Страшные истории
Основной раздел сайта со страшными историями всех категорий.
Настроить сортировку
{sort}
The тело
© Yootooev32 мин. Страшные истории Helga 29-08-2019, 22:15 Источник
— ... И не успела эта песня попасть в ротацию нашей радиостанции, как сразу же прочно утвердилась в первой пятерке хит-парада! Напоминаем вам, что Алексей находится сегодня у нас в гостях! Алексей, сегодня, буквально через каких-то шесть часов состоится презентация Вашего нового...
«Кто бы заткнул это радио?».
Я лежал, скинув одеяло на пол и лениво обдумывал планы на день. Планы были нехитрыми: накупить пива и весь день просидеть за компьютером в блаженной, пьяной неге.
Мысль о пиве вызвала тошноту. Только сейчас я сообразил, что у меня дико раскалывается голова.
«Да, с пивком я вчера перебрал!» — весело подумал я.
Минут через десять я решил вставать. Был, конечно, соблазн поваляться еще, но голова болела так, что пара таблеток «Цитрамона» стала просто жизненной необходимостью. Открыв глаза, я спустил ноги на пол и собирался уже подниматься, как вдруг понял, что не могу сделать этого. Правая рука (моя правая рука) вцепилась в спинку кровати мертвой хваткой и в буквальном смысле перестала повиноваться моим командам.
— Что за чертовщина? — я растеряно глядел на руку и не мог ничего понять.
Я дернулся раз, другой, но ничего не вышло — рука продолжала сжимать спинку.
— Бред какой-то...
«Быть может это судорога? Судорога... Да какая к чертовой матери судорога!».
Несколько минут мне потребовалось на то, чтобы привести мысли в порядок. Все это время рука оставалась неподвижной. Наконец, я прикрыл глаза и стал мысленно посылать импульсы во взбунтовавшуюся конечность.
«Отцепись от спинки. Ты должна отцепиться от спинки. Ты должна...».
Бесполезно.
— Друзья! Я предлагаю и Вам рассказать какой-нибудь необычный и интересный случай из вашей жизни! Отправьте SMS с текстом «стори» на короткий номер 6556 и дождитесь нашего звонка. Напоминаем, что авторам лучших историй будут вручены ценные призы от нашей радиостанции!
«Да уж, бля... Необычная история!».
Я снова открыл глаза и ощупал левой рукой правую. Ничего особенного. Более того, я чувствовал ее, как и раньше. Просто она меня не слушалась, вот и все. Поразмыслив еще, я пошевелил ногами, открыл и закрыл рот, поморгал глазами. Все в порядке: тело, за исключением правой руки, оставалось в моем распоряжении. Попытка разжать пальцы правой руки усилиями левой не увенчалась успехом. Их словно приварили к проклятой спинке.
— Экая дьявольщина! — воскликнул я в отчаянии.
На глаза попалось полотно с коллекцией значков, висевшее с незапамятных времен над моей кроватью. Я сумел дотянуться до него и снял один из значков (гордый профиль Ильича при этом ярко блеснул на солнце). Отогнув острую булавку, я осторожно, но достаточно ощутимо ткнул ей в непослушную руку и тут же сморщился. Больно. В месте укола выступила крохотная капелька крови.
— Итак... Так-так-так... — я отложил значок в сторону и теперь нервно чесал голову.
Хотелось в туалет, хотелось позавтракать и выпить кофе, хотелось принять уже проклятого «Цитрамона». Хотелось заниматься обычными делами, но нет — меня не отпускала с кровати собственная рука! Я поискал глазами сотовый телефон и обнаружил его на столе рядом с компьютером. Проклятье.
«А что если она так и не отцепится? Я имею все шансы подохнуть от голода».
От этой мысли стало по-настоящему страшно. Я облокотился подбородком о левую руку и стал ждать. Чего? А хрен его знает.
Так я просидел около часа. Выпитое намедни пиво уже не просилось, а буквально рвалось наружу. Я грешным делом уже подумывал сходить под себя.
— Я родился в Латвии, но сразу после рождения переехал в Россию, — откровенничал тем временем неизвестный мне музыкант Алексей. — Детство было очень тяжелым, денег не хватало порой даже на...
«Ну да, игрушки, прибитые к полу», — криво усмехнулся я.
И тут меня осенило.
— А ведь кровать-то к полу не прибита!
Не медля ни секунды, я поднялся на ноги и медленно, с огромным трудом двинулся к компьютеру. Туда, где лежал заветный телефон. Кровать волочилась за мной гигантским наростом, ковер пошел волнами и сбивался в кучу. В какой-то момент кровать перестала двигаться. Я обернулся и обнаружил, что ковер не дает ей проползти следом за мной. К этому моменту у меня на лбу уже выступила испарина.
— Ну давай же, давай!
Проклятая рука держала спинку крепко, кровать никак не хотела двигаться, а до заветного телефона оставалось ползти еще полкомнаты. И вообще, кому я собирался звонить? И сам не знал, в «скорую», наверное. Или в МЧС. Я дернулся раз, другой. Кровать жалобно скрипела, ходила ходуном, но вперед не продвигалась. Я снова дернулся, уже со всей силы. И в этот момент рука разжалась.
— Ох-х-х!!!
Я пролетел оставшееся расстояние и крепко шибанулся лбом об стол. Придя в себя, я осмотрелся.
— Ого. Вот это да...
Тем временем Алексей заканчивал свой рассказ по радио:
— ...иногда наступают такие моменты, когда невозможно собраться с мыслями, такая апатия, что даже руки тебя не слушаются. Ну вы знаете...
— Да уж, блядь, поверь, знаю! — рыкнул я, потирая ушибленный лоб.
Я как-то сразу и не заметил, что тер его правой рукой.
* * *
За исключением необычного происшествия утром, день прошел в точном соответствии с моим планом. Некоторое время я еще с недоверием поглядывал на правую руку. Но она работала, можно сказать в штатном режиме и, за исключением странного холодка, поселившегося в венах и мышцах, ничем не отличалась от своей левой сестры.
Закупившись пивом, сигаретами и своими любимыми луковыми крекерами, я уселся за компьютер и в течении дня обшарил едва ли не весь рунет в поисках похожих случаев. Мне удалось разыскать несколько медицинских статей, пару рассказов, а так же форум, где говорилось о подобном. Но, перечитав все найденное на несколько раз, я так и не нашел ответа на интересующий меня вопрос — какого черта со мной произошло утром?
Часа в четыре звонила мама.
— Привет, мам! Как вы?
— А мы в Берлине! — радостно сообщила она. Связь в роуминге была не ахти — казалось, что мама говорит через стену из соседней квартиры. — Шесть часов добирались на автобусе, устали в дороге, но все равно пошли гулять.
— Как там с туалетами?
— Не так, как в России. Представляешь, здесь на улицах как таковых туалетов нет!
— И куда же тогда нужду справлять? — удивился я.
— Заходишь в любой паб или ресторан и молча идешь в туалет — никто не против.
— Хм, удобно, — оценил я.— Попробовать что ли здесь так же?
— Ага, — мама засмеялась.
— А где отец?
— Пива нахлестался и остался в отеле.
— Я слышал, что немецкое пиво не сильно хмелит.
— Конечно, его же со спиртом не мешают. Думаю, он специально притворился, чтобы на экскурсию не идти. Сидит небось сейчас в баре, продолжает. Видел бы ты его глаза, когда автобус ехал два часа без остановки.
Меня это позабавило. Представив страдания отца, я тоже решил сходить в туалет.
— Рейхстаг уже видели?
— Нет, в центр вечером поедем. А пока что так возле отеля ходим. Как у тебя там, все в порядке?
— Да, нормально все. Представляешь, сегодня утром... — я осекся. Стоило ли рассказывать о происшествии маме сейчас?
— Что такое?
— Да нет, ничего особенного. Приедете — расскажу.
— Ладно. У тебя хоть деньги-то еще остались?
— А куда ж им деваться-то? — как можно искреннее удивился я. Денег, по правде говоря, оставалось маловато.
— Знаю я тебя — весь в отца. Ладно, не будем деньги на телефоне тратить. Будь здоров.
— Хорошо вам отдохнуть, мам.
— Смотри, чтобы к нашему приезду все было в порядке: цветы политы, дома порядок.
— Договорились. Папе привет.
— Хорошо. До связи.
— Созвонимся, мам.
Я убрал трубку в карман и, наконец, расстегнул ширинку.
* * *
К десяти часам вечера я был пьян в стельку. Я даже не стал выключать комп, кое-как дополз до кровати (которая снова оказалась на своем привычном месте), плюхнулся и заснул мертвым сном.
Проснулся я в темноте и долго прислушивался к своим чувствам. Что меня заставило пробудиться? Голова гудела, живот жалобно урчал, мочевой пузырь сжимался в спазмах, но все это было делом привычным, похмельным. Тогда что?
«Боль?» — спросил я сам себя.
Да, действительно: на затылке, над правым ухом и в области левого виска кожа головы горела так, словно там кровоточили обширные ссадины. Я разлепил глаза и, немного привыкнув к темноте, вздрогнул. Надо мной кто-то стоял. Я не видел его фигуры или тени, но заметил руки, которые выполняли какие-то странные манипуляции.
— Эй, ты!
Я резко сел на кровати и попытался отмахнуться, но не смог — у меня не оказалось рук... В ужасе я осмотрел себя с ног до головы и понял, что все конечности оставались на месте. Снова глянув в темноту комнаты, я попытался рассмотреть ночного гостя, но никого не обнаружил. Но кто-то же здесь был! Я видел его! Я видел его руки!
Или это были...
— ... мои руки?
Осознав это, я сглотнул плотный комок и медленно лег обратно. Тем временем руки самопроизвольно поднялись вверх и задвигались в каком-то зловещем, нестройном танце. Они то выпрямлялись и тянулись к потолку, покачиваясь, подобно уродливым хищным цветкам, то начинали вдруг ощупывать мое тело, то судорожно шарили по одеялу и простыне. При этом несколько ногтей сломалось, и я зашипел от боли.
— Безумие. Это какое-то безумие. Кошмарный сон, и только.
Не обращать внимание на странные манипуляции собственного тела та еще задачка, но я справился. Я закрыл глаза, стиснул зубы и буквально впихнул себя в сон.
Утро вечера мудренее, или, как советуют в Интернете: в любой непонятной ситуации ложись и спи.
* * *
Утром я сидел в кровати и с тоской глядел на вибрирующий сотовый телефон. Ночью руки рвали с моей головы волосы; рвали, судя по всему, жестоко и беспощадно. Постельное белье было сплошь усыпано клочками волос, наволочка измарана кровью; я ощупывал голову и время от времени шикал от боли. Оценив всю нелепость ситуации, я даже посмеялся, хотя смешного тут было мало. Телефон тем временем ненадолго успокоился, после чего зазвонил вновь.
— Я занят, позвоните попозже, — процедил я сквозь зубы, так и не поднявшись с кровати.
Нет, дело было не в лени и моем нежелании брать трубку. Я жаждал дотянуться до телефона и позвать к себе хоть кого-нибудь, хоть судебных приставов, хоть черта лысого. Но ноги, они...
Примерно с час я наблюдал за их движениями, они то сгибались, то разгибались, двигались из стороны в сторону, ложились друг на дружку. Несколько раз они спускались на пол, и сердце мое екало в отчаянной надежде, но ноги неизменно забирались обратно под одеяло. Я пытался их размять и сделать массаж, благо руки этим утром слушались меня исправно, но все тщетно. Ноги продолжали жить своей жизнью.
Но вот, наконец, они окончательно спустились на пол, легко подняли меня и двинулись в сторону кухни. Ощущение можно было сравнить с первой поездкой на двухколесном велосипеде. Мне постоянно казалось, что я могу не удержать баланс и рухнуть на пол. Ноги прошлись до кухни (там я успел прихватить себе черствую булочку и банку недопитого пива), повернули обратно и, как только я решил было позавтракать, начали что-то вроде утренней гимнастики. Я несколько раз присел, попрыгал, встал на цыпочки и, стоя так, поднял одну ногу, а в финале действа резко опустился на шпагат, чего никогда ранее не делал.
— Ах, черт!!! — я взвыл от боли в неразработанных мышцах паха, отбросил булочку и банку прочь и схватился за промежность. — Хватит! Хватит! Я умоляю, довольно!
Но ноги не унимались. Далее со мной стали происходить такие метаморфозы, что и описать трудно. Ноги изогнулись под невероятным углом, встав таким образом на пол, и понесли меня в направлении спальни. Со стороны я, наверное, походил на гигантскую, человекообразную каракатицу.
— Пожалуйста, хватит, — я ослабил мышцы пресса и безвольно повис на ногах.
В какой-то момент я сумел схватится за дверную ручку обеими руками.
— Вот так вам, сволочи. Вот так... — я вцепился в дверь изо всей силы, так, чтобы ноги не могли идти дальше, и повис.
Шли минуты. Ноги занимались своими делами и время от времени пытались шагать дальше. Я не давал им сделать этого и, находясь в подвешенном состоянии, медленно терял силы. В какой-то момент ноги успокоились и смирно «легли» рядом со мной, лишь изредка подергиваясь. Мысль в ту минуту показалась мне безумной, но я решил попробовать пошевелить ими. Я даже испугался, когда, повинуясь моей команде, ноги послушно выпрямились и привели меня в вертикальное положение.
— О-о-х... — я обессиленно повалился на пол и сжался в клубок.
Мышцы в паху нещадно ныли, настолько сильно, что я даже позволил себе несколько слезинок. Болели затекшие руки, державшие меня на весу никак не меньше двадцати минут. Горели ссадины на истерзанной голове.
Ничего не скажешь, хорошенькие выдались выходные!
Часы показывали половину второго, когда я, так и не сумев подняться, переполз на кухню и закурил. Во время всего этого абсурдного действа я не удержался и таки намочил в штаны. Ноги были немилостивы к своему старому хозяину и не сводили его в туалет. С огромным трудом я встал и перебрался в душ, где включил горячую воду и тупо уселся в ванну. Там я просидел минут сорок и даже задремал, а когда выключил воду, то уже мог оценить свое состояние на слабую троечку.
— Алло, это скорая?
— Что у Вас случилось? — стальной и грубый голос диспетчера показался мне пением райских птиц.
— Здравствуйте. Пришлите ко мне бригаду, прошу Вас.
— Что произошло?
Я сбивчиво объяснил свою проблему. Рассказ звучал настолько нелепо, что в некоторые моменты я и сам подумывал, стоит ли продолжать. Но, на мое удивление, диспетчер лишь спросил мой адрес, осведомился о наличии домофона и, получив утвердительный ответ, кинул короткое «Ждите».
И я стал ждать.
* * *
Сигнал домофона пронзил мрачную тишину квартиры ближе к вечеру. Я не включал компьютер и телевизор, не ел, не пил, не курил и даже не вставал с места, боясь повторения приступа. Поэтому, когда я резко поднялся и застоявшаяся кровь пришла в движение, тело возмущенно заныло. Скрипя зубами от судорог и неприятного покалывания (мышцы затекли), я добрался до трубки в впустил врачей.
Доктор оказался один. Это был высокий мужчина с хорошо заметным брюшком и нездоровым цветом лица. Нижняя губа его казалась гораздо больше верхней, отчего выражение лица его напоминало гримасу капризного, избалованного ребенка.
— Так, на что жалуемся? — он не разуваясь прошел в комнату.
Я проковылял за ним.
— Понимаете, доктор...
Как и в первый раз по телефону, я не знал с чего начать и как описать произошедшее со мной. Оттого рассказ мой, и без того нелепый, прозвучал совсем уж по-идиотски.
— ... вот, — закончил я.
Доктор смерил меня взглядом и уставился в свою папку.
— Алкоголь употребляли?
— Да, немного.
Мужчина осмотрел комнату, где с пола можно было набрать по меньшей мере два ящика пустых бутылок и банок.
— Наркотические средства?
— Нет.
— Курительные смеси?
— Да нет же, — устало протянул я. — Только пиво. Но это же не...
— Головные боли мучают?
— Ну... Так, иногда. Особенно если... — я кивнул на пустую тару, но врач не увидел этого жеста, что-то записывая в папке.
— Черепно-мозговые травмы?
Я почесал затылок и случайно содрал спекшуюся коросту.
— В детстве я упал с бетонной плиты, — ответил я, кривясь от боли. — У меня было сотрясение мозга.
— Во сколько лет?
— В семь.
— Угу.
Врач уселся на кровать прямо поверх постельного белья. Я отошел к окну и, почему-то стараясь не шуметь, тихонько опустился в кресло. Тебе плевать на свое здоровье и все-то трынь-трава, пока не дойдет до дела. А как дойдет, так и сожмется очко тугим узлом и в полной мере ощутишь цену здоровья и каждого лоскутка своей никчемной тушки.
— Ранее на учете в диспансере состояли?
Я не понял его вопроса.
— В каком диспансере?
Он коротко глянул на меня.
— В психоневрологическом.
— Да нет, конечно. С чего бы мне...
Он снова что-то быстро записал в папке.
«Неужели на учет? Господи, только не это! Только не это!».
Затравленным взглядом я уставился на мужчину в белом халате. В моих глазах он был и палачом и спасителем одновременно. Ведь он решал мою судьбу. Пару минут он молчал, чиркая ручкой в каких-то листках, потом поднялся на ноги.
— Завтра же отправляйтесь к своему участковому врачу. У него получите направление на ЭЭГ...
— Эээгэ?
— Электроэнцефалограмма. Потом с результатами анализа идете на Ленина, 20.
— Это диспансер?
— Диспансер. Обратитесь в регистратуру за карточкой и пройдете в кабинет 206.
— Это все? — я не верил своим ушам.
— А что вы еще хотите?
Меня это даже немного разозлило.
— Доктор, у меня руки по ночам вырывают волосы, а ноги выделывают акробатические трюки!
— И что?
— Как что? — взбесился я. — Дайте мне какую-нибудь таблетку или поставьте укол, или...
— Я не могу без ведома Вашего врача начать медикаментозное лечение, — перебил меня мужчина. — Сегодня попейте успокоительного. «Новопассит» или настойку пустырника. Можете принять легкое снотворное перед тем, как ложиться. Никакого алкоголя, и завтра прямо с утра идете в поликлинику.
— А если я не смогу пойти в поликлинику? — взвыл я. — Если мои ноги не захотят в поликлинику?
Но доктор уже направился к двери. Я несколько раз глубоко вдохнул и двинулся следом.
— Скажите, — уже более спокойно спросил я, — а такое бывает?
— Как видите, бывает.
— А Вы с таким сталкивались?
— Со всяким встречался.
— А это лечится?
— Все лечится.
Его голос не выражал ни участия, ни сочувствия, ни интереса. Мне даже захотелось ударить работника скорой, но я сдержался. Когда входная дверь за ним закрылась, я прислонился к стене и чуть не заплакал уже во второй раз за день. В этот момент чья-то рука легла мне на плечо, и от неожиданности я чуть не подпрыгнул на месте.
— Тьфу, черт! Никак не привыкну! — я распахнул левой рукой дверь и выскочил в подъезд. — Доктор! Доктор, подождите!..
Мне удалось нагнать его на площадке второго этажа. Он обернулся и раздраженно посмотрел на меня.
— Ну что еще?
— Вот, посмотрите! Опять! Смотрите! — в диком возбуждении я тыкал левой рукой на правую, которая до сих пор, неловко изогнувшись, лежала на плече. — Видите, она снова меня не слушается!
— Ничего не вижу, — он продолжил спускаться.
— Да как же так? Подождите! — я снова его догнал. — Я не могу ей ничего сделать! Разве непонятно? А? Ну попробуйте, попробуйте ее разогнуть! Ну же!
Он молча посмотрел на меня поверх очков. И тут я понял, что ничего не смогу доказать этому человеку. Я представил, как выгляжу со стороны и, тяжело вздохнув, стал подниматься домой. Рука тем временем отпустила плечо и вцепилась в рукав махрового халата.
— Постарайтесь успокоиться и отдохнуть. Завтра — к врачу, — кинул мне вслед доктор, но я ничего не ответил.
* * *
Дома я включил компьютер и хмуро принялся допивать вчерашнее пиво.
«Пошел он в задницу со своими рекомендациями!».
Я был уверен, что эта проблема не медицинского характера, и уж как минимум не следовало меня записывать в психи.
«А что ты тогда хотел от скорой помощи?» — ехидно спросил внутренний голос.
— Все равно пошел он к черту, — рыкнул я под нос.
Рука снова стала моей минут через двадцать. Я раз за разом обыскивал интернет в поисках нужной информации, но ничего другого, кроме найденного ранее, не обнаружил. В итоге я застрял на каком-то форуме, где обсуждались новинки видеоигр, и прекратил поиски. На душе было тревожно. Все тело ныло.
На улице медленно сгущались летние сумерки. Со двора доносились веселые детские голоса, приглушенное рычание нескольких моторов из гаражного кооператива, скрип качелей и мерное уханье голубей. Какая-то старуха не то радовалась чему-то, не то возмущалась, а более молодой мужской голос что-то ей мягко доказывал. Совсем уж вдалеке разносилась попсовая музыка из многочисленных летних кафе.
Отправившись за последней банкой пива, я задержался у окна и в этот момент у меня зазвонил телефон (теперь я предусмотрительно держал его при себе). Я совсем забыл, что мне звонили утром. Это могли быть родители и я торопливо достал трубку из кармана.
— Алле, Леха, — звонили не родители, а мой лучший друг.
— Здаров! Че трубу не берешь?
— Леха, слушай, как хорошо, что ты позвонил! Ты можешь ко мне приехать?
— Ну дык... Я потому и трезвоню тебе. У тебя ж предки свалили.
— Да-да. Приезжай скорее.
— Что-то случилось?
— Случилось! Еще как случилось!
— Говори.
— Приезжай, давай! На месте расскажу.
— Да все я одеваюсь уже. Скажи, произошло что-то серьезное?
— Более чем.
— Ладно, через двадцать минут буду.
И он первым положил трубку. Я убрал телефон в карман и еще немного постоял у окна. На душе немного полегчало. Леха как-нибудь поможет, что-нибудь обязательно придумает. И почему я сразу не догадался ему позвонить?
* * *
Леха никогда не отличался немецкой пунктуальностью, но в этот раз он явился даже раньше назначенного срока. Это был здоровенный детина с хорошо развитой мускулатурой и чрезвычайно живым, ироничным лицом. Никогда не унывающий парень с заливистым, заразительным хохотом и прекрасным чувством юмора. Мы подружились с ним еще в школе, хоть я и учился двумя классами младше. Еще в одиннадцатом классе он занялся спортом, бросил курить и почти не пил. По крайней мере не пил так, как я. Он часто заступался за меня, потому что драться я не умел и не умею, к тому же не раз поддерживал меня в трудных жизненных ситуациях. Я считал его прекрасным и своим единственным другом.
Когда Леха появился в коридоре я, не в силах сдержать эмоций, обнял его и долго не отпускал.
— Ну-ну, маленькая, успокойся,— насмешливо проговорил он и отстранил меня в сторону. — Сосаться не будем?
— Да пошел ты.
— Рассказывай, что у тебя произошло. Я весь во внимании.
— Проходи, садись.
Мы расселись в комнате: я на кровать, Леха в компьютерное кресло. Он достал из пакета бутылку безалкогольного пива (всегда высмеивал его за это), немного хлебнул и вопросительно уставился на меня.
— Ты хреново выглядишь, — заявил он, прежде чем я начал рассказ.
— Сам знаю. Короче, слушай...
Описывать Лехе то, что произошло со мной, оказалось гораздо сложнее, чем врачу или диспетчеру. Он внимательно выслушал меня, а когда я закончил улыбнулся своей фирменной, но ненавистной в тот момент улыбочкой.
— Нет, Леха, пожалуйста, — простонал я.— Только давай без этих твоих шуточек!
Но он не удержался. Больше часа мне потребовалось, чтобы доказать ему, что я ничего не принимал из наркотиков и не разыгрываю его. Наконец, сообразив, что я не шучу, он стал серьезным и задумался, уставившись в стену.
— Ты веришь мне? — робко спросил я.
Леха кивнул. Я не мог понять, что за выражение замерло на его лице. Озабоченность, но в связи с чем именно? Поверил ли он мне взаправду или теперь мысленно рассуждает, как врач «скорой»?
— О чем ты думаешь?
— Так это все правда? — Леха внимательно посмотрел на меня.
— Говорю же тебе, да! — постепенно меня охватывало отчаяние. Леха должен мне поверить!
— А сейчас все в порядке?
— Пока да. Что ты об этом думаешь?
Леха помолчал.
— Думаю вот что, — начал он, осторожно подбирая слова. — Я склоняюсь к тому, что все-таки доктор прав...
— Блин!— простонал я.
— Подожди! — перебил меня друг. — Ведь, по большому счету, любое твое движение — это команда мозга, электрический импульс и не более того. И так или иначе, телом твоим управляет твой же собственный мозг.
— Да нет же! Нет! Как ты не поймешь, что мои конечности не просто беспорядочно подергиваются, или не слушают команд мозга — они самостоятельно выполняют действия!
— Какие действия? — Леха заострил на этом внимание. — Рука вцепилась в спинку кровати? Ноги несли тебя куда-то помимо твоей воли? Братан, рука погибшего солдата может сжимать винтовку так, что вдвоем не отберешь, а курица с отрубленной головой может бегать несколько минут. Черт побери, покойники в морге шевелятся! Конвульсия, остаточные импульсы и все такое.
— Да, но я-то жив! И я не курица!
— С этим трудно поспорить, — усмехнулся парень.— Но все эти случаи связаны с мышечной активностью и деятельностью или бездеятельностью мозга. Я не медик, но думаю, что док не мог сказать тебе чего-то другого. Сходи в больничку, там и разберутся.
— Да не хочу я идти в блядскую больницу! — почти закричал я.
Леха пожал плечами и ткнул кнопку включения компьютера.
— Я не могу тебя заставлять, но и совета другого не дам. Смотри сам, дерьмо у тебя походу серьезное. Запустишь — хуже станет.
— Посмотрим за динамикой, — проворчал я.
— За динамикой? — хохотнул он.— Вчера ночью ты волосы с головы рвал. А что если сегодня руки вцепятся тебе в горло? А? Будет тебе динамика.
О таком развитии событий я даже не задумывался. А вдруг правда?
— Ладно, — вздохнул я. — Я пойду в больницу.
— Вот и умничка.
— Но у меня будет к тебе просьба.
— Ага, — Леха уже заходил в Интернет. — Ща я тебе такой видос покажу, в штаны наложишь...
— Леха, ты слушаешь меня?
— Да слышу, слышу. Какая у тебя просьба?
— Возьмешь мои ключи от квартиры и, когда будешь уходить, закроешься сам. А завтра утром зайдешь за мной и проводишь в поликлинику.
— На хрена это?
Я выразительно посмотрел на непонятливого друга.
— Ах, понял, понял, — парень хлопнул себя по лбу. — Боишься, что своими ногами не доберешься? На руках-то слабо...
Ничего не ответив на его явно издевающийся тон, я сходил на кухню, взял себе табурет и уселся рядом с другом.
— Какой ты там видос хотел показать?
— О! Там, прикинь, девке прямо в ж...
Оставшийся вечер прошел тихо и спокойно. Совсем как раньше. Леха ушел часа в два ночи, я же завалился спать.
* * *
Когда я проснулся, я даже не сразу понял, что со мной происходит. Голова безвольно болталась из сторону в сторону, так, будто меня куда-то несли. То же самое происходило с правой рукой, а остальное тело я почти не ощущал. Я открыл глаза, поднял голову, но еще некоторое время потребовалось, чтобы свыкнуться с темнотой.
— Твою мать... — выругался я, поняв что произошло. — Нет! Ну, нет! Я же спать хочу! Зачем ты меня мучаешь?
Пока я спал, тело само по себе принялось расхаживать по квартире. Не знаю, как долго это происходило: может быть несколько минут, а может с того самого момента, как я уснул. Сейчас оно бесцельно слонялось по кухне, перебирая самые разнообразные предметы.
— Ну и что теперь? — спросил я сам себя.
Рука взяла солонку, повертела и небрежно отбросила в сторону, так же поступила с яблоком и немытой кружкой. Кружка при этом разбилась.
— Эй, может не будем сорить, а? Нам же с тобой потом все это убирать, — хотелось свести все на шутку, но поведение тела становилось все более зловещим. — Ну и делай что хочешь. Мне плевать.
Я закрыл глаза и снова свесил голову на грудь. Один раз мне уже удалось уснуть в подобной ситуации, но тогда надо мной всего лишь парили руки (а если подумать: хренасе «всего лишь»!). Сейчас двигалось все тело. Так и не уснув, я открыл глаза. Тем временем ноги переместили меня к раковине, где рука стала торопливо перебирать посуду, чистящие средства и столовые приборы. Тарелки со звоном летели на пол, поверх осколков падали ложки, вилки, пластиковые банки, губки для мыться посуды и кухонная прочая утварь.
— Чего тебе надо?
В этот момент рука сжала тонкий нож для резки хлеба. Я думал, что он так же отправится на пол, но этого не произошло. Тело боком подошло к окну, постояло там с пару минут, после чего целенаправленно двинулось в коридор. Все это время рука сжимала нож.
— Эй! Эй, куда ты меня несешь! — я отчаянно дернулся, но из этого ничего не вышло. Лишь тело слегка крутанулось вокруг оси, да дернулась в сторону свободная рука. — Это уже не шутки! Довольно!
Оказавшись в коридоре тело открыло деревянную дверь и попыталось отворить железную. Не тут-то было: дверь была заперта Лехой на ключ, а ключ он унес с собой. Тело замерло.
— Хрена тебе, — язвительно прошептал я.
Так я простоял с полчаса. Несмотря на все происходящее, на меня напала дрема. Я уже почти уснул, как вдруг тело снова двинулось внутрь квартиры. Еще пятнадцать минут я бессистемно слонялся по комнатам, кухне и коридору, после чего кулем рухнул на пол. Все конечности снова принадлежали мне.
— Вот оно что... — протянул я, шокированный собственным открытием.
Потирая ушибленный локоть, я поднялся на ноги и сел на кровать. Электронный циферблат часов показывал половину четвертого, поэтому звонить Лехе я не стал.
Спать расхотелось совершенно, и я принес с разгромленной кухни пепельницу, сигареты и зажигалку. Пищи для думок прибавилось основательно.
Идея рассказать обо всем Лехе пропала вместе с первыми лучами солнца.
«Нет, — решил я. — Я не буду ему ничего говорить. Он упечет меня! Упечет в дурку! Этого еще не хватало. Надо попытаться решить все своими силами. Можно еще кое-что попробовать».
И я решил так. Сначала мы сходим в больницу, где я пройду все необходимые процедуры и посещу всех специалистов. Потом я заберу у Лехи ключи, вернусь домой и закроюсь изнутри на все замки. Спрячу ножи, вилки и любые другие опасные предметы в отцовский сейф. Туда же положу ключи и закрою сейф на замок. Код знает голова, а голова в моменты приступов неподвластна телу. Руки попросту не могут знать шифр! Перед сном, на всякий случай я сам свяжу себя — руки и ноги — и лягу спать. Посмотрим, что мятежное тело придумает в такой ситуации!
«А что будет, когда вернутся родители?» — предательски шепнул внутренний голос, но я тут же его заткнул.
— Все будет нормально, — приободрил я сам себя и стал одеваться. Скоро за мной должен был зайти Леха.
* * *
— Ну вот и все, мой психованный друг, — жизнерадостно проговорил Леха.
— Пошел ты.
— Эй, мог бы и повежливее с товарищем, — наигранно обиделся он. — Я весь день с тобой по казенным домам шлялся.
— Ничего себе «все», — сморщился я, потирая пах.
Мышцы явно повредились при падении на шпагат и с каждым часом болели все сильнее. Не хватало еще и с этим делом в больницу угодить.
— Может, сходим искупаемся?— предложил Леха.
— Не, не сегодня.
— А чего так?
— Не до купаний.
— Да ладно тебе, расслабься, — друг хлопнул меня по плечу. — Все ж нормально! ЭЭГ не показала серьезных отклонений, врачи спокойны, улыбчивы, таблетки на руках. Скоро все уладится.
— Надеюсь. Но купаться я не хочу.
— Ну и дурак.
«Это не я дурак, это ты всего не знаешь».
Мы неспешно прогуливались по центральному парку, а я все ждал, когда же Леха засобирается домой. С одной стороны мне дьявольски не хотелось оставаться один на один со своим телом, с другой — не терпелось привести в действие заранее продуманный план.
— Знаешь, — Леха беспечно пинал смятую консервную банку, — мне кажется, что тебе действительно надо поменьше пить.
Он дал мне пас, но я не смог его принять. Нисколько не смутившись, Леха догнал банку и продолжил игру сам с собой.
— И ты туда же, — проворчал я.
— А что, я не прав?
— Мы ведь договаривались, что ты не будешь лечить меня за эту тему, забыл? Занимаешься спортом — занимайся. Меня не агитируй.
— При чем здесь спорт? — Леха метко запустил банку в кусты сирени. — Я говорю о том, что ты набухиваешься каждый день. Даже если твои странные приступы не связаны с этим, то из-за алкоголя могут возникнуть другие проблемы.
— К черту другие проблемы, — махнул рукой я. — Мне бы сейчас эти решить.
— Решишь эти — появятся другие, — настаивал Леха. — Так ты в скором времени сопьешься. Мне, что ли, тебя потом по подъездам и теплотрассам разыскивать?
— Отвалил бы ты, а? — нахмурился я. — Аллен Карр местного разлива.
Леха нисколько не обиделся, пожал плечами и стал насвистывать какую-то незнакомую мне мелодию. Такая была у него интересная, но в некоторые моменты надоедавшая всем вокруг, привычка. Свистел он великолепно, выдавая любые мелодии и ритмы. Помню, на спор он один в один повторял различные партии песен «Prodigy», «Slipknot» и даже «R. A. T. M.», что казалось совершенно невозможным. Ей-богу, Леха мог бы зарабатывать художественным свистом!
Стоял прекрасный летний вечер. Алого оттенка солнце ярко освещало и небо, и землю, и все вокруг; ни облачка на небе, ни ветерка в березовой листве. Такой чудесный вечер нечасто выдается, и следовало бы им насладиться, но мне мешало одно «но».
Минут через пять мы остановились рядом с пестрым, надувным батутом в виде гусеницы. Дети с восторженным визгом резвились, прыгали, падали, сталкивались друг с другом и без конца смеялись. Родители, бабушки и дедушки, стоявшие тут же, то и дело покрикивали: «Катя, осторожней!», «Не балуй, слышишь меня!», «Мы сейчас уйдем отсюда, если баловаться будешь!». Играла музыка, не было видно ни одного пьяницы, и все было классно.
Леха купил в киоске газировки, два одноразовых стаканчика и плюхнулся на скамейку. Я с кряхтением опустился рядом.
— Эх, хорошо! — Леха выпил полный стакан, утер пот со лба и с удовольствием вытянул ноги. — А все-таки надо было сгонять на пляж.
— Да ну его, — буркнул я.
Я извлек из кармана выписанные мне лекарства и без особого интереса разглядывал коробочки и рецепты.
— Чего это у тебя там?
— А-за-леп-тин, — по слогам прочитал я.
— Ого, — Леха присвистнул и вытянул у меня из рук лекарство. — Тебе нейролептики прописали?
— Получается, так.
Юноша хмуро осмотрел коробочку, как будто не веря своим глазам.
— Это очень сильное средство. Ты знал?
— Понятия не имею.
— У тебя должны были проверить сердечно-сосудистую систему.
— В моем-то возрасте?
— С твоим-то потреблением, — парировал Леха. — У тебя кровь на анализ брали?
— Ага, — кивнул я. — В вашем алкоголе крови не обнаружено.
— Я серьезно.
— Да брали, брали. Остынь.
Леха еще некоторое время вертел упаковку в руках, после чего нехотя вернул ее мне.
— Строго соблюдай дозировку, — посоветовал он. — Тебя о побочных эффектах предупреждали?
— Конечно.
— Знать, дерьмово дело. Теперь уж точно не побухаешь.
Я не стал комментировать его последнюю фразу, дабы вновь не вступать в спор. Мы посидели еще и не спеша двинулись в сторону дома. Солнце красным ободом едва-едва выглядывало из-за горизонта, но дневной зной еще не сошел.
— Знаешь,— сказал на прощанье Леха. — Ты пока правда посмотри, может, само пройдет. Не пей лекарства.
Мы стояли на перекрестке, где мне следовало идти в одну сторону, а Лехе в другую. Забота друга тронула меня, но я не показал виду.
— Да нет уж, пожалуй что выпью.
— Ну, как знаешь. Только будь осторожен с этим дерьмом.
— Договорились. Спасибо тебе, что походил сегодня со мной.
Парень фыркнул.
— Велика услуга! Давай, не грусти. Я завтра позвоню. Держи, — он протянул мне ключи.
— Ах, точно. Совсем забыл.
— Ну, психам это свойственно...
— Да подь ты нах!
Мы вместе рассмеялись и, пожав на прощание руки, разошлись.
* * *
Приступ мог начаться в любую минуту, но я все же решил еще постоять на крыльце подъезда и покурить. Рядом на скамейке сидел и раскачивался, как маятник, пьяный вусмерть мужичишка. Для своих лет (а с виду меньше шестидесяти я бы ему не дал) выглядел он весьма броско и, я бы сказал, экстравагантно: чисто выбритая голова, аккуратно стриженная бородка, круглые фиолетовые очки и жилет из коричневой кожи, надетый на голый торс. На обеих руках — золотые и серебряные перстни; на ногах — роскошные, пусть и поношенные ковбойские сапоги.
Он тщетно пытался нащупать под скамейкой опорожненную наполовину бутылку красного вина. Я сжалился, спустился с крыльца и сунул бутылку ему в руки. Мужичишка что-то забормотал.
— Тяжела-а-а... Тяжела и унизительна жизнь актера, — разобрал я. — Старого актера, списанного в запас.
На меня он не смотрел, и я поспешил подняться обратно на крыльцо.
— Внучка у меня, — бормотал тем временем актер. — Вот такусенькая... Ох-хох-хох... Милая девчушка! — в этот момент он резко поднял голову и уставился на меня. — Актер! Знаешь, что это? Ты! Знаешь?
— Дядя, иди домой, — усмехнулся я, выбрасывая окурок. — Ты очень пьян. Тебя могут обидеть.
— Оби-и-идеть?! Ха! Как меня еще можно... ох-х-х... А ведь я Данко играл! Да! Сердце из груди выхватывал и...
Не слушая более его пьяных бредней, я зашел в подъезд и прикрыл за собой дверь. А с улицы все еще доносилось:
— Вырывал сердце из груди и боли не знал! Да! А внучка у меня...
* * *
На дисплее высветился номер мамы.
— Привет, мам! Как отдыхается?
— Сынок, это я.
— Папа?
— Да. У нас мама в больницу попала.
— Что-о-о? — изумился я, мгновенно став серьезным. — Как это случилось?
— Отравление. Несвежая еда в одной забегаловке.
— Вот это да. И насколько все серьезно?
— Пока не знаю, — вздохнул отец. — Я сейчас в приемном отделении. Ей сделали промывание, сейчас она под капельницей.
Я присвистнул.
— Ты это, особо не беспокойся, — подбодрил меня отец. — Врачи говорят, что все в порядке. У нас бы в России с таким случаем не то что в больницу не положили бы, а даже без очереди на прием к врачу не пропустили.
— Да уж, — усмехнулся я. — Все равно плохо, что вам отпуск подпортили.
— Ну ничего, все обойдется. Передать ей, что у тебя все в порядке?
— Конечно, — соврал я. — Пусть поправляется. Привет ей.
— Обязательно. Я позвоню еще.
— Договорились. Сам не грусти.
— Да я-то что.
— Ну пока, пап.
— Пока.
* * *
Новость об отравлении мамы сильно меня расстроила, но я заставил себя не думать ни о чем, кроме приготовлений к будущей ночи. Сейчас не было ничего важнее этого.
К наступлению темноты все было готово. Действуя точно в соответствии с планом, я закрыл двери и убрал все нежелательные предметы, включая ключи, в сейф.
— Так-то лучше, так-то гораздо лучше, — приговаривал я.
Ружья у отца уже давно не было, равно, как и патронов, а вот сейф остался. Мы использовали его, как надежный, огнеупорный ящик и хранили там документы, квитанции и мамины драгоценности. Когда сейф был закрыт, я ушел из родительской спальни, включил радио, нашел два кожаных ремня и стал сплетать каждый из них в самозатягивающийся узел. Если такой правильно сделать и затянуть, то без чужой помощи можно час выпутываться и не выпутаться. Утро меня мало беспокоило — мне необходимо было продержаться ночь.
— Даже здесь в студии я чувствую, как закипает Ваша кровь, дорогие друзья! У меня в обойме еще много пробивных хитов, которые не оставят Вас равнодушными! — распинался тем временем радио ведущий. — Лето — это свобода и веселье! И впереди у нас жаркая, танцевальная ночь! Вы готовы?
— Готов, ублюдок ты вонючий! — хохотнул я, заканчивая с ремнями. — Еще как готов!
— Тогда поехали!..
Суперхит лета, за ним еще один, за ними еще и еще. Я заканчивал с последними приготовлениями, будто к осаде готовился. Или к бою. Меня вдруг охватил злой, несвойственный мне азарт; даже захотелось кого-нибудь ударить. Но кого в этой ситуации бить?
Наконец, все было готово. Зажав сигарету в уголке рта, я сел на кровать и принялся затягивать первый ремень на ногах. Вскоре я уже не мог ими пошевелить. Я попробовал просунуть между лодыжек палец, но ничего не вышло.
— Прекрасно!
Так же я собирался поступить и с руками, а дальше хоть трава не расти. Но я вовремя остановился.
— Ч-черт, таблетки!
Таблетки лежали на подоконнике в кухне, и мне пришлось бы дотуда прыгать. Представив, какая при этом будет боль в поврежденном паху, я засомневался.
«А может быть, завтра? Да, пожалуй что... Нет! Нужно сегодня. Именно сегодня. Крепче спать буду».
Я неловко поднялся с кровати и прыгнул первый раз.
— М-м-м-м, бля, — сдавленно простонал я, согнувшись пополам.
Я отдышался и быстрыми мелкими прыжками (так оказалось легче) добрался до кухни.
— Вот они, мои таблеточки, — я распечатал две упаковки. Совместно с азалептином принималось еще одно лекарство — циклодол.
— Не бухай, не бухай, — ворчал я, вспоминая Леху. — Вот бухал же и горя не знал, но нет — на колеса подсадили, эскулапы!
Врач в психдиспансере строго-настрого запретила мне пить больше четвертушки за раз, Леха тоже советовал соблюдать дозировку, но я все же некоторое время размышлял, не принять ли сразу половину. Это бы совсем затуманило мой рассудок и даже если б выяснилось, что руки все же могут извлекать информацию из головы, то у них все равно ничего бы не вышло. Поразмыслив над этим пару минут, я решительно отдавил чайной ложкой половину таблетки, положил в рот и тщательно запил.
— А теперь пора на боковую, — удовлетворенно сказал я сам себе. — Только бы до кровати добраться.
Но последнего мне сделать так и не удалось...
— Нет! Нет! Нет, нет, нет, пожалуйста, Господи, дай мне еще минуту! Только одну минуту!
Но Бог не услышал меня. Левая рука медленно поднялась на уровень груди и запарила в воздухе, словно выискивая цель.
«Дьявол, я не успел связать руки! На кой черт я только пошел за этими таблетками!».
Ноги перестали слушаться в тот же миг, так что быстро ретироваться обратно в комнату не представлялось возможным. Выпив таблетку сильнодействующего лекарства, со связанными ногами, да к тому же еще и не владея собственным телом, я, мягко говоря, оказался в непростой ситуации. Мне ничего не оставалось, кроме как стоять и наблюдать за дальнейшими действиями мятежного тела.
— ... и наша супер-танцевальная ночь продолжается!
«Нет, друг, она только началась. Ну ничего, это еще не катастрофа. Сейф открыть все равно не получится».
Рука находилась «в размышлениях» минут семь. Мне даже стало интересно, что она «задумала». Конечность же не проявляла особой активности, только ощупала мои волосы (я испугался, что она опять примется их рвать) и снова стала бесцельно перебирать ближайшие предметы.
— Сдаешься?
В какой-то момент в руке оказался открытый пузырек азалептина. Она долго вертела его, после чего аккуратно пальцем отсчитала четыре таблетки. По спине у меня побежали мурашки, я затрясся всеми частями тела, которые еще принадлежали мне.
— Нет, не делай этого! Ты убьешь меня! И себя тоже!
Но рука была неумолима. Правой я попытался было выбить таблетки подальше, но ноги перехватили это движение, крутанулись вокруг своей оси, и я с грохотом повалился на пол. В мгновение ока рука оказалась рядом со ртом. Я хотел отпихнуть ее правой, но мне не хватило сил.
— Нет! Нет, это безумие! Ты убьешь нас! Я не буду их глотать!
Я изо всех сил стиснул зубы и замотал головой из стороны в сторону. Рука ловко поймала меня: между мизинцем и ладонью она зажала подбородок, большой и безымянный палец втиснулись промеж боковых зубов, тем самым разжав челюсть, а средним и указательным пальцем рука одну за другой забросила таблетки в рот. Такой филигранной работе позавидовал бы любой картежник или фокусник. Завершив процедуру, рука крепко зажала мне рот, так, чтобы я не мог ни плюнуть, ни дернуться, и замерла в ожидании.
«Хрена я их проглочу!».
Но и здесь я провалился. Рот начал стремительно заполняться слюной, таблетки растворялись в ней. Я решил не глотать слюну, но она тонкой, горькой струйкой все же стекала по горлу. Долго я так держаться не мог. А рука готова была ждать столько, сколько потребуется.
«Это конец,» — подумал я почти хладнокровно и одним глотком пустил всю слюну в желудок.
Действие лекарства началось практически мгновенно. Глаза набухли и заслезились, мысли спутались, в голове зашумело, а веки налились свинцом. Еще десять минут и я уже почти не соображал, что вокруг происходит. Спустя какое-то время сознание возвращается: я выхожу из родительской спальни, в руке нож. На последнем волевом рывке хватаюсь правой рукой за дверь и держусь. В тот же миг ее пронзает острая боль. Это левая рука, не пожалев сестру, вонзает нож в запястье. Несвязно мычу от боли, притупленной лекарством. Еще недолгое время я наблюдаю яркие пятна, слышу неясный шум и жизнерадостный голос радио ведущего:
— На этом наша программа завершается, дорогие друзья, но не спешите расстраиваться — ведь вся ночь еще впереди!
Окончательно покидаю реальность.
* * *
Тошнит. Так сильно тошнит. Как раскалывается голова.
Туман окружает меня. Белый шум. Яркие круги расплываются и уходят за пределы зрения, какие-то быстро, какие-то медленно. Иные застыли перед взором, но я не могу сконцентрироваться на них.
Шорохи, звуки. Тупой удар в грудь. Чье-то дыхание. Пот. Руки окунаются во что-то мокрое и теплое, почти горячее. Приглушенный стон.
— Актер-р-р!.. Актер-р-р!.. А-а-а-а-а...
— Пей же! Пей!
— Не могу...
Чья-то рука вливает мне в горло теплую воду, желудок тут же изрыгает ее обратно. Ледяные струи; холод.
— Пей, давай.
Я в тяжелом бреду. Кто-то плачет и стонет сквозь сжатые зубы. Это я.
— Дэнс-мьюзик нон-стоп!
Озноб сотрясает все тело, я задыхаюсь и захлебываюсь собственной рвотой. Их было четыре. Четыре проклятых таблетки.
— А-х-х-х... Сердце... Я вырывал его...
На долю секунды туман рассеивается и я вижу лицо Лехи. Он чрезвычайно серьезен и очень напуган; в его глазах слезы. Щеки впали.
— Леха...
— Давай еще стакан!
— Леха...
Я снова проваливаюсь в пустоту. Эта лихорадка меня добьет. Агония.
— Сколько...
— Актер-р-р!..
— Сколько таблеток ты выпил?
— Четыре. И еще половинку сам.
— Дурак!
— Это не я.
— Дэнс-мьюзик нон-стоп!
Боль жалом пронзает тело. Судороги. Спазмы. Давящая темнота.
* * *
Я открыл глаза и прислушался к тишине. Тикали часы. По стеклам окон сбегали капли дождя, я видел небо, затянутое тучами.
— Леха, — в пол голоса позвал я. Стоит ли описывать свое состояние? — Лех!
Из родительской спальни показалась серая фигура, и я не сразу распознал в ней своего старинного друга. Как же изменился он за то время, что я находился в бреду!
— Очнулся? — голос его звучал глухо и неприветливо. — Тебе родители звонили.
Я попытался приподняться на локте, но не смог.
— Ты им ответил?
— Да. Сказал, что ты забыл у меня телефон.
— Спасибо. Леха, скажи...
Он резко вскинул руку, тем самым заставив меня оборваться на полуслове, тяжело опустился в кресло и зарылся ладонями в волосах.
— Леха...
— Помолчи немного!
— Лех...
— Я сказал, заткнись! — рявкнул он и посмотрел на меня взглядом, полным ненависти и отвращения. — Заткнись! Хочешь воды? Я принесу тебе. Хочешь курить? Дам и сигарету. Только умоляю, не разговаривай со мной. Молчи, молчи, если считаешь меня другом.
Я втянул голову в шею и спрятал нос под одеяло. Я даже немного обиделся на товарища за такую реакцию, но еще больше я был напуган. Что должно было произойти, чтобы крепкий духом, жизнерадостный Леха превратился в затравленного зверя, прячущего взгляд? Не смея дышать, я свернулся под одеялом в клубок и постарался ни о чем не думать. Леха закрыл лицо руками и сидел так около часа, лишь время от времени содрогаясь всем телом. Я не шевелился и испуганно ждал, что будет дальше. Наконец, он встал и, немного помедлив, ушел на кухню. Оттуда он вышел со стаканом воды, сигаретами и спичками.
— Пей, — он протянул стакан. Я послушно выпил. — На, кури.
Он бросил сигареты на одеяло и собирался отойти, но я остановил его, схватив за рукав.
— Не прикасайся ко мне! — взвизгнул Леха почти девчачьим голосом и отдернул руку. — Никогда больше ко мне не прикасайся!
— Помоги мне сесть! — взмолился я. — Я не смогу сам. Я слишком слаб.
Некоторое время Леха молча смотрел на меня. В его взгляде читалось все: и презрение, и гнев, и животный ужас. А еще усталость.
— Это ты сейчас слаб, — проговорил он. — Но иногда... Иногда ты бываешь сильным. Очень сильным.
— Я прошу...
Я пытался встать сам, но ничего не получалось. Руки разъезжались в стороны, тело мотало, как при сильной качке, мышцы онемели. На глаза навернулись слезы.
— Пожалуйста. Мне больно. Пожалуйста...
Я упал на подушку и заплакал от бессилия и страха. В этот момент руки товарища подняли меня за плечи.
— Леха, я... Я не знаю... Прости... Я не знаю, что мне...
— Перестань реветь, — проговорил он сухо. Руки его по прежнему сжимали мои плечи. — Смотри на меня и слушай.
Невероятным усилием я заставил себя успокоиться и посмотрел на друга.
— Старик, — почти сочувствующе сообщил Леха, — позапрошлой ночью ты убивал людей...
Я вздрогнул. На тело накатила волна жара. Перед глазами все поплыло и я, кажется, снова отрубился.
* * *
— Леха, расскажи, что случилось,— попросил я.
Я так и лежал на кровати, когда сознание вернулось. Друг сидел рядом, скрестив пальцы в плотный замок. Дождь усилился и, кажется, вечерело. Только сейчас я обратил внимание, что на Лехе моя одежда. А на моем правом запястье тугая повязка с проступающими пятнами крови.
— Нет.
— Прошу тебя.
— Вряд ли ты захочешь это услышать.
— Я готов ко всему.
Тот с сомнением помотал головой.
— Не думаю, что ты готов к такому.
Но все же, спустя несколько минут, он заговорил; медленно и шепотом.
— Два дня назад я пришел навестить тебя. Тем утром я проснулся с дурным предчувствием и оно не подвело меня. Входная дверь была распахнута. Я вошел внутрь и позвал тебя, но ты не отозвался. В какой-то момент я обнаружил, что весь коридор буквально залит кровью. Пол, стены, мебель — все. Представь, что я почувствовал в тот момент. Я быстро захлопнул дверь и забежал в комнату. Квартира оказалась перевернута вверх дном. Под ногами валялась битая посуда, кухонный шкаф повален, шторы сорваны с гардин, кровать не заправлена, цветочные горшки сброшены с подоконников. Ужас! Меня охватила паника. Я звал тебя снова и снова, искал в спальне, на кухне, даже в шкафах. Знаешь, мне почему-то очень не хотелось заходить в ванную комнату. Очень.
Леха помолчал, переводя дух.
— Но ты оказался именно там, — продолжил он. — Я услышал твой стон и всплески воды. Мне пришла в голову идиотская мысль, что ты принимаешь ванную и... так оно и оказалось. Я медленно зашел к тебе... то что я увидел... это... ты...
Парень снова остановился. Его губы задрожали, а из глаз медленно потекли слезы. Он был бледен, как сама смерть. Глаза заморгали вразнобой: то левый, то правый.
— Продолжай, — тихо попросил я.
— Я убежал. Схватил ключи и убежал на хрен отсюда. Напился водки и завалился спать, но уснуть мне не удалось. Только к вечеру я смог заставить себя снова зайти в эту квартиру. Ты все еще лежал в ванной. Без сознания.
— Что там было в ванной?
— Там? — Леха посмотрел на меня и усмехнулся. Это была не та усмешка, к которой я привык. — Ты набрал воды вот-так, — он поводил рукой на уровне груди, — и вся она была красной от крови. Потому что... Потому что там плавали куски человеческих тел. Много кусков. Кисти рук, ступни, ляжки, просто мясо...
Я не поверил своим ушам и отшатнулся в сторону от друга.
— Замолчи! Замолчи сейчас же! Хватит! Ты врешь!
— ... кишки, печень, нос, пальцы. И все это синее, жилистое, липкое.
— Не надо! Не надо больше! Я не верю тебе! — меня тошнило, и вырвало бы, если б в желудке еще что-то оставалось.
— Я нашел там срезанный скальп и куски мозгов, — Леха говорил с каким-то маниакальным спокойствием. С нижней губы его капала слюна. — В раковине лежали желтые ломти человеческого жира. А в руках, браток, ты держал жопу...
В этот момент он улыбнулся, а спустя еще секунду захохотал в полный голос, да так, что аж согнулся пополам. Он смеялся и смеялся и никак не мог остановиться.
— Жопу, понимаешь? Обыкновенную человеческую жопу! Такую же, как твоя или моя. Не было ни ног, ни туловища, ничего — только жопа!— он задыхался и икал от смеха. Я спрятался под одеяло, заткнул уши и закричал, но все равно слышал его сумасшедший смех и кошмарные слова. — И ты трахал это жопу! Трахал! Засунул в нее член, вот так вот! Вот так вот! Ты... ты трахал ее, милый друг. И член твой стоял вот так! Колом!
Я сжался под одеялом и молил Бога о глухоте, о сумасшествии, о чем угодно, что смогло бы оградить меня от всего этого, будь то даже смерть. Леха вскочил с кровати и теперь его хохот доносился с кухни. Мне казалось, что я нахожусь в кошмарном сне. Так оно и было. Самое страшное, это когда кошмар становится явью. И это случилось.
— Этого не может быть. Не может, — шептал я одними губами.
А Леха никак не унимался и все кричал: «Пальцы!», «Жопа!», «Стоял колом!», «Кровавый компот!». Но вот он, судя по звукам, обильно проблевался в раковину, умылся и вернулся в комнату.
— Вылезай. Ты не ребенок, — приказал он.
— Это-го-не-мо-жет...
— Вылазь к черту из-под одеяла! — крикнул он и сам сорвал его с меня.
— Ребенок... Именно так я себя и чувствую.
— Дети не трахают отрезанные задницы, — кинул он презрительно. — Мне продолжать?
— Не хочу.
Леха ударил меня по щеке и рывком посадил рядом с собой.
— Придется. Потому что это еще не все. В твоем холодильнике я нашел голову, два члена и несколько килограмм мелко нарубленного мяса, расфасованного по пакетам. Ты запасся мяском, дружище. Тебя тошнит сейчас, да? Но представь, как тошнило в тот момент меня! Я заблевал всю кухню, весь пол. Я блевал и блевал и казалось, что через горло вот-вот полезут кишки. Я плохо помню, сколько метался по квартире. Я просто не знал, что делать и как поступить. Потом...
— Не надо, — я никак не мог унять слезы.
Леха, помедлив, положил мне руку на плечо и ободряюще потрепал.
— Кое-как я собрался с мыслями. На дворе было уже темно. Несколько часов мне потребовалось, чтобы хоть как-то прибраться в доме и собрать все эти... все это в мешки. Их набралось три. Три чертовых мешка из-под картошки. В течение этого времени ты оставался в ванной и не приходил в себя. Знаешь, — Леха сильнее сжал плечо, — я так надеялся, что ты умрешь, друг. Я никогда не думал, что когда-нибудь пожелаю тебе смерти, но в ту ночь...
Я посмотрел на друга, но из-за слез смог разглядеть лишь овал его лица.
— Прости меня. Леха, я...
— Тихо, — прошептал он и продолжил. — Я вывез все останки за город и закопал в лесу, недалеко от своей дачи. Это было непросто, старина. Очень непросто. Даже не знаю, как мне удалось провернуть все это незамеченным. Вернулся я уже утром. Ты все еще был жив. Ты вывалился из ванной, прижался к унитазу и что-то бормотал про таблетки. И ты весь был в блевоте. Я понял, что произошло. Ты наглотался колес и...
— Это не я!
— Какая к черту разница? Ты или не ты... Короче... Я раздел тебя, как мог отмыл от крови и перенес сюда. Потом я выбросил всю одежду — твою и свою — на помойку. Быть может, это ошибка и если ее найдут, то... Да что теперь думать.
— Леха...
Он тяжело вздохнул и опусти голову на колени. Казалось, только сейчас рассудок начал возвращаться к нему. До этого момента Леха не был похож на себя. Даже внешне.
— Со вчерашнего дня я промываю тебе желудок. Тебе повезло, что ты жив. Но последствия могут остаться, — закончил он, не поднимая головы. — Все оставшиеся таблетки я смыл в унитаз. Вот такие дела.
Леха замолчал. Я лег обратно под одеяло, словно оно могло меня оградить от всего происходящего и защитить. Так шли минуты. Слез у меня уже не осталось. Я впал в прострацию, в этакий коматоз, при котором невозможно отделить одну мысль от другой. В ушах стоял гул, будто внутрь головы залетела пчела. Я с трудом разлепил ссохшиеся губы.
— Скольких я убил?
— Как минимум троих. Не знаю точно, не до подсчетов было. Скажу только, что ты где-то припрятал еще части тел. Это точно.
— Ты не оставишь меня, Леха? Ты ведь не оставишь меня?
Он медленно выпрямился и устало потер лоб.
— Хотел бы — давно оставил,— только и сказал он.
* * *
На дворе ночь. Дождь никак не перестает. Кто-то под подъездом мерно кричит: «Э-э-э-й! Эй! Э-э-э-й!». Тихо бормочет телевизор. На ночном телеканале «Культура» джазовый концерт.
«Пум! Пум-пум-пум! Пум! Пум-пум-пум!» — задает ритм контрабас.
«Тру-у-у! Тру! Тру! Тру!» — хрипло отзывается сакс.
«Тытц!» — врывается в беседу хэт.
Я разглядываю свои руки и вижу под ногтями кровь. Все тело болит, особенно пах, живот и пробитая рука. Меня никогда не били ножом, и я тоже никогда никого не бил ножом. Ха, два в одном! Два в одном, да... Мне плохо так, что даже становится смешно. Интересно, я уже сошел с ума?
Краем глаза я вижу Леху. Он сидит возле компьютера и сосредоточенно ищет чей-то номер в своем сотовом. Компьютер не включен, лампы тоже и кроме телевизора комнату ничто не освещает.
У меня под ногтями кровь.
— Алле! — раздался в комнате чужой мужской голос.
— Отец? — это отозвался Леха. — Батя, привет.
— Леша?
— Да, это я.
Я медленно повернул голову. Леха разговаривал по громкой связи, коротко поглядывая на меня.
— Ты давно не звонил мне. У тебя что-то произошло?
— Да, пап. У меня большие проблемы.
На том конце трубки помолчали.
— И ты звонишь мне?
— Мне больше не к кому обратиться.
— Почему это?
— Потому что.
— Ладно, — вздохнул на том конце мужчина. — Говори.
— Я не могу рассказать всего по телефону. Приезжай в город.
— Нет уж, дружок. Сначала расскажи, что у тебя стряслось.
— У моего близкого друга проблемы, — осторожно подбирая слова объяснил Леха. — И у меня тоже.
— Какого плана помощь тебе нужна?
Леха надолго замолчал, по-видимому собираясь с мыслями.
— Алле, Леш, ты меня слышишь?
— Да, папа. Я думаю, что в моего друга вселился бес.
— Что? Что ты несешь?
— Это так, батя.
— Бред какой-то! Что еще за бес?
— Тебе лучше знать.
— Ты напился, что ли?
— Нет, я трезв. Приезжай, папа. Завтра же.
— Но... — отец Лехи споткнулся. — Ты уверен, что все именно так?
— Нет, не уверен. Но я не знаю, что думать.
— Что в его поведении не так?
— Он совершает ужасные вещи. Просто кошмарные.
В трубке послышался тяжелый вздох.
— Дай ему поцеловать распятие.
— Что?
— Крестик. Твой нагрудный крестик. Дай ему его, и пусть поцелует.
Леха немедленно поднялся с кресла, подошел ко мне и стянул с шеи цепочку. Я поцеловал.
— Ну что?
— Целует.
— Значит, нет в нем беса. Вот и вся математика.
— Папа, — взмолился Леха. — Я тебя умоляю, прошу, приезжай! Мне как никогда нужна твоя помощь!
— Э-х-х... Ладно, завтра приеду на утреннем автобусе. Ты будешь дома?
— Нет. Я встречу тебя на автовокзале.
— Добро. Только не опаздывай.
— Не опоздаю. Спасибо тебе, папа.
— Не за что пока. Как мать?
— В порядке.
— Это хорошо. Ты заботься о ней, хорошо?
— Да. Да, я забочусь.
— Мы с тобой договаривались в тот день, помнишь?
— Я помню, папа.
— Молодец. Увидимся завтра. И ни о чем не волнуйся.
— Хорошо. До завтра.
Леха положил трубку и втянул носом воздух. Этот звонок дался ему непросто, уж я-то знал.
«Пум-пум-пум! Пум! Пум! Пум-пум-пум-пум!».
Отец Лехи когда-то имел церковный сан и служил в небольшой часовне неподалеку от города. Потом ушел в миряне, но жить остался в том же селе. Черт-те что творилось в голове у этого сумасбродного попа, но я точно я мог сказать одно: он любил Леху, а еще сильнее — его мать.
Касается ли это каким-то образом меня? Нет.
У меня под ногтями кровь.
* * *
Я не сразу заметил, что Леха склонился надо мной, и с первого раза не разобрал его слов.
— Все будет нормально, — повторил он. — Завтра приедет отец. Он что-нибудь придумает. Обязательно что-нибудь придумает.
— Когда в тот вечер пришел ты, — слабо отозвался я, — я так же подумал. Что ты что-нибудь придумаешь.
— Ничего, — Леха постарался улыбнуться. Улыбка вышла натянутой, глаза не улыбались. — Прорвемся, старина. Только вот что...
От меня пахло мясом. Сейчас я это явственно ощущал. Этакий специфический душок мясной лавки: кровь, жир и смерть. Вся квартира сейчас воняла мясом.
— Что нам теперь делать, Леха? Что мне делать?
— Думаю, что когда все это закончится, нам обоим снова придется топать в психдиспансер, — усмехнулся он. — А сейчас поступим следующим образом. Отец приедет завтра утром, а приступы у тебя в основном случаются по ночам. Мне придется... Понимаешь, я вынужден...
— Связать меня? — хмыкнул я. — Конечно. Я не против.
— Я замотаю тебя так, чтобы ни ты, ни тот второй не смогли выпутаться. Тебе придется пролежать так всю ночь. Ты выдержишь?
Леха говорил, что желал мне смерти позапрошлой ночью. Возможно, так оно и было, но он не представлял, насколько сильно хотел умереть я сам.
— Конечно. Конечно, выдержу.
— Тогда начнем...
— Подожди, — остановил я его. — Мне надо в туалет. Поможешь мне дойти? Я сам не смогу.
— О чем разговор...
Леха помог мне подняться и повел в ванну (санузел у меня совмещенный). Я кое-как ковылял, все время норовя повалиться на пол, но Леха надежно держал меня за оба плеча.
— Сможешь сам стоять? — спросил он, когда подвел меня к унитазу и осторожно отпустил.
— Думаю, да.
— Смотри, я могу помочь.
— Подержишь, что ли?
Леха пожал плечами:
— Недавно мне уже приходилось держать в руках члены. Так что еще разок переживу, — он улыбнулся.
В этом весь Леха: рано или поздно он начнет шутить над чем угодно. Вот только глаза его по-прежнему не улыбались. Думаю, я уже никогда не увижу в них улыбки.
— Спасибо, конечно, но я как-нибудь сам.
— Как знаешь. Я подожду тебя в коридоре.
— Закрой дверь с той стороны на всякий случай. На шпингалет. И не открывай, пока я не позову.
— Лады.
Леха вышел, и вскоре по ту сторону двери раздался его свист. Было удивительно, насколько быстро восстанавливался этот человек после пережитого.
Справляя нужду, я повернул голову на ванну. То тут, то там по-прежнему виднелись следы недавней бойни — пятна крови и мелкие жилки. Я попытался представить себе картину, описанную Лехой, но не смог. Фантазия попросту отказалась воображать этот кошмар.
«Я лежал в этой в ванной миллион раз. И вот... Господи...».
Вскоре мочевой пузырь наполнился приятным теплом, и звук струи прервался.
— Леха, я все!
— Ага, иду.
Я опустил глаза, чтобы натянуть брюки и...
— Нет! Нет, Леха! Закрой дверь! Не открывай!!!
Но было поздно: тот уже заходил в дверь.
— Ты чего кричишь...
В этот же миг он получил по голове фаянсовой крышкой сливного бачка и с коротким стоном отлетел в темноту коридора.
* * *
Обливаясь кровью и уже не в силах подняться, мой лучший друг полз на локтях в сторону кухни. За ним тянулся широкий кровавый след. Я медленно шел следом. Ни руки, ни ноги не принадлежали мне больше. То, что еще оставалось моим, протестовало и силилось вырваться из плена, а то недоброе, чужое и чуждое неспешно продолжало преследование, словно смакуя момент триумфа.
— Уходи, Леха! Прошу тебя! — я кричал из последних сил, не зная, чем помочь другу. — Кухня, Леха! Закройся там и держись! Закрой дверь и сиди там!
— Чувак... — прохрипел он.
Шаг, еще шаг. На кухонном столе лежит нож, который на всякий случай приготовил сам Леха. Зачем? Зачем, старина? Я прекрасно знал, что сейчас будет происходить, и жаждал только одного: смерти.
— Попытайся встать и убей меня, Лешка!— процедил я сквозь зубы. От нервного напряжения я уже не мог разжать челюсти. — Останови это все! Убей, а потом уходи!
Но тщетно я пытался докричаться: бедняга не слышал меня. Он заполз на кухню и обессиленно уронил голову на пол; вокруг нее в тот же миг бордовым нимфом стала расползаться лужа крови. Дверь на кухню осталась открытой.
— Дружище, пожалуйста... — я застонал, и рыдания вырвались из меня протяжным криком.
Я включил свет на кухне, взял со стола нож и, наклонившись над другом, рывком перевернул его на спину. Леха хрипел, взгляд его обезумел; рот открывался и закрывался, издавая бессвязные, булькающие звуки. Руки ловко сорвали с него рубашку и отбросили в сторону, после чего снова взялись за нож.
— Не делайте этого! Ну не делайте! — взмолился я. — Не трогайте его! Что он сделал вам? Зачем он нужен?
Рука с ножом оттянулась назад в замахе. В этот момент Леха пришел в себя и почти осмысленно посмотрел мне в глаза.
— Эй, браток... Что... Что ты делаешь?
— Прости, — проговорил я сквозь слезы. — Прости меня.
И рука резко всадила Лехе нож в область печени. Всадила беспощадно и умело, по самую рукоятку. Леха широко открыл рот, и немой крик отразился на его окровавленном лице. Он пытался дышать, но никак не мог поймать и глотка воздуха своими белыми, как мел губами.
— Умоляю, прости, дружище. Что бы ни случилось.
Я смотрел ему в глаза и не видел осуждения. Только боль и что-то еще. Что-то, чему еще не придумали названия. Его взгляд угасал до поры до времени, но потом вдруг ожил вновь. Ожил, и я увидел то, с чем попрощался немногим ранее — улыбку. Напряженные до предела скулы оттянули уголки его губ вниз, но глаза Лехи улыбались. Это был он.
— Пр... Пф... Ан... Ан... Ты...
Леха пытался что-то сказать, но мог — только хрипел и булькал. Кровь бежала ручьем из раны, но рука продолжала безжалостно орудовать ножом в Лехином боку. Такими движениями вырезают черную точку из только что очищенной картофелины. Другая рука тем временем стянула с меня брюки и начала неспешно стимулировать член. Не веря своим глазам, я скривился от отвращения и задышал чаще.
— Нет, Боже. Что ты делаешь? Зачем? Не надо! Только не это!
Я не мог понять в этой ситуации, владею ли собственным членом, и закрыл глаза.
«Только не это, только не это, только не это...».
Нужно было думать. Думать о чем-нибудь отвратительном и мерзком, о таком, что даже самого последнего извращенца не приведет в возбуждение. И я думал: думал о дерьме с кровавыми прожилками, о вскрытых, подгнивших свиных тушах, о сколопендрах, слизняках и тараканах, о вонючих гнойниках на теле бомжа. Ничто не помогало, ничто не могло сравниться с умирающим другом, которого ты вот-вот трахнешь в окровавленный бок.
А руки продолжали работать, и та, что ласкала меня, знала свое дело. Член наливался кровью и поднимался сантиметр за сантиметром.
— Прошу, не надо...
Но тело и в этот раз не послушалось меня. Я не мог остановить его, ничего не мог поделать. Вскоре все было готово. Я закрыл глаза и стал ждать, когда все это закончится. С плотно зажмуренными глазами я почувствовал, как наклонился над другом, и уже через секунду член обдало теплом и сыростью. Что-то пульсировало рядом и сжималось. Что это? Мышцы пресса или уцелевшая ткань печени? Ноги принялись ритмично двигать меня вперед и назад.
«Расслабься и получай удовольствие!» — прошептал внутри головы голосок того, кто уже давно сошел с ума.
Леха продолжал хрипеть, но с каждой секундой все тише, реже и слабее. Я решил открыть глаза, но, опустив их вниз, тут же проблевался. Струя попала на развороченную рану и частично на лицо умирающему. Значит, что-то во мне еще оставалось.
«Мало тебе, дружище, так вот еще», — горько подумал я.
Я решил про себя, что могу сделать для друга сейчас только одно — смотреть ему в глаза. До конца. И я стал смотреть, не моргая и не отрываясь и видел, что улыбка не покинула его. А тело мое двигалось все быстрее и быстрее. Уже через минуту скорость стала такой, что я не мог удержать голову и она болталась, как волан на шапке первоклассника. Резкий, будоражащий спазм огненной волной прокатился по телу, и я откинулся назад. Все было кончено.
— Леха... Леха... Лешка... — звал я.
Я подавился рвотой и закашлялся.
— Ле-ха...
Но он не слышал меня. Его взгляд потух, но легкий оттенок ироничной улыбки сохранялся в нем даже после смерти.
Да уж, ирония...
* * *
— Алле, пап, привет!
— Привет, сынок!
— Мама? Фух, как я рад тебя слышать! Как ты?
— Гораздо лучше. Приятного, конечно, мало, но зато посмотрела европейские больницы.
— И как они?
— Лучше наших.
— Вы уже в России?
— Да, ночью в Москву прибыли. Скоро будем дома.
— Слава Богу. Я уж успел соскучился.
— Ой, врать-то! Соскучился он...
— Нет, правда. Я уже очень хочу вас увидеть.
— Ну ладно, скоро увидимся. Надеюсь, ты у нас дома еще не устроил бордель?
— Нет, конечно. Только небольшое питейное заведение. Леха вот в гостях.
— Леша? А, ну привет ему передавай.
— Обязательно. Магнитик-то ему взяли?
— Всем взяли. А уж сколько тебе сувениров накупили!
— Здорово. Возвращайтесь скорее. И передавай папе привет.
— Хорошо. До встречи, сынок.
— До встречи, мам.
* * *
Уже несколько суток голый сижу я перед компьютером. Часа два, как ломятся ко мне соседи — видать, кровь просочилась между плит у кого-то на кухне. Но они не смогут попасть в квартиру без ключей — дверь хорошая, финская, ее можно открыть только ключами, да, пожалуй, болгаркой. Ключи я выбросил в окно, как только до них дотянулся.
Руки вернулись ко мне в тот же вечер, а ноги нет. И слава богу, они не нужны мне больше. У меня есть телефон, нож и... табуретка.
— Ты больше никому не причинишь вреда. Ты просто не сможешь, тварь!
Я весь взмок от непереносимой боли. Я обезумел, но безумие спасало. Теперь спасало.
— Получи, с-с-с-сука!— в который раз я опустил уголок табуретки на колено.
Уголок воткнулся в кровавое месиво, чуть слышно при этом хлюпнув. Мои ноги — распухшие, изуродованные, покалеченные — походили на несвежий мясной рулет. Я бил их так давно и так сильно, что из открывшихся ран на пол капала кровь. Не ноги, а жюльен с костями.
— Посмотрим, как ты теперь побегаешь! А-а-а-а-а...
Я поднял табурет над головой и снова ударил. Хрустнула кость, но боли не добавилось. Может ли ее стать еще больше? Не думаю. Безумие. Безумие спасает.
— Так вот! Походи-ка теперь! А? Походи-ка теперь!
В дверь продолжали барабанить. В подъезде слышались десятки обеспокоенных голосов, а на улице выли сирены.
— Прости, Лешка. Извини меня, — я похлопал по отрезанной ноге, лежавшей рядом. — Ты же знаешь, я не со зла. А ты! — я опустил взгляд на свои ноги. — Тебе мало? Мало да? А?
Я отбросил табуретку в сторону и схватил нож, лежавший рядом. Тот самый, которым недавно был расчленен мой друг.
— На-ка! На!
Двумя резкими движениями я перерезал ахиллесово сухожилие сначала на правой, а затем и на левой ноге. Крови на полу прибавилось.
Сколько может быть крови, спросите вы? Много, отвечу я вам.
— Откройте! Немедленно откройте! — донеслось снаружи.
— Ну да, сейчас... Без ключей вы не...
В этот момент в подъезде кто-то закричал:
— Расступитесь! Расступитесь! Это они!
«Кто они? Ах, мама... папа...».
Настало время сделать то, на что мне хватило смелости еще несколько дней назад. А следовало бы, следовало. Быть может, всего этого и не случилось бы.
Послышался звук торопливо вставляемого в замочную скважину ключа. Еще несколько секунд, и все.
— С возвращением, дорогие мои! Я ждал вас... Теперь надо успеть... Пока никто не вошел... Надо...
Левой рукой я схватил себя за волосы и откинул голову назад. Правую с ножом занес над горлом.
Мои руки снова слушают меня, и это прекрасно! И все прекрасно. Просто прекрасно.
Ля-ля.
2 754 просмотра
1 комментарий
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
