Я злился, потому что не мог найти степлер. Как назло, в последний предновогодний рабочий день документов была не просто куча – казалось, они готовы выселить меня из кабинета. В офисе еще пытались работать: мне на подпись периодически что-то приносили, но через раз это были конфеты и мандарины. Я израсходовал уже все скрепки, душа просила холодного шампанского, а не вот это все.

В какой – то момент я просто решил дать себе десять минут на перерыв. Закрыть глаза, подумать о хорошем, попытаться не вспоминать про предстоящие суды по разделу имущества и необходимость возвращаться в пустую квартиру.

Заперев дверь, и предвкушая, как закину ноги на стол, я машинально перевел взгляд на пол, и – оп-па! Вот он, родной - хороший, степлер, выглядывает из-за тумбочки! Сейчас я тебя подниму, и как скреплю все допники, как кину их к чертовой матери в лоток для делопроизводителей… Наклоняясь вниз, чтобы поднять вожделенный канцелярский предмет, я напрочь забыл о геометрических особенностях офисной мебели и со всего размаху треснулся головой об угол тумбочки. Так было больно и обидно, что я не мог даже ругаться: только издавал разные неприятные звуки. В глазах мгновенно потемнело и на долю секунды мне показалось, что сейчас упаду в обморок, однако, мерзкое ощущение прошло довольно быстро.

Решив не отклоняться от первоначального плана, я, потерев голову, плюхнулся в кресло и закрыл глаза. За окном уже было темно, снег блестел, отражая свет фонарей и ярких новогодних вывесок. Люди уже потихоньку покидали офисы, чтобы бежать домой и начать варить овощи для оливье. Интересно, если курицу для салата нужно варить, а колбаса так и называется «вареная», значил ли это, что в салате исключительно вареные продукты?... Под такие бредовые мысли я в скором времени сам не понял, как задремал.

Из сладких грез меня вырвал протяжный гудок автомобиля: они что там, охренели все? Снег пошел, ездить разучились? Я понял, что мой импровизированный перерыв как-то затянулся, и открыл дверь кабинета. В офисе вообще, похоже, не было никого, хотя свет горел, вокруг царила тишина. Подумав сначала, что проспал сто лет, я посмотрел на часы, которые ясно давали понять, что в отрубе я находился не больше 25 минут. То есть мои прекрасные подчиненные, на основании того, что мой кабинет был закрыт, решили просто свинтить домой, хотя официально рабочего дня еще было полчаса. 

Если честно, по этому поводу я испытал двоякие чувства: с одной стороны режим горящей жопы перед новым годом и бесконечные звонки от контрагентов, с другой – я откровенно задолбался. В последние три недели я только и делал, что улаживал дела с вывозом вещей, упаковыванием их в коробки и жалкими попытками ничего не потерять при переезде. А после, сидя на съемной квартире, эти самые коробки распечатывал, но ничего оттуда не доставал. С тех пор как Ира объявила, что жить так больше не может и требует развода, вся моя жизнь состояла из калейдоскопа коробок и работы. Может, пора разорвать порочный круг? В конце концов, все бегают подарки докупают, а я на стуле в офисе сижу, как дебил приклеенный.

Отстучав в общую рассылку гневное письмо с угрозами лишить всех премий, я надел куртку и вышел из офиса.

На улице шел снег. Такой крупный, мягкий, он медленно кружился и, казалось, накрыл собою все вокруг. Почти ничего дальше десятка метров не было видно, только яркие поздравительные надписи отражались, рассеивались, наползали друг на друга, и было такое ощущение, что ты где-то в другой реальности, состоящей сплошь из света. Спуск в метро, конечно, вернул меня в мир, где снег пополам с реагентами превращается в грязные лужи, стекающие по ступеням.

Зайдя в вагон, я сел у стенки и закрыл глаза: голова начинала немного болеть. В какой-то момент я понял, что меня что – то очень сильно отвлекает. Еще через пару секунд я понял, что это «что-то» - мерзкий запах, скорее всего, бомжа, причем где-то совсем близко. Я открыл глаза и понял, что на меня натурально пялится мужик с противоположного сидения. Выглядел мужик на редкость отвратительно: одутловатое лицо, все в синяках, одежда не по размеру, а еще и заляпанная чем-то. «Фу, алкаш конченый, блин», подумал я, и встал, чтобы перейти в другой вагон. Все те пару минут, пока поезд подъезжал к станции, мужик просто смотрел на меня, и на секунду мне показалось, что его взгляд выражает… грусть, что ли. Подумав, что вероятнее всего, грустит он о бутылке, я решил просто ничего не делать, тем что более мужик ко мне не подходил и заговорить не пытался.

В целом, я просто перешел в другой вагон и спокойно доехал до своей станции. По дороге от метро купил пару бутылок водки, шампанского и готовые салаты. Голова болела все сильнее, вероятно, от того, что я треснулся на работе. Мозг, видимо, начал переходить в режим автопилота, поэтому я очень удивился, обнаружив, что в моем районе оказывается есть елочный базар. Реально, за все три недели ни разу не заметил. В конце концов, завтра 31 число, почему бы не купить елку?

Я подошел и стал изучать те немногие деревца, что остались напоследок. Половина елок была облезлая, другие были либо слишком большие, либо просто мне не нравились. Видя мои муки выбора, продавец подошел ко мне и показал рукой в дальний угол: «Вот там ветки есть. Их можно бесплатно взять, сейчас уже не нужны никому. А запах от них какой! Убирать не захочется». Поблагодарив продавца, я сгреб в охапку, сколько смог, и с таким нехитрым грузом пошел домой.

Домой… А домой ли? Зайдя в темную пустую квартиру, полную коробок, я понял, что меня снова начинает накрывать. Тоска по Ире страшная, тоска по дому, по ощущению собственного места в жизни, долбаный новый год этот еще. С кем хотелось бы провести эту ночь – ни за что не придут, а остальные… никого не хотелось видеть. Головная боль стала тупой и ноющей, и в какой-то момент я обнаружил, что просто лежу на полу в груде еловых веток и плачу. С трудом заставив себя доползти до кровати, я отключился.

Утро 31 декабря встретило меня снегом, только не крупным и пушистым, как вчера, а мелким и колючим. За ночь температура, вероятно, упала, от чего все дорожки заледенели, и вот теперь еще под этим снегом льда не разглядеть, упасть можно только так.

На самом деле я проснулся с трудом: голова хоть и не болела, но тело было ватным и отказывалось помогать мне выполнять привычные действия. Еле-еле смог заварить кофе, руки абсолютно не слушались, взять ложку казалось невыполнимой задачей. Кроме того, несмотря на то, что купленные вчера бутылки остались нетронутыми, во рту словно нагадила целая армия кошек.

Включив «Иронию судьбы», я понял, что в этот новый год просто напьюсь. Напряжение последних недель, обилие работы и семейные неурядицы просто не оставили мне сил на какие – то новогодние желания. Так, в 11:45 утра 31 декабря я открыл первую бутылку водки и на пару с Женей Лукашиным начал квасить. К трем часам дня и почти целую бутылку спустя я уже был никакой, поэтому, заваливаясь спать, совершенно не удивился тому, что на экране все еще мелькал Ипполит. Проснувшись около шести вечера, я решил, что надо быстренько спуститься в магазин у дома, потому что единственное, чего мне хотелось, – это пить и забыться, и, желательно, свои намерения осуществить до того, как все продавцы уедут домой праздновать.

В магазине я взял уже 5 бутылок, батон хлеба и еще какую – то ерунду. Вот только ни кассира, ни других сотрудников почему-то не было, посетителей, кстати, тоже было мало, что вообще нонсенс для 31 числа. Обычно в это время идут драки за последнюю банку зеленого горошка и упаковку крабовых палочек. Не придумав ничего лучше, чем оставить деньги около кассы, я собрался и пошел домой. Если будут какие-то претензии, по камерам посмотрят. Кроме того, мне хотелось поскорее начать свой алкогольный марафон, поэтому по большей части было абсолютно плевать, что будет дальше. С новогоднего плаката, висящего на дверях магазина, на меня смотрел румяный дед мороз. Почему-то он не улыбался, а смотрел скорее сочувственно. «Сочувствовать будет всем завтра утром», подумал я и направился домой.

Где – то к 23 часам я захотел позвонить Ире. С трудом смог достать из кармана телефон, но очень быстро понял, что тот не работает. Ну, либо я сам был уже в таком состоянии, что не работал напрочь. Дальше плохо помню, заснул тем самым тяжелым пьяным сном, не слышал ни салютов, ни криков, ничего.

Утро первого января выдалось на редкость каноничным: лицо мое напоминало китайского пчеловода, причем на лбу и щеках явственно проступили синяки, вероятно, ударился, будучи в неадеквате. Наобнимавшись с унитазом, я решил выйти подышать в подъезд, ибо мне казалось, что в квартире откровенно воняло, что неудивительно.

 В подъезде запах стоял не лучше, но хотя бы было попрохладнее. Я подошел к окну и посмотрел вниз: естественно, людей и машин не было, и только пара брошенных гирлянд и россыпь конфетти вокруг единственного уцелевшего куста во дворе напоминали о цивилизации.

Тут я увидел, что от дальнего конца двора кто – то идет. Присмотревшись, я понял, что это пожилая женщина, она медленно шла, припадая на одну ногу, и, казалось, не замечала ничего вокруг. Почему-то женщина была в одном халате, желтого цвета, что делало ее дефиле по двору немного курьезным. Я было подумал, что, наверное, какая-нибудь бабулька с деменцией случайно вышла из дома, и теперь может замерзнуть, и надо бы ей помочь, однако в эту же минуту меня скрутил новый приступ тошноты. Блевал я какой-то мерзкой бурой жижей, было одновременно стыдно (подъезд же) и хорошо от облегчения. Когда я закончил, то снова взглянул в окно, но никакой бабульки там уже не было, только гладко ложился снег на нетронутый двор.

Я вернулся в квартиру и решил снова попробовать позвонить Ире. Телефон работал, однако звонок не проходил. Я несколько раз включил и выключил аппарат, но это ничего не дало: только пришла пара смс с какими – то длиннющими иероглифами вместо нормального текста. По телевизору почему-то опять страдала с гитарой Надя, мне это уже начало надоедать. Остальные каналы, кроме первого, либо не показывали ничего, либо какие-то помехи со смутным изображением, которое невозможно было смотреть. Промучившись с телефоном и телевизором, я плюнул на все, и решил продолжить бухать, благо, количество запасенного вчера алкоголя позволяло.

Следующие праздничные дни прошли для меня как в тумане. Я переставал пить в основном только для того, чтобы проваляться в отключке. Пару раз обнаруживал себя спящим на полу, под начавшими осыпаться еловыми ветками. Так как мыться я даже и не думал, то воняло просто все: я сам, грязный пол, объедки прошлогоднего салата. В какой – то момент я подумал, что действительно словил белую горячку: в один из походов по коридору из зеркала на меня глянул какой-то нереально раздутый мешок с полностью синим лицом и текущей изо рта и носа коричневой жижей. Я заорал и ударил по зеркалу: оно не разбилось, а только дало трещину. Зато мерзкий урод пропал, это мне только и было надо.

Ночи проходили в основном в беспамятстве. Периодически, где-то между отключкой и автопилотом, у меня перед глазами постоянно вставал какой-то синий прямоугольник, как будто бы зависала картинка. Она очень быстро пропадала, стоило мне моргнуть, но бесила неимоверно. Я списывал все на делирий и продолжать погружаться на дно. Несколько раз пытался звонить Ире или друзьям, но связь до сих пор не работала, а я был слишком в неадеквате, чтобы обращать на это внимание. Телевизор я разбил, когда в очередной раз увидел на экране «Иронию», но, по крайней мере, больше этот дурацкий фильм меня не раздражал.

Где – то на шестой день праздников в минуту редкого просветления я решил снова выйти в подъезд: тело ужасно ломило, все отекло, а еще глаза периодически затуманивала белесая дымка, которая пропадала, только если очень долго и усердно их тереть. Открыв дверь квартиры, я сначала не понял, что произошло: на лестничной площадке стоял хозяин квартиры, той самой, которую я снимал и довел меньше чем за неделю до состояния абсолютного свинарника. Вероятно, соседи пожаловались на мое повеление или на запах. Стало стыдно, я попытался что – то сказать, однако в ту же минуту хозяин достал из кармана телефон, стал кому – то звонить и одновременно развернувшись, пошел по лестнице вниз. А я стоял, как дурак, грязный, небритый и полупьяный, на пороге своей квартиры и не мог и слова сказать. Очень глупо. Решил, что пора завязывать, помылся, привел себя в порядок и лег спать.

В ту ночь мне снился очень длинный сон, который все никак не хотел заканчиваться. Знаете, бывают такие сны, в которых ты что – то упорно ищешь, или пытаешься сделать, но не выходит никак. В этом сне я лежал и не мог пошевелиться, и все смотрел на знакомый синий прямоугольник, и не мог ни отвести взгляд, ни закрыть глаза. Жутко и тягостно, я пообещал себе, что после праздников обязательно посещу и нарколога, и психотерапевта, все-таки этот запой знатно ушатал мое здоровье, как физическое, так и моральное.

Восьмого числа я, намытый и проспавшийся, отправился в офис. Пора было начинать разгребать последствия вероломного побега сотрудников, да и вообще все эти проблемы, преследующие офисных работников после длинных выходных.

Что удивило, в метро было немноголюдно, но я списал это на ранний час, да и в конце концов, я только что почти неделю квасил как потерпевший, и такие мелочи, как наличие сидячего места в вагоне, меня скорее обрадовали, чем огорчили.

Уже на подходе к зданию меня охватило чувство тревоги: под окнами стояли машины скорой помощи, полиции и еще одна, с красным крестом на боку, но без мигалки. Вбежав на свой этаж с мыслями, что лишь бы никому не стало плохо на рабочем месте, я увидел следующую картину: уборщица рыдала взахлеб, рядом с ней суетился врач скорой, остальные сотрудники жались по углам, а мой кабинет был открыт. В воздухе стоял такой смрад, что невозможно было дышать. Две девочки – менеджера, Света и Наташа, стояли у входа на этаж и плакали.

«Света, что случилось?»  я был уже изрядно взвинчен и показалось, что мой голос дрожал. «Игорь Сергеевич… Какой ужас», промямлила Света. «Такой молодой и вот так..». «Кто, Света? С кем плохо?» - повторил я. Но Света меня не слышала, а просто продолжала рыдать, закрывая лицо руками и подвывая. Наташа, глядя на подругу, продолжила реветь с удвоенной силой.

Я понял, что у девчонок натурально началась истерика и лучше оставить их в покое и разобраться самому, что же здесь происходит.  Прикрыв нос и рот рукавом куртки, потому что запах действительно был невыносимый, я направился в сторону своего кабинета. Почему-то внутри расхаживало сразу несколько человек, кто – то из них был в синей форме, а один вообще сидел на столе.

Когда я посмотрел вниз, на пол, то сначала показалось, что все эти люди принесли с улицы грязь и мусор и разложили это все прямо под моим столом. Еще через мгновение земля ушла у меня из-под ног, а сердце сделало сальто, а потом вернулось на место.

В моем кабинете на полу лежал труп, уже раздувшийся, синий, реки бурой жидкости разливались от него во все стороны и затекали под стеллажи…

 И тут я увидел еще две вещи: на трупе была моя рубашка. И брюки. И степлер, синий прямоугольный степлер лежал прямо перед головой. Моей. Чертов синий прямоугольник, терзавший меня столько ночей подряд. Потому что на самом деле все эти новогодние праздники я видел только его, этот кусочек пластмассы, единственный доступный объект для созерцания, когда после удара о тумбочку оторвавшийся тромб не оставил мне шансов встретить этот новый год в добром здравии. А подчиненные, постояв у запертой двери кабинета, подумали, что это именно я ушел домой первый, хотя в действительности я все это время был здесь. Точнее, уже не был.

И тогда я все понял. И про сломанный телефон, и про рожу в зеркале, и про «Иронию судьбы» - единственный новогодний фильм, который я когда-то досмотрел до конца…

Я вышел из офиса на улицу.

Шел снег.