Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Почтарь
© Денис Овсяник19 мин. Страшные истории archive 21-06-2019, 12:50 Источник Принял из ТК: rainbow666
— Мы чувствуем, как растет ваш страх. Скоро вы все умрете. Ваши семьи, ваши дома, ваша планета перестанут быть…
И все. Санду без малейших размышлений чиркнул по серой глотке и отошел. В отличие от людоедов, он не любил смотреть, как человек умирает, истекая кровью.
Десять минут он играл с разведчиками в прятки, потом произошла быстрая стычка. Хорошо, что он загодя закрыл нос тряпкой: от них воняло тухлятиной. Глаза бы еще закрыть, чтоб не видеть пораженной язвами и усеянной струпьями пепельной кожи, да как же без глаз?
И пока не подтянулись основные силы многочисленного отряда людоедов, Санду скрылся в густой лесной чаще.
* * *
Санду не мог больше глядеть, как девица идет прямиком в лапы смерти, и крикнул:
— Стой!
От внезапно прозвучавшего в лесной тиши голоса она вздрогнула, остановилась и изумленно завертела головой. До кочек оставалось три-четыре шага.
Санду мягко спрыгнул с дерева и подбежал к незнакомке.
— Как звать?
— Ешту, — ответила та звонко.
— Ну и куда тебя несет, Ешту?
Санду стал в двух шагах от нее, но стараясь держаться подальше от болота. Девчонка с любопытством разглядывала Санду и его экипировку.
— Хотела пройти через топь. В обход слишком долго.
Когда он выхватил тесак, на лице Ешту отразился испуг.
— Не бойся, не трону. Если не станешь делать резких движений. — Острием тесака Санду приподнял висевшую на шее девушки безделушку. Треугольник с тремя загогулинами в нем. — Не встречал такого. Ты откуда?
— А ты кто такой? Чего спрашиваешь? — вдруг бойко ответила Ешту.
Санду удивился ее смелости. Одна в лесу, бесстрашно идет напролом, далеко от своего поселения — таких странных амулетов нет ни в одном из окрестных оплотов.
— Я Санду, почтарь, — сказал он. — Думаю, за то, что спас тебя от верной гибели, я имею право задать пару вопросов, как считаешь? Как ты смогла пройти так далеко сама? — При этом он не забывал поглядывать по сторонам.
— Это от какой же гибели ты меня спас, герой? Уж не от комаров ли? Так они меня не едят, заговоренная я, — девчонка не торопилась отвечать на вопросы.
Поверхность болота начала потихоньку волноваться. Склизкая, жирная, она пошла легкой рябью, накрывая кочки.
— Заговоренная? — улыбнулся Санду. — Чем, репеллентом?
Ешту вскинула брови. Болото тем временем начало издавать странные клекочущие звуки.
— Не всегда самый короткий путь — самый близкий, — сказал он, отталкивая Ешту в сторонку лезвием тесака. — Отойди, сейчас я покажу тебе местных комаров. Только подальше. Будет много грязи. И, может, даже кишок. Заляпаешься.
На первый взгляд могло показаться, что из грязной черной воды полезли сучья. Но когда короткие пятипалые отростки начали совсем по-человечески двигаться, ощупывая воздух, стало понятно, что из болота поднимаются руки, пять или шесть пар.
— Много, — заметил Санду. — Проголодались.
А затем, опустив на глаза защитные очки, он быстро подошел к воде и одним взмахом снес три руки. Ударили фонтаны крови, темной и такой же жирной, как вода. Болото взбурлило и выплюнуло из себя шесть тел, обдавая все брызгами. Двоих Санду рассек еще в полете. Третьего, безрукого, зарубил, как только тот приземлился. Четвертому всадил в затылок нож, когда тот развернулся к Ешту. Тишина взорвалась свинячьим визгом, к которому присоединился пронзительный девичий крик. Пятая, однорукая, образина наткнулась на тесак в попытке свалить Санду с ног. Попытка удалась, и шестая тварь беспрепятственно ринулась на оцепеневшую, оглашающую лес визгом Ешту. Внезапно замерев, болотник пригнулся, словно изготавливался к прыжку. Санду выпустил рукоятку тесака, продолжая отбиваться левой рукой от целой лапы и культи агонизирующей образины, сорвал с бедра пистолет и выстрелил. Было близко, не промахнуться. Длинный массивный глушитель съел звук выстрела, пуля подтолкнула тварь в спину, бросив прямо на Ешту, и тотчас разорвала тело. В стороны разлетелись конечности и куски мяса, обдав девушку каплями крови и грязи.
Санду столкнул с себя упокоившуюся образину, вынул из нее тесак и подскочил к ошарашенной Ешту, задрав обрызганные грязью очки на лоб. Крик прекратился, глаза Ешту остекленели.
— Не надо было кричать, — сказал Санду осуждающе и схватил ее за руку. — Уходим, сейчас набегут стервятники.
* * *
Четверо барабанщиков лупили по днищам больших перевернутых корыт из металла. Удивительным образом звук тысячекратно усиливался, так что эта долбежка распугивала все живое. Тем самым людоеды возвещали о своем приближении. Так они пускали волну страха далеко перед собой, чтобы знали все: опустошители грядут.
Маска сидел на возвышении на троне из человеческих костей. Когда он поднялся, оказалось, что он очень высок — больше двух метров. Решимость в каждом движении, в каждом слове. Голос его, как и удары по корытам, усиливался и разносился по всему стойбищу армии людоедов.
— Рвать! Наступать! Опустошать! Вот наша цель на этой планете! Если Танцующие Волки открыли нам этот путь — мы не должны облажаться! Сталью, зубами — рвать! Пусть останутся только скелеты!
Сказав это, Маска воздел мускулистые руки. Правая по локоть была закована в массивную металлическую перчатку. Стоявшая на коленях тысячная армия серокожих подскочила и издала воинственный клич. Взметнулись руки с мечами, ножами, топорами, дубинками и прочими замысловатыми орудиями убийства, одно из которых почтарь всегда носил за плечами.
Санду опустил бинокль.
— Откуда только выползла эта мразь? — процедил он.
— Они вышли из места с бегущими дорожками и черным светом.
Санду рывком обернулся к Ешту.
— А ты откуда знаешь?
— Я там была, — пожала плечами девчонка.
Санду пристально посмотрел на нее, пытаясь увидеть то, чего до сих пор не успел разглядеть. Лет двадцать пять; симпатичная, темноволосая, темноглазая, верхняя губа тонковата; одета обычно, вот только этот амулет… Она не из дурачков, потому что при упоминании репеллента удивилась, что и Санду он известен.
— То, что они из иного мира, это понятно, — протянул Санду, не переставая рассматривать Ешту. — Но почему они говорят на нашем языке?
— Кишада сказал, язык усваивается при переходе автоматически. Он был прав. Когда я попала к ним, я знала их речь.
— Кишада? Кто такой?
— Мой наставник.
Почтарь что-то буркнул, пряча бинокль.
— Хорошо, что нам по пути. Но твоя игра в молчанку мне не нравится. Куда идешь, зачем? Неужели такая тайна?
— Ты ведь тоже не каждому встречному рассказываешь, куда и откуда идешь? — парировала девчонка.
— Ладно, укладывайся, — сказал Санду. — Сюда они не пойдут. Во всяком случае, не ночью.
Разлапистая крона дуба стала их пристанищем.
* * *
Глаз глушителя смотрел в одну точку, палец почтаря лежал на спуске.
Парень отчаянно брыкался. Напрасно. Четыре лицемера, придавив его к дереву, сковали все движения. Пятый подошел вплотную, держа в руке свое хитроумное приспособление. Голову пленника тоже тщательно зафиксировали, и лицемер умело надел ему на лицо махину с кучей зажимов, скальпелей и крючков. А потом он быстро и аккуратно начал срезать лицо.
Предотвращая всякий звук со стороны Ешту, Санду крепко зажал ей рот, пригвоздив ее к стволу ореха, и вернулся к происходящему на краю поляны. Ему не хотелось глядеть на это, но он пересилил себя и заставил досмотреть до конца. А этот запах… От лицемеров перло мертвечиной похлеще, чем от людоедов. Наверное, у парня был сильный насморк — ночью и по утрам сейчас холодно, — так и попался. Теперь один из чернышей получит возможность обрести человеческий облик.
Хирургический прибор в одно движение был сорван с рыжей головы, и бедняга зашелся в безудержном крике боли. Кровь вязкими нитями тянулась к траве: его держали так, чтоб ни одна капля не попала на одежду, — а срезавший кожу лицемер ловким движением извлек и приладил кожаную маску на свою гладкую, черную, без каких-либо рельефных выступов физиономию. Руку он убрал сразу же. Маска не упала. А через какие-то мгновения он открыл глаза! Так, словно это было его лицо. Чужой рот растянулся в улыбке и сказал лишенным интонаций бесполым голосом:
— Пустите его.
Санду оцепенел. Даже если лицемеры сейчас не растерзают парня, то он сам умрет: если не от потери крови, так от адской боли наверняка.
Он ничем не мог помочь! Их пятеро, он один. Он ловок, скор и гибок — на то и тренирован, да они ловчее и гибче. И почти неуязвимы. Черные гладкие силуэты. Как манекены. Расходовать сейчас пули… неизвестно, что ждет его впереди, а в бункер с боеприпасами он попадет не скоро.
Ешту пискнула, и Санду грозно упер ей мега-глушитель в бьющуюся на шее жилку. Но что толку? Лицемеры резко обернулись на посторонний звук, вклинившийся в агонию обезличенного, а потом сорвались, как гончие.
Это был ошеломительный кросс. Санду приходилось чуть ли не нести девчонку на себе. Он чувствовал, что она целиком отдала жизнь в его руки: слезы в ее глазах мешали видеть дорогу, и она полностью доверилась почтарю. Живыми от этих смердящих гнилью черных садистов не уходят. И лишь опыт с мастерством позволили ему трижды унести от них ноги.
Перед ручьем Санду взвалил хрупкую Ешту на себя и в один миг словно перепорхнул широкий, но не глубокий поток воды. Недаром он в свое время бегал с полными зерна мешками на плечах, вспомнил молодость. Опустив ношу на ноги, Санду тут же направил «глок» в сторону ручья. Никого. Оторвались.
Грудь ходила ходуном, рука с оружием тряслась, рядом всхлипывала Ешту, повторяя без конца:
— Кто это такие, Санду? Кто?
Долго он стоял, прислушиваясь к чему-то за шумом воды и принюхиваясь, пока не опустил оружие и не повернулся к Ешту.
— Кто ты такая?! Ты что, вчера родилась?! Любой ребенок знает, кто такие лицемеры и что держаться от них надо как можно дальше. Видела, что они делают с неосторожными? Отнимают лица, а вместе с ними — человеческую сущность. В одиночку в лес выбираются только почтари и разведчики. Ты ни то, ни другое. Так кто же ты?
Отовсюду стягивались беременные дождем тучи. Ветер окреп. Санду с нетерпением ждал ответа. Девчонка растирала по щекам слезы, глядя на Санду в упор.
— Мне нельзя говорить, — наконец сказала она.
— Почему? — настойчиво спросил почтарь.
— Это тайна. Чужая тайна. Я не имею права раскрывать ее.
— Ну хотя бы в общих чертах можно рассказать ведь? — Голос Санду звенел отчаяньем.
— В общих? — удивилась Ешту постановке вопроса. — Если в общих, пожалуй, попробую… Я тоже что-то вроде почтаря. Гонец. Вестник. Возвращаюсь домой с ответом.
Санду поверил. Но кое-что его все же беспокоило.
— Но как же ты одна, в лесу? У нас не каждый почтарь решится идти в одиночку. Разве что при всем параде, — он указал на свою амуницию. — У тебя даже булавки нет, не то что ножа. А тут тебе и людоеды, и лицемеры, прочей дряни хватает, взять тех же болотников. Стервятники чего стóят.
— Я защищена. — Ешту сжала в кулачок свой амулет. — Это отвод. Наверное, и от лицемеров тоже. Только я их ни разу и не встречала.
А здесь Санду не мог поверить словам девчонки. Отвод? Как же ты отвадишь всю эту живность безделушкой на шее? Уж больно это смахивает на внучьи сказки. Ведьмы, чары — никакого рационализма. Но внезапно его осенило: а может, и не врет, ведь отстали же почему-то лицемеры, хотя и не должны были. Как так? Два лица, две сущности — да вот поди ж ты, отступились. Уйти от быстрых лицемеров — счастливый случай, если не чудо.
— Ну ладно, — протянул Санду, — допустим. Но кроме пришлых и свои по лесу иногда шляются. Компаниями. Эти тоже не прочь обчистить одинокого путника. Эти как не лицо, так еду или одежду точно отберут. И ты, одна. Невероятно. — Он медленно, с неодобрением покачал головой.
— Послушай, Санду, кому как не тебе понять меня. Ты же дорожишь своим делом. Ты ведь ни за что не откроешь своих посланий чужому, верно?
Что верно, то верно. Он согласно кивнул.
— Вот и я не могу рассказать тебе всего. Но я вправду иду одна, и амулет меня защищает от врагов.
Теперь, подумав, Санду поверил. Болотники… Эти упыри поползли из топи, только когда он подошел к кромке воды. Он стал причиной их появления, а не Ешту. И последний не добежал до нее, застыл в раздумьях. Она бы и прошла себе спокойно, но он решил остановить, предупредить и сам послужил отличной приманкой для болотников.
— Ну, хотя бы куда путь держишь, можешь сказать?
Ешту замотала головой.
— Может быть, это даже бòльшая тайна, чем содержание послания, которое я несу. Пока что нам по пути.
Ветер внезапно иссяк, и тучи разродились. Сначала несмело, а потом сильнее и сильнее. Нужно найти укрытие. Санду осмотрелся, припоминая, где бы пересидеть поблизости, а затем сказал:
— Бежим, скорее.
* * *
Старый охотничий домик принял их на время дождя. Костерок бодро трещал среди камней. Кое-какая крыша над головой в ненастье лучше, чем никакой. Ешту свернулась калачиком на одной куче сена, Санду развалился на другой, держа рядом тесак и пистолет. В четырех местах из худой крыши лились маленькие водопады.
— Я вышел из Бокоты, побывал в Селими, Кадьяре и Томашине, — рассказывал он Ешту. — Осталось попасть в Мошту и Пемпешт. А потом обратно. Чего только люди не передают друг другу, каких писем не сочиняют. И все приходится держать в голове. Никому ни-ни.
Он покосился на соседку, ожидая какой-то реакции, но попутчица, казалось, уснула. Он видел, что она внимательно его слушала, дыша как можно тише, ловя каждое слово. И надеялся, что в беседе она все-таки взболтнет что-нибудь лишнее.
— И в каждом оплоте люди разные. В Кадьяре резвые, юркие, вертлявые — живые, а вот в Пемпеште — наоборот, серьезные, важные, чуть ли не угрюмые. Хотя хорошие — и там, и там. Ты в Пемпеште бывала?
— Нет, не бывала, — словно нехотя ответила Ешту. — Впервые слышу все эти названия.
Ну дела! Санду всю голову изломал. В лесу — девять селений. Житель каждого знает наизусть всех восьмерых соседей. Если она не слышала ни одного, то откуда же она идет? За последние пять лет ему не встретился ни один чужак, кроме пришлых — всех этих скалозубов, болотников, людоедов и лицемеров. Он даже все лесные шайки знал чуть ли не поименно. Что же получается? Если она не отсюда, может быть только одно место, откуда она явилась — мир черного света, как она и обмолвилась недавно. Но это не так! Поставь рядом людоеда, скалозуба и Ешту — любой дурень скажет, кто наш, а кто пришлый. Если только…
— Понятно, — твердо сказал он. — Ты из третьего мира.
Ешту вскинула голову, как ужаленная. Санду возликовал и принципиально умолк.
Дождь лил с полчаса, хороший, сильный. Потом тучи посветлели. Почтарь внимательно смотрел на небо и слушал. Вскоре спросил:
— Слышишь?
Ешту прислушалась.
— Нет, не слышу, а что?
— В том-то и дело — ничего. Мертвая тишина.
Санду встал. Даже капли не капали. Ни с крыши, ни с листьев. Мертво.
И тогда появился он. Тот парень, у которого изъяли лицо. Только оно было на месте. Санду с Ешту тоже замерли, как и всё вокруг. Возможно ли такое? Они переглянулись. На лице девчонки непонятное чувство: тревога, страх, удивление? Санду ощутил какую-то неясную дурноту, пришедшую невесть откуда. От голода? Вполне вероятно, но ему не впервой бродить так долго без еды. И он понял: беспокойство! Состояние неуверенности, незнания, что делать дальше. И тут же возник вопрос: почему так? Дискомфорт, чувство неловкости и уязвимости. Тут стоило бы покрепче схватиться за длинный, заточенный, как бритва, тесак, но Санду медлил.
Тем временем парень приметил хижину и пошел к ней. Увидев, что она не пустая, он замедлил шаг, но не остановился, а подойдя — заговорил:
— Здравствуйте. Заблудился я. Мне бы в Мошту. — На веснушчатом лице появилась добродушная улыбка. На его рубахе два кровавых пятна разрослись от дождя и утратили изначальный цвет.
Он подошел ко входу и встал, держась за сваю. Светло-зеленые глаза перебегали с Ешту на Санду.
— Пожалуйста, подскажите, как мне туда попасть, — он отер лицо от дождевой влаги. — А может, нам по пути? Тогда идемте вместе. Так же безопаснее.
Санду преодолел оцепенение и медленно замотал головой:
— Нет, парень, нам не по пути. Мы идем в другую сторону. Уходи.
Улыбка сошла с лица недавней жертвы лицемеров.
— Что с вами? — спросил он, ничего не понимая.
Санду вновь посмотрел на напрягшуюся Ешту и сказал:
— С нами-то ничего. А вот с тобой что? Мы видели… видели, как на тебя напали черныши.
Парень резко поднес руку к лицу и коснулся его. Словно удивившись, сказал:
— Было больно. Потом я очнулся — боль ушла.
— Вот и ты уходи, — твердо сказал Санду, все еще не прикасаясь к оружию. — Ищи свой оплот сам.
Лицо парня стало обиженным. Он постоял еще некоторое время, а затем с полными слез глазами повернулся и неуклюже пошел прочь. И только когда он исчез из виду, Ешту подскочила к Санду и, схватившись за его плечо, зашептала у самого уха:
— Зачем ты его прогнал? Ведь он же невредим. Он жив!
Санду посмотрел на нее, как на чокнутую.
— Ты в своем уме? И почему шепотом? — он повысил голос: — Разве ты не поняла, что это не он, это лицемер, принявший его сущность?!
Ешту вообще сорвалась на крик:
— Ну не могу я понять, как, напялив чужое лицо, можно стать иным существом! И не ори на меня, я многого у вас не понимаю, но это не дает права повышать на меня голос!
— Ладно, — тут же Санду развел приподнятые руки в стороны — мол, ни в чем тебя не обвиняю. — Но тогда, наверное, ты с легкостью понимаешь, как человек, которому сняли кожу с лица, возвратил ее себе обратно без единого намека на раны? Сколько прошло? Час от силы. И вот он — целехонек.
— Но ведь ты не тронул его, а значит, где-то глубоко внутри себя ты не уверен, что это измененный пришлый, я права?
— Да, права. Никто досконально не знает, что и как там происходит, когда кожа жертвы оказывается на гладкой морде лицемера. После их атак находят только обезображенные тела, без одежды, объеденные стервятниками. А поскольку они без лица, то как тут догадаешься, чье именно тело перед тобой?
— А как же всякие отметины — шрамы, родинки?
— Не знаю. После стервятников мало остается отметин, кроме их клыков. Но как бы там ни было, я не позволю неведомой твари прибиться ко мне в компанию. Не веришь — вернись и посмотри: тело того парня лежит недалеко от того места, где с ним это сделали. Только не советую.
— Я удивлена, как это ты до сих пор к неведомым тварям не причислил меня, — Ешту подхватила рюкзак и выскочила из хижины.
Санду не успел даже ничего сказать: ни подтвердить, ни возразить — смотрел в удаляющуюся спину. Девчонка действительно решила вернуться и все проверить. И пусть катится! Кто такая — неизвестно. Откуда взялась, куда направляется — тоже. От таких надо держаться подальше. Черт дернул окликнуть ее у болота. Шла бы себе, вот и посмотрели бы, насколько крут ее амулет. Заговор у нее от комаров…
В одном он был уверен полностью: она точно из третьего мира. Получается, что не один иной мир разверз свои врата. Есть выход еще куда-то. Или правильнее — откуда-то?
Собрав оружие и скудные пожитки, Санду тоже покинул охотничью хижину, потопав по краю лесной прогалины. Мокрая трава окропляла мокасины водой.
Санду соображал. Нет, думал он, все же этот неизвестный переход — односторонний, от нас к ним. Наоборот быть не может, потому что, добираясь до мира с черным светом и бегущими дорожками, Ешту должна была пересечь этот лес и была бы уже знакома со всеми бесчинствами, что тут творятся. Ну, может, и не со всеми, но, по крайней мере, у нее было бы хоть какое-то представление о том, где она идет и чего стоит опасаться, а чего нет. Выходит, что в мир тех необузданных созданий девчонка попала либо напрямую, либо еще через какую-то другую параллельную вселенную, а путь назад лежит через эту реальность. Сложно, запутанно, но допустимо. Она пришла на родную планету тех тварей, сумела уцелеть и теперь с какой-то важной и тайной вестью возвращается домой. Санду ухмыльнулся: пока что концы с концами сходятся.
Теперь — чудной треугольный амулет. Чей он? Из дому, или с темной планеты? Он в равной степени мог происходить из обоих мест. Но вероятнее всего, рассуждал почтарь…
Пронзительный крик прервал ход мыслей. Ешту! Ее визг, точь-в-точь как у болота. Ни секунды не размышляя, Санду повернул оглобли назад и, обнажив тесак, помчался на голос.
Из кустов у ручья какая-то тень шмыгнула прямо на него. Рубанул не глядя. Услышал только хруст и почувствовал брызги на руке. Это точно был не лицемер: из этих никогда не брызжет.
Куда она влезла на этот раз? А вдруг она просто нашла тело, испугалась, и Санду несется почем зря? Да нет, не зря: почтарь почтарю помощник и первый товарищ, пусть даже они из разных измерений.
Пока Санду бежал, прыгая через ветки и коряги, Ешту прекратила визжать, но он не сбавил темп. Он собрал всю воду с ветвей и выскочил на поляну в таком виде, словно простоял все время под дождем, а не пересидел под кровом.
Пятеро замызганных лесников, как обычно поселяне называли лесных разбойников, пытались стащить с Ешту одежду. Рот ей закрывала огромная ладонь, из-под которой могло вырваться разве что мычание. Четверо остальных никак не справлялись с тесемками на ее шароварах и жилетах. Видно, перед приходом Санду это занятие основательно достало их, и они решили просто распороть ткань.
— Мереку, остановись!
Пятерка встрепенулась.
— Почтарь? — обратился к Санду самый тщедушный из лесников. Глубокие глазки, разного размера уши, торчащие из плохо остриженных патл, и густая темная борода, в которой даже рта не видно.
— Отпустите ее, Мереку, — сказал запыхавшийся Санду. Окровавленный тесак он перекинул в левую руку, и полез в длинный чехол за спиной.
— Твоя? — кивнул Мереку на девчонку. Лесники остановились, таращась на внезапно появившегося почтаря. — Чего же одну оставил?
Потому что дура, подумал Санду, но вслух сказал:
— Так получилось. Отпустите ее, и идите с миром. Найдете еще себе развлечение.
Мереку помотал головой.
— Нет, почтарь. Встретить такую пташку одну в лесу — подарок судьбы. Я не привык отказываться от подарков.
— Не слушайте этого придурка, — сказал Санду остальным головорезам. — Вы меня знаете. Разрешаю вам уйти. Не хотите — пеняйте на себя.
— Вот как, значит, придурком назвал? — в голосе Мереку засквозил холод. — Ты, конечно, крут, почтарь. Выпустил много мастеров из-под своего крыла, знаю. Знатных мастеров, не поспоришь. В другой бы раз уступили мы тебе, но не сегодня — голодно нам до баб. Чем бы ты там ни фехтовал, — главарь шайки не без удивления рассматривал длинную шпагу, которую Санду достал из-за спины.
А потом все случилось быстро. Мереку дал сигнал — коротко, пальцами. Его гвардия ринулась на Санду. Шпага расцвела металлическим гладиолусом, и его острые цветы распороли атакующих вдоль и поперек. Заняло это несколько секунд. Изувеченные лесники лежали на мокрой траве, разглядывая свои отсеченные конечности, а их предводитель только хлопал глазами. Теперь Санду увидел, где у него рот. Лезвия острее бритвы сложились обратно в узкое тело шпаги. Почтарь спрятал оружие людоедов за спину.
— Увидишь почтаря — обходи десятой дорогой. Падаль, — отчеканил он.
Мереку попятился, споткнулся об ногу Ешту, кое-как поднялся и скрылся в кустах. Не жилец, подумал Санду и спрятал шпагу.
Ешту расплакалась. Он подошел и обнял ее. Седой локон упал на темную голову.
Солнце клонилось к горизонту, сумрак прокрался в лес. Гиблое здесь место, отметил про себя Санду, поглаживая дрожащее девичье тело. Квелый скулеж калек доносился из-за спины. Ноздри почтаря трепетали от запаха свежей человеческой крови…
* * *
Переночевали в той же хижине. Бродить ночью по лесу — самоубийство. Почтарь решил не дразнить судьбу, а то в последние несколько часов сюрприз на сюрпризе, и отвел Ешту назад в охотничье укрытие. Над головой крыша, под боком сено — нечего и мечтать о лучшем ночлеге.
Солнце застало Санду за тренировкой. Там же его застала и проснувшаяся Ешту. Она подошла к машущему мечами почтарю и сказала тихо:
— Я не сказала тебе вчера спасибо… С добрым утром.
Санду прекратил тренировку.
— А и нечего. И тебе доброго утра.
— Что нечего? — не поняла Ешту.
— А то и нечего. Спас, нервы себе потрепал, с письмами в срок не поспел, а все зачем? Благую весть несешь, лихую ли — черт тебя знает.
— Разве в вести дело? Дело в тебе. В твоей совести.
— Совесть моя чиста, — сказал уверенно Санду. И поспешно добавил: — Как по мне. Угрызений не имею, — и сразу же переменил тему: — Видишь, как оно сложилось? Подвел тебя амулет твой. Бессилен он против зла людского. Как думаешь идти дальше?
— Обыкновенно, — Ешту насупилась. — Пойду, как и раньше. — Ее рука поднялась к шее, накрыв место, где должен был висеть амулет. Но Санду успел заметить, что ничего там не висело. Вчера впотьмах он как-то не обратил на это внимание.
— Где он?
Ешту потупилась.
— Отобрали.
— Кто? Эти? — махнул почтарь головой в сторону злосчастной поляны.
Ешту кивнула.
— Пойдем, подберем.
— Нет. Его унес тот, щуплый…
Санду шумно выдохнул носом, скрипнул зубами.
— Давно идешь? — спросил.
— Три дня.
— Далеко еще?
— День. Может, полтора.
— Торопишься, нет?
— Нет. Но лучше особо не задерживаться.
— Тогда у меня есть предложение. Ты идешь со мной в Мошту и Пемпешт. Это займет около двух суток. Потом я провожаю тебя, куда тебе нужно. Подумай хорошенько, прежде чем отказаться. Пойдем позавтракаем. Как закончим, скажешь, что решила.
Ешту согласилась. У нее не было выбора. Иначе, она понимала, ей не дойти.
* * *
Дорога заняла чуть больше двух суток. Между Мошту и Пемпештом пришлось обходить по скалам ставшую лагерем в долине армию людоедов. Как те петляли — неизвестно. Но каким-то чудесным образом опережали почтаря. Где он шел сутки, им хватало полдня. А бывало и наоборот. Странные они. И опасные.
В тот день они играли какую-то медленную, тягучую музыку, гулкую, с колокольчиками. Снова она разносилась по окрестностям, распуская длинные щупальца страха. Страх — вот что было их стимулом. Они шли туда, где люди меньше всего надеялись устоять под натиском армии серокожих пришельцев. Тот разведчик-людоед, которому Санду недавно перерезал глотку, не врал.
Музыка всегда сопровождалась загробными наставлениями: либо предводителя, либо колдуна, которого Санду издевательски называл про себя замполитом, по старой армейской памяти. Он знатно прополаскивал людоедам мозги, величая себя посланником богов, тех самых Танцующих Волков, о которых говорила Ешту. И серые верили и стелились перед ним, как трава под ветром. Ровесник Санду, учитель Мотильо из Пемпешта, еще заставший нормальные времена, любил поразмышлять, пофилософствовать насчет такого фанатизма. Он называл это божественной диктатурой: создана изначально нездоровой, эта система поддерживалась на протяжении столетий, иначе он не мог объяснить столь слепого повиновения и веры в каждое сказанное «посланником» слово.
Этого жирного вестника выносили на помост, ставили носилки рядом с троном из человеческих костей, и он монотонно, иногда скатываясь в невменяемые напевы, рассказывал, как и почему армия должна поставить новый мир на колени. А поставить на колени, в их понимании, это сожрать врага, обглодав до костей. Никаких переговоров, никаких заложников — только убивать и жрать.
Внешне люди, внутри они все-таки были чем-то невообразимо жестоким. Санду припоминал рассказы о фашизме Второй мировой от своего прадеда — вот что можно было сравнить с деяниями пришлых людоедов. Да и лицемеры с их изощренной срезкой лиц выступали хорошеньким дополнением к вероломным сюрпризам, явившимся из иного мира. Лесных тварей Санду в счет не брал — у них мозгов меньше, чем у птиц, а вот людоеды с лицемерами обладали интеллектом, своеобразным, особым, и представляли серьезную угрозу человечеству. Правда, до конца их логику поведения он так и не понял.
Сначала людоедов было мало, а потом — армия. Лицемеры же все так и бродили группками по три-четыре особи: черные силуэты, ожившие манекены, ни лиц, ни половых признаков — что такое, попробуй пойми. Адовы гости обрушились на Землю. И не зря священники в первые дни катастрофы спекулировали своим Судным днем. Тут даже если никогда не верил в подобную чушь, мигом обернешься ярым приверженцем церкви. Санду верил лишь в одно: всему есть разумное объяснение. Хоть и отходили с каждым годом все удобства цивилизации, он оставался одним из тех, кто помнил, как было раньше. Прошлая жизнь обрастала легендами, и все чаще доводилось слышать о наводнявших раньше мир колдунах, об их чудесах, об их мощи. Дурачков становилось все больше. А с ними и внучьих сказок. Где мог, Санду рассказывал истину, но все чаще молодежь с недоверием покачивала головой. Вот когда было обидно. До слез.
* * *
В обоих оплотах удивлялись спутнице почтаря. Но вопросов не задавали, считали новой ученицей, хотя девушка — крайне редкое явление для такого занятия. В Пемпеште рассказали, что накануне вечером, перед их приходом, отбили атаку людоедов. Но это Санду подметил еще при входе: вытоптанная земля, кровавые пятна, изгвазданный свежими кишками частокол… Но ни одного тела: серые утащили своих — сожрать, люди своих — сжечь.
— Вот скажи, Санду: как тебе удается упомнить все сообщения? Слово в слово, буква в букву?! Не каждый из молодых почтарей способен. Сбиваются, подолгу вспоминают, с горем пополам выдают на-гора. А ты раз-раз и выложил. Ведь не двадцать лет, не тридцать.
— И не сорок, и не пятьдесят, — договорил Санду, внимательно глядя на Мотильо и при этом кивая.
— Ты не слишком-то и постарел.
Губ почтаря коснулась легкая улыбка. Веселого в ней было мало. Он пожал плечами.
— Память, значит, лучше, чем у других, как считаешь?
— Лучше, дружище, лучше, — закивал Мотильо, опуская глаза. — А я вот многое забывать стал.
— Ну хватит, — резко оборвал его Санду, легонько хлопнув ладонью по столу и встал. Надоела ему болтовня про возраст. Сидевшая на лавке под стеной Ешту тоже поднялась. — Спасибо за угощение. Пора нам. Впереди нелегкий путь. Прощай.
В двери Мотильо окликнул:
— Что случилось, Санду? Ты оставил важные сообщения для других почтарей, взял только простенькие…
— Ну, — угрюмо подтвердил Санду и оглянулся, пытаясь посмотреть в глаза товарища, но тот старательно избегал взгляда.
— Чтоб не жалко было их утерять, если с тобой что случится? Во что ты ввязался?
— Дерьма нынче много. То тут вляпаешься, то там. Прощай, — повторил Санду и вышел.
Они с Ешту прошли узенькими улочками оплота до ограды, где дозорные вывели их на безопасное расстояние, и лес вновь принял почтаря со спутницей под свою сень.
* * *
— Поделись: как ты знаешь, куда идти, если не бывала здесь раньше? — спросил Санду вечером девчонку, когда расположились ночевать в обширной могучей кроне.
— Все банально: у меня есть карта.
— Показывай.
Санду разглядывал раскладную пластиковую карту, подсвечивая миниатюрным фонариком. Красочная, подробная. Надо же, обитатели мира черного света досконально изучили оккупируемую территорию: все тропки, ручейки, поляны, оплоты… Путь Ешту выделялся красной нитью, изворачиваясь в обход возможных опасных мест. Через топь, ту, где Санду встретил девушку, нить действительно шла напрямую. Начиналась дорожка в Дальнем карьере, а заканчивалась в Мокром ущелье.
— Разумно, — подвел итог почтарь. Пальцами он изучал материал карты. — Людоеды в своем мире дали? По их виду не скажешь, что они высокотехнологичны. Если б не шпага— гладиолус, никогда не поверил бы…
Он вернул карту Ешту. Та сложила ее в маленький кубик и сказала:
— Так они и не хозяева. Они рабы. Инструменты.
— Инструменты?.. — эхом повторил Санду и растянулся на плаще. — Стоило догадываться…
* * *
Беда случилась к вечеру следующего дня.
Они шли по начавшей зарастать тропинке, когда негромкий оклик прозвучал справа. Спереди кто-то коротко присвистнул. Санду резко дернул головой, левой рукой оттолкнул Ешту назад, а правой сделал взмах тесаком. И промахнулся — стрела пропела под мышкой, Ешту всхлипнула, ее опрокинуло набок. Вторым и третьим финтом с интервалом в кратчайшее мгновение почтарь отбил две стрелы. Не мешкая, он что-то выдернул из-под куртки и метнул в кусты справа, после чего навалился на девчонку. В падении увидел, что между ребер у нее торчит стрела. Он едва не налетел на нее, но вовремя отклонился. Упав рядом с Ешту, Санду накрыл ее руками и ногой. В кустах громыхнуло, зашуршали, забарабанили осколки. Посыпались комья земли, моха и посеченные листья. Заорал мужчина, еще двое, а то и трое мучительно застонали.
«Глок» с мега-глушителем покинул ложе на бедре. Один плевок, другой. Пули оттолкнули пару бегущих к Санду с Ешту лесников. Не успели они упасть, как их тела разворотило глухими взрывами, только по листьям заляпало. Третьего, прятавшегося где-то за их спинами, когда они шли, а сейчас кинувшегося на них с диким рыком, почтарь остановил короткой, но сильной отмашкой тесака. Человек припал на перерубленную ногу, в ней громко хрустнуло, и лишь тогда он заорал не своим голосом. В бороде разверзлась пасть с гнилыми зубами, из руки выпал топор. Мереку! Выжил, скотина.
Ну, раз уж он сам соизволил накинуться, значит, подельников больше нет. Санду подскочил и крепким ударом ноги в голову заткнул крикуна. Вероятно, навсегда. Этого почтарю было мало. Подхватив оброненный Мереку топор, он нырнул в чащу.
— На что же он вас купил, мерзавцы? Что пообещал? — приговаривал Санду, нанося смертельные удары. Под лезвием топора хрустело и чавкало. — Он же мразь. Да и вы хороши. Туда вам и дорога.
Один разбойник, видимо, притворялся раненым, ибо взвился с земли и кинулся наутек. Мощный замах — и топор, пролетев меж стволов, застрял в хребте между лопаток. Лесник будто споткнулся, наскочил на сломленный сук, так и остался там висеть.
Санду выбежал к тропинке и бросился к стонущей Ешту.
— Потерпи, дочка, потерпи, наладится все.
Но стрела вошла слишком глубоко. Почтарь видел, что ничего не наладится. Ешту и сама это понимала, силы покидали ее. В уголке рта появилась кровь. В глазах помутилось: она пыталась поймать взгляд Санду, но ей не удавалось.
Санду разбирало зло. Зря он так быстро расправился с лесниками, надо было оставить подыхать на ночь в чащобе. Сжав сильнее мягкие слабенькие ладошки, он заговорил:
— Ешту, дочка… я донесу твое послание, ты только скажи мне его.
— Амулет…
Санду метнулся к Мереку и сорвал из-под грязной бороды треугольник с загогулинками.
— Вот он, милая, вот, — вложил его в ладонь Ешту, но та махнула головой:
— Нет. Оставь себе, пригодится. Знак Танцующих Волков — волновой излучатель… Он защитит…
— А весть, Ешту? Весть, скажи!
— Да, теперь можно.
Почтарь слушал, а сам поглядывал по сторонам. Шуму он наделал, будь здоров. С минуты на минуту нагрянут стервятники. С этими лучше дел не иметь.
— Передашь слова Танцующих Волков: «Вы боитесь нас, трусите вступить в войну. Но мы уже ее начали. Мы пройдем к вам по коридору. Сначала опустошим их, а потом возьмемся за вас. Спасти их вы сможете, лишь напав на нас. Сразу на два фронта нас не хватит. Мы не закроем ни одного портала, пока не останется один победитель. Мы опустошим вас. Выбор за вами». Это все. Ты запомнил? — Голос Ешту совсем упал, сел. Он угасал вместе с ее жизнью.
Почтарь дословно повторил услышанное.
— Я в тебя верю, Санду. И может быть, даже к лучшему, что весть доставит человек из вашего мира. Но чтобы вернуться назад, тебе предстоит пройти через мир черного света.
— Надо будет — пройду. Но кого мне у вас искать? Кому передавать эти слова?
— Тебя встретят. Если ты не доберешься к нам за две недели, там начнут инициацию силового закрытия портов… в обход Танцующих Волков… Но это не выход из положения, иначе… ваш мир будет обречен. Гонец должен вернуться. Неважно чей, главное — весть.
Ешту иссякла. Она сказала все, на что хватило сил. Самое основное.
Отовсюду стали доноситься шорохи. Подтягивались стервятники. Почтарь подхватил оружие и убрался. Острые углы амулета кололи ладонь.
* * *
Вот и Мокрое ущелье.
Санду оказался прав в своих размышлениях. Движение из мира в мир осуществляется по кольцу, исключительно в одностороннем порядке. То есть, если бы ему захотелось попасть в мир черного света, откуда явились людоеды с иной нечистью, надо пройти через мир Ешту. Ей, чтобы вернуться домой из вотчины Танцующих Волков, нужно побывать в мире Санду. Путь необузданных завоевателей для покорения реальности Ешту лежал через родину почтаря. Замкнутая система.
Ну, и где тут, в этом ущелье, искать переход в ее мир? Как вообще выглядят эти порталы? Санду обязан его отыскать. Он должен убедить их не трястись от страха и напасть на мир черного света и бегущих дорожек. От чужого страха Танцующие Волки только больше возбуждаются, их азарт возрастает, поэтому надо показать им, кто должен бояться.
Я не боюсь, думал Санду, подходя к краю самого верхнего уступа и глядя вниз. Не боюсь!
Солнце несмело выглянуло из-за горизонта. Оно потускнело, или ему показалось?
Армия людоедов плескалась в ущелье серой водой. Ну почему они здесь именно в этот момент?
Почтарь скользнул взглядом по камням и отыскал надежный спуск. Обнажив меч и шпагу-гладиолус, чей смертельный цвет распустился в мгновение ока, Санду бросился вниз. Его гневный рык отражался от скал. Он чуял смрад разложения от пришлого сонмища, он предвкушал яростную битву. Короткую, но бесстрашную. Вот сейчас он врежется в них и будет разить налево и направо. Как они там вещают: рвать, крушить, опустошать!
К его огромному разочарованию, массив серого воинства растекался перед ним ртутью. Ни один его меч не доставал людоедов. Неуловимыми слаженными движениями они разбегались, оставляя почтарю пустой пятачок. Защита работала, излучатель отпугивал их.
Ах так? Ну хорошо, думал Санду. Тем лучше. Тем скорее я достигну перехода. Он рассекал армию серокожих, представляя себя раскаленным клинком, а их — нежным маслом. И внезапно он наткнулся на преграду. Единственный, кто не попробовал избежать его мечей, — Маска. Почтарь рассмотрел вблизи эту бледную подделку человеческого облика — толстый слой растрескавшегося, прикипевшего некогда к лицу пластика. Парой ловких взмахов облаченной в металл руки Маска отбил атаки отчаявшегося почтаря, и тот отступил на шаг. Разящий гладиолус был Маске нипочем. За его спиной зиял вход в пещеру. Там, наверное, и есть портал.
— Остынь, смельчак, — зарокотал вождь людоедов. — Где ты растерял свой страх? Или Знак Танцующих Волков отобрал его? — указал он на амулет. — Так я огорчу тебя: на меня он не действует.
Стальная перчатка брызнула искрами, отбивая новые удары.
— Идешь замолвить словечко за свой мир? Смешно, — говорил Маска, стремительно орудуя предплечьем. — Загляни внутрь себя. Весь твой энтузиазм как рукой снимет. А хочешь — помогу?
Скользнув по лезвию меча, кулак в металле молнией пронесся к груди почтаря, из перчатки дзинькнуло острие и пронзило Санду насквозь. Он даже рта не успел раскрыть. А потом еще, и еще, и еще!
— Чувствуешь боль?! — рыкнул Маска. Острие звонко вернулось в гнездо. — А теперь вспомни, когда ты последний раз истекал кровью. Вспомни — и опомнись.
Почтарь рухнул на колени, как подрубленное дерево.
По взмаху закованной руки отряды Маски развернулись и потекли прочь из ущелья. Сам воевода обогнул Санду, не удостоив его взгляда. Слуха коснулся тихий злобный хохот заплывшего жиром колдуна, которого потащили на носилках.
Уронив мечи, Санду поднес пальцы к ранам. Боли не было.
Он опустил глаза, и его затрясло. То, что он увидел под пальцами, в прорехах жилета, свитера и футболки, он видел неоднократно и раньше — когда разил лицемеров, рассекая их надвое, — пустую, аморфную, живую черноту текучего пластика.
Когда же он попался в их лапы? Когда он утратил свое истинное лицо? Он помнил каждую стычку с чернышами. В мельчайших деталях! Но не мог припомнить, чтобы они одержали над ним победу.
Что теперь делать? Он вспомнил, как отгонял того паренька от охотничьей хижины, принимая его за сменившую личину тварь. Но ведь Санду наверняка уже тогда был лицемером! Скорее всего, он был им даже тогда, когда, соревнуясь с ними в изворотливости, крошил эти живые манекены в капусту.
Откуда же у него человеческие мысли, чувства, желания? Неужели только из украденного когда-то у почтаря Санду лица?
Он согнулся и тяжело уткнулся лбом в землю. Кто же он: лицемер, присвоивший чужое «я», или все-таки, несмотря ни на что, живой человек? Как теперь он должен поступить?
И тогда нахлынула боль. Не от ран, которые, кстати, уже начали затягиваться. Болело сердце, которого нет.
1 292 просмотра
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
