Она пришла из глубин, злая машина боли. И теперь обсыхала в доках Эзры, на сырых балках, отбеленных яростным солнцем. Она долго ждала дня, когда гнев человеческий снова освободит ее. Томилась без света, без воздуха. Веками она знала лишь безразличную ласку темных морских вод. Однообразный покой их невольных прикосновений и соль, не иссякающая в океанских глубинах, поддерживали в ней жизнь. История была забыта и переписана, цивилизация исчезла, человечество было уничтожено и возродилось вновь — а ее жажда оставалась неутоленной. Воды вокруг нее были прозрачными и чистыми, освободившись наконец-то от промышленного яда.

В ней жила память и о более соленых потоках, о густом нектаре, бегущем по миниатюрным руслам в плоти адамитов и прочих сухопутных тварей, по венам всех, кто дышит воздухом и живет на земле — бегущем, но лишь до первого пореза.

Она была слаба в тот день, когда выкатилась на берег. Вода лилась из каждого отверстия, из каждой трещины и устремлялась обратно в бухту, торопясь покинуть адский механизм и снова слиться с морем. И машина сохла с голодным скрипом, расставаясь с влагой под жгучими лучами светила, от которого успела отвыкнуть. Ее жажда усиливалась. Глубоко изнутри доносилось завывание и царапанье ее команды, очнувшейся от подводного оцепенения. Звук вращающихся шестеренок отражался от шипастых стенок, точно стон вывихнутых суставов.

Из ворот Эзры вышла процессия с топливом для машины — солдаты, инженеры и королевская свита. Все нищие, безумцы и бродячие животные города были согнаны в клетки, и теперь их везли в док. Звери, ощутив предназначение гигантского механизма, учуяв его голод, стали бросаться на окружающих. Некоторые грызли решетки, ломая зубы о прутья в попытках выбраться. Волна паники прокатилась среди узников, некоторые начали плакать и кричать, умоляя солдат выпустить их.

Оказавшись у машины, люди разглядели ее во всей красе, и паника уступила место настороженной тишине. На пристани стоял фургон размером с церковь, его дубовые борта были обшиты листами железа, пришпиленными черными заклепками величиной с человеческую голову, и топорщились крюками и пиками.

На глазах Тар Миннока возле одного из гигантских деревянных колес в передней части машины открылся люк. Казалось, квадратный кусок древесины попросту растворился, оставив за собой дыру размером с ворота. У Миннока мгновенно пересохло во рту. Он переступил с одной обутой в сандалию ноги на другую. Вокруг нарастало беззвучное жужжание, сгущавшее воздух на пристани до такой степени, что зуд добирался до самых костей. Под кожаным шлемом с него градом лил пот, и копье, зажатое в руке, стало скользким. Он не хотел подходить ближе, не хотел даже стоять на этой пристани, но дело солдата — подчиняться приказам. Ему уже доводилось испытывать страх — он прошел через два боя с отродьями Изры. Но теперь было иначе: его страх мешался с яростью и вожделением. Хотелось наброситься на кого-нибудь, крушить и кромсать плоть. Под мундиром пробудилась обжигающая эрекция. Подмывало броситься прочь, но хотелось и рассмотреть машину изнутри. Она все больше манила его. Он шагнул вперед и споткнулся, и это движение вывело его из нахлынувшего транса.

Перед ним стояли клетки с несчастными, что будут преподнесены боевой машине как живая дань. Среди пленников, людей и животных, теперь установилась абсолютная тишина и неподвижность. Все они смотрели на отверстие, в которое им вскоре предстояло войти.

Голос капитана отделения разорвал гудящую тишину.

— Запускайте их, — выкрикнул он, — и помните: не смотрите на вход!

Два солдата покатили первую клетку к отверстию. Они толкали ее, повернувшись спинами к исполинским стенам машины. Когда идти стало некуда, они отщелкнули замки и опустили дверцу. Шелудивые грязные псы в клетке смотрели в отверстие, поджав хвосты, у некоторых по задним лапам струилась моча, другие истекали кровью после тщетных попыток сбежать и стычек с соседями. Самые везучие были уже мертвы.

Собаки спускались по опущенной дверце клетки на негнущихся лапах, как будто что-то затягивало их в черноту. Солдаты по-прежнему стояли отвернувшись, с крепко зажмуренными глазами. Когда клетку покинул последний живой груз, они бегом оттащили ее прочь.

Тар Миннок стоял у следующей, и теперь он и его напарник Вел Саррион ухватились за нее с обеих сторон и потащили к боевой машине. Эта клетка была тяжелее, потому что в ней находились обитатели эзранского сумасшедшего дома. Они, как и собаки до того, неотрывно смотрели на темную громаду. Все, кроме одного — костлявого седоволосого старика, стоявшего в глубине клетки и глядевшего назад, на город. Его бормотание становилось все громче и громче, пока не перешло в рев.

— Эзре конец, Эзре конец! — завопил он, указывая на город. — Эзра высушена и разбита, высушена и разрушена! Почему вы не слушаете? Никто никогда не слушает.

Тар Миннок слушал.

— Заткнись, старый маразматик. Это Изра будет разбита!

Безумец продолжал неистовствовать, ничего не слыша. Вел Саррион забеспокоился и начал злиться.

— Да уймись ты, — прошипел он, — или я перережу твое тощее горло.

Старик немедленно умолк и придвинулся к нему вплотную.

— Так давай же, солдат, убей меня.

Саррион не ответил, толкая клетку вперед.

— Что такое? Один из лучших солдат Эзры боится пролить немного крови? Жалкое зрелище. — Старик издал безумный смешок, а потом заговорил снова, гораздо тише: — Твое время придет прежде моего, солдат.

— Сомневаюсь, старик. Твое время уже практически вышло.

Теперь они стояли прямо перед разинутой пастью машины. Вел Саррион торопливо снял замок, и несчастные лунатики зашаркали во тьму. Тар Миннок был почти уверен, что изнутри доносился шепот, звучавший как скольжение змеиных тел по песку пустыни. В нем слышалось нетерпение и смутный голод. Солдат упорно смотрел в сторону от отверстия. Вел Саррион наблюдал за стариком, который так и не сдвинулся с места, продолжая глядеть на величественные стены Эзры.

— Двигайся, идиот! Хватит тебе расходовать чужой воздух.

Старик не обращал на него внимания, оставаясь под заклятием собственного безумия.

Вел Саррион приблизился к клетке и просунул копье между прутьями, так что острие оказалось у самого горла старика. Тот прекратил бормотание.

— Поворачивайся и иди в эту дверь. Я не стану повторять.

Старик перевел взгляд от стен на лицо солдата.

— Что еще за задержка? — донесся голос капитана. — Разгружайте и отходите.

— Ты слышал? Давай, двигайся! — сказал Саррион.

Старик повернулся и, повесив голову, стал выходить, но в последний момент споткнулся и упал, оставшись наполовину снаружи машины. Терпение Сарриона, и без того истощенное полуденной жарой, наконец лопнуло, и он бросился к открытому борту клетки, чтобы втолкнуть старика целиком. В этот момент он взглянул в проем и позабыл о сумасшедшем навсегда. И вступил под сень ворот сам.

Когтистые руки обхватили его руки и шею и потащили внутрь. Он еще слышал отдаленный голос Тар Миннока, выкрикивающий его имя. Его ноздри заполнила вонь человеческих и звериных выделений и приторно-острый аромат соленой теплой крови. Так пахнет поле боя. И все эти ощущения сопровождались нетерпеливым пощелкиванием его чешуйчатых пленителей до тех пор, пока зазубренный клинок не рассек его горло до самого позвоночника, а бритвенно острый крюк распорол живот от груди до промежности. Вел Саррион чувствовал, как что-то под ним впитывает его жизненные соки до последней капли, и последним, что он услышал, было низкое гудение механизмов.

Старик, все это время державший глаза закрытыми, отполз от черного провала, пока Тар Миннок был занят своим товарищем, и проскользнул между клеткой и толстой стеной военной машины. Он двигался слишком быстро для Тар Миннока, но у него не было ни единого шанса ускользнуть от множества солдат, выстроившихся вдоль дороги к пристани — они сбили его с ног и закололи копьями. И все равно старик пережил Вел Сарриона и умер, глядя на солнце.

Капитан отделения поставил по четыре человека к каждой из пяти оставшихся клеток, и вскоре один за другим все больные, бродяги и преступники отправились внутрь машины. Тар Миннок стоял рядом со своим капитаном и в замешательстве наблюдал за действом.

— Теперь машина держит их в плену? Они будут следить за ее механизмами?

Грохот вращающихся железных шестерней, отдававшийся вибрацией в груди, разносился теперь по всем окрестностям. Рокот работающих механизмов скрыл тихий клекот недоброго смеха.

— Благодаря им машина движется, — ответил капитан.

— А как же Саррион, сэр? Он вернется?

— Саррион стал героем. Его храбрость позволит нам выиграть эту войну.

Хлопнув Тар Миннока по плечу, капитан принялся отдавать приказы остальным. Вскоре солдаты с пустыми клетками скрылись за стенами Эзры. Перед машиной остались стоять главнокомандующий с генералами, король и несколько инженеров.

Джед Ланье, главнокомандующий эзранской армии, заговорил первым:

— Какого типа это оружие? Оно мечет камни и изрыгает пламя? Или это осадная башня? Нам понадобится нечто большее, чтобы взять Изру. И как мы будем управлять этой машиной? Как я могу быть уверен, что она не поставит под угрозу исход битвы? Это наш последний шанс добиться превосходства.

Один из специалистов, Малек, откликнулся:

— Коммандер, при всем моем уважении, вы, кажется, так и не поняли важности этой машины. Я постараюсь объяснить попроще. Разрушительная боевая машина повергнет ваших врагов в смятение. Как только она окажется перед стенами Изры, она нашлет на них безумие. И они не смогут оказать вам никакого сопротивления. Эта машина гораздо эффективнее любого орудия, и ни одна пушка не может повредить ей. Все изранское оружие будет бесполезно. И речь тут не о превосходстве, коммандер. Ни один изранец не останется в живых. Изра исчезнет навсегда.

— Не слишком благородно, — сказал Ланье. — По правде говоря, это и не слишком правдоподобно, но если вы действительно можете гарантировать нам победу, то это наш единственный шанс. Ваше Величество, вы уверены, что нам следует поступить именно так?

Король не стал медлить с ответом:

— А много ли благородства в каком-нибудь солдате Изры, когда тот насилует эзранскую девушку, разбивает голову эзранскому ребенку? В этой войне нет ни капли благородства. Она длится десятилетиями, и должна наконец закончиться. Мы должны стереть Изру с лица земли — тогда и только тогда война закончится. Покуда хоть один изранец остается в живых, она будет продолжаться. Возьмите машину и уничтожьте их всех. Тогда мы обретем покой.

Люди молчали. Единственным звуком в доке было звериное рычание механизмов, дребезжание гигантских панелей. В воздухе начала распространяться вонь машины — вонь бойни.

— Скажите-ка, Малек, — вновь заговорил Ланье, — как вы собираетесь управлять машиной в битве?

— Она не нуждается в управлении и работает самостоятельно. Она знает, что нужно делать. Я отдам ей приказ двигаться к Изре, а вы последуете за ней со своей армией. Когда вы прибудете, машина тотчас начнет действовать. Вам не придется даже вынимать меч из ножен — просто дождитесь, когда Изра сдастся. Позвольте своим людям забрать все, что они смогут унести, и возвращайтесь.

— А боевая машина?

— Мы заключили с ней сделку. Оставьте ее, и она обратит Изру и всех ее обитателей в пыль.

До Изры было четыре дня марша. Кавалерия, телеги сопровождения, запряженные волами, колонны людей как муравьи двигались по местности, все больше походившей на пустыню. Перед войском катила машина. Ее двигатель по-звериному булькал и хрипел, и садистский вой то и дело раздавался из-за ее стенок. Никто не хотел находиться рядом с этой штуковиной, так что колонна держалась примерно в полумиле позади.

Мысли Тар Миннока были заняты погибшим другом. Никто не мог объяснить, что с ним случилось — более того, никто не желал и говорить об этом. Все вышестоящие отмахивались от его вопросов и велели сосредоточиться на предстоящем задании. У них были простые приказы: подойти к Изре, позволить боевой машине двинуться первой, а потом занять город и разграбить его сокровища. Ни один изранец не должен быть убит, все пленные достаются машине. Войско было вооружено легко и не везло с собой никаких осадных орудий. Ни Тар Миннок, ни его товарищи не верили, что изранцы сдадут свой город и земли без боя. Скорее напротив — все были уверены, что это их последняя битва, сущее самоубийство, а их король полностью выжил из ума.

Вел Саррион, скорее всего, был мертв, как и все жалкие создания, исчезнувшие вчера в утробе машины. Как они умерли и почему, Миннок не мог знать, но имел кое-какие подозрения, подобно прочим солдатам, и чувствовал себя ужасно. Ночами, когда армия спала под открытым небом, ему снился Вел Саррион, звавший его в машину, и он просыпался в черной пустоте, прислушиваясь к нечеловеческому вою и лязгу.

На четвертый день машина достигла гребня холма, откуда уже чуяла плоть Изры. Оттуда же открылся вид на город, и Джед Ланье приказал войску остановиться. Через подзорную трубу он разглядел дым, животных и людей среди прекрасных зданий города. Города, что он так давно ненавидел, против которого воевал практически всю свою жизнь. Наблюдатели на башнях заметили врага и подняли тревогу. Весь город стал закрываться изнутри, забегали люди, на стенах появились солдаты. Но в этот раз ничего не имело значения.

Ланье наблюдал за медленным продвижением машины. На полпути к городу она остановилась, застыв вне пределов досягаемости изранских пушек. Воздух начал вибрировать, давить на людей. Волосы вставали дыбом, к желудку подступала тошнота. На горизонте возникло облако. Оно двигалось к Изре с невероятной скоростью и опустилось на город, окрасив его в черный. Взору Ланье предстал рой саранчи, заставивший солдат разбегаться вслепую, лупя самих себя. Через несколько секунд облако поднялось и исчезло, как будто всосавшись, в военной машине. Та взревела в неистовом триумфе, вой ее механизмов стал громче, и изнутри послышался все ускоряющийся влажный хруст.

Вновь взглянув на город, Ланье обнаружил, что саранча сожрала до клочка всю одежду и амуницию солдат и людей, не успевших найти укрытия. Теперь они стояли обнаженными и беззащитными за стенами своего города.

Тар Миннок, трус и дезертир, тоже наблюдал за городом через украденную подзорную трубу. Он устроился на холме, расположенном много южнее, куда прокрался задолго до рассвета. Этим утром на перекличке не досчитались не только его, но таких было мало. Он не чувствовал вины, покидая армию, предавая свой народ и правителя. В глубине души он знал: они открыли дорогу злу, и стать его частью было недопустимо. Миннок не желал заглядывать в прошлое, куда уходили корни бесчеловечного злодейства. Он не доверял машине, у которой не было хозяина. Он больше не верил своему королю и генералу. И пока на его глазах разворачивалась гибель Изры, его внутренности от ужаса обратились в клубок ледяных змей.

Он чувствовал, что машина по-своему разумна или населена существами, наделенными сознанием. Казалось, она наблюдала за муками Изры с удовольствием. Наслаждалась ли она их посрамлением?

Машина подкатила ближе к городу, и тут открыли огонь пушки на стенах. Тар Миннок однажды побывал под огнем этих орудий — они были смертоносны, раскидывали людей и кавалерию дюжинами и разносили в щепы осадные башни задолго до того, как те добирались до стен. Он почувствовал облегчение: сейчас пушки сотрут машину в пыль, и армия Эзры вернется домой. Они не привезли с собой достаточно провизии, чтобы осадить город, уверившись в том, что их непобедимый талисман сделает всю работу. Сам он никогда не сможет вернуться домой после измены, но это не имело значения. Он смотрел на все с точки зрения своих бывших соратников.

Адский фургон остановился в сотне ярдов от стены, замерев перед ней храмом ненависти. Взревела дюжина пушек, со всех сторон изрыгая на нее дым и погибель. На мгновение всё скрыла белая дымка, затем прозвучал приказ прекратить огонь. Дым стало относить в сторону, и показалась разрушительная боевая машина — невредимая. На ее бортах не осталось даже царапин, и она как будто насмехалась над изранцами и их жалкими орудиями. Ее двигатель удовлетворенно ворчал, глядя на их унижение, а со стороны эзранской армии, расположившейся на холме, раздались одобрительные крики. Они видели, как их секретное оружие отразило угрозу, и теперь были уверены, что Изре настал конец. Изранцы, стоявшие голышом на улицах и укреплениях, уже выглядели сломленными, но город все еще держался, его стены не были разрушены.

Машина начала грохотать, клацать и выть. Затем с хрюкающим звуком она метнула в сторону города четыре крюка из черненой стали. Они погрузились глубоко в стену, как будто камень был живой плотью. Черные цепи, протянувшиеся от крюков к машине, начали натягиваться. Уловив происходящее, изранцы бросились бежать. С укреплений — на улицы. В поисках укрытий. Через мгновение стена, не знавшая прежде разрушений, пала. В теле Изры смертельной раной открылась пятидесятиярдовая дыра, хаос обломков и клубящейся пыли. Город пал. Война закончилась.

Внутри стен гордые когда-то изранцы бежали в ужасе перед эзранской машиной, зная, что и солдаты бегут следом. Город был подготовлен к такому повороту событий, хотя никто и не верил, что подобное и вправду может случиться. Жители попрятались под опустевшим городом, как тараканы забились в подвалы, бункеры, тайные убежища, и их страх лип к ним как застарелый пот.

Как гангрена сквозь кусаную рану, разрушительная боевая машина проскользнула вглубь изранских улиц, чтобы собрать человеческую жатву.

В эзранском войске на восточном холме поднималось волнение: что, сегодня не будет битвы? Джед Ланье выкрикнул приказ, повторенный его генералами и командирами отделений:

— Когда город будет очищен от последнего изранца, мы входим внутрь. Берите все, что можете. Сожгите остальное. После этого мы немедленно возвращаемся в Эзру.

Многие солдаты не могли понять приказ. Кто очистит улицы? Кто станет заниматься пленниками? Что заставляет их покидать город так скоро? Где та битва, победы в которой ждали поколениями?

Тар Миннок наблюдал, как ответ на все их вопросы катится по улицам Изры. Где бы ни появлялась машина, изранцы выходили из своих укрытий и следовали за ней, как покорные овцы. Адский фургон сделал по городу полный круг, собрав всех — мужчин, женщин, детей и животных — до последнего. Все живое следовало за машиной, катившей теперь из города дальше, в пустыню. Многие несли заступы и лопаты. Процессия следовала на запад от города, скрываясь с глаз вражеской армии, но не Тар Миннока. Под безжалостным полуденным солнцем люди начали копать. Те, у кого не было инструментов, копали руками, срывая ногти, сдирая кожу о каменистую почву пустыни. Даже собаки и кошки. Все, что могло двигаться — копало под управлением разрушительной боевой машины.

В городе эзранская армия беспрепятственно предавалась грабежу. Джед Ланье огляделся. Он был рад, что война окончена и Эзра вышла из нее победителем, но не чувствовал никакого удовлетворения. Они не заслужили этой победы, даже не обагрили руки кровью. Сказать, что все оказалось слишком просто, и то было бы глупым преувеличением. Работу сделали за них. По возвращении он уйдет в отставку. Он всегда знал, что это будет величайшим разочарованием в его жизни, но из-за такой победы над Изрой все становилось еще хуже. Его провозгласят героем. В хрониках останется запись, что он взял город и положил конец войне, но в этом для него не будет ни почета, ни гордости. Когда грабеж был закончен, он развернул свои обремененные добычей войска и повел их обратно к Эзре.

Солнце уже клонилось к закату, и они не успели уйти далеко, прежде чем пришло время становиться лагерем, но никто не хотел оставаться в городе на ночь. Люди тайком рассказывали о том, что видели в тот день и строили догадки о судьбе жителей Изры. Они устроили празднество и попойку, но та не сопровождалась привычной эйфорией победителей. Иногда ветер доносил издалека стоны побежденных. Звук был столь слабым, что его можно было списать на игру воображения, а солдаты оказались достаточно пьяны, чтобы и вовсе игнорировать его, но как только они заснули, вина и ужас проникли в их рассудок, и многим снилось, как машина пожирает проигравших.

Утром армия свернула лагерь и продолжила путь домой. Тар Миннок остался на месте, прислушиваясь к звукам, что доносились со стороны пленников и машины. Они работали всю ночь, и он едва не сходил с ума от того, что мог лишь безвольно слушать, не в силах им помочь. Если он выживет, его долгом будет предупредить всех об опасности этой машины. А может быть, он просто сбежит на юг, прочь от Эзры и Изры, и никогда больше не станет говорить о них.

Большую часть следующего дня все плененные живые существа провели за рытьем. К ночи за западной окраиной города образовалась громадная воронка. Изранцы были измучены, но все еще живы, когда солнце опускалось над ними. Толпа — сколько их, пятьсот тысяч? — стояла в трансе, обратившись лицом к передней части машины, шипящему прожорливому жерлу. Часть стенки опустилась как трап, и толпа начала входить. Команда машины работала с бешеной скоростью, кромсая, потроша и обескровливая каждое входящее существо. Машина делала остальное. Урча голодным механизмом, она обгладывала тела, выплевывая через люк в стенке сухие, обсосанные кости. Целые скелеты разлетались на милю вокруг, часто рассыпаясь при ударе о жесткую землю. Шум машины превратился в воющий вопль, получая все больше энергии из соленого алого топлива. Изранцы видели, что происходит с их товарищами, возлюбленными и семьями, и рыдали, стоя в ожидании своей очереди. У них было не более шансов на спасение, чем у связанного жертвенного козла на алтаре. Машина притягивала сознание как магнит, вцеплялась в него подобно зыбучему песку. Тар Миннок тоже чувствовал притяжение, но находился достаточно далеко, чтобы его не затянуло. Возможно, машина даже не подозревала о том, что он следил за ней.

С задней стороны машины кровь Изры струилась в яму. Всю ночь, мощным потоком. Далеко окрест по пустыне были раскиданы кости, на которых ни один стервятник не нашел бы чем поживиться. А падальщики, подбиравшиеся слишком близко, тоже притягивались машиной и шли в дело.

К утру образовалось озеро крови, начинавшей понемногу сворачиваться под утренними лучами. Солнце светило все так же неистово. Без пощады. И машина получила наконец свое алое море. То, о котором мечтала целую вечность. Она скатилась по уклону, потревожив заросшую пленкой поверхность; маниакальное завывание двигателя становилось все выше и выше. Ее борта вновь заскрипели, когда их коснулась не простая морская вода, но солоноватая человеческая плазма. Кровавое озеро сомкнулось над ними, скрыв машину из виду.

Тар Миннок наблюдал, чувствуя одновременно тошноту и облегчение. Его поразило, как тихо стало в пустыне. Машины больше не было слышно, все молчало. С великой осторожностью он стал спускаться с вершины холма, но любое его движение казалось слишком громким в пустынном безмолвии. Он молился, чтобы машина не услышала, не пришла за ним. Вскоре он уже бежал, сбросив шлем и эзранскую форму.

Много позже, в таверне портового городка О’Карна далеко на юге, Тар Миннок услышал историю от торговца, который слышал ее от другого эзранского солдата. Торговец рассказывал не слишком складно, но Тар Миннок увидел все в своем воображении. Гораздо яснее, чем мог себе представить рассказчик. После бегства он много думал о том, чему стал свидетелем, и в том, что произошло, понимал более, чем кто-либо из оставшихся в живых. Закрыв глаза, он узрел случившееся в мельчайших подробностях, но не почувствовал утраты.

Над пустыней, где многие месяцы царила тишина, раздается грохот. Скрип и лязг движущегося дерева и металла. Неистовый вопль двигателя. Жужжание и скрежет механизмов, неуязвимых для смерти. Завывания и всхлипы созданий, знающих только мрак. Отзвуки треска костей, размалываемых под гигантскими колесами. Разрушительная боевая машина движется.

По дну пыльной чаши, ямы, в которой не осталось ни капли влаги, под стенами мертвого города, покинутого давным-давно, она ползет к побережью, в поисках жидкости, что служит ей топливом и дает прохладу. С черных крюков на бортах свешиваются скелеты всех типов и размеров, гремя в такт ее движению. Машина пробирается по неровной почве пустыни. По раскалывающимся черепам и хрустящим бедренным костям.

Вскоре — слишком, слишком вскоре — она видит город на берегу океана. И так же скоро город видит ее. Первым делом, конечно же, он преподносит ей новые невинные жертвы, которые она не отвергает, но продолжает катить к городу, оставив за собой пустые клетки. Ей навстречу выходят солдаты с пушками — специальными орудиями, созданными на такой случай. Никаких результатов. В конце концов появляется вереница инженеров и королевских посланцев, чтобы прочитать слова, которые пошлют машину в водяной ад, из которого она была призвана. Все замирает. Ни единого движения. Люди возвращаются в город. Ворота захлопываются за ними.

Слова призвали ее. И она пришла охотно, как свойственно гневу. Слова пошлют ее назад. И она уходит — неохотно, как всякий гнев. Машина катит к докам, неся на своих бортах кости матерей и детей, храбрецов и трусов, змей и птиц. Обратно в бескровную глубину, к давящей бездонной темно-синей пустоте. Обратно в ад. На пристани, над незамутненными водами Эзры, она замирает, почти наслаждаясь жгучей сухостью солнца, давшего жизнь человеку и всем живым существам, населяющим мир воздуха. Как ей будет недоставать этих драгоценных флюидов, когда вновь придется довольствоваться безвкусностью океана.

Машина ревет. Все выше и выше. Она вопит, молит, приказывает. И плоть отвечает. Плоть, несущая гнев, подчиняется. Ворота распахиваются, и из них высыпают горожане и все живое, что есть в стенах Эзры. Зов, которому невозможно сопротивляться, толкает их в док, к разрушительной боевой машине. Живая волна течет к морю. Скрипят шестерни, и машина снова приходит в движение. Вниз по уклону, ведя за собой эзранцев. Вниз, в холод темнеющих вод. Вниз, в глубину, где таится гнев.