Я жил до поступления в ВУЗ с родителями в небольшом городке, в частном доме. При доме этом, как водится, были маленькие постройки-сараюшки, душ летний, баня, летняя кухня. Вот на кухне этой остановимся подробнее — в ней вся суть рассказа. Кухня — помещение где-то 5 на 7 метров, в ней была обычная печка на дровах. К этой комнатушке еще были пристроены сени — комнатка 3 на 3 метра, где обычно висело белье, спрятанное от дождя, валялся хозинвентарь, висели рабочие вещи, в которых мама и папа возились в огороде и т. д. Семнадцать лет назад эта кухня еще использовалась по назначению, иногда в ней даже ночевали те, кто в ней помещался — в кухне было не так душно спать летом, как в кирпичном доме. Сейчас же эта кухня превратилась в склад барахла — старых книг, тряпок, телевизор старый тоже там валяется. А всё из-за того, что после того, как в этой кухне умерла моя прабабушка, родители решили, что больше не стоит там готовить еду и вообще бывать часто.
В прошлом году я приехал летом в родной дом. Однажды утром я, как обычно, шатался без дела по двору, дразнил Синяка (песик наш), и что-то меня вдруг потянуло зайти в эту старую постройку — ностальгия, что ли, проняла по тем временам. Минуя прохладные сени, усыпанные тряпьем и коробками, я вошел в кухню. Вид у нее был не очень — кучи барахла, старой негодной кухонной техники, обуви, моих игрушек... Я поднял с пола мой старый пистолет, стрелявший когда-то пластиковыми шариками. Передернул затвор и нажал крючок — смотри-ка, стреляет еще!
Какая-то пронзительная тишина была в этой комнатке, хотя неудивительно — ставили домик на славу, звукоизоляция в нем при закрытых окнах отличная. Мне вспомнилось много всего, что было с этим домиком связано — как сестра с кровати шлепнулась в открытое подполье на картошку, и мне было весело, а она, испугавшись, плакала; как шипели на печи кастрюльки с едой; как пахла жареная картошка к обеду… Улыбнувшись воспоминаниям, я покинул кухню, потом почему-то подошёл к окну с торца и посмотрел в него.
На окно яркими бликами падали лучи солнца, поэтому издали мало что было видно, но мне показалось, что во внутреннем убранстве кухни что-то не так. Я подошел вплотную к окну, сложил руки рупором и заглянул вовнутрь. Никакого хлама внутри не было — все было убрано, стоял стол с тарелками, где были помидоры, укроп, огурцы. На стене висел ковер, в углу на тумбочке у кровати работал вентилятор, а на кровати… на кровати лежала моя прабабушка и умирала. У неё была агония — видно было, как ей тяжело, как ей нужен воздух, как тускнеют глаза…
Я тряхнул головой и вновь посмотрел внутрь — картина не пропала. Я метнулся в домик через сени — ничего из того, что я видел через окно, не был: мусор, хлам, стены облупившиеся, никакого стола и вентилятора. И что-то вдруг нахлынуло на меня — в яркий солнечный людный день мне стало страшнее, чем в длинном проходе меж могил на местном кладбище ночью (я бывал там как-то раз, проверял прочность нервов). Я пулей вылетел из кухни, но на пороге сеней едва не упал от удивления и ужаса: передо мной была картина, достойная кисти художника — жуткое, но чудовищно красивое зрелище: я видел небо, ночное небо августа, усыпанное звездами и безлунное. Но земля была дневная — все было освещено не лунным светом, а солнечным, хотя на небе не было ни солнца, ни даже луны — только иссиня-черное небо и звезды. А земля была светла, и жизнь на ней кипела, и никто не замечал никаких странностей...
Не знаю, в какой именно момент это наваждение прошло, и небо вновь стало светлым — должно быть, когда я кое-как вышел из сеней. Но с тех пор я, как и мои родители, стараюсь без крайней нужды не входить в летнюю кухню.деревнявидениячто это было