Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Собака
© Василий Чибисов7.5 мин. Страшные истории Helga 4-09-2019, 09:23 Источник Принял из ТК: rainbow666
Озёрская редко, крайне редко использовала гипноз. «Любое внушение невольно блокирует некоторые стороны Вашей личности, краткий период облегчения может смениться неделями депрессии», — так она говорила и своим клиентам, и своим ученикам. Но это была только половина правды. Любое погружение в транс оставляет нас наедине с нашим бессознательным. И никто не может поручиться, что за следующим поворотом лабиринта из самых невинных ассоциаций не притаилась лохматая и зубастая...
— ... Собака...
Психотерапевт прервала поток своих неуместных философских рассуждений и прислушалась. Ей не показалось: пациент сквозь сон что-то бормотал. Но это не был связный рассказ или даже поток сознания. Многие во сне разговаривают. Ну как разговаривают? Так, издают какие-то звуки, иногда произносят отдельные слова или даже фразы. Но осмысленной речи там нет. Не было осмысленности и в словах пациента.
— Какая пушистая собака! — настойчивее произнёс спящий в кресле мужчина и погрузился в ещё более глубокий сон. На губах играла блаженная улыбка, дыхание было ровным и спокойным.
Светлана не собиралась его будить. Во-первых, клиент был состоятельным и обязался честно оплачивать каждый час консультаций — даже если большую часть времени он спал. Во-вторых, в книге записей этот «соня» теперь всегда был последним: когда он уснул так в первый раз, пришлось следующего пациента принимать в другом кабинете. В-третьих, хотя никакого прогресса не было, Света не сдавалась. Ей нужно было разгадать эту загадку. Кроме того, постоянные бессонницы никому не идут на пользу, и надо использовать каждую возможность смягчить симптоматику невроза.
И, как обычно, неврозы не ходят поодиночке...
Вообще, в чём заключается миссия психотерапевта? Не в лечении, как думают многие. Если уж психика дала трещину, то можно только замедлить или сгладить распад личности. Это в лучшем случае. Как правило, врачам остаётся только наблюдать, изучать, писать статьи, делиться опытом. Тяжкое зрелище... от которого зачастую свободны психотерапевты. Всё-таки психиатрия и психотерапия — это совершенно разные области. Такие, как Светлана, помогают психически здоровым (формально) людям почти самостоятельно найти дорожку к темным закоулкам собственной души и провести там генеральную уборку. А при необходимости разогнать затаившуюся в углах мелкую шушеру.
* * *
Станислав Янковский был вполне успешным здоровым человеком. Он возглавлял небольшую фирму по производству эхолокационного оборудования. «Небольшую», в смысле числа работников и состава акционеров, разумеется. Откровенно говоря, фирма занимала большую часть рынка, а её совет директоров имел прямой выход на самого Верховного. Ещё откровеннее, Янковский заменил собой рынок. Возможные конкуренты либо были надежно рассажены по российским тюрьмам, либо не менее надежно уложены по российским же канавам. Что делать? Эти дельцы не могли не обворовывать собственную страну, даже накануне возможной войны. А Станислав происходил из старинного рода польских промышленников, и посему щепетильно относился к финансам: как своим, так и чужим. Он свято верил, что кроме него никто не способен организовать производство пьезокерамических элементов, и эта вера заставляла его фанатично вгрызаться в ВПК своей новой Родины.
Что же произошло с психикой этого польско-российского гусара? Светлана стала мысленно листать историю болезни. «Никаких записей о клиентах» — золотое правило психотерапевта, консультирующего российскую элиту. Память у Озёрской была отменная, закалённая в боях за международное признание. Никаких «дворцов воспоминаний», цепочек ассоциацией или мнемотехник. Она просто всё помнила.
Примерно месяц назад у Станислава резко ухудшился сон. Он мог до рассвета лежать с закрытыми глазами и даже чувствовать себя отдохнувшим, но упорно не засыпал. Мозг словно отказывался ослаблять хватку рациональной активности. Потом появилась тревожность, которая стремительно переросла в беспричинный страх. Янковский боялся тёмных углов, старух, узких улиц и собак...
— Собака. Она опять пришла. Можно её погладить? — опять пробормотал он сквозь сон.
Странно. В его текущем состоянии Станислав близко бы не подошёл даже к таксе. Ему пришлось отправить к тётушке в Польшу своего терьера. Разлука далась тяжело, но ещё тяжелее было находиться в одной квартире с собакой, пусть и преданной. Один вид лохматого существа внушал бизнесмену суеверный ужас.
— Ну почему? — резко поднялся с кушетки Янковский, по щекам его текли слезы. — Почему меня не пускают...
Светлана склонила голову и, успокаивающе улыбаясь, жестом предложила клиенту пересесть на стул. Янковский охотно покинул кушетку и, пытаясь отдышаться, торопливо достал бумажник. На стол легли несколько сотен евро.
— Светлана Александровна, я не знаю, как Вам это удалось, но я всё вспомнил. Но ещё одного такого экскурса в прошлое, боюсь, я не выдержу. Лучше сидеть на таблетках, чем заново испытывать такую тоску.
Когда Озёрская тщательно подбирала слова, она издавала звук, похожий на смесь утробного кошачьего урчания и тибеткой мантры. Сейчас же психотерапевт напоминала небольших габаритов белорусский трактор. Янковский насторожился. Может, он что-то пропустил, и часть безумия должна передаваться лечащему врачу?
— Станислав, сейчас услышьте и поймите меня правильно, — медленно проговорила Озёрская, слегка подавшись вперёд и тут же отодвигаясь. — Тоска — это всего лишь одна из форм страха. То, что Ваши эмоции стали менять форму, означает лишь одно: мы близки к их подлинному содержанию. У каждого страха есть свои корни, которые уводят нас в наше детство. Если Вы видели что-то из своего далекого прошлого, то я могу быть спокойной.
— Уж куда дальше. Мне было не больше четырех лет, когда я жил с дедом в деревне. Этот период я почти не помню. Но этот сон. Чёрт возьми, я же видел его однажды. Где-то месяц назад...
— Когда всё и началось?
— Да! Я вспомнил, вспомнил, — клиент спешил всё высказать, его взгляд блуждал, превращая интерьер кабинета в декорации памяти. — Мы жили на краю леса, на отдалении от остальных изб. Но каждый вечер к нам приходил пёс: большой, чёрный и лохматый. Довольно дружелюбный. Он гулял по двору, иногда просто сидел и смотрел в окно. Я очень хотел выйти и погладить его, ведь он так приветливо вилял хвостом... Но дед всегда мрачнел при появлении пса и запирал дверь на засов. Я просил впустить зверя, но дед лишь качал головой.
— Может, это был волк? Только чёрный. Приходил из леса...
— Нет. Он приходил со стороны деревни и к лесу даже не приближался.
— А уходил куда?
— Не могу сказать. Быстро темнело, и я шёл спать. Мне было очень грустно тогда... Всё. Не могу больше. Спасибо Вам огромное, Светлана Александровна! — Янковский встал и направился к выходу.
— Последний вопрос. К другим жителям он тоже приходил?
Станислав замер и втянул голову в плечи, словно контрабандист, которого резко окрикнули уже после перехода границы. Он стоял так около минуты, потом вернулся, сел обратно на стул, обхватив голову.
— Там не было других жителей... — тихо пробормотал он. — Вернее, я их не помню. Нет. Не так. Их точно не было. Я вижу брошенные дома, поросшие сорняком дворы, засыпанный колодец. Запустение и разруха. И оттуда, из этой покинутой всеми территории приходил ухоженный приветливый пёс, с лоснящейся великолепной шерстью.
— Приходил и просто приветливо смотрел в окно?
— Приветливо? Не знаю, возможно. Он был очень лохматый, я не видел его глаз, не видел выражения его... лица... морды... нет, всё-таки лица. Да что ж такое! У собак ведь морда?
— У собак — морда, — с самым серьёзным видом подтвердила Светлана Александровна. — А у каждого воспоминания раннего детства — лицо, или даже лик. Пожалуй, нет ничего страшнее безликих воспоминаний.
— Безликий ужас, приветливо виляющий пушистым хвостом! — с каким-то мрачным торжеством изрёк Станислав.
— Почему же ужас? Вполне обычная собака, просто лохматая.
— Вот именно, что лохматая. Доктор, ну представьте себе гуляющую по траве лохматую псину. Неужели к шерсти ничего не прицепится? А этот пёс мог похвастаться идеальным состоянием своей чёрной шубы.
* * *
Улыбка Светланы стала ещё шире, глаза буквально заблестели. Как всегда, она нашла и решение, и способ указать клиенту на это решение. Психотерапевт не всегда имеет право выдавать пациенту ни диагноза, ни причины его страхов, иначе невротик уйдёт в такую глухую оборону, что никакой гипноз не спасёт. А уж тем более специалист, использующий ряд методик из психоанализа! Фрейд даже называл повышенную честность в лечении не иначе, как вульгарным, варварским психоанализом.
Светлана Александровна Озёрская была кем угодно, но только не дилетантом и уж тем более не вульгарной особой. И теперь она шла от обратного, ведя своего клиента в стремительную и отчаянную атаку на бастионы памяти. Единственное чувство не давало ей покоя. Первый раз в жизни ей стало самой страшно открывать подвалы бессознательного. Что-то древнее и безымянное дремало там. Но отступать было нельзя.
— Вполне возможно, что Вы просто не разглядели репейников в собачьей шерсти. Или Вам просто было не до этого.
— Нет, я точно помню идеальную блестящую шерсть. И ещё такая тоска...
— Какая? Договаривайте! Вы же сами нашли нужное слово.
— Смертная тоска! — поднял тяжёлый взгляд Станислав.
— И вряд ли она связана с собакой. Тоска появляется, когда после вытеснения памяти не наступает замещения. Это не страх. Это именно тоска. Если маленький ребёнок видит большого мохнатого зверя, то страх просто не может возникнуть.
— Почему же?
— Очень просто! — Озёрская виновато улыбнулась, безмолвно извиняясь за предстоящую лекцию. — Все наши рефлексы формируются на протяжении жизни. Но есть безусловные рефлексы, которые даны нам с рождения. Безусловных у человека выявлено довольно немного. Например, здоровые маленькие дети, все без исключения, крайне положительно реагируют на две вещи: на еду и на пушистые объекты.
— Какие объекты? — не понял Янковский. Его психика была готова выкашивать всё, что хотя бы отдалённо могло напомнить о той собаке. Но терапевтическая атмосфера, с таким трудом созданная Светланой, сводила на нет практически любое сопротивление «заградительных отрядов» души.
— На пушистые. Это и плюшевые игрушки, и даже шерстяные вещи. Но особенно хорошо дети относятся к кошкам и лохматым собакам. Более того. Часто это взаимно. Сейчас я найду материалы.
Светлана «разбудила» миниатюрный малиновый нетбук и сделала несколько поисковых запросов. Клиент всё это время внимательно смотрел на зимний пейзаж за окном.
— Я Вас понимаю. Поэтому мне и было грустно, что дед не пускал меня поиграть с собакой. Конечно, он боялся за меня, это очевидно. Сейчас очевидно. Но тогда-то я этого не понимал и вряд ли мог понимать. Так почему же сейчас я стал бояться собак? И почему этот пёс вызывает во мне такой ужас?
— Что, и сейчас вызывает?
— Да. Кажется, что стоит подойти к окну, и я вновь увижу его там, на снегу. Дело-то зимой было.
— Так может, поэтому и не было народу-то? Зима, все разъехались... — Светлана ощущала явный азарт, подталкивая пациента встать лицом к лицу со своим подсознанием.
— Ну это же не дачный посёлок, а самая настоящая деревня. Я ведь и летом там был.
— Пёс приходил только зимой?
— Да, после первых больших снегопадов. Вот как сейчас... — Станислав встал и подошёл к окну, из которого открывался чудесный вид на заснеженные кусты и заметённые тропинки. Офис Светланы располагался на первом этаже небольшого жилого дома.
— У Вас хорошее воображение. Как думаете, если бы сейчас собака и в самом деле подошла к окошку, Вы бы вышли к ней? А я пока пойду и открою для Вас дверь... — с этими словами Светлана демонстративно поднялась из-за стола и пошла к выходу.
* * *
Секунда напряжённого молчания. Янковский что-то нарисовал перед мысленным взором и как ошпаренный отскочил от окна.
— Нет! Нет! Не открывай дверь. Не надо! — чтобы не упасть, он прислонился к стене, где был буквально пойман врасплох психотерапевтом. Врач развернула нетбук экраном к пациенту и тот, как загипнотизированный, стал смотреть на фотографии.
Материалы, которые искала Озёрская, оказались обычными снимками детей и собак. Вот две маленькие девочки уткнулись в густую шерсть сенбернара. Вот мальчик обнимает лохматого колли. Вот лабрадор охраняет сон ещё одного ребёнка... Полтора десятка фото — и пациент явно успокоился.
— Какая прелесть! — наконец сказал он.
— Вот. И собак Вы не боитесь. Никаких. И значит, не можете бояться и того лохматого визитёра. Ведь он ничем не отличается от остальных собак, не так ли?
На мониторе во весь экран развернулась последняя фотография: большой чёрный ньюфаундленд сидел на снегу и смотрел на окна хозяйского дома.
— Ничем. Хотя подождите! Не убирайте картину.
Светлана и не собиралась. Её пульс слегка участился, пока она наблюдала за реакцией пациента. Вот сейчас мозаика собирается воедино, последний осколок встаёт на место. Ещё чуть-чуть и...
— Вопрос! — Станислав был как никогда сосредоточен. Даже во время президентских приёмов его чувства не были так обострены. — Светлана Александровна, а у собак ведь колени назад сгибаются?
К этому вопросу психотерапевт была не совсем готова. Она посмотрела на передние лапы ньюфаундленда, по которым аккуратно провёл пальцем клиент. Житейский опыт почему-то мгновенно уступил место сравнительной анатомии, которую она благополучно сдала на втором курсе. Надо заметить, единственная на потоке, кому это удалось с первого раза. Поэтому о строении собачьего скелета она могла рассказать многое. «Digitigrada... Деление плотоядных, предложенное Кювье. Неточное, так как большинство плотоядных занимает промежуточное положение... Истинные digitigrada: собаки, кошки...»
Перевести бы ещё это с латыни на человеческий язык! Впрочем, «дурында ты старая» (так часто называла себя Озёрская), тебя ведь не о том спросили! Отвечай просто, по-житейски, без премудростей. И плевать, что это не совсем коленки.
— Да. Точнее нет. Это не колени вовсе.
— А что?! — удивился Янковский.
Озёрская зажмурилась, проклиная собственную точность. Но пришлось объяснить.
— Это соединение голени и скакательного сустава. Забавное название, я понимаю, но посмотрите сами... — еще несколько поисковых запросов, и на экране возникла подробная схема костей задней собачьей лапы. — Коленный сустав гораздо выше, мы его редко видим. Собаки касаются земли только пальцами, и вот этот вот изгиб (Озёрская постучала ногтем по монитору) люди обычно называют коленкой. Но с настоящими коленями там всё в порядке: сгибаются вперед, как и наши. Так что до кузнечиков и нам, и собакам явно далеко.
Последней фразой Светлана хотела разрядить обстановку, но свести лекцию по анатомии к шутке не получилось. По спине терапевта пробежал холодок. Озёрская внимательно наблюдала за клиентом, чьё лицо вдруг приобрело крайне отрешённое выражение.
— А вот у моей собаки, — с мечтательным ужасом произнёс пациент. — У моей собаки такого изгиба не было. И когда она гуляла по нашему дворику, и когда сидела и смотрела в окно.
— Как это не было?
— Да просто! Никаких этих ваших скакательных суставов, хождения на цыпочках. А обычные колени. Прямо как у нас. И ходила моя собака, опираясь на всю стопу. Прямо как мы.
В кабинете повисла непроницаемая тишина.
2 089 просмотров
0 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Комментариев пока нет
