*** Санька валялся на диване и смотрел вместе с дедом кино по телевизору. Показывали старый фильм про войну, дед его сто раз уже видел, но все равно упорно смотрел от начала до конца, предварительно отметив время показа в программке. “А зори здесь тихие” рвали деду сердце, но он мужественно терпел. Иногда от нахлынувших чувств он начинал шумно прихлебывать чай из чашки, чтобы скрыть, что у него ком в горле опять стоит. Вот и сейчас дед Иван засёрбал, украдкой покосился на внука, и потер глаза. Саня сделал вид, что не заметил. Как всегда. Пошел рекламный блок, на экране кудрявый вьюнош в белом запрыгал по ступенькам, и отчаянно лажая запел про то, что у него что-то начинается. Понос у тебя начинается, лениво подумал Санька, так повизгиваешь.
— От ити его мать! Кого в телевизор теперь пускают! — заругался дед. — Голосок, как из жопы волосок - тонкий и нечистый. А туда же лезет. — Да ладно тебе, деда, сейчас таких туда не за голос пускают. — А за чего? — За глубокие, луженые глотки. — Какие еще луженые? — взъярился старик, — Вот в наше время певцы были — Муслим Магомаев, Эдуард Хиль! Да тот же Лещенко. Как запоют - душа радуется. А это что? Певец с погорелого театра.
Дед встал и пошел на кухню, долго гремел там посудой, потом вышел с кружкой от которой пахло коньяком. На вопросительный Санькин взгляд дед махнул рукой.
— Аж сердце защемило. Такую культуру просрали. … Это - для нервов.
Нервы были сиюминутно успокоены.
Теплый летний вечер заглядывал в раскрытые окна, нежно перебирал складки тонких занавесок, развешивал серебряную фольгу звездочек на бархатном синем небосклоне. Пыль на улицах приглушала шаги редких прохожих, к деревне Тихое подкрадывалась ночь.
Сане стало скучно, он вышел во двор, уставился в небо. До полнолуния еще далеко. В доме Дошкиных горел свет, тихо играла музыка. Он подумал, не пойти ли к Костику в гости, но тут в животе заурчало и голод повел его на кухню. Пока дед досматривал фильм, Санька успел пожарить картошки, пару кусков мяса, сходил с фонарем в теплицу за огурцами, нарвал на грядке душистый укроп. А после ужина и вовсе идти куда-то расхотелось. Даже домой. Позвонил матери, предупредил, что ночевать у деда будет. Дед Иван был рад компании, но через полчаса стал клевать носом, в полусне бормоча ругательства в адрес современного телевидения, Ельцина, и местных депутатов. Санька довел деда до кровати, уложил его и слушая мощный храп, сотрясающий стены старенького дома, решил, что спать пойдет в гараж.
В гараже у Сашки был рай. Когда дед отдал Дошкину “Урал”, места стало больше, и как парню рукастому ему захотелось тут все преобразить. Что он и сделал. Вынес весь хлам, годами копившимся семьей Горкиных, побелил стенки, притащил от брата Лешки почти новый диван, который Лешкина жена хотела выкинуть, собрал по соседям ненужную мебель, кое-что отреставрировал, сколотил верстак во всю стену. Шкафчики, крепления для инструмента, телек бабки Шустовой купил за копейки у наследников. Красотища!
Но, не хватало техники, которую в этом прекрасном гараже можно ремонтировать. И тогда Сашка забрал у дядьки давно стоящую у него в сарае Верховину- 4, под реставрацию. За год он прилично с ней ухайдакался, но результат его радовал. Даже краску подобрал как родную. Красный мопед стоял в углу и скромно отблескивал хромированными деталями. Пару раз он нем уже выезжал на местную дискотеку и произвел фурор. Молодые парни со знанием дела кивали головой, каждый считал своим долгом произнести : “Ретро - это круто!” и поднести мастеру стопарик самогонки. Обратно Саня ехал в таком боевом настрое, что его даже “хлопнуло” прямо в седле.
“Хлопнуло” - так Сашка назвал внезапное, незапланированное обращение. В принципе, у оборотней это заканчивалось после пубертатного периода, но все же иногда случалось, как говорил дед - от чувств-с.
Долго еще ходили по деревне слухе о собаке Баскервилей на мопеде. Глаза -во! Уши- во какие! Зубища! Потом правда все сошлись на том, что это цирковой волк сбежал. Уж очень радостно скалился. Угнал мопед, на котором медведь катался по арене. Кормили плохо в Челябинском цирке - ну и вот.
Улегшись на продавленный диван, Саня натянул одеяло до подбородка, и подбив подушку, сладко зевнул. Приятно пахло бензином, мазутом, в приоткрытую дверь со двора задувал теплый ветер, приносивший запах ночных цветов и прогретой земли.
Проснулся он от странных звуков. Как будто на чердаке гаража кто-то ходил. Нет, даже бегал, топоча маленькими ножками. Топ-топ-топ, сюда.. Топ-топ-топ, туда… Что-то шебрушало, постукивало. Саня прислушался. Домовых в их деревне сроду не бывало. Не приживались они здесь. И так всяких диковинных существ хватало. Один Костин Зайка чего стоит. “ Аааа.. вот это кто. Ах ты ж жопа мохнатая! И чего заперся-то на чердак. Там только тряпки старые и стекловата.” — парню так хотелось спать, что через секунду стало плевать на посторонние звуки.
На чердаке что-то упало. Сашка подскочил спросонья, застучал в стенку гаража.
— Зайка, сволочь! Чего там шаришься? Вот я ща кому-то окорока пообглодаю! Пшел вон!
Наверху все стихло, парень повернулся на другой бок, решив что утром сходит все же к Косте.
Нормально поспать так и не удалось. В следующий раз он проснулся от какой-то возни, доносившейся сквозь доски потолка. Он сел на диване и прислушался. Возня затихла. Зато стало слышно, как кто-то бормочет невнятно, словно жалуется, ноет. Слова было не разобрать, но голос вроде как женский. Сашке стало не по себе. Никакая женщина не могла забраться на чердак гаража незаметно. Чтобы подняться до дверки, ведущей туда, нужна длинная лестница, а она стояла за домом. Бесшумно притащить ее никто не мог.
И еще в гараже странно пахло. Гнилью и сыростью. Он потянул носом. Казалось, что запах накрывает его плотной волной, мерзостно ввинчиваясь в ноздри. Он быстро оделся и выскочил за дверь. В предрассветном сумраке дошел до дома, проверил деда - тот еще спал.
Ну что ж, придется самому лезть, подумал Сашка, взял с кухни фонарь и здоровый ножик. На всякий случай. Притащил из-за дома лестницу, приставил к лазу. Дверца была открыта. Ветер, что ли был… Не хотелось верить, что кто-то мог бесшумно, по стене гаража, залезать в это темное место на ночевку. Осторожно переступая по ступенькам, Санька долез до дверцы, осторожно заглянул. Вроде все тихо. Первые лучи рассветного солнца уже пробрались внутрь проема и ничего подозрительного не высветили. Осмелев, парень взобрался повыше и влез на чердак. Включил фонарь. Вокруг царила разруха. Аккуратно сложенные до этого коробки с вещами были раскиданы, из них вывалились старые тулупы, ботинки, сломанные рамки от фото, все то, что деда хранил “на всякий пожарный случай”. Ржавые инструменты валялись на полу, заляпанные каким-то вонючим белым дерьмом. Саня посветил по углам и решил, что может и вправду Зайнабар тут чего-то искал. Он может и не так напакостить. Собравшись уже наружу, он вдруг заметил копошение у стены, за коробками.
— А ну выходи, срань поросячья, а то ща меня как хлопнет, я ж тебе кадык вырву! — молодой оборотень был зол, как сто чертей. Надо же, свинья какая, все раскидал, засрал, и еще прячется тут. Костя его, что ли, выгнал?
За коробкой заскреблось, зашуршало и над краем побитого молью пальто появилась детская голова. Но, какая-то странная. Маленькое, замурзанное личико с огромными глазищами, большим ртом, словно принадлежало взрослой женщине. Сашка недобрым словом помянул лилипутов, что видел в цирке, там были такие же. Дети со взрослыми лицами. Он их тогда до жути испугался.
— Ты чего здесь делаешь? — Сашка направил луч фонаря прямо в лицо незваной гостье. — Выходи, не бойся.
Из-за коробки медленно выбралось нечто. Эта голова была присобачена на тело птицы, типа крупного индюка. Длинная голая шея плавно переходила в тушку, покрытую перьями. Переваливаясь на толстых жилистых лапах с черными когтями, оно стало подходить ближе и ближе. На голове, среди длинных запутанных волос Саня разглядел что-то похожее на венец, вросший прямо в лоб, в мясо и кости. Украшение тускло блестело золотым, цветные камешки, что были в него вставлены, местами повыпадали, но все равно было видно, что вещь очень дорогая. Глаза женщины - птицы пристально следили за руками парня.
Переведя взгляд ниже, Санька чуть рот не открыл. А ниже была грудь. Самая настоящая женская грудь. Небольшого размера, как раз чтоб уместиться на передней части этой индюшки. Легкие перышки окружали все это грязноватое великолепие, словно боа. Это птичье недоразумение подошло поближе, потряхивая “игрушечными” сиськами. Да они были как половинки крупных яблок, и парень прикидывал, поместятся они в одной его ладони или может только в двух? Эта мысль так заворожила, что он не заметил как птичка подкралась совсем близко.
— Смотри в глаза. — голос у нее был словно сотни хрустальных колокольчиков начали перезвон. Мелодичный, чарующий. — Смотри в глаза.
Сашка дернулся, быстро вскинул взгляд выше. На близком расстоянии это существо казалось еще неприятней. А уж в семье оборотней чего только не увидишь.
— Я спою тебе песню, слушай. — птица запрокинула личико, глаза ее закрылись белыми пленками вторых век.
Почувствовав, что не может двинуться с места, Саня крепче сжал рукоять ножа. Если что - будет индюшачий суп на обед. Башку куда-нибудь выкинет. Никто и не узнает, если что.
А птица начала петь. На лбу ее, перетянутом вросшим венцом, вздулись вены, на шее выпятился зоб, вибрирующий от резонанса. Никаких слов не было. Просто вселенская скорбь, темная печаль и слезы изливались из глотки этого чудного существа. Мелодия вытягивала силы, мутила разум, резала душу острыми лезвиями.
Это было мучительно и прекрасно. Сладкая боль, выворачивающая сердце наизнанку, тоска по не встреченной, но такой желанной любви, вся тщетность бытия, понимание, что жизнь его пустая и никчемная, охватили парня. Ему захотелось срочно умереть. Прямо сейчас. Потому что на той стороне его будет ждать та, кто будет любить его так сильно, как никто и никогда. Она станет смыслом его существования там, научит тайному, покажет все чудеса миров. И вот уже она тянет ему навстречу руки, зовет, надо только сделать лишь одно движение. Воткнуть в себя нож.
Подними руку, пела птица, и ты встретишь любовь всей своей жизни. Подними, воткни в сердце. Так глубоко, как ты хочешь. Наслаждайся любовью в смерти.
Саня стоял и жутко улыбался. Рука крепко сжимала нож. Вот сейчас. Так и надо, это самый лучший момент в его жизни. Самый лучший. Птица выводила рулады, словно в забвении, звала в мир, где нет боли и несчастий, где только любовь, всепоглощающая любовь. По телу пробежала дрожь, рука с зажатым ножом стала подниматься.
В проеме лаза на чердак появилась взлохмаченная голова деда Ивана.
— А ты ж епт твою мать! А ну заткнулась, мразота! — старик быстро втиснулся в дверцу и с размаха пнул голосящую птицу. Та, угрожающе заклекотав, отлетела за коробки. — Ты чего стоишь, олух, уши развесил?
Дед пнул внука под задницу. И тут все как рукой сняло. Отвесив на всякий случай еще и подзатыльник, старый оборотень стал выпихивать Саньку в дверь, придерживая того за шкирку, чтоб не упал ненароком. Парень резво стал спускаться по лестнице вниз, еще не до конца понимая, что же сейчас произошло.
Нахмурившись, дед выволок из-под груды пыльных шмоток спрятавшуюся там птицу. — Что ж так плохо за тобой, дурой, смотрят. Убежала значит опять. От бестолочь. И пришиб бы тебя, да дедко мне запретил. — Горкин выудил из кучи хлама старый чулок, принадлежащий покойной супруге его, Зинаиде, и держа птицу за шею, стал обматывать вокруг ее головы, перевязывая рот. — Все, отпелась. Оружие всеобщего поражения, тоже мне. Посиди тут, пока не придут за тобой.
Птица захлопала крыльями, из-под них посыпались белые черви, опять невыносимо запахло гнилью. Дед Иван чихнул, и еще раз пнул существо под хвост. — Гадюка вонючая, от принесло на наши головы. Ты ж всей деревне гнилушку наслала. — и старик, ругаясь под нос, полез к выходу, переступая раскиданный хлам. — Засрала все, тварь райская, чтоб тебя.
Дед вылез на лестницу, плотно закрыл дверцу чердака и тщательно задвинул щеколду. В доме, на кухне, сидел Сашка и тупо смотрел в стену. Его еще не отпустило чувство, что там, после смерти, есть что-то лучшее, где-то в груди саднило, к глазам подкатывали слезы. Теперь он никогда не узнает.
Еще один дедовский подзатыльник совершенно убрал тягу к познаниям таинственного.
— Дед, что это? Я ее нашел на чердаке. Она так поет… Я аж убиться захотел. — Вот внучок, она-то поет. А не эти, из телевизора. Она так поет, что все вокруг гниет и превращается в тлен. И если бы ты был обычным человеком, то давно бы уже мертвый был. Это Сирин, птица райская. Да как в Ирии время застыло, и боги - кто заснул, кто здесь теперь живет, так и смотреть за ними некому стало. Их же две было - Сирин и Алконост. Сирин как петь начнет - так тысячное войско может положить. Люди себя забывают, сами себя к смерти ведут. А вокруг все гнилью исходит. Болезни, мор начинается. — А вторая? — Сашка наконец-то пришел в себя, и сидя рядом с плитой, стал таскать со сковородки остатки вчерашней жареной картошки.
— Вторая - Алконост, птица что радость поет. От Сирин отличается тем, что кроме головы женской да груди, у нее еще руки есть. И поет она так, что от радости можно с ума сойти. Но хоть гниль и болезни с собой не несет. Да тока говорят, что убили ее давно. Мол, кому такая радость нужна. Эти птицы, хоть и могут жить бесконечно долго, но на нашей земле смертны. А вот Сирин оставили, на случай нападения врагов. Как оружие массового поражения. Чего смеешься? Подзабылось, как 15 минут назад ножичком себя пырнуть хотел? А? Думал, я не видел? Охламон!
И Саньке снова прилетело по затылку. Но так уже, больше для проформы, любя.
— И откуда она у нас-то взялась? — парень потер затылок. — А вот я тебе сейчас расскажу. Далеко от нас, в глухой тайге есть маленькая деревушка Гнездовье. Нет туда дорог, и дойти туда может не всякий. Один раз я там был, в 1953 году. Еще мой отец был жив. Дней пять туда шли, от сторожки за Харлушами уже волками пробирались. Живет там древнее племя крылатых людей. Мало их осталось. Уже тогда молодые резали себе крылья, да уходили в большие города. — Че, прям как ангелы? — Сашка слушал и дивился. Хотя, чего такого. У кого-то крылья, а у кого-то хвост и шерсть лезет, прям по лунному календарю.
— Ну, когда их было больше на земле, люди так и думали. Хотя, характер у народа этого скверный, обычаи и мораль совсем другая. Они больше хищную птицу напоминают, чем человека. Ну так вот. И есть у них испокон веков обет, данный старым богам - охранять райских птиц. Да вот время только идет быстро, не могут они всех сохранить. Феникс еще при Святославе Мудром истреблен был. Хотя вроде бы - такая птица, что из пепла возрождается. Ан нет. Нашлись хитрые людишки. Гамаюн - тоже говорят, где-то сгинула. Ходили слухи, что сидит в заточении, до сих пор советы власть предержащим дает, ибо знает она все на свете. Да вот видать врет отчаянно, затуркали они ее. Иначе как объяснить то, что в мире нашем происходит?
— Да им там попугаи советы дают, дед. Вот и все объяснение. Давай дальше уже.
— Вота, а в деревеньке той, посреди стоит столб железный, а на нем сидит птица Сирин. Прикована она к столбу, и рот у нее сосновым варом заклеен. Пока батя ходил к старосте деревни на переговоры, я там под столбом ошивался. Смотрел на диковину. Так эта курица мне прям на лоб сиранула. И насыпала с крыльев на меня опарышей своих. Специально, ты понимашь? — дед Иван возмущенно стукнул ладонью о стол.
Санька хихикнул, представив деда в белых вонючих ляпках. Но, увидев грозный взгляд и вознесшуюся для очередного подзатыльника жилистую руку, быстро принял серьезный вид. Однако, сам по этому дерьму ходил.
— А чего это вы, деда, там вообще за переговоры вели? — вопрос должен был отвлечь старика от неприятных воспоминаний. — Да чего.. Хотели помощью крылатых заручиться. В те годы-то повылазило нечисти всякой, злобной, древней, нам не понятной. У нас тут шастало всякого - ого-го. — И что, получилось? — Ага. Послали они нас. Мол, у них свое предназначение, у нас свое. Они птицу стерегут, а вы сами по себе справляйтесь. Она же у них сбегала уже, во время войны. Еле нашли и вернули. — А как теперь ее вернуть?
— Да как… — дед почесал макушку. — Если сами за ней не придут, то придется прибить. Будем ждать пару дней, больше нельзя - иначе погниет все в округе. У крылатых-то там столб на котором она сидит заговоренный, не может Сирин им навредить. А нам - может. Хоть и не со зла. Тупая она, мозгов там-канарейке на хер не намажешь. И, давай завтракать.
Саня встал и открыл холодильник. Все продукты в нем были покрыты плесенью, овощи почернели, колбаса воняла аж сквозь пакет. Вот тебе и ночная гостья. Сгнило все. А если такая задержится хоть на пару недель, в округе начнется голод. Надо скорей ее спровадить. Жаль что с крылатыми связи нет.
— Ты, внук, сбегай-ка к матери, дом ваш дальше, может туда ее песня не достала. Возьми чего, хлеба там, яйца. Ох ты ж, Костик-то! — дед всплеснул руками, — Костя -то рядом. Ты давай, домой, а я к Дошкиным. Проверю, как он там.
Дед Иван толкнул незапертую дверь и вошел в дом соседа. Было тихо. Горкин подумал что все, может парня и нет уже. Не уберег. Забыл. Дрожащей рукой он толкнул дверь из сеней в комнату. Спиной к нему сидел Костя, в трусах, майке и наушниках, ожесточенно кряхтя и щелкая мышкой от ноутбука. Дошкин рубился онлайн в Баттлфилд.
— Костя, — дед облегченно выдохнул, — Костя! Да что ж такое-то!
Живительный подзатыльник заставил Дошкина резво обернуться, сверкнув красными, как у кролика, глазами.
— Дед Вань, вы чего? — Костик стянул наушники. — Да зову тебя, зову… — Так я же не слышу. — Дошкин ткнул пальцем в экран. — Играю! Что хотели-то? — Да ничего, внучек, ничего. Играйся. — Горкин погладил Костика по голове,словно хотел убедиться что тот действительно живой. — А ты чего, не спал еще - глаза краснющие? Ну-ка, пошел в кровать.
Дед выволок парня из-за стола, довел до кровати, несмотря на протесты, подоткнул одеяло со всех сторон, и ласково глядя на засыпающего Костика сказал:
— Ты... это, к холодильнику потом не ходи. Нечего тебе там делать. — Голодом заморить решили, да? — пробормотал сквозь сон Дошкин. — Ага, — радостно подхватил дед Иван. — Жрать тебе ничего не дам.
Погладил почти родного внука по голове, и пошел в свой двор.
По пути к матери Саня проходил мимо дома ведьмы и видел чудесное. Толпа местных баб под предводительством Машки Косой устроила перед маленьким заборчиком митинг.
— Танька, курва, выходь! — орали бабы и трясли в воздухе прихваченными с собой вилами. — Это все твои чары! У нас все молоко скисло, утреннее! Хлеб погнил!
Женщины орали и толкались, кто-то бросил тухлое яйцо в окно беленького дома. Татьяна стояла на крыльце и орала в ответ, что это не она, дуры вы. У нее тоже все погнило. Бабы не унимались. Санька резвым кабанчиком пробежал мимо сборища, желая проскочить незамеченным. Но, ведьма его увидела.
— Крылья летят за гнилью! — крикнула она, — Слыхал, Горкин? Скажи деду, что я позвала их.
Сашка ничего не понял. Добежав до родительского дома, он обнаружил пустой холодильник. Видимо, дома была та же история. Только мать, уходя на работу, успела все выкинуть. Он понесся в магазин, к Ирке, но там было закрыто. Видимо, товар весь тоже испортился, торговать было нечем. Еще пара дней и за еду начнутся драки.
Вернувшись к деду он застал его в саду. На кустах смородины в паутинных коконах ворочались жирные гусеницы. До вечера они вместе опрыскивали кусты в надежде спасти хоть часть урожая. Потом таскали картошку из погреба, тоже все на выброс. Есть хотелось, но кроме воды ничего не было, и та на вкус как тухлая. В животе урчало, Санька злился все больше. Дед завел рассказ про войну, как голодно было, да внук его оборвал, отметив, что в лесу завсегда мясо бегает. Так что - не надо тут.
— Если до завтра никто за Сирин не придет - сверну ей башку. И на охоту пойдем. — старый Горкин слов на ветер не бросал..
К ночи ближе Сашка вспомнил, что в кладовке есть тушенка и еще какие-то консервы. Откупорив банки, наскоро поужинали и легли спать, пока опять есть не захотелось. Дед храпел, Саня пялился в потолок. Идти спать в гараж вообще не вариант, домой тоже не хочется. Внезапно в крышу дома что-то бухнуло, как будто сверху упало тяжелое. По шиферу заскребло. Старый оборотень затих.
— Саня, слыхал? Чой-та? Вроде нам на крышу кто прыгнул. — дед завозился в постели, встал, и нашарив тапочки, пошел в сени. Внук тоже быстро впрыгнул в шорты и выскочил за ним. Щелкнул выключатель, во дворе загорелся фонарь. На крыше дома сидел человек. За спиной его были видны большие серые крылья, в свете фонаря отблескивающие серебром.
— Дедко прилетел! — старый Горкин приветственно махнул рукой человеку на крыше. — Спускайся к нам, уважаемый.
Захлопали огромные крылья, и рядом с открывшим рот Саней приземлился очень худой, жилистый старик с круглыми, почти совиными глазами. Волосы его, убранные в косу и длинная борода были белее снега. Одежда из кожи явно сшитая вручную, на широком поясе какие-то сумочки, мешочки. Но больше всего парня поразили крылья. До сих пор он думал, что ангелы - это выдумка, а здесь перед ним стоит человек, который прилетел. Как птица прилетел. Пока Сашка разглядывал гостя, дед успел переговорить с ним, пожелать здравия всей родне крылатого, поругаться и помириться.
— И как же ваши ее стерегут? — распинался дед, — На сиськи поди пялятся до одурения? Как смогла птица прикованная улететь? — Да некому уже пялится-то. Осталось нас всего семеро, старики одни. А там видать кольцо на лапе-то ржой пошло, рассыпалось. Ковали когда - веков пять назад. Вот она и вырвалась. Уж простите нас, недоглядели. — Забирай эту срань побыстрее, а то у нас весь урожай коту под хвост пойдет.
Доставать с чердака птицу Сирин полезли вдвоем — дед и внук. Пока ловили, извалялись оба в стекловате да пыли. Дед все тапки в дерьме вонючем извозюкал. Птица била крылом, наскакивала сверху, пытаясь расцарапать лицо. Саня успел схватить ее, прихватить руками крылья. Выяснилось, что чулок, которым завязали рот, Сирин почти перегрызла.
— Погодь. — дед стал рыться в старых вещах, раскиданных по всему чердаку. В одной из коробок он откопал белый сатиновый лифчик размера шестого. — Зина, прости, но подарю другой.
Если бы покойная Зинаида Андреевна видела — кому, скорей всего, она бы не возражала.
Горкин нацепил бюстгальтер на Сирин, прижав той крылья, и завязал на спине узлом. В одной из чашечек могла поместится голова птицы целиком, но дед тут райской птице не примерочную в “Викториас Сикрет” устраивал, а руководствовался сугубо практическими соображениями.
— От теперь красота. И брыкаться не будешь, и тепло будет. Да и скромнее надо быть.
Сирин прожигала старика ненавидящим взглядом, грызя чулок. Саня зажал подмышкой райское существо, мотающее головой и стал осторожно спускаться по лестнице. Крылатый бережно принял птицу на руки и стал успокаивающе гладить ее по голове.
— Пять минут подождите еще, — Сашка метнулся в гараж, вспомнив, что там валяется одна вещь, которая ему не нужна, а вот для птички может пригодиться.
Горкины смотрели, как тяжело взлетает крылатый человек, придерживая руками привязанную к его груди сказочную птицу. Сирин была крепко зафиксирована белым бронелифчиком, чашки которого могли вместить по небольшому арбузу, а рот ее был надежно заткнут красным шариком, крепящимся на толстых кожаных ремешках, застегивающихся на затылке. Облегченно проводив взглядом удаляющуюся фигурку в ночном небе,они пошли в дом.
— И откуда ж, внучок, стесняюсь я спросить, у тебя такая полезная штучка взялась, а? — ехидно улыбаясь спросил дед. Уши у Сашки покраснели. — Да это я… на алиэкспрессе ремешок для часов заказывал, а там перепутали что-то. Не то положили. — Ага.. Ага.. ну, бывает, чего ж. А теперь спать давай, Казанова.
Саня пытался еще что-то возразить, но сон закрыл ему рот.
Теплый ветер принес с улицы запах цветов, свежескошенной травы и чуууть-чуть запах птичьего дерьма. На ночном небе мерцали серебряные звезды, в деревне Тихое царил покой и порядок, принятый испокон времен.
Сирин на картине Виктора Васнецова.
Небольшой спин-офф на деревню Тихое. Здесь главные герои - соседи Костика Дошкина, оборотни Горкины, дед и внук. Про них будет части три -четыре.деревнястранные людисуществаоборотни