Ровно в два с четвертью Катя поставила авто на сигнализацию и перешла через улицу, прикидывая, успеет ли она закончить с делами, прежде чем хлынет дождь. Тучи висели совсем низко, почесывая тугие синие шкуры об антенные мачты офисов. Катя потянула на себя дверь ресторана, зазвенели колокольчики. В холле прохлаждался швейцар – стилизованный под холуя девятнадцатого века холуй двадцать первого века.

Фейс-контроль Катя отсекла заранее: деловой брючный костюм, мини-кейс, безукоризненный макияж и девственно чистые ногти. Да и трепаться с этим орангутангом ей не упало. «Заткнись и повинуйся», - подумала Катя в раскрывшийся рот швейцара. И сказала вслух:

- Бронислав Войтехович.

- Эээ… обедают, - угодливо подсказал ретрохолуй. – Самый дальний столик, в углу под панно.

- Je vous remercie, - щегольнула Катя единственной известной ей французской фразой и усугубила эффект купюрой в пятьсот рублей.

- Прошу вас, - швейцар отвесил поклон. Тётка центровая по жизни, перед такой полебезить не грех.

Миллионера «польского происхождения» (по версии журнала «ВиАйПипл») Катя застала врасплох: он только-только принялся за ванильный десерт. Не спрашивая разрешения, девушка уселась за его стол.

- Здравствуйте, Бронислав Войтехович. Позволите?

- Вы уж сами себе позволили, - ухмыльнулся из тени Шкруевич. – Выкладывайте, что у вас.

В этот момент тучи над Сретенкой разошлись, и солнце осветило лицо Катиного собеседника. Изрубленное морщинами, землистого цвета – типичный литрбольщик. До наркоты еще не докатился, но уже в пути. Если в его жилах и текла кровь шляхтичей, ее не много осталось. Но лицо невозмутимое до безобразия. «Ну да, к нему частенько пристают журналисты», подумала Катя. Впервые она натолкнулась на его фамилию в бульварной газетенке в разделе «Тусовка». Шкруевич продюсировал юных звездулек, отловленных им после кастингов в массовку. Его «проекты» славились тем, что неизменно завершались эпическими фейлами.

- Я вас разочарую, - произнесла Катя, устраиваясь поудобнее и раскрывая на коленях мини-кейс. – Понимаю, вы приняли меня за репортершу…

- Нет, не принял. Вы – Драгунова, правильно?

Катя хладнокровно выдержала удар и тут же ответила – как отвертку в глаз воткнула:

- Правильно, и я здесь по вашу душу. У меня подборка фото и видеоматериалов, посвященных лично вам. – На стол лег конверт. – Трогайте, берите, любуйтесь, это копии. Вот репортаж о совращении вами ученицы третьего класса московской школы. Тропаревский парк, 11 мая сего года. Что вы ей наплели? Что на коняшках покатаете? Покатали. Вот, - конверт потолще, - эротическое турне в Переславль-Залесский, к Синему Камню. Две девчушки, шести и семи лет, сестры. Их вы изнасиловали, избили и выкинули на шоссе. – Еще конверт. – 9 августа, коттедж вашего богемного дружка на Рублевке. Партнерше двенадцать лет, что, конечно, не шесть и не семь, но в уголовно-процессуальном плане мало что меняет. А вот эксклюзив. У себя на даче вы зажигаете с девочкой-третьеклассницей и с ящиком «Каберне Совиньон». Закуску покупать не стали. Девочки вам хватило на две недели. Мне бы такой холодильник. Фотоотчет по данному эпизоду весьма убедительный. Хотите меня о чем-нибудь спросить?

- Только об одном, - ответил Шкруевич, какой-то чересчур уж спокойный. Не по ситуации спокойствие, черт бы его взял. – Откуда у вас эта пакость?

- Бытует мнение, - ответила Катя, не сводя с него недоброго взгляда, - что все деяния людские пишутся в Книгу Жизни.

- А умничать вам не идёт, - ошарашил ее Шкруевич. – Не «пишутся», а записываются.

- Не борзейте, - отрезала Катя. – Как по-вашему, что мы будем делать с этой, как вы выразились, пакостью?

Шкруевич облизал мельхиоровую ложечку, закурил тонкую коричневую сигарету и прищурился на Катю сквозь клубящийся аромат.

- Ну, я предполагаю три возможности. Первая – продать материалы в прессу и нажиться на гонорарах. Вторая – передать их в прокуратуру.

- Третья?

- А третья – барышня, засуньте свои фотографии себе… подмышку! – рявкнул он. Заменил слово «жопа» на пристойное, чтобы не поганить язык руганью. Вот сука. – Знаете что? Выбирайте сами, только оставьте меня в покое. Моя личная жизнь касается только меня.

- Вы изволите ЭТО называть «моя личная жизнь»? – прошипела Катя, вскакивая и сгребая конверты в кейс. – Вы – дегенерат, извращенец и каннибал! Если буду выбирать за вас, выберу прокуратуру, и лично позабочусь, чтобы на зоне вам отпилили яйца без наркоза. А пока выбор за вами. Цена вопроса – пятьдесят миллионов, и это по-божески. До скорого свидания, господин растлитель.

- И вам не кашлять, - ответил Шкруевич. – А, еще одно… - он добавил несколько предложений, от которых у Кати всё заклокотало внутри, но она мужественно смолчала. Выяснить отношения успеется.

Но, садясь в машину, она еле боролась с охватившим ее бешенством. Она так вскипела, что чуть не сломала ключ зажигания. Вы****ок надумал ее разозлить, и у него получилось в лучшем виде. Только пусть оближется. Злая или добрая, глупостей она не натворит. Катя собрала волю в кулак, пристегнулась и выехала к Садовому кольцу.

***

По опыту она знала: если ее попытаются устранить, это произойдет в ближайшие двое суток. Срок варьируется от темперамента жертвы: кто-то скрупулезно обдумывает свои действия, а кто-то хватает мобилу и отзванивается нужным людям. Но в конце концов до всех одинаково доходит, что метаться бесполезняк. Отыскать ее в свибловских хрущобах – глухой анриал, а и найдут – не обрадуются. Сейчас ей надо отсидеться. Запершись на два замка и щеколду, Катя вынула из крохотного сейфа «ПМ». Правда, в Москве она никогда не пользовалась пистолетом. Она стреляла в людей на войне, а здесь не война. Что бы ни вопили изнеженные москвичи в своих блогах – кто видел войну, знает разницу.

Всё-таки Шкруевич взбесил ее сильнее, чем это допустимо. Будто завел в ней долгоиграющую пластинку: время шло, а бешенство не отпускало. Катя приводила себе аргумент за аргументом, чтобы хоть немного успокоиться: а чего она ждала от невменяемого? Когда их прижимают к стенке, они психуют и дерзят. Причем у Шкруевича вместо одной шизы целых две: он людоед. Но загвоздка в том, что он, по ходу, ничуть не психовал. Он был равнодушен, как сытый крокодил, и провоцировал ее на какой-нибудь косяк.

К вечеру первого дня Катя составила предварительный прогноз: Шкруевич не станет ее «заказывать». Кроме того, он и платить не станет. Отмахнулся от нее, как от мухи. «Что, если он вообще не врубается, во что вляпался?» - озадаченно думала Катя, мелкими глотками допивая чашку эспрессо. Или надеется на свои связи? А это какие связи надо иметь? Она и с меньшим «багажом» валила уродцев, чей социальный статус повыше, чем у Шкруевича. Круговая порука им не помогла. Игнорировать ее требования – не в интересах «донора». Но Катя откуда-то заранее знала: когда она вновь свяжется с Брониславом Войтеховичем, тот пошлет ее дальше некуда.

У нее промелькнула мысль, которая могла бы всё объяснить, и Катя, плюнув на конспирацию, позвонила Артёму.

- Тёма, привет. Насчет той компры, что ты мне слил. О Брониславе Шкруевиче. Ну-ка говори как на духу: это не монтаж?

- Он тебе отлуп дал, что ли? – звонок явно поднял Артёма из постели, и он спросонья сморозил фигню. Катя уже предупреждала его: твой язык тебя погубит. Когда-нибудь ответишь за базар, не мне, так еще кому-нибудь.

- Ни одна мразь не дает мне отлупа!!! – заорала Катя. Артём поперхнулся: Дракониха в ярости, быть беде. – А, ладно. В общем, дал. И я хочу понять, что тому причиной.

- Катрин, я когда-нибудь впаривал тебе фейки? – обиженно промямлил Артём.

- Тёма, не буди во мне зверя, он и так уже проснулся. Просто ответь на вопрос.

- Нет, не монтаж. Я сам проверяю каждый кадр на подлинность. Я в этом профессионал. А подставлять тебя мне незачем.

«Почему тогда Шкруевич хер клал на каждый кадр?!» - едва не взревела Катя, но опомнилась. Это было бы несправедливо. Артём не только классный эксперт; у него множество знакомых среди папарацци, в том числе самых отмороженных – как тот, что нащелкал полторы сотни натюрмортов с «Кухни Каннибала», ныкаясь в саду. (По хорошему, этого парня засунуть бы в психушку на пару со Шкруевичем, полить в палате бензином и спичку уронить). Ей самой не нарыть ничего подобного. И если она не в состоянии толково распорядиться компроматом, Артём не виноват.

- Извини, Тёма, - примирительно мурлыкнула Катя. – У меня дерьмовое настроение, но ты ни при чем. Давай так. Можешь найти еще что-нибудь про этого… мясолюбца?

- А что тебя интересует?

- Меня интересует ВСЁ. До седьмого колена. Что найдешь, всё сгодится. Эта тварь пожалеет, что на свет родилась, богом клянусь. В бюджете ты не ограничен, ни в чем себе не отказывай. Приступай.

- Приступаю… - горестно зевнул Артём.

Попрощавшись с «партнером», Катя улеглась спать, чтобы сберечь силы и назавтра быть в форме. Спала она чутко и при любом звуке, выдающем приближение врага, сняла бы «Макарова» с предохранителя. Но проснулась она не от опасности, а от того что во сне Шкруевич поставил ногу на край ее кровати и сказал, как в ресторане: «А вы сегодня утром плохо помылись, барышня».

Убила бы.

- И убью ведь, - пообещала себе Катя, лежа в темноте с открытыми глазами.

***

В четверг, пересмотрев свой протокол намерений касательно Бронислава Шкруевича, она поехала на Сретенку, заготовив короткую и пламенную речь. С собой она прихватила пистолет, хотя не сомневалась, что прикончит слизняка ударом в кадык. Оружие пригодится после того, как Шкруевич захлебнется кровью. Другие слизняки, естественно, за него не впрягутся, но орангутанг в холле сто пудов вызовет милицию.

В ресторане она Шкруевича не нашла, хотя, по ее данным, этот раб привычки обедал там ежедневно. Швейцар сказал, что Бронислав Войтехович не показывался ни вчера, ни сегодня. Катя посетила студию Шкруевича на Орликовом переулке, но студия была закрыта, а планктон из соседней конторы даже не знал, что это помещение кто-то арендует. «А он скрывается от меня», - подумала Катя. Но от этого ей не полегчало.

Несколько часов подряд она бродила по центру, и с каждым шагом в ней нарастала ненависть. Она отдавала себе отчет, что нарушила некий разумный предел и свернула с проторенной тропки шантажа на тропу войны. Ей почти хотелось, чтобы на нее вышел киллер – хоть что-то стало бы ясно; к тому же, наемного убийцу можно допросить. Но Шкруевич затаился и молчал. Это молчание могло бы напугать ее, но Катя никого и ничего не боялась. Она не ценила своей жизни и презирала смерть. Ее трижды вытаскивали с того света в госпитале ВМФ после огнестрелов, и Катя убедилась: умирать не страшно, а скучно. Но нет ничего хуже, когда тебя держат в непонятках.

Она присела отдохнуть на скамейке в сквере и набрала номер Артёма.

- Собрал досье? – спросила она его.

- Не очень большое. Кое-что собрал. Шкруевича прикрывает кровавая гэбня.

- А кто он есть кровавой гэбне? Брат, сват, племянник?

- Степень родства не установлена. Но он чем-то настолько полезен, что компромат его не парит. Нужно что-нибудь посущественней.

- Посущественней я устрою. Адрес мне его найди.

- У Шкруевича собственный дом на шоссе Петля.

- Собственный дом, это конечно, к цыганам не ходи.

- Не, ты фишку не сечешь. У него личная многоэтажка. Девятнадцать этажей.

- Чегооо? Многоэтажка в девятнадцать… тьфу ты! Он что, ее выкупил или как?

- Или как. Приватизировал. При «совке» там велись секретные исследования, а квартиранты были контрольными образцами. Шкруевич курировал строительство от ЦК. На сайтах пишут, что дом возводили на тектоническом разломе. Адрес простой: шоссе Петля, 3 «А». Там нет нечетной стороны, высотка тупо торчит посреди пустыря. Погоди. Тебе для чего адрес?

- Я хочу его грохнуть, - объяснила Катя и оглянулась: не услышал ли кто.

- Катька, ни за что!!! – завопил Артём. – Я на такое не подписывался! Разводилово – да, мочилово – нет.

- Тебе и не надо подписываться. Даже если меня возьмут – а пусть сначала попробуют – твоего имени я не назову. Тёма, пойми: эта публика в курсах, что со мной шуток не шутят. Если я прихожу, башляют без вариантов. Кочевряжутся, но башляют. Позволю одному извращенцу выставить меня лохушкой – и прощай, репутация. Или ты так обогатился с процентов, что и потратиться не на что?

Артём судорожно сглотнул.

- Больше ничего не говори мне об этом. Только в дом тебе не попасть, там охрана с собаками и камеры повсюду. Даже на крыше, потому что Шкруевич облюбовал последний этаж, и они опасаются парашютистов. Раньше в доме жила куча народу и подъезд не запирали, заходи кто хочет, но два года тому взад Шкруевич всех расселил в Южное Бутово. В Мосэнерго говорят – электричества высотка почти не потребляет, там свои генераторы. Но два-три раза в месяц бывают такие перепады, что вырубает весь район… Еще туда приходят огромные фуры и в дом затаскивают тонны каких-то коробок, барахла, макулатуры. Архив у него там, что ли…

- Вот бы покопаться в таком архивчике… Ну а как мне обойти охрану, собак и камеры?

- Драгунова, это давай сама. Когда дело касается таких штуковин, я полный задрот, и хочу им остаться.

- Ой, боже, - засмеялась Катя. – Да и оставайся, кто б возражал. Сама так сама.

***

Разведывательная операция провалилась без всяких видимых предпосылок. Кате жестко и радикально отрезали путь к отступлению; правда, не учли, с кем имеют дело. На будущее она сделала вывод: многоэтажку 3 «А» пасут профи.

Она начала издалека, обосновавшись на лоджии дома в жилом квартале, напротив одинокой высотки. «Пустырь», наверное, когда-то и был пустырем, но сейчас там громоздились горы крупногабаритного хлама. Катя подрегулировала линзы бинокля. Мощная оптика без искажений передавала мрачную ауру, словно высотка отплевывалась микрорентгенами. Небось там Гейгера шкалит. Внутри здания таилась угроза. «Конечно, там таится угроза, - оборвала свои фантазии Катя. – Там засел Шкруевич. Может быть, сейчас он приканчивает очередную первоклашку, а я тут видами любуюсь».

Она подрастеряла часть своего энтузиазма, но ее учили себя пересиливать, когда надо. Пора переходить ко второй стадии. Катя села в машину и вырулила из квартала на магистраль. Чтобы взвинтить себя, он воспроизвела по памяти: «А вы сегодня утром плохо помылись барышня. В детстве вы были грязнулей, и от вас всегда мерзко несло мочой?»

«Ждите, Шкруевич, я скоренько».

От шоссе в недра свалки вела пьяная дорога, и Катя отправилась по ней пешком, бросив «Камри» на обочине. Вблизи техногенные залежи производили еще более устрашающее впечатление, чем в окуляры. Катя хмуро рассматривала беспорядочно наваленные шлакоблочные плиты, кольцевой тюбинг, балки, фрагменты арматурного каркаса. Судя по всему, здесь затевалась новая стройка – материалов хватит еще на девятнадцать этажей. Но, пока строительство не началась, всё это исполняет функцию укрепрайона. Слова Артёма о «кровавой гэбне» обрели отчетливый смысл: Шкруевич ворочает здесь большими делами, раз его берегут, как государственную границу. Эта мысль осталась недодуманной – за спиной оглушительно громыхнуло, и, развернувшись на каблуках, Катя увидела взметнувшийся к осеннему небу факел.

«Это всего-навсего моя тачка, - сказала себе Катя. – Кто-то не хочет, чтобы я отсюда уехала». Сквозь рокот пожара она различила собачий лай. Да, гостям здесь не рады, однако. Надо уносить ноги. Только грамотно – чтобы сзади на плечи не вскочила собачка. Катя не взяла с собой оружие и теперь готова была сама себе перегрызть горло за легкомыслие. Она резко стартовала с места, надеясь, что ее не успели заметить. Еще метров двести, и ее скроет дымовая завеса, а заодно и собьет с толку животных.

Лай зазвучал впереди.

Вот молодцы так молодцы. Закупорили ее в «бутылочном горлышке». Обложили. По всем правилам. Катя метнулась к баррикаде из плит и стремительно вскарабкалась по ней. Увернулась от стального прута, едва не нанизавшись на него глазницей. Ну и что дальше?

Она рассудила, что хозяева трэштерьеров (в жизни не слыхала, чтобы собаки ТАК лаяли) опекают территорию по эту сторону Петли. За шоссе их зона ответственности кончается. Значит, ей туда и надо, в отрыв через квартал, и где-нибудь в северной его части ловить попутку – как назло, деньги остались в «Камри» и догорали вместе с ней. Навряд ли здешние бойцы уполномочены вести преследование в квартале, хотя что вообще можно знать наверняка? Катя окинула взглядом «рельеф», взвешивая в уме «за» и «против». Ноги переломать – как раз плюнуть. А то и шеей поплатишься. А перемещаться надо быстро, не получая травм и не производя лишнего шума.

Уж действительно ли они ее убьют, если схватят? Эту тему лучше обмозговать на свежую голову. «Дура, смотри, что они с машиной сделали». Чего там еще мозговать? Итак, продолжать отход поверху? Дело, в общем-то, привычное, но после того, как ее комиссовали, Катя не тренировалась на пересеченной местности. Влечения к паркуру она тоже никогда не испытывала. Что ж, самое время испытать.

Она разбежалась и с края плиты взмыла в воздух.

***

В те самые минуты, когда Катя спасала свою жизнь, Артём для очистки совести вызвонил давнего знакомца Руслана. Судьба свела их после призыва в армию и развела в учебке: Артём повредил позвоночник, крутанув на турнике «солнце», и был досрочно демобилизован. Менее удачливый Руслан отправился служить. Ныне он работал машинистом метрополитена.

- Рус, есть дело, - ходить вокруг да около Артёму было недосуг, к тому же он по-прежнему считал, что его дело – сторона. – Моя одноклассница ру записалась в крутые диггеры. Шарится по подземке и всё такое. Нужна твоя помощь.

- Смотря что, - лаконично ответствовал Руслан. Ему доводилось высаживать в тоннеле метрофанов, но однажды вполне себе упитанный пацан-бодибилдер был буквально закинут обратно в кабину, из которой только что вылез, и заблевал пол кровью и зубами. Везуха еще, что кони он двинул дома, а не в поезде. Руслан воспринял это как знамение, что надо завязывать.

- Есть такое шоссе Петля, где на пустыре дом высотный. Там вроде твое депо рядом.

- Ну, рядом.

- Туда, случайно, ветки нет?

- Ветка случайно есть, - вяло отозвался поммаш. – Но ты сам знаешь, если спрашиваешь. Теоретически я могу отогнать по ней «Ежа».

- А практически?

- Практически – в пятихатку не уложишься. Придется многим отстегнуть.

- А?

- Тёмыч, ты глухой или бухой? – в рифму обругал его Руслан. – Это тебе не байк по пьяни скоммуниздить. Тут всё должно быть легально или не должно быть вообще.

- Хорошо, в какую сумму это встанет? Девка при бабле, у нее предки пакет акций в Газпроме держат.

- Подсчитаю, перезвоню.

***

Домой Катя попала за полночь.

У нее подкашивались ноги после трехкилометрового пробега. Эх, не зря ее на «гражданку» списали: организм не тот уже. От шоссе она доехала на автобусе зайцем, нырнув под турникет. Шофер уперся было рогом: мол, не тронусь, пока не заплатишь, но Катя крикнула ему из салона, что ей не к спеху. Мужик решил не связываться: вдруг баба из дурки смылась, она тут весьма неподалеку. Он уже видел тамошних клиентов. Вырвавшись на свободу, только и высматривают, кого бы в расход пустить. Его сменщику перерезали горло осколком лобового стекла, разбитого его же головой.

На сон грядущий Катя зашла в милицию и подала заявление об угоне, хотя это как мертвому капельница. «Стражи высотки» уже знают, кого именно они так и не поймали. С такими широкими возможностями пробить по базе номер авто они не затруднятся.

Встречу с Артёмом и его корефаном она назначила на восемь утра. Отоспится потом. Вот только со Шкруевичем дела порешает, и сразу баиньки.

- Сто косых, - выпалил машинист вместо «Здрасьте».

Катя, по сценарию Артёма игравшая богатую диггершу, присвистнула.

- О как! Накину еще полтораху и куплю всё метро целиком. Откуда такие расценки? У вас поезда от Гуччи?

- Я уже говорил Тёмычу, - машинист носовым платком промокнул лоснящийся лоб. Его большие, правильной круглой формы глаза смахивали на парочку перископов. В детстве его, наверное, звали Жабуненком (…вы были грязнулей, и от вас мерзко несло мочой). – Ветка Опольцево-2 – часть федеральной стратегической системы. Раз в неделю мы ее тестируем на случай, если пиндосы нам боеголовками вломят. Но посторонним туда ездить запрещено. В смысле, запрещено везде, а туда – особенно. Едет работник с приказом диспетчера, а диспу откуда-то из Генштаба разнарядку спускают.

- Ребят, а если я пешком дойду?

«Перископы» описали полукружье.

- Пройти на ветку можно только через депо, а вас еще на КПП завернут. Ветка с поверхностью никак не сопрягается, вентиляция и та автономная. Кате, разумеется, не жалко было денег. Деньги – мусор. Просто Жабуненок ее раздражал. Ему бы не поезда водить, а заспиртоваться – и в кунсткамеру. К тому же, нормальные люди не потеют насквозь под струей холода из кондея.

- Прям вот только через КПП?

- Не, ну есть два способа. Либо через высотку, либо через депо. Но вы-то именно в высотку хотите просочиться! Кстати, я бы за это и рубля не дал. Обычная типовая халупа. Это всё сказки, будто там отдушина в ад, и можно дьявола по рации услышать. Короче, думайте сами. Но учтите – пешком без мазы. Допустим, с дежурными вы договоритесь, я вам ткну пальцем, где ветка, и вы попретесь. Обратки не будет. Там из кабины-то запрещено выходить. Тоннель только сверху герметичный, а вниз какие-то скважины насверлены. Гиблое местечко.

Перегнувшись через столик, Катя положила на колени Руслану небольшой, но увесистый пакет. С машиниста мгновенно сошло семь потов.

- Вот твои сто косых, - сказала Катя. – Сколько времени нужно на подкуп должностных лиц?

- Н… неделя.

- Зашибись. Скажем, неделя минус пять дней. Послезавтра или всё будет готово, или вернешь мне бабки.

- Ну и куда такая спешка? – уныло спросил потный Руслан.

- Куда-куда, - огрызнулась Катя. – У меня путевка на Ибицу. Хочу взять от жизни всё, так что не обламывай, а то расстроюсь и буду плакать. И ты за компанию наплачешься.

***

- Боже мой, Артём, где ты добыл это сокровище? – спросила Катя, когда они остались одни. Жабуненок удалился, волоча спортивную сумку, бившую его по ноге. – Похож на брехло. На склизкое брехло, - уточнила она, подумав.

- Рус – не брехло. Он не взял бы денег, если б не мог их четко отработать. Ему стрёмно связываться с деньгами, тем более в таких суммах. Всё уже на мази, осталось раздать слонов, то есть наличку.

- Ну-ну. Тебе-то я верю, но корешки твои – один другого волосатей. – Катя соврала. Артёму она тоже не верила. – Теперь ты давай. Чем разжился? Артём расстелил перед собой салфетку и достал из кармана «Паркер» с золотым пером. Как ворона, падкий до всего блестящего.

- Погнали. – Он прочертил на салфетке прямую. – Поверхность земного шара. – К линии добавился прямоугольник. – Твоя высотка. Не твоя, Шкруевича. Здесь, - он нарисовал стрелку ниже прямой, - оборотный тупик. Отсюда войдешь в подвал. Его не охраняют, там не то чтобы весь подвал, а нечто вроде бункера.

- Тебе Русик напел про «не охраняют»?

- Гарантировал. Нужен ему лишний геморрой, если тебя примут?

- Угу. Ну ты рисуй-рисуй, Моцарт.

Еще одной линией Артём отделил от прямоугольника восьмушку по вертикали и заштриховал полученную фигуру.

- Это шахта грузового лифта. Часть дома с шахтой изолирована, лифт сообщает подвальный бункер с чердаком. Сядешь в лифт, выйдешь наверху и спустишься с чердака на последний этаж. – Он изобразил смайлик. – Там решетка на замке, а замки ты ловко вскрываешь.

- Откуда столько информации? – полюбопытствовала Катя.

У Артёма забегали глаза, и он уставился в салфетку.

- От риэлтеров, блин, от кого еще… Шкруевич ведь расселением не сам занимался!

- На много бабок попал?

- Так… Губа у них не дура, конечно.

- На, держи. – Катя протянула ему пачку банкнот. – Купи себе конфеток.

- Кать, ну чего ты? Потом бы отдала…

- Сейчас, - с нажимом сказала Катя. – Бери сейчас.

Артём неуклюже запихнул пачку в барсетку.

- Ты только имей в виду, что вся эта информация двухгодичной выдержки. Там многое могло измениться. Если Шкруевич замуровал чердак, ко мне без претензий, пожалуйста.

- Тёма, бог с ним, с чердаком. Почему лифтовый бункер не караулят?

- Чисто моё мнение… Полагаются на бдительность метрошных охранников. Я бы полагался. Рус не от балды с тебя сто тонн содрал, рисковать по дешевке они не будут, да и рискуют не только выслугой лет. Или Минобороны не дало там посты расставлять. В общем, на месте всё увидишь. Как ты собираешься опознавать апартаменты Шкруевича, или что он там себе намутил-то, я без понятия. Но у меня другой вопрос. Почему ты уверена, что он дома?

- А он обязан там быть. Он меня боится, поэтому застрял в своей норе. Высунет нос – и ему кранты.

***

«Еж» сбрасывал скорость, приближаясь к оборотному тупику.

Про себя Катя уже признала, что погорячилась насчет «дойти пешком». Это исключалось по всем параметрам. В тоннеле царили мрак кромешный, подстерегал контактный рельс и провода под напряжением. Неверный шаг - и восемьсот с лихом вольт доделают то, что не доделал снайпер-спецназовец. Руслан всю дорогу от депо молчал и потел, вцепившись в контроллер. Артёма и Катю он забрал на проходной и спросил только: «Готовы?». Шестеро парней в камуфляже и с автоматами чуть сдвинулись в сторону, пропуская «пришельцев». Не прыщавые затравленные пацаны вчерашнего призыва, а матерые вэвэшники. Они явно не одобряли самоуправство командования, налаживающего экскурсионный бизнес. Катя подумала, что из коррупции можно извлечь прямую выгоду, и что ее деньги потрачены не напрасно, раз этих Рэмбо взяли на поводок.

О чем она старалась не думать, так это о расследовании убийства господина Шкруевича. О том, что по ее следу пустят собак. И о других деталях своей миссии. Как только обнаружится, что убийца проник в здание с резервной ветки, возьмут за жабры машиниста, а он паровозиком потянет всех, кто работал в ночную смену. Это мелочи. Она дала себе приказ, и она его выполнит. Шкруевич не имеет права жить. Вагон остановился.

Колея здесь обрубалась щебневой насыпью, приходящейся вровень с порогом кабины. Руслан затянул стояночный тормоз и распахнул дверь. Кате мигом расхотелось выбираться наружу, и она напомнила себе: «В детстве вы были противной грязнулей, от вас несло мочой?».

- Метров через сто к насыпи примыкает галерея, - подал голос Артём, ерзавший на откидном сидении в обнимку с комплектом химзащиты. – Иди по ней, пока не дойдешь до сбойки слева. Это и есть вход в бункер. Там аварийное освещение… Рус, дай ей фонарик на всякий пожарный, мало ли что.

- Вы особо не загуливайтесь, - попросил Руслан. – Я и так график просрочу. – Он всё еще заблуждался насчет цели ее визита. – Прошвырнетесь туда-сюда, и бегом к нам. Как условились.

- Как условились, - подтвердила Катя, и, поймав на себе взгляд Артёма, прочитала на его физиономии страх. – Ты-то чего дрейфишь? Сидел бы дома, раз такое ссыкло подзаборное. Всё, герои катакомб, досвидос. Скоро вернусь.

И она твердо ступила на насыпь.

Собственно, Катя не планировала возвращаться. По-любому эти двое поедут назад без нее. При самом идеальном раскладе Шкруевич попадется ей, курящим свою коричневую сигарету возле квартиры, но какого черта ему выходить? Небось, в квартире есть пепельница, и нет домочадцев, ноющих, что дым глаза ест. Катя ставила на другое. Сомнительно, что Шкруевич, как бы тщательно его ни охраняли, разрешит караульным пастись на этаже. Крыша, двор, прилегающая территория, но не этаж. И камерам там не место. Среди его бойцов могут оказаться такие, кто педофилов на дух не выносит со всеми вытекающими последствиями. Найдя нужную дверь и вскрыв ее отмычкой, она открутит Шкруевичу башку голыми руками, чтобы не шуметь. Удастся ей уйти, совершив этот подвиг, или нет – пятьдесят на пятьдесят. Объективно – вряд ли. Ее пристрелят. Вот почему она заранее расплатилась с Артёмом. Какой бы ни был, а детство золотое прошло с ним рядом. Детство. Стоп. А если при Шкруевиче ребенок? Тогда ей нельзя попадаться охранникам. Ребенка надо спасать. Придется импровизировать. Катя проверила запасную обойму в кармане ветровки.

Если Шкруевич один, она его убьет, а потом уж трава не расти.

Катя одолела последние пятьдесят метров пандуса, уводящего вверх через толщу породы, и очутилась в тесном железобетонном павильоне.

***

Подтянувшись на поручнях, с путей поднялся в вагон человек.

Это был Шкруевич. Он протиснулся к пульту и положил Руслану руку на плечо.

- Молодцом, Русик, - похвалил он. – Всё в порядке. Выхлопочу тебе отпуск. Что до тебя, - он нехорошо посмотрел на Артёма, - на сей раз прощаю, коль уж сдал подружку с потрохами. А на будущее совет: не наводи справок о людях, до которых тебе как до Луны. Ты такой активный, даже моего личного фотографа достал.

- Так вы нарочно? – Артём икнул. – Нарочно фотографии мне подсунули?

- Я давно хотел избавить мир от этой… особи. Но всё как-то повода не было.

- Зачем вам это понадобилось?

- Затем, что я – главный по утилизации, - сурово ответил Шкруевич. – И еще одно. Никто не смеет лезть в чужую личную жизнь. Особенно в мою. Это МОЯ личная жизнь, усвоено? Моя. Бронислава Шкруевича. Что бы я ни делал, это не предмет для обсуждения или вымогательства. Несогласных буду карать и в дальнейшем. Руслан, втыкай реверсивку по-быстрому. Знал бы ты про этот тоннель то, что я знаю – и за миллион бы сюда не сунулся.

- А вы что, домой не пойдете? – Артём не был бы Артёмом, удержи он язык на привязи.

- Господь с тобой, мальчик, - холодно отозвался Шкруевич. – В этом доме никто не живет.

***

Перед телескопическими створками лифта Катя вновь заколебалась. «Грузовой подъемник. Для подачи опустите рукоять управления».

- Ну и что тут такого? – спросила она себя. – Лифт, он и в Африке лифт. Кто-то им пользуется, не для меня же его приготовили.

Она заглянула в щель створок: кабина прямо перед ней.

(А вы сегодня утром плохо помылись, барышня. В детстве вы были противной грязнулей, и от вас мерзко несло мочой? Странно, у кого это на вас встал?)

- Шкруевич, ты – труп, - сказала Катя. «Труп, труп, труп», подхватило эхо, разнося приговор по подземелью. Она потянула рукоять вниз. Створки разошлись.

Под потолком кабины зажглись две лампы в матовых плафонах. Кабина была узкой и длинной, метра четыре в длину. «Что за грузы в ней возят?» Катя пожала плечами и надавила на черную квадратную кнопку «Ход». Кнопка утонула в панели.

Шахта разразилась какофонией звуков: загудели приводы, зашлись скрежетом крепления, запели тросы. Набирая высоту, кабина дребезжала и вибрировала. Интересно, насколько эта рухлядь надежна? Катя глубоко дышала, отбрасывая всё лишнее и оставляя для себя только боевую задачу. Уничтожить любой ценой.

Когда лифт, по Катиным расчетам, достиг уровня чердака, лампы внезапно погасли. Кабина зависла. Темнота.

Такого ее программа не предусматривала. Не на этот ли «всякий пожарный» намекал Артём? Створки заскулили, разъезжаясь. Катя включила фонарик и посветила вниз и вперед, ожидая увидеть покрытый слоем пыли пол. Но луч фонаря ни во что не уперся. Затем сдохла батарейка. Что за дьявол, куда приехали-то?! Катя отшвырнула бесполезный фонарь. Ей показалось, что кабина плывет, а в дверной проем набегает поток воздуха. Над головой поскрипывали шкивы. Неужели закоротило редуктор, и лебедка дергается сама по себе? Или кто-то прикалывается в машинном отделении? Или это засада?

Катя очутилась в ловушке, суть которой скрыта во тьме, но это НЕНАДОЛГО. Она почти уже прижалась к стенке кабины, чтобы не напороться всем телом на автоматную очередь, но инстинкт велел ей замереть. Она сообразила: фонарик никуда не упал. Ее охватил ужас.

Она полуобернулась и медленно вытянула руки, нащупывая пластиковую обшивку стенки. Но в темноте ничего не было. И вдруг зажегся свет. Горячий, яркий и безжалостный, он на несколько секунд ослепил Катю. Когда зрение восстановилось, она увидела, что это включились прожектора по внутреннему периметру здания под опорами крыши.

Высотка внутри представляла собой сплошную полость. В здании демонтировали все перекрытия, несущие элементы, лестницы, коммуникации, и, не заморачиваясь, складировали на пустыре. (Вот какая это свалка). Оставили грузовой лифт, очень хитро сконструированный: контейнер со съемной площадкой, которая вынимается из ствола шахты краном. Аттракцион «Ночной Кошмар». Но самое плохое – там, где полагалось быть фундаменту, полость продолжалась дальше, не то сужаясь, не то расширяясь воронкой – с площадки этого было не разобрать.

Катя поняла всё, что еще успевала понять. Шкруевич приватизировал Бездну. В ней можно спрятать что угодно, и еще останется прорва свободного места. Сейчас Бездна позовет ее прятаться. А она стоит у самой гребенки, и ухватиться ей не за что – подвесная рама в четырех шагах позади. Всё равно что в другом городе. Площадка качнулась.

Катя чудом удержала равновесие, но это было дурацкое и бесперспективное чудо. Тогда девушка расслабила мускулы, готовясь к падению. Следующий рывок стряхнул ее с площадки, и Катя понеслась в разверстый зев планеты.

Про себя она считала: один, два, три… На цифре «тридцать» она всё еще падала. Освещенное нутро монолитного пустотела осталось высоко над ней. Катя летела куда-то сквозь гулкую тьму. Она пересекла горизонт событий, оставшись навечно распятой в пустоте фигурой-отпечатком.

Но вот что-то произошло с воздухом. Его наполнили миллиарды зубьев, будто… …тёрка, о которую прилежная домохозяйка мельчит неподатливую луковицу. Или, нет, еще хуже.

С Кати сорвало одежду и стесало кожу. Это было не больно, потому что испарились нервные окончания, но это было отвратительно. Следом пошли, распыляясь в колючем пространстве, мясо и сухожилия. Но она продолжала считать: сорок два, сорок три, сорок четыре. При счете «сорок пять» череп прохудился до серого вещества, и считать стало нечем.

Катя угодила в шредер.