Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зло

Я думаю, что если бы я смогла отмотать время на три дня назад, я бы вообще не стала выходить из дома. Может, если бы я могла предвидеть будущее, в тот день я даже не стала бы вылезать из постели.

Но я не провидица.

Сумрачный осенний денёк, сухой и нежаркий, располагал к прогулкам, и сидеть в одиночестве в пустой квартире мне, пожалуй, хотелось меньше всего. Вот почему после работы я не пошла домой сразу, а отправилась побродить немного в одиночестве. Недолго, хотя бы полчаса — это составило бы приятный вечерний моцион. Загребая ногами уже начавшие опадать листья, я свернула в проход между домами и остановилась у пустой детской площади. Скамейка, качели и горка с изрядной дырой посередине: играйте, детишки.

Щёлкнула зажигалка, вспыхнула ярко-оранжевая звёзда на кончике сигареты. Без особого наслаждения затянувшись, я выдохнула в неподвижный воздух облачко дыма, которое смешалось с быстро наступившими осенними сумерками. Тишина и абсолютное спокойствие вокруг, не шевелился ни один листочек. Ощущение было приятным.

Сзади послышалось шарканье. Я обернулась и увидела человека, неторопливо ко мне приближавшегося. Движения были расхлябаны, одежда грязна. Пахнуло застарелым перегаром.

— На бутылку не поможешь? Похмелиться бы, — прохрипел он. Ну и хорошо, без прелюдий перешёл к делу. В руках мужчина сжимал статуэтку, изображающую трёх обезьянок, сидящих друг у друга на головах. Знаменитая скульптурная композиция «Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зло».

Пьянство — дурное дело. Воровство вещей из дома, чтобы продать их за копейки — тоже. Тем не менее, я достала полтинник и протянула его алкашу. Тот, сипло благодаря, протянул статуэтку и двинулся в сторону ларька. Я же, отшвырнув окурок и сунув обезьянок в сумку, пошла в противоположную сторону, к дому.

Вечер прошёл обычно и без приключений, но ночью виделись мне странные сны: будто я сижу на скалистом уступе где-то в горах, внизу не видно ничего из-за густого, молочно-белого тумана. И, кажется, я была без одежды. Потом откуда-то сверху спрыгнула уродливая мартышка с вытаращенными глазами и оскалом в розовой пене. Визжа, она набросилась на меня и вцепилась в глаза пальцами.

Я проснулась от острой боли, которая, впрочем, почти сразу сошла на нет. Щурясь от неяркого света, проникающего в окно, я посмотрела на часы и охнула: чуть не проспала. В бешеном темпе я собралась, схватила сумку и кинулась на работу.

Днём вдруг разыгралась боль в глазах — должно быть, подцепила какую-то инфекцию… Интересно только, где? Они слезились беспрерывно, появилось непреходящее ощущение рези, белки покраснели. Судорожно моргая, я таращилась в монитор, пытаясь делать свою работу, но слёзы застилали глаза, текст и все окружающие предметы расплывались.

Восемь часов я едва отсидела, постоянно бегала умываться, сходила в аптеку за каплями, но они не помогали. Сегодня ни о каких прогулках и речи быть, конечно, не могло.

Уже дома, последний раз закапав в глаза, я легла спать. Устроившись поуютнее, я засунула руку под подушку и наткнулась неожиданно на что-то твёрдое. Недоумевая, вынула этот предмет. По спине пробежал холодок, ведь в руке я сжимала статуэтку с весёлыми обезьянками, неизвестно как оказавшуюся у меня под подушкой. Верхняя обезьяна с игривой улыбкой закрывала глаза руками.

— Чушь, — пробормотала я, вставая с кровати и ставя статуэтку на стол. Отбрасывая прочь тревожные мысли о том, как именно могли эти обезьяны оказаться у меня под подушкой, я снова вернулась в постель. Сон не шёл, воцарилась какая-то непонятная тревога. Очень своевременно я вспомнила, что статуэтку вчера из сумки так и не достала.

Беспокойно провертевшись, по меньшей мере, два часа и вздрагивая то и дело от каких-то шорохов и стуков, я забылась некрепким сном. И проснулась ночью от мощного толчка — должно быть, что-то приснилось. Я повернула голову и различила рядом с собой на подушке эту дурацкую фигурку. Средняя обезьянка смотрела мне в глаза, смеясь, и прижимала к ушам ладошки.

Взвизгнув, я спихнула статуэтку на пол и она упала с глухим стуком. Тут же голову пронзила жуткая боль, будто в уши вонзили по спице. Сразу заслезились глаза. Жмурясь и стараясь не дышать, ведь каждый вздох отзывался в ушах болью, я нащупала телефон и набрала рабочий номер.

— Я сегодня не приду, беру больничный… простудилась, наверное, — прошептала я в трубку. Пронзительный голос секретарши, записанный на автоответчик, болезненно резонировал в голове. И, едва договорив, я снова рухнула на подушку, отключая телефон. Сердце сжималось от страха. Обезьяны? Маразм и бред! Не бывает проклятых статуэток, не бывает предметов-вредителей, купленных за полтинник у алкашей.

Три обезьянки улыбались мне с пола.

К полудню резь в глазах слегка поутихла, боль в ушах тоже стала терпимой. Стоило ли вызывать врача? Или лучше экзорциста? Я надеялась, что эта странная болезнь пройдёт сама собой, как и большая часть моих болячек.

Весь день я прошаталась по дому, не отвечая на звонки, и большую часть времени просто лежала в постели и пыталась уснуть. Но что-то мешало, перед закрытыми глазами проносились какие-то дикие, перетекающие друг в друга образы: человеческие лица без глаз, смеющиеся обезьянки и множество пальцев, раззявленные в крике рты…

Стемнело.

Рты существуют на самом деле! Я лежу. Я не могу вздохнуть, что-то твёрдое прижимает меня к кровати.

Кто-то пронзительно визжит.

Помогите, эти рты — все они существуют, это кричу я, и кричат три обезьяны, и хор голосов сверлит мне череп.

Я сжимаю губы, но острые ногти раздвигают их, царапая дёсны. Я не могу сопротивляться.

Пожалуйста, помогите! Эти холодные деревянные пальцы уже у меня во рту.