Тамара убрала из комнат иконы. Так, на всякий случай. Но дочка все равно предпочла погреб.
   – Ничего, Марьян, заходи, когда хочешь, – сказала тогда Тома и пошла к мужу.
   В сарае пахло кислым молоком, в воздухе кружил табачный дым. Роман курил третью подряд. Иконы Тома сложила в углу, скинула туда и свой нательный крестик.
   – Вроде не боится, а вдруг… Выкинь.
   Старик вздохнул, подошел к жене и крепко обнял.
   – Так нельзя, Том, – сказал Роман.
   – Можно, конечно.
   Тамара заглянула мужу в глаза, на ее лице появилась теплая улыбка.
   Когда она в последний раз так улыбалась?
   Роман поцеловал жену в щеку.

   – Выкинь, – повторила Тамара, отстранилась и ушла прочь.
   К восьми Роман управился: загнал дряхлую корову во двор, парочку полудохлых кур – в сарай. Поколол дрова. Осень дышала в затылок, еще неделя, и цветастая девка придет. И не одна, а об руку с холодом.
   Иконы Роман так и оставил в сарае. Взял с собой только маленький, отпечатанный на плотном картоне образок Николая Чудотворца. Мало ли.
   После работы старик сел на крыльцо и засмолил.
   На небе загорелись звезды. Вечер пожаловал с неприятной моросью, еще одной предвестницей осени.
   Роман покосился на погреб. Чувствовал, что оно смотрит. Зорька не интересовала гостя. Может, на корове мяса совсем мало, вот и не нападает?
   Старик затушил сигарету и подошел к погребу.
   Оно шевелилось там, в плотной темноте.
   – Что ты?
   Ответа нет. По спине пробежали мурашки. То ли от холода, то ли от страха. Роман и сам не понял. Сплюнул и ушел в дом.

   Тома смотрела телевизор, тот ловил плохо, по экрану скользила белая рябь. Крути, не крути антенну – все одно.
   Роман присел рядом с женой.
   – Хорошо, что Марьяна нас нашла? Ей так одиноко в лесу жилось. Доченька моя… – сказала Тома.
   – Да, – Роман отвел взгляд.
   Старуха положила голову мужу на плечо.
   – Ты боишься еще… Она плохого не хочет.
   Роман промолчал.
   – Не бойся… Марьяна хорошая. Мы ее больше пугаем. Вот перестанет шугаться и по хозяйству помогать начнет. Не то, что эта…
   Посидели, посмотрели телевизор, легли спать. Вставать рано.
   Ночью Роман проснулся от того, что существо ходит по двору, скребет, шелестит чем-то. Встал, взял из кармана иконку, положил у подушки. Не то чтобы старик сильно верил в Бога и святую силу, но… Так спокойнее. Главное, чтобы Тома не заметила, обидится.
   Зорька спокойная. Значит, оно зла не желает. Пусть будет тогда. Пусть. Но в дом не пущу.
   Заснуть Роман так и не смог.
 
   В начале лета Тома совсем плохая была. После визита Иры с хахалем взяла и в лес ушла. Не уследил Роман. Пока с коровой возился да кур гонял, Тома выскользнула сквозь реденький забор в поле, потом к лесу, а дальше след пропал.
   Дом бирюком стоит, до деревни километров пять. Повозка осталась, да мерин еще в прошлом году издох. Пока дойдешь, мужиков соберешь, а те еще морды воротить начнут, жена точно в глубине заплутает.
   И потопал Роман к деревьям, выкрикивая имя жены.
   Проходил до темноты. Ни следа.
   Сквозь покров ветвей пялилась луна в окружении звездной свиты. Где-то высоко верещала ночная птица.
   Ничего, ночи теплые, завтра с утра до деревни, там с мужиками сподручнее будет. Может, и Ирка пойдет, всяко совесть у девки должна быть, а у ее хахаля уазик на ходу…
   Старик собрался уходить, когда услышал голос. Потопал на звук. Тамара сидела у горелого пня, совсем недалеко от тропинки, оказалось. Что-то шептала себе под нос. Седые волосы ее были распущены, растрепанная одежда вся в грязи. Точно труболетка.
   Роман подошел к жене. Тома вздрогнула и вскочила на ноги с удивительной прытью.
   – А, ты…
   Старик выдохнул.
   – Пойдем домой, – сказал Роман.
   – Обожди, – Тома снова села и коснулась обугленной древесины, – пойду я, хорошо? Завтра еще загляну, коль жива буду.
   Роман сжал кулаки, унял раздражение.

   Пень затрещал, и на свет выползло нечто. Старик заорал, схватил жену и поволок прочь. Тома отбивалась, пыталась что-то сказать, но Роман не слушал. Боль в ногах путала шаги, мужчина споткнулся, старуха вырвала руку, побежала назад. И перед ней возникло чудище.
   Оно стояло на четвереньках. Чуть больше кошки. Голая, гладкая тварь подняла голову, и старик, с трудом сдерживая крик, заметил, что на лице у существа нет глаз, на их месте огромная пасть с тонкими бескровными губами. Из маленьких пальчиков торчали длинные когти, на вид острые. Острее косы будут.
   Чудище село, покачало головой и улыбнулось.
   Ужас сковал Романа, а вот Тамара кинулась к этому, обняла, злобно зыркнула на мужа и заворковала.
   Нечисть отскочила от Томы и засеменила в темноту.
   – Ну вот, напугал…

   Дома Роман опрокинул стакан самогона и молча выслушал жену, которая утверждала, что эта страхолюдина милая, добрая и совсем, вот совсем, не опасная. Немного придя в себя, старик с удивлением заметил, что Тамара светится от счастья, а ее речь на удивление связная. И план рассказать обо всем мужикам, взять ружье и убить чудовище исполнять повременил. Пока.

   Следующим вечером, когда Тома пошла в лес, Роман тихонько последовал за женой, захватив на всякий случай охотничий нож. Встреча вновь состоялась у пня. Тварь вылезла, наклонила голову и внимательно слушала воркованье Томы. Голос жены дрожал от счастья.
   Старик вышел из-за дерева. Существо вздрогнуло, но не побежало.
   – Не бойся, Марьян, он хороший.
   Тварь улыбнулась.
   Тамара начала ходить к названой дочери каждый вечер, а Роман следовал за женой молчаливой тенью. К осени ближе старуха сказала, что хочет привести чудище домой. Поругались сильно, Тамара выла, словно маленькая, и старик, скрепя сердце, пошел у жены на поводу.
 
   С Унуком Роман рассчитался бутылкой. Работы немного, но без помощи не обойдись. Кости не те крыши латать.
   Самогон распили на крыльце.
   – Ирка скурвилась совсем, как с города вернулась. Пьеть, что свинья, и с кобелем своим по углам бродить. Говорять, к Ритке, пока та в город ездила, в дом залезли, – сказал Унук.
   Роман промолчал.
   – Еще лиса к нам повадилась, куры пропадають, а вы даже без собаки, точно пожреть, – Унук поскреб недельную щетину и опрокинул стакан.
   – Да, лиса – погано.
   – И не говори. Женка ожила, смотрю…
   – Она сильная, – ответил Роман, – сильная. Худо ей было, в голове туман. Как Ирка припиралась, так хуже только делала. Воспитали дочь…
   На этих словах на крыльцо вышла Тамара. Как не вовремя.
   – Не дочь она мне! У меня другая дочь теперь, а эта лярва поганая давно ей быть перестала.
   Роман вздохнул, щелчком пальцев отправил бычок в полет.
   – Да, милая, конечно.
   Тома фыркнула, точно недовольная лошадь, и ушла обратно в дом.

   Унук хихикнул.
   – А уши греть плохо, Том! Лан, Евгенич, пойду. Не болейте.
   Забрал бутылку с остатками пойла и похромал прочь.
   Неспешно опустились сумерки.

   Тома деловито прошествовала мимо мужа, неся в руках кастрюлю с объедками. Позвала Марьяну.
   Существо выползло из погреба, вскинуло голову наверх и тихонько завыло.
   – Не рано еще? Вдруг кто увидит? Да Унук только уехал, кабы вернется?
   Старуха шикнула на мужа и начала кормить существо. Нечисть ела с неохотой. Еда не нравилась.
   Лиса завелась, ага. Главное, своих кур не ест. Умная тварь, значит. И быстрая.
   – Я завтра до деревни, – вдруг сказал Роман, – у Лопатиных закупаться. Унук заедет с утра. Поехали со мной?
   Тома повернулась к мужу, на губах улыбка. На сердце Романа потеплело.
   – Да. Давненько не прогуливалась. Только… Я эту лярву видеть не хочу.
   – Не увидишь. Она с утра с похмелья страдает небось. Похмелье?! Слабая девка, не в нас пошла.
   Тома рассмеялась и погладила чудище по голове.
   – А с Марьяной что?
   – Ничего, она днями спит. Тварь ночная.
   – Не надо так на нее! Хорошо, поедем.
   На том и порешили.
 
   Выехали рано. В ржавом драндулете Унука пахло бензином и нагретым кожзамом.
   В багажник загрузили мясо, куриные яйца Роман взял в салон.

Тома тряслась на заднем сиденье, глядя в окно с выражением ребенка, впервые увидавшего море.
   Летом Роман к Лопатиным обычно ездил один раз в месяц, купить необходимые вещи, что на огороде не вырастить и в лесу не добыть. Еды в основном и с хозяйства хватало. Лишний раз путешествовать до деревни не хотелось. Жизнь одиночки полностью устраивала Романа, хватало компании Томы.
   Скоро показалась деревня. Унук остановил машину у двухэтажного дома. Первый этаж был переделан под магазин, а на втором жили сами хозяева – чета Лопатиных.
   В помещении жужжал настоящий кондиционер.
 

  Рита Лопатина, тучная женщина в белой майке, сидела за прилавком, курила, читая «Комсомолку». Из старенького радио хрипел Лепс. Увидев Романа с женой, Рита медленно встала, комната сразу в размерах уменьшилась.
   – Ничего не продам и не возьму, разворачивайся!
   Роман вздохнул.
   Рита стукнула кулаком по прилавку, стекло задребезжало.
   – Знаешь, что твоя паскудина учудила?! Разворачивайся!
   – Рит…
   – Не риткай! Я ей в долг бутылку отказалась дать, так она, сука такая, узнала, когда я с Жекой в город еду, во двор мимо собак проскользнула, жалко не погрызли тварь, и насрала мне в беседке. Насрала! После всего, что я для нее делала! В замке дрянь копалась. Я уж ей волосы подрала. К ментам пойду! Я…
   – Не ори, – перебила Тома, – она не наша дочь. Лучше бы в городе и пропала.
   Роман с удивлением посмотрел на жену. Седые брови нахмурены, но на губах… прежняя улыбка.
   – Ты кому рот закрываешь, овца?! Давно дурочкой быть перестала?! Дрянь больная! – Рита повернулась к Роману. – Забирай свою больную и катись отсюда колобком! Другим свое говно толкайте! Ничего не возьму и не продам! Вон!
   Роман взял жену за руку.
   – Пойдем.
   – Вот, вали! Свиньи! Иди дальше кроликов стреляй! Вали! А Ирочка ваша у меня попляшет! Мразь! Она мне по гроб жизни обязана, а так отплатила! Убийца! Мразота!
   Старик на мгновение замер, внимательно посмотрел на Риту и вышел.
   После прохлады магазина улица обдала жаром. Унук ждал, опираясь на машину. Виновато улыбнулся и протянул Роману сигарету. Дорогую. С фильтром.
   – Все слышал? – старик дрожащими руками зажег спичку.
   – Этот ор вся деревня теперича слышала. Да не ссы, я с ней побалакаю. Она баба такая… крикливая, но нормальная. Отойдет.
   – Сами справимся, – сказала Тома и села в машину.
   Унук пожал плечами, сплюнул коричневым и похлопал Романа по плечу.
   – Непростая у тебя женка.
 
   – Красиво.
   Тома смотрела на небо. Чудище сидело рядом со старухой, закопав когти в землю, и протяжно стонало.
   – Да. Океан искр, так батя любил говаривать. Он в детстве меня в лес из города возил, голову поднимаешь, а небо сверкает, что брюликами расшито. Тогда в деревню и влюбился…
   – Что там, как думаешь? Бог?
   Роман пожал плечами.
   – Всякое может быть.
   – Бог… Почему он с нами так?
   – Так?
   – Деревенские… Они ведь сразу нас доставать начали, только мы из города приехали. А теперь полжизни тут прожили, а чужими остались. Унук только один… А Ирка… Вот в кого она такая? Мы ведь все для нее. Деньги на учебу собирали, в город отправить. А она… – Тома махнула рукой. – Что там? Я ведь никогда не задумывалась. Некогда было. Родители верить заставляли, я и слушала. Не вера, а привычка какая-то. Что там? Когда росли, говорили, что космос один. Теперь вот опять про Бога поют. А что на деле?
   Чудище вынуло когти и медленно, точно красуясь, прошествовало по двору, голое тело лоснилось в лунном сиянии. Постояло немного, задрав голову, и ушло в погреб.
   – Узнаем. Все мы узнаем, когда часы пробьют.
   Старик чмокнул жену.

   Первое яйцо влетело в окно, стекло пронзительно задребезжало. Второй снаряд упал дугой и разбился у ног старика, забрызгав брюки. Роман услышал смех.
   Нечисть выскочила из погреба, одним прыжком перемахнула изгородь и исчезла в кустах. Смех сменил крик.
   Роман подбежал к забору и в серебряном свете разглядел крикунов. Дети. Двое. Бегут. И за ними шаг в шаг скачет чудище. Нагоняет. Оно выросло в размерах и уже напоминало не кошку, а здорового волкодава. Еще немного, и настигнет. Ружье в сарае. Патроны в комнате. Твою-то мать. Еще скачок – и все, нету детей. Мальчишка падает.
   – Марьяночка! – крик Томы.
   Тварь взвыла. И остановилась. Роман выдохнул.
   Каждый удар сердца отдавал болью. А удары частые. Ноги слабые. Сел прямо на землю, спиной на забор оперся, закрыл глаза. В темноте красные цветы пляшут.
   Почувствовал прикосновение. Нависает Тома. Лицо испуганное. Рядом чудовище, опять маленькое. Скалит пасть, зубы мелкие, частые и очень острые. Как у гусей зубчики.
   Роман потерял сознание.
 
   Сперва вернулась боль. Колючей проволокой грудь опутало.
   Роман привстал на кровати.
   Тома сидела в стареньком ободранном кресле у окна. В глазах слезы. За окном уже рассвело, теплые лучи искрились на серебряных волосах жены.
   – Марьяна… – начала она.
   Старик сжал край одеяла. Прикрыл глаза. Не горячись. Успокойся. Промолчи.
   В груди кололо. Голова кружилась.
   – Тамара, – сказал Роман, – мы больше не…
   – Марьяна! Она убежала! Пропала… Надо искать. Я тебя до кровати кое-как дотащила, она все рядом крутилась, помочь хотела, а потом я оглянулась, и нету…
   Роман прикусил губу. Вздохнул. Боль потихоньку отступала. Старик встал, покачал головой и покинул комнату.
   В голове пульсировала обида. Детская, почти до слез. Все ей Марьяна.
   Вышел на крыльцо. В земле остались лунки от когтей. Старик начал скручивать папиросу.
   «Убийца»!
   Табак рассыпался. Роман ударил деревянную дверь. На костяшках выступила кровавая роса.
   Надо узнать. Точно. Слухи давно ходили.
   Прикрыл глаза и начал насыпать табак заново. Закурил.
   Вернулся в дом. За самокруткой тянулась нить дыма. Тома сидела, прикрыв лицо ладонями.
   – Мы уже говорили, в доме курить нельзя. Ты…
   – Я еду искать… Марьяну. Не выходи никуда. Здесь будь.
   Выплюнув эти слова, Роман, не дожидаясь ответа, ушел.
 
   Шаг. Укол. Шаг. Укол. Роман пошел в обход, чтобы не встречаться с деревенскими. Солнце окутывало пылающим саваном, дышать было тяжело.
   Дом, в котором прозябала Ира, со всех сторон прикрывал сор, заполнявший двор целиком. Сор вымахал почти в человеческий рост. К крыльцу была кое-как прорублена дорожка. Роман заколотил в дверь, та со скрипом приоткрылась. Старик подождал и вошел. Воняло кислятиной. В зале работал пузатый телевизор, показывал синий экран. Накрытый рваной скатертью стол, беспорядочно разбросанные бутылки, над остатками жратвы кружат мухи.

   Ира лежала на диване, прикрытая одной простыней.
   – Просыпайся! – Роман пнул край стола, бутылки с грохотом посыпались на пол.
   Дочь испуганно вскочила, огляделась. Растрепанная, сонная. На мгновения старик вспомнил другое.
   Он будит Иру утром. В лучах солнца, льющихся из окна, кружат бисеринки пыли. Дочь улыбается, сонная, растрепанная, смеется, когда Роман чмокает в щеку. Томка из кухни зовет кушать драники, все утро провозилась, но уж больно доча их любит. Ирка тянется, на лице улыбка…
   Видение исчезло, пронзив напоследок сердце ледяной иглой.
   Ирка потянулась, на лице ухмылка. Встала и приложилась к бутылке, на дне которой плескалось что-то мутновато-красное.
   – О, папанька, чего забыл?
   – Ты мне расскажешь, почему тебя в деревне называют убийцей. Все про эти слухи. Сейчас. Я без того долго тянул. Ничего знать не хотел. А теперь… Рассказывай.
   – А как здоровье, спросить не хочешь? Про дела? Как там матушка? По-прежнему под себя ссытся?
   Старик сжал кулак.
   – Рассказывай.
   – Что рассказывать? Мудаки. Они и про вас слухи пускают. И про меня. Нечего рассказывать.
   Старик подскочил к дочери, выхватил из рук бутылку и запустил в телевизор. Тот взорвался грохотом и искрами. Завоняло паленым пластиком. Ира спокойно почесала грязную щеку.
   – В бутылке все равно ни фига не было. Ща Паха приедет, еще привезет. А вот за телик ответишь…
   Роман застонал.
   – А чего ты хотел, папаня? Чтобы я стала приличной девочкой и с вами коров пасла? Жила изгоем и ни с кем не общалась, как вы с матушкой? Вы мне, уроды, в этой помойке всю жизнь испоганили. Нет как люди в городе жить, а вы…
   – Мы деньги тебе собирали. В город бы поехала…
   – Шкуры и яйца толкали? Ха. А, еще яблоки на трассе, как я запамятовать могла? Иди на хер, папань. Хочешь знать? А я расскажу. Когда мы с Пахой у его брата в городе жили, пузо у меня появилось. Выносила. Думала, там зацепимся. Родила дома, скорую вызывать некому, да и паспорт просрала где-то. Выходила! Сама! Брат нас из квартиры выгнал, через месяц, что-то с Пахой там не поделили. Сюда вернулись. Я для своей дочери такой жизни не хотела! Не хотела, понимаешь ты… И придавила! Первый день тут были, Паха самогон у Лопатиных брал, а я во дворе стояла, и что-то на меня нашло, рот с носом зажала девке, пока не посинела. Паха с Лопатиной выскочили, заорали. Эта сука жирная ментов хотела вызвать, но я на колени упала. И Паха умолять стал. Лопатины посоветовались и согласились. На машине своей в лес повезли, ямку выкопать помогли. Им, наверное, нравится, когда у них вся деревня в должниках ходит. А может, не хотели с мусорами дел иметь. Хер их разберешь. Потом мы с Пашкой почти полгода пахали на бизнесьменов этих, чтобы ментам не рассказали. Боялись. А ведь, идиотка, могла тихо дома придушить. Потом только поняла, что теперь не расскажут, ведь сами копать помогали, ха… Вот и полезла причитающиеся за работу брать. Слышал небось? Доволен?! Ты не только мою жизнь сломал, но и…

   Старик схватил дочь за плечи и толкнул на кровать. С размаху отвесил пощечину.
   – Где вы закопали? Где?!
   Ира прикрыла лицо руками.
   – Да я тебе помню…
   – Где?!
   – У горелого пня! В лесу! Что, ментам позвонишь? Лопатина тоже грозилась. Звони! Всем похер! Ее не существует! У девки даже свидетельства о рождении нету! Никто искать не будет! Не существовало ее никогда.
   – Что же ты, сука, натворила…
   В комнату вошел хахаль Иры, звеня авоськой.
   – О, какие люди. Ты нам свойского, что ли, принес, гы? А чо с теликом?
   В глазах Романа потемнело, старик схватил со стола бутылку и кинулся на любовника дочери. Получил удар в лицо, мелькнула белая вспышка, как из фотоаппарата, и комната закружилась. Старик упал. Из легких вышибло воздух.
   – О, а батяня у тебя боевой, гы.
   Хахаль прошел мимо упавшего старика и сел рядом с Ирой. Роман, опираясь на стену, встал. Из носа хлестала кровь, заливала футболку. Тяжело ступая, старик двинул к выходу.
   Жара немного спала, небо заволокли тучи, а потом влил холодный, тяжелый дождь. Вода струилась по лицу старика, смешивалась с кровью.
   Роман снова пошел в обход. Снова закололо сердце. Старик сел в траву и заплакал. Небо проливало воду. Небу до Романа не было дела.
 
   Уже подходя к дому, старик понял: случилось что-то плохое. Марьяна делов опять наворотила. Роман ускорил шаг и подошел к поваленному забору. В доме выбито окно. Старик влетел по ступеням.
   В коридоре стоял Унук. Глаза испуганные, руки трясутся.
   – Евгенич…
   – Где Тома?!
   – Евгенич, сядь, пожалуйста, сядь.
   Унук хотел схватить старика за руку, но тот оказался проворнее, оттолкнул приятеля и вбежал в спальню.

Тома лежала на кровати. Седые волосы местами слиплись. Из-под головы на подушку натекла лужица крови. Совсем небольшая. Роман подскочил к жене.
   Это же хороший знак, что крови мало?! Хороший?!
   – Евгенич… Я хотел их…
   Старик дотронулся до шеи Томы. Кожа холодная. Пульса нет.
   – Не стой! Едь в деревню! В скорую звони! Ментам! Не стой! Не стоооой!
   Роман заорал. Крик быстро перешел в хрип. Старик приподнял голову жены. Крови стало больше.
   Унук замер у входа в спальню.
   – Кто?! Кто?! – закричал Роман.
   – Евгенич, успокойся. Мы сейчас сразу в облотдел поедем, в отдел, только успокойся.
   – Кто?!
  

 Унук грязным рукавом утер пот со лба и затараторил.
   – У тебя харя расквашена… Ты не на них нарвался? Лопатина людей собрала, Риткиной снохи дети вчера у вашего дома гуляли, прибежали испуганные, про чудище говорили. Что Томка на них тварину натравила, говорили. На мобилу сфоткали, сняли, черть их разберет. Ритка людей собрала. Я им говорю, херню несете, какой век на дворе, а они словно с катушек съехали. В телефон позыркали и обезумели. Пришли, забор сломали, стали камнями бросать, один камень в окно попал. Я их остановить хотел, а они, больные, чуть меня не разорвали. Томка на порог вышла. И как начала их взбучивать. Притихли вроде. Женка твоя развернулась, в дом уходить, а ей камень в затылок и прилетит. Вроде выродок Лопатинский кинул. Не уверен. Она ничего вродь, в дом зашла. Толпа разбежалась, а я к Томке сразу. Она на кровати лежить, доковыляла, стало быть. И уже не дышит. Мы их накажем, Евгенич, в облцентр сразу давай… Евгенич, Евгенич.

   В голове прояснилось. Старик встал, утер кулаком слезы. Поцеловал жену в лоб, накрыл одеялом. Обошел кровать, достал из-под подушки спрятанную иконку, разорвал на мелкие клочки и бросил под ноги.
   Роман вышел из спальни, Унук топал сзади.
   – Я все видел, им капец, дам свидетельства, у Лопатиных еще дела мутные в магазине, они ментов боятся…
   На улице после дождя веяло свежестью, пахло мокрой травой. Роман зашел в сарай. Где оно? Вот. Точно.
   – Не дури, Евгенич, поедем к ментам, и всем им….
   – Не поедем.
   Старик развернулся и прикладом ударил Унука, тот вскрикнул, упал на колени и получил еще один удар.
   Роман присел рядом с приятелем, прощупал пульс, облегченно вздохнул, затем похлопал по карманам треников Унука, достал ключи от драндулета и пошел искать веревку.
   – Прости. Так надо.
   Связав Унука, поковылял в дом за патронами. Зарядил ружье, остальные высыпал в карман.
   Отвязал корову, разогнал кур. В сарае стонал Унук. Живой. Прекрасно. Хороший он мужик. Хороший…
   Переступив через сломанную калитку, Роман бросил прощальный взгляд на дом. Возвращаться сюда он не собирался.
   Машина Унука сиротливо стояла у тропинки. Роман завел мотор. Развернул руль и направил драндулет в сторону леса.
 
   Нужное место нашел на удивление быстро. Подошел к горелому пню. Присел.
   – Выходи, Марьян. Выходи… внучка.
   Так тихо. Даже птиц не слышно.
   Марьяна вылезла из-за пня. Подошла к старику. Улыбнулась. Жуткая улыбка, но Роману вдруг стало легче. Прижал к себе внучку.
   – Понимаешь меня, да? Нет больше нашей Томки… Нету…
   Роман взвыл, Марьяна вторила ему.
   Отголосив, Роман взял внучку на руки и понес в машину. Посадил на соседнее сиденье. Марьяна рычала, скалилась.
   Вместе они поехали в сторону деревни.
   – Это все я. Житья никому не дал. Привез Томку в эту срань, в гнездо… Знаешь, Марьян, а ведь Томка красивая молодая была. Уверен, ты бы в бабку пошла. Первой красавицей могла стать. У меня ведь деньги, что я твоей матери откладывал, так и лежат. Тронуть не смел. Увез бы вас с Томкой в город. Зажили бы. Ты могла такой красивой стать. Я во всем виноват. Сдалась мне эта деревня? Сдалась? А ты в институт могла пойти даже. У твоей бабки высшее образование, во, знала? Умная она, а ты в нее бы пошла, уверен. Вот что там, за звездами, Марьян? Ты знаешь, а сказать не можешь? Или не знаешь пока? А может, там шанс второй дадут… Встретимся все там когда-нибудь, а? Как думаешь? Тебя и Томку на рыбалку тогда потащу. На звезды прелесть смотреть у озера… Может, там, за звездами, заживем все вместе. Такой вам дом сколочу! Дворец настоящий! Мультики каждый день смотреть будешь… А вырастешь настоящей красавицей. Я тебя на руках носить буду. Вот не знаю, есть там, за звездами, хорошие женихи или нет, скорее всего, есть, вот они к тебе толпами ходить будут, Марьян, толпами! А может, там и будет нам хорошо, Марьян… Может, там… не Бог и не космос. Может, счастье просто…
 

  Слезы застилали глаза, машину то и дело заносило. Приходилось выкручивать руль, чтобы не слететь с тропы. Мимо проплыл дом. Вот и дорога до деревни.
   Навстречу старику ехал зеленый УАЗ. Роман нажал на тормоз, взял ружье, вышел.
   УАЗ остановился. Из машины выпрыгнул Паха. Ира осталась в салоне.
   – О, а я к тебе еду. Ты за телевизор мне торчишь. – Увидев в руках Романа ружье, хахаль нахмурился.
   – Э, ты чего… И где Унук, ты чего на его машине?!
   Старик прижал оружие к плечу, но Марьяна оказалась проворнее. Выбив стекло, кинулась на отца. Блеснули когти. Прямо в воздухе тело внучки увеличилось в размерах.
   Паха не успел закричать. Зато заорала Ира. Выскочила из машины и побежала. Роман выстрелил. Дробь прошила ноги. Девка рухнула.
   – Папа…Папочка…Не надо! Папоооочка! Миленький…. Родненький….
   – Ты о чем? Нет у меня дочери. Только внучка.
   Нажал на спусковой крючок. Кровь, смешанная с плотными серыми ошметками, брызнула в пыль.
   Марьяна рвала тело отца на части, кусала лицо. Распоров живот, вытянула внутренности.
   – Довольно, довольно, Марьян. Сегодня у тебя без того сытный вечер.
   Роман подошел к внучке, похлопал по спине. Она оглянулась и начала уменьшаться. Сама запрыгнула в машину.
   Старик сел за руль. Сердце кололо. Немного уже осталось, но ничего, Роману нужна только эта ночь.
   – Поехали, Марьян.

   Вскоре старик увидел деревню. В домах уже включили свет, кто-то загонял скот или просто сидел на лавочке у дома. Будто ничего и не случилось.
   Роман проверил патроны. Посмотрел на Марьяну.
   – Ну что, с кого начнем?

   На небе зажглись первые звезды.