Велико Патомское нагорье! Непролазной дремучей тайгой отгородила Сибирь эти места от людских глаз. Валежником и густым кустарником скрыла когда-то проложенные тропы. То сойка крикнет, то кедровка поднимет шум где-то у горизонта! И тишина…
Аркадий вздрогнул от шума открываемой двери. В купе почти бесшумно втиснулся маленький сухонький старичок. С облегчением положил на свободную нижнюю полку свою небольшую сумку и устало вздохнул.
— Гостей принимаете, люди добрые? — проворковал он, хитро посматривая на Аркадия.
— Отчего ж не принять? Присаживайся, дед!
Аркадий в купе был один. Прежние пассажиры вышли на предыдущей станции, поэтому «люди добрые» был он, Аркадий Вольский, писатель и журналист, который ехал в неизвестные ему края, повинуясь неистребимой жажде новых сенсаций и открытий.
Старик долго пыхтел, открывая свою видавшие виды сумку, но современную, пошитую из добротного и, наверное, дорогого материала. Достав, наконец, начатую палку копчёной колбасы, нож и пару кусков хлеба, обернулся к закрытой двери купе, а потом к Аркадию:
— А если мы с тобой, мил человек…
— Доставай, дед! — понял Вольский, улыбаясь обоснованным опасениям старика. — Мы ж тихо.
— Ну-ну, — старичок достал солдатскую фляжку, бултыхнул в руке и гордо прошептал, — спирт!
— Пойдёт! — опять улыбнулся Аркадий.
Они сразу нашли общий язык. Голос у старика тихий, певучий. Настолько, что сразу располагал к откровениям. Вот и Вольский не смог удержать себя и стал рассказывать в общем-то незнакомому человеку о себе, о профессии, которую выбрал ещё в юности, о мечте, которой не суждено сбыться, но к которой идёт всю свою сознательную жизнь. Старичок, Кондратий Феофанович Сучков, ехал от родственников, у которых гостил где-то под Самарой. То ли гостил, то ли ещё что… Аркадий трудно запоминал незнакомые названия, старался их записывать, но в данной ситуации они, эти названия, не имели никакого значения.
— Так едешь-то куда, Аркаша? — ещё раз переспросил старик.
— Ой, далеко, дед, очень далеко! — попытался отмахнуться Вольский, не желая впутывать Сучкова в свои планы.
— А всё-таки? Чего юлишь?
— В Сибирь, Кондратий Феофанович!
— О, Аркаша! Сибирь большая, нет конца ей, матушке, ни на севере, ни на юге! Ты уж поверь, старому человеку!
— Сам-то бывал там? — вроде бы невзначай задал вопрос Вольский.
— Всю жизнь там живу. Много лет живу… — старик вздрогнул, словно сказал что-то лишнее, потом оправился и уставился на Аркадия своими бесцветными, поблёкшими от возраста, глазами.
— Слыхал что-нибудь про Кондрашкино озеро? — не надеясь на ответ, спросил Аркадий.
— Это на Патоме? — удивился Сучков.
— Да! — обрадовался Вольский. — Вот туда и надо попасть!
— Ну, это ведь нетрудно, Аркаша! А зачем тебе?
— Ладно,- Аркадий махнул рукой, — расскажу! Слышал про сокровища?
Старик усмехнулся. Только как-то неприятно, зло:
— И что там?
— Слушай! — Вольский достаточно опьянел, но уже не мог остановиться и выплеснул в стакан оставшийся во фляжке спирт. — Слушай! Лет этак сто пятьдесят назад была в этих местах золотая лихорадка. Десятки, а то и сотни фартовых людей потянулись в тайгу, чтобы поймать наконец эту свою птицу счастья, вырваться из одолевшей нищеты. Кому-то везло, кому-то нет, кто-то безвестно сгинул в таёжной глуши. А те, кто возвращались, рассказывали о неизвестном никому Кондрашкином озере, в котором дно, якобы, усеяно золотыми слитками да человеческими скелетами. Потому что лежали там пропавшие старатели, которые на беду свою встречали Хозяина этих мест.
— И что же это за Хозяин? — после небольшого молчания спросил Сучков.
— Откуда я знаю, дед! Откуда я знаю… Вот и еду, чтобы узнать, увидеть! Я книгу напишу…
Поезд мерно покачивался на рельсах. Грохотали на стыках колёсные пары, а за окном проносились меняющиеся пейзажи Уральских гор, за которыми начиналась она, величавая и таинственная Сибирь, в бескрайних просторах которой хранились ещё никем не разгаданные тайны.
Знал Кондратий Феофанович и про Патом, и про Кондрашкино озеро, и про сокровища, что хранило оно в своих объятиях.
— Жил я там, Аркаша, живу! Проведу тебя заповедными тропами к этому озеру! Ох, и много чего интересного хранится в тех местах! — шептал старик подвыпившему Вольскому, а тот довольно улыбался и утвердительно кивал головой.
— Вот ты старый вроде, а не пьянеешь! — удивлялся Аркадий. — Я пьяный, а ты нет. Почему? Ты в общем вагоне должен ехать, а ты в купе! Пенсионер ведь!
— Потому, милок, что воздухом таёжным пропитан. Вот и не пьянею! И пенсия у меня хорошая, северная! Вот и езжу в купе — не люблю духоты вагонной, расспросов всяких! Я тишину люблю — привык в тайге! А ты поспи, Аркаша, поспи! У нас столько с тобой ещё впереди, что некогда будет отдыхать! Спи!
Аркадию снилась громадная, нависшая над ним кедровка. Он закрывал голову обеими руками и пытался убежать от этой страшной птицы. Но не слушались ноги. Вольский пытался кричать, только вместо крика в ушах слышался тихий и успокаивающий смех Кондратия Феофановича…
От станции они долго ехали на попутной машине. Только уже стоя на пароме, старик показал Аркадию на противоположный берег:
— Витим, Аркаша! А там — Бодайбо! Поживёшь тут пару дней без меня, рюкзаки купишь, консервы. А мне кое-куда сбегать надо! Да, я и денежки тебе дам! Возьми!
Вольский удивился, но отказываться и переспрашивать не стал.
∗ ∗ ∗
А потом они снова ехали на попутке, шли пешком и снова на попутке.
В записную книжку Вольского ложились неизвестные названия местных рек, заимок, фамилий… Остановились в небольшом посёлке. Здесь Кондратия Феофановича не знали, а он знал всех и каждого.
— Старика не знаю, про Кондрашкино озеро давно уже никто не говорит! Тёмное место, страшное! Ты туда, что ли, собрался? — вопросительно спросил подпитый мужичок, у которого не хватало десятки до вожделенной бутылки местного самогона.
— Да нет! — отмахнулся Аркадий. — Так, для интереса!
— А, — понял тот.
Вольский помнил наказ Сучкова, не расспрашивать местных ни о чём. Он сам дорогу знает, а попутчики им не нужны.
— Почему так, старик? — удивлялся Аркадий. — Много лет ведь здесь живёшь, а как чужой!
— Я ведь в тайге всё, в тайге! — отмахивался Сучков. — Да и тебе-то это зачем, Аркаша? Или боишься? Или на озеро уже не хочется?
На озеро хотелось. Очень хотелось! Теперь Аркадий был уверен, что есть ради чего переться в неизвестные дали с этим странным стариком. А ведь хитрый дед, очень хитрый! Аркадий ему всё про себя, а он почти ничего. Ничего не значащая Самара, хмурый взгляд при первом упоминании про озеро, певучий голос… Странностей много, только так ли легко пересилить желание, когда знаешь, что напишешь главную книгу в своей жизни?! А что она таковой будет, Вольский уже не сомневался.
— У меня там избушка есть, Аркаша, зимовьё по-сибирски. Захаживаю в эти места, захаживаю. Сокровищ не видел, но сам убедишься…
Они переночевали в небольшом заброшенном доме на самой окраине посёлка. Июльские ночи были достаточно тёплыми, поэтому не было большой проблемы, растянувшись на дощатом полу, задремать под стрёкот сверчка, который беспокоился где-то в углу, то замирая, но начиная свою бесконечную песню.
Это была Сибирь. Это было то самое Патомское нагорье, в глубине которого Аркадия ожидало то, ради чего пришлось отмахать более пяти тысяч километров. Если б знать, Аркадий, если б знать!
Уже к вечеру старик показал Аркадию странные приспособления.
— Это паняги,- объяснил Сучков. — Сибирские рюкзаки, чтоб ясно было. И вот ичиги ещё, чтоб ходить легче.
Аркадий не понял, но утвердительно кивнул головой.
А утром они ушли в тайгу. Сколько скверных слов, сколько проклятий услышала она в свой адрес! Старик вёл Аркадия по таким дебрям, что Вольский еле сдерживал себя, чтобы не плюнуть на всё, не накричать на Сучкова. А тот уверенно то сходил с тропы, то снова возвращался на неё, ориентируясь по своим, только ему известным приметам. День, два… Ночевали возле костра, положив под головы паняги.
— Это тебе не в городах, Аркаша! Это тайга! Не бывал в Сибири-то? — выспрашивал старик.
— Откуда, дед! — Вольскому совсем не хотелось разговаривать. Но молчать было ещё тяжелее. — Далеко ещё?
— Рядом! Рядом уже…
Снова шли. Аркадий потерял счёт часам. Один раз, отстав от старика, сбросил ненавистную панягу и пошёл дальше. Но вернулся, закинул на занывшие плечи, проклиная свою неуёмную мечту и озеро, которое уже ненавидел, но которое нужно было непременно увидеть.
— Кондрашкино озеро… — шептал он еле слышно. — Кондрашкино…
Как ошпаренный пришедшей мыслью, Вольский вдруг остановился: озеро, Кондрашка, Кондратий… Кондратий Феофанович. Да ну, глупость какая-то!
— Ты чего, Аркаша? — голос старика прозвучал рядом, как будто и не видел Аркадий мелькающую далеко впереди спину Сучкова.
Они присели на изнывающую от жары землю. Зной растекался по заросшим сопкам Патомской тайги. Птицы, опалённые солнечными лучами, попрятались в раскидистых листвяных лапах, разомлевшие звери скрылись в прохладных распадках, и только эти двое упрямо продвигались вперёд.
— Слышь, дед, а как давно ты в этих местах? Всё говоришь, что живёшь здесь, а откуда появился — молчишь.
— А тебе это надо, Аркаша? Живу да живу себе!
Аркадий отполз чуть подальше и прислонился спиной к поваленной сосёнке.
Шустрый дед, и взгляд у него какой-то настороженный! Неужели он? Не может быть, тот Кондрашка лет сто, как в землю лёг. Если не убили где, так от старости помер! А всё-таки? Вольский решил играть в открытую:
— Ты Кондратий, и озеро Кондрашкино! Того Кондрашку Сучком звали, так ведь и ты Сучков!
Старик не ответил. Он долго сверлил Аркадия вопросительным взглядом и о чём-то думал. Потом произнёс:
— Дурак ты, Аркаша!
Как он оказался рядом, Вольский даже не заметил. Пахнуло в ноздри старческим потом, от взмаха руки пролетел мимо табачный дух, и сразу стало мутнеть сознание. «А ведь он при мне ни разу не курил!» — ещё успел подумать Аркадий…
∗ ∗ ∗
— Вот сидишь ты сейчас привязанный к дереву и думаешь: кто такой этот старый хрыч? И сам себе отвечаешь — Кондрашка Сучок! Да, Аркашенька, я это! Руки затекли от неудобного положения, потому что связаны были за деревом. И ноги уподобился связать старик, взяв верёвку из рюкзака Вольского. А ведь просто так взял, на всякий случай!
— Промолчал бы, Аркаша, я б тебе озеро показал! Такую груду золота увидел бы! Я много его за это время прибрал к рукам! — продолжал старик.
— Не ты это! — Вольский попробовал пошевелиться и у него немного получилось.
— Ошибаешься! — Сучок неприятно захихикал. — Я это! В году этак одна тысяча девятьсот четвёртом пришли с батюшкой вкупе с артельной голытьбой в эту тайгу. Так и остались здесь. Сначала мыли золотишко, потом решили проще жить.
— Это как? — стараясь растянуть разговор, спросил Аркадий.
— Проще-то? А всего-навсего грабить, Аркаша! Сначала батюшка мой, потом и я!
— И убивать… — добавил Вольский.
— А без этого никак, Аркаша! Сопротивлялись все: кому ж хочется нажитое отдавать! Вот и батюшка мой, тоже сопротивлялся!
— Так ты и отца?! — вскрикнул Аркадий.
— И его, родителя моего! Тоже на дне лежит, бедолага! — Сучок снова хихикнул. — Хозяин один должен быть. А я сильнее оказался. Вот с тех пор и коплю своё богатство. Понемногу, понемногу…
— Ну и урод же ты, дед! — Аркадий начал понимать, что вряд ли старик оставит его в живых. Только страха почему-то не было. Только ненависть, да боль в руках от затянутой верёвки.
— Это как посмотреть! — Сучок внезапно нахмурился. — Вот и ты за тысячи километров припёрся за богатством! Не так, скажешь? Много вас таких здесь было! Даже китайцы: шустрые, маленькие. Намоют золотишко и тайными тропами к границе! А только знал я все их тайные тропы! Выйду навстречу, на чай приглашу, потому как в тайге чай — первое дело! Ну, а потом по голове да в воду!
Сучок заулыбался и подошёл к Вольскому:
— Вот такое оно, Кондрашкино озеро, Аркаша! Жаль, не увидишь ты ничего — тайга вокруг, глушь, и никто сюда дороги не знает! Не напишешь ты свою книгу, милок, не нужна она.
— Так сколько ж лет тебе? — уже без интереса спросил Вольский.
— А ты посчитай: с одна тысяча восемьсот восьмидесятого…
— Врёшь ты, столько не живут!
— Я же живу! — на этот раз громко засмеялся старик.
Он отошёл в сторону и долго разглядывал Аркадия:
— А я тебя, пожалуй, в живых оставлю! Поживи ещё чуть-чуть, подумай. Потом тебя либо звери съедят, либо муравьи обглодают. Так-то, Аркаша!
Сучок закинул на плечи панягу:
— Всё-таки жаль, что ты моё озеро не увидел! И ещё: дорогу назад запомнил? — старик самодовольно осмотрел окрестности и скрылся за густыми зарослями тальника.
— Гад! — крикнул вслед Аркадий.
Попытался ослабить верёвку. Слабина была, но очень уж сильно, видимо, был затянут узел.
— Гад! — продолжал твердить Вольский и тёр верёвку, тёр… Рук уже не чувствовал, да первые муравьи начинали трапезу на его теле…
∗ ∗ ∗
Потом по всему Патому гуляла легенда о человеке, который чудом выбрался из тайги. У него начисто было съедено лицо муравьями и мошкарой. Он ходил от дома к дому, рассказывал о золоте Кондрашкиного озера и всё грозился показать к нему дорогу.
«Блаженный!» — сочувственно смотрели ему вслед, потому что знали, что нет никакого такого озера с его несметными сокровищами. Слышали когда-то, но это было так давно… А тот ненормальный однажды исчез. То ли увезли куда-то, то ли сам в тайгу ушёл. Может, действительно нашёл тропу к Кондрашкиному озеру…лесстранные люди