Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Нам не нужен телевизор
Указать автора!12.5 мин. Страшные истории RAINYDAY8 6-03-2020, 16:35 Источник Принял из ТК: rainbow666
У него случается истерика при виде телевизора. И, если честно, у меня тоже; но я пока что могу подавить панику, пробуждающуюся, когда загорается экран. Отчасти потому, что я знаю, что там уже показывают абсолютно другие передачи.
В нашем детстве телевизор у нас был, несмотря на то, что тогда это было дорогим удовольствием. Росли мы в еще более маленьком городке, и родители, желая убедиться, что мы не пойдем теряться в лесу и тонуть в реке, откупились от нас шикарным по тем временам подарком, который сами практически и не смотрели: отец предпочитал пропадать на охоте, а мать довольствовалась редкими ночными сериалами про девушек, покорявших сцену. В результате, если быть честным, мы все равно терялись в лесу и тонули в реке, но зато к обеду всегда приходили домой, как паиньки, потому что наступало время нашего любимого шоу: «Майк и Макс».
Это сейчас в любой курятник можно провести Интернет, а в годы нашего детства зачастую приходилось довольствоваться местными каналами, и провинциальные детишки могли наслаждаться просмотром новостей про победу на соревновании «Самая Большая Тыква» и открытие новой скамейки напротив полицейского участка. Маленькие городки с маленькими происшествиями не баловали ни зарплатами, ни развлечениями, и я могу назвать с десяток своих школьных друзей, которые с малолетства мечтали уехать, изнывая от тоски в провинции. В этом плане «Майк и Макс» сильно скрашивало наше с братом существование, снабжая нас идеями для бесчисленных игр и затей.
Пусть нам и не довелось застать начало показа, предысторию этой парочки неизбывно крутили в начале каждой серии. Мальчик по имени Майк тосковал в одиночестве на каникулах, потому что всех школьных друзей увезли из города, и мечтал, чтобы у него появился брат, с которым он сможет быть вместе даже летом. Для этого он, как говорилось в шоу, «очень-очень сильно попросил» и в результате получил Макса – здоровую, в человеческий рост куклу, которая, судя по задумке создателей, изображала самого Майка. После этого уже разворачивалось основное действие: в каждой серии Майк мечтал как-то повеселиться и придумывал, чем он хочет заняться, а Макс подсказывал ему, как это лучше сделать, после чего «братья» вместе отправлялись в путешествие. Стоит сказать, что для детской передачи она была на удивление содержательной, - благодаря ей мы построили плот, повесили в лесу тарзанку, с которой благополучно сорвались в ручей «на радость» маме, сделали пару проектов в начальной школе и научились различать следы животных. Тем не менее, я был удивлен тем, насколько странной она иногда была.
Мы с братом очень похожи, и нас часто принимали за близнецов, но по факту он старше меня практически на полтора года. Думаю, вы уже догадываетесь, кто в детстве отнимал мои игрушки, зло подшучивал надо мной и дразнил меня. Я не хочу сказать, что он превращал мою жизнь в ад: все братья взрослеют приблизительно таким образом, и из двух я был младше и слабее. Одной из главных шуток брата в мой адрес был мой страх перед Максом.
У этой куклы был не самый приятный вид, как и у большинства старых кукол, пытающихся быть реалистичными. Его щеки и нос, выкрашенные в гротескно-розовый цвет, чтобы придать лицу «детский» вид, выглядели до поросячьего розово, руки двигались слишком угловато из-за того, что их попросту поднимали на веревочках, а когда камера наезжала на бездушный взгляд Макса, мне становилось не по себе даже в знойный полдень. Я отказывался смотреть шоу без брата или мамы в комнате, хоть и любил узнавать новые способы развлечений на улице, кроме того, Майк часто рассказывал правила разных интересных игр, в которые мы потом играли в школе. «Майк и Макс» были красочной детской передачей, в каждой серии поднимавшей вопросы дружбы, честности и смелости, и мальчик-актер хорошо отыгрывал разные эмоции, но его жуткая кукла нагоняла на меня страху. Нередко я получал подзатыльники от брата, пропустившего серию из-за спортивной секции в школе, потому что я тоже не смотрел ее, боясь Макса, и он не мог узнать, чем же на этот раз занялись неразлучные товарищи по играм. Передача шла в обед, а мама, в обед, как назло, чаще всего встречалась с подругами, которые жили совсем неподалеку, поэтому ни снегопад, ни проливной дождь не заставляли ее отказаться от визита; только когда она сильно простужалась, я мог рассчитывать на ее присутствие. Конечно, она осталась бы со мной, или даже записала передачу для меня, если бы я рассказал ей, как меня пугает Макс, но я боялся, что мама может переволноваться и вообще запретить нам смотреть телевизор, и тогда я подвел бы и брата, и себя. Впрочем, передача и сама себя успешно компрометировала, к счастью, изредка.
В один из дней местной дождливой поры маме с утра стало нехорошо и, к моей радости, она решила остаться дома. С учетом того, что брат еще с выходных обещал открутить мне голову, если я не посмотрю «», который анонсировали в субботнем шоу, я чувствовал себя практически абсолютно счастливым. Разобравшись с основными обязанностями, мама прилегла на диван в гостиной: отдохнуть и посмотреть со мной обещанный выпуск.
Выпуск по тематике действительно отличался от всех виденных мной: если в прошлых выпусках Майк и Макс предавались мальчишеским приключениям и играм, то этот был очень серьезен – братья обсуждали безопасность. Как найти выход из леса, если потерялся, что ответить незнакомцу, который зовет к себе домой, можно ли пить лимонад из бутылок, оставленных в общественном месте, и прочие «нестандартные ситуации». Наконец, в одной из дискуссий Майк высказал предположение: «Может, стоит рассказать маме с папой?». Камера наехала на лицо куклы так резко, что я непроизвольно зажмурился, несмотря на то, что прямо сзади меня находилась мама. С выражением лица, которое, наверное, изображало саркастическую усмешку, Макс произнес речь, общий посыл которой заключался в том, что только хлюпик будет рассказывать что-то родителям. Я опасливо обернулся на маму. К счастью, мама уже уснула, утомленная скучной для нее детской передачей.
Герои шоу продолжили обсуждать другие опасные и странные ситуации, но мне было трудно сконцентрироваться на повествовании и я отключил звук телевизора. «Особый выпуск», по иронии, помог мне понять, что еще я всегда считал странным в этом шоу.
Во-первых, разумеется, это была кукла «Макс». Я никогда не мог объяснить себе, почему нельзя было взять вместо него второго мальчишку (или даже, несмотря на мою возрастную ненависть к ним, девчонку), или заменить это жуткое существо папой Майка, раз уж не получилось найти хорошего ребенка-актера. Одноклассники, с которыми я в то время дружил, нередко тоже говорили мне, что кукла им неприятна, пусть и не настолько, чтобы ее бояться. Второй существенной странностью была брошенность «Майка». Ни в одной серии, даже косвенно, не появлялись его родители. Более того, приключения мальчишек всегда несли привкус отчуждения, как будто они одни в своем городе, а комментарии Макса, направленные на воспитание «самостоятельности», делали ситуацию еще более странной. Создавалось впечатление, что он хочет сделать Майка этаким городским «Робинзоном Крузо», который может сам о себе позаботиться и ни в ком не нуждается – и это в десять лет, согласно сюжету! Разумеется, детям нравится посыл самостоятельности и секретов от родителей, но слышать его в детском телевизионном шоу, особенно в такой форме, было довольно странно. Я пытался заговорить об этом с братом, но он только высмеивал мою осторожность и желание «цепляться за юбку матери». К слову, именно в таких выражениях обычно разговаривал Макс.
К концу «особого выпуска» в дом, задыхаясь и хрипя, ввалился мой брат, и я чудом успел включить звук, чтобы не объснять ему, почему я вдруг решил все пропустить. Разумеется, это разбудило маму; она потянулась и села на диване, и брат, не переодеваясь, рухнул рядом с ней: он бежал всю дорогу от школы до дома, чтобы успеть на финальную часть серии, в которой Макс обычно рассказывал шутку. Шутки, к слову, были единственным, что заставляло меня испытывать хоть какую-то не-антипатию к этому персонажу. Они были примером неплохого юмора для детей, который не стыдно потом пересказать родителям, но все еще смешно слушать. Тем не менее, в конце этой серии Макс и Майк просто молча сидели рядом на кровати, уступив слово закадровому голосу – тому самому, который пересказывал историю друзей в начале каждой серии.
«Макс и Майк», - начал голос, - «пять лет были удивительным детским шоу про юного мальчика и его необычного веселого друга. На этом шоу выросли многие ребята».
Мы не слишком понимали, к чему все идет, но мама приобняла нас обоих так, словно сейчас случится что-то печальное.
«К сожалению, наши маленькие актеры выросли. Сейчас им уже 12, и Майку все сложнее играть роль маленького мальчика. Ему даже требуется грим.»
Казалось, голос усмехнулся на этой фразе.
«Поэтому мы говорим всем вам «до свиданья», но, заметьте, не «прощай»! Шоу Макса и Майка временно покидает эфир, но только чтобы вернуться вновь! Помогите любимому детскому шоу… актерами!»
Он продолжил с настоящим рекламным энтузиазмом:
«Наш телефон вы видите на экране! Позвоните нам и приходите в гости! Нам потребуется: похожие мальчишки возрастом до 10 лет – 2 шт., согласие родителей – 1 шт. на каждого мальчика, актерский талант – не ограничен!»
Брат хихикнул, потому что ведущий повторял классическое поведение Макса, когда тот давал инструкции по созданию разных веселых поделок. Я умоляюще посмотрел на маму, надеясь, что любовь к сериалам про певиц, идущих к звездному успеху, увеличит мои шансы на получение согласия. Брат, сидящий с другой стороны, дергал ее за рукав и повторял «Ну пожалуйста, давай, ну мам!». Мама, к нашему общему восторгу, весело кивнула.
«Я только поправлюсь немного и мы обязательно съездим туда!»
Дальше все было очень предсказуемо. Брат растрепал всем в школе, что мы будем следующими Максом и Майком, потому что двух более похожих ребят в мире не найти. Ну и, стоит добавить, он был самоуверенным и не умел проигрывать, поэтому уже за две недели до нашей поездки на кастинг весь городок был в курсе, что мой брат получит роль, даже если «этот трусишка будет мямлить». Трусишкой, как вы можете догадаться, был я. Впрочем, даже у него не все было так гладко.
Идея с поездкой на кастинг очень не понравилась нашему отцу. За пару дней до «дня Икс» у него произошли какие-то неприятности на работе, и вывести из себя отца могло буквально что угодно. Так, например, он грубо хватанул брата за шиворот, когда тот горлопанил в столовой, что его ждет сцена, и сообщил ему, что актерство – «для гомиков и дебилов». В общем, отец не стеснялся при нас в выражениях. Кроме того, ему не терпелось сперва увидеть наши табели успеваемости, которые должны были прийти почтой со дня на день, и порой он с мрачной ухмылкой сообщал нам, что если там будет что-то неприглядное, никуда мы оба не поедем, а будем сидеть дома и, судя по его дальшейшему выражению лица, каждый день получать ремня. Это до чертиков пугало брата, который на прошлой неделе здорово довел престарелую учительницу рисования и боялся, что она все же исполнила свое обещание о том, что этот семестр он не окончит; а нервный и взволнованный брат срывал напряжение, разумеется, на мне, поэтому, когда к нашему дому подъехал маленький автобус телестудии, мы оба встретили их в растрепанном, взведенном виде.
Дверь автобуса скользнула в сторону, и на дорожку переместились две ноги в лаковых туфлях. Ноги, как и их обладательница, были непомерно тонкими и длинными. Казалось, что все добавляет ее образу строгости: от почти мужских очков и костюма до слишком сильно зализанных назад волос; мы с братом съежились под ее взглядом, потому что пять минут назад остервенело дрались и выглядели не лучши образом. К нашей радости, женщина, обратив на нас внимание, сверкнула рядом безукоризненно белых зубов и заявила: «Какие у вас обаяшки! Чувствуется дух приключений!»
Это не могло не подкупить нашу маму, которая считала своих чумазых сорванцов невероятно милыми и раздражалась, когда пожилая соседка говорила, что мы «оборванцы». Она тут же начала предлагать гостье кофе и пирог, который якобы «случайно был готов к обеду» (да-да, ради которого она два часа простояла у плиты, чтобы он был с пылу с жару прямо к приезду представителей шоу), но женщина покачала головой и перешла к обсуждению деловых вопросов. Отец к нам так и не вышел, всем видом показывая, что сюжет про местную фауну ему интереснее, чем участие сыновей в телесъемках. Даже напряженный шепот матери «Ты видел, какая девушка приехала? Настоящая ведущая!» не вызвал у него ничего, кроме скучающего взгляда. Кажется, он решил от начала и до конца играть в безразличие, и справлялся со своей ролью хорошо. Мы же с братом так радовались, что не могли усидеть на месте: мы уже успели получить похвалу и уезжаем на съемки, так как наши табели, по-видимому, задержали, а еще нам в подарок привезли целую коробку кружек, футболок и тетрадей с логотипом шоу, и одноклассники поумирают от зависти, увидев наши новоприобретенные богатства. Как только родители поставили свои подписи (отец с трудом поддался на уговоры матери), мы бегом ринулись к автобусу, отталкивая друг друга и стараясь сесть поближе к водителю, чем снова развеселили сотрудницу телеканала.
Дорога до студии пролетела для меня, как один миг. Нам рассказывали, что нас будет ждать на рабочем месте, как правильно стоять по отношению к камере и как проще запомнить свой текст. Мое настроение все улучшалось и улучшалось: ни разу не выезжая за пределы родного городка до этого, сейчас я мог просто смотреть в окно и с удивлением отмечать, что мы проезжаем городки и речки, о которых нам рассказывали в рамках географии родного края. К концу поездки я был настолько счастливым, что даже двухметровая статуя Макса, сидящая на козырьке здания телестудии, не вызвала у меня нервной дрожи. К своему удивлению, я отнесся к ней с безразличием – подумаешь, странная кукла.
На подкашивающихся от радостного трепета ногах я вышел (вернее сказать, выпал) из автобуса, и следом за мной, толкнув меня в спину и вертясь, вылетел брат. Женщина взяла нас за руки и мы прошли через своеобразный «зал славы» телешоу, расположенный в главном холле: стеклянные шкафы, заполненные фигурками, фотографиями, автографами, фанатскими рисунками и грамотами, добавляли происходящему пусть и игривой, но все же солидности. Даже мой брат перестал мельтешить и сделался крайне серьезным.
Еще серьезнее он стал, когда мы увидели, с кем будем соперничать.
Комнату перед залом кастинга, в основном, наполняли близнецы. Бесспорно, мы с братом были очень похожи, но наше сходство не было таким абсолютным, как у большей части других детей. Тридцать пар причесанных, одетых в костюмы мальчиков повернуло на нас свои головы, когда мы нетерпеливо вбежали в комнату, наступая друг другу на ноги и перемазанные утренним пирогом. Те, что постарше, как мне показалось, даже усмехнулись при виде нас, но если я сразу почувствовал себя неловко, то брат шепнул мне на ухо одну из фразочек отца, которые он часто употреблял в адрес чересчур опрятных и ухоженных мужчин. Я все еще обижался на брата за то, что всю дорогу он щипал и подталкивал меня, но в тот момент я не чувствовал практически ничего, кроме благодарности: ему удалось вернуть мне надежду.
Фамилию нашу выкрикнули быстро; как мне показалось, даже слишком.
Брат тут же вскочил и, как на буксире, за руку потянул меня к открытой двери: сотрудница, которая приехала с нами, с шуточным испугом отскочила от него в сторону. В результате мы чуть ли не кубарем ввалились в зал, вызвав смех у своеобразной «комиссии» из трех человек.
Посередине сидел, согласно его собственным словам, создатель шоу. Он был практически полностью седым, но на вид вполне крепким мужчиной, чем-то напоминающим Санту из торгового центра, разве что без бороды и полноты. У него были классические для рожденственского деда усы, слегка тронутые сединой, и «улыбчивые» морщинки вокруг глаз, и, словно отвечая на мои мысли, он издал практически эталонное «Хо-хо-хо!», увидев двух взъерошенных мальчишек. По правую сторону от него находилась полная блондинка с блокнотом, которая не переставала сахарно повторять «Что за милашки!» на протяжении всего кастинга, а последнее кресло занимал совсем молодой мужчина, практически еще подросток, одежда которого вызвала бы у нашего отца не один презрительный комментарий. «Художник по костюмам» - сухо представился он лишь для того, чтобы угрюмо молчать все оставшееся время. - Ну, парни, покажите мне какую-нибудь сценку! – дружелюбно потребовал “Санта”.
Я до этого никогда не был на телекастингах, поэтому переволновался и застыл на месте. Брата раздражала моя привычка замирать, и он, кажется, немного позабыл, где находится, когда со словами «шевелись, Бэмби» толкнул меня в спину. Это вызвало очередной взрыв хохота у владельца, который тут же сообщил нам, что именно такие характеры и должны были быть у Майка и Макса, согласно его задумке. Девушка справа разразилась чередой уменьшительно-ласкательных прозвищ в наш адрес, и я замер еще сильнее от смущения пополам с удушьем: запах ее духов был тяжеловат даже для пожилой дамы, в то время как она едва ли достигла тридцати.
«Санта» резко отодвинул кресло, со скрипом протащив его по плитке. «Тут все понятно», - заявил он, «сценарий этим двоим, старшего на грим, опробуем ребят в бою». Его помощники тоже поднялись со своих мест, оба с явным облегчением, и обошли стол с двух сторон, чтобы взять нас за руки. Мне в «напарники» досталась блондинка. Брата не было, в результате, около двух часов. За это время я, тихий и послушный ребенок, успел извозиться в кресле и уронить добрую половину стоящих на столе тюбиков с тональным кремом, что было вовсе для меня не свойственно, но это абсолютно не сердило мою провожатую, которая, кажется, была готова умиляться всему, чему угодно, происходящему в этой студии. Когда мне, наконец, разрешили выйти на площадку, я был уже изрядно взмокшим и уставшим от собственной возни, с предательски розовеющим на щеках румянцем. Я вприпрыжку бежал по освещенному коридору, не обращая внимания на странный гул голосов, доносящийся пока что издали, но приближающийся с каждой секундой, и с нетерпением воображал, что же ждет меня в мой первый день съемок. Мне оставалось только открыть дверь – и я распахнул ее изо всех своих сил.
Я заорал.
На самом деле, у меня было целых три причины вопить, как девчонка. Первая из них, и самая банальная, заключалась в том, что при входе на студию присутствовал небольшой порожек, об который я умудрился пребольно стукнуться большим пальцем ноги. Как водится, дешевые детские сандалии не выдержали столкновения с реальностью, и удар пришелся мне прямо по ногтю.
Второй причиной была наша почтальонша. Довольно странно упоминать ее в такой момент, но эта маленькая, сухая женщина неопределенного возраста всегда была недурна выпить. В соседних районах почту разносили подрабатывающие старшеклассники, но наше отделение из жалости давало работу двум одинаковым с лица пьющим женщинам (в детстве я различал их настолько плохо, что был удивлен, когда узнал, что почтальонш было две), которые могли чередовать работу спустя рукава с самоотверженными, качественными запоями. Результатом становилась обеденная доставка почты вместо утренней: почтовым матронам, все же, была свойственна совестливость, и вот почему, продрав глаза после очередного запоя, они бросались вручать всем конверты, громко извиняясь и каясь во «внезапной температуре с утра». Отца моего они, к слову, не любили, потому что он отбривал их словами о том, что единственный градус у этих дуэний бывает в стакане, так что он единственный просто молча получал конверт под дверь, в результате часто днями не находя письма. В любой другой день – но не сегодня. Сегодня он ожидал наши табели.
Отец, взбешенный и не менее красный и запыхавшийся, чем я, орал и потрясал кулаком с зажатыми в нем двумя тоненькими бумажками. На одной руке у него повисла мама, которая, несмотря на срочность сборов, не забыла принарядиться для похода «в телевизор», а на другой с еще более недовольным выражением, чем раньше, висел «художник по костюмам». Я застыл в дверях, но было уже поздно: отец, мгновенно повернувший голову на мой визг, метнулся ко мне, хватая меня за рубашку, и оглушительно заорал, что телевизора я теперь не увижу ни с какого боку, потому что мы с братом – два щенка, которые нахватали двоек и обманом выпросили себе съемки. Увещевания владельца шоу и впервые не лучащейся улыбкой блондинки никак не влияли на его настроение, ровно как и слезы матери, которая молила его не устраивать скандал и не позорить семью.
«Семью позорит вот этот малолетний утырок», - распалялся он, все еще поднимая меня за шиворот, «и его брат-дебил. Смотри!», - заорал отец, поднося скомканные табели к ее лицу, - «воспитала сыночка, «матерные слова в адрес учителя», молодец! Двойка по рисованию в семестре, молодец! Киносьемки ему за это!».
Он перевел взгляд на меня, в аналогичной манере спрашивая, где мой брат, но мой визг заглушал даже отцовскую брань, потому что я видел то, что было у него за спиной.
За его спиной находилась третья причина моего «бабского визга» - мой брат.
Один из охранников осторожно принес его на руках и посадил в кресло. Знаете, я ведь никогда не жаловался на зрение: даже сейчас, когда мне почти пятьдесят, оно почти идеально, и это в наш век повального ношения очков! Но на тот момент я мечтал ослепнуть, потому что я в деталях разглядел картину, до сих пор стоящую у меня перед глазами.
Мой брат, густо намазанный пудрой, с поросячьего цвета щеками, застыл в полудебильной улыбке, которая и сейчас гуляет по его лицу, не претерпев никаких изменений за эти годы. К его рукам были привязаны веревочки, достаточно крепкие, чтобы выдержать натяжение, если кому-то вздумается поднять его руки за них. Я продолжал вопить, игнорируя отцовские оплеухи и призывы «захлопнуть рот»; к середине моего пронзительного крика я, кажется, обмочился, но я не могу быть уверенным в этом, потому что далее я попросту рухнул в обморок. Мои следующие осознанные воспоминания относятся уже к событиям, которые происходили год или полтора спустя: я рисую на приеме у врача, мы с братом играем в мяч на прогулке по территории (вернее, я играю с мячом в подобие футбола, делая вид, что брат стоит на воротах), нас навещает тетка - совершенно не похожая на маму ничем, кроме цвета волос. Дальнейшие события я мог восстановить только по ее рассказам, на которые она была очень скупа, поэтому и мне незачем пускаться в пространные рассуждения. Моя семья развалилась за это время, если говорить вкратце.
Отец, проехав пару миль по направлению к дому, понял, что брат не придуривается, развернул машину и устроил на студии сперва вторую драку, а потом и попытку стрельбы, но конкретных последствий у его поступка не было. Начались длительные судебные тяжбы, окончившиеся чем-то вроде напряженного мирового соглашения. По версии суда, у брата произошел аллергический отек от использованной косметики, дело признали несчастным случаем и практически не освещали в новостях.
Брат стал инвалидом, я стал невменяемым, отец превратился в тысячу раз более вспыльчивого и подозрительного типа, чем раньше, сделав себе в лесу «гнездо параноика», который боится, что его травят соседи и правительство. Мама тащила всех троих, сколько могла, пока соседей однажды не начал беспокоить странный запах из нашего дома: взломавшие дверь полицейские обнаружили ее тело на кухне и нас с братом, лежащих без движения в детской, истощенных, но еще живых. К этому делу быстро прицепилось прозвище «Близнецы из склепа», и, думаю, я бы очень долго краснел, выходя на улицу и зная, что все соседи только и говорят, что обо мне, если бы осознавал тогда хоть что-нибудь. К счастью или несчастью, я мочился в кровать, кусался, издавал нечленораздельное мычание и на пару с братом приходил в самоубийственную истерику (с катанием по полу и выцарапыванием глаз, судя по словам нашей тетки) при включении телевизора. Долгие годы пребывания в специальных интернатах и теплое, без шуток, отношение сотрудниц этих заведений, помогли мне – но не брату.
Я заговорил только через три года после этого случая; через пять лет меня признали безопасным для общества и допустили к занятиям в школе в общем порядке. У брата с тех пор мало, что изменилось: он едва ли даже подрос, и все так же неподвижно лежал в кровати сутками, несмотря на мои попытки его расшевелить. С отцом я увиделся немного позднее, если это можно так назвать: я так и не признал в тощем, оборванном бездомном, который стал городской легендой и чем-то вроде всеобщего посмешища, того сердитого патриарха, которого я знал в детстве. К моему счастью, он меня тоже не узнал – вообще. Просто посмотрел сквозь меня и протиснулся мимо на узкой дорожке, так, словно я ему мешаю.
Забавно, но я вырос очень похожим на него: сейчас в зеркале я вижу то, что ожидал наблюдать, отправляясь на встречу с отцом в свои шестнадцать. В целом, я живу нормальной жизнью, не сказать, что идеальной, но у меня крепкий брак и прекрасные дети; я стараюсь быть опорой и поддержкой для всей своей семьи, включая брата, и уж точно не произвожу впечатления неадекватного – на первый взгляд.
Но черт побери, принесите сюда «в подарок нуждающимся» телевизор еще раз – и вы убедитесь в обратном!
3 059 просмотров
2 комментария
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
