В детстве меня каждый год отправляли на лето гостить к тетке в деревню. У нее был огромный частный дом, принадлежавший нашей семье больше чем полвека, и перешедшей к ней по наследству от родителей. То есть, от моих бабушки и дедушки по папиной линии. Несмотря на то, что помимо нее и папы в семье было еще двое детей- другие мои тетки двойняшки, дом как-то сразу было решено оставить именно ей. Возражать никто не стал. Родственники часто навещали тетку с визитами, а на лето со всех уголков нашей необъятной родины к ней съезжались погостить племянники, которых в общей сложности было восемь. Тетка не возражала, принимала всех радушно, каждый раз говоря о том, что «дом всех впустит». Мы проводили у нее по два летних месяца, ходили купаться на речку, собирали ягоды, гоняли на велосипедах по узким дорогам между тесными рядами частных домов, а в августе, каждый год в один и тот же день- двадцать пятого, ни раньше и не позже, родители приезжали одновременно за всеми и увозили нас домой, не оставаясь на ночлег. Мы уезжали с неизменной грустью- гостить в деревне нравилось всем. Дома нам приходилось сидеть в четырех стенах, ходить в давно надоевшую школу, гулять во дворе, закатанном в асфальт, сквозь который практически не могла прорваться зелень, жить по расписанию. А здесь была свобода- просторный участок, огромный двухэтажный дом, в котором было так здорово играть в прятки, речка и товарищи с соседних дач. Вечером мы неизменно собирались за столом, тетка зажигала керосиновую лампу, над которой кружились светлячки и начинала рассказывать… На час или два весь мир наш съеживался до размеров этого крохотного пятачка, освещенного керосинкой. Мы были здесь только физически, все наши мысли были далеко- там, в теткиных историях, таких реальных, таких притягательных для детей. Позже, когда мы стали старше, то не раз обсуждали- были ли эти истории реальностью или она каждый раз сочиняла их специально для нас? Не знаю. Так или иначе, эти моменты остались для меня самыми запомнившимися из детства- теплые летние вечера, освещенные светом керосиновой лампы, пахнущие чаем на травах, свежим медом и мокрой после дождя землей, с кружащими над нами ночными светлячками и тихим голосом, рассказывающим историю за историей. Я буду помнить и любить это время всегда, стараясь не думать о том, что было дальше… Любить, несмотря на это… После того, как там же, на летней террасе теткиного дома, мы отметили мое шестнадцатилетие, приезжать на лето все как-то сразу перестали. Начались экзамены, поступление в высшие учебные заведения, все завертелись в этом пестром круговороте событий и на время забыли о нашем деревенском отдыхе.

За год до нижеописанных событий, мы всей семьей ездили навестить тетку. Она жила одна, и справляться с домом ей было теперь сложно. Мы попытались договориться с соседями о том, чтобы они помогали присматривать за домом. Многие отнекивались, категорически не желая нам помочь. И лишь соседка из дома напротив согласилась помогать с участком. Мама хотела было заикнуться о том, чтобы она хоть иногда заходила к тетке ночь, убедиться, что с ней все в порядке, но тут женщина ответила отказом. Заходить в дом ночью она наотрез отказывалась. Признаться честно, после столь долгой разлуки, мне было тяжело видеть тетку в том состоянии, в котором она была теперь. Она была похожа на привидение- худая, бледная, в перекошенной ночной сорочке, с волосами, некогда бывшими медно-рыжими, а теперь совершенно седыми. Но главное- она все время что-то бормотала. Из бессвязных ее речей сложно было что-то понять, однако, я уловил одно- она теперь боится оставаться одна. Ей казалось, что за ней кто-то подсматривает, следит. Пока мы сидели в комнате, она несколько раз просила меня пойти и посмотреть, не стоит ли кто за дверью, ведь там ясно видна чья-то тень. Я послушно проверял дверь, не желая спорить с пожилым человеком, но там, само собой, никого не оказывалось. Иногда тетка забывалась коротким, тревожным сном, а проснувшись, снова начинала просить проверить и запереть дверь, зашторить окна и не подходить к ним ночью. Ни за что не подходить ночью к окнам. Она повторяла это снова и снова, как заклинание, а я только и мог, что пытаться говоришь что-то в утешение, но слова не помогали. Папа остался, а мы уехали через три дня. Приезжали врачи, диагностировали у тетки параноидальную шизофрению, назначили лекарства, от которых она стала спать дольше и спокойнее. Через две недели папа смог оставить ее на попечении соседки и вернуться домой, надеясь, что теперь ей станет лучше. Но лучше не стало. В своих еженедельных отчетах по телефону, соседка говорила, что тетка постоянно шепчет, говорит, что за ней кто-то охотится и даже днем теперь требует закрывать окна по всему дому. Врачи советовали увеличить дозу лекарств, но это помогало слабо. А в конце августа, когда родители по моему настоянию уехали отдыхать, тетка умерла. Была суббота, когда мне позвонила все та же соседка и сказала, что нашла ее утром. Голос у нее был взволнованный, испуганный, мне даже показалось, что она близка к истерике. Тогда я не придал этому особого значения, учитывая то, что она пережила, это не удивительно. Соседка просила приехать как можно быстрее и освободить ее от всего этого. Она так и сказала «всего этого», не уточняя, что имела в виду. Я приехал туда на следующий день, который выдался дождливым и пасмурным. Огромный дом казался темным исполином, нависшим над узкой улицей, и наблюдал за окружающим миром желтыми квадратами окон. Я припарковал машину за забором, потому что место внутри было уже занято кем-то другим, и вошел во двор. Мне отчего-то показалось, что я не узнаю дома. Я знал здесь каждый камешек, каждый выступ, но никогда не было у меня здесь такого чувства- тянущего беспокойства, какой-то холодной тоски...

Мы собрались в просторной гостиной на первом этаже. Эта комната была обставлена еще моим дедом, в ней был огромный книжный шкаф, на полу лежали тяжелые ковры с восточными узорами, на стенах висели репродукции Айвазовского, а в центре был камин. Сколько себя помню, камин всегда топился, но сегодня в нем не было дров, не плясали озорные огненные искры, и от этого в комнате сразу стало неуютно. Помимо меня в тот день приехали мои двоюродные сестры- Майя и Алина, старший двоюродный брат Павел со своей женой, и младшие из нас Дина и Антон. Отсутствовали двое – Стас и Данила, родные братья Алины и Майи. Из старшего поколения была только моя вторая тетка Ольга. Ее близняшка тетя Шура осталась дома, потому что со дня на день ждала появления первого внука. Родителям я возвращаться из отдыха раньше времени запретил, Стас и Данила, по словам сестер, находились в разъездах по служебным делам. Впрочем, это особо никого не интересовало. С тех пор, как мы перестали собираться в этом огромном доме каждое лето, отношения между нами, братьями и сестрами, сначала стали более прохладными, а потом и вовсе перешли в разряд общения из вежливости. Вечеров с керосиновой лампой и светлячками больше не было и нас больше ничего не связывало, как ни грустно было это осознавать. Но, по случайности, судьба снова сводила нас в этом доме летом, в день, накануне двадцать пятого августа. Не думаю, что мы бы собрались здесь, если бы соседка, последнее время присматривавшая за теткой, не сказала мне по телефону, что тетка оставила ей завещание. Это было странно и никак не укладывалось у меня в голове. Жизнерадостная, бойкая женщина, рассказывающая истории летними вечерами, с медно-рыжими волосами, перевязанными пестрым платком, просто не могла написать завещания. В моем воображении эти два факта никак не хотели связываться между собой. Однако завещание существовало и теперь лежало на столе в центре комнаты, приковывая к себе взгляды родственников. По просьбе тетки, переданной через соседку, в этот же день сюда был вызван нотариус, который и прочел нам то самое завещание. Детей у тетки не было, поэтому она завещала свой дом нам, племянникам, надеясь, что мы разделим его между собой. Адвокат закончил читать и только после этого я оглядел лица своих братьев и сестер. Все они были бледны. Майя достала из сумки бутылку с водой и начала пить быстрыми глотками, словно ее мучила жажда. Павел крутил в руках ключи от машины, Дина теребила волосы. Тетя Оля обмахивалась мятым листком, который до этого держала в руках. Все явно нервничали, переглядывались, словно не хотели чего-то говорить вслух. В воздухе буквально витало напряжение. И тут произошло то, чего я никак не мог ожидать – прямо здесь, в гостиной, один за другим, мои родственники отказывались от наследства. Они перебивали друг друга, настаивая на том, что дома им не надо и они готовы подписать любую бумагу. Наверное, в работе нотариуса это был первый подобный случай, и он был явно ошарашен происходящим не меньше меня. Когда шум поулегся, он предложил всем, кто хочет написать отказ, сделать это прямо сейчас. За листками потянулись все, кроме меня и Антона. Тот сидел в кресле напротив меня и наблюдал за родственниками с усмешкой. Спустя пятнадцать минут на столе перед нотариусом лежало пять листков, исписанных ровным, похожим почерком. Внизу каждого листка стояла броская подпись, у всех одинаково крупная, и чуть наклоненная влево. Подписав листы, родственники явно немного успокоились. Ольга достала из лакового футляра длинные тонкие сигареты, щелкнула зажигалкой и закурила. По комнате быстро расползся едкий запах сигаретного дыма, смешанного с ментоловым ароматизатором.

- С теми, кто не смог присутствовать сегодня при оглашении завещания, я буду вынужден связаться позже.- объявил нотариус, на мой вкус слишком пафосно.

- Мы можем ехать? – спросила за всех Ольга, когда сигарета в ее руке обгорела до самого фильтра.

- Теперь - да.

В наступившей тишине обсудили организацию и дату похорон, разделили между собой расходы. После чего родственники нестройной толпой, больше похожей на траурное шествие, потянулись к выходу. В комнате остались только мы с Антоном и нотариус, выложивший на стол документы, которые нам предстояло подписать. С этим разобрались быстро, нотариус пообещал поставить нас в известность о решении остальных наследников, и покинул дом. Часы показывали шесть вечера, мы были в гостиной одни. Было еще светло, за окном небо постепенно окрашивалось в розовый. Ехать до Москвы сейчас было самоубийством- город прочно встал в многокилометровых пробках, утонул в бесконечном шуме. А здесь было тихо, спокойно, а вокруг словно бродили детские воспоминания, как будто дом вобрал в себя образы прошлого и теперь они были здесь, совсем рядом. Домой не тянуло, хотелось остаться здесь, спать с своей старой спальне. От размышлений меня отвлек голос Антона:

- А я всегда знал, что из нашей семейки ты один в состоянии здраво мыслить.

Я посмотрел на него, не совсем понимая, куда он клонит, а брат продолжал:

- Я когда их сегодня увидел, чуть в голос не засмеялся. Это же надо так крепко верить в старые сказки!

- Ты о чем?

- Да ладно прикидываться. Или ты часто видел, чтобы люди в здравом уме отказывались от дома, который можно продать за огромные деньги? Я пожал плечами. Бегство родственников действительно выглядело весьма странно. Все то время, пока мы приезжали сюда отдыхать, мне казалось, что они привязаны к дому, и если не Ольга с Шурой, то уж кто-то из младших захочет забрать его себе. Но все, почему-то, вышло иначе. Антон встал с кресла, потянулся и спросил:

- Ты собираешься здесь жить?

Я неопределенно кивнул. Честно говоря, я об этом еще не думал. Но сейчас, именно сейчас, мне хотелось остаться здесь хотя бы на несколько дней.

- Хочу провести здесь немного времени.- ответил я уклончиво.- К тому же, нужно дождаться родителей. Они наверняка приедут сюда.

- Ладно. Раз уж пока мы единственные наследники, то я прошу тебя оставить мне дом на выходные. Согласен?

Я согласился. Был понедельник, и до субботы я собирался отсюда уехать, это уж точно. После этого короткого разговора Антон забрал свою копию документов на дом и уехал. Как оказалось, это именно его машина заняла парковку перед домом. Я постоял у окна, глядя как он закрывает ворота и уезжает, а после пошел в кухню ставить чайник. В этот момент я еще не знал, что очень скоро моя жизнь разделится на «до» и «после». Но этого никогда не знаешь заранее…

На улице уже темнело, когда я решил, что стоит переставить машину. С тех пор, как я был здесь последний раз, сменились почти все жильцы, а потому я никого не знал и не мог быть уверен в надежности этих новых владельцев домов на нашей улице. Я перегнал машину, запер ворота на оба засова, и вернулся на веранду перед домом. Туда, где мы и сидели обычно, слушая теткины истории. Я включил свет и собирался вернуться в дом, но тут мое внимание привлекло темное пятно на участке. Присмотревшись, я понял, что это собака. Огромная буро-коричневая собака сидела на дорожке возле вишневых деревьев и смотрела, как мне показалось, прямо на меня. Я не боюсь собак, никогда не боялся, но от этого взгляда мне стало немного не по себе. Потому что он был каким-то неправильным, слишком человечным для собаки, прежде мне такого не встречалось. Я пошарил под столом в поисках веника и собирался пойти прогнать псину с участка, но, когда веник нашелся, под вишневыми деревьями уже никого не было. Собака ушла. Чертыхнувшись про себя, я решил, что утром нужно будет проверить забор. Не дело это, чтобы по участку могли расхаживать дворовые собаки. Свет на веранде я потушил, а после ушел в дом, где до поздней ночи бесцельно смотрел телевизор и альбомы со старыми фотографиями. Около полуночи я лег спать в гостиной, поленившись идти на второй этаж. Уснул я в ту ночь быстро, укрывшись старым одеялом. Вокруг лежали альбомы, которые я не убрал обратно на полку. Проснулся я в три часа ночи от ощущения, что в комнате кто-то есть. Сложно объяснить это чувство, но мне казалось, что за мной пристально наблюдают. Я сел на диване, оглядел комнату. Никого не было. Включил торшер возле дивана, спать расхотелось. Поэтому я снова потянулся к альбомам и продолжил рассматривать старые снимки. Когда я пролистывал уже третий альбом в бархатном переплете, на веранде что-то зашуршало. Звук был негромким, похожим на царапанье по дереву ( веранда вся выстелена деревянными панелями). Мыши, решил я, как типичный городской житель, с мышами раньше не сталкивавшийся. Я потянулся за следующим альбомом, звук на веранде усилился. Я отложил альбом и вышел в кухню, где было окно, выходившее на веранду. Отодвинул штору и присмотрелся. Сквозь высокие окна внутрь проникал лунный свет, на веранде было пусто. Стало тихо. Я прикрыл окно шторой и вернулся в постель, думая о том, что все это мне просто почудилось. Сказывалась усталость от долгого дневного переезда, волнения и недосып. Я снова укрылся пледом и постарался заснуть, но тут на веранде послышался уже знакомый шорох. Складывалось ощущение, что кто-то скребет ногтями по деревянным панелям, ощупывая стену. Я решил, что это все-таки мыши. Вновь наступила тишина и я уже отвернулся к стене с твердым намерением заснуть, когда в ночное безмолвие ворвался еще один звук. Он был похож на плач или поскуливание. Звук шел откуда-то снаружи и я никак не мог определить его источник. Опять шорохи и этот звук, от которого внутри появилось какое-то щемящее чувство, смесь страха и жалости. Звук то затихал, то нарастал, шорохи не прекращались. Заскрипели деревянные панели, словно кто-то ходил по веранде, а потом все стихло. Я встал с дивана, набрался смелости и посмотрел в окно- веранда была по-прежнему пуста, вдали брезжил рассвет. Мне удалось уснуть только когда вокруг совсем рассвело. Проспал я до обеда, а проснувшись некоторое время пытался сообразить, что произошло ночью. Но воспоминания мои были похожи на цветные лоскуты, которые никак не хотели собираться воедино. Несмотря на ночные происшествия, я выспался. Первым делом я обследовал веранду- никаких следов чужого присутствия. Я вернулся в дом и понял, что вчера совершенно не позаботился о продуктах, потому что не собирался оставаться здесь на ночь. На ходу одеваясь, я отыскал в сумке кошелек и ключи от машины, на полке в коридоре ключи от дома и свои часы, брошенные сюда в спешке. Когда я вышел на веранду, пытаясь удержать все это в руках , часы мои упали и я опустился на колени, шаря под столом. Часы лежали возле стенки, обитой деревянными панелями, я уже хотел распрямиться, когда вдруг заметил, что стенка сплошь покрыта царапинами. Я провел по ним пальцем. Происходящее начинало настораживать. Я буквально заставил себя застегнуть на руке часы и отправиться в магазин. Деревенский магазин, который я помнил еще с детства, совершенно не изменился. Только вместо старой продавщицы тети Тани здесь теперь работала ее дочь. В магазине было прохладно, негромко играло ретро фм. Помимо меня перед прилавком стояла пожилая женщина в черной косынке, намотанной на манер банданы. Так, как носила когда-то моя тетка. Она упаковывала свои покупки в сумку, когда я выпалил продавщице список необходимых мне продуктов, а когда та отошла к холодильным камерам, посмотрела на меня внимательно, прищурившись, и сказала тихо:

- В нехорошем месте живешь.

От неожиданности я вздрогнул, но отвечать не стал. Женщина, похоже, и не ждала ответа. Она взяла сумку с продуктами и добавила, уже выходя из магазина:

- И дни те самые…

А после вышла из магазина, оставив меня в растерянности. Во мне боролись противоречивые чувства- с одной стороны, мне хотелось просто забыть и то, что происходило ночью, и эти ее странные слова. А с другой- хотелось догнать ее и вытянуть всю правду о том самом месте, где я теперь жил. Продавщица протянула мне пакет с моими покупками, я расплатился и вышел, не попрощавшись. В машине, чтобы как-то отвлечься от происходящего, я включил радио. «Сегодня двадцать пятое августа! Лето подходит к концу…»- бодро вещал диктор. Двадцать пятое августа… Именно в этот день каждый год родители увозили нас по домам. Каждый год в одно и то же время. Я никогда не спрашивал у них, почему. Ни разу. В детстве многого не замечаешь, верно? Вернувшись домой, я постарался побыстрее пройти через веранду, а после закрыл дверь на ключ и занялся обедом. После обеда я вернулся к просмотру семейных фото. Судя по всему, в теткином архиве они были разложены по годам, и я углублялся все дальше в семейную историю. В этом альбоме уже были фотографии периода семидесятых. Где-то здесь должны быть фото бабушки и дедушки. Их не стало задолго до моего рождения и теперь я осознавал, что не помню их даже по фотографиям. И если образ бабушки я еще мог вызвать из глубин памяти, то деда не помнил совершенно. Совсем. Пролистав альбом практически полностью, я наткнулся на семейное фото- черно-белое, крупное, на котором запечатлели всех- здесь были и мои тетки-близняшки, и папа, и ныне покойная хозяйка этого дома. Бабушка держала Ольгу на руках, а рядом с ней сидел мужчина в военной форме. Это и был мой дед. Я пригляделся и по спине у меня побежали мурашки. У деда были руки с длинными пальцами, согнутыми на фотографии как-то странно, губы он держал плотно сжатыми, даже не пытаясь улыбнуться. Резко очерченные скулы выдавали в нем человека волевого. Но самым пугающим были глаза, казавшиеся безумными. Чуть выкаченные, большие, четко выделяющиеся на фоне бледного, худого лица. Я поспешно перевернул страницу. Фотография производила тягостное впечатление. Больше к альбомам я в тот день не возвращался. Я бродил по дому, ища в нем детские воспоминания, то впечатление, которое он производил раньше. Но оно не приходило. Дом, ничуть не изменившийся за прошедшие годы, отчего-то казался мне чужим. Словно изменения в нем произошли, но были невидимы обычному человеку. Несмотря на это бесцельное шатание, день пролетел быстро. Начинало темнеть и на душе стало неспокойно. Остро захотелось уйти отсюда туда, где есть люди, поговорить, рассказать о произошедшем. Но, как я уже говорил, никого из новых жильцов я не знал. Может, все же стоило уехать вчера в город? А что мешает сделать это сейчас? Это было малодушно, но, когда часы показывали пять, я сел в машину с намерением уехать на ночь. Хотя бы в придорожную гостиницу с тем, чтобы вернуться сюда утром. Я повернул ключ, и с ужасом осознал, что машина не заводится. Я попробовал еще и еще, но результат был тем же. Выругавшись, я вылез из машины и стал по телефону звонить в автосервис. Он находился не так далеко- на повороте в деревню, я точно это запомнил. Ремонтники откликнулись быстро, вот только приехать сегодня они уже не могли и просили подождать до утра. Я чуть было не сказал трубке «Если я дотяну до утра…». Закончив разговор, я вернулся в дом, включил телевизор и постарался отключиться от сложившейся ситуации.

В шесть вечера зазвонил телефон- звонила мама.

- Мы приезжаем завтра ночью.- сказала она.- Ты сейчас дома?

- Нет, я остался ночевать в доме. После оглашения завещания.

- Ты остался где?!

- В доме.- повторил я. Получилось глупо. – Я- наследник.

В трубке воцарилось недолгое молчание, затем, уже гораздо тише, мама попросила:

- Уезжай. Немедленно.

- Я не могу. Машина сломалась, и ремонтники приедут только завтра.

- Началось…- отозвалась эхом трубка. – Пожалуйста, запри дверь. Сейчас же запри дверь и закрой окна. Слышишь меня? Закрой все окна и ни за что не смотри в них ночью.

- Почему? – спросил я первое, что пришло на ум, хотя не был уверен, что хочу знать ответ.

- Просто пообещай.

Я пообещал. Ночь наступала беспощадно, и от нее было некуда деться. Я обошел весь дом, закрыл деревянные ставни, запер веранду, закрыл входную дверь на оба замка, и вернулся к телевизору. Спать в эту ночь я не надеялся, поэтому решил запастись альбомами и книгами, чтобы хватило до утра. Когда я открыл дверцы книжного шкафа, оттуда высыпался на меня ворох скомканных бумажек. Я опустился на колени перед шкафом и стал один за другим разворачивать эти клочки. «Не смотри в окна!!!» было нацарапано на первом листке. «Запри двери и окна, не подходи даже близко». « Почему у него такие глаза?!». «Запомни, они всегда приходят ночью». «Август совсем скоро, все начнется снова…». «Они приходят ночью. Каждую ночь.». «Лучше уезжай, не рискуй.». «Всегда-только ночью». Последнее было написано уже другой рукой : «Все- правда». Я отбросил от себя листки, все же вытащил из шкафа альбомы и пару книг и сел на диван. Меня трясло. Мысли путались, постоянно возвращаясь к клочкам бумаги, валявшимся на полу. Кто написал это? О чем? И в этот момент, когда я уже был готов подобрать их с пола и прочесть еще раз, раздался громкий стук в дверь. Я встал с дивана и медленно подошел к окну, соединявшему коридор и веранду. Было уже темно, но ночь еще не полностью вступила в свои права. Стук повторился, затих. Тогда я приоткрыл штору и увидел через стекло Антона, настойчиво стучавшего в дверь. Я вздохнул с облегчением и открыл. Брат оказался не один- он приехал с Ликой, своей девушкой. Оба были явно пьяны.

- Что ты здесь делаешь? – спросил я вместо приветствия.

- Как невежливо…- поморщился Антон.- Мы, между прочим, приехали проверить, не съели ли тебя теткины призрачные знакомые.

И он засмеялся, а потом добавил:

- Мы будем наверху, так что сильно тебя не стесним. Прости, что без предупреждения.

Они убрались на второй этаж, в отдалении хлопнула дверь. Я вернулся в гостиную. Стоило признать, что, несмотря на раздражение от выходки Антона, этого неожиданного появления, мне все же стало легче от мысли, что в доме я не один. Облегчение оказалось настолько сильным, что к своему удивлению, я начал засыпать. На улице начиналась гроза, дождь барабанил по стеклам, вдалеке раздавались раскаты грома. Я подошел к окну, через форточку вдохнул запах дождя и, вернувшись на диван, сразу уснул. Крепко, без сновидений. Из сна меня вырвал крик, душераздирающий, страшный, разрезавший ночную тишину как ножом. Я подскочил с дивана, сердце громко билось в груди, и кинулся на второй этаж. В коридоре второго этажа стоял, прислонившись к стене, Антон. Он был бледен, как лист бумаги, его трясло.

- Что случилось?

Он дышал прерывисто, как-будто пробежал дистанцию.

- Они… они там… они правда…Я не верил..

И он засмеялся. От этого смеха по спине у меня побежали мурашки. Это был сумасшедший смех, истерический. Потом Антон согнулся, осел на пол и заплакал. У брата была настоящая истерика. Я заглянул в спальню- Лика спала, не зная, что происходит.

- Они все еще там… Пока мы здесь- они там… Они знают про нас.- бормотал Антон и не мог остановиться- слезы текли у него по щекам, оставляя мокрые дорожки.

- Кто они?

- Посмотри сам.

В этот момент снаружи раздался вой. Громкий, протяжный, от которого щемило сердце. Подходить к окну не хотелось. Снизу снова раздался тот самый скрежет, который не давал мне покоя прошлой ночью. Только теперь он был гораздо громче, настойчивее и снова шел с веранды. Но ведь я запер дверь на веранду. Я запер обе двери, но кто-то или что-то уже миновало один проход и теперь настойчиво стремилось внутрь дома. Вой не прекращался, скрежет нарастал, затем кто-то начал скрестись в окно, молотить по стеклам. Антон почти прирос к стене.

- Они придут за нами! Все будет, как она говорила… Я не верил…

И он снова начинал плакать. Звуки снаружи становились все громче и громче, а затем что-то с силой ударилось о стену. Затем снова и снова, словно кто-то прыгал на стены дома… Дом содрогнулся, внизу зазвенели стекла. Снова глухой удар.. Еще и еще. А потом свет в коридоре погас и мы оказались в полной темноте. Антон уже не мог плакать, он просто тихо всхлипывал возле стены, удары не прекращались. И в этом невыносимом круговороте звуков, я подошел к окну и приоткрыл штору… Участок кишел собаками. Казалось, их было несколько десятков. Глаза у них были абсолютно черными, без зрачков, и все они, эти десятки глаз, были устремлены на дом. Меня пробрала дрожь… От дома отделилась темная высокая тень и в свете луны пред моим взглядом предстало нечто- высокая фигура, покрытая темно- бурой шерстью, шла, постепенно пригибаясь к земле и, наконец, опустилась на четвереньки и села впереди стаи. Это была та самая огромная бурая собака, которую я видел в первый день здесь. Но теперь глаза ее словно светились… Собака подняла голову к небу, протяжно завыла, и стая подхватила ее вой. Все вокруг утонуло в глубоком звуке, полном тоски и злости. Я закрыл штору и буквально сполз по стене к полу. Снова раздался глухой удар, стена задрожала. Дверь спальни открылась и в коридоре появилась Лика. Она с ужасом посмотрела на Антона, потом на меня, сразу поняв, что происходит что-то нехорошее. Я дернул ее за руку, заставляя тоже сесть на пол. Так мы и сидели втроем, изнывая от страха перед тем, что происходило совсем рядом, во дворе нашего дома, и не имея возможности сбежать… Все прекратилось резко, когда где-то вдалеке запел петух. Светало. Я с трудом смог подняться с пола, ноги затекли. Антон лежал на полу, забывшись тревожным предрассветным сном. Лика разбудила его и ушла переодеваться, а мы спустились вниз и долго не решались открыть дверь на веранду. Наконец, решившись, мы распахнули ее… В воздухе пахло мокрой землей и шерстью. На веранде валялась перевернутая мебель, деревянные панели были изодраны когтями, одно из стекол было выбито, на полу валялись осколки. Дверь на улицу была распахнута. А на улице от веранды к участку тянулась цепочка следов, подобных которым я никогда больше не видел. Задняя часть следа напоминала человеческую ногу, а затем деформировалась, переходя в подобие собачьей лапы, и заканчивалась когтями. Следы доходили до середины участка и обрывались. Больше никаких следов не было, словно собаки, которых я видел ночью в окне, не касались земли. В доме зазвонил телефон, и мы вернулись, заперев за собой дверь. Звонили из автосервиса с известием о том, что приедут они только после обеда. Переговорив с ремонтниками, я сел рядом с братом, который сидел на диване в гостиной, держа в руках фотографию. Ту самую фотографию, которая напугала меня вчера.

- А знаешь… Теперь я тоже это вижу…- сказал Антон, переводя взгляд со снимка на меня.

- Видишь что?

- То, о чем говорила мне мать.

- И о чем же?

Антон глубоко вдохнул и спросил:

- Когда ты приехал сюда, ты что-нибудь знал о доме?

Я покачал головой.

- Что я должен был знать?

- Ты никогда не замечал здесь ничего странного? Я не про то, что произошло ночью… В это я тоже не верил до вчерашнего дня. Но хотя бы про поведение наших родственников. Какой вчера был день?

- Двадцать пятое августа.

- День, в который нас всегда забирали домой. Спрашивается, почему? Всегда в один и тот же день.

Я пожал плечами. В детстве редко обращаешь внимание на подобные вещи.

- Потому что они все знали и крепко боялись оставаться здесь в эту ночь.

- А ты… ты знал?

- Не так долго, как ты думаешь. На прошлый новый год мать выпила, и ее потянуло на откровения. Она плакала все, говорила, что они очень плохо с сестрой обошлись, то есть, с нашей теткой. Рыдала, говорила, что нельзя так, что надо вместе было… А они струсили. Ну, я и спросил, что произошло. И она мне рассказала. Сам понимаешь, из ее рассказа тогда мало что можно было понять. Она только твердила про какое-то проклятие. И про то, что сестра о нем не знала, а они знали и сбежали. Сейчас то сам понимаешь, после такой ночи, могу с уверенностью сказать- я бы тоже сбежал… Естественно, я тогда во все это не поверил.

-А дальше что было?

- Потом я нашел запись. Случайно, я ни за кем не шпионил, ты не подумай. У матери коробка есть, где все важные вещи хранятся. Сначала письма. Штук десять и все- от тетки, и по датам рассортированы. Первые- обычные письма, про детей, про погоду и все такое. Дальше начинаются про то, как ей страшно. Как кажется, что ночами по дому кто-то ходит, а на улице воет. Эти письма июнем датированы были. Следующее, после долгого перерыва- уже августовские, за несколько дней до двадцать пятого. Там тоже про страх, про следы на дорожках и вой… А потом – только в сентябре. Страшное письмо и странное, говорит, что они все ее предали, и об этом еще вспомнят. Потом было письмо от матери. Она, верно, его так и не отправила. В нем про то, что они испугались и любой бы на их месте испугался. И что они думали, будто тетку не тронут… Тетка же писала, что ей, матери, вообще нечем оправдаться. Видимо, после того переписка не продолжалась, а встретились они через несколько лет, уже когда я появился.

- А мать тебе ничего не рассказывала?

- Так я ведь маленький был, она меня берегла, ни словом ни обмолвилась. А потом, когда мы все перестали сюда ездить, она, верно, вздохнула с облегчением и собиралась свои секреты сохранить до конца. Когда соседка позвонила, сказала про завещание, она сама не своя стала. Изводилась, места себе не находила, а как время подошло сюда ехать, ночью накануне мне все выложила. Антон встал с дивана, походил по комнате, кусая ногти. Потом сел обратно и некоторое время молчал, глядя в пустоту.

- Что она тебе рассказала? – спросил я.

Он откинулся на спинку дивана и начал свой рассказ.

Мы с тобой деда не застали. Бабушку я смутно, но все же помню. А его-нет. Даже после фотографий никак не мог запомнить. Не могу-и все. Но нашим родителям он отец, они с ним долго жили. Мне мать ничего про него не рассказывала, а в ту ночь сорвалась, кричала, что не человек он был, чудовище, за то ему и наказание. И что из-за него все это на семью нашу свалилось… Он ведь и так человек жестокий был, а как выпьет- сам не свой. Бабку бил, дети по углам прятались, дыхание затаивали, чтобы не нашел. Словом, в страхе держал. А кроме алкоголя была у него еще страсть- охота. Собака у него была охотничья, ружье. Он часто охотился и после охоты ненадолго утихал. Бабка говорила, что у него внутри зверь живет и только после охоты он кровью напивается, вот и успокаивается. В то лето, когда все произошло, в деревню табор цыганский пришел. Они в поле жили около недели. И у них собак было много- может, десять, может больше. Хорошие собаки были, людей не трогали, а тетка наша, по материному рассказу, даже дружбу с ними водила. Дед цыган невзлюбил сразу, говорил, что не к добру это, нехорошо. Однажды пошел он на охоту, вернулся домой, а дома никого не было- напился и калитку не запер. Собака от него и сбежала, а на следующий день ее возле леса нашли. Волкам попалась, скорее всего. Но дед сразу решил, что собаку цыганские псы задрали. И никто у него это из головы выбить не смог. Дня три он пил без продыху, буянил постоянно, тетка наша в это время у дедовой сестры гостила, бабка детей младших собрала и к сестре на другой конец деревни. А дед допился до того, что решил мстить. Взял ружье и положил всех собак цыганских. Бабке когда про то сказали, она сразу пошла прощенья просить, за деда каяться, да только ее никто не слушал. Цыганка старая, чьи собаки были, на него сильно разозлилась. К дому пришла, кричала, говорила, что отныне он проклят и тем станет, кем он и был всегда. Не будет больше его суть скрываться… А то, что в нем, всегда будет преследовать его семью, если кто будет селиться в этом доме. Не отпустит, пока семья его не простит…С того же дня бабка стала замечать за дедом странности. То голос у него слишком хриплый, как-будто с рычанием, то пальцы как-то странно согнутся. На третий день после цыганкиного прихода дед пропал. Всю деревню обыскали- никаких следов. После странности с домом начались- то шорохи, то шаги, и каждую ночь ощущение, что в дверь наружную кто-то скребется, внутрь просится. На участке стали замечать собачьи следы. Ночью становилось все страшнее, а бабка одна с детьми малыми, она к цыганке кинулась, опять прощения просить. А табора нет больше и где искать, конечно, никто не знает… Двадцать пятого утром прибежали к ней, сказали, что деда в лесу нашли и по всему было похоже, что его задрали собаки… А в ночь на двадцать пятое августа с полуночи началось- и шаги, и шорохи, и вой, потусторонний какой-то. Не воют так живые существа, да и некому было- калитка заперта, у соседей собак никогда не было. По участку ходило что-то, вроде не человек, а вроде и не собака. Полусогнутое, в темноте и не разглядишь точнее. Сначала по дверям колотили, потом в веранде скреблись, а потом что-то в окно начало биться, да сильно так. Бабка не выдержала, штору отдернула и увидела… Огромная буро-коричневая собака прыгала на окно, словно хотела его выбить. Но собака была какая-то неправильная, лапы у нее были слишком похожи на человеческие руки, а глаза казались слишком знакомыми. На какое-то мгновение, она даже подумала, что это человек, а шерсть ей только чудится… Она от окна отскочила, штору задернула и до утра с детьми в комнате сидела. Те спали, а она тряслась, даже ружье проклятое достала… И так продолжалось каждую ночь вплоть до пятого сентября. А потом на год все затихало… Бабушка старалась на это время детей из дома обязательно отправить, чтобы они не знали, не видели этого ужаса. Того, как он ей в своем истинном облике является… Но они уже знали, что творится что-то неладное. Все, кроме тетки. Ей так и не рассказали. Бабушка прожила так двадцать лет, а после... Ее нашли здесь, в доме. А дверь была не заперта… Моя мать, Шура и твой отец сразу поняли, что произошло. Наследниками были они все, но учитывая обстоятельства, они отказались. В пользу тетки. Все разом. Щедрый жест, не так ли? Если не знать, что творится в этом доме… Бабушку нашли как раз пятого сентября. Получается, год тетка пожила здесь спокойно, а потом узнала, что утаили от нее сестры и брат. Страшная правда, а?... Но она, как и бабушка, привыкла жить здесь, не стала бросать дом. А потом оставила его нам… Антон замолчал надолго. Я сидел рядом и не мог ничего сказать. Если бы эту историю мне рассказали родители, я бы, наверняка, не поверил. Но теперь я видел все своими глазами… «Будет преследовать свою семью, пока не будет прощен…». Страшная доля. В два приехали ремонтники и сказали, что с машиной все в порядке. Что ж, я ожидал этого ответа. При них она заводилась, значит, все действительно было в норме. К пяти приехали родители, мы посидели на веранде за чаем. Я, Антон, Лика и родители. В воздухе витало напряжение и, наконец, я не выдержал и сказал:

- Мы все знаем. Мы все видели.

Мама вздохнула , отец спросил сразу:

- И про дом и про то, как мы оставили его ей?

- Да. – сказал я за нас троих.

Повисла долгая пауза, а потом отец сказал:

- Мы все слишком долго хранили это в себе. Хорошо, что вы все знаете…Давно пора отпустить эту историю и… простить.

- Простить? –переспросил Антон.

- Простить его… Он столько лет скитается, неприкаянные, расплачиваясь за свои грехи. Я не знаю, простила ли его та, перед кем он был виноват. Но мы… Мы должны.

И каждый из нас присмотревшись, прислушавшись к себе, понял, что несмотря на неприглядную историю, мы не можем держать на деда зла. Он был виноват, он заплатит сполна и платит по сей день…. После чая мы позвонили нотариусу, чтобы отказаться от дома, а после закрыли все двери на ключ и пошли к машинам. Когда я запирал ворота, то мне показалось, что я отчетливо видел сидящую перед домом ту самую коричнево- бурую собаку, но когда я моргнул и открыл глаза, собаки уже не было… Я сел в машину и нажал на газ. Мы все уезжали отсюда, не собираясь больше возвращаться. Дом был прошлым, а прошлое следовало отпустить.

Продавать дом мы не стали. И иногда я задумываюсь о нем- доме, который так и остался черной громадой нависать над улицей новых домов. В нем уже не зажгут свет, не отворят окон, и никто не станет сидеть на веранде при свете керосиновой лампы. В своей памяти я постараюсь сохранить его таким, каким он был в детстве. А в реальности он останется темным исполином, с неприветливыми квадратами неосвещенных окон, который населяют теперь лишь воспоминания- мрачные тени прошлого…