя? Смешно! А этот так называемый санаторий? Ты в курсе, что генератор жрет вдвое больше топлива, чем указано в технических документах?

Руслан покачал головой на подушке.

— Вообще, запереться на полгода в здании с водопроводом! Канализацией! Электрическими обогревателями! Проще сразу сесть в сугроб и расслабиться. Гораздо надежнее были бы печи из кирпича и запас угля, который можно, по крайней мере, точно рассчитывать. Ну и цистерна с водой. Плюс растопленный снег. Плюс физическая работа — заготавливать дрова… А в этой душегубке бедные ребятишки просто перемерзли бы, не дожидаясь дедушки Эдгара.

Руслан любовался картиной лесной дороги, бегущей навстречу. Внутреннее кино продолжалось без его волевых усилий, но краски блекли в каждой секундой.

— Вы сознательно их… тех людей, начальника… напугали? Чтобы мы ушли? — спросил Руслан.

Питер помолчал.

— Нет, — признался наконец. — Кроме меня, здесь еще кое-кто… был.

— Кто?

Внутреннее кино продолжалось, теперь черно-белое. Руслан приподнялся на локте и видел одновременно комнату, закутанную фигуру в дальнем углу — и бегущую навстречу дорогу.

— Лежи спокойно. Уже никого нет.

— В тот вечер, когда что-то горело…

— Да, да. Видишь ли, там, на старой турбазе, застряли с лета пара ребят, студентов. Сюда они приехали вроде тебя, как бы здоровые, а потом их накрыло. Альпинисты-экстремалы с палаткой. Муж и жена.

— Не рассказывайте, — быстро сказал Руслан.

— И не собираюсь. Мертвые, как ты уже знаешь, ничего не чувствуют и не боятся. Но бывают очень общительными и даже агрессивными. А я не знал, что ты уже болен.

— Так это из-за меня?!

— Что — из-за тебя? Ребята бы сами мне спасибо сказали, если бы могли. Кстати, давно хотел поинтересоваться… а как так вышло, что все уехали, а ты остался один? Это был твой гениальный план?

— Меня заперли в сортире, — сказал Руслан. — Я всего-то на пару минут опоздал.

У него перед глазами по-прежнему рябило. Но это была уже не дорога в летний полдень — надвигался тоннель, ведущий все глубже. Все тело покрылось гусиной кожей.

— А как… как вы сюда попали?

— Пешком, Руслан. Через перевал. Не будучи уже ни здоровым, ни живым… Собственно, я сбежал из морга, потому что знал, что от принудительной кремации не отвертеться.

Руслан вытянулся под одеялом. Его снова начало трясти, но хуже всего был тоннель перед глазами, который не кончался и не кончался.

— Я очень умный покойник. Самый умный в нашем полушарии. Поэтому я решил, что достоин… э-э… существования. Хоть какого-нибудь.

— Мне снова плохо, — прошептал Руслан.

— Это естественно. Ты же болен. Но если ты повернешься к стене, я вколю тебе лекарство.

— Мне станет лучше?

— Ты просто будешь спать. До утра.
∗ ∗ ∗

На другой день хваленый ньюхоп не подействовал. После укола наступило краткое облегчение, немного упала температура — и все.

— По крайней мере, ты быстро справляешься, — сказал Питер.

— Что?

— Через пару дней ты получишь свою определенность.

Руслан закрыл глаза. Сразу же появился тоннель — мелькающие темно-коричневые стены, склизкий пол. Дорога, ведущая вниз, в темноту.

Мертвец тяжело поднялся со стула. Скрипнула дверь.

— Питер, не уходите, — прошептал Руслан.

— Я воды принесу.

— Я не хочу пить.

Мертвец взгромоздился обратно. Сиденье офисного стула опустилось под его весом почти до самого пола.

— Тебе хочется знать, как это происходит?

— Мне не хочется знать. Мне бы хотелось выключиться… И включиться потом, с иммунитетом. Или совсем не включаться.

Питер оттолкнулся ногами. Стул проехал полтора метра по гладкому деревянному полу и остановился перед высоким шкафом. На дверце болталась оборванная печать на шнурке.

— Можно попробовать тебя загрузить, — сказал мертвец, открывая дверцы. — Но я не уверен, что получится. Лихорадка специфически действует на нервную систему… Я говорил уже, что был знаком с Эдгаром?

— С Эдгаром? С тем, который…

— Да, он якобы первый ее распознал. На самом деле он ее создал. Но доказательств нет, поэтому меня можно привлечь к суду за клевету.

Питер возился в шкафу, позвякивая склянками, Руслан видел его спину в грязном белом халате.

— Я встречался с ним лет пять назад на одной конференции в Америке. Вовсе не старый, как можно было предположить, полный сил… оптимист. Он обо мне тоже кое-что слышал. Мы сели с ним в баре и славно просидели за скотчем часика три. Заказав четвертую порцию, он стал немножко болтлив. Он сказал мне, что его цель — бессмертие. Разумное существо не может быть смертным, это нонсенс с точки зрения философии. Безмозглые твари, жуки, червяки, птицы, живут естественно, повинуясь природе, дарят жизнь потомству и насыщают землю перегноем после смерти. Это естественный цикл. Разум в него не укладывается, поэтому главное стремления разума — преодоление смерти. Не смирение, нет, сказал Эдгар. Преодоление. Я заинтересовался и спросил, есть ли успехи на данном пути. Я, разумеется, иронизировал. И он иронизировал. Мы оба были очень веселыми в ту ночь, немного пьяными и довольными собой. Я думал, что забуду его слова на другое же утро.

Он выпрямился, держа в руке упаковку с ампулами и шприц.

— Ты все еще хочешь, чтобы я тебя вырубил?

— Расскажите, — попросил Руслан. — Мне интересно.

Питер положил шприц и лекарство на стол. Снова уселся в кресло. Положил на подлокотники большие руки в резиновых перчатках.

— Бессмертие — философская категория, а не биологическое свойство организма. Ты согласен?

— Я не знаю…

— Он сказал: блестящий разум вынужден существовать внутри будущего трупа. Но почему? Почему человеческое тело подчиняется тем же законам, что улитка, амеба? Птичка на ветке? Надо, чтобы менялись поколения, чтобы возникали и закреплялись полезные мутации. А территории и корма для всех не хватит, поэтому высидел птенцов, научил летать — и вали отсюда, удобряй корни этих высоких деревьев. Человеческое тело болеет, стареет, разум не находит выхода и придумывает отговорки… Например, крестьянин вырыл колодец у дороги и умер. Всякий, кто пьет воду, вспоминает его. Крестьянин бессмертен?

— Нет.

— Художник написал портрет женщины, и через четыреста лет люди стоят в очереди за право посмотреть на нее. Художник бессмертен? Женщина бессмертна?

— Ну…

— Правильный ответ — нет. Они давно в могиле, им плевать.

Питер подался вперед. Их с Русланом разделяло пять шагов через комнату.

— Эдгара не устраивали протезы бессмертия вроде мемориальных досок. Ему не интересно было, кто его вспомнит или не вспомнит, кому или чему он даст жизнь. Он не хотел обессмертить свое имя. Его раздражала неизвестность в вопросе о посмертном существовании души. Он полагал, что мыслящее существо не должно умирать здесь, в материальном мире.

— И поэтому, вы говорите, он создал лихорадку?

— Лихорадка — побочный эффект. Полагаю, то, чем занимался Эдгар, было не совсем наукой. Или совсем не наукой. Он вышел на грань дозволенного — и за грань. Кстати, должен тебе признаться в преступлении: я убил человека.

— Вы убили Эдгара?!

— Нет, зачем… Это трудно, да это и было бы бессмысленно… Я убил одного пациента, который выздоровел после лихорадки.

— Что он вам сделал?

— Просто выздоровел. У него был иммунитет. Я дождался, пока он заснет, взял шприц…

— Зачем?!

Питер поднял лицо, укутанное синей марлей, к белому потолку:

— У меня была идея. Я боялся, что лихорадка Эдгара… вот ты веришь в бессмертие души?

Руслан облизнул растрескавшиеся губы.

— Я? Да. Наверное. Верю. Но я не очень религиозный, если вы об этом.

— Не об этом, — с ноткой раздражения сказал Питер. — У нас имеется эмпирический факт: сознание покидает мертвое тело, а потом возвращается в него, сознание возвращается в разлагающийся труп.

— Только у вас. Или у трех процентов умерших. А прочие…

— Если ты реанимируешь человека, чей мозг слишком долго пробыл без кислорода, мозг частично умрет, и ты реанимируешь растение. Но пациент тем не менее будет жив, с биологической и юридической точки зрения. Если в тело вернется душа, поврежденная долгим пребыванием в… в тамбуре для душ, если ты понимаешь, о чем я, — получится ходячий мертвец, который мало помнит, очень мало соображает, а потому бродит в поисках чего-то, чего ему здорово не хватает. Я не совсем понимаю, кому или чему я обязан тем, что моя душа вернулась в тело почти без повреждений. Я пришел в себя на каталке — как в дрянной комедии, честное слово. Было бы еще смешнее, если бы каталку не везли прямиком в крематорий… Но я отвлекся. Думая об Эдгаре, я в какой-то момент спросил себя: а что, если его эксперименты по установлению бессмертия привели к тому, что душам больше некуда уходить?

Он замолчал. Комната казалась очень шумной — это Руслан дышал.

— Я спросил себя, — скрипуче продолжал мертвец, — что, если Эдгар в погоне за вечной мечтой человечества… если он закрыл дорогу уходящим душам? Бессмертие здесь и сейчас — это ведь отказ от… другой участи. Что, если души несостоявшихся бессмертных пошли по дороге к Богу, а там шлагбаум? Или снежный занос, или обвал на дороге?

Он сумасшедший, подумал Руслан с новым страхом. Только кажется, что этот мертвец — в своем уме. На самом деле он только чуточку менее безумный, чем остальные.

— Я не прав. — Питер немедленно повернул к нему голову, Руслан увидел свое крохотное отражение в темных очках. — Я не должен был заводить этот разговор. Мне хотелось… поговорить, это естественно, но непростительно. Повернись, попробуем тебя вырубить.

Руслан, сжав зубы, повернулся лицом к стене. Минута потребовалась мертвецу, чтобы сменить перчатки; Руслан слышал влажный шелест тонкой резины. Потом послышались тяжелые шаги через комнату. Холодная рука приподняла футболку на Руслановой спине.

Руслан задержал дыхание. Игла входила в тело почти нечувствительно — но прикосновения мертвых рук сводили его с ума.

— Зачем вы все-таки убили того человека? — прошептал Руслан, почувствовав, как его снова укрывают одеялом.

— Я хотел удостовериться, что его душа не вернется в тело. Что Рай до сих пор существует.

— Рай?

— Или Чистилище. Место, куда душа этого бедолаги в конце концов ушла. Она ведь ушла, Руслан, и не вернулась, я проверял.

— Проверяли путь следования души?

— Точно удостоверился, что она не вернулась. Мне этого было достаточно.

— Расскажите мне про это место. — Руслан перевернулся на спину.

— Про какое?

— Где были вы между смертью и возвращением.

— Нечего рассказывать, обыкновенное безвременье… Ни света к конце тоннеля, ни умерших родственников, ничего. Знаешь, Руслан, за что я тебя уважаю?

Руслан на секунду приподнял тяжелеющие веки.

— Ты ни разу за все это время не подумал о том, как бы по-быстрому все закончить, — сказал мертвец. — Ты об этом даже не подумал.

— Откуда вы…

Он заснул мгновенно, будто щелкнули рубильником.
∗ ∗ ∗

Тоннель шел все глубже. Все чернее становились стены. Руслан не мог проснуться, понимал, что спит. Его затягивало вниз, по дороге, проторенной многими, тянуло в земляную воронку — как в болото, как в омут, без возврата.

— Пи…тер…

Он не мог открыть глаза. Не мог пошевелиться.

— Помогите…

Он понимал, что не издает ни звука. Тоннель несся навстречу, Руслан полулежал на заднем сиденье машины, впереди сидели мертвецы.

— Питер!

Он увидел свет, но не свет в конце тоннеля. Тусклый свет зимнего дня, отраженный в белом с желтыми потеками потолке. Руслан пошевелился, преодолевая сопротивление тяжелого, деревянного тела.

Он умер и вернулся. Его душе некуда деваться. Он бессмертен внутри трупа.

— Я… умер!

— Ты жив, — сбоку, из мути, заполнявшей комнату, появилось укутанное марлей, закрытое темными очками лицо. — Ты пока жив, а в чем проблема?

Появился стакан. Руслан почувствовал, как в рот капля за каплей вливается вода.

— Это течение болезни, — спокойно объяснял мертвец. — Ты был в отключке, дай-ка посчитаем… Ого, больше десяти часов. Постель сухая?

— Я не чувствую.

— Тебе надо принимать жидкость и отдавать жидкость. Поскольку ты ничего не ел уже двое суток, нормальной дефекации от тебя требовать опрометчиво… Живое тело требует ухода. Оно живое, капризное. Живое. Не садись, подожди. Я тебе утку дам.

— Питер, — Руслан все еще плохо соображал, — вам бы хотелось, чтобы я выжил или чтобы я умер?

— Мне бы не хотелось, чтобы ты умер, — после паузы признался мертвец.

— Но тогда вы были бы не один.

— Меня никогда не смущало одиночество… в отличие от тебя. Кроме того… ты же не думаешь всерьез, что я собираюсь основать тут колонию ходячих мертвецов и коротать вечность, слоняясь по окрестностям и теряя конечности?

Он отошел от постели. Руслан сперва заметил, что звук его шагов изменился, и только потом, с трудом повернув голову, увидел костыль, на который Питер налегал при ходьбе.

— Что… с вами?

— Догадайся с трех раз.

Он взгромоздился на кресло. К его левой ноге была намертво примотана шина из двух досок — от бедра до пятки.

— Противоречие, — пробормотал Питер. — Бессмертная душа внутри мертвого носителя. С точки зрения биологии, бред: как я могу говорить, если не дышу? Как я вижу, если отмерли зрительные нервы? Да чего там — мой мозг умер, чем же я мыслю? Принципиально иной способ сопряжения материального и идеального, вот что. Не познаваемый на данном этапе.

В комнате остро пахло дезинфекцией, но тот, другой запах, проникал уже через заграждение.

— Я напичкан консервантами, как самая долговечная мумия, — сказал Питер. — Только мумия не таскается по снегу, не мокнет, не греется у батареи, не шастает из сугроба в тепло и обратно…

— Вам надо было оставаться на холоде. А вы сидели тут со мной.

— Разумеется, все из-за тебя. Лихорадка из-за тебя. Я умер из-за тебя. Ты заболел — сам виноват… Кстати, возьми термометр.

— А зачем? — Руслан закрыл глаза.

— Затем, что ты жив, и температура тела имеет значение.

— Питер, — сказал Руслан. — Можно, я попрошу об одной… штуке?

— Да?

— Если я умру, вы не могли бы… организовать дело так, чтобы мое тело не ходило, безмозглое, по этому санаторию?

— О-о! — Мертвец пошевелился в кресле, костыль несильно стукнул о пол. — А может, ты войдешь в три процента моих товарищей и поднимешься, как огурчик, в своем уме?

— Я не хочу быть ходячим мертвецом.

— А это зря, — голос Питера чуть заметно изменился. — Вот не поверишь. Я тоже так думал, пока был жив. А когда сообразил, что меня после смерти собираются ликвидировать, — откуда и прыть взялась, и хитрость, и ловкость… Я мертвый, но я продолжаю думать. Невозможно от этого отказаться.

Он вдруг наклонился к кровати, так что внутри него явственно заскрипели кости:

— Может быть, мы еще сможем удержать от разложения наши тела. Если бы я мог заняться этим всерьез! Если бы лаборатория… Мумии хранились тысячелетиями. Мыслящее существо нельзя убивать.

— Питер… — Руслан приподнялся на локте. — А сознание и душа — это одно и то же?

— Вопрос терминологии… Что с тобой?

— Ничего. — Он прислушался к своим ощущениям. — По-моему, мне лучше.
∗ ∗ ∗

Он съел целую тарелку каши и выпил бульона. Он почувствовал силы пройтись до туалета, умылся и несколько минут смотрел в зеркало на свое худое, бледное лицо.

Подмигнул себе. Улыбнулся. Это оказалось очень приятно, раньше он не замечал, сколько удовольствия доставляет бессмысленная улыбка.

— Смотри, что я нашел, — Питер показал ему издали серебристый дисковый плеер из старых, таких, кажется, давно не выпускают. — Хочешь музыку?

— Хочу. — Руслан поудобнее улегся на свежих простынях.

Питер отлучился и через некоторое время принес десятка три разнообразных дисков — в коробках, в конвертах и просто в стопках, без маркировки. Первый не пожелал звучать, второй оказался аудиокнигой на немецком языке, третий молчал секунд двадцать, прежде чем вдруг разразиться знакомой барабанной дробью.

A howling wind is whistling in the night
My dog is growling in the dark
Something’s pulling me outside
To ride around in circles…

Это был знак. Таких совпадений не бывает.

I know that you have got the time
Coz anything I want, you do
You’ll take a ride through the strangers
Who don’t understand how to feel…

Руслан вдруг понял как-то очень естественно, что момент его смерти настал; комната подернулась морщинками, как мокрая шелковая ткань. Шевеление массы черных жуков. Мелькание темных стен.

— Питер, я…

Он цеплялся за сознание. Вот потолок. Вот стол, шкаф. Вот неуклюжая фигура мертвеца, в двух шагах…

Все залило чернотой, будто на мир плеснули битумом. Руслан провалился в тоннель и продолжал движение в тоннеле, и теперь оно ускорялось с каждой секундой.

In the deathcar, we’re alive…

В тоннеле воняло непереносимо, никакая дезинфекция не могла перебить трупный запах. Руслан сидел на заднем сиденье машины и не имел доступа к управлению. Его утаскивало вниз, в воронку, где прекратили быть верх и низ, где вообще ничего не существовало, только вонь.

Он не пытался ни оправдаться, ни убедить кого-то в чем-то, ни уцепиться за светлое воспоминание. Миллиардам людей это не помогло, а он чем лучше?

Он подумал, что должен взлетать, а не тонуть в земле. Что душа, освободившись от смертного тела, стремится вверх. Если все в этом уверены, ну, почти все… есть ведь в этом какой-то смысл?

Потом он вспомнил, что умирает от лихорадки Эдгара, человека, который искал земное бессмертие. Поэтому, наверное, он увязает в земле и тоннель утаскивает его все глубже, стены подступают все ближе, крыша машины вдавливается, сжимаются бока, летят осколками стёкла… Под колоссальным давлением автомобиль превращается в жестяную банку, скоро земля полезет в рот и уши, ни вздохнуть, ни крикнуть, все, конец…

In the deathcar, we’re alive…

Ветка липы хлестнула по ветровому стеклу. Шлеп.

Светлые прожилки. Множество капилляров. Липкие капли на внешней жесткой поверхности листа. И два цветка на прутиках, как глаза удивленного рака, два цветка липы, оставшиеся от всего соцветия.

Резануло солнце, обжигая глаза. Наискосок прострелило салон машины, мама на переднем сиденье повернула голову, Руслан увидел ее профиль на фоне пустой дороги, пунктирной разметки, на фоне подступивших к асфальту тополей и лип. В динамиках звучала отрывистая инструментальная тема.

— Переключи, — сказала мама. Руслан слышал ее голос очень четко. Отец протянул руку к пульту…

И все пропало.
∗ ∗ ∗

За окном было темно. В комнате горела крохотная настольная лампа.

Кресло напротив кровати пустовало.

Руслан медленно поднял руку. Посмотрел на бледные пальцы. Не смог сфокусировать зрение, чтобы проследить линию жизни.

— Питер. — Получилось очень тонко и жалобно.

Ответа не последовало. Весь корпус казался пустым, очень тихим, и даже ветер за окном дышал очень сдержанно.

Дышал. Руслан попытался сделать вдох. Как-то все сжалось внутри, мало объема в легких. Но вдох все-таки получился. Или нет? Принципиально иной способ сопряжения материального и идеального… Дело не в том, что я могу дышать, а в том, что мне это не нужно. Принципиально иной способ…

Боль?

Он ударил рукой о стол. Слишком слабо. Боли не было. Он ударил сильнее — боли все-таки не было; он хотел закричать, и тут увидел градусник, нависающий над краем стола: тот чуть не свалился на пол от его ударов.

Он вытащил градусник из пластикового футляра. Поднес к глазам: ртутный столбик был сбит до тридцати четырех. Руслан взял градусник губами, как леденец.

Где Питер? Почему он ушел?

Ему надо быть на холоде. В закрытой камере с постоянной влажностью и температурой. В саркофаге, во многих слоях бинтов. Где Питер?

Очень хотелось взглянуть на градусник. Руслан заставлял себя терпеть минуты три, потом все-таки посмотрел. Тридцать четыре, и, кажется, ртуть поднялась на половину маленького деления.

Или она с самого начала была там?!

Он снова взял градусник, сжал во рту, рискуя надкусить. Пять животных на «л». Лев, лиса, лемур, леопард… лошадь! Лось! Шесть животных на «л», никто не смеет отказывать мыслящим покойникам в гражданских правах…

Послышались далекие шаги. Деревянные удары в пол. Будто шел, сдвинувшись с места, дубовый комод времен королевы Виктории.

Руслан замер с градусником во рту.

Приоткрылась дверь. Большая фигура привалилась к косяку: мертвец стоял на двух костылях. Правая нога его была в лубке, левая заканчивалась над полом, на уровне колена. Штанина была завязана в узел.

Руслан молчал.

— А я говорил, — тихо сказал Питер.

Руслан почувствовал жжение на щеке. Очень крупная мокрая слеза выкатилась из края глаза и закатилась за ухо.

— Ты жив, — сказал Питер. — Я говорил… Ты жив. Ты выжил.

Его голос терял звучание на каждом слоге, пока не растаял совсем.

Руслан вытащил термометр изо рта. Посмотрел на ртуть: тридцать шесть и один.

— Ты ослаб. Я принесу тебе из кухни чая, бульона, масла…

— Питер, — спросил Руслан, — что с вами?

Мертвец медленно снял маску. Потом стянул с лица очки; он выглядел, как персонаж фильмов ужасов. Глаз не было. На дырявых щеках проступали наружу связки.

— Мне очень стыдно, — сказал Питер. — Я думал, это несправедливо, что я умер, а ты жив. У меня были те же пятьдесят процентов.

Руслан сглотнул. Когда мертвец говорил, то, что осталось от его губ, рефлекторно подергивалось.

— Мне очень стыдно. Я набрал кое-что в шприц, подошел к тебе…

Руслану казалось, что его тело превратилось в кусок заскорузлой соли.

— …И удержался, — ровным голосом закончил мертвец. — Я мог бы тебе всего этого не рассказывать, но так уж вышло, что это наш последний разговор…

— Питер?!

— Я стыжусь не того, что я сделал, а того, что не смог… — Он оборвал себя. — Ты будешь жить, и ты будешь здоров. Добро пожаловать в новый мир — в мир планеты, за пару месяцев скинувшей половину населения.

— Питер…

— Да, я тебе завидую. Я просто с ума схожу от зависти. Ты будешь вспоминать меня, возможно, твои дети тоже, но это не бессмертие. Не бессмертие. — Черное лицо мертвеца изобразило что-то вроде улыбки. — Я хочу, чтобы ты знал. Я не убил тебя не потому, что хотел тебе добра. А затем, чтобы ты передал по адресу вот это.

Он шагнул вперед. Покачнулся и чуть не рухнул на костылях. В комнату вплыл запах тления.

Удерживая локтем костыль, мертвец вытащил из кармана халата пухлый бумажный конверт и положил на дальний край стола.

— Ты прав, потому что сознание и душа — не одно и то же. Где-то в Аду сидит теперь моя душа, лишенная сознания, и ее даже мучить бесполезно — она не понимает, за что. А сознание уйдет вместе со мной. Через пару часов. Как я все приготовлю.

— Питер, вы не в себе, — сказал Руслан. — Вы…

— Я пережил шок, — просто ответил мертвец. — Я видел, как ты умирал и как ты выжил. У меня к тебе последняя просьба. Когда ты вернешься за перевал, и узнаешь о судьбе своих родителей, и как-то устроишься в этой новой жизни… Тогда найди, пожалуйста, человека, чье имя стоит на конверте. Я там написал несколько его адресов и телефонов, не знаю, какой сработает. Но найди его и передай вот эти бумаги от меня, из рук в руки… Последнее, неприятное — я много тебе врал.

Он с трудом развернулся и, грохоча костылями, заковылял к двери.

— Питер! — крикнул Руслан.

— Не ори, — сказал мертвец. — Сперва я принесу тебе пожрать. Я же обещал.

Эпилог

От станции Руслан шел по длинной улице, обсаженной старыми липами. Здесь еще полно было заброшенных домов, но строительные работы велись вовсю. Урчал маленький бульдозер, расчищая боковой переулок.

— Привет, имунок! — крикнул парень-рабочий лет восемнадцати, в синем комбинезоне на голое тело. — Кого ищешь?

— Дом шестнадцать. — Он развернул распечатку, потершуюся на сгибах.

— Это там. — Парень жизнерадостно махнул рукой. — Эй, имунок, электричка ходит?

— Ходит, — сказал Руслан.

Мама хотела поехать с ним. Но не смогла — у нее девчонки на руках.

Дом шестнадцать пришел в упадок, как и прочие, несколько лет назад, но сейчас здесь виднелись следы обновления. На звонок вышла пожилая дама, ухоженная, будто не было никакой эпидемии.

— По какому поводу? — спросила подозрительно.

— У меня письмо, — сказал Руслан. — Для профессора Питера Вазова.

— Давайте, я передам.

— Тот, кто мне дал это письмо, — сказал Руслан, — попросил из рук в руки.

Дама пожевала напомаженными губами и вышла. Руслан остался стоять на пороге. Через несколько минут вышел человек лет пятидесяти, седой, щуплый, с обаятельным подвижным лицом:

— Что же вы? Входите, входите…

— Спасибо. — Руслан неловко вытер ноги о половичок. — Вам просили передать, профессор. — И протянул запечатанный пластиковый конверт с бумажным письмом внутри.

— Кто? — поднял брови профессор.

— Человек, которого я звал Питером. Больше ничего о нем не знаю, кроме того, что он умер от лихорадки.

Профессор взвесил конверт на ладони.

— Вы не возражаете, если я… садитесь. Вот так. Вам принесут чаю. Или… просто подождите пару минут, ладно?

Он вышел. Руслан сел на мягкую кушетку в углу прихожей большого дома. Под потолком висела клетка, пустая, с зеркальцем и колокольчиком. В углу мирно пылился огромный кактус.

Он ждал этого дня почти три года. Мама не готова была отпускать его в далекую поездку, тем более на другой континент. Просто удача, что действующий адрес Вазова обнаружился в Европе, на разумном расстоянии от нового дома Руслана, его мамы, отчима и двух крохотных сестер-близнецов.

Послышались торопливые шаги.

Профессор вернулся. Руслан поразился, как может меняться человеческое лицо, — минуту назад живое, как вода, оно теперь застыло гипсовой маской.

— Вы… кто вы такой вообще?

— Меня зовут Руслан. Я был…

— Минутку, минутку. Кто еще знает об этом письме? О его содержании?

Руслан растерялся:

— Я его не распечатывал. Мама знает, что я обещал отнести…

— У вас есть фотокопия?

— Говорю же: я его не распечатывал!

Лицо профессора Вазова еле заметно расслабилось.

— Я пережил тяжелые времена, — пробормотал он сквозь зубы. — Я, в отличие от многих, никакого отношения не имел к работам Эдгара. Никакого отношения. А теперь, вы знаете, в научном мире идет охота на ведьм, истерическая жажда мести, как будто все микробиологи мира… Нет. Я совершенно не был причастен к опытам этого авантюриста. Напрасно он мне написал, вообще упомянул мое имя… Я надеюсь, вы говорите правду, и об этом письме никто не знает.

Руслан почувствовал, как отливает кровь от щек:

— Кто? О ком вы говорите?

— О Милоше Эдгаре, — с желчной улыбкой отозвался профессор, — о ком же еще? Вашем знакомом, которому вы так любезно вызвались быть письмоносцем.

— Но его звали Питер!

— Это меня зовут Питер! — На бледном носу профессора проступили капли пота. — Он назвался моим именем. И, кажется, наплел вам всякой ерунды вроде как… от моего лица.

— Нет. — Руслан разом охрип.

— Единственное, что меня немного примеряет с реальностью, — то, что он в полной мере хлебнул собственного дерьма. Безумная тварь, пустившая по ветру великий свой дар… — Профессор закашлялся. — Я ничего общего с ним не имел. Напрасно он именно ко мне обратился.

Руслан молчал. Новость, которую он узнал только что, еще стояла на пороге. Еще требовалось время, чтобы впустить ее.

Профессор думал о своем. Губы его шевелились.

— Имунок, — сказал он наконец со странным выражением. — Хорошее словечко. Знаешь, если бы он оказался имунок, я бы поверил, что Бога нет. Он точно умер? Вы уверены?

— Он был уже мертв, когда мы познакомились.

— Ага. Очень интересно. Но написал он все-таки мне… — На лице профессора появилось мечтательное выражение. — Могу я быть уверен, что ты никому об этом не скажешь? Кроме того, никто ведь не поверит, знаешь ли. Эдгара видели во многих местах, есть как минимум пять свидетельств о его смерти…

— Я был ему обязан, — через силу сказал Руслан. — Я сделал, что он хотел. Теперь я пойду.

— Он был гениален, — пробормотал профессор. — Пишет, вспоминает тот вечер, когда мы в баре пили скотч… Да. Тогда он не взял меня в программу. Но написал все-таки мне! — Он обернулся к Руслану, сияя растерянной улыбкой: — Мальчик, хочешь чая? Ты голодный? Есть галеты…

— Нет, спасибо. Я пойду.

Профессор вышел провожать его на крыльцо. Он шевелил губами, хмурился и растерянно улыбался. В последний момент, когда они уже попрощались, он спросил, будто невзначай:

— Ты хотел бы жить вечно?

Руслан обернулся. Улыбка профессора померкла.

— Что ты. Дурацкая шутка. Прости.

— Вы что, хотите продолжать?!

— Нет. — Профессор испугался. — Ерунда. Во-первых, нет мощностей, да что там… нет! Это невозможно. И… это было бы безнравственно. Конечно, нет. Забудь.

Захлопнулась дверь.

Руслан вышел со двора, прикрыв за собой калитку. Постоял, глядя на небо. Вытащил из сумки плеер, повертел ручку, заряжая аккумулятор. Надел наушники. Нажал на кнопку.

A howling wind is whistling in the night
My dog is growling in the dark
Something’s pulling me outside
To ride around in circles…

Он шел по улице, усаженной липами. Некоторые уже цвели.

заброшенное место конец света зима живые мертвецы больница

2 567 просмотров

+80

Предыдущая история Следующая история

Канал (Страшные истории)

Как стучит Душехлёб (Страшные истории)

6 комментариев

Последние

Написать

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.

Разумный Шляпник 19 февраля 2021 17:27

Ксли бы в конце раскрывалось что стало с четыремя автоьусами - было бы идеально
1. Юлька отвечает Разумный Шляпник 19 февраля 2021 18:21
  
  А мне кажется, что хорошо и так. Они же, вроде, для массовки были. Автобусы надо было либо под завал, который перевал закрыл, либо про каждого потом расписывать стал имунком или нет. Может будет продолжение и он встретит кого-то из той поездки ))
dementra369 19 февраля 2021 19:55

Блин, офигенная история. Многого не скажешь, но понравилось.
Tintur 23 августа 2021 12:01

Одна из лучших историй, что я читала за последнее время. Казалось бы, что тема зомби и зомби-апокалипсиса уже истерта до дыр. Но нет, кое-что новое и интересное все равно появляется.
26KMV 18 декабря 2021 04:52

Отличная история!Рекомендую
Nadya 7 апреля 2023 23:50

Замечательно