Барахолка "У дяди Вани" всегда пахла старым железом и жареными пирожками. Я бродил между рядами, разглядывая потрёпанные чемоданы, пока не заметил его — тощего старика в выцветшем плаще. Его глаза, один мутно-белый, другой неестественно чёрный, следили за мной.  

"Купи сумку, парень," — прошипел он, протягивая коричневый саквояж. Кожа была тёплой, будто живой. Внутри лежали билет в кинотеатр 1987 года, ржавый ключ и бронзовый медальон с переплетёнными змеями. Когда я поднял голову, старика уже не было.  

На третий день медальон исчез. Я нашёл его в холодильнике, лежащим на куске мяса, который за ночь покрылся чёрной плесенью. Вода в стакане мутнела на глазах, а по стенам квартиры стекали капли липкой субстанции, пахнущей медью и полынью.  

Соседка Аня, зайдя за соль, сморщила нос: "У тебя тут как в морге пахнет". Её глаза на мгновение стали полностью чёрными, когда она взглянула на сумку, висевшую на спинке стула. На следующее утро я нашёл в её холодильнике свою зубную щётку — обёрнутую в записку: "Не пускай его в 217".  

Ключ привёл меня в заброшенную гостиницу "Северная". Лифт не работал, и мне пришлось подниматься по лестнице, где на каждом этаже двери были заколочены до самого 12-го. Номер 217 встретил меня запахом формалина. Под слоем пыли на столе лежал дневник доктора Калинина: "13.06.1987. Эксперимент с артефактом вышел из-под контроля. Сумки пожирают носителей. Запечатать 12-й этаж..."  

В шкафу оказалась дверь в подвал. Кафельный пол блестел от чёрной слизи, а по стенам кто-то нарисовал те же символы, что и на медальоне. Тринадцать витрин, двенадцать пустых. Моя сумка с вытертым номером "13" вдруг задрожала в руках, когда я вставил ключ в последнюю витрину.  

Труп в белом халате сидел, прислонившись к стеклу. В его руке была фотография: тринадцать врачей, у каждого — такая же сумка. На обороте дрожащим почерком: "Они вырвались. Остался только я. Прости, Лида."  

За моей спиной скрипнула дверь. Аня стояла в проёме, но её рот растянулся в неестественной улыбке. "Ты должен заменить его," — сказала она голосом, который вдруг раскололся на десяток других.  

Сумка в моих руках разошлась по швам, выпуская тьму. Последнее, что я увидел — своё отражение в витрине. На груди у меня висел медальон, а из глаз стекала чёрная жидкость.  

Через месяц я снова стоял на барахолке. Молодой парень разглядывал старый саквояж в моих руках. "Сколько стоит?" — спросил он. Я улыбнулся, чувствуя, как медальон под рубашкой становится теплее.  

"Для тебя — дёшево."