Колеса дробно перестукивали, вагон покачивался, пробираясь вслед за локомотивом через туманную пелену. Мне было тепло, но из-за окна явственно несло холодом. В тумане проносились неясные тени деревьев и кустов, где-то вдалеке проглядывал, словно остов морского чудовища, силуэт деревни.
Гудок взвыл протяжно и дико, визг тормозящего поезда гулко повис во мгле. Мимо меня к выходу продвинулась проводница, открыла дверь, откинула лестницу. - Солорьево! - словно копируя гудок, крикнула женщина, но никто кроме меня сходить не собирался. - Куда ж ты, в такую рань-то? - участливо поинтересовалась она, когда я уже спустился на проросший сорняками песок станции. - К деду, крышу чинить, - как-то односложно прозвучал мой ответ. На этом разговор сам собой завял, поезд тронулся, и я остался один под агонизирующим фонарем в молочной мгле.
***
Трава скользила под ногами, ветки били по лицу, но тропинка все же не ускользала от глаз. Почему-то теперь мне стало невыразимо жутко, и тревога наполнила мой ум. Я с болезненной ясностью вспоминал все подробности своего разговора с дедом. Вспоминал его хриплый, усталый голос, вспоминал ещё, что звонил он со станции, хотя последнее сейчас было совершенно неважно. Здесь я не был уже давно, обычно навещать деда ездил отец, но в этом году дело доверили мне.
В холоде тумана вдруг явственно проступили очертания деревни. Всего шесть дворов, слепленные в кучу посреди зарaстающих лесом полей. Я без труда нашёл нужный дом - что-то словно подсказывало, куда идти. Внутри было пусто, хотя чувствовалось, что ещё недавно кто-то здесь был. Печь кашляла языками пламени, на столе расположилась свеже начищенная двустволка. Я твёрдо решился дождаться деда. Почему-то я знал, что из дома мне лучше не выходить. Однако время шло, после полубессоной ночи, холода, а затем тепла, тянуло спать...
***
На наручных часах обозначилась полночь. Проснуться было сложно и, кажется, можно было бы уже спокойно спать дальше, но внезапно на крыльце послышались шаги. Тяжёлые и лёгкие, крадущиеся. И я понимал, что они явно не пренадлежали деду с его шаркающей походкой. Животные инстинкты заставили меня забиться в угол возле остывшей печи и задержать дыхание. Стало невероятно тихо, даже сердце моё как будто остановилось.
И в наступившей тишине я с ужасом услышал переговаривающиеся на крыльце голоса. Первый - хриплый, донельзя похожий на голос деда - проговорил: - В доме человек. Мы не можем войти. Второй, шелестящий, как листва по сухому гравию, ответил: - Попроси его впустить тебя. Нам нужна кровь, нам нужно мясо, нам нужны его кости!
Тут же в окошко напротив меня постучали. Рука была тщательно скрыта рукавицей и почти целиком упрятана в рукав. Следом за стуком раздался голос... Голос моего деда, который произнёс со знакомой мне усталой интонацией: - Сашка, дай я войду... Не держи уж деда на холоде.
Против воли я отозвался, выговаривая первые попавшиеся слова: - Не заперто же, чего спрашивать?
Но дед по ту сторону упорствовал и всё спрашивал, можно ли войти. Но меня преследовала отчаянная мысль - нельзя вот так просто ответить: "Bойди!", - что-то страшное тогда случится и уже решительно ничего нельзя будет исправить. Так продолжалось до самого утра, когда я, уже совершенно без сил, забылся прижимая к груди взятое со стола ружье.
Проснулся я от огoлтелого стука в наружную дверь. Кругом повисла полная, возведенная в абсолют, тишина. И только этот стук безумной барабанной дробью врывался в уши, оглушая и даже, неведомым образом, ослепляя меня.
Проверив патроны в обоих стволах я двинулся к входной двери. В сенях меня насторожил мерзкий запах, исходивший из подпола. Вчера я его не заметил, но, пожалуй, оно и к лучшему - сейчас он вызывал жутковатые мысли, которые вполне могли оказаться правдой. Дверь затряслась от града ударов, открывать хотелось все меньше, но ружье и мысль, что незваные гости, судя по всему, просто так добраться до меня не смогут, прибавляли уверенности.
На пороге стоял человек. Я готов был поклясться, что раньше знал его, хотя ни разу не встречался напрямик. - Так и будешь прятаться? - вдруг спросил человек, и от него повеяло могильным холодом. - Буду! - грубо ответил я. - Дед твой тоже так говорил, - человек на крыльце провел изломанным ногтем по своим желтым, невероятно острым на взгляд, зубам - а теперь, вон, радуется, что впустил нас. - Это кого - нас? - я угрожающе приподнял дуло ружье, попутно оценивая свои перспективы случайно не застрелиться. - Ты сам-то как думаешь? - последовал ответ - Благо всю ночь под окном у тебя бродили.
Все ночное происшествие вдруг с чудовищной реалистичностью явилось перед моими глазами, я вспомнил слова про кровь, мясо и кости, явно произнесенные голосом того, кто стоял передо мной. Ужас, очевидно, так отразился в моем лице, что собеседник рассмеялся, нахально скалясь мне в лицо, и уже вовсе не человек стоял на пороге дома, но будто оживший мертвец, отрастивший себе мелкие треугольные зубы и два клыка, торчавшие вниз из пасти.
Мутная дымка, до этого густо окутывавшая пространство, вдруг рассеялась, мне стал виден дальний край лесополосы и тусклый блеск рельс. - Если бы добраться туда, но можно бы как нибудь дождаться поезда, - подумалось мне. Однако, мой собеседник, уже вернувшийся к нормальному облику, прервал эти мысли новой фразой: - Смотри, всё ж, как бы тебе в подпол не угодить, - задумчиво протянул он - отец-то твой вон уж год, как там гниёт... Страхи мои получили вдруг полное подтверждение, и я невольно обернулся, ощущая глухую затхлость и настороженность, царившую вокруг. Слова гостя показались мне, впрочем, довольно глупыми, ведь отца я только недавно видел, и он был жив и абсолютно здоров. Но в противовес этому в воздухе повисла холодно-льдистая фраза: - Вам-то с матерью мы глаза отвели, морок наслали. Чтоб не суетились понапрасну. Мне упырей кормить чем-то надо, а тебя, глядишь, на недельку хватит - мне кровь, а им - всё остальное.
Пришедший хищно облизнулся и снова чиркнул ногтем по зубам. В этот же момент палец мой, замерший на спусковом крючке, дрогнул, и один из стволов ружья вдруг кашлянул дымом, посылая в далекий бег звучное эхо. Ружейный дым застлал мне глаза, не давая различить ничего и на шаг впереди, к тому же вновь вернулась вчерашняя мгла, и гость на пoроге, как впрочем и весь остальной мир, растворился, будто его и не было.
***
Среди белесого тумана было жутковато темно. Я крался в этом тумане, ощупывая воздух ружьём, не видя и не слыша ничего. Казалось, кругом, за пределами туманной мглы, нет ничего, что все сгинуло без следа. Вдруг мне почудился свет. Приблизилившись, я совершенно точно понял, что он исходил от окон крайнего дома, оттуда же шёл и неясный гул голосов. Не в силах преодолеть любопытство, я заглянул в окно, но мгновенно отпрянул - внутри, за большим, сбитым из потемневших досок, столом, сидел мой сегодняшний гость. Одежды на нем не было, зато кожа приобрела характерный утопленнический оттенок. Ребра прорезывались острыми концами наружу в центре груди, а кошачьи глаза пьяно бродили взглядом по воздуху, ища чего-то невидимого. Вокруг него, так же за столом, расположились четверо, среди них был один, странно похожий на моего деда. Кожа этих была покрыта струпьями, вся зеленилась мшистой гнилью. Волосы - длинные, спутанные, заиндевели плесенью и пылью, а руки у всей компании венчались длинными тонкими когтями. На столе горкой возвышался куль сырого кровящего мяса, которое когтистые чудища пожирали, даже не прожевывая.
Мигом мне вспомнились жуткие дедовы сказки об упырях и бескудах, что прятались в окрестных лесах и болотах. В страхе я кинулся прочь, спотыкаясь в мокрой траве. Ночь душила меня, закупоривала лёгкие влагой, но я бежал, бежал вперёд, потому, что чувствовал - если остановлюсь, то догонят, догонят и будут есть, как те куски мяса на столе...
Не помню, как я очутился на станции, как дождался поезда, как очутился в вагоне. Деньги на билет у меня были, и скоро тепло и свет обволокли меня, как пушистая вата. Хотелось спать, за окном млела туманная ночь. Было спокойно-шумно, колеса ласкво дребезжали, и скоро я заснул.
Меня разбудила проводница. Как-то холодно она сообщила, что мне скоро сходить, и что уже утро. Мне было тепло, но из-за окна явственно несло холодом. В тумане проносились неясные тени деревьев и кустов, где-то вдалеке проглядывал, словно остов морского чудовища, силуэт деревни.
Гудок взвыл протяжно и дико, я вздрогнул, чувствуя неестественную знакомость происходящего. Как загипнотизированный, я пробрался в тамбур и прислонился к стене. Трубно вскрикнула проводница: - Солорьево! Вошел в тамбур, a она, глядя мне прямо в лицо, вдруг прошипела: - Морок все это, Сашка, морок... Черты её исказились, рот наполнился треугольными зубами... На какой-то миг я узнал бескуда, что говорил со мной вчера... сегодня? - и все сгинуло, закружилось в кровавом тумане, и только серые тощие волки голодным ухом уловили одинокий человеческий крик в белесой туманной ночи...деревнявидениянеобычные состояниянечистая силасущества