Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Автобусная история
© Таинственный Абрикос11.5 мин. Страшные истории Helga 29-08-2020, 13:43 Источник Принял из ТК: Helga
Бывали и более странные, а то и вовсе потусторонние объекты, которые ещё ждут пытливых исследователей: навсегда закрытые сараи, подвалы, где ночи напролёт горит одинокая лампочка, палисадники, на которых растут незнакомые, совсем чужие цветы и травы, а их хозяйки — полусумасшедшие особы в драных платьях и чумазых сандалиях...рузило, шуруп или нездоровые девочки, не приписанные ни к одной школе, которые живут одни в квартирах, задрапированных чёрным... или даже просто решётки, здоровенные такие узорчатые решётки с бронзовыми птицами и львами, какими не побрезгует иной респектабельный особняк — лет двадцать назад их принесли во двор, прислонили к стене, да так и оставили стоять, тускнеть и медленно врастать в сырую землю.
Сколько их было, таких? Наверное, все. В каждом дворе рано или поздно обнаруживалось что-нибудь достопримечательное своей непонятностью. Двор с Кроликом, Качелями, Валунами, Грибом или неким Джагбэндом... Был даже Пустой Двор — это где-то в районе рынка — знаменитый тем, что там вообще не было ничего интересного, только стены, окна и лавочки.
А самый-самый знаменитый ориентир находился в нашем дворе, причём так долго, что даже старожилы не могли рассказать, откуда здесь это. Не смогу и я; только знаю свершенно точно: когда я родился, он уже стоял.
Это был Автобус — самый что ни на есть доподлинно-настоящий "Кагер", без колёс и дверей, с исцарапанными боками и треснувшей левой фарой. Неведомые руки заботливо вынули все стёкла, опустошили кабину, оставив только дырки от кнопок и руль, юркие воробышки неизвестным науке способом загадили потолок, чьи-то беспокойные пальцы искромсали обивку — и железный остов, сам того не подозревая, стал вдруг милым, домашним и уютным. Зимой там стояла отчаянная холодрыга, но зато даже в самые отчаянные летние дни, когда город превращался в раскалённую сковородку, внутри сохранлась прохладная тень и какая-то очень своя, благородная свежесть. Да, это больше не было автобусом "Кагер" — это был Автобус, один-единственный в мире, не нуждавшийся в другом имени, и сам воздух словно говорил, что кто бы здесь до нас не катался, имён и дел своих не запечатлел и тихо ушёл, оставив пятна на полу да надписи на стенах. Автобус потерял все свои приметы: водителя, маршрут, колёса, двигатель, стал частью Двора, и невесть сколько лет двор так и называли: Двор с Автобусом.
Чудодейственно непригодный, словно руина или памятник, Автобус несомненно принадлежал вечности. Из двора могли исчезнуть дети, взрослые, мусор, скамейки, даже целые дома — и двор бы уцелел, но без Автобуса он бы несомненно пропал, превратившись в заурядный закуток, где даже посмотреть не на что. К счастью, Автобус всё-таки был — а значит, дети карабкались в кабину и часами катались, подпрыгивая в шатком водительском кресле, молодёжь забиралась в прохладный салон и сидела там, как в беседке, и даже взрослые, случалось, протискивались под днище и выискивали среди давно и тщательно разворованных деталей гайку для грузила, шуруп или что-то ещё.
Никто и представить не мог, что символ нашего двора — старый, спокойный и степенный, словно дерево, — может угодить в такой переплёт. Но это произошло — ранним летом, второго числа месяца Утки.
Виноват оказался, как это бывает и у людей, не сам Автобус, а его беспутный молодой родственник. Сейчас о нём можно прочитать разве что в старых газетах на дне ящиков, где бабушки хранят свои компоты, но прежде, в наше время, Пирата знали все, даже песни пели про его похождения. Кто-то ухитрялся увидеть его на улицах: огромный и жёлтый, с замурзанными стёклами, крейсировал он по своим, неведомым маршрутам, игнорируя остановки, светофоры и регулировщиков.
Появился Пират осенью, в самый разгар беспорядков. Прохладным утром на автовокзал ворвались какие-то люди, без разговоров разоружили сторожа, погрузили всё топливо в только что отремонтированный автобус и отбыли, взорвав на прощание другие два, стоявшие на ремонте и к похищению непригодные. Планировалось, наверное, пустить захваченный транспорт на баррикады; однако со временем ему нашлось другое, более изящное применение.
Так на улицах появился нелегальный автобус-призрак. Номер регулярно менялся, кондукторов он не принимал и общепринятые остановки игнорировал. В чём заключался его бизнес, не знал никто; но поговаривали, что маршрут составляют сами пассажиры, а предприимчивые водители в чёрных масках готовы отвезти вас хоть в Каблуки, хоть в Рукава, хоть в Моторное. Власти на автобус были весьма злы, обещали семь тысяч за любую информацию и даже учинили как-то полноценную облаву, с солдатами на подхвате и тремя вертолётами в воздухе. Ближе к полудню был первый успех — отряд срочников намертво изрешетил сломавшуюся "семёрку", а ещё позже уже другие открыли пальбу по проскочившей остановку "сороковушке", хотя она, как всем известно, на "Мухановой" в принципе не останавливается. Автобус номер сорок въехал прямо в назначенный к сносу дом, да так там и остался, даже не полыхнув. А вот Пирата, похоже, не нашли; как раз в тот день у него был особенный рейс куда-то в Столицу.
Отловить его и вправду оказалось непросто. Улиц было много, автобусов мало и даже основные маршруты обслуживались как придётся. Это потом, когда всё наладилось, и рейсы стали регулярными, Пирата стали видеть реже. Впрочем, во время Амнистии его пытались легализовать под видом частного такси повышенной вместимости. Заявку отклонили и больше случайных автобусов у нас не видели. Поговаривали, что Пират перебрался в Столицу, окончательно ушёл в подполье и прячется на окраинах, грязный, побитый и разрисованный. У него давно нет номера и запчастей, а на горючее он зарабатывает, развозя нелегальных рабочих на нелегальные стройки.
Но это всё потом, в другой жизни, а тем летом Пират был ещё молод, нагл и катался в открытую. Примерно тогда же в Комиссариате создали специальный Отдел по Благоустройству Городских Улиц и перепоручили ему, в том числе, и общественный транспорт. Беспутный автобус стал для всех, кто состоял в том Отделе, отменной круглосуточной клизмой — едва ли не каждую неделю начальство требовало выследить, поймать, призвать к порядку, но неуловимый Пират, как и раньше, уходил от преследования, а как-то раз остановился перед Ратушей и весело просигналил, словно привет передал.
Возглавлял Отдел один полковник, не попавший на войну и воевавший в мирное время. Однажды у него сломалась машина; возвращаясь домой своим ходом, он свернул не туда и оказался прямо в нашем дворе — лицом к лицом с Автобусом.
— Это что? — спросил он у Лаучи, бренчавшего на гитаре где-то поблизости. Лауча почти всегда играл, когда его никто не слышит — до сих пор неведомо, почему.
— Это... Э-э-э... Это Автобус.
— Автобус я вижу и сам. Что он здесь делает?
— Ну... стоит.
— Немедленно убрать!
Лауча сослался на слабосильность — он и гитару-то с трудом в руках держит, а тут автобусы таскать. Полковник пообещал помощь, записал адрес двора в книжечку и ушёл, проклиная непослушный общественный транспорт.
Как мог он перепутать бесстыжую ухмылку Пирата с мудрыми фарами Автобуса? Неужели ненависть делает человека таким бесчувственным, что из-за одной доставучей овцы он готов пустить на мясо всё стадо? В нашем случае было именно так.
Двор затопили чёрные слухи. Говорили об Автобусе, но подразумевали нас всех и мы чувствовали себя водоносами, десять лет поившими город из отравленного источника. Говорили, что Автобус ещё до войны переехал целую колонну ребятишек, за что и был изгнан с маршрута, что на нём возили на фронт некое "лучевое оружие", и, наконец, что это и есть коварный "Пират" — каким-то магическим образом он сбросил колёса и оказался у нас во дворе, а мы сейчас его невольно покрываем. То, что облава была три месяца назад, а Автобус во дворе стоит почти от самого сотворения мира, никого не смущало, а лишь придавало привкус потустороннего.
Теперь к нему старались не подходить, и даже бельевые верёвки, протянутые к крыше, отцепили и прикрепили к деревьям, словно опасаясь какой-то заразы.
* * *
Вывозили Автобус седьмого числа месяца Лошади. Похода была хмурая, пасмурная и совсем неторжественная. Тем не менее, собрался весь двор, включая детей, гостящих родственников и даже тех обитателей двора, которых мы отродясь не видели. Всю свою жизнь проводили они в каких-то неведомых подвалах, уголках и чуланчиках, за отяжелевшими от пыли занавесками, среди остановившихся ходиков, навсегда заклинивших шуфлядок и стародавних велосипедов. Вообще, до того дня никто и не думал, что у нас во дворе живёт столько народу — люди были и в окнах, и у подъездов, и на лавочках, и даже не крыше среди антенн можно было увидеть чьи-то любопытные головы. Наверняка это были те самые детишки из совсем других дворов, которые иногда говорят "пошли на Автобус" — и приходят сюда.
Середину очистили, там суетились люди из Ратуши. Было их всего четверо: трое рабочих и чиновник в тёплой куртке. Полковник в отутюженном костюме стоял возле ворот, он был страшно доволен и горд и поминутно разглаживал новенький, не иначе как к сегодняшнему дню купленный галстук.
Замысел был прост: поднять четырьмя домкратами, надеть временные колёса, вытащить тягачом на улицу и отвезти на базу, а там уже думать, что с ним делать дальше.
Колёса и вправду были временные, из какой-то неправильной резины, серой и мохнатой, словно обтрёпанный мех. В роли тягача выступал здоровенный армейский мувер. Мувер, однако, нашего внимания не привлёк, за войну мы на них и так насмотрелись, а интересен он был разве что тем, что не проходил в арку. Тут надо сказать, что у нас во дворе целых три арки, абсолютно одинаковые: одна на Луканиа, вторая на Рамигес и третья на проспект Лавиха — через неё и вытаскивали, причём мувер пришлось оставить снаружи. Он там почти не мешал — по утрам движение на Лавиха небольшое.
Итак, подняли, поставили на колёса (оси и карданный вал совсем не пострадали) и потащили. Автобус тронулся, жалобно скрипнув, а весь двор разом выдохнул. Полковник улыбнулся, шагнул к Автобусу и похлопал облупленный бок. Тот полз весьма неохотно, скрежеща и буксуя — сказывалась многолетняя привычка. У нас он стал отъявленным домоседом.
Вот и арка. Автобус, неуклюжий, словно майский жук, медленно пятится к арке, выруливает к выезду — и сходу лязгает крышей.
Для него здесь слишком низко!
Мувер затихает, водитель высовывается в окно и пытается понять, что случилось. Тишина во дворе такая, что слышно, как стукают по асфальту капельки дождя. Все в ужасе: Автобус не желает покидать насиженное место, а самые сообразительные разглядели и другую, куда более загадочную проблему: как он сюда попал, если даже в арку не проходит?
Но додумать не успевает никто, потому в этот самый миг откуда-то с крыши раздаётся оглушительный вопль:
— Пират! Пират! Прямо на Лавиха!
Что тут начинается... Полковник, едва не подпрыгнув, бежит к этой самый арке, чиновник следом, а за ним, высыпаясь из подъёздов пёстрой лавиной — весь остальной двор, как есть, в домашних халатах, тапочках и драных шортах. Отъявленные счастливчики перебегают к окнам на другую улицу и раньше всех видят чудовищно жёлтый автобус без особых примет и даже без номера, как ни в чём ни бывало прущий по встречной полосе. Машины обижённо сигналят вслед, водители орут и грозят кулаками, но автобус уже поравнялся с домом, забирает в сторону, обходя тягач, а из арки выскочил полковник и бежит, бежит, бежит... бежит... хватается за кобуру, но по случаю праздника он её не одел... всё же бежит, бежит, а за его спиной высыпаются разноцветные зрители... бежит... бежит... спотыкается об люк — и летит кувырком, прямо на асфальт, переворачивается и вот уже валяется в вонючем коричневом облаке выхлопа, а Пират сворачивает на Луканиа и пропадает под визг трансмиссии и клёкот мигалок.
Тем временем три патрульных "Лиззарда" выписывают дуги, тормозят, оставляя на дороге чёрную резину и отчаянно стараются при этом не задавить распроклятного штатского, который только что сорвал им весь перехват. Десять синих фигурок, высыпавших из машин на проезжую часть, дубасят бедолагу почём зря, пока дружный хохот из арки и окон не намекает им, что что-то не так. Жертву (он уже не может ничего) швыряют на машину, обыскивают, находят документы — и чувствуют, что сделали глупость, потому что сами из его отдела.
Тем временем водитель тягача отцепляет трос и отчаливает, прихватив с собой четвёрку из Ратуши. Оправданный Автобус так и стоит в воротах; его поднимают на руки и всем двором тащат на прежнее место. Назад он идёт легче и с куда большей охотой.
Диковинные серые колёса, кстати, потом кто-то снял. Интересно, для чего их приспособили?
* * *
После первой неудачи Ратуша на время поутихла, но надежд не оставила. Пирата в тот раз поймать так и не удалось, — вот и решили, наверное, отыграться на нас. Нужно же показать, что Ратуша не потерпит бунтарей в среде общественного транспорта!
Раньше, в обычные дни, двор питался пережёванными слухами да ещё газетками, которые покупали в основном что-нибудь завернуть, но тем летом всё изменилось. Можно лишь удивляться, как быстро мы научились добывать и переваривать свежайшую информацию. В ход шли все возможности и связи; и хотя жизнь каждого и текла сама по себе, все мы ехали тогда в одном Автобусе.
Ещё за день до того, как бумага с новым планом легла на подпись и окончательное утверждение, весь двор знал там каждую запятую — через курьеров, сторожей и ещё кого-то. Должны были прийти три сварщика и попросту разрезать автобус, а полученные листы вынести обычным порядком. За одной из арок будет ждать грузовик; уже двумерный автобус сложат в кузов и увезут на переплавку.
План неплохой и весьма экономичный. Но наш ответ был всё-таки лучше.
Помочь вызвался Шайба — человек по-своему примечательный. Он мог бы стать снайпером, шпионом или диверсантом, пачками брать языков и в одиночку отстаивать покинутые редуты — но войну закончили без него, и все свои таланты он продул в орлянку и просидел на заброшенном кирпичном заводе, куда сбегал от "всеобщего среднего". Достаточно сказать, что играть на гитаре он так и не научился, хотя автобус уважал и нередко пил в нём пиво, развалившись на задних сидениях. Всякую помощь и содействие он отверг — от двора требовалось просто наблюдать за очередной отчаянной проказой.
В назначенный день, как и положено, пришли сварщики. День был будний, время рабочее, но двор всё равно ждал — отпросившийся, сбежавший, взявший, наконец, отпуск, заранее поевший, вытащивший к окнам кресла вечных затворников и приникший к парапетам на крышах.
Протянули провод, надели маски, повернули краники на аппаратах — и едва не выронили их на асфальт после дикого, исполинского матюка, зазвеневшего по всему двору многократным, перекатистым эхом. Всего одно слово, из затёртых, но мощных и ёмких, которым, если умеючи, можно стены ломать.
Дверца, где раньше был двигатель, вскрипнула и отвалилась. Из неё, словно из слухового окошка, выглядывал кто-то на редкость чумазый, с лохматыми всклокоченными волосами и шрамом на переносице.
— Что вам тут надо? Валите на... — и ещё одно интересное слово.
Детям уши не зажимали — было не до того. Все смотрели, стараясь не пропустить ни секунды.
— Вы... ты кто?
— Живу я здесь! А вы чего припёрлись, я не знаю. Поджарить меня хотите, да?
— Э... мы...
— Что "мы"? Ничего не посмотрели, не проверили — и сразу резать, да?
— Убийцы! — заорали из подъезда.
— По живому режут!
— Пропойцы! Ничего уже не смотрят, сразу...
— Недоделки!
— И плевать, что люди! А если ребёнок?
Спустя минуту весь двор кипит. Орут в подъездах, орут из окон, машут кулаками с крыш, кто-то выбирается вперёд, чтобы в случае чего быть поближе — но горе-сварщики уже и сами выключили аппараты, попрятали инвентарь и бегут прочь, на ходу сматывая шланг газоподачи. Шайба выбирается по пояс, сыплет им вслед всякими словами и, на прощание, когда они уже скрываются в арке и слышно фырканье отъезжающего грузовика, выдаёт двумя руками, балансируя, словно акробат, такой жест, что весь двор взрывается аплодисментами. Шайба счастлив, он становится на ноги и раскланивается во все четыре стороны.
Чего там — прям как в опере!
Шайба после этого случая полчил порядочно уважения даже от цивилизованных граждан. Вскоре он и сам изменился в лучшую сторону — стал пить хорошее пиво, почти перестал хулиганить, а ближе к осени поступил в Седьмое Училище.
Разумеется — на электросварщика.
* * *
Интриги против автобуса, однако, не прекращались. Полковник, которого после того случая пришлось положить в специальную клинику, был не единственным автобусоненавстиником. Раз за разом наведывались во двор полицейские из дорожной службы, проверявшие, не нарушает ли Автобус каких-нибудь правил, а в городском "Вестнике" почти каждый месяц появлялась очередная статья о загрязнении дворов металлоломом или автомобильных свалках возле Шупова кладбища, где безлунными ночами собираются вампиры и привидения. Как-то вечером приходил неприятный человечек в клетчатом берете: он мерзко щурился, что-то писал в блокнот и щёлкал Автобус из фотоаппарата. Значит, готовили ещё одну, финальную статью про отвратительный притон в заброшенном автобусе, развращающий молодёжь и отравляющий жизнь всем местным жителям, после которой последует третья, всесокрушающая атака.
Все понимали, что следующая битва будет много серьёзней: охранять пришлют людей в форме, а перед эвакуацией обыщут всё, вплоть до двигателя с бензобаком. Всплыл и план противника: если не получится разрезать, подцепить вертолётом и спасти по воздуху.
На вооружённый конфликт идти не стоило, но и сдаваться — тоже. Два дня не было решения, все ходили, опустив руки ниже колен, и не могли даже разговаривать. Внутри всё кипело, но мышцы не знали, куда направить этот жар и тихо прели в утомительном ожидании.
Наконец, решение пришло. В чём оно заключается, никто до конца не знал: каждый выполнял свою часть, не забивая голову чужими делами. Решением был некий прибор, или скорее устройство, принцип и предназначение которого неведомы даже самим изобретателям. Но все знали, что достаточно ЭТО собрать — и Автобус спасён.
Началась радиодетальная катавасия. Добывали по наитию и случайно, расковыривая всё, что долгие годы ждало починки на полке или лежало в чулане, всеми забытое и в пыли. На втором этаже Крытого, где собирались радиотоварщики, помнят нас, наверное, до сих пор — лопоухие школьники и серьёзные отцы семейств, сроду не державшие в руке паяльника и не отличающие диода от транзистора, выбирающие нужную деталь на цвет, запах, вкус или просто потому, что похожа по форме. Воедино, к счастью, собирали люди знающие и всерьёз увлечённые — Скворец и Шаге — и они же закрепили всю конструкцию на карданном вале, подсоединив свободные проводки к обшивке и управлению. Работало всё от трёх батареек, и больше всего напоминало загадочного киберноида с планеты цивилизованных роботов.
Третью операцию против Автобуса назначили на одиннадцать. За полчаса до (грузовик уже подъехал) Скворец позвонил из телефона-автомата возле рынка и сообщил, что в Автобусе, кажется, бомба.
Знали бы вы, как приятно срывать чужие планы! Неделей раньше неугомонный Шаге, блуждая в эфире, наткнулся на всякие служебные частоты. Очень скоро все приёмники во дворе были перепаяны и умели ловить в том числе и секретный диапазон — так что слышать переговоры противника мог теперь любой желающий. Минут сорок внимали мы роскошной перепалке между всеми заинтересованными лицами, сошедшимися, в конце концов, на варианте "Л": подцепить автобус с вертолёта, бережно переместить на полигон и там взорвать. Телевиденью быть непременно: эффектные кадры лучше любых слов покажут заботу муниципалитета о безопасности горожан.
Пятый въедливо осведомился, что будет, если в полёте у автобуса днище отвалится.
— Значит, кадры будут ещё эффектней,— прогудел Центр. Все засмеялись — и утвердили.
Спустя час по двору запрыгали тени от стрекочущих лопастей вертолёта. Модель можно было угадать по фюзеляжу, похожему на морду задумчивого бульдога: несомненно "Коршун Д-9", списанный в пожарные вертолёты. В хорошую погоду он мог поднять лёгкий танк, а предельная высота была такая, что наши пятиэтажки были для него вроде кротовых кочек. Серьёзный подход, ничего не скажешь — даже тросы подобрали первоклассные и приличной длины, на тот случай, если всё-таки рванёт.
Какой-то человек (похоже, сапёр) заглянул в боковое стекло, потом под днище и махнул рукой — подходите, можно. Появились солдаты и стали цеплять тросы под крышу. Обстановка была вполне безопасная — двор попрятался по квартирам и следил в прикрытые окна, отключив радиоперехват и ничем себя не выдавая. Закончилось противостояние людей, пошла техника.
Что случилось дальше, у нас знают все. Там, в Комиссариате и Ратуше, не знает никто, а у нас — все. Как так может быть? Бывает.
Пилот проверил высотомер, скорость ветра и уже взялся за рычаг, чтобы отправить вертолёт вверх — но тут что-то зашуршало в рации, и в тот же самый миг (он не видел) по кабине Автобуса посыпались искры.
— Сбросьте горючее! — заревело в ушах,— Немедленно сбросьте горючее!
Чей это был голос — пилот так и не понял. Нет, не командир, и не кто-то из своих и даже не шпион с передатчиком. Голос был в принципе незнакомый, совершенно нечеловеческий — и из тех, которым невозможно не подчиниться. Пилот даже не успел подумать, что делает — просто отпустил штурвал, распахнул одной рукой дверь и вытолкнул канистру, словно это была какая-то нелепая гуманитарная помощь.
(На записи переговоров, кстати, не нашли ни одного слова — весь разговор съели белый шум, помехи и малопонятные повреждения).
Сперва Автобус полыхнул — роскошным огненным шаром, словно в кино — и только потом взорвался, загрохотал, окатывая двор щедрой волной. Вальсировало бельё, дрожали стёкла, шипела, осыпаясь штукатурка, а в квартирах плясали стаканы, качались картины и падали на пол гитары. Дёрнулся вертолёт, чудом удержавший равновесие, посыпались на землю те, кто цеплял — по-военному, поджимая ноги и закрывая головы.
Когда пыль улеглась, они бросились прочь, молча и не оглядываясь. Вертолёт исчез следом, как-то очень тихо, словно в воздухе растаял, и двор снова остался один, вместе с почерневшим Автобусом.
Через два дня приехала комиссия — похоже, от партии мира. Изучила, потрогала и установила, что стёкол нет, начинка выпотрошена, тридцать семь процентов сидений ни на что не пригодны, снаружи всё обуглено, а значит, автобус теперь совершенно безвреден и безопасен, потому что — сгорел!!
* * *
На следующий день после публикации вердикта в Автобусе был праздник. Запах гари уже пропал, бельевые верёвки вернулись на прежние места, и даже расплавленные обломки диковинного приборчика на карданном вале казались ничуть не новее его. Были все герои — и Лауча, и Шайба, и Скворец с Шаге, были и просто жители, все три месяца болевшие за автобус и не отрываясь наблюдавшие за его эпопеей. Оказалось, что Автобус вмещает всех желающих, разве что сидений не хватало и многим пришлось праздновать стоя. А потом праздник закончился, бутылки из-под выпитого пива сдали в приёмный пункт, и Автобус зажил своей обычной автобусной жизнью.
Живёт он ею и по сей день. Как и прежде в нём прохладно и сухо, возле проржавевших осей разрастается трава, а под крышей, в уголках, гнездятся ласточки. На разодранных сидениях можно сидеть, лежать, смотреть в погнутое окно, а если положить ногу на ногу и сверху тетрадку — даже писать.
О чём? Да о чём угодно.
Ну, например, про автобус.
1 807 просмотров
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
