Когда мне было четырнадцать, отец, вдовый отставной офицер, решился на новый брак. Казалось, всё складывалось идеально, как в доброй семейной комедии: я получаю хоть и приёмную, но мать, а её десятилетний сын – крепкую отцовскую руку и старшего брата в придачу. Вот только киношного сюжета, где герои вместе проходят через весёлые приключения, сплачиваются и становятся полноценной семьёй, не получилось. Получился другой.

Торопиться и сразу покупать общее жильё мы не стали, план был прост и разумен: мы переезжаем из своей «однушки» в их «двушку», спокойно живём, привыкаем друг к другу, а затем продаём обе квартиры и приобретаем общую трёхкомнатную.

Нельзя сказать, что после того, как мы стали жить вместе, для меня очень уж многое изменилось. Мачеха не вмешивалась в мои дела, не навязывалась и вообще мало мной интересовалась – меня это вполне устраивало. Отец же, видимо, не собирался сразу «строить» мальчишку, а думал дать ему время привыкнуть и принять новый уклад жизни, после чего аккуратно принимать в нём участие. Поэтому, а ещё по причине того, что родители до позднего вечера пропадали на работе, на меня возложили обязанности и старшего брата, и няньки.

С мальчишкой Виталиком мы учились в одной школе, и покровительству старшеклассника он только порадовался. Мне не хотелось возиться со шкетом целый день, поэтому я ограничил круг своих обязанностей: если у нас совпадает время, забираю его после уроков, если нет, он идёт сам, отмечается передо мной, что пришёл, и может быть свободен до девяти вечера. Родители, вернувшиеся домой после тяжёлого рабочего дня, должны увидеть его за выполнением «домашки» – сытого, причёсанного, желательно не пропахшего дымом, и всем довольного.

Виталику такой распорядок хоть и пришёлся по душе, но он всё равно умудрялся нет-нет да и нарушать договорённости, не являясь к условленному времени. Тогда я искал его во дворе и чаще всего находил в небольшом леске неподалёку в компании друзей. Они любили жечь костры всегда и везде, особенно по вечерам, перед тем, как наставало время расходиться по домам. Садились вокруг него и сидели, как заворожённые таращась на пламя. Каждый раз мальчишка оправдывался тем, что залюбовался огнём и потерял счёт времени. Хорошо, что под вечер они возвращались ближе к дому, иначе я бы ни за что не нашёл сводного брата, пока он сам не соизволил бы вернуться. Днём, после школы, они лазили по всякого рода «заброшкам», которых в городе хватало, по паркам, каким-то промзонам, недостроенным гаражам, по ближайшей лесополосе и ещё не пойми где.

Однажды, промозглым субботним утром, после семейного завтрака, нас с Виталиком отправили «погулять часов до шести». В выходной день бродить под дождём с пятиклашкой – последнее, чем мне хотелось бы тогда заниматься, но я изменил мнение после того, как отец полез за бумажником и протянул мне тысячную купюру.

– В кино там сходите, я не знаю.

Отец, наверное, забыл, что кинотеатр сгорел год назад, а даже если бы и не сгорел, то в него бы мы точно не пошли: там показывали никому не интересную ерунду, непонятно откуда они вообще брали эти фильмы. Ну да бог с ним с кинотеатром, ведь у меня на руках целая тысяча рублей! Для школьника огромные деньги по тем временам.

И вот мы с Виталиком отправились в мой любимый компьютерный клуб, один из двух в городе. Пока парнишка о чём-то болтал, я прикидывал, во что бы поиграть: ГТА Вайс Сити, Селебрити Дэдматч или, может быть, Нид фор Спид: Андеграунд? Или Кол оф Дьюти? И оплатить ли компьютер для братца или пусть посмотрит, как я играю? Денег прорва, пусть и малец развлечётся.

Когда я заметил толпу возле входа в подвальное помещение клуба, восторженное настроение моё немного помрачнело. Совсем вылетело из головы, что по выходным народу бывает много, пусть и большинство из тех, кто околачивается рядом, приходят без гроша – просто поглазеть, напроситься кому-нибудь из игроков в помощники и советчики. Я велел Виталику ждать у входа, а сам полез в душное, битком набитое помещение. Встретив по пути нескольких знакомых ребят, я добрался до столика администратора – вечно усталой и злой девицы лет двадцати. Она носила одни и те же мешковатые светло-синие джинсы, кофту-балахон, редко мыла русые волосы, до мяса обкусывала ногти на руках и отчаянно ненавидела посетителей.

– Какой ближайший? Плачу сразу за три часа! – уверенно отчеканил я.

Девушка выдержала паузу, подняла на меня полные презрения глаза и фыркнула.

– Какой деловой! Ближайший освободится через час, на него есть бронь на два как минимум.

– А остальные?

– А что остальные? Кто через полтора, кто через два, за ними тоже занято.

– Ясно, – с горечью ответил я и стал выбираться из душного клуба.

Вот чёрт! В кои-то веки появились деньги, трать – не хочу, а тут такая неудача.

– Ничего нам тут не светит, Виталька! Пошли дальше.

Дальше – это компьютерный клуб со странным названием Немезида, среди завсегдатаев просто Зина, – заведение сомнительной репутации, но пользовавшееся, тем не менее, определённым спросом. Никто не знал график работы клуба – он открывался и закрывался, когда того хотел администратор; компьютеры вечно тормозили, перегревались – рассказывали, что один раз даже горбатый монитор взорвался, словно его начинили взрывчаткой; запросто могло отключиться электричество, а резервного источника питания не было; в помещении по углам шуршали мыши, и постоянно чем-то воняло.

Мы прошли через весь город под противным моросящим дождём лишь для того, чтобы увидеть: клуб закрыт. Я отчаянно подёргал за ручку и остервенело попинал ногой в металлическую дверь, оставив на ней следы грязных подошв.

– Куда теперь? – спросил сводный брат.

– Не знаю. Пошли в магазин что ли, купим поесть.

В ларьке мы взяли по чебуреку и беляшу, несколько пачек чипсов, сухарики и шоколадки, лимонад. Рядом с Виталькой я чувствовал себя увереннее, почти что взрослым. И потребовал пива. Продавщица посмотрела на меня исподлобья, но всё же открыла холодильник и достала бутылку после того, как я невозмутимо уточнил:

– Для отца! Просил холодное.

– И зажигалка у него закончилась, тоже просил взять!

Я удивлённо поглядел на мальчишку. Ну ладно, зажигалка так зажигалка.

– Да, точно. Чуть не забыл. Дайте, пожалуйста.

За время, что мы пробыли в магазине, проклятый дождь лишь усилился.

– Надо бы место найти сухое, чтобы спокойно посидеть, – сказал я, накидывая на голову капюшон и осматриваясь по сторонам.

– А пошли на заброшки, здесь рядом! Места там полно.

– Воинская часть?

– Ну да!

– Ну пошли, давно там не был.

На самом деле я ни разу там не бывал, но не признался. Отец когда-то служил в этой части, хоть и почти ничего не рассказывал про неё, как и про свою службу в принципе. Друзья пару раз звали меня побродить, но я отказывался: не видел ничего притягательного в шатании по покинутым зданиям, грязным и опасным. Можно проткнуть ногу ржавым гвоздём и заработать заражение крови, оступиться или провалиться в какую-нибудь яму, порезаться о стекло – мало ли чего ещё.

Но желание укрыться от дождя, отдохнуть и, не спеша, попить пиво, позволило мне отступиться от своих принципов. Ну и ещё стало немного любопытно.

Будка КПП пустыми окнами и выщербленным под ними участком бетонной стены, в виде полукруглого рта, напоминало живую печь из мультфильма. В одном из окон виднелся прислонённый к подоконнику лист шифера, закрывавший две трети оконной рамы, – из-за него издалека казалось, что будка пропускного пункта подмигивает посетителям. Между зданием КПП и забором когда-то находился шлагбаум, но его утащили, и теперь кривые столбики-опоры бесцельно стояли друг напротив друга, будто пригибаясь от ветра.

Ближайшей постройкой оказалось плоское одноэтажное здание столовой. Ступеньки, ведущие ко входу, раскрошились и проросли травой, прутья ржавой арматуры торчали из них в разные стороны, как порванные гитарные струны. Двустворчатые двери в столовую, видимо, давно уже сняли с петель и вывезли, и на их месте зиял тёмный проём.

– Сюда, может? – спросил я с сомнением.

– Да не, тут крыша течёт. Давай вон в тот дом.

И Виталик указал на стоявшее в отдалении здание в три этажа со следами пожара.

– Это не дом, а казарма. Ладно, хрен с ним. Догоняй!

Мы бежали, с размаха шлёпая ботинками по грязи: она брызгала на штаны, на куртку, но это нас нисколько не волновало. Оказавшись на заросшем плацу, мы перешли на шаг, чтобы восстановить дыхание. Под ногами приминалась пожухлая растительность, которая, как казалось, произрастала не только из почвы на стыке бетонных плит, но даже из самого бетона.

Копоть на стенах казармы поднималась от первого этажа, где её больше всего, ко второму, которого пламя и дым коснулись вскользь. Оконные рамы в большинстве своём пустые и обгоревшие, но на двух из них сохранились железные решётки.

– А пожар случился уже после того, как часть закрыли, или до?

– Так ты что, не знаешь эту историю? – удивился мальчишка.

Я и бровью не повёл и ответил:

– Конечно, знаю. Просто интересно услышать её от тебя.

Мы вошли внутрь, перебрались через горы всевозможного хлама и мусора и очутились на первом этаже. Напротив входа стояла обуглившаяся тумбочка дневального, на стене висел закопчённый информационный щит с растёкшимися пластиковыми рамками. В комнате для хранения оружия ни решетчатой двери, ни тяжеленных пирамид, ни сейфов и шкафов – лишь голые стены с описью имущества на одной из них.

В сыром кубрике с обгоревшими стенами, потолком и полом, пахло плесенью и чем-то кислым, туда-сюда слонялся холодный осенний сквозняк. Кругом валялись каркасы и дужки от шконок, вещмешки, шапки и кирзовые сапоги, бляхи и ремни, прогнившие бушлаты и кителя – чего только не валялось.

Пока я осматривался, малец набрал где-то сухих дров для костра – то, что нужно для того, чтобы высушить промокшие ноги и согреться. Мы выбрали место для привала, устроились на жестяных вёдрах, перевернув их дном вверх, и Виталик стал разводить огонь. Он достал из внутреннего кармана куртки аккуратно сложенную газету, в руках его появился коробок спичек – и вот уже кучу дров осторожно облизывал бледный язычок пламени.

– Ты ведь не читать газету носишь, да?

– Мало ли где придётся костёр разжигать, – ответил он, пожав плечами.

Мы взяли по тёплому чебуреку и принялись есть. Я открыл бутылку пива, сделал несколько глотков, но вкуса не понял и подумал, что он есть, просто нужно к нему привыкнуть. Вытянул ноги поближе к разгорающемуся огню и почувствовал, как легонько загудела голова.

– Рассказывай свою историю, – велел я.

Сводный брат с большим удовольствием её пересказал – то ли потому, что она ему нравилась, то ли ему просто льстило, что я хотел его выслушать. Вся история заключалась в том, что когда-то в части служил солдат и жил в этой самой казарме. Парень испытывал многолетнее и болезненное пристрастие к поджигательству, и пару раз его ловили на попытке поджога армейского имущества. Когда часть решили передислоцировать, рота, в которой он служил, выдвигалась по плану последней: две другие казармы в полном составе уже покинули территорию, как и подразделения, занимавшие второй и третий этажи последней казармы. В ночь перед отъездом он заступил дневальным, а после отбоя сразу отправил напарника спать. Дождавшись наступления глубокой ночи, он запер двери, полил этаж керосином и поджёг. Почти все солдаты сумели покинуть горящее здание, кроме нескольких человек – они задохнулись в дыму. Поджигателя же и след простыл – его объявили в розыск, но так и не нашли.

– Ты веришь в это?

– Не знаю, – ответил Виталик, – Но пожар-то был, посмотри вокруг!

– Ну, могло быть и так, что пожар устроили какие-нибудь алкаши уже после того, как часть забросили.

Виталик покосился на мою бутылку и сказал:

– Дыма без огня не бывает. Так мама говорит.

– Может она и права, – согласился я и глотнул ещё.

Я уже ощущал себя пьяным: в голове шумело, а пол качался, словно морская волна. Тут мне захотелось немного подшутить над мальцом – он сидел серьёзный, напряжённый, как будто к прислушиваясь к чему-то.

– Внизу кто-то ходит… – прошептал я испуганно.

– Ты тоже слышишь? – так же шёпотом отозвался он.

– Ну да. Как думаешь, это призрак солдата-поджигателя?

Что же это он, раскусил мою задумку и сам решил меня разыграть? А по лицу и не скажешь.

– Давай проверим! – предложил Виталя.

– Звуки из подвала…

И тут мне действительно стало казаться, что под нами действительно кто-то ходит. Правильно было бы пойти домой, но алкоголь придал мне уверенности, и мы с мальцом отправились навстречу приключениям. Он хоть и сам предложил спуститься, но шёл позади, вцепившись в рукав моей куртки. Мы вернулись на лестницу и нашли дверь, ведущую в подвал, с накрученной вместо замка алюминиевой проволокой.

– Может не пойдём? – дрогнувшим голосом предложил Виталик.

– Струсил?

– Нет, конечно.

И, размотав проволоку и открыв дверь, мы шагнули в темноту. Только я подумал, что у мальчишки и фонарик наверняка припасён, как он вынул его из кармана куртки и щёлкнул включателем.

– Всегда ношу с собой, – пояснил он.

– Разумно.

В душном подвале стоял спёртый, приторно-сладкий запах. Под подошвами хрустели осколки стекла и комья засохшей земли, лопались рассыпанные по ступенькам ампулы с бесцветной жидкостью. Фонарик почти не справлялся с наступавшей отовсюду невероятно густой и плотной темнотой, что висела в воздухе как столп чёрного дыма. Из неё можно было запросто лепить шарообразные комья, и играть в снежки.

Лестница закончилась, мы ступили на утоптанную грунтовую поверхность. По потолку, стенам и углам змеились трубы разного диаметра, скрываясь в тёмных поворотах направо и налево. Странно, что их до сих пор не срезали и не сдали на металл.

– Есть тут кто! Ау! – крикнул я и приложил палец к губам.

Искажённый голос отразился от стен, заметался по подвалу и сгинул. Мы замерли, напряжённо прислушиваясь к смыкающейся вокруг тишине, но смогли различить лишь наши сердцебиения, капающую вдалеке воду и слабое попискивание грызунов.

Я двинулся направо, и мальчишка последовал за мной, освещая путь тщедушным лучиком света. По углам стояли тёмно-зелёные деревянные ящики; в одном из них мы нашли неплохо сохранившиеся плакаты по тактической подготовке. На стенах попадались надписи вроде таких: «ДМБ 68», «деды Нижневартовск», «скоро домой».

Мы заглянули в первый дверной проём, попавшийся на пути: помещение оказалось подтоплено, и, среди мелкого мусора, в зеленовато-коричневой воде, плавала дохлая крыса. Полки выставленных буквой «П» шкафов ломились от ветхих, разбухших от сырости книг; наверху громоздились свёрнутые в трубочку плакаты, атласы, стопки журналов, тряпьё и даже гипсовый бюст вождя мирового пролетариата.

Следующая комната была полностью завалена мётлами и уборочными лопатами всех возможных размеров, скребками для снега, граблями, кирками, шанцевым инструментом, носилками и дачными тачками. Я немного поворошил кучу хлама, чтобы убедиться, что ничего полезного здесь не завалялось, и уже собрался вернуться к ожидавшему у двери мальчишке, как свет от его фонарика погас.

– Ты зачем фонарик выключил, балда! Быстро зажигай!

Но Виталик не ответил и никак не выдал своего присутствия.

– Что за шутки!

Снова тишина. Я нащупал острые углы дверного проёма и осторожно выбрался из комнаты.

– Виталик! Ты где! Виталик!

Хмель, если он и оставался, тут же выветрился, и вся моя бравада исчезла вместе с ним: стало по-настоящему страшно. Темнота наступала со всех сторон, обволакивала и окутывала отвратительной чёрной материей. Под ногами прошуршала какая-то тварь, стукнулась об ботинок и убежала. Я звал сводного брата и прислушивался к эху; пытался таращить глаза, чтобы увидеть отблеск фонарика вдалеке, вспышку света – что угодно. Но всё без толку. Стало тяжело дышать, к горлу подступила тошнота, я ощутил слабость в ногах и едва не упал в обморок.

Но всё же я устоял на ногах и вспомнил, что наверху, в пакете, осталась зажигалка, которую малец забыл забрать. Не бог весть какой источник света, но хоть что-то: при полном его отсутствии, я абсолютно бесполезен.

Хоть мы и ушли недалеко от лестницы – метров на двадцать – расстояние это, когда я возвращался назад, показалось бесконечным. Я медленно переставлял ноги, вытянув руки перед собой, и прислушивался – вдруг пропажа даст о себе знать. На лестнице я оступился, упал вперёд ладонями и порезал их битым стеклом, но тут же поднялся и продолжил подъём.

Выбравшись из подвала на лестницу, сразу рванул за зажигалкой. Глаза успели отвыкнуть от белого света, а лёгкие не могли надышаться почти свежим воздухом. Мозг ощутил прилив кислорода и придумал кое-что получше, чем чиркать зажигалкой в кромешной тьме. Я подобрал сапёрную лопатку, нашёл промасленное, но сухое тряпьё, намотал на ржавое металлическое полотно и крепко затянул вытянутым полиэтиленовым пакетом из магазина, оставив болтаться длинный лоскут – от него огонь должен был распространиться на основной моток ткани.

В подвал я вернулся, победоносно размахивая пылающим факелом и что было сил выкрикивая имя брата. Я смотрел в каждом углу, заглядывал во все комнаты, но нашёл его почти случайно, решив обернуться и посмотреть, не упустил ли чего сзади. Он спокойно стоял под массивной трубой, метрах в десяти от меня.

– Ты где был? – заорал я и бросился к нему.

– Не помню, – ответил Виталик, чем сильнее меня разозлил.

И тут до меня дошло, что, очевидно, он упал в обморок из-за нехватки воздуха. Лицо бледное, вид отстранённый, отсутствующий – как будто только проснулся после долгого сна. Я взял его за руку и поспешил вывести из подвала, пока догорающий тряпичный факел окончательно не погас.

На улице, к моему удивлению, стемнело; наручные часы показывали восемнадцать тридцать. Над казармой навис огромный лунный диск и мертвенно-бледным светом придавал окружающему пейзажу вид особенно зловещий. Покинутые здания, в которых когда-то кипела, бурлила солдатская жизнь, провожали нас сотнями пустых глазниц. Ледяной ветер колыхал деревья, и они заговорщически шелестели безжизненной, отцветшей листвой.

Домой мы возвращались молча, и мне не давали покоя мысли о том, чем всё могло закончиться. Я корил себя за то, что подверг мальца такой опасности, едва не погубил – и виной тому моё самодовольное бахвальство, глупость и алкоголь, ударивший в голову. Ведь в последний момент Виталик хотел меня отговорить, но я лишь подначил его.

Родителям мы условились ничего не рассказывать ни про посещение заброшенной части, ни, тем более, про наши приключения в подвале. Мы «скормили» им историю о том, как замечательно побродили по торговому центру, а потом засели в компьютерном клубе. Ладони я порезал об стекло, навернувшись на улице.

Следующие несколько дней я наблюдал за поведением парня и не мог отделаться от ощущения, что после случая в подвале он изменился. Родители, ясное дело, никаких перемен не видели. Работа настолько поглотила их, так что, если бы им подсунули вместо Виталика говорящую куклу, то они бы не заметили подмены.

Живой и подвижный мальчонка притих, стал мало разговаривать и как-то замкнулся в себе. Я надеялся, что это временно и скоро пройдёт, но в голове крепко засел страх, что изменения связаны с кислородным голоданием, и в мозге его погибли важные клетки, а последствия этой гибели необратимы.

– А если с его мозгом всё нормально, просто он увидел там призрака? – предположил мой лучший друг, когда я облегчил душу, рассказав ему про нашу прогулку.

– Призрака? – скривился я, – Какого ещё призрака?

– Солдата-поджигателя. Или любого другого. Мало ли призраков может шляться по заброшенным казармам?

– Ты веришь в них?

– Ну да! Я же тебе тысячу раз рассказывал, как видел привидение двоюродной бабушки после её похорон.

– Да помню.

– К тому же, вы оба слышали, как в подвале кто-то ходил. А дверь-то замотана проволокой.

Я задумался: если он действительно увидел там что-то потустороннее, а не упал в обморок от недостатка кислорода, то, стало быть, никакие клетки в его голове не погибли. И со временем он станет таким, как прежде. На мгновение мне даже захотелось в это поверить.

В четверг я прогулял уроки и вместо школы отправился в «Немезиду» – по утрам в будний день там почти никого (если, конечно, вообще открыт), и поэтому за час просили в два раза меньшую цену, чем обычно. Время с девяти до одиннадцати пролетело незаметно, растворившись в виртуальной реальности сказочного Майами, с его вечнозелёными пальмами, аккуратно подстриженными клумбами, восходящим над лазурным океаном солнцем и солёным ветром, треплющим гавайскую рубаху Томми.

Постепенно стали подтягиваться другие ребята, занимать компьютеры и очереди к ним, так что мне пришлось продлить время ещё на два часа, чтобы гарантированно застолбить за собой место. Я вышел на улицу подышать свежим воздухом и увидел шагающих по тропинке младшеклассников с ранцами на перевес – тропа вела к той самой заброшенной части. Мальцы казались знакомыми, но со спины я не мог их хорошенько рассмотреть до тех пор, пока один из них, тот, что шёл первым, не обернулся, осматриваясь по сторонам, – вот тогда я и узнал в нём сводного брата, а в остальных троих – его дворовых друзей. Не знаю, заметил ли он меня, но виду не подал и продолжил путь.

Какого он там забыл? Мало ему, захотел ещё попробовать? К тому же они явно сбежали с уроков, что для них не по годам дерзко. Я колебался, размышляя, стоит ли догнать их и забрать Виталика домой – вот только сам-то туда не собирался. Так что я вернулся в клуб, решив, что, как только кончится время, отправлюсь в часть и заберу искателя приключений. Но затем подошли мои друзья, я забыл про сводного брата и ушёл гулять до самого вечера.

Вернулся я в половину девятого и застал мальчишку за уроками. Когда спросил его, что он вместе с друзьями делал в заброшенной части, он, смотря мне в глаза, совершенно спокойно ответил:

– Я не ходил туда. Ты что-то путаешь. Уверен, что это был я?

– Конечно, уверен! Я дурак по-твоему?

– Нет, я не считаю тебя дураком. Но и в часть я не ходил. А сейчас извини, мне надо делать уроки.

Ясно, что сводный брат врал самым наглым образом, и, поскольку он не спросил, откуда мне известно о его посещении части, стало быть он заметил меня, когда оборачивался. Но его абсолютное хладнокровие и уверенность сбили меня с толку и, растерявшись, я оставил его в покое.

За ужином родители рассказывали, что в городе резко участились случаи поджогов. Ничего серьёзного, горели в основном мусорные контейнеры во дворах, несколько брошенных дачных избушек на окраине, пара сторожек. Но власти всё равно обеспокоены, они считают, что это дело рук шайки подростков, ведь, кто знает, что они подожгут в следующий раз? Это особенно опасно, учитывая, что до трети всех многоквартирных домов в городе – деревянные (как и наш), и спалить такой ничего не стоит. Поэтому мы с Виталиком должны проявлять бдительность и, если перед нашим домом ошиваются подозрительные люди, сообщить об этом кому-нибудь из взрослых.

Я внимательно наблюдал за реакцией сводного брата на то, что говорили родители, рассчитывая, что он как-нибудь выдаст себя. Но нет, ни один мускул не дрогнул на его лице, мальчик со всем соглашался и поддакивал родителям, но, делая это, как мне показалось, картинно и наиграно.

С мальчишкой мы перестали разговаривать, и я совсем наплевал на то, где он и чем занимается, ходит ли в школу или дни напролёт торчит в подвале заброшенной казармы, – главное, что он возвращался до прихода родителей.

«Почему я должен с ним возиться, он мне даже не родня, – размышлял я, – Пусть делает, что хочет. Моей вины в том, что он изменился, нет. С головой у него тоже всё в порядке, кислородное голодание тут не при чём. У него есть родная мать, она пускай и беспокоится».

Дальше события развивались стремительно, и про шайку подростков-поджигателей заговорил весь город. Как и предполагалось, им довольно быстро надоело поджигать заброшенные, никому не нужные избушки. Они, как самые настоящие живодёры, ловили бездомных или просто выпущенных погулять домашних животных, обливали горючим веществом и поджигали. Их обгорелые тушки находили по всему городу, но ни у одного чудовищного акта не нашлось свидетелей, никто не видел, как подростки измывались и поджигали несчастных питомцев. Рассказывали, что одна девочка вышла искать запропастившуюся во дворе кошку, но искать не пришлось: кошка, вся в огне, прибежала к подъезду и, побившись в агонии, умерла на глазах у своей хозяйки.

Существовала версия, что никакой шайки поджигателей нет, а поджоги – дело рук одного взрослого человека, недавно выпущенного из психбольницы. Кто-то говорил про вернувшегося в город солдата-поджигателя, что пропал после поджога ныне заброшенной части, чтобы за что-то отомстить.

Я не был уверен, что сводный брат замешан в поджогах, но имел основания его подозревать. Набравшись смелости, я решился всё обсудить с отцом, возможно, даже рассказать про случай в подвале. Но отец не воспринял мои слова всерьёз и лишь отмахивался, а, когда я вскользь упомянул про слухи о солдате-поджигателе, так вообще взбесился. Я понял, что зря затеял беседу, и быстренько её закончил.

Глубокой ночью, сквозь сон, я слышал, как Виталик возился в комнате, будто бы сперва одеваясь, а потом, чуть позже, раздеваясь и укладываясь в постель. Затем я проснулся, не сразу осознав, почему. Мальчишка лежал ко мне спиной, с головой укрывшись одеялом. И тут я понял, что не так: комнату осветило ярко-оранжевое зарево, которое могло означать только одно – горит дом напротив. И действительно, деревянный двухэтажный дом горел, с каждым мгновением всё сильнее поддаваясь пламени. Лопались стёкла, хрустела крыша, обитая шифером, люди выбегали в ночных рубашках и ночнушках, а затем возвращались, чтобы вынести что-то из имущества.

Я разбудил отца, и он бросился помогать соседям. Заверещали сирены пожарных машин, но все понимали, что шансов потушить огонь, пока он не уничтожит весь дом, нет. С рассветом от него остались лишь кучи пепла и сажи, погоревшей домашней утвари, да огрызки оштукатуренных стен. Погибли в пожаре два человека: старушка, не сумевшая выбраться и задохнувшаяся в дыму, и мужик, который старался спасти побольше вещей из своей квартиры, но был прибит горящей балкой.

Погорельцев разместили в общежитиях, кто мог – поселился у родственников. В городе ввели комендантский час для несовершеннолетних. Жильцы всех деревянных домов города организовали еженощный посменный караул. В первую ночь после поджога заступил мой отец вместе с парнем из соседнего подъезда, и эту ночь ничего не произошло ни в нашем доме, ни вообще в городе.

Теперь я не сомневался, что этот поганец Виталя если и не сам поджог соседский дом, то уж точно этому так или иначе поспособствовал. Я попытался поговорить с ним об этом, но хитрец и на этот раз прикинулся, что ничего не понимает, и вообще пригрозил, что пожалуется на меня матери.

Я решил, что не спущу с него глаз, и ночью буду чуток к каждому скрипу его кровати. На вторую ночь тоже всё обошлось без происшествий, и малец спокойно спал. А вот третьей ночью он ускользнул из дома, собравшись без единого шума; когда я проснулся, в постели его уже не было. Не знаю, почему, но я точно знал, где искать – в подвале заброшенной части, куда я в одиночестве и отправился.

Я, как и Виталик, спокойно прошёл мимо единственного часового, который дрых, развалившись на лавочке у подъезда. Мной двигала исключительно злоба, и я собирался хорошенько навалять гадёнышу. Я должен его остановить и, желательно, найти доказательства его причастности.

Пробираясь по опустевшему ночному городу, я два раза едва не попался на глаза милиционерам, патрулировавшим улицы на УАЗе. Также пришлось убегать от мужика, который сперва шёл за мной две улицы подряд, а потом стал что-то орать и бросился в погоню. Благо, он довольно быстро перестал меня преследовать.

И вот я добрался до заброшенной части. Конец октября, уже довольно холодно, но я, разгорячённый бегом и возбуждённый опасностью, не чувствовал его. Я осторожно шагал по плацу, залитому лунным светом, и в реальность происходящего верилось с трудом.

Из подвала доносился слабый, дрожащий свет – фонарика или свечи. Я, стараясь не наступить на хрустящее стекло, аккуратно спустился по лестнице. На трубах, на полу стояли маленькие свечки, противоестественно освещая грязный, прелый подвал. Я двинулся направо и скоро услышал голос брата, но не смог разобрать слов. Он исходил из просторного помещения, в центре которого, облизывая потолок, полыхал огромный костёр. Вокруг него, как ученики вокруг учителя, на коленях расселись мальчишки. Ближе всех к пламени сидел Виталик и с закрытыми глазами вещал, точно дельфийский оракул.

Вместе со сводным братом я насчитал двадцать человек. Неразумно было выдавать своё присутствие, но я это сделал, убеждённый, что десятилетки они и есть десятилетки, пусть их и целая толпа.

– Вы чего тут собрались, уроды? – крикнул я и вошёл в комнату.

Двадцать пар глаз тупо смотрели на меня, не моргая. Я растолкал всех марионеток на своём пути, поднял с пола палку, чтобы вытолкнуть из костра горящие поленья и по отдельности затушить. Но марионетки тут же набросились на меня. Первые двое отлетели, как сбитые кегли, а у третьего что-то хрустнуло. Один прыгнул на меня сзади и вцепился в волосы; другие схватили за ноги и пытались повалить. Боковым зрением я увидел, как Виталик схватил кусок трубы и замахнулся, но, обвешанный мелкими гадёнышами как елочными игрушками, я не смог уклониться. Первый удар меня слегка оглушил и вызвал вспышку ярости; тут прилетело с другой стороны, снова Виталик, ещё и ещё… и комната поплыла. Я упал перед костром и, теряя сознание, смотрел на извивающиеся в диком танце лоскуты огня.

Язычок пламени задрожал, сжался и возник на коричневой спичечной головке; я почувствовал запах серы и прогорающей древесины. «Где я? Это сон? Или я мёртв?» – эти вопросы копошились в голове, пока солдат сидел на подоконнике перед открытым окном, курил и чиркал спичками, позволяя каждой догореть и обжечь пальцы. Докурив, он выбросил «бычок» в окно с решетками и вышел из умывальника. Из тёмного кубрика раздавался храп и редкое поскрипывание шконок – рота спала. В кабинете сидели три офицера и пили водку, закусывая чёрным хлебом, луком и шпротами. Одного из них, окосевшего, с красным лицом и с такой же красной повязкой «Дежурный по полку» на руке, я сразу же узнал. Сложно не узнать родного отца.

Солдат ходил в парк, в вёдра сливал «солярку» из КАМАЗа и тащил их на этаж. Я видел это отстранённо, со стороны. Нечто среднее между сном и просмотром телевизора в тёмных очках. Он спустился в подвал, чтобы перекрыть воду, а затем занёс на этаж последнее, пятое ведро, и изнутри запер дверь на ключ. Офицеры, тем временем, совершенно пьяные, дремали за столом. Солдат стулом подпёр дверь их кабинета и принялся расхаживать по кубрику, разливая топливо и растирая его шваброй по полу. Остатки «солярки» он выливал на стены, шкафы, деревянные двери, стенды, информационные щиты. Затем он натянул на себя ОЗК, противогаз, поджёг бутылку наподобие коктейля Молотова и забросил её в кубрик.

Пламя распространилось мгновенно, и началась паника. Кто-то из солдат пытался тушить пожар, сбивая огонь простынями, кто-то открывал окна, но запоры на металлических решётках не поддавались. Звали дневального, чтобы он достал шланг, надел его на кран и, открыв воду, тушил пожар. Но дневального не дозвались, и несколько солдат пробрались через пламя к умывальнику, где увидели, что воды нет. Офицеры выбрались из кабинета и, почти протрезвевшие, стали раздавать приказы, но их никто не слушал. Солдаты стихийно разделились на группы, и каждая из них пыталась выбраться из горящего здания по-своему. К моменту, когда одновременно удалось выбить дверь и выдавить одну из решёток на окне, многие потеряли сознание, надышавшись дымом.

В числе тех, кто прошёл через дверь, оказался и поджигатель, только он вышел не на улицу, а юркнул в подвал. Дежурный по полку, мой отец, заметил его, спустился за ним и нашёл в одной из захламлённых кладовок. Поджигатель выхватил штык-нож и бросился на него. Завязалась борьба, которая закончилась тем, что солдат напоролся на свой же нож. Дежурный проверил пульс, но не нащупал его: солдат был мёртв. Тогда он отнёс тело к разводке водоснабжения, пролез под толстыми трубами и втащил за собой труп, засунув его в щель между полом и стеной…

Я очнулся от острой боли в шее: проклятая крыса вгрызлась в неё длинными, кривыми резцами. Отцепив тварь, я со всей силы швырнул её в стену; с мерзким писком и хлюпающим звуком она врезалась в бетонную поверхность и медленно сползла вниз. В пустой комнате догорел костёр, лишь головешки пульсировали красноватым цветом. Укушенное место болело, из него немного подтекала кровь, и я хотел прижечь рану раскалённым углём, но одумался. Я уже собирался выбираться, как вспомнил про тело солдата, якобы спрятанное отцом. Вооружившись фонариком, я стал искать это место и довольно быстро нашёл. Забравшись под трубы, я дополз до той самой щели и застыл, увидев мумифицированный труп солдата в истлевшей военной форме.

Я поскорее выбрался из подвала и, оказавшись на улице, поразился очередному зрелищу: над городом вознеслось оранжевое зарево и огромное облако дыма. Город горел.

Ревели сирены пожарных, полицейских машин, машин скорой помощи; к тушению привлекли всех, кого только можно. По всему городу, словно факелы или спички, полыхали деревянные дома, без шансов на спасение. Полуголые люди стояли перед кострищем, наблюдая, как жадная, беспощадная стихия пожирает их жильё и имущество; кругом плакали, кричали, ругались, плач переходил в истерику и пронзительный вой.

Слабо помню, как встретил перед нашим догорающим домом отца и обезумевшую от беспокойства за Виталика приёмную мать, как пытался что-то им объяснить, рассказать. Наутро город превратился в задымлённую вонючую клоаку с тлеющими развалинами сгоревших домов, но этого я не увидел: в бреду и лихорадке, с температурой под сорок, я попал в больницу.

Крыса заразила меня острым инфекционным заболеванием, а за этой инфекцией последовало воспаление лёгких, так что я провёл на больничной койке полтора месяца. На всю жизнь я запомнил одну из многих галлюцинаций, что посещали меня во время болезни: я качаюсь по небу на огромных качелях, а под ногами разгорается пламя, и чем сильнее оно горит, тем ниже опускаются качели, и как только я ощущаю прикосновение огня, качели взмывают вверх, и всё начинается заново.

Всего в ту ночь сгорело двадцать три дома. Всех, участвовавших в поджогах, поймали либо на месте, либо позже, после того, как те сдали своих товарищей. Главарь шайки, Виталик, на глазах у жильцов, выбежавших из загоревшегося дома, бросился в самое пекло и больше не выходил, сгорев заживо.

Отношения отца со своей новой женой разладились и завершились разводом. Она считала, что я должен был лучше следить за её сыном и потому виновен в его гибели. После выздоровления я вернулся в нашу квартиру в панельном каменном доме, правда, ненадолго: отцу предложили повышение в другом городе, и он согласился.

Я много думал о том, что мне привиделось в подвале, о трупе солдата; в итоге я рассказал отцу всё как есть. Он немало удивился, но не стал отнекиваться и подтвердил всё, что я видел. Про существование щели в подвале он знал давно, и сразу же решил спрятать в ней тело. Он посчитал, что его могли обвинить в убийстве солдата; тем более, что после пожара в казарме во время его дежурства, ему сулило увольнение в лучшем случае. Так и получилось. Из армии его уволили, а гибель солдата осталась тайной, поэтому он до сих пор считался дезертиром, пропавшим без вести.

За день до отъезда я отправился к руинам дома, где погиб мой несостоявшийся сводный брат. Обгоревшие останки дома покрывал слой нетронутого белоснежного снега; из-под него выглядывали ритуальные венки с искусственными цветами. Помимо Виталика, свою смерть при пожаре здесь нашёл ещё один человек.

Я вспоминал тот злосчастный поход в заброшенную часть; то, каким Виталик был до и каким стал после. Определённо, отчасти во всём виноват и я. Чем дольше я стоял перед сгоревшим домом, тем сильнее ощущал себя непрошенным гостем. Я нащупал во внутреннем кармане зажигалку – ту самую, которую купил для мальца, достал и, пару раз чиркнув, бросил к одному из венков.

– Она твоя, – произнёс я и побрёл домой.