Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
Тот, кто живёт за дверью
© Random Forest16.5 мин. Страшные истории status6 28-04-2023, 17:46 Источник Принял из ТК: Radiance15
Я понимаю, что ситуация должна быть совсем уж затруднительной, когда Макс звонит мне и предлагает встретиться: после той судьбоносной ночи семь лет назад наше общение стало, мягко говоря, натянутым. Да и тот факт, что Саша, с которой он тогда пытался встречаться, вскоре бросила его и вышла за меня замуж, тоже не способствует дружеским отношениям. В общем, только действительно безвыходное положение может заставить его обратиться за помощью именно ко мне.
Тем не менее, он звонит посреди выходного и после дежурных “как дела?” и “а ты сейчас в городе?” как ни в чем не бывало спрашивает, не могу ли я помочь ему с одной проблемой. Я уже примерно догадываюсь, о чём пойдёт речь: общие знакомые рассказывают, что Макс взял взаймы у серьезных людей, а теперь не может вернуть. И обратиться к приятелю, пусть и бывшему, которому повезло оказаться при деньгах (то есть ко мне), звучит вполне логично.
От Дани, впрочем, я знаю альтернативную версию. По его словам, на вышеупомянутых серьёзных людей Макс пошёл работать ещё в универе, и работа эта была связана с наркотой. Причем не на уровне барыг, у которых и я сам, чего греха таить, в студенческие годы пару раз брал “пятку”, а, скажем, на несколько уровней повыше. И недавно, если опять же дословно цитировать Даню, Макс на своей работе “крупно проебался”. Большая, наверное, была сумма, раз он переходит к настолько крайним вариантам.
Версия Дани кажется мне более правдоподобной. Я уже давно замечаю, что наркобизнес — как злокачественная опухоль на теле нашего города. От солей и спайсов, телеграм-каналы с которыми закладчики рекламируют прямо на стенах домов, до ЛСД и эксклюзивных дизайнерских наркотиков на вечеринках “золотой молодежи”. И деньги там крутятся просто громадные.
Я сразу же предлагаю Максу не тянуть кота за хвост и приезжать ко мне прямо сейчас — Сашка как раз умотала погостить к родителям на пару дней, и лучшего момента быть не может.
Он приезжает через час (на метро, а не на машине, — удовлетворенно отмечаю я в голове, — а значит, дела совсем плохи), поднимается на двадцать пятый этаж, заходит в квартиру и ошеломленно присвистывает:
— Нихрена себе у вас тут хоромы.
— Сто тридцать квадратов. Но мы уже строим дом, будем переезжать в район получше, — отвечаю я и, хоть это и может навредить моим планам, не удерживаюсь и продолжаю. — Нужно больше свободного места… Сам понимаешь, уже пора понемногу думать о детях.
К моему удивлению Макс никак не реагирует на этот комментарий. Может быть, его чувства к Саше всё же угасли спустя столько лет. Или, может, всё настолько плохо, что он готов молча проглотить даже такие удары ниже пояса. Скорее, пожалуй, второе, ведь я понимаю, что сейчас передо мной стоит уже не тот самоуверенный и наглый парень, которого я помню из университета, а сгорбившийся, напряженный, подавленный мужик (за неимением другого слова) с неаккуратной щетиной и мешками под глазами.
Приглашаю его в гостиную и предлагаю выпить. Он без раздумий соглашается, и я достаю из мини-бара бутылку Blue Label. С одной стороны, тратить неплохой алкоголь на Макса, который и так пришёл клянчить у меня денег, немного жалко, но с другой стороны, говорю я себе, это инвестиция, которая скоро окупится, если мы сможем прийти к взаимовыгодному соглашению, конечно.
Несколько минут мы молча смакуем напиток, наслаждаясь видом на вечерний город из панорамных окон, и наконец, собравшись с мыслями, Макс начинает говорить. Он вываливает всё сразу, будто сбрасывая накопившийся груз: как взял в долг, как открыл свой бизнес в центре города, как дела шли не очень хорошо и во время коронавируса он окончательно прогорел. И как некие люди с понятиями и методами, выработанными в девяностые, пришли требовать деньги с процентами. Дойдя в рассказе до этого места, Макс как-то съеживается и поникает ещё больше.
Я хорошо умею распознавать ложь и сейчас прекрасно вижу, что он врет. Рассказывает заготовленную историю, которую, видимо, не раз уже повторял слово в слово другим своим знакомым. Но Даня и так разболтал мне достаточно, поэтому давить и выводить Макса на чистую воду я попросту не вижу смысла. Вместо этого напрямую задаю основной волнующий меня вопрос:
— Так сколько ты им в итоге должен?
— Сто двадцать тысяч, — выдавливает из себя Макс, понуро глядя в пол.
От услышанного у меня вырывается неуместный смешок, но он будто даже не замечает этого.
— Долларов?! — ошарашенно переспрашиваю я, хотя, конечно, по его виду отлично понимаю, что уж точно не тугриков.
— Долларов-долларов, — он легонько кивает головой в ответ, всё так же отводя взгляд.
Я делаю паузу, переваривая информацию, ведь я даже не думал, что через его руки мог проходить “товар” на такие суммы. Подозреваю, что Даня, который рассказывал, что Макс крупно проебался, и сам не представляет, насколько крупно его друг влип. Впрочем, мне так даже легче — дилемма, которая передо мной стояла, исчезает сама собой.
Да уж, он должен был воистину отчаяться, чтобы прийти за помощью ко мне.
— Ты сам понимаешь, это очень много… Очень много даже для меня, — начинаю я мягко, прощупывая почву. — Конечно, в теории я могу собрать такую сумму, но перезанять её тебе?..
— Я не прошу давать мне деньги в долг. Не за этим к тебе пришёл, — сбивчиво говорит Макс.
Его следующая реплика полностью застаёт меня врасплох.
— Той ночью в Театре, когда мы бросили тебя и сбежали, я знаю, что ты вошёл в ту дверь, — впервые за весь разговор Макс наконец-то поднимает голову и смотрит мне в глаза. — Я пытался поговорить об этом с Даней, и он закономерно назвал меня ебанутым. Сказал, что это всё сказки. Глупая городская легенда, не более. Сказал, что… Мы же дунули тогда, вот нас просто на измену и высадило. Но я точно знаю! Знаю, что ты вошёл туда, и после этого у тебя дела пошли вверх. Учёба, твой стартап, Саша… — он осекается и затем будто выплевывает с отвращением, — … и ваш идеально счастливый брак. Я ещё тогда думал об этом, но не говорил вслух, боялся показаться психом. Но сейчас мне уже нечего терять — это реально мой последний шанс. Скажи: то, что ты встретил за дверью — оно действительно исполнило твои желания? Если ты без шуток хочешь мне помочь, расскажи, что тогда на самом деле случилось.
Ого, думаю я, так будет даже проще, чем я предполагал.
— Окей, расскажу, — я тянусь за бутылкой и наливаю нам ещё по стакану. — Но разговор будет долгим, и некоторые из вещей, о которых пойдет речь, могут показаться тебе невероятными. Но как ты понимаешь, тут уж придется поверить мне на слово.
— Хорошо, — легко соглашается Макс.
Я откидываюсь в кресле и мыслями возвращаюсь на семь лет назад.
∗ ∗ ∗
Театром мы называем небольшой бетонный амфитеатр (уж простите за тавтологию) вокруг полуразвалившейся сцены под открытым небом в старом заброшенном парке. Зачем он нужен в таком богом забытом месте — никто из нас не знает, но Сашка рассказывает, что при совках здесь якобы проводили какие-то культурные мероприятия среди школьников. Так или иначе, нынче эта локация днем служит импровизированной детской площадкой, а в темное время суток порой используется молодежью постарше, чтобы выпить, погорланить песни под гитару и, разумеется, пообжиматься с противоположным полом.
Место это не слишком популярное, так что тем летним вечером к полуночи на ступенях Театра остается лишь наша маленькая студенческая компания: широкоплечий альфач Макс, Саша, в бежевом джинсовом комбинезончике и как всегда с анимешно-синими волосами, вечно накуренный Даня и я. Часть парка, в которой находится Театр, не освещается уличными фонарями, а ночь выдается абсолютно безлунной, так что мы сидим в темноте, наслаждаясь бездонным звездным небом, которое редко увидишь в крупном городе.
Именно тогда Даня и заводит роковой разговор.
— Мне сегодня барыга такую байку рассказал, лучше всех этих ваших крипипаст, — начинает он неспеша. — Говорит, у них в детстве на районе ходил слух, что есть у нас в городе, не поверите, исполнитель желаний…
— Как в “Сталкере”? — встряет Макс.
— Не перебивай, — недовольно бурчит Даня. — Не как в “Сталкере”. Честный. Проход к нему якобы можно открыть определенным ритуалом. Повторюсь, якобы. Потому что мой барыга с друзьями в свое время пытался это сделать, и у них, разумеется, ничего не вышло. Но если верить слухам, попав к исполнителю, можно заключить сделку — загадываешь желание, платишь цену, и оно сбывается. С самим желанием правила простые: оно должно быть реалистичным и выполнимым — нельзя пожелать себе бессмертие или, скажем, изменить прошлое. А вот с оплатой уже интересно — по легенде в обмен на желание он требует отдать ему часть тела. Например, пару пальцев или даже кисть, если желание серьезное.
Я тщетно всматриваюсь в лицо Дани, пытаясь уловить какой-то намек на шутку, однако он серьезен как никогда. Но прежде, чем я успеваю прокомментировать услышанный бред, Саша, которой всегда нравятся подобные мистические штуки, вмешивается в его монолог:
— А что за ритуал-то?
— Тут детали разнятся, — пожимает плечами Даня. — Ни у кого же не получилось его воспроизвести, вот каждый и выдумывает что-то. Но все примерно сходятся в основных моментах. Нужно ночью в безлюдном месте нарисовать на любой стене дверь и при свете свечи постучать в неё четыре раза. Мол, если всё правильно сделать, дверь откроется.
— И что, ты серьезно сейчас нам вот эту всю херню рассказываешь? Без приколов? — насмешливо уточняет Макс. Я мысленно радуюсь, что хоть кто-то озвучил то, что я стесняюсь сказать. — Ты бы нам ещё про вызов Пиковой Дамы или Матюкливого Гномика начал втирать.
— Смейся сколько хочешь, — невозмутимо отвечает Даня, — вот только когда он мне это рассказал, я вспомнил, что у нас в школе учился пацан по кличке Фродо, которого дома постоянно пиздил по пьяни отчим, это ни для кого не было секретом. И вот однажды он не пришёл в школу, вроде как попал в больницу. А на следующий день его отчим по синьке выпал из окна с восьмого этажа. А теперь угадай, почему у него была такая кликуха — Фродо.
— Ну? — Макс ухмыляется, видимо, предвкушая какую-то очередную глупость.
— Потому что из больнички в школу он вернулся без указательного пальца. Оторван. Начисто, — отчеканивает Даня.
Некоторое время мы молчим — все погружены в свои мысли. Наконец Саша несмело говорит:
— У меня есть с собой свеча, кстати. Ну, ароматическая, я сегодня как раз купила.
Видя лукавое выражение лица Дани, который всегда любит подбивать других на какую-то херню, и понимая, к чему она ведет, я решаю наконец вмешаться:
— Алло, ребят, ну мы же взрослые люди. Вы правда хотите попробовать какой-то ритуал из детской страшилки, просто потому что какому-то однокласснику Дани алкаш палец отрезал?
И тут удар в спину приходит с неожиданной стороны. Макс, который минуту назад сам высмеивал Данину историю, приобнимает Сашу и, вроде как не обращаясь ни к кому конкретно, говорит в воздух:
— Смотрите-ка, кажется, кое-кто зассал.
Думаю, немалая доля всех дурацких историй с плохим концом начинается именно со слов “а спорим…” и “тебе слабо что ли…” Сейчас бы я, конечно, на такое не повелся, но тогда, да ещё и при Саше (и ведь Макс прекрасно знает, что она нравится нам обоим), я просто не могу спасовать, пускай и в таком глупом вопросе. Тем более, чего мне стоит? Это же их, а не меня, так попаяло от Даниной травки, что детская байка про исполнитель желаний уже воспринимается всерьез.
Всего спустя три минуты я любуюсь плодами своих трудов. Нарисованная прямо на внешней стене Театра найденным детским мелом дверь выглядит неказисто и неровно, но вопрос художественного реализма тут и не стоит. Ребята, расположившиеся поодаль, посмеиваясь, наблюдают со стороны за моими потугами в наскальной живописи.
— Ну вроде готово. Давай сюда инвентарь, — я протягиваю руку Саше.
Она долго роется в сумочке и наконец достает большую, ещё запечатанную в полиэтилен свечу. Распаковывает, зажигает и аккуратно передает мне. Когда я беру у неё свечку, наши пальцы на мгновение соприкасаются, и я чувствую, как что-то будто бы переворачивается у меня в груди. Как ни странно, это ощущение только добавляет мне большей уверенности.
Ребята на всякий случай отходят чуть назад (хотя на какой ещё, блин, всякий случай? — думаю я), а я встаю около рисунка с зажженной свечой и заношу над ним кулак. Вдруг Саша переспрашивает слегка дрожащим голосом:
— Может, ну его? Пошутили, и хватит.
Но уже поздно: я лишь недоуменно хмурю брови (не верит же она всерьез, что что-то произойдет?), смеюсь и уверенно стучу костяшками в стену там, где нарисована дверь. Четыре раза, глухо и еле слышно — попробуйте сами постучать кулаком по бетону.
Разумеется, никакого прохода не открывается. Я поворачиваюсь к друзьям, чтобы съехидничать на тему того, как они накрутились от тупой истории Дани, и замираю с разинутым ртом.
Звезды, и так ярко сияющие той ночью, кажется, начинаются светиться ещё сильнее.
А затем они опускаются. Уже не находятся неподвижными точками на небесном своде, а будто бы висят в воздухе на разной высоте, как какие-то фантастические голограммы; окружают нас в медленном танце, подобно рою светлячков. Даже само небо уже не выглядит черным и бездонным: оно напоминает живой океан переливающихся цветов — от темно-синего до фиолетового, с бледно-зелеными и желтоватыми туманностями причудливых форм на месте привычного Млечного пути.
От этой картины у меня возникают странные чувства — я будто бы уже не нахожусь в своем теле, а вишу в воздухе среди бескрайних просторов вселенной. На меня накатывает волна легкости и эйфории.
Ребята стоят, будто завороженные, как и я, созерцая этот космический вальс, движущийся вокруг нас в абсолютно непроницаемой тишине. Это хорошо, — возникает отвлеченная мысль, — по меньшей мере, я могу быть уверен, что не я один это вижу.
И именно в этот момент в дверь стучат с той стороны. Четыре раза, гулко, будто по дереву.
Тук-тук-тук-тук.
Этот звук раскатывается в тишине парка словно выстрел и вырывает нас из магического транса. Макс дёргается, а Саша тихонько взвизгивает и резко поворачивается в мою сторону. Прежде, чем мой заторможенный травкой мозг успевает сообразить, что произошло, стук повторяется, уже громче.
Тук-тук-тук-тук.
Налетает внезапный порыв сильного ветра, который тушит свечу в моей руке, и мы остаемся в полной темноте — лишь безумный танец звезд продолжает сверкать перед глазами. Деревья пригибаются под шквальным ветром, и стук повторяется снова. В этот раз он уже напоминает удары кувалды, будто бы идущие изнутри стены Театра.
Тук. Тук. Тук. Тук.
Даня срывается с места и начинает бежать. Макс, опомнившись, хватает Сашу за руку и, даже не глядя в мою сторону, тащит её за ним вслед.
Бум. Бум. Бум. Бум.
Четыре удара сотрясают Театр, и я физически чувствую, как асфальт дрожит у меня под ногами.
И вот тогда хаотичное кружение звезд резко останавливается, ветер мгновенно утихает, а нарисованная мною дверь вдруг становится реальной и приоткрывается, будто бы приглашая меня внутрь.
∗ ∗ ∗
— То есть это всё правда. Всё это время эта история была правдой! — лишь сейчас Макс решается впервые прервать мой рассказ, и я замечаю, как он сидит, вцепившись руками в подлокотники кресла, и жадно ловит каждое мое слово. — Но если честно, большей части того, что произошло после того, как ты постучал, я не помню. Ни звезд, как ты говоришь, ни ударов, — вдруг признаётся он. — Какая-то каша в голове. Помню только, как мы бежали и пришли в себя уже возле метро. Но что было дальше? За дверью действительно исполнитель желаний?
Я мысленно ухмыляюсь. Пока что всё идет по плану.
— И да, и нет. Если честно, мне сложно подобрать подходящие слова для того, что я увидел за этой дверью. Представь, что ты находишься в колоссальных размеров пустом зале, как в каком-нибудь замке или соборе. Только без стен. Вместо них там, где заканчиваются пол и своды потолка — просто пустота. И звезды, такие же неправильные, ненормальные, будто висящие в воздухе на небольшом расстоянии от тебя. А под ними — бездна; даже если не боишься высоты, заглянув за край, волей-неволей испугаешься. В дальнем конце зала стоит трон, и на троне сидит Он. Он выглядит почти как человек, но какой-то не настоящий: с идеально гладкой кожей, с абсолютно симметричным лицом, всегда без эмоций, и с венцом на голове, будто сошёл с какой-то иконы. Вот только он совсем не святой, скорее даже наоборот. Ну про это я ещё расскажу. Кто Он такой или что Он такое? Не имею ни малейшего представления и, если честно, у себя в голове обычно просто называю его тем, кто живёт за дверью. Дальше всё просто. Ты озвучиваешь ему своё желание, а он в ответ говорит тебе цену. Вернее, не совсем говорит, — я вспоминаю наш первый с ним диалог и морщусь. — Это как телепатия: его мысли возникают прямо у тебя в голове, и ощущение, если честно, не из приятных — полная шиза.
— А цена? — Макс спрашивает с заминкой, и я чувствую дрожь в его голосе. — Он действительно может отрезать руку?
В течение одной краткой секунды я борюсь с мимолетным желанием сказать ему с сочувствующим лицом, что такой большой долг, как у него, будет стоить ему куда больше одной руки, и посмотреть на реакцию, но потом решаю обойтись без лишних глупостей.
— Нет, конечно, что за ерунда. Не тупи, посмотри, все руки-ноги целы, а ведь я загадывал у него желания уже много раз, — я машу ладонями перед его лицом, показывая, что всё на месте. — Но плата, которую он просит странная, назовем это так. Неприятная. Он заставляет делать некоторые вещи, которые… не вполне нормальны. За небольшое желание он может попросить, например, сфотографировать на улице какого-то ребенка и закинуть его фото родителям в почтовый ящик. Или, допустим, поймать и съесть мышь, — меня непроизвольно передергивает. — Живьём. Чем больше желание — тем выше цена. Например, помнишь видео с тем пацаном из параллельной группы и свиньей, которое слили в общаге?
— Фу, блять, зачем ты вообще напоминаешь…? — Макс начинает смеяться, но потом осекается, и я с удовлетворением наблюдаю, как расширяются его глаза. — Ебать. Не гони, ты хочешь сказать, что?.. Ебать.
— Вот именно. И скажу больше: снять и выложить видео скорее всего было частью его сделки, — уточняю я. — Не знаю, что конкретно он попросил, но это явно было какое-то очень масштабное желание. У меня есть гипотеза на этот счет, что тот, кто живёт за дверью, питается как бы негативной энергией. Ему абсолютно не интересен результат выполнения сделки — сам посуди, какая может быть ценность у того, что он заставил меня засталкерить чьего-то ребенка? Ему важно только то, что мы испытываем, когда выполняем поставленное нам условие: страх, отвращение или стыд. Принцип эквивалентного обмена в какой-то очень извращенной форме. За маленькие желания он чаще всего просит тебя сделать что-то, что будет неприятно тебе самому. Но за большие желания всегда приходится делать больно или плохо кому-то другому.
У Макса на лице отражается напряженный мыслительный процесс. О чем он сейчас думает? Приемлемая ли это для него цена? С учётом его текущего рода деятельности — скорее всего да. И всё же…
Наконец он собирается с мыслями и вдруг выдает абсолютно неожиданную вещь:
— А ты не можешь загадать желание за меня? — и, сообразив, как глупо это звучит после всего, о чём я рассказал, тут же уточняет. — Я ведь сам пробовал провести ритуал много раз, прежде чем пришёл к тебе. Даже собирал городской фольклор — оказывается, в разных районах ходят слегка разные версии легенды. Где-то рассказывают, что это нужно делать ровно в полночь, где-то — что чуть ли не дверь нужно рисовать своей кровью. Но это же всё чепуха, так? Я всё это пробовал, и у меня ничего не вышло.
— Э нет, за своим желанием ты полезешь сам. Дай человеку рыбу, и он будет сыт один день. Научи его ловить рыбу, и он будет сыт до конца жизни, — смеюсь я, а потом добавляю уже более серьезно. — Я не пользовался ритуалом уже почти два года и делать этого больше не планирую. Хватит с меня. Слишком большую цену я заплатил.
Макс вопросительно смотрит, и я, взвесив все за и против, решаю всё же рассказать.
— Два года назад у Саши обнаружили рак груди. К тому моменту он был уже на третьей стадии — успел распространиться в подмышечные лимфоузлы. Да, ничего не говори, регулярные чекапы, и всё такое. Задним умом мы все крепки, и тем не менее получилось так, как получилось. Если начинать лечить на этой стадии, выживаемость по статистике почти семьдесят процентов, так что прогноз в целом был хороший. Но ты же понимаешь, что семьдесят процентов выживаемости — это тридцать процентов, которыми я не был готов рисковать. Поэтому как только диагноз подтвердился, и врачи начали говорить об операции, я сразу же пошёл к тому, кто за дверью. И он назвал свою цену, — я закрываю глаза, на секунду визуализируя то, о чем собираюсь говорить дальше. — Он потребовал, чтобы я насмерть забил человека молотком.
Макс смотрит на меня недоверчиво и уточняет:
— А что будет, если не выполнить свою часть сделки?
— Без понятия, — я пожимаю плечами. — Ты уверен, что хочешь проверить на своей шкуре, что с тобой может сделать за обман существо из другого измерения, способное вылечить рак или убить абьюзивного отчима?
Макс мотает головой, но больше ничего не говорит. Я вздыхаю, понимая, что придется рассказывать до конца, и продолжаю.
— Моей первой мыслью было, что логичнее всего будет убить какого-то бездомного, которого никто и не хватится. Делать я это собрался в спальном районе на другом конце города — там и камер нет, и меня никто не знает, и подходящих локаций достаточно. Готовился долго, тщательно всё планировал, изучал укромные места, следил за тем, где они обычно ночуют. В конце концов, улучил подходящий момент, и… — когда я произношу следующие слова, мои губы непроизвольно искривляются, — Знаешь, убить спящего бомжа оказалось куда проще, чем я думал. Он лежал на матрасе в изгибе теплотрассы. Я подошёл к нему так, чтобы трубы закрывали меня от обзора со стороны, и сходу ударил молотком прямо по виску. Он открыл глаза и попробовал привстать, и тогда я снова ударил туда же, и ещё раз, и ещё. А потом просто ушёл. Следующие несколько месяцев я не мог спать. Каждую ночь лежал в постели часами и думал о произошедшем. И знаешь, что самое страшное? Если честно, я вообще не переживал насчет жизни, которую отнял. Нет, это мне даже в голову не приходило. Я боялся лишь того, что кто-то найдет его тело, и наутро полиция придет ко мне в дом, и все узнают, что я сделал. Но этого не произошло. Вообще ничего не произошло. А у Саши на следующем обследовании врачи, почесав макушку и десять раз пересмотрев снимки, вдруг сообщили, что это, вообще говоря, вторая стадия, а не третья. Затем назначили небольшую локальную операцию вместо мастэктомии, и через пару месяцев она уже и не вспоминала об этом. А я… Я убил человека и ничего не почувствовал по этому поводу. Порой я думаю: не этого ли он добивается? Уничтожения человечности внутри нас? Размытия границ между белым и черным?
Это, конечно, риторические вопросы, но я всё же ожидаю какой-то реакции на рассказанную историю: пытаюсь поймать в его взгляде хоть каплю осуждения или, наоборот, сочувствия. Не каждый же день Максу признаются в убийстве. Однако он неприятно удивляет меня и вместо ответа сам спрашивает совсем о другом:
— Но в чем твоя выгода? Зачем тебе просто так показывать мне, как работает ритуал?
Уже второй раз за день его проницательность меня поражает. И снова я думаю: так даже лучше.
— Скажем так, я работаю за комиссию, — ухмыляюсь я. — Сегодня, когда ты пройдёшь через дверь, ты попросишь не сто двадцать тысяч долларов, а двести. Это, конечно, увеличит цену, которую тебе придется заплатить, и по своему опыту скажу, что я тебе не завидую. Но ты справишься, я в тебя верю.
Макс некоторое время взвешивает свои опции в голове, и я не вижу смысла его торопить. Какие варианты он просчитывает? Оценивает, во что ему выйдут лишние восемьдесят тысяч? Или думает, как ему лучше меня кидануть после того, как я помогу ему провести ритуал? Ведь насколько ему известно, у меня и правда не останется никаких рычагов давления, и он должен понимать, что я даже не узнаю, какое желание он на самом деле загадает. В этот момент я запоздало понимаю, что Макс, вообще говоря, даже ни разу не уточнял, что хочет загадать у живущего за дверью деньги, а не, скажем, устранение своих кредиторов.
Наконец он, кажется, принимает окончательное решение и протягивает мне руку. Я жму её, и в этот момент он смотрит мне в глаза и спрашивает:
— Последний вопрос. Только откровенно, как мужчина мужчине. В тот день, когда мы сбежали из Театра, ты загадал, чтобы Саша ушла от меня?
— Нет, — отвечаю честно. — Я загадал, чтобы вы забыли то, что произошло в тот вечер. Тогда мне казалось, что этот секрет должен остаться моим и только моим.
Я загадал, чтобы Саша ушла от него ко мне, буквально через две недели, во время своего следующего визита на ту сторону, но ему абсолютно точно незачем знать об этом сейчас.
∗ ∗ ∗
Вместе с Максом мы едем в пригород на участок, который я купил ещё лет пять назад специально для этих целей. Там, на вкопанных вразнобой в землю бетонных плитах красуются десятки нарисованных мною в свое время дверей. Разной высоты, кривые и неаккуратные, они похожи на детские каракули — но я объясняю Максу, что качество рисунка всё равно ни на что не влияет.
На самом деле, секрет успешного ритуала звучит до смешного просто, но оказывается непреодолимой преградой для подавляющего большинства.
Ни на одном этапе процесса нельзя бояться — вот, казалось бы, и весь секрет. Проблема в том, что когда ты знаешь, что ритуал реален, не бояться того, что ожидает тебя за дверью, чисто подсознательно крайне сложно — страх всего непонятного и нечеловеческого записан у нас на подкорке. С другой стороны, когда ты думаешь, что ритуал — туфта, и ничего не случится, тут уже сложно не испугаться, когда тебе в первый раз неожиданно постучат в ответ с той стороны нарисованной двери. Разве что ребенок может отреагировать на это как на что-то само собой разумеющееся. Наверное, именно поэтому ритуал и продолжает жить как дворовой миф среди детей.
Нормальному взрослому человеку обычно для этого нужно находиться в такой стрессовой ситуации, когда ничто сверхъестественное уже чисто физически не может тебя напугать больше, чем окружающая реальность. Кажется, в психологии это называется атараксией.
Либо, как вариант, достаточно просто быть очень накуренным и чересчур смелым.
Все эти вещи я объясняю Максу прямо во время приготовлений к ритуалу. Тактично не произношу вслух то, что он и сам должен понимать — если когда-то раньше Макс пытался правильно провести ритуал, и дверь ему не открылась, выходит, выражаясь его собственными словами, ''кое-кто зассал''. Поэтому сегодня для гарантии дверь всё же открою я, а уже внутрь войдет он.
Ожидаемо, ритуал срабатывает как часы. Для Макса это первый раз — во всяком случае, первый, который он запомнит. Так же, как и в ту далёкую летнюю ночь, он по-детски искренне восхищается завихряющимся вокруг нас водоворотам вселенной. Зрелище действительно завораживающее — я не пробовал психоделики, но мне почему-то кажется, что именно так должен выглядеть качественный трип. Я не мешаю Максу наслаждаться этой феерией — не в моих правилах лишать “клиентов” этого ''ultima cena''.
Когда нарисованная дверь вдруг проступает на поверхности стены и со скрипом приоткрывается на пару сантиметров, я достаю сигарету, зажигаю её от пламени свечи, и облокотившись на дверной косяк, приглашающе указываю Максу на проход:
— Милости просим. Я подожду тебя здесь.
Он несмело делает шаг в неизвестность, и дверь сама закрывается за его спиной. Затягиваясь сигаретой, я вспоминаю свой собственный первый раз.
Вы же не думаете, что в моем рассказе Максу было хоть слово правды?
∗ ∗ ∗
Когда дверь захлопывается и глаза адаптируются ко мраку, моему взору предстаёт узкое, уходящее вдаль каменное помещение с низкими потолками, которые я почти задеваю головой. Оно навевает ассоциации с подземельем или темницей. Густую темноту едва-едва развеивает тусклый зеленоватый свет, исходящий от растущих на стенах грибов, но его хватает лишь на то, чтобы очертить общий профиль коридора.
Я делаю шаг вперед и чувствую, что наступил на что-то твердое и округлое. Из-под подошвы раздается неприятный хруст. Поднимаю с каменного пола предмет, который я только что раздавил, и тут же с отвращением отбрасываю — это обломок желтоватой кости и причем, насколько я могу судить, человеческой. Разворачиваюсь назад и пытаюсь нашарить в темноте дверь, но там, где буквально только что был проём, мои пальцы нащупывают лишь гладкую стену. С ужасом понимаю, что входа, через который я сюда попал, больше не существует.
И в этот момент у меня за спиной раздаются тяжелые шаги.
Он идёт неспешно, точно зная, что мне всё равно некуда убегать. Как только его контуры становятся видны в здешнем блеклом свете, я мгновенно понимаю, что в облике существа, которое стоит передо мной, нет вообще ни капли человеческого.
Он настолько огромен, что из-за низких сводов подземелья, ему приходится передвигаться практически на четвереньках, опираясь при ходьбе верхними конечностями об пол перед собой. Его “руки” соединяются с телом огромными перепонками, образующими крылья, как у гигантской летучей мыши, однако крылья эти, как и все его туловище и вытянутый череп, покрыты пухом и мелкими перьями.
Вжимаясь спиной в стену, я замираю в нелепой надежде, что он меня не увидит, но тот, кого я встретил за дверью, всё равно подходит ко мне почти вплотную. Его безносая морда оказывается перед моим лицом, и я чувствую гнилой запах, вырывающийся при каждом выходе из полной тонких клыков пасти. Так пахнет залежавшееся мясо, и мой мозг сам проводит цепочку между этим смрадом и костями на полу.
Тогда-то я и слышу впервые: Загадай желание.
— Что? — вырывается у меня.
— Загадай желание, — терпеливо повторяет тот, кто живёт за дверью, и я понимаю, что его рот, в любом случае не предназначенный для подобной артикуляции, никак не шевелится. Слова, которые я “слышу”, возникают сами прямо у меня в голове. — Загадай желание и заплати цену.
— Какую цену? — спрашиваю я, всё ещё находясь в оцепенении.
— Я съем кусок твоей плоти, — без обиняков отвечает существо. И, немного подумав, уточняет: — Небольшой.
Намного позже я узнаю, что телепатия не может передавать эмоции и интонации, но тогда от его абсолютно нейтрального тона сюрреализм ситуации становится ещё больше, и я, не выдержав, начинаю истерически хохотать. Он всё так же стоит напротив меня, не пошевелившись ни на сантиметр, и невозмутимо наблюдает.
— А если я откажусь загадывать желание? — сквозь слёзы всё же спрашиваю я.
— Съем тебя целиком. Больше жизненной энергии — только лучше, — молниеносно приходит ответ, и мне становится не до смеха.
Само собой приходит понимание, что он абсолютно серьезен, и внутри меня всё сжимается.
— Я просто хочу вернуться обратно. Пожалуйста, отпусти меня, я не собирался загадывать никакое желание, — начинаю тараторить я, но голос в голове меня перебивает:
— С этой стороны я решаю, кому открывать двери. Не хочешь загадывать — твой выбор.
Он упирается массивными крыльями в стену по обе стороны от моей головы, чтобы я даже не пытался бежать, и его гигантская пасть разевается почти на сто восемьдесят градусов, обнажая ряды тонких и острых, как иглы, клыков. Доносящееся оттуда зловоние становится совсем невыносимым.
Напоследок у меня перед глазами проносятся образы этого вечера. Чудовище, которое предлагает выполнить моё желание в обмен на пару пальцев. Даня с его сраной историей про грёбаный ритуал. Макс, так глупо и легко взявший меня на слабо. И Саша, которую я теперь уже скорее всего никогда не увижу.
Но постойте. Если тот, кто живёт за дверью, может позволить себе просто съесть случайного гостя вроде меня, зачем вообще предлагать сделку? Что он этим выигрывает? В чем была бы его выгода, если бы я всё же успел загадать хоть какое-то желание, и ему бы пришлось меня отпустить?
Эврика!
И когда гигантские челюсти монстра уже практически смыкаются вокруг моего лица, я изо всех сил кричу:
— Погоди! Я хочу предложить сделку…
∗ ∗ ∗
Сигарета догорает, и я отвлекаюсь от воспоминаний.
Сегодня я чуть не провалил свою легенду, когда случайно упомянул про то, что живущий за дверью помог пацану со смешным прозвищем — Фродо — разобраться с пьющим отчимом. Как можно было так глупо проколоться?! Ведь Макс, в отличие от моих обычных “клиентов”, слышал эту историю целиком ещё от Дани и мог вспомнить, что пацан заплатил за своё желание вполне физически, а не абстрактным “плохим поступком”. Мелочь? Да, но как раз из-за таких мелочей у людей и закрадываются подозрения. И тогда они начинают замечать другие несостыковки и в конечном счете соскакивают с крючка.
Легенда, которую я рассказал Максу — лишь одна из многих в моем арсенале, но она выверена годами.
Говорить кандидатам, что живущий за дверью исполнит их желания просто так, нельзя — все знают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Но зато люди на удивление охотно верят в концепцию исполнения желаний в обмен на какую-то жертву. А история про жестокие и абсурдные сделки, выходящие за пределы человеческой логики, почему-то отлично вписывается в их стереотипное представление об иррациональном мышлении потустороннего божества, якобы восседающего на троне в своем эшеровском космическом дворце. Обычно остаётся добавить лишь пару штрихов (например, выдать какую-то известную вам обоим необычную историю за пример успешно совершенной кем-то другим сделки — поверьте моему опыту, никто никогда даже не пытается проверить такую информацию), и кандидат готов к ритуалу.
Кроме того, эта легенда также помогает отбирать подходящих мне кандидатов. Нет-нет, я вовсе не о людях, которых никто не будет искать (кажется, такую формулировку я использовал в разговоре с Максом?). Как раз наоборот. В качестве своей клиентуры я выбираю людей, которые в ответ на мою отрепетированную историю про убийство бомжа просто пожимают плечами. Тех, для кого здесь вообще нет моральной дилеммы. Кто не отказывается, услышав озвученную цену. Редкие отказники уходят, так и не узнав, что только что совершили самый удачный выбор в своей жизни.
Мои клиенты обычно работают на таких же (или даже тех же самых) серьезных людей, что и Макс. Или вообще непосредственно являются одними из этих серьезных людей.
Как там было? Дай человеку рыбу, и он будет сыт один день. Научи его ловить рыбу, и он будет сыт до конца жизни.
С тем, кто живёт за дверью, за семь лет мы организовали целое рыболовное хозяйство.
Я выбрасываю тлеющий бычок, открываю дверь и захожу внутрь, подсвечивая себе телефоном. Тот, кто живёт за дверью, сидит поодаль от входа и деловито вылизывает залитые кровью перья. Прямо перед ним лежит груда свежих костей идеальной белизны. Обычно в такие моменты он больше напоминает мне здоровенного сытого кота, чем всемогущее потустороннее божество. Впрочем, разве одно мешает другому?
— Много энергии. Хорошая сделка, — звучит у меня в голове, и хотя телепатия не передает эмоций, я чувствую, что он улыбается. — Загадывай желание.
Я уже говорил, что работаю за комиссию?
2 504 просмотра
5 комментариев
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
