Мои родители прочили мне преподавательскую деятельность, и, кажется, я слыл прилежным учеником. Но, добившись всех возможных званий и дипломов, я понял, что карьера преподавателя слишком трудна, и решил зарабатывать на хлеб насущный на ином поприще.
Один из литераторов той эпохи оказал мне протекцию, помогли и друзья. Я дебютировал в журналистике, вернее, в литературе.
Скажу, сразу, у меня, по мнению издателей и ответственных секретарей, не было ни стиля, ни воображения.
Однако один из этих почтенных людей заказал роман, чтобы дать мне немного подзаработать.
Еженедельник, для которого следовало выполнить заказ, назывался «Уикли Тейлс» и платил по пенни за строчку, что казалось мне сказочным гонораром.
Мне предоставили право самому выбрать сюжет при условии, что он окажется занимательным и читатель найдет в нем достаточное количество ужасов, чтобы подрожать от страха.
Я оказался в большем затруднении, чем казалось. Прошла неделя, но вдохновение отказывалось посетить меня.
В то время я жил в тесной квартирке из двух комнат на старой улочке около Ковент-Гардена. Соседние комнаты занимал старый отставной военный, майор Уил, человек доброго сердца, который считал своим долгом поднимать дух всех и каждого.
Он частенько приглашал меня выкурить трубку и отведать виски, которое ему присылали из самого сердца Шотландии.
Подметив мою озабоченность, Уил спросил о ее причинах с привычной снисходительной прямотой.
Я не делал тайны из своих забот и рассказал историю заказанного романа, который «не шел».
— Дело необычное, и я ничего в нем не смыслю. Кроме Вальтера Скотта и Диккенса, я ничего не читал и думаю, превзойти этих гениев никому не удастся; все остальные книги — дрянь. Однако могу вам указать путь, хотя не могу утверждать, что он наилучший. Как вы относитесь к истории сумасшедшего? Ибо полковник Крафтон — сумасшедший, хотя был в свое время одним из самых блестящих кавалерийских офицеров. Хотите повидать его? Когда-то мы дружили и продолжаем обмениваться новогодними открытками с пожеланиями здоровья и счастья. Крафтон живет бобылем в Сток-Ньюингтоне; нанесите ему визит от моего имени. Только не проговоритесь, что собираетесь писать истории, избрав его в качестве главного героя. А не то он вас прикончит. Вы любите лубочные картинки?
— Странный вопрос, майор… Но отвечу откровенно: я их обожаю!
— В таком случае вы спасены в глазах полковника Крафтона, ибо у него лучшая в мире коллекция лубков. Он отдал большие деньги за множество этих бесхитростных рисунков, поскольку богат и может удовлетворить все свои прихоти.
— Спасибо… Но что за странности у вашего полковника?
Майор Уил с огорченным видом пососал чубук своей трубки.
— Мой старый друг ведет войну с привидением, происхождения которого я не знаю. Поезжайте к нему, наговорите кучу любезностей от моего имени, скажите, что желаете ознакомиться с его коллекцией лубков, а если он ее вам покажет, не жалейте ни похвал, ни восхищенных слов. Остальное придет само собой.
Меня покорила идея Уила, и на следующий день я отбыл в Сток-Ньюингтон. В те дни то была деревня с чудесными травянистыми лугами, лесом и очаровательными древними трактирами.
Я отобедал в одном из них под вывеской «У веселого возчика»: я съел омлет с ветчиной, проглотил большой кусок творожного суфле, выпил пузатую кружку пенистого эля и попросил трактирщика указать мне дорогу к дому полковника Крафтона.
Бравый хозяин едва не выронил глиняную трубку.
— Молодой человек, я надеюсь, вы прибыли в Сток-Ньюингтон не для того, чтобы вас забросали поленьями.
Я, по-видимому, скорчил ужасную гримасу, ибо он тут же добавил:
— Именно такой прием ждет вас у полковника Крафтона, коли ваше лицо придется ему не по вкусу, а так случается со всяким, кто звонит в его дверь.
— Он что — сумасшедший или негодяй?
Трактирщик нерешительно покачал головой.
— Ни то, ни другое. Я считаю его ученым человеком, и он жертвует муниципалитету крупные суммы денег для бедных. Но он не любит общения с людьми, однако так было не всегда.
— Будьте любезны, расскажите мне его историю.
— Охотно, хотя многого сообщить не могу. Десять лет тому назад, выйдя в отставку, он купил себе старый красивый дом на окраине деревни…
По натуре своей он не был довольно общительным, но не выглядел и дикарем, каким стал сейчас. Он посещал трактир два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, избрав забытое посетителями заведение «У старого фонаря», которое содержал старик Сандерсон со своей дочерью Берилл.
Через год после приезда полковника в Сток-Ньюингтон старый Сандерсон помер, и Берилл осталась одна-одинешенька во главе отягощенного долгами трактира без клиентов.
Берилл нельзя было назвать красавицей, но выглядела она свежей и приятной; более того, поведения она была безупречного. Крафтон предложил ей вступить в брак, и она без колебаний согласилась. Два года супруги жили отшельниками, но были счастливы.
Поэтому всех поразило известие, что Берилл сбежала в Лондон с молоденьким студентом, проводившим каникулы в Сток-Ньюингтоне. С той поры Крафтон заперся у себя в доме, выгнал служанку и взял ведение хозяйства на себя. Мне сдается, крах супружеской жизни помутил его разум, превратив этого человека в мизантропа чистейшей воды.
Вот, сэр, все, что я могу вам сообщить о полковнике Крафтоне, и, согласитесь, история его банальна, хотя и причинила множество неприятностей старому нелюдиму.
— Ба! — воскликнул я. — У меня превосходная рекомендация, и я, пожалуй, рискну своей спиной!
Дом бывшего военного стоял у коммунального луга, вдалеке от других жилищ. Фасад старого дома был приятен глазу и выделялся ярким архитектурным стилем.
Стояла редкостная жара, и воздух гудел, словно в печи булочника.
Я дернул за ручку и услышал переливчатый звон в глубине гулкого коридора. Дверь распахнулась только после третьего звонка.
На пороге возник хозяин с тростью из индийского тростника.
— Кто вы такой и что вам надо? — враждебно пробурчал он. — Вы не похожи на торговца вразнос или коммивояжера, однако дергаете звонок, как сии невоспитанные и невежливые индивидуумы.
— Я от майора Уила.
В полковнике Крафтоне не было ничего ужасного. Напротив, он выглядел маленьким упитанным человечком, и только на донышке голубых глаз его кукольно-розового личика таилось некое беспокойство.
Услышав имя майора Уила, он подобрел:
— Уил — истинный джентльмен и не станет понапрасну беспокоить меня. Войдите, сэр.
Мы прошли по широкому, уложенному плитами коридору в гостиную, сверкавшую чистотой.
— Предлагаю вам освежиться, — сказал полковник привычным командирским тоном, — но вам придется пить в одиночестве, я почти законченный трезвенник.
Он вышел и несколько минут спустя вернулся с длинной бутылкой рейнвейнского и старинным хрустальным бокалом.
Холодное вино оказалось превосходным. Полковник осведомился о цели моего визита.
Я пустился в пространные восхваления Снежных лубочных картинок и сказал, что горю желанием ознакомиться с его коллекцией.
— Лубочная картинка, — начал Крафтон печальным тоном, единственное, что навевает воспоминание о былых людях. Взору понимающего человека, — хотя я не могу причислить себя к оным, они открывают новый мир. Я же всего-навсего старый маньяк, коллекционер, раб собственной страсти.
Через час я уже сидел за столом моего нового друга перед коллекцией прелестных картинок, забыв о цели своего визита. Я готов был поклясться, что явился, дабы насладиться чудными наивными миниатюрами.
Среди них встречалось много редких и, несомненно, весьма дорогих рисунков небольшого размера, раскрашенных кисточкой. Тут же лежали миниатюры с гротескными фигурами карликов и большими видами Нюренберга. Похождения Мальчика-с-пальчик и Золушки чередовались с грозными набегами Людоеда и с невероятной историей Сахарной головы.
Наступил вечер, и я подумывал, как найти предлог для прощания, но погода решила за меня. Когда я встал из-за стола, с сожалением отложив в сторону ярко раскрашенную серию рисунков с приключениями злосчастного сиротки, раздался сильнейший удар грома.
— Я не могу вас отпустить, — сказал Крафтон. — Вы не морж и не утка и живым до рыночной площади не доберетесь. К тому же сообщение с Лондоном уже прекратилось. Могу предложить вам гостеприимство одинокого человека. Вы согласны?
Я с признательностью принял приглашение.
Гроза то стихала, то принималась бушевать с новой силой; дождь превратился в ревущий водопад.
Комната, куда привел меня хозяин, выглядела очень уютной. Фламандские сундуки сверкали всеми цветами радуги. Над камином из черного мрамора с белыми прожилками висела картина Жерара Доу.
Холодный ужин, поданный на драгоценном голландском сервизе из фаянса, состоял из больших ломтей копченой ветчины, рыбы в маринаде, нежного овечьего сыра и засахаренных фруктов.
Наш разговор перешел от лубочных рисунков к военным приключениям. Полковник говорил, не скрывая своей радости.
— Поймите меня, мой друг, — он уже величал меня другом, — поймите меня… Я молчу целыми месяцами, а сегодня упиваюсь словами — у меня недержание речи! По такому поводу я отступлю от строгих правил воздержания. Как вы относитесь к араковому пуншу? Я выпью капельку вместе с вами.
Гроза ушла к югу, и дождь перестал стучаться в закрытые ставни. Я глянул на массивные фламандские часы и удивился столь позднему часу.
— Без двадцати час. Как бежит время, полковник!
Мои слова оказали неожиданное действие.
Крафтон с дрожью положил трубку, сбросил испуганный взгляд на пожелтевший циферблат и простонал:
— Без двадцати час! Вы сказали, без двадцати час!
— Конечно, — ответил я. — Когда беседуешь о столь интересных вещах и попиваешь столь чудесный напиток…
— Бога ради, — воскликнул он, — не покидайте меня… Скажите, мой друг, который час показывают стрелки?
Он позеленел от страха, и по его подбородку стекала струйка слюны.
— Ну что вы, полковник, минутная стрелка ползет к сорок пятой минуте. Скоро будет без четверти час!
Крафтон издал вопль ужаса.
— Почему же я не сплю в сей поздний час? — крикнул он. — В этом замешаны адские силы. Который час?
— Без четверти час, полковник… Уже бьет три четверти!
— Проклятие! — захрипел он. — Вот она!
Дрожащим пальцем он указал на темный угол комнаты и повторил:
— Вот она! Вот она!
Я ничего не видел, но странное недомогание стеснило мне грудь.
— Тень… Тень, являющаяся без четверти час… Вы видите ее?
Я поглядел туда, куда он указывал пальцем, но ничего необычного не увидел.
Он опустил голову и забормотал:
— Конечно, вам ее не увидеть. Она так легка, так субтильна, эта тень. Но вы можете слышать ее.
— Ваша тень шумит?
— Стучит. Призрак, который ужасно стучит.
— Я прислушался и ощутил, как на меня начинает накатывать беспричинный животный страх.
Издалека доносились глухие стуки, равномерно отбивавшие какой-то гнетущий дьявольский ритм.
Я растерянно смотрел по сторонам и не мог понять, откуда идет этот угрожающий стук.
Звуки то раздавались рядом и дребезжали, как надтреснутый колокол, то удалялись, как быстрый конский топот, потом возвращались обратно и походили на хлопанье перепончатых крыльев невидимых летучих мышей.
— Откуда этот шум? — нервно прошептал я.
Полковник поднял на меня остекленевший взгляд.
— Это стучит тень.
— Где? — с отчаянием воскликнул я.
— Пойдем и посмотрим, — вдруг с твердостью сказал он, схватил лампу и двинулся по коридору впереди меня.
Звуки стали почти неразличимыми и словно растворились в воздухе, будто чьи-то неуверенные руки постукивали по потолку.
Я сказал об этом хозяину, и тот, подняв голову, прислушался.
— Нет! Они доносятся из-под пола, из погреба. Прислушайтесь!
Из мрака погреба, дверь которого отворил подполковник, доносился стук деревянного молотка, обернутого тряпицей.
— Пошли, — приказал он.
Звуки становились все внятней, и я, сам не знаю почему, боялся подойти к месту, где они рождались.
Вдруг Крафтон распахнул дощатую дверь, и я увидел просторный винный погреб с рядами бутылок.
Он поднял лампу к потолку и копотью начертал на своде круг.
— Она стучит! Боже, как она стучит!
— Кто… кто она?
— Тень! Всегда без четверти час. Она всегда стучит в это время, а я сплю и не слышу ее, ибо хочу спать и не слышать. А этой ночью вы заставили меня бодрствовать, проклятое вы существо!
Я глянул на него — он был отвратителен.
Глаза покраснели, и в них вспыхивали яростные огоньки. Открыв рот, он обнажил желтые кривые зубы с огромными клыками. Неужели передо мной мягкий, доброжелательный человек, любитель нежных лубочных картинок?
— Грязный шпион! — закричал Крафтон и поднял руку. С невыразимым ужасом я увидел, что его кулак сжимает ручку громадной сечки, заточенной словно бритва.
— Скотина!
Лезвие просвистело у самого моего носа, и во все стороны полетели осколки бутылок — в погребе запахло портвейном и ромом.
И тут, как ни странно, ко мне вернулось самообладание: я перестал страшиться невидимки.
— Полковник, — спокойно сказал я, — вам мало одной тени, являющейся без четверти час?
Он замер и тихо опустил сечку, зловещие огоньки померкли в его глазах.
Лампа упала и погасла, но, к счастью, не взорвалась.
Несколько минут я стоял в непроницаемом мраке. Тишина была полной: прекратились все стуки.
Я чиркнул спичкой и увидел мертвого полковника Крафтона, распростертого на плитах погреба…
Не помню, как добрался до трактира «У веселого возчика», а утром вернулся в дом полковника с судебными чиновниками, и врач констатировал, что Крафтон умер от разрыва аневризмы.
— Разройте пол погреба, — сказал я полицейскому офицеру.
— Зачем?
— Чтобы извлечь труп миссис Крафтон, убитой мужем несколько лет назад в приступе ревности.
Труп с рубленой раной на голове был найден.
Я рассказал странную и мрачную историю об ударах, звучавших в ночи, и врач, который не выглядел дураком, покачал головой.
— Я понимаю вас, мистер Репингтон, Вы слышали биение сердца преступника, усиленное его собственным ужасом от содеянного без четверти час, когда он и совершил свое преступление. Случай исключительно редкий, но не единственный в анналах медицинского факультета. Боже, что выстрадал этот человек!
— Однако, — прервал я, — не это навело меня на мысль о возможной виновности полковника Крафтона… Быть может, доктор, я удивлю вас, сказав, что вечером и во время ночной беседы меня одолевал смутный страх.
— Инстинктивный?
— Вовсе нет, дедуктивный… и он происходил от лубочных картинок, мысль о которых не оставляла меня.
— Объяснитесь, — потребовал врач.
— Я никогда не видел такой полной коллекции, как у полковника Крафтона. В ней имелись все сказки, кроме самой известной истории, о которой знает любой малыш.
— А именно?
— Истории Синей Бороды! Муж-убийца напоминал Крафтону о его собственном преступлении. Эта странная лакуна заставила работать мою мысль, и задолго до рокового часа я начал догадываться…без мистикиза границей