Эта история случилась со мной уже достаточно давно, чтобы я решился ею поделиться. Знаете, как бывает — надорвешь живот над каким-то глупым анекдотом, расскажешь его друзьям, а они смотрят на тебя немного удивленно, будто уже говорят: «Ну? Где смеяться-то?». Иногда с тобой случается фигня, которой ты решаешься поделиться только с самыми родными людьми, но даже задушевные беседы с ними на кухне до темноты не приносят покоя.
Шел 2003 год, лето только-только началось. Я с отличием закончил девятый класс и, наслушавшись рассказов дяди-связиста, собирался поступать в местный техникум радиосвязи (как позже выяснилось, идея была так себе, но это уже будет историей о проблемах отечественного технического образования). Родители были очень рады моим успехам в учебе и сделали мне роскошный подарок «на окончание» — новенький горный велосипед! Надо сказать, что для меня, учительского сына, такой подарок был сродни собственной яхте или пентхаусу в центре города. Дисковые тормоза, алюминиевая рама, не велосипед — мечта!
То, о чем я хочу рассказать, случилось через неделю после покупки. За семь дней ежедневных изнуряющих, но таких приятных поездок я уже достаточно хорошо управлялся со своим Вороным (как его называл отец) и уже осмелел настолько, что ездил в соседний лесок «полетать» по оврагам. В тот день я как раз собирался отправиться покорять местные вершины на своем алюминиевом коне. Я встал в девять часов, наспех позавтракал и, впопыхах собравшись, выкатил велосипед из квартиры. Тогда я жил на пятом этаже обычной панельной «хрущобы». Мама беспокоилась, что я буду слишком сильно напрягаться, таская по лестнице велосипед, но легкая рама устранила все поводы для беспокойства. Родители уже ушли на работу, и закрывать дверь мне нужно было самому.
А вот дверь заслуживает отдельного слова. Ее сам сделал мой дед, которого я, увы, в живых не застал. Тяжеленная, из толстых досок и железного листа, оббитая черным дермантином и утыканная обойными гвоздиками с блестящими шляпками, с двумя замками на старых «плоских» советских ключах. В детстве она казалась мне воротами какой-то крепости из рассказов отца-историка о древнем мире. Я прислонил велосипед к ограждению лестничной клетки и привычным движением запер сначала нижний, а затем и верхний замки. Бросив ключи в рюкзак, я повернулся к велосипеду, прикидывая, как его поудобнее ухватить. От моих размышлений меня отвлек тихий, почти неслышный звук.
Вы когда-нибудь пробовали поднять руку и тут же расслабить мышцы, чтобы она без усилий упала на стол? Легкий такой шлепок, даже не стук. Я не обратил на это никакого внимания — дверь была старой, наверное, обивка уже отстает. Да и трескучий говор соседей в соседней квартире не способствовал улавливанию шорохов рассыхающейся древесины. Я взялся за раму, поднял велосипед и начал спуск. Стоило мне шагнуть на четвертую ступеньку, как звук повторился, на этот раз сильнее. За шлепком последовал более легонький удар — будто открытой ладонью по крышке стола. Поставив велосипед возле ограждения пролета, повернулся — не показалось ли? Нет, не ошибся — в дверь тихонько постукивали с той стороны. К моему сегодняшнему удивлению, это не сразу вызвало у меня тревогу или страх — только удивление. Вернувшись на площадку, я стал вслушиваться во всё усиливающийся стук. Пока я достал из рюкзака ключи, он уже стал совершенно отчетливым, набирая силу после каждого удара. В нем не было какого-либо ритма или других звуков — я бы их наверняка запомнил, — только все более сильные удары. Отпирая верхний замок, я уже не слышал соседей — канонада ударов отдавалась тяжелым уханьем сердца в ушах.
Стоило замку щелкнуть, будто тумблеру на распределительном щитке, меня резко охватила паника. Почему я отпираю дверь? Я должен бежать к соседям и вызывать милицию, ко мне в квартиру залез вор! Но руки меня не слушались и уже тянулись ко второму замку. Удары были такой силы, что после каждого из дверной коробки вылетали облачка бетонной пыли, а петли натужно скрипели. Я почувствовал, как у меня шевелятся волосы, но это мало меня заботило — тихо подвывая, я трясущимися, мокрыми от пота руками пытался отпереть нижний замок. Он закрывался на два оборота, и после первого я взвыл в полный голос.
Дальнейшие события случились одно за другим, будто попав между ударами сердца: от сокрушительного удара в центр двери пулей вылетел глазок, впечатавшись в мой левый глаз. Для меня это стало выстрелом стартового пистолета — скорее вниз! Со слезами и воплями, позабыв о своем Вороном, зажимая двумя руками кровоточащий глаз, я слетел по лестнице вниз. Дверь подъезда распахнулась от удара всем телом, и я рухнул на крыльце без чувств.
В сознание меня привела бабка со второго этажа. Она выглянула с балкона, подумала, что у подъезда прикорнул малолетний наркоман, и решила его прогнать. Примчавшиеся с работы родители вызвали «скорую» и милицию.
Почти две недели я пролежал в отделении офтальмологии местной больницы, по большей части из-за тревоги матери. Зрение не пострадало, но глазок рассек нижнее веко и, несмотря на старания хирурга, левый глаз у меня навсегда остался немного прищурен. Отцу стоило большого труда уговорить меня снова зайти в подъезд, и убеждения участкового, что в квартире никого нет, мало помогали. Больше всего меня пугало, что ни бабка, ни даже проклятые соседи не слышали абсолютно ничего — ни ударов, ни моего воя и криков. Всем было понятно, что на домушника списать это происшествие не выйдет, но вслух мне этого никто не сказал до сих пор. Я старался не оставаться дома один, и велосипед мне в этом здорово помогал. Так продолжалось добрые полгода, но ничто не напоминало о том случае, и новые заботы в техникуме понемногу отвлекли меня, не давая вспоминать подробности. Но две вещи, увы, меня никогда не оставят — прищуренное, иногда подрагивающее нижнее веко на левом глазу и ужасная, до собачьего скуления боязнь стука во входную дверь. С первой стипендии я купил квартирный звонок с прямо-таки огромной кнопкой вызывающе яркого цвета, которую только слепой не заметит, но нет-нет да и находится кто-то, не замечающий её и барабанящий в дверь.домчто это былоархив