Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Мертвая тишина
© Иван Русских12 мин. Страшные истории Марго 7-07-2020, 12:47 Источник Принял из ТК: - - -
Открытая форточка не спасала, только сквозняк терся о ноги облезлым котом, напоминая Лехе о пережитом. От сигаретного дыма у него слезились глаза, по горлу прошлась наждачная бумага, но Леха терпел.
Его щеки покрывали отметины недавней прогулки: красные пятна и плохо заживающие волдыри. Обветренные губы постоянно трескались, и Леха кривился, слизывая кровь, когда подносил рюмку ко рту.
Петрович не звал его, Леха приперся сам, да еще с пузырями. Раньше с этим бородатым здоровяком в тельняшке, больше похожим на геолога, нежели на будущего экономиста, он бы в один поезд по доброй воле не сел, а вот ведь как повернулось.
Петрович горевал не меньше Лехи, который не мог больше носить свой груз в одиночестве. Лехе казалось, что случившееся сблизило их, пусть и самую малость. Еще несколько дней назад Леха безоговорочно лидировал в их негласном соревновании и почти достиг финишной черты, а нынче они на пару на скамейке запасных...
Первую распили молча, а потом Леха заговорил. Он поведал вчерашнему сопернику то, что утаил от полиции. Фразы давались тяжело, словно он оговаривал себя. Эх, если бы он оговаривал себя...
* * *
— Погоди! — Алина присела на корточки. — Дай я.
Девушка сняла рукавицы и ловко защелкнула лыжное крепление на ботинке Алексея.
— Зачем? — Молодой человек снял очки и снова водрузил на нос. — Я бы сам...
— Брось, Леш! — рассмеялась Алина. — Догоняй!
Облегающий горнолыжный костюм красного цвета подчеркивал точеную фигурку с рюкзачком за спиной, и Леха невольно залюбовался невестой. Почему первая красавица факультета экономики МГУ выбрала его, полноватого ботаника, для многих оставалось загадкой, включая самого Леху.
— Ну, где ты там? — Алина успела отъехать довольно далеко по заснеженной лесной дороге.
— Сейчас! — Леха оттолкнулся палками и заскользил по упругому следу, оставленному бураном.
Заповедный лес щетинился редким березняком по обеим сторонам трассы. Из деревни Федоровка, около которой пара бросила машину, тянуло печным дымком, небо заволокло сплошной серой тучей, напоминавшей эмалированный бак с манной кашей. Начало января выдалось теплым, и Леха быстро вспотел.
— Постой! — Он снял белую шапочку, связанную Алиной в подарок к Новому году.
— Ты что? — обернулась любимая. — Надень сейчас же, простудишься!
— До свадьбы заживет! — весело парировал Леха.
Алина расцвела. Свадьба... Ей было легко и спокойно рядом с этим добродушным очкариком, похожим на раздобревшего Шурика из советской комедии. Здорово, что она вытащила его на выходные из шумной и пьяной новогодней столицы.
В отличие от большинства, Лешка-Шурик не корчил из себя мачо. Он долго робел, при встречах не распускал руки, а когда вызвался помочь в написании курсовой, то действительно помог. Безо всяких поползновений и даже намеков на оные.
Дружба незаметно перетекла в нечто большее. Лешка-Шурик оказался милее качков, остряков и золотых мальчиков. На горизонте маячили госы, а там и до замужества рукой подать.
Подруги разводили руками, мол, столько кавалеров вокруг, но теплое кошачье мурчание оказалось милее холодной каменной стены.
— Аккуратней! — Девушка свернула с дороги в лес. — За ветки не цепанись.
Сразу за березами громоздились вековые елки. На их могучих лапах покоился снег. Местами они росли столь часто, что образовывали причудливое подобие арок.
Буранья тропа вела в глушь, по ней шагалось легко и удобно. Время от времени на снегу встречались стежки заячьих следов. Царила тишина, нарушаемая только поскрипыванием лыж.
— Смотри... — прошептала Алина.
Леха проследил взглядом и вздрогнул: впереди слева притаился невысокий плечистый мужик с черным хищным лицом, в маскхалате. Спустя секунду парень шумно выдохнул. Незнакомцем оказалась сосенка, искусно припорошенная снегом.
— Здорово, правда? — Глаза Алины искрились детским восторгом. — Всамделишный лесной дух!
Алексей желал ее. Прямо здесь. Девушка поймала его взор и улыбнулась, Леха почувствовал жар внизу живота, подался к ней, но любимая уже весенней пичугой порхнула вперед. Они проехали еще немного, и в нескольких метрах замаячил просвет.
— Нам сюда. — Алина сошла в девственный рыхлый снег.
— Точно? — Алексей топтался в затейливом узоре от гусеницы «Бурана»
— Да, он там, а на «Буранах» дачники к роднику гоняют.
Пара выбралась из елового сумрака и заскользила вдоль ольшаника. Лыжи утопали в белом покрывале, оставляя после себя глубокие борозды.
Алексей остановился:
— Туда никто не ездит?
— Ездят, только летом. Да и сейчас, наверное, тоже, просто лыжню засыпало. Там круто, вот увидишь! — Девушка уверяла Леху так, словно не раз бывала в этих местах, хотя на самом деле оба попали сюда впервые.
Очутившись в лесу, Алина вновь стала такой, как прежде. Уверенной и веселой. Случай в пути казался далеким и ненастоящим. Пару часов назад они притормозили возле черного пакета, брошенного посреди сельской дороги. Вероятно, в нем было что-то стеклянное: банка или бутылка. Стекло разбилось, и красная лужица застыла вокруг. Они вышли.
— Ну и зачем... — Леха осекся.
Он понял, почему Алина остановила машину. Не было никакого пакета, и стекла тоже не было. На проезжей части валялся сбитый песик. Задние лапы почти оторваны, передние подогнуты под себя, пасть приоткрыта.
Лехин желудок резво прыгнул, исторгнув завтрак. Он подошел к обочине, зачерпнул горсть снега и вытер лицо. Алина оттащила собаку в сторону, оставляя неровную алую полосу, укрыла ее старой курткой из багажника и ждала Леху в машине.
— Извини. — Леха сел рядом.
Алина посмотрела на него. Глаза девушки стали огромными, Леха обнял ее и прижал к себе. За эти выразительные глаза он и полюбил ее.
* * *
— Там здорово, там невероятно круто! — щебетала Алина.
Девушка сидела на разобранной постели в Лехиной рубашке, склонившись над ноутбуком. Рядом дымилась кружка свежего кофе. Она любила ароматный напиток после секса и прекрасно его готовила.
— Петрович летом туда добрался, сейчас покажу фотки. — Колесиком мыши Алина листала альбомы в социальной сети.
Петрович...
Леха незаметно скомкал одеяло. Петрович, этот шумный улыбчивый любитель приключений со второго курса, сох по его невесте и набивался к ним в приятели. Многие девчонки с радостью ответили бы ему взаимностью, но Петрович оказался прилипчив, как попсовый хит.
На Лехину беду Алина приняла его дружбу и только посмеивалась над ревностью бойфренда. Иногда Леха думал, что Алина с ним лишь для того, чтобы подчеркнуть свою яркость.
Идея махнуть в заброшенную воинскую часть под Москвой родилась в лохматой башке Петровича, и Алина тотчас загорелась поездкой. Леха не возражал против острых ощущений: компьютерные игры-страшилки, просмотры ужастиков с теплой Алиной под боком. Не более. А тут очередная авантюра, да еще в такой компании... Кто знает, чем бы все завершилось, но Леха выкрутился.
— Махнем вдвоем? — игриво предложил он. — На новогодних каникулах.
— Нормуль! — Алина чмокнула жениха в щеку.
* * *
И вот они бредут по глубокому снегу, в ольшанике изредка вспархивают невидимые птицы, чуть подальше, за высокими тополями, сереют низкие постройки.
— Адуляр! — в сотый раз повторяет Алина. — Она называется Адуляр, «лунный камень»! Представляешь? Это позывной части! Здесь где-то еще речушка есть, название забыла, прикольное такое. Наварня, пекарня...
Леха отвернулся и закатил глаза. Бородатый Петрович знал куда бить. Взбалмошная Алина восторженно чирикала. Нет, он никому ее не отдаст...
— Красиво! — поддакнул Леха.
— Петрович говорил, осенью тут кино снимали про Чернобыль! — Голос Алины звучал неестественно громко в обступившей их тишине.
Леха поморщился.
— А фотик-то мы в машине оставили! — спохватилась девушка.
— Я на трубу пощелкаю. — Леха полез в карман. — Ч-черт, моя мобила там же, на приборной доске!
— Тогда на мою, только внутри! — Лыжи взрезали белое полотно, почти полностью зарывшись в него.
— Осторожней!
— Нормуль! — Девушка пробиралась вперед, как божья коровка по простыне. — Петрович советовал охотничьи брать, широкие.
— Говнович... — Леха двинул следом.
Лунный камень встретил их угрюмым безмолвием. Обглоданные временем здания дремали в снегу, глазели дырами оконных проемов, ждали. Они казались порождением иных измерений. Несколько приземистых кирпичных каркасов с проваленными позвоночниками крыш замерли, точно волки-загонщики, оторвавшиеся от стаи.
Стая застыла поодаль, в низине. Скелеты пятиэтажек, покосившиеся столбы с обрывками проводов, бетонное ограждение, проломанное в нескольких местах. То тут, то там из-под снега торчали штыри арматуры, доски и прочий хлам. Чудилось, что под сугробами ведет стройку неведомая цивилизация.
Стены испещряли всевозможные надписи: от матюков до «Цой жив». Кое-где болтались чудом уцелевшие оконные рамы, в цепких ветвях высокой березы застряла невесть как туда попавшая балконная дверь.
Алина притихла, завороженная открывшимся зрелищем. То, что поселилось в покинутом военном городке, раскрыло объятия незваным гостям.
— Пойдем... — Алина перешла на шепот.
— Ого-го! — Леха снял перчатки и несколько раз хлопнул в ладоши. Гулкое эхо выстрелом танцевало в воздухе, металось между домами, отскакивало от стволов деревьев. — Летом здесь, наверное, жуткий бардак!
— Дурак! — Алина нервно рассмеялась. — Айда!
Не дожидаясь жениха, она подъехала к ближайшему сооружению. Дверной проем неспешно проглотил девичью фигурку. Леха покосился на мрачные прямоугольники пятиэтажек и покатил за ней.
Подмывало обернуться, мерещилось, что между лопаток лежит чей-то тяжелый плотоядный взгляд, усиленный мощной оптикой. Ну уж нет. Он не хлюпик какой-нибудь.
* * *
— И никакой он не лох! — Голос Алины звенел медью.
Леха остановился у приоткрытой двери, стараясь не шуметь. День рождения Петровича был в разгаре, за столом в комнате обсуждали грядущее повышение НДС, спорили о курсе доллара, ругали америкосов. В мобильнике через подключенную по блютузу колонку гремел «Ленинград». Виновник торжества дрых на диване.
Алина отлучилась покурить. Она давно обещала бросить, но все свелось к ежедневным клятвам, что вот эта последняя, честно-пречестно!
Перекур затянулся, и Леха украдкой выглянул в подъезд.
— Вы просто его не знаете, он добрый, таких больше нет!
Кроссовки сердито затопали назад, и Леха шмыгнул в квартиру. Вернувшись, Алина улыбнулась ему, демонстративно вырубила очередную шнуровскую оду алкоголю, поставила медляк про «мне бы в небо» и притянула Леху.
Они танцевали всю песню, тесно прижимаясь друг к дружке, а потом уехали, игнорируя бурные протесты проснувшегося Петровича.
* * *
— Офигеть... — Алина озиралась внутри каменного мешка.
Из-под снежной скатерти робко пробивались голые ветви кустарника, кирпичную кладку ветхих стен покрывала перхоть инея. — А это что? — Она наклонилась и тут же взвизгнув, отпрянула.
Лихо развернувшись, Алина пулей вылетела наружу.
— Мышь, ты представляешь?! Там дохлая мышь! — Потеряв равновесие, она неуклюже свалилась на бок и ойкнула.
— Я уж подумал, живой крокодил. — Леха приблизился и подал руку.
— Ай! — Алина попыталась подняться и тут же присела. — Нога...
— Где болит?!
— Нормуль, кажись, отпустило. Глянь, лыжи целы?
— Целы.
— Уф-фф. — Алина, поднялась, опершись на Лехино плечо, и закурила. — Я испугалась, — виновато улыбнулась она, поймав укоризненный взгляд парня.
— Добро пожаловать в Зомбиленд. — Леха кивнул на останки пятиэтажек. — За мной!
Некогда жилой комплекс Адуляра лежал за пологим спуском, лыжи резво бежали по снежной перине. Спустившись, пара притормозила у широкой впадины.
Первый дом высился сразу за ней. Высотка болезненно-серого цвета выглядела как поле боя: воображение рисовало уцелевших внутри, а в сугробах — только копни — тела погибших. Слабый порыв ветра холодком прошелся по спинам.
— Ну... — Алина заговорщически подмигнула, присела, пружинисто оттолкнулась и, зажав палки под мышками, скользнула вперед.
Спустя несколько секунд она вскрикнула и опустилась на корточки. Лыжи по инерции вынесли хозяйку на середину впадины, пошли юзом, развернув ее спиной к Адуляру. Леха ринулся помочь, но замер, вонзив палки в снег.
— Нога... Помоги... — Алина старалась подняться.
Леха не двигался. Зрачки расширились, крик застыл в горле плотным кляпом. Алина обернулась.
— Стой! — Она верещала не своим голосом. — Не смей!
Снег за ее спиной просел, обнажив проталину с черной стылой водой. Алина распласталась на изломанном насте подобно причудливому доисторическому насекомому.
Порывы ветра усилились, поземка сыпалась в растущую полынью. Алина снова попыталась подняться и бессильно опрокинулась на спину. Лыжная палка соскользнула, и густая темная влага сыто плеснула, проглотив добычу.
Леха метался вдоль берега. До любимой всего-то несколько метров, и наст с его стороны цел, но что кроется там, под белым саваном, какая глубина?
Алина оперлась на руки и медленно села. Подобрала вторую палку, посмотрела в глаза Лехе. Девушка все выполняла осторожно, словно тело внезапно стало стеклянным. Леха молча наблюдал, непрестанно стягивая и надевая перчатки.
Сидя на корточках, Алина перенесла вес на здоровую ногу. Наст, надежный, как пломбир на солнце, ехидно хрустел. Лыжная палка проткнула хрупкий белый папирус и провалилась.
Потеряв равновесие, Алина рухнула на бок, провалившись по пояс в студеную вязкую гибель. Одежда разом набухла и потянула вниз, словно грузило крючок с наживкой. Лютый мороз безжалостно стиснул нутро, дыхание сперло, ноги тщетно искали опору.
Последним отчаянным усилием жертва рванулась из мокрых жадных объятий, вцепилась в податливую ледяную корку, обрамлявшую рыхлый, пористый снег, навалилась на нее грудью.
Леха медленно шагнул к ней.
Лыжи занимают большую площадь, они выдержат, должны выдержать! Вроде бы... Одному богу известно, какая там глубина... Метр, полтора, два?! Он снял рюкзак.
Шаг, еще шажочек, лыжи уходят в снег, как в трясину, как в зыбучий песок, Леха готов поклясться, что чувствует ленивое течение под ними, и нет в целой вселенной ничего, кроме страха, холода, ползущего от воды, дыхания ветра да огромных зрачков Алины.
Из-под Лехиных лыж выступала влага. Еще миг, и он окунется. Леха отпрянул, не заметив, что лишь наполовину ступил на кромку коварного водоема.
Он вспомнил школьные наставления Иван Палыча, невысокого сухого физкультурника. Нужно лечь, взять ветку или шарф и ползком подобраться к тонущему, а потом так же ползком вытянуть его. Главное — не вставать на ноги, и все получится.
Сухой, как спагетти, Палыч, пожалуй, сумел бы, а вот Леха слишком увлекался пельменями. Твердая почва под подошвами оказалась прекраснее самых жарких поцелуев, ценнее карьеры, нужнее друзей, дороже матери... Кислород в легких — важнее гордости. Не все ли равно, что будет завтра, если сегодня его попробуют рыбы?!
Изо рта Алины вместе с облачком пара вылетел сиплый шепот:
— По... помо... — В глазах блестели слезы, лицо исказила гримаса ужаса.
Леха кинулся на живот и с опаской подполз к берегу, загребая лыжами снег.
— Держись! — Он выставил перед собой палку, не решаясь коснуться тонкого белого ковра, маскировавшего смертельную западню. — Хватайся, ну!
Алина несмело вытянула правую руку, левой судорожно цепляясь за наледь. Ободранные в кровь пальцы, покрасневшие от холода, напоминали лапки раненой птицы. До палки слишком далеко, надо бы чуток вперед, но почва под снегом не пускала. Она подчинила, загипнотизировала Леху. Так жестокая мать бросает падчерицу в горящем доме, чтобы вынести свою кровиночку.
— Снимай рюкзак! Он утянет тебя!
Снежный пласт тяжким вздохом просел под девушкой, одно бесконечное мгновение ее голова держалась на поверхности, а потом черная гладь пробежалась рябью, гоняя белые комочки туда-сюда, и сомкнулась. Пару раз булькнуло, словно черти на дне включили кипятильник, и все стихло, только разыгравшийся ветер резвился.
Леха не верил глазам. Поднимаясь, он поскользнулся и сломал лыжу. Раздался короткий сухой щелчок, и Леха зашелся в истерическом хохоте.
Он скулил, размазывая слезы, сорвал шапочку и швырнул в омут. Парень жалел любимую, проклинал Петровича, оплакивал себя. «Разварня, — вспомнил он, отсмеявшись. — Разварня, а не пекарня».
Вязаная шапочка набухла, потемнела под стать воде и, подобно верной дворняге, последовала за человеком, подарившим ей жизнь...
* * *
Оказывается, в лыжных ботинках без лыж по лесу особо не разгуляешься. Снег под ногами издевательски хрустел надкушенным яблоком. Ветер обернулся суровой сибирской вьюгой, и Леха ощущал себя рядовым армии фельдмаршала фон Бока в декабре сорок первого.
Генерал Мороз стрелял в упор мелкой белой картечью, стужа опасной бритвой кромсала непокрытую голову. Леха пробирался, утопая в сугробах — когда по пояс, а временами и по грудь. Ошметки мокрой ваты назойливо липли на линзы очков, и Леха в сердцах швырнул их прочь.
Ноги ниже колен превратились в березовые поленья, хоть Буратино выпиливай. Холод плоскогубцами давил на подушечки пальцев, в груди наросла сосулька, Леха надрывно и сипло кашлял. Вот уже несколько жизней как он блуждал среди косматых елок, посыпанных мукой, сучковатых берез и прочей древесной дряни.
Елки он узнавал по хвое, березы по коре, а остальной сухостой нарек тополями и кустами. Метель безжалостно скрыла их с Алиной лыжню и следы «Буранов». Адуляр, дорога с припаркованной комфортной машиной, деревня Федоровка с пахучим печным дымом исчезли, растворились в мареве цвета молока.
Непогода гнала его, как стая гончих лису. Все поглотила бешеная снежная круговерть. Покинутый город дышал в затылок, не желая расставаться с добычей. Он был полон сюрпризов.
Арматуры, погребенные под снегом, словно кости в пепле пожарища, с радостью пробьют ваши легкие и выйдут из спины уродливыми красными пальцами. Хищные перекрытия внутри зданий готовы размозжить вашу голову или придавить вас. Вы будете еще живы, когда лисы, ласки или одичавшие псы придут полакомиться.
Кирпично-каменной твари мало Алины. Ей нужен мужчина, и так уж выпали карты, что поблизости только один. В стуке ветвей и вздохах ветра чудится шепот. Куда же вы, Алексей? Если вам не подходят ни вода, ни арматура, ни пробитый череп, что ж, извольте замерзнуть. Алексей, вы станете легендой!
В интернете возникнут версии, поползут сплетни, и десятки паломников навестят нас, дабы пощекотать нервишки. Студенты, блогеры и другие бездельники. А мы будем ждать. Каждый кирпичик — это чья-то судьба.
Судьба солдатика-срочника, попавшего под колеса в восемьдесят седьмом, или прапора, отравившегося спиртом «Рояль» в девяносто третьем, или старухи Макарихи, которую на Федоровке почитали за ведьму и пробили дыру в потолке вместо того, чтобы вызвать скорую. Или симпатичной студентки, первой красавицы факультета, брошенной на произвол судьбы. Присоединяйся к ним, им скучно, и они будут рады сожрать твою грешную душу.
Леха потряс головой, отгоняя наваждение, и потер щеки. С тем же успехом он мог потрогать кору ближайшего тополя. Или это рябина, мать ее?! Леха снял перчатки и ощупал лицо. Приехали. Похоже, он сам становится сыном папы Карло.
Всего пару минут назад он отчаянно растирал голову, а сейчас не чувствовал прикосновений собственных рук. Хренушки! — обветренные губы сочились кровью, Леха скривился и ломанулся вперед испуганным вепрем. Он выберется отсюда! Выберется и даст в морду Петровичу. За Алину, за себя, за все, что вытерпел.
Леха остановился. Кажись, получилось. Точно, он был здесь! Вон справа молодая сосна, которую снег сделал похожей на человека! Где-то рядом дорога...
«Врешь, не возьмешь», — пробормотал он под нос. Порыв ветра качнул опущенные сосновые ветви, всколыхнул белую шаль, обнажил черный овал посреди ствола, и Леха застыл. В сплетении веток и узорах коры явственно проступало лицо Алины.
* * *
Летом они отдыхали в Геленджике. Водоросли в море превосходили туристов на городских пляжах, и Алина уговорила Леху махнуть в соседний Новороссийск, на Малую землю. Войдя в мемориал, выполненный в виде носа корабля, они поднимались по каменным ступеням навстречу большому пробитому сердцу, мерцавшему алыми всполохами.
Стены с обеих сторон венчали портреты павших партизан и красноармейцев, многие из которых были их ровесниками, а то и моложе. Старушка-гид буднично рассказывала, что на этом плацдарме не растет ничего, кроме кустов. Почва выжжена.
Экскурсовод сказала, что здешняя земля мертва. Алина побледнела и всю обратную дорогу отмалчивалась. Вечером в гостинице она призналась, что еле сдержалась от пощечины.
Это святое место, его нельзя называть мертвым. Слишком много жизней за него отдано, и эти жизни так пропитали черноземом, что он не может плодоносить. Тогда Леха признался ей в любви. Не мог не признаться, настолько она была прекрасна.
* * *
Алина, глядящая на него сейчас, перевоплотилась. От прежней ласковости ничего не осталось. Родные черты обезобразила гримаса потусторонней злобы.
Лохматые хвойные волосы обрамляли щеки, съеденные рыбами. Шершавая кора на лбу кишела жирными пиявками. Глаза-сучки светились голодом и чем-то таким, отчего Лехе стало не по себе.
Это был взгляд палача, хладнокровно нажимающего на педаль газа, уверенно державшего руль. Такой собьет и даже в зеркало заднего вида не посмотрит. Леха грохнулся на спину и барахтался в снегу.
...Как дворняга под колесами... Как невеста в полынье...
Ведьма разинула гнилую пасть, и Леха кинулся наугад, в пургу, в чащу, к дьяволу на рога, куда угодно...
Стемнело. В лесу особые ночи. Ночи незримого присутствия, ночи шорохов. Летом сумрак крадется среди листвы, змеится в траве, потрескивает невидимыми сучками на проклятых тропинках.
Зимой иначе. Темнота Подмосковья — родная сестра великой полярной мглы. Не такая длинная, но столь же мрачная, и холода в ней побольше, чем яда у весенней гадюки. Довольно, чтобы убить...
Метель унялась. Тишина давила на барабанные перепонки, конечности онемели, и Леха брел вслепую подобно зомби из дешевого ужастика. Смерзшиеся волосы торчали во все стороны.
...Совсем как зеленые ведьмины патлы...
Он продирался через сугробы, спотыкаясь, падая и поднимаясь, снова и снова. Мозг пульсировал тупой болью.
...Один в один как пиявки на ее лбу...
Дебри расступились, и Леха очутился на небольшой поляне. Небо очистилось. Звезды мерцали золотой россыпью, среди которой огромным самородком висела полная луна.
Леха зачерпнул снега чужими непослушными пальцами и отправил в рот. Талая вода пробудила голод. В желудке сверлило перфоратором, Леха пошарил по груди, но лямок не было. Рюкзак остался там. Рюкзак... Почему она его не сняла? Дура, ведь он говорил ей, он пытался ее спасти, он сделал все, что мог...
Внезапно Леха понял, что не один. Стояла мертвая тишина, и если бы снежинка слетела с хвойной иголки, он бы заметил. Леха точно знал, что в округе нет никого. Никого живого. Он посмотрел вправо. Личина, вырезанная на сосновой коре, ощерилась, и Леха отчетливо видел кривые крепкие зубы.
Темные тоннели ведьмачьих глаз вспыхнули, и тишина раскололась оглушительным ревом. Что-то большое, пахнущее бензином и холодным железом, урча, двигалось на него. Оно росло, раскидывало снег, не оставляло шансов. Леха оказался в шкуре сбитого пса.
За что по первости примут его самого, когда разыщут: за мешок или груду одежды? Голова поплыла, земля ушла из-под ног, и Леха рухнул в мягкие снежные объятия. Звезды спустились ниже, их свет баюкал, смежал веки. Пропал холод, пропал страх, пропала боль, и стало все равно. Какие-то тени мельтешили перед ним, тормошили, кричали.
Голоса доносились издалека, словно через толщу воды, словно это он, Леха, опускался ко дну, беспомощно бултыхая руками и ногами, давясь и захлебываясь. Его крепко дернули за шиворот, поднимая на поверхность.
В тело впились тысячи ледяных иголок, загустевшая кровь царапала и рвала вены изнутри, ресницы заиндевели. Леха с трудом разлепил глаза и силился встать, но едва мог пошевелиться. Черные мороки волокли его, взяв под мышки...
Потом была тряска, мерный гул мотора, кто-то, виртуозно матерясь, растирал его лицо и руки чем-то колючим. Зубы лязгали о кружку. Напиток обжигал глотку, разливался пожаром внутри, бил в голову, стекал по подбородку. Сердце отсчитывало удары: ты жив, ты жив. Под разговоры про то, что родился в рубашке, Леха забылся в спасительном сне.
* * *
Леха молчал. Голова Петровича покоилась на скрещенных предплечьях. Сигаретный дурман выветрился, и кухня промерзла не хуже подмосковной чащобы. Тишина наполнила рюмки, перелилась через края, ручейками побежала по липкому столу, заструилась на пол. Собутыльник пошевелился, поднял мутный взор, и Леха отшатнулся.
— Че пялишься! — пьяно зарыдал он и громыхнул кулаком по столу. Тишина испарилась капельками гнева, обиды. Блюдце с бычками подпрыгнуло, пустая бутылка закатилась под табурет. — А сам бы как поступил, герой?!
— За что? — еле слышно произнёс Петрович. — За что она любила тебя?
Тишина вернулась. Тишина повисла на Лехе, словно тонны сахарной пудры на той сосне. Тишина тащила на дно, как мокрая одежда, леденила душу отчаянием.
— Пошел ты! — выплюнул Леха.
Он явился, тайно надеясь порвать эту тишину, уничтожить, забыть ее, отпустить... Не вышло. Чудовищным бумерангом она возвращалась всякий раз. Ее не оттолкнуть ни снотворным, ни алкоголем, ни запоздалым раскаяньем.
Леха, шатаясь, поплёлся к выходу:
— Все вы герои... — не оборачиваясь, проронил он. — А я говно...
Ночью Леха повесился.
2 043 просмотра
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
