Тёмный вечер накрывает улицы непроглядным полотном. За мандражующим от ветра стеклом мерцает одинокий фонарь, тускло озаряющий нечищеную подъездную дорогу районного ОВД. Я развалился на косом деревянном стуле, устало разбирая разложенную на столе кипу принятых в производство материалов. Рядом пачка “Престижа” с последней цигаркой внутри, экипировка ворохом свалена у входа. Рубаха мятая и в тёмных разводах, китель небрежно брошен на стоявшее в углу кресло-кровать. Не приведи господь проверку, но я надежно подготовился – дверь на щеколде, из-за стола грамотно просматривается подъезд – незваные гости не застанут врасплох.

Перед глазами разбой на Технической, возбужденный в начале прошлого месяца. На периферии промгородка, выросшего вокруг забытого предприятия машиностроения, других преступлений и не бывает: хищения и потасовки, алконафты да торчки. Первые обеспечивают стабильную раскрываемость в нашем деле. Не всегда получается сходу определить конкретного человека, но по прибытии на место ты всегда можешь сказать, что подозреваемый отсыпается где-то в паре кварталов с пустой чекушкой, купленной на полученные за похищенное в ломбарде деньги. Скоро он сызнова вылезет слоняться по городу в поисках мелочи на опохмел, и будет пойман стражами правопорядка. Потерпевший отделается испугом.

Со вторыми всегда сложнее, прежде всего психологически. Нарики совершают преступления, не чувствуя вины или угрызений совести, не боясь тумаков али тюрьмы. Ломка напрочь отшибает мозги, валит конечный парапет, уступая свирепому нутру зависимого. Разлагающиеся наяву под шировьем, они бредут вдоль тротуаров у глухих дорог, в непроглядных парках, сливаясь с беспросветным окружением или пышными кустами, до которых не дотягивается огонь фонаря. Двигаются ломко, эти неясные силуэты обводят вокруг пальца неосмотрительных прохожих, внушая тем беспомощность или убогость. 

Поздно возвращающийся с работы крепкий парниша, или вышедший на раннюю пробежку спортсмен, косо поглядывающие в сторону – никто не ожидает, что обтянутый сухой кожей тип, с впавшими болезненными глазами в форме двух тёмных выбоин на неровном бледном язвенном лице, обнажив сочащиеся гноем беззубые дёсны, с диким визгом кинется на них. На кривых ногах в два шага преодолеет расстояние между ними, сморщенные тонкие пальцы вопьются в кусок ржавой трубы или отработанный шприц, оставив на тех рытвины от острых когтей. Он не ощутит затрещины, но вмиг задавит жертву, оседлав сверху и нанося хаотичные удары ветхими, хрусткими руками один за другим, пока на лице потерпевшего не застынет посмертная гримаса ужаса и потрясения. Но не столь это сейчас важно, как выкурить сигарету – без нее “зависаешь”, проваливаясь в такие пространные думы.

Размышления прервал трезвон телефона. Дежурный сообщил о происшествии на многострадальной улице Технической. Гомон и вопли на галерее третьего этажа между четвертым и пятым домом. Я отложил дело в сторону, еще раз окинул взглядом окно, за которым заходилась вьюга. Со скрипом встал со стула, накинул китель и экипировку, погасил в кабинете лампу и вышел в тёмный коридор здания ОВД. Безмолвная пустота. Опера на месте не было, этот фрукт часто ночевал дома и приезжал на работу под самую пересменку – на звонки он не отвечал, потому на вызов решили выдвигаться втроем: дежурный участковый, эксперт и я, следователь в звании старлея. Пятнадцать минут заводили “Буханку”, еще столько же терли по ухабам наметенного снега дороги, освещаемой лишь огнями УАЗ СГР нашей дежурной части.

Наиболее криминальные районы, вроде Заводского, на краю которого проходит известная Техничка, всё больше забываются населением города. И дело тут не столько в том, что никто не хочет жить рука об руку с маргиналами, хотя не без этого, сколько в самом упадке населенного пункта – закрытие градообразующего предприятия поставило крест на перспективах молодежи, которая ринулась покорять другие просторы, оставив крайние районы на изгоев, не сумевших пристроиться в жизни и сторчавшихся или спившихся после потери работы.

Добрались до места в половину второго ночи. Громоздкая металлическая дверь пятиэтажного дома времен 60-х, на магнитном замке пятого подъезда которой красовалась огромная наледь, не позволявшая закрыться, услужливо приглашала внутрь. Подвал закрыт грузным металлическим замком. За деревянной дверью тамбура встречает затхлый аромат старых проржавевших труб и ссаных тряпок, особенно ударивший в нос ближе ко второму этажу. На площадках света не водилось, лампочки или разбиты, или выкручены самими жильцами. По углам, у мусоропровода, покоятся вразброс оставленные использованные шприцы и разбитые бутылки, а на облупившейся зелёной бетонной стене гордо красуется большая нацарапанная надпись «Мясо».

Участковый достает старый армейский фонарь, купленный у одной из вежливых старушек, за бесценок отдающих на торговых рядах у Дома Культуры экспонаты наследия бывшей великой страны. Прочный железный корпус, окрашенный в черный цвет, хранит в себе простой двухрежимный механизм постоянного свечения и сигнала. Удобно, чтобы подсветить ступени лестницы и не пробить подошву чем-нибудь острым, обязательно переносящим гонорею или гепатит.

Запыхавшись, дошли до третьего этажа, отчего я окончательно утвердился в своём мнении о вреде курения. Трижды обошли лестничную клетку, простучав каждую квартиру – со стороны четвертого дома никто не ответил. Глухие стуки в дверь не отзывались ничем, кроме как эхом, расходившимся по мертвецки-тихому подъезду, заставляя поёжиться от неуюта.

- Не открывают? – неуверенно вопрошал из-за моей спины молодой эксперт.

- Хер забили, ложный вызов. Местные синяки друг другу морды набили и разбежались, отказное писать придется, - заключил стоявший предо мной участковый Гудко.

- Мих, составим протокол осмотра галереи, проверим пятый дом и дёрнем отсюда, - обозначил я наш дальнейший план и толкнул вперед деревянную створку, ведущую на открытую галерею меж домами, сквозь которую бушевала пурга.

В лицо ударил мороз, подкрепляемый маленькими снежинками, больно царапавшими кожу. Морщась, мы прошли на галерею, на которой из примечательного был разве что ржавый остов “Камы”, почему-то еще не сданный на металл. Договорились, что молодой эксперт на правах младшего самостоятельно заполнит протокол, а потом совместно его подпишем. Я подошел к ограде, отделявшей меня от падения вниз с третьего этажа, намереваясь закурить, но не обнаружил с собой пачки, и раздосадовано стал вглядываться в пустые, неживые окна двух домов – большая часть была занавешена шторами, а те, что без них – демонстрировали признаки давно оставленного людьми жилища – побитое стекло, мусор внутри и горы осевшего на внешнем подоконнике снега.

Удивительно, как угасающий, но всё еще живой город на периферии ночью окрашивался в цвета безысходности, будто бы пустел, оставляя тебя наедине с немыслимым числом покинутых на первый взгляд панельных домов, пустых улиц, словно сейчас ты – единственный человек в этом мире, которому никто не придёт на помощь. Не лаяли дворовые псы, не орали алкаши, не слышен гул редких машин, а дальше давно разнесенных по кускам гаражей, раскинувшихся у окраины леса под домами на Технической улице, совсем ничего не просматривалось за мчащейся стеной снега. Мир, ограничившийся двумя домами и переходом между ними, вдруг посерел – стал еще более неприветлив, чем являлся на самом деле. Обнажил истинное нутро людей, когда-то проживавших в нём, и вдруг продемонстрировал гнилую судьбу своего существования, словно логово всепоглощающего зверя.

Со стороны пятого дома громко хлопнула дверь на галерею, выбив меня из размышлений. По спине пробежал холодок, неприятно отдавшись мурашками по всему телу. 

- Слышали? – выдал я, резко обернувшись в сторону, но ответа не получил.

Озираясь по сторонам и не видя дальше собственного носа, я слишком поздно понял, что остался здесь один, за ширмой всей простоты происходящего в местах как это не заметив наличие следов босых ног на свежем слое снега на бетонном полу. Издали что-то зашуршало, в приоткрытой двери пятого дома, кажется, мелькнул силуэт. Я отступил назад, напрягшись, и правой рукой потянулся к поясу, одновременно выспрашивая приехавших со мной коллег.

Ответа по-прежнему не поступало. Тем временем я уже оказался вплотную к двери в четвертый дом, не отворачиваясь от галереи левой рукой постарался открыть дверь, но как бы не пытался толкнуть ее – та не поддавалась на уговоры. Быстро я повернулся лицом к двери, весом всего тела став пытаться выбить ее, безрезультатно раз за разом ударяясь плечом о портал на свободу. По загривку пробежали мурашки, сердце громко застучало, будто чувствуя приближение чего-то ужасного, хотя я и сам не мог объяснить, чего именно – шаг за шагом оно приближалось всё ближе, а я яростнее долбил в дверь, матерясь под нос и проклиная то, что не взял с собой сигареты и провис на ровном месте. Ветер уже не свистел, он играл реквием на стучащих створках окон и дребезжащем стекле, шептал на ухо проклятия и предостережения и в момент, когда на мои плечи легка чья-то тяжелая хватка – я с криком обернулся.

За спиной никого не было. Сквозняк играл распахнутой дверью напротив, хлопая той и издавая скрипучие звуки. “У страха глаза велики”, - вспомнилась поговорка. Краем зрения я заметил мерцающий свет снизу, привлекавший моё внимание. Там, на земле, подле нашей буханки стояло два смутных силуэта дежурного участкового и эксперта, подававших сигналы старым армейским фонарем. Приколоться решили, сволочи. Отсюда вижу, как ржут. Заперли дверь, а сами улизнули вниз через соседнее здание.

На секунду сигнал пропал. Я глядел вниз, злой от обиды и того, что чуть не обделался, надумав себе об этих домах больше, чем они являются на самом деле. Воспринял мелкую сошку за что-то грандиозное. Искал подвох там, где его нет. Сигнал снизу возобновился. Тик. Тик-тик. Тик-тик-тик-тик-тик. С каждой секундой он усиливался, ускорялся, бешено мерцал и запрыгал, а я даже наклонился вперед разглядеть что же там стряслось. 

Тяжелый толчок костлявой лапы прошелся по моей спине, оставив на куртке рваный разрез и подав всё тело вперёд. Все-таки и меня обвели вокруг пальца.