Едва начало светать, в небольшом домишке холостяка Васьки Лиходеева надрывно и требовательно задребезжал старый механический будильник. Васька со стоном пошевелился, схватившись за похмельную голову и с трудом сел на кровати. Глаза жгло, словно песком засыпало, во рту чувствовался неприятный привкус.
Он залпом опрокинул в себя кружку прохладной воды, стоящую на тумбочке возле кровати. Закашлялся. Выдохнул перегар и встал. Заплетая ноги, побрел к будильнику, который специально поставил на подоконник подальше, чтоб сразу со сна не выключить и не проспать работу. По пути к будильнику Васька мучительно вспоминал, что же такого произошло вчера, почему так голова раскалывается и на душе муторно…

Непрекращающаяся трель антикварного механизма донеслась до кирпичного курятника в лиходеевском дворе, переполошив дремлющих птиц и заставив заорать единственного петуха. Ему вторили эхом соседские крикуны, а за ними, по цепочке, и другие, распространяя сигнал ранней побудки по всей деревне Киселёво.
Впрочем, деревеньки той было немного. Дворов тридцать со стоящей сельхозтехникой у ворот почти каждого дома. Всё мужское население усердно трудилось на парочку фермеров, оказавшихся наиболее предприимчивыми из деревенских в своё время. Вокруг единственной улицы раскинулись сплошные поля, лесополосы и снова поля. Потому как земля вокруг Киселёво делилась богатым урожаем ежегодно, невзирая на любую погоду, о чем недоумевали заезжие наёмные агрономы, которые в жизни удивлялись только двум вещам – какого чёрта они стали агрономами и сколько пьют трактористы.

А вот деревенские жители, особенно женщины всех возрастов, напротив, этому не удивлялись, а приписывали эту благодать пенсионерке Антонине Андреевне Тюриной, живущей на окраине и развозящей на стареньком велосипеде почту два раза в неделю. Местные сплетницы поговаривали, что эта хрупкая старушка то ли с чёртом знается, то ли с силами природы договаривается по-своему, а когда бигуди свои накручивает на седые волосы, то у неверных мужей в деревне головы болеть начинают. Покойный бухгалтер, Станислав Иванович, даже как-то обмолвился, что Тюрина, дескать, и мёртвых поднять может, если ей заблагорассудится. В целом, все киселёвцы, склонные к вере в сверхъестественное, сходились в одном: нечистыми делами занимается одинокая пенсионерка. Без всякого сомнения, ведьма, хоть и с поличным не пойманная.

Бывало, бабы мужиков своих за пьяное дело пугали Антониной Андреевной. Что, мол, пожалуются они ей, и самогон весь обратно сразу выходить будет, от сигарет тоже отговорит навсегда. Мужики эту трескотню от жён выслушивали, недоверчиво улыбались и поддакивали, но по-нетрезвому про подозрительную почтальоншу спорили на полном серьёзе – оправданы ли угрозы или жёнам лишь бы потрепаться.

Пока собирался на работу, вспомнил Василий, что особенно горячим вышел спор по поводу «ведьмы» вчера на его дне рождения. Сороковник Лиходеева мужским коллективом праздновали даже те, кому и пить нельзя было вовсе. Как обычно, после обычного трёпа про работу и политику, зашёл разговор про старушку Тюрину и про её ведьмовские дела.

— Может и правду народ говорит, — задумчиво сказал седой осанистый Никанор, водитель самосвала.
 — И верно. На свете чего ведь только не бывает. Вот то, что сейчас обычное дело, пару веков назад магией бы считалось, — поддержал Никанора рассудительный Серёга-весовщик и для убедительности щёлкнул зажигалкой.
— Да ладно вам, взрослые мужики же, начало двадцать первого века на дворе! А вы, магия, ведьмы, тьфу! — рассердился порядком подвыпивший именинник.
Ваську изрядно зацепило суеверие мужиков и то, как они его обосновать пытались. Не такой человек Лиходеев, чтобы вестись на глупые россказни и давать мистической заразе распространяться среди друзей.
И неспроста Васька прицепился к ним. Дело в том, что батя его покойный при СССР ярым коммунистом был, да ещё не рядовым, а целым парторгом в колхозе. Сыну за годы втолковал такое же атеистическое воспитание, какое и сам имел. Вот и не стерпел Васька и поспорил с мужиками, что крепко насолит Тюриной, и ничего с ним за это не случится. По пьянке много ли надо, чтобы что-нибудь учудить?

— Ну, сейчас я вам, дурням, докажу, что чушь это всё! — выкрикнул именинник. Хлопнул он очередной стакан, налитый до краев, не закусывая, завёл старенький трактор МТЗ да под улюлюканье и гогот нетрезвых товарищей рванул на окраину, к дому почтальонши. Доехав туда, виляя по дороге и лишь по счастливой случайности не задавив свору дворняжек, одурманенный алкоголем горе-водитель принялся за своё чёрное дело…

Бездушно Васька исколесил, измял кусты смородины перед тюринским двором, лихо крутанул пятака на заботливо ухоженной клумбе под самым невысоким дощатым забором. Зацепил и сам забор огромным ребристым задним колесом, не рассчитал на нетрезвую голову, хоть обычно мастерски с машиной управлялся. Затем, закончив безобразничать и развернув ревущий трактор, поехал Лиходеев обратно к своим друзьям-приятелям, отчитаться о проделанном.

Соседка Тюриной позже людям рассказывала, что на шум происходящего дебоша на крыльце дома появилась в светлой ночнушке, словно бледная тень, Антонина Андреевна. Она изумленно смотрела на Васькины проделки. Однако ничего не предприняла, не стала ни соседей на помощь звать, ни в милицию звонить. Ничего не крикнула дебоширу, даже словом ему не обмолвилась, не попыталась урезонить. Сказала только тихонько что-то себе под нос, постояла секунд десять, глядя вслед удаляющимся красным габаритам трактора, нервно усмехнулась и убралась обратно в дом.

Такими были события вчерашней ночи…

Выключив ненавистный будильник, Васька, наскоро перекусил остатками жареной курицы, сунул подсохшие полбатона и бутылку минералки в холщовую сумку и уже более уверенным шагом вышел из дома. Хотел было привычно погладить дремлющую на лавочке кошку Марусю, но не далась пушистая животина, а грозно зашипела на дышащего перегаром мужика. Даже попыталась цапнуть за палец своего хозяина. Васька отдёрнул руку  и недоумённо пожал плечами. Направился к трактору.
«Ничего, есть захочет вредина, прибежит вечером в дом, сама ластиться будет, — подумал он. — Ишь, о себе возомнила!»
Разбираться с кошачьими капризами и вправду было некогда. Время подошло ехать на работу, не то начальник-фермер Егор Палыч на самом деле выгонит, как грозился в прошлом месяце, когда Лиходеев прогул устроил после обильного возлияния. Если выгонит, то дело плохо. Другой работы в Киселёво ему не сыскать. Его тут как облупленного знают. Не почту же потом, как старуха Тюрина, развозить на потеху местным?

Снова вспомнив про пенсионерку, Васька помрачнел и яростно дёрнул шнур пускового двигателя. Пускач затарахтел и завёлся с третьего раза. Тогда мужчина заглушил пусковой, завёл основной двигатель и покатил в сторону полей за деревней.
Как назло дорога лежала мимо пострадавшего забора, кустов и клумб Антонины Андреевны.

«Не дай бог увидит меня Тюрина. Вечером явлюсь к ней и денег дам, чтоб людей наняла да поправила. Самому никак, иначе мужики решат, что ведьма заставила», — так раздумывал Лиходеев, вцепившись в руль и надеясь, что пострадавшая старушка не выскочит сейчас на дорогу из дома, заслышав знакомый рокот его трактора, и не устроит прилюдный скандал. Или того хуже — в сельсовет жаловаться побежит. Хотя вроде сроду не видели её в сельсовете по таким поводам.

Ему повезло, Тюрина не выходила из своего двора. Однако он готов был поклясться, что в какое-то мгновение видел, проезжая мимо дома почтальонши, её бледное и сморщенное лицо в одном из окон, смотрящих на дорогу. Аж испариной вмиг покрылся, но когда отвел взгляд и снова глянул на окна быстро промелькнувшего справа от дороги дома, то никого там не оказалось. Мужчина облегчённо выдохнул.

С раннего утра и до самого полудня Васька вкалывал как проклятый, а на обед решил в соседнее село Заречное сгонять, к знакомой молодухе, давно зазывавшей его в гости. Отпросился у начальника, получил разрешение опоздать максимум на полчаса с обеда.
Всё складывалось как нельзя лучше. Делов-то немного, за час туда и обратно по грунтовке, пролегающей через солончак, обернуться запросто. А может и ещё кое-что помимо обеда перепадёт скучавшему без женского внимания холостяку. Начальство с полей уже отбыло, так что припоздать и больше, чем на полчаса, не грех. Никто и не узнает.

«Вон как я до обеда работал, что сам Палыч похвалил. И это после вчерашней пьянки. Работа всё похмелье сняла. Есть ещё здоровьишко жить и гулять в своё удовольствие!», — с гордостью думал про себя Лиходеев, заворачивая с дальнего от деревни угла поля на дорогу, ведущую к давно засохшему солончаку, за которым десять минут езды — и уже Заречное, горячий обед и молодая хозяйка.

Едва тракторист заехал на территорию старого болота, от которого ныне остались только растущие вдоль неровной грунтовки редкие заросли рыже-зеленоватого камыша, как вдруг его МТЗ заглох на ходу. Такого с вверенной ему техникой ещё не случалось. Бывало, не заводился, бывало, пару раз пружина ломалась на переднем колесе и появлялся крен, или коробка передач шалила. Но вот чтобы бы намертво стать — ни разу!

Васька выругался, вытер грязной ладонью вспотевшее лицо, оставив грязные полосы. Хотел выйти и проверить помпу подкачки и топливный насос, но вдруг оторопел и словно прикипел к сиденью, взирая на окружающее через пыльное лобовое стекло. Там было от чего оторопеть!

После неожиданной остановки Васькиного трактора с местностью вокруг заглохшей сельхозмашины стало происходить нечто неладное. Пересохшая от недельной жары без дождей засоленная растрескавшаяся почва в один миг стала вязкой, напитанной влагой, наполнилась лужами и жирной грязью, а некогда хилые пучки камышей теперь могучей стеной вырастали вверх с немыслимой скоростью.
Яркий дневной свет померк, что сделало всё в округе тусклым, серым, потерявшим естественные цвета. Камыши тем временем охватили плотным кольцом возникшее из ничего болото с застывшим трактором и перепуганным водителем в самом его центре. Лиходеев смотрел на эти чудеса и не верил своим глазам.

Придя в себя, дёрнул Васька ручку дверцы, чтобы выбраться наружу после безумной мысли, что переработал и от жары видится ему то, чего нет. Один раз дёрнул дверцу, второй, третий, но та не поддалась. Скрипнула только жалобно. С другой дверцей — та же история. Обе будто намертво прикипели к кабине, пленившей водителя.

— Что за хрень? — забормотал Васька, не зная, что предпринять. Не стекло же выбивать, из своего кармана потом чинить. Да и крепкое оно, так просто не разобьешь. Опять же — изрезаться можно.

Впрочем, заклинившие дверцы — это было только полбеды. Настоящий кошмар начался, как только Лиходеев прекратил исступленно дёргать ручки зловредных дверец и стал озираться вокруг.

Из серой жижи, зашевелившейся волнами, к трактору отовсюду потянулись истлевшие человеческие руки, затем показались макушки прогнивших черепов их обладателей, выпрастывающих себя из вязкого болотного плена. Завыл налетевший ветер, затрепыхались неестественно гигантские камыши. Вокруг стало ещё темнее, как при наступающих сумерках. Из болота тем временем выбиралось нечто, не поддающееся разумному Васькиному объяснению и всем его многолетним устоям. И это нечто было не одно…

Не прошло и полминуты, как десятки мертвецов обступили МТЗ с похрюкивающим от ужаса Васькой внутри кабины, чудовищные руки схватились за колёса, ручки дверец и прочие выступающие детали. Гнилые тела облепляли кабину, скользили, срывались и снова цеплялись, силясь ворваться внутрь спасительного пространства к съёжившемуся человеку. В довершение кошмарного хаоса трактор стал медленно проседать в болотную грязь, а в щели под дверцами потекла грязная, отвратительно пахнущая вода. По металлическим деталям пробежала коричневая волна ржавчины, с  невероятной быстротой поедая недавно нанесённую синюю краску.

Жуткие лица ожившей нежити прильнули к стёклам, вжались в них, всматриваясь в живого мужчину бесцветными глазами у тех, у кого они ещё сохранились, и пустующими глазницами у тех, кто лишился их давно. И некоторых из них, из тех покойников, что ещё сохранили остатки плоти, Васька узнал!

Вон Станислав Иваныч, бухгалтер, утопший в реке в позапрошлом году, а вон соседка начальника Прасковья, которая на вилы случайно напоролась, от пьяного мужа убегая, а вон та городская парочка, которую три года назад перемолотил жаткой комбайна на пшеничном поле Генка Курин, приятель Васькин с малолетства. Ещё одно знакомое лицо и ещё!

И тут не выдержал Василий Лиходеев, завизжал тонко, по-женски, начал крестными знамениями сыпать вокруг себя во все стороны и отчаянно молиться всевышнему об избавлении от напасти, которую никогда не признавал!

Однако, как оказалось, с тех молитв и знамений мертвецам ни холодно, ни жарко. Как упорно лезли к Ваське, так и продолжили, даже злее стали, принялись вдобавок по погружающемуся в грязь трактору бить с такой силой, что тот раскачиваться стал, несмотря на более чем трёхтонный вес.
Когда грязная вода дошла визжащему бедолаге до середины икр, и нечисть вот-вот грозила сорвать дверцы, растеклось вдруг на свободном от мёртвых тел участке лобового стекла кровавое пятно, выделившись алым огнём посреди серого кошмара. Интересно так растеклось — в форме человеческого лица, очень Ваське знакомого!
Замолк и уставился Лиходеев на тонкие кровавые сетки морщинок, резные красные завитушки, имитирующие седые старушечьи волосы, а потом разглядел известный всей деревне овал лица почтальонши Тюриной. И понял он тогда, что надо ему делать, как пытаться самому себя спасти!

— Прости меня, Антонина Андреевна! Всё исправлю и сверх того искуплю! Прости дурака пьяного, ни в жисть больше никого не обижу и спиртного пить не буду никогда! Пропасть мне, если слово нарушу! — орал Васька, сыпя обещаниями и обращаясь к оплывшему кровавому лику, потому как не было у него никакой другой надежды на спасение.
Доорался он исступлённо до того, что не выдержал его организм, и провалился тракторист в спасительное забытьё, мигом отрешив сознание от насевшего на него ужаса.

Пришёл в себя Васька в мерно тарахтящем тракторе, посреди привычного глазу сухого солончака. Никакие чудовища не лезли к нему в кабину, да и в самой кабине пол был чистый, без малейших намёков на потёки. А округу радостно заливал яркий солнечный свет.

Глянул на наручные часы Лиходеев, удостоверился, что не прошло и десяти минут с тех пор, как он с поля уехал. Значит, не мог он уснуть и во сне увидеть всё то, от чего страху натерпелся. Потемнел лицом, нахмурился, воткнул со скрежетом передачу. Не медля ни секунды, развернул трактор в обратную сторону, решив не ехать ни за обедом, ни за женской лаской.

Работал Васька до самого вечера, не обращая внимания на голодный желудок и томительную жару. Никому о случившемся, кроме молодухи из Заречного, и то по строгому секрету, не рассказал, чтоб за сумасшедшего не приняли. В деревне Киселёво только слушок пусти — тут же кличку «Дурачок» или чего похуже придумают.

А вечером пришёл к Антонине Андреевне с двумя мужиками, которых нанял забор поправить и клумбы в порядок привести. Сам прилюдно прощения просил, а когда получил его, присоединился к работникам исправлять свои грехи. Работая, без умолку болтал, обещая улыбающейся старушке саженцев привезти и посадить и вообще всячески помогать, как только надобность в том возникнет.

С тех пор Васька и в самом деле и мухи не обидел, и спиртного всячески избегал. Хоть иногда и сомневался в реальности своего кошмара, внушая себе, что заснул он тогда всё-таки с похмелья в тракторе, посреди солончака.

Вот только иногда на лобовом стекле его трактора странное розовое пятно проступает, размером с человеческую голову. Знакомых черт в нём не узнать, сильно размазанное оно, но сменив стекло два раза и получив тот же результат, Лиходеев рисковать и нарушать данное обещание не стал. Правильной жизнью живёт с того дня и чем дольше живёт, тем больше в глубине души считает, что тот ужас ему просто приснился. Наверное…