— Да выключи свой фонарик! И без него светло: полнолуние, безоблачно.

— Я же не хочу споткнуться о корягу, - повернулась к Ире впереди идущая Маша.

— В лицо! В лицо точно светить не надо! – зашипела она, как вампир от солнца, спрятавшись в рукав свободной кофты.

Не без фонарика было светло – с ним темно. Тьма нехотя отступает с голубоватой дорожки, чтобы многократно отыграться на ночном лесу. Взгляд тонет, путается в деревьях, и мрак облепляет его цепкими щупальцами.

Колебания от шагов еле заметны, но оборачиваются изломанным танцем теней даже от того, чему, казалось бы, не положено её отбрасывать: настолько оно мало и незначительно. Скажите на милость, заслужил ли тень гриб? Какое право он имеет пугать ею людей?

Тень глотком сжирает полполяны, стоит Ире об этом подумать.

— Свинушка! – светит на мокрую шляпку присевшая на корточки Маша. Та несмело пытается слепить в ответ, отбиваясь мокротой от чужого в ночи луча.

— Ты собираешься положить её в рюкзак? Нужен повод постирать? И нужен нож, потому что срывать грибы неправильно…

— Нет, конечно. Человеку нужна наша помощь, какие грибы.

— Ай, посвети ещё пять сек.

Пять сек растягиваются на порядок, как тени от нет-нет да подрагивающего фонаря, пока Ира ругается с макрорежимом, приминает палкой мешающую траву – не рвать же – и пристраивает листочек.

— Ну симпатичный же гриб, как не сфоткать. Всё, больше не свети. Никуда. Выключай, ну!

— Кто на поисках ходит без фонаря?

— Ты думаешь, мы не заметим тело?

— Да, не заметим. А тебе, кажется, вообще всё равно, найдем ли мы бабушку.

Ира даже спорить не стала. Ей было жалко бабушку, заблудившуюся в лесу. Настолько, что она ломанулась в выходную ночь в соседнюю область, чтобы с подругой дать ей шанс снова напечь блинов внукам. Было жалко. Когда она соглашалась.

Сейчас у неё устали ноги и глаза, она замёрзла, а энергетик не спас от желания спать. И у неё даже не было гарантии, что бабушка потерялась именно в отведенном им участке леса. На фоне часов с момента пропажи минута на свинушку роли не играла, хотя и за неё подуколола совесть.

Пожалуй, Ире всё равно.

— А ты говоришь, фонарь не нужен. Щас бы ка-ак грохнулись, вот какой… - Маша застыла на краю оврага, не договорив.

А вот и бабушка. Вроде бы дёрнулась – но нет, фонарик застыл, и девушки увидели недвижимое тело.

— Давай отбой, - Ира приноравливалась поставить вниз ногу, чтобы самой не полететь кубарем.

— По ориентировке куртка красная… - Маша тоже хочет спать, и её мозг не складывает детали.

— Тут же ещё не граница с тем, где можно встретить других поисковиков?

— Да вроде нет.

— Может, бабуле стало жарко, и она разделась?

— Кто-то ещё, наверное. Две пропажи в одном лесу в одну ночь…

Ира тем временем скачками добралась до тела и решила перевернуть лицом вверх, не гадая.

Что ж. Движение чудилось не из-за теней.

Лицо не-бабушки покрывают копошащиеся черви. Черви ли? Без намёка на членики, цвета сгустившегося, подступающего из-за спины мрака. Ира пытается понять, на что из животного царства это похоже, кричащая Маша в этом не помогает. Фонарик выпал и катится по склону. Мрак штормит, грозясь накрыть три тела девятым валом.

Копошение теней и червей смешивается, и червь на руке Иры становится неожиданностью – она не заметила, когда он перепрыгнул. Почти не больно.

— Подними фонарик, пожалуйста, - Маше стыдно за испуг, человеку явно нужна помощь. Ира не реагирует.

— Ира, я не смогу спуститься за ним сама в темноте, - злость Маши на саму себя переносится в голос. Ира и плечом не ведёт.

— Если мне придётся идти за ним самой, я тебя этим же фонариком укокошу, - Маша взывает к совести подруги.

И та встаёт.

— Дожили, - Маша смутно вспоминает, что у неё в кармане умеющий светиться телефон. Скорее всего, это потому, что надо что-то кому-то написать, - Ир, фонарик справа… ой, для тебя – слева.

Ира продолжает медленно и неуверенно двигаться в сторону Маши. Ненужный фонарик равнодушно рассматривает мокрую траву.

Отблеска хватает, чтобы увидеть скользнувшие с шеи на лицо тени.

В чём Ира была права, так в том, что без фонарика видно на удивление много. Маша всего раз споткнулась, растянувшись в обманчиво мягком мху. Тяжесть червивой лапы схватила за бок, но отпустила, стоило Маше вскочить и понестись дальше.

Надо оглянуться.

У этого лицо её подруги.

Лицо окутано тьмой, оно чужое. Надо. Есть такое слово – надо.

Маша оглядывается – никого не видно. Маша останавливается, осматривается. Лихорадочно рыщет взглядом по силуэтам со статичностью декораций. В кромешном мраке безумной ночи она окончательно и бесповоротно одна.

Болезненно-изломанные движения марионетки всплывают в памяти. Её кукловод неумел. Ну конечно. Маша не могла не оторваться от преследования.

Люди!

В лесу на поисках люди! Надо предупредить, надо…

Правый карман куртки, левый карман куртки, снова правый, зачем-то карман штанов…

Телефона нет.

Маша поднимает глаза к небу, и звёзды холодно взирают на неё в ответ. Те, что не схватили с небосвода когтистые лапы сосновых крон. Большая медведица уснула в берлоге и не показывается.

А толку? Как будто она знает, в какой стороне света дорога.

Маша бредёт туда же, куда бежала. Надеется, что это ровно обратно – значит, туда, откуда они с Ирой высадились. Маше надо идти быстрее, но сон наваливается сорванной ветром корягой, холодная дрожь кусает тело, ноги устали, глаза устали, сердце устало бояться и перегорело.

Маше всё равно.

«Каково бабушке?» - проносится в голове Маши. Бабушка вышла в лес до рассвета, это схватились её только к вечеру. Она в лесу почти сутки, да ещё и старенькая. Бедная, бедная бабушка.

Ведь бабушка лежит в соседнем малиннике уже так долго. Черви унялись, поверили в своё счастье, освоились. Лениво колышут пальцы на пробу, словно перестукивая ими в ожидании.

Бабушка лежит почти сутки.

Бедная, бедная Маша.