Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Возращение домой
© Ядвига10.5 мин. Страшные истории Марго 11-03-2020, 14:46 Источник Принял из ТК: Helga
Мишка очень любил свой велосипед, сам его красил и сам заклеивал дырявые камеры: вырезал из резины кружочки и клеил их разведённым в баночке клеем, ну и вонял же он. Санька, в отличие от брата, был криворук, зато обожал скорость. Любил резко заворачивать перед ямой с бурьяном, которой оканчивалась их покатая дорога возле дома, в самый последний момент, избегая падения. Любил съезжать с горы, ведущей к реке. Любил ездить по каменной насыпи, сильно буксируя на сложных участках, а ещё любил ехать по шоссе, ведущему из города. Тогда Саньке казалось, что он навсегда покидает унылую Вузицу. Сейчас он проехал Горелово — небольшое поселение подле их городка, а дальше Озёрское. Два озера этого селения были разделены болотом и небольшим пролеском, а сами они делили точно так же село. Озёрское — место хорошее, благодатное, там и грибов можно было набрать, и ягод. А вот в Вузице не было ни того, ни другого, лиственный лес — не слишком щедрое место. Санька иногда заезжал в Озёрское, чтобы выкупаться. Тогда он вместе с местными прыгал с тарзанки, с ними же ловил рыбу. На самом деле для рыбалки он был слишком нетерпелив, сидеть на одном месте более получаса Тарасов не мог, поэтому хватал свой велосипед, объезжал приятелей и снова пускался в приключение, иногда он брал кого-нибудь на багажник или на раму спереди. Мать о Санькиных этих поездках не знала, но догадывалась, оттого пускала его неохотно. Но Тарасов всегда её успокаивал, говорил, что знает местность как свои пять пальцев.
Сегодня ему предстояло расширить границы этого знания: доехать до Пошутинского — поселения, раскинувшегося в пятнадцати километрах от Вузицы. Пошутинское было столь же старым, что и Вузица, и располагалось оно в самом сердце хвойного леса. По крайней мере, так говорил отец Саньки. Он несколько раз ездил туда к школьному товарищу, рассказывал, что в Пошутинском есть две вершины, с которых видно всю местность. Одна называлась Карликовой горой, её высота не превышала двадцати метров, вторая была значительно выше и называлась Дубовой. Разделяла эти две высоты Суриковская улица, она же и была главной в поселении. Санька надеялся доехать до Пошутинского, а потом совершить свой самый отчаянный спуск с Дубовой горы. «Сорок метров, — думал он, крутя педали, — сорок! Если не сегодня, то никогда».
Санька поднажал, разгоняясь до своей максимальной скорости. Он знал, что не стоило тратить силы, нужно было равномерно распределять нагрузку, но Тарасов не мог дождаться. Ему нужно было доехать до Пошутинского до обеда и ещё успеть спуститься. Тарасов понимал, что сможет сделать это не сразу. Даже ему нужно будет собрать всю свою решимость в кулак и камнем броситься с горы. Совсем как хищной птице, устремлённой вниз, летящей на свою добычу, набрасывающейся и не дающей ей ни шанса.
В лицо дул летний тёплый ветер, солнце только-только начало согревать землю, утро было ясным и благодатным. В июне, когда школа, наконец, отпускала из своих неласковых объятий, большинство детей и подростков чувствовали себя невероятно счастливыми, и Тарасов был среди них. Что хорошего было в том, чтобы сидеть за партой и заучивать, что перед союзом «и» ставится запятая только в случае… Зачем было тратить на это время, когда его ждал Стелс, когда его ждала скорость, когда его ждала свобода и бесконечная трасса. «Ещё быстрее», — думал Санька, прикладывая невероятные усилия для того, чтобы ускорить движение. Его ноги, напряжённые, почти окаменевшие, послушно крутили педали, и кажется, не собирались подводить своего обладателя.
Пошутинское встретило его певчими переливами. Дубовая и Карликовая высоты славились своим многообразием птиц, часть из которых были занесены в Красную книгу. Поэтому обе высоты являлись памятниками культуры и вроде бы как охранялись государством. По крайней мере, стенды, стоящие подле каждой из гор, сообщали именно об этом. Санька снизил скорость до минимальной и поехал по Суворовской улице, осматривая Дубовую высоту, думая, где бы он смог беспрепятственно зайти, а потом съехать вниз. Его отвлекли всего два раза. Один раз он встретил девчонку лет десяти, в руках у неё был пустой мешок. Десятилетка, гордо задрав нос, явно шла в магазин за хлебом или макаронами. Наверняка мать послала. Второй была баба в косынке, вела дюжину коз, скорее всего, пастись. В Вузице у многих были коровы. Около девяти утра каждый выпускал одну или двух из дома прямо по дороге. Все они шли неспешным ходом по Рязанской улице, следуя за пастухом. После них ещё долго стоял отчётливый характерный запах и дорога из лепёшек.
Санька увидел широкую тропу, по краям выложенную камнями. Остановившись, он осмотрелся вокруг. Пара домов в конце Карликовой горы, за ними ещё дюжина. Дубовая гора была больше, поэтому дома подле неё начинались чуть дальше. Тарасов слез с велосипеда, повернул на гору и пошёл по тропе. Гул птичьего пения почти оглушил Саньку. Он повертел головой, ища крылатых певцов, но увидел только ухающую тень, достаточно крупную и тем необычную, длинный серый хвост не давал подсказки о том, что это могла быть за птица. Вообще-то Тарасов не особенно в них разбирался. Уханье было похоже на совиное, но ведь у сов нет длинного хвоста. На самой горе в самом деле было много дубов, также тут встречалась рябина, но совсем невысокая, особенно в сравнении с соснами. Санька поёжился, деревья плотно укрывали гористую местность и в отличие от тёплого утра, чьё влияние он испытал, пока ехал, здесь было довольно прохладно. Трасов шёл медленно, слишком устал, руки мелко подрагивали, сказывался скудный завтрак. «Нужно было взять поесть, — подумал Санька. — Хлеба или хоть бы яблок сухих». Подъём занял минут двадцать. Он шёл так долго из-за Стелса, который теперь сильно тормозил его, а ещё потому, что останавливался подле каждого стенда, кои были расставлены в хаотическом порядке по всей вершине. Тропа перестала быть ухоженной, декоративные камни по краям исчезли, зато то тут, то там встречались огромные выцветшие плакаты, сообщающие об историческом значении того или иного места. Также здесь встречались деревянные фигуры, вырезанные из поваленных когда-то дубов. Это были и сказочные персонажи, и герои мультфильмов. Хорошо сделанные, покрытые лаком, снабжённые табличками с именем автора и героя, они задержали Саньку более всего.
Тарасов вышел на вершину Дубовой горы. Чуть более пологая, вовсе не имеющая деревьев, скорее всего когда-то вырубленных, она была такой высокой, что с неё было видно всё Пошутинское. Сашка прищурился и увидел фигурку гордоносой девчонки. Она как раз шла из ларька, её мешок сильно раздулся и стал похож на жёлтый шар. Коз и бабу Тарасов тоже увидел. Вся процессия заворачивала за Карликовую высоту. Что было за ней, разобрать, увы, было нельзя. Чуть ближе к Суворовской одна женщина выбивала ковёр. Зоркие Санькины глаза даже могли различить его цвет. В соседнем дворе пузатый мужик чинил машину во дворе. Тарасов прицелился пальцем в него и пальнул. Чуть поодаль виднелись бескрайние поля, никем не заселённые. Зелёные просторы казались мирными, хотя Санька хорошо знал, что стоило там очутиться, как тучи насекомых начнут жужжать и пытаться его цапнуть. Ничего не поделаешь, июнь всегда такой.
Он вдохнул, повалился на траву, раскидывая руки в стороны. Кучевые облака в разных соблазнительных гастрономических формах медленно плыли на восток. Санька помечтал и о блинах, и о глазунье с двумя яйцами и сыром, и о пирогах с капустой, а ещё лучше с мясом. «Хоть бы молока догадался выпить перед выходом», — думал он лениво, прикрыв глаза. Так он пролежал часа пол, отдыхая и думая о том, как доберётся назад, а мать уж наверняка оладий напечёт или драников, в кофейнике будет ворчать кофе, норовя пролиться из металлического носика.
Нужно было ехать. Быстрее спустится, быстрее вернётся домой и по шее получит, конечно. За то, что сбежал утром без спроса, и за то, что наверняка поставит несколько синяков и ссадин. Но оно того стоило! Санька заранее решил, что спускаться лучше по той же самой тропе, по которой он поднимался, на ней не было совсем уж крутых склонов, один только поворот не слишком удачный, а в остальном она была что надо. Рядом с горы, к примеру, вела другая тропа и кое-где она прерывалась ступенями, которые ему, конечно, только бы помешали. Установив велосипед и сев на него, Санька крутанул педали и Стелс резво и резко понёсся вниз. На мгновение Тарасову стало страшно. На такой скорости он не сможет управлять рулём как надо, и всё-таки он как-то справлялся, хотя чуть не налетел на песчаную выемку в тропе, но удачно объехал её, а потом руль резко свернул налево, и Санька едва успел объехать корягу. Когда его адреналин достиг своего предела, он уже был готов к тому повороту, который делала тропа, однако он не учёл того, что место это было песчаным. Колеса, несмотря на скорость, буксовали и плохо подчинялись его манипуляциям, он налетел на один из мелких камней, которые были призваны облагораживать дорожку, переднее колесо резко крутануло и своим ходом понесло Тарасова влево. Санька уже не мог бы вернуться на тропу в любом случае. Едва успевая резко сворачивать руль, объезжая деревья, Тарасов подумывал о том, чтобы спрыгнуть со Стелса, но он не успел ничего решить, Стелс напоролся на хиленькую рябинку, а Санька влетел в неё, ударился, а потом покатился по земле вниз, стремительно развивая скорость. Он пытался схватиться за какой-нибудь сорняк, но трава рвалась, оставаясь в его руках. В конце он налетел на дуб, и весь воздух выбило из его лёгких. В глазах резко потемнело, а в боку закололо.
Удар был сильным и Санька, очнувшись в какой-то яме, едва мог пошевелиться. Над ним почему-то было не ясное небо, а звёздная ночь, укрытая ветками высоких деревьев. Тарасов поморщился, закрыл глаза, пытаясь определить, спал он или на самом деле провалялся весь день подле этого злосчастного дуба. По всему выходило, что именно пролежал, и никто его не обнаружил. Правда, почему в яме? Может он, когда потерял сознание, успел съехать по горе ещё ниже? Весь грязный, измазанный в земле и каких-то ветках, он с трудом подтянулся и вылез из неё. Тьма стояла такая, что хоть глаз выколи. Тарасов различал только свет луны, едва-едва проникающий сквозь деревья. «Вот меня угораздило, — думал Тарасов. — Мать, наверно, с ума сходит». Ему тут же сделалось стыдно и перед матерью, и перед отцом. Но отец, он такой — не шибко переживающий, всыплет ему и ладно, а мать жалко, она наверняка плакать будет. Мишке в Питер позвонит. Когда он вылез из ямы, то понял, что забыл про Стелс. Велосипед, видимо, остался в яме, однако сколько бы он не смотрел в вниз, ничего там не увидел. Только рыхлая мокрая земля. «Велосипед остался у той рябины», — вспомнил Тарасов.
Он огляделся, ничего. Темнота кромешная, несколько деревьев и какие-то невысокие строения, должно быть, стенды или те скульптуры. Понатыкали везде, а он налетел на один из них! Конечно, он помнил, что налетел вовсе не на стенд, но его слишком сильно расстроило собственное фиаско, а ещё то, что подставился перед родителями, наверняка заставил их волноваться.
Санька едва различал тропу в темноте. Тарасов решил, что велосипед велосипедом, а домой ему нужно вернуться. Стелса в крайнем случае можно будет найти потом. А вот домой нужно вернуться сегодня. Его наверняка уже с милицией ищут. Проблемой было то, что единственное, куда Тарасов мог идти — по тропе, а он её вовсе не помнил. Саньке казалось, что все тропы, ведущие на Дубовую высоту широкие, облагороженные, а эта была совсем другой: узкая, извилистая, вовсе не похожая на парковую. Тарасов шёл, пытаясь вспомнить, как летел с горы. Доехал он до самого низа? Если да, то тогда он мог быть как раз на одной из троп у самого поселения. Ровная местность явно говорила об этом. «А всё-таки хороший был спуск!» — думал Санька. — Кому расскажи, не поверят». Вообще-то, могли поверить, особенно после скандала с его исчезновением, искорёженным Стелсом, которого жалко было до слёз — всё это могло стать самым лучшим доказательством того, что он совершил своё хищное падение.
Тропа всё не кончалась, заворачивала куда-то, петляла, зато невысокие постаменты вокруг, наконец, исчезли. Санька ободрился, когда увидел впереди широкую асфальтовую дорогу и выход. Правда, он совсем не был таким, как тот, в который он вошёл ранее. Нет. Здесь вход был перегорожен невысокой решёткой, по краям, впрочем, были проходы, а перед самой решёткой лежало два бетонных куба, явно перегораживающих въезд машинам. «Неужели кто-то хотел на гору заехать?», — хмуро думал Санька, проходя сбоку решётки. Местность была неизвестной, радовало то, что здесь, наконец, светила луна и было видно дома. Значит, он всё-таки спустился до Пошутинского. Пройдя по улице и выйдя на широкую дорогу, Тарасов остановился. Скорее всего, это именно она привела его сюда. Возможно, он просто заехал в селение с другой стороны. Но стоило ли ночью идти одному? «Может, разбудить кого из местных и попросить отвезти?» — думал Санька. Мысль была здравой, однако он отказался от неё. Будить незнакомых людей не хотелось, тем более что он не представлял, как это сделать. Они вполне могли решить, что он местный хулиган, решивший разбить им окно. Во двор и соваться нечего, всюду собаки. «А если у них нет машины? — думал Тарасов. — Тогда придётся будить кого-то ещё. И тут точно суматохи не оберёшься». До Пошутинского он добрался за два часа, значит, обратно раза в два больше. Санька приуныл. Он не ел с утра и весь вечер пролежал в яме, сильно ударившись. На удивление его желудок не требовал еды, холодно тоже не было, видимо, пока адреналин поддерживал его, но усталость всё-таки чувствовалась. С другой стороны, он всегда мог сесть на обочину и отдохнуть. Выпить воды можно в Озёрском. Он дойдёт! И не такие расстояния преодолевали с отцом и братом. Нужно только решить, в какую сторону идти. Покрутившись на месте, Санька хмуро посмотрел в одну сторону, потом в другую. В отличие от дороги, ведущей на Дубовую гору, здесь были фонари. Подойдя к дому, Тарасов увидел табличку и удивлённо хмыкнул. Улица именовалась Сварога, в Вузице тоже была такая. Интересно эта Сварога упиралась в пустырь? Та, что была в Вузице, вела к насыпи из гравия, там же была остановка и развалившееся здание доходного дома, принадлежавшее когда-то семье Воронцовых. Сейчас территория принадлежала муниципалитету, но он её никак не использовал.
Тарасов, постояв немного, понял, что определить, в какую сторону нужно было идти, он не мог, а значит, нужно было выбрать наугад, а уже дорога или перейдёт в шоссе, или ему не повезёт и придётся повернуть обратно. Сварога не стала трассой, она вообще не стала ничем, в её конце Санька увидел ровно то же самое, о чём только что думал: остановка с шиферной крышей, позади гора насыпи, а чуть дальше фундамент с полуистлевшими покосившимися стенами. Пустырь.
Тарасов огляделся, белая лампа фонаря освещала остановку мертвенно холодным светом. Санька наморщился, почесал лоб. «Может, я упал позже?» — подумал он, пытаясь припомнить, в какой момент потерял сознание. Нет, всё точно, он катился с горы и.… Вспомнив, что со Сварога был поворот к реке, Санька побежал к нему, желая понять, где он. Всё было так, как он и представлял. Проулок вывел его к реке, как раз напротив моста. Ему всего-то перейти на другую сторону и там уже дом. Вот только каким образом? Как так получилось, что он преодолел километры до города и не помнил об этом? Что-то внутри заставило его замереть. Санька стоял некоторое время, вглядываясь в мрачное и величественное сооружение, думая о том, как заявится домой. Плачущая мать и мрачный отец, они наверняка устроят ему взбучку. Иди он четыре часа, ему бы было всё равно, он был бы рад только тому, что дошёл, но вот так оказаться дома, когда он потерял велосипед, когда заставил волноваться и уехал без спроса… «А где тогда Стелс?» — подумал Санька. Не мог же он, в самом деле, в беспамятстве уйти пешком из Пошутинского. Или всё-таки мог?
Тарасов неспешно поднялся на мост. Постояв немного и посмотрев в воду, он медленно двинулся к противоположному берегу. Дорога от моста шла песчаная, машина тут бы не проехала. Мост был исключительно пешеходный. И чтобы перебраться на другую сторону на транспорте, нужно было ехать по берегу к центру. Впрочем, расстояния в Вузице были незначительны, да и транспорта почти не было.
Санька поёжился, когда увидел свой дом. Чёрные дыры окон и всего в одном виднелся свет. Странно, учитывая то, что родители должны были с ума сходить после его исчезновения. С другой стороны Тарасов не знал, сколь позднее время было сейчас, если его хватились ещё к обеду, максимум к вечеру, поиски должны были быть перенесены уже на следующий день, а родители вполне могли попытаться лечь спать. Попытаться… Его мать наверняка сидела за вышиванием, плача и мелко дрожа. У Анны Сергеевны вечно все пальцы были исколоты. Она вышила большую скатерть, окаймила её виноградной лозой и крупными синими ягодами. Вышила четыре наволочки роскошными цветами и птицами. Самыми красивыми были два павлина, высокомерно взирающие с пышной подушки. Лежать на ней, конечно, было нельзя. Все наволочки белоснежные, накрахмаленные были исключительно для красоты. И Санька, и Мишка, и даже отец никогда не нарушали этого правила, иначе гнев женщины был страшным.
Тарасов подошёл к калитке и открыл её, та предательски скрипнула, разбудив Веньку, но из окна никто не выглянул. Собака тут же подняла беспородную морду, навострила уши. Когда она увидела Саньку, то почему-то не подбежала к нему. Наоборот, вдруг вся ощетинилась, показала оскал и зарычала.
— С ума ты сошла, что ли? — спросил Санька, подходя к собаке. Венька вжалась в будку, а когда Тарасов протянул к ней руку, с силой сжала зубы на его запястье. Тарасов закричал, однако голос его будто сорванный, вовсе не издал того чистого тона, какой бы должен был перебудить не только его родителей, но и соседей. С силой выдернув руку из челюсти собаки, Санька замахнулся на дворнягу, но та улучила момент и тут же скрылась в будке, даже носа оттуда не показывая. Из будки слышалось надрывное дыхание и рычание. Санька посмотрел на руку и в свете луны и фонаря, светившего с улицы, увидел, что на его руке видны следы собачьих зубов, они доходили до самой кости. Повреждённая кожа, тёмные точки в том месте, где Венька сжала свои зубы, но кровь почему-то не шла. Не так и страшно по сравнению с его остальными травмами. Одно плохо: наверняка придётся делать прививку от бешенства или ещё чего. Чёрт её знает Веньку, что с ней стряслось.
— У, дрянь паршивая! — в сердцах сказал Тарасов и пнул будку, послышался жалкий скулёж.
Сжав запястье рукой, Венька подошёл к крыльцу и поднялся. Дверь была закрыта, он поскрёбся, постучал. Ничего. Нет ответа. Тогда он подошёл к окну, освещённому одной единственной лампой, и застучал по нему. Испуганное бледное лицо женщины словно привидение возникло в окне.
— Мам! — закричал Тарасов.— Мам, открой! — мать посмотрела на него с ужасом, в её глазах был оживший кошмар, она вскрикнула и Санька услышал, как что-то тяжёлое упало на пол. Это было её тело, она упала в обморок. Тарасов застучал сильнее, потом быстро обошёл дом, направляясь к окну своей комнаты. Если оно открыто, а утром Санька оставлял его открытым, тогда он смог бы влезть в дом. Но окно было закрыто и плотно зашторено. На кухне загорелся свет, Санька обрадовался, когда увидел встревоженного отца.
— Папа! Пап, — Тарасов застучал в окно, привлекая к себе внимание. Отец посмотрел на него как-то странно, не со страхом, который явно читался на лице матери, нет. С недоверием, он провёл рукой по воздуху перед глазами, будто пытаясь стереть наваждение. Когда сын не пропал, он отпрянул от окна и, не сводя с него глаз, медленно двинулся прочь из комнаты.
— Папа! — тут же крикнул Санька. Он подбежал к крыльцу, забарабанил в двери. Когда она распахнулась и в освещённых сенях предстала фигура отца, Тарасов бросился к нему, но тут же замер. На него смотрело дуло охотничьего ружья. В горле замерли так и не вырвавшиеся слова.
— Папа? — удивлённо спросил Тарасов, только сейчас понимая, что его голос на самом деле вовсе не кричал, не подчинялся ему, всё это время он слишком сильно стучал во все окна, но настоящего крика из него так и не вырвалось. Что-то с его связками было не так. Всё его тело было странным. Оно не болело, на самом деле он даже не почувствовал боль, когда Венька укусила его, лишь сильнейшее раздражение и обиду, но не боль.
— Убирайся, — сказал отец, — чем бы ты ни было, убирайся!— в его глазах было бешенство, безумие и страх. Вот он — страх, такой же страх, как на лице матери, тот же страх, что испытывала Венька, когда скулила и рычала. Почему они его боялись?
— Это же я… — сказал Тарасов младший. Он думал, что заплачет, но и слёз не было.
— Убирайся! — повторил отец.
«Ты не мог очнуться здесь, — подумал Санька, — ты упал в самый низ Дубовой горы, ты лежал там и скулил, ты задыхался и вопил от боли. Ты проклинал гору и собственную глупость. Ты даже молился, хотя ненавидел церковь и материнскую набожность. Ты просил: Боже, убери эту боль. Избавь меня от боли. И ты …»
— Умер, — сам себе сказал Тарасов и с ужасом посмотрел на родителя. — Это было кладбище. Вы похоронили меня…
Он едва ли мог устоять на ногах. Его сильно качало. Подняв руки перед собой, Сашка посмотрел на них: бледные, изуродованные пальцы, и кровь не шла. Там, где его укусила собака, не было крови. Он вылез не из ямы, он вылез из собственной могилы. Прополз под землёй и вылез из неё, выбрался, чтобы вернуться домой. Страшный вопль, наконец, вырвался из мёртвого рта и он так сильно напугал отца Саньки, что он нажал на курок по инерции, проделав в сыне дыру. Никакой боли не было, и всё-таки он пошатнулся и упал. Немёртвый и неживой Тарасов смотрел на бледное свечение луны и на поблёскивающие далёкие звёзды.
«И всё-таки я спустился с горы», — подумал он.
2 207 просмотров
1 комментарий
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
