Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Зев земли
© Говард Филлипс Лавкрафт11 мин. Страшные истории Pluto_ 16-08-2020, 22:04 Указать источник! Принял из ТК: Helga
Но довольно об этом, позволь мне сперва представиться, как следует цивилизованному человеку. Хотя порой, когда я вновь и вновь бесконечно думаю о том, что явилось моему взору, то сатанинский хохот рвётся из моей груди: наша цивилизация — абсолютное ничто не только перед теми, кто кичливо посматривает на нас со звёзд, она ничто даже в сравнении с тем, что у нас под ногами. Впрочем, довольно, я хотел представиться...
Меня зовут Артур Делерт, я студент того самого Мискатоникского университета, весьма известного благосклонностью многих своих членов к различным тайным и оккультным знаниям и наукам, что, как мне теперь кажется, в немалой степени определило и мою участь.
В бытность свою студентом я достаточно серьёзно увлекался антропологией, в особенности различными малоразвитыми дикарскими племенами — историей ацтеков и майя Южной Америки. Мои страстные увлечения также поддерживал и разделял профессор моей кафедры Николас Уиллоуби, бывший также в силу весьма молодого возраста моим близким другом.
Многие вечера мы провели за чашкой горячего пунша, обсуждая в жарких дебатах всевозможные пути и модели развития разнородных общественностей вида homo sapiens: что было бы, если бы гегемонию на Земле получила не белая, а жёлтая или вовсе чёрная раса, и многое, многое другое, рождавшееся в разгорячённых пуншем головах.
Дорогой Николас! Если ты однажды возьмёшь в руки сей недлинный и неровный труд — прими мою искреннюю благодарность за проведённые вместе годы и искреннее раскаяние, что в ту роковую ночь я не прислушался к твоему разумному голосу и остался дожидаться того, что отныне повергает меня в клокочущие пучины безумия. Прости и прощай, дорогой мой друг!.. Сожги эти листы, не читая того, что несёт моё воспалённое сознание.
Вновь возвращаюсь к тебе, мой неведомый и незнакомый читатель. Два месяца назад мой друг Николас У. явился в аудиторию как всегда на два часа раньше начала занятий, ибо так было у нас заведено — сходиться и обмениваться новыми фактами, мыслями, идеями касательно нашей общей антропологической стези. Но в тот день, 21 августа 1902 года, Николас был возбуждён и взволнован больше обычного. В ответ на мои нетерпеливые расспросы, он кратко поведал мне, что ему удалось натолкнуться на упоминание совершенно нового, неизученного племени в джунглях Южной Америки. Также ему удалось списаться и встретиться с одним путешественником, почему-то пожелавшим не называть своё настоящее имя, но в то же время любезно предоставившего в распоряжение моего воспылавшего азартом друга подробные карты и координаты местообитания этого нового сорта дикарей; даже пообещавшего нам, — то есть Николасу и мне, ибо он уже тогда заикнулся о возможности моего участи в этом рискованном предприятии, — пообещавшего нам двоим проводника, человека, хорошо знакомого с бытом и обычаями данного племени, а также умеющего ходить по джунглям.
Я стоял и слушал всё это, разинув рот: такая удача не может быть случайной! Это знак судьбы! Мы избраны, чтобы внести великий вклад в науку, встать рядом с известнейшими учёными-антропологами — Лебоном, Брока, Миклухо-Маклаем и т.д. и т.п.
Глупые мечты самоуверенного болвана! Теперь же я часто думаю, что этим путешественником должен был быть никто иной, как слуга самого дьявола, в чьи нечестивые обязанности входит заманивать наивных людей в алчущую пасть своего хозяина.
В тот день мы, разумеется, не отправились ни на какие занятия, а, взяв себе отпуска, в предвкушении разошлись по домам, готовиться и собирать вещи. Наш корабль отплывал через три дня... Думаю, мне стоит опустить подробности нашего весьма заурядного путешествия через океан. Хотя, к чёрту, если быть до конца искренним, то да, признаюсь, мне просто страшно, ибо мы не ведаем, каких чудовищных тварей скрывает от нашего взора внешне спокойная гладь воды.
Опять же опущу подробности нашего прибытия в порт К* и схему маршрута, ибо не хочу, чтобы кто-то, такой же азартный и горячий, пострадал из-за меня. Думаю, дорогой читатель, когда я доскажу свою историю, тебе станут ясны причины и мотивы этой скрытности.
Скажу лишь, что до места мы добрались в целости и сохранности 12 сентября того же года. Наш проводник — угольно-чёрный негр, обросший густой и жёсткой щетиной, делавшей его похожим на экзотического дикобраза, был угрюм и неразговорчив, наподобие своего воображаемого тотема. За всё время наших нетерпеливых расспросов от него удалось добиться только того, что племя, к которому мы едем, называет себя Хтау-лимну — «стоящие перед землёй», и в подтверждение своего имени, Хтау-лимну очень чтят землю и всё, что с ней связано: они не пашут, не сеют, не строят жилищ из камня, глины и прочего, что предоставляет нам земная твердь. К тому же, — здесь старик делал недоброе лицо и неохотно цедил из-за сжатых зубов, — белым людям тоже неплохо было бы научиться уважать землю, ибо в противном случае та непременно разверзнется под их ногами и поглотит грешников.
В этой части его рассказа мы с Николасом неизменно пожимали плечами и отходили прочь от полубезумного дикаря. Как мой друг говорил мне в моменты, когда мы оставались одни, — подобный священный трепет аборигенов перед тем, что любому просвещённому человеку кажется простым и заурядным, скорее всего происходит от того, что в этих местах нередки весьма разрушительные землетрясения, и наивные дикари, должно полагать, младенчески боятся их и стараются задобрить своего гневливого бога таким вот оригинальным и в чём-то даже забавным способом. Знать бы тогда, насколько всё непросто, и отказаться, отказаться от этой безумной, рождающей панику идеи, но теперь поздно, слишком поздно...
19 сентября солнечным и душным утром мы прибыли к месту поселения Хтау-лимну. Это, как и следовало ожидать, оказались приземистые дикари, что мужчины, что женщины, ниже пояса укрытые юбочками из длинных высушенных трав, связанных наподобие балетной пачки, верхнюю же часть своего тела они старательно натирали вездесущей пылью, отчего их грубая эбонитовая кожа казалась гораздо светлее. Кроме того, этот странный и нечистоплотный обычай, соседствуя с необходимостью взрослым и высокопоставленным племенным мужам постоянно ходить со свежими разрезами на щеках в виде пары волнистых линий, расположенных одна над другой, вызвал во мне смесь брезгливости с некой разновидностью сочувствия — ведь из-за пыли, покрывающей их тела с непрестанно кровоточащими ранами, среди взрослого и сильного мужского населения Хтау-лимну должна быть очень высокая смертность от заражения крови. И как же быть тогда с возможностью того, что, прельстившись на беззащитных женщин и детей, на их племя нападёт другое племя?
Выслушав мои соображения, наш проводник лишь усмехнулся и уверил меня, что другое племя не посмеет нападать даже и в мыслях. Хтау-лимну охраняет сама Уммбаттау – «Открытая Земля». Произнося эту сколь безумную, столь и пафосную тираду, мой собеседник тут же опустился на колени и старательно обтёр себе лицо тем, что нашёл под ногами, отчего его засорённые песком глаза немедленно приняли откровенно бычье выражение.
Я пожал плечами и поспешил присоединиться к моему другу, который ушёл несколько вперёд меня. Надо сказать, что быстро ходить было весьма неудобно, так как вождь племени, о чём-то посовещавшись с проводником, выставил условия. Белокожие пришельцы могут остаться и в течение нескольких дней безвозмездно пользоваться их гостеприимством, если только будут уважать их божество Уммбаттау и не навлекут его гнев на жителей деревни. Мы согласились, и наш проводник огласил нам список условий, одним из которых, самым тяжёлым, была необходимость передвигаться без обуви. Я хотел было протестовать, так как мои непривычные к голой земле и камням стопы легко могли быть травмированы, и тогда, возможно, исход мой будет печален — я подхвачу столбняк и погибну в этих глухих местах без надлежащей медицинской помощи.
Но Николас отвёл меня в сторону и, апеллируя к перенесённым тяготам пройденного пути, а также к нашей с ним сияющей славе в грядущем, уговорил-таки меня принять эти дурацкие условия. Впрочем, тонкие носки из козьей шерсти мне было милостиво позволено оставить. Хоть какая-то защита...
С этими мыслями я неспешно брёл по деревне, стараясь распределить своё внимание между дорогой под ногами и примитивными постройками вдоль моего пути. Проводник рассказал нам сущую правду: эти наивные дети природы и правда не использовали в своих псевдо-архитектурных сооружениях никаких иных материалов, кроме смеси сухих и свежих листьев, кое-как скреплённых между собой размочаленными волокнами деревьев. «Странно, — подумал я, — ведь эти убогие халупы должны неизменно разваливаться при каждом маломальском сотрясении земной коры, кои в силу величайшей подвижности оной, случаются здесь с частотой едва ли не по разу в неделю». Землетрясение — мой мозг почему-то цепко ухватился за это слово, и я не знаю, было ли это предчувствием, проблеском некоего звериного инстинкта, доставшегося нам от далёких, покрытых шерстью предков, и властно велящим немедленно покинуть опасное место, — однако, именно тогда я впервые почувствовал себя как-то неуютно, словно земля уходит из-под ног. Надо сказать, что в этих местах уже в течение нескольких дней мы с Николасом временами испытывали дискомфорт из-за регулярных лёгких колебаний поверхности. И этот непрекращающийся грохот...
Со вчерашнего полудня мой слух улавливал непрекращающиеся раскаты, наподобие далёкой грозы или грома сотен барабанов, взывающих к отваге защитников отечества и к ниспровержению захватчиков. Ещё тогда, заинтересовавшись, я вновь обратился с расспросами к нашему проводнику, но не смог добиться от него ничего вразумительнее фразы: «Это ворочается Уммбаттау... — он добавил, поймав мой вопросительный взгляд, — Кто увидит Уммбаттау — тот более чем мёртв...» Больше ничего об этом сверхъестественном Уммбаттау мне узнать не удалось. Помню, что в тот раз, как и в
несчётное количество предыдущих, я отнёс всё к суевериям, подпитываемым страхами и предрассудками невежественных людей. Теперь же мне и впрямь стало не по себе — горизонт был девственно чист, никаких врагов вокруг не было и в помине, а зловещий гром тем не менее и не думал утихать; со вчерашнего дня он стал только ближе, явственнее, отчётливее. От мысли, что то, что способно издавать такие неистовые звуки, должно быть поистине огромным и несущим в себе невероятную мощь и энергию, мне стало не по себе, и на мгновение я было допустил мысль о том, что эти наивные люди, возможно, не так уж и не правы в своих опасениях. Но в следующую же секунду пытливый учёный во мне взял верх, и я сказал себе: «Не будь малодушным, Артур! Ты в будущем великий учёный, разумеется, в паре с твоим другом Николасом, — тут же подправил я себя, — так что не давай пустым страхам расти и расцветать в твоей душе. Если будет нужно, ты исследуешь и первым опишешь эту диковинную геологическую аномалию». Подбодрив себя этим честолюбивым рассуждением, я подобрался и отправился дальше. Я продолжил свои попытки где-нибудь разыскать моего друга и вместе с тем поближе познакомиться с бытом Хтау-лимну.
Надо сказать, последнее сделать было несложно. Их жилища, больше напоминающие огромные ульи из травы, не имели ни окон, ни дверей, потому с улицы любому было видно, что в них происходит. А происходило везде примерно одно и то же: голые и грязные дети с пронзительными криками молотили друг друга палками и дрались. Их кожа была покрыта старыми и новыми ранами и саднящими вспученными язвами.
Здесь надо добавить, что Хтау-лимну ничего не подбирают с пола — будь то упавшая еда, посуда, предметы. По их поверьям, земля так «ест» и сама выбирает эти предметы себе в жертву. А поскольку полы в их хибарах земляные, то думаю, излишним будет сообщать, что эти люди добровольно жили на гниющей свалке, которую сами же и создали у себя под ногами; их дети резались и заражались от гниющих повсюду отходов пищи, а также от роящихся кругом мух.
По этой причине я решил пока не продвигаться вглубь деревни, в гущу смрада, а подумал, что лучше будет обойти странную деревушку вокруг, и заодно, может, что-то прояснится с этой таинственной Уммбаттау. Но тут моё внимание привлёк пронзительный и отчаянный крик, переходящий на самых высоких нотах в истошный вопль. Кричала женщина. Потому первым моим желанием, как джентльмена, было броситься на помощь, но потом, вспомнив о неприглядной наружности грязных аборигенок, я уже поумерил свой пыл, но в следующую секунду меня до костей прожгло одно-единственное слово, вспыхнувшее в мозгу: Николас!! Что, если он как-то связан с этим криком, что, если он в беде?!
Не разбирая дороги, я бросился на звук, и вскоре застал сборище, не менее странное, чем всё виденное мною до этого: кажется, всё взрослое племя собралось здесь. К моему несказанному облегчению, поодаль я увидел и Николаса с проводником, они горячо о чём-то совещались, и я решил немедля к ним присоединиться.
В центре же живого и гудящего круга лежала растрёпанная и окровавленная женщина. Это она испускала столь пронзительные крики, что, казалось, любое сердце должно смягчиться и растаять. Но только не сердца этих тупых дикарей, худших из рода человеческого. Их безумный жрец, размалёванный и укрытый с головы до пят чем-то вроде соломенных циновок, вознёс над ней свой грязный кривой посох и что-то каркал на варварском наречии. Ещё и ещё; начав с пары неуверенных голосов, постепенно всё племя присоединилось к нему и начало выкрикивать одну и ту же фразу, перекрывая даже вездесущий и неумолчный грохот, перманентно присущий этому месту.
Скорбный смысл безобразной сцены был ясен любому — несчастная женщина, видимо, сумела как-то прогневать вождя, и теперь её ждут скорый суд и такая же скорая расправа, или просто расправа безо всякого суда, или жертвенный алтарь... Я вгляделся в искажённое от боли и ужаса лицо несчастной: нечёсаные космы цвета серого пепла были вымазаны в текущей с лица и макушки крови, она кричала и голосила, не переставая хватать своего жестокосердного мучителя за ноги. Тощие груди бились о землю, а короткая юбочка сухой травы готова была вот-вот расползтись под острыми коленями.
В ужасе я отвёл глаза от этого непристойного зрелища и обратился к проводнику, указав глазами на бедную женщину: «За что её так?» Тот обратил на меня свой мутный от предчувствия скорого кровопролития взгляд и прохрипел: «Уммбаттау... Её выбрала Уммбаттау». Его слова будто послужили сигналом озверевшей толпе: дикари обступили свою несчастную соплеменницу вплотную, несколько сильных рук подняли её и поволокли, невзирая на протесты.
Я обернулся к двинувшемуся было за ними в каком-то ослеплении Николасу, схватил его руку и покачал головой. Кажется, он понял, что я хотел сказать, и ласково улыбнулся, ответив: «Друг мой, понимаю твои чувства, но мы ничего не можем сделать для этой бедной женщины, мы — лишь исследователи, посланцы и представители цивилизованного мира, мы можем только беспристрастно наблюдать и фиксировать происходящее». Он тронулся было в путь, но заметив в моих глазах непотухший огонёк сомнений, добавил: «Мы учёные, не забывай...» Я со вздохом вынужден был признать его правоту и покориться. В первый же день быть свидетелем казни — не о таком я мечтал в своих честолюбивых грёзах о карьере...
Тем временем зловещая процессия во главе со жрецом, шествующим с гортанными вскриками и постоянным перекладываем посоха из руки в руку, приговорённой, влекомой двумя дебелыми ублюдками, и остальными бездельниками-зеваками двинулась, по всей видимости, прочь из деревни. Снова боятся осквернить свою ненаглядную землю? В моей душе поднялось было бешенство, но тут же улеглось — рука моего друга бережно взяла меня за локоть и осторожно подтолкнула за всеми.
Дальнейшие часы, дни и недели моего существования больше похожи на один нескончаемый дурной сон, от которого я до сих пор не могу проснуться.
С дьявольскими завываниями и хрипами племя медленно ползло вперёд. Грохот всё усиливался и приближался, мне казалось, что мои барабанные перепонки не выдержат, и из ушей вот-вот польётся кровь. Несколько раз я хотел бросить всё и вернуться в деревню, домой, в Аркхем, к родному очагу, подальше от этих беснований и богомерзких ритуалов… Но Николас, как я брошу его здесь одного? И как я найду дорогу назад?
Постепенно начало темнеть. Я всё-таки повредил правую ногу и теперь хромал, опираясь на верное плечо друга. И всё чаще ловил себя, что двигаюсь как автомат, давно уже не думая о том, куда и зачем мы идём, лишь бы всё поскорее закончилось, лишь бы её поскорее убили, лишь бы поскорее... Боль в ноге и нестерпимый грохот, древним тараном бьющийся в мои барабанные перепонки - медленное шествие под монотонные завывания постепенно вгоняло в подобие транса даже цивилизованных белых людей. Возможно, уже тогда мой рассудок помутился от переживаемого мною нервного потрясения, и всё дальнейшее — лишь плод моего воспалённого воображения. Как бы мне этого хотелось!.. Друг Николас! Умоляю, заклинаю тебя всем святым, скажи, что там ничего не было, что я заразил кровь и погрузился в горячечный бред, и всё дальнейшее мне приснилось! Скажи, что нет никакого Уммбаттау, — всё это вымысел, миф, сказка для детей, бред досужих дикарей! Прошу, умоляю, скажи...
***
Вокруг царила глубочайшая ночь, разгоняемая лишь несколькими факелами, что прихватила охрана жреца. Всё остальное племя, и мы с ними, двигались на ощупь, спотыкаясь и раскачиваясь в такт безумному шествию. Грохот стал таким невообразимым, что казалось, если бы он хоть на мгновение смолк, то тишина раздавила бы меня как таракана. О разговорах не могло быть и речи, да и самих мыслей не наблюдалось. Тупое и покорное движение. К гибели. Своей или чужой — не важно. Внезапно мы встали, и задние ряды стали напирать, по инерции врезаясь в спины передних.
Что произошло дальше? Я не знаю. С одной стороны, я понимаю, что никак не мог в этом затопляющем всё грохоте расслышать несколько коротких выкриков-проклятий сатанинского шамана и последовавший за ним безумный и отчаянный женский визг, перекрываемый более низким гортанным криком мужчины, словно смелая женщина каким-то образом смогла прихватить с собой одного из её палачей...
После чего вся толпа, только что варварски расправившаяся с беспомощной жертвой, как один развернулась и в отупении побрела назад. Не знаю, что за бес овладел мною тогда, но я просто обезумел: как, и это всё? Только за этим мы брели сюда полдня и полночи? И я даже ничего не увижу в кромешном мраке?! Дальнейшее я помню крайне смутно: кажется, я вырвался из отчаянно удерживавших меня рук Николаса... Боже мой, наверное, он звал меня, искал... Сердце обливается кровью при мысли, что с ним могло случиться в том дьявольском месте...
Очнулся от своего припадка я только днём — и обнаружил, что прижимаюсь спиной к какому-то утёсу. Солнце ярко светило с небес, создавая невероятно сюрреалистичную картину: зелёная лужайка, неведомо откуда на ней взявшийся исполинский булыжник - и человек, который прячется за ним, сам не зная от чего... Надо ли говорить, что сопровождавший это всё адский грохот никуда не делся за столько времени? Помню, что первым, о чём я подумал, было: «Боже, как хочется пить...» Пот градом лился с меня. И надо было решать, что делать дальше. Я, шатаясь, вылез из-за своего импровизированного укрытия и огляделся по сторонам: я был один, значит, все ушли. Голова раскалывалась и кружилась. Всё плясало и плыло перед глазами. Позади меня вихлялся лес, который мы вчера прошли, а впереди, впереди, кажется, был обрыв, пропасть, другой берег которой терялся в неразличимой дали. И в ней находился источник этого грохота. Не знаю, не могу объяснить, какая сила в тот момент повлекла меня, словно мотылька на огонь. Дьявольский голос шептал в мою душу: «Загляни... загляни... ты же учёный... а вдруг там твой друг?.. а вдруг ему нужна помощь?.. Ты же за этим сюда пришёл, не так ли?» Не в силах противиться растущему изнутри безумию, шатаясь, на заплетающихся ногах, я подошёл к краю... Кажется, последняя искра, последний проблеск здравого смысла заставил меня упасть на колени и зажмуриться: «Беги, глупый человек, беги...» Но сатанинская гордыня шепнула: «Посмотри!..»
Потом я бежал, бежал от того, что там увидел, бежал как загнанный зверь, не осознавая, куда... Наверное, через какое-то время я выбрался к океану, и меня подобрал корабль. Во всяком случае, в себя я пришёл уже в каюте. Но всё это не имеет никакого значения — куда бы я ни пошёл, что бы ни делал, я вижу перед собой Уммбаттау. Про́клятую богами и людьми Уммбаттау. Я кричу и сжимаюсь в комок, обхватывая слабеющими руками голову, и ничего не могу с собой поделать, оно стоит перед моими глазами — безумное видение ада — в ложбине между двумя берегами пропасти, заполняя её всю, на глубине нескольких сот футов лежит колоссальная графитно-серая туша, покрытая дугообразными отростками плоти, радиусом, вероятно, в несколько миль каждая. Они раскрываются, словно гигантские губы чудовищных ртов, усаженные по краям кривыми шипами толщиной в ствол доброго дерева. И именно они, поднимаясь и схлопываясь вновь с присущей им титанической силой, и производят этот грохот. Кажется, эта фантасмагорическая тварь продолжалась глубоко вниз, залегая также во все стороны под землёй, и именно судорожные конвульсии её необъятного тела и производят то, что мы называем землетрясениями...
Кажется, я кричал, бежал, потом меня, истощённого и обессиленного, подобрали, ласкою и увещеваниями добившись, чтобы я назвал своё имя и хотя бы примерное местожительство. Теперь я дома, добрые матросы подбросили меня сперва до Бостона, снабдив деньгами на первое время, а оттуда я уже своим ходом добрался сюда, в Аркхем. Но после того, что я видел, никакое место на этой планете не может по-настоящему считаться безопасным домом и убежищем, я нигде не могу быть спокоен, я не могу быть уверенным в том, что земля не обвалится, и оттуда не покажется отвратительная и необъятная масса Уммбаттау... Стоит мне лишь прикрыть глаза, как я вновь стою на коленях на обрыве, и неодолимая сила стягивает меня вниз; моё тело летит прямо под один из алчно устремившихся ввысь отростков, и последнее, что я вижу — веерообразно раскрытый над моей головой частокол изогнутых шипов, что вот-вот вместе с несущей их плотью обрушатся на меня и не оставят даже мокрого следа от слабого человеческого тела...
Каждый раз с диким криком я просыпаюсь и вскакиваю с пропитанных потом простыней, и кощунственные мысли лезут мне в голову — что лучше бы мне было тогда погибнуть, лучше бы земле содрогнуться и отправить меня в последнее падение в раскрытый зев Уммбаттау. «Кто увидит Уммбаттау — более чем мёртв», — сказал старик. Он был, несомненно, прав. Но самого ужасного он не договорил — ведь то, что мы привыкли называть землёй, нашей землёй, на самом деле может оказаться лишь тонкой скорлупой над этой ужасающей тварью...
2 247 просмотров
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
