Сперва Марион не поняла, что слышит крики о помощи. Подумала, это перекликаются охотники или мужчина зовет собаку. Подошла поближе и разобрала полный отчаянья вопль:

— Вытащи меня!

Никлас застыл на месте. Он шагал впереди, рассматривая птиц и брошенную пивную бутылку. Глазел по сторонам, как и положено четырехлетке. На самом деле ему было почти пять — так мальчик уверял всех, кто спрашивал его о возрасте. Он растопырил пятерню и потянулся к руке Марион.

— Бабушка, что с дядей?

Никлас указал в сторону криков. Он говорил тихо, не голосил, как еще несколько секунд назад.

— Ничего страшного, — успокоила его Марион. Это была одна из множества лжей, которыми взрослые кормили детей до пубертата, когда те начинали презирать отцов, матерей, дядей, теть, бабушек и дедушек за кучу вранья. В конце концов, Марион понятия не имела, случилось ли что-то плохое, но, судя по голосу, такую возможность нельзя было исключать. Поэтому она сказала Никласу:

— Спрячься за мной и держись за мою куртку, хорошо?

Мальчик кивнул. Он слушал крики с любопытством и страхом.

— Может, дальше пойдем?

Марион покачала головой. В мозгу промелькнула ужасная мысль: «ты не такой трус, как моя дочь».

— Надо посмотреть, вдруг кому-то нужна наша помощь, — сказала она. — Нельзя проходить мимо, ясно?

Никлас уставился в землю и кивнул, но убежденным не выглядел. А что еще оставалось? Бабушка вела себя странно.

На самом деле, болото перестало пугать местных, когда Марион была еще ребенком. В начале двадцатого века его стали осушать для добычи торфа. В последний раз человек исчез на болоте за несколько лет до ее рождения. Британский солдат изнасиловал там девушку из деревни, и только она оттуда вернулась. Жертва никогда не говорила о случившемся, но за несколько часов перед этим солдата видели пьяным, вот и решили, что он утонул в одной из оставшихся топей.

Деревенские поговаривали, что парня забрал человек в болоте. Но ведь на самом деле его не существовало. Старики рассказывали о нем, а жители помоложе требовали не пугать детей такой ерундой. Марион как-то спросила мать, кто или что это? Та рассмеялась и ответила, что детей в прежние времена попросту дурачили. Кормили страшными сказками, пытаясь удержать подальше от топи, вместо того, чтобы поведать о настоящей опасности.

В эти дни болото стало заповедником. Десятилетиями его осушали, но теперь оно снова зазеленело. В газете этот процесс называли ренатурацией, и о нем часто говорили в муниципальном совете. Политики и чиновники хотели с помощью болота развить туризм. Вдоль тропы были расставлены таблички с картинками и сведениями обо всем, что цвело, гудело и плескалось в топях.

Марион продиралась сквозь густые заросли, пытаясь приблизиться к источнику криков. Острые ветки хотели порвать ее штаны и тонкую куртку. Весна наступила раньше обычного: уже в марте было градусов двадцать. Вот они и пошли на прогулку с внуком. Столько сил было потрачено на борьбу с его родителями, а теперь это!

Позади Марион услышала недовольное «Ой». В голосе Никласа был вопрос, словно он не понимал, чего хочет от него бабушка.

Марион столкнулась с дилеммой. Если она вернется из зарослей с исцарапанным Никласом, дочь убедится, что все предрассудки ее мужа — правда. Но если попросить внука подождать, велика опасность, что он отправится исследовать болото из любопытства. Она представила, как с мокрыми глазами идет к одинокому дому в самом начале тропы и спрашивает, не видел ли кто маленького светловолосого мальчика. Хайке никогда больше не оставит ее наедине с Никласом.

Вариант третий: просто уйти. Мобильник у нее был старый, но заряда хватит, чтобы позвонить в полицию. Зять наверняка поступил бы так же. Возможно, несправедливо так думать, но боже, она терпеть его не могла, хотя он был в этом абсолютно не виноват. Марион догадывалась, что Хайке называет ее гедонисткой — у нее за спиной. А для людей вроде Геррита это слово — синоним асоциальности. Она слышала, как он ругался, после двух бутылок пива, когда Хайке не было дома. «Моя асо-теща. Ни на одной работе больше года не задерживается, но пишет картины. Дома у нее как на свалке, и краской воняет».

Где будет работать Геррит, решили еще до его рождения. Он был наследником империи, производившей фильтры, и бросил два государственных университета прежде, чем получить степень МДА в частной дорогой бизнес-школе в Швейцарии. Теперь, слыша «мастер делового администрирования», Марион смеялась. Что за волшебник ей достался, Дэвид Копперфильд или Зигфрид и Рой разом, драгоценная публика? Геррита это веселило меньше.

— Вытащи меня!

Никлас врезался в нее, так внезапно, что Марион остановилась. Открывшееся зрелище ее потрясло. Внук начал плакать. Марион обернулась, опустилась на колени, погладила его по тонким волосам. К счастью, он быстро успокоился, ведь ревел без слез, как могут только малыши.

— Все хорошо, — сказала она, снова погладила его по голове и повернулась к человеку, застрявшему в болоте по бедра.

— Вы в порядке?

Марион ничего не могла с собой поделать — глупо, но это первое, что пришло ей в голову. Она запаниковала, а теперь ждала язвительного ответа. Вдобавок ее могли обозвать «тупой коровой». Она бы не обиделась — сама виновата. Но мужчина, который, казалось, до этого момента ее не замечал, просто протянул руку.

— Вытащи меня!

«Он слепой, - пронеслось у нее в голове. Его глаза были затянуты молочной пленкой. - Вот как его занесло в болото. Он ничего не видит».

Она не сомневалась, даже у инвалида не получилось бы утонуть в топях, образовавшихся после ренатурации, не говоря о здоровом человеке. Во всяком случае если не сходить с тропы.

К этому могли привести только крайне неудачные обстоятельства, легкомыслие или просто глупость. Возможно, мужчина был не просто слеп, но еще и пьян. Голос его звучал странно.

«И почему, черт возьми, он без рубашки?»

Она не чувствовала запаха алкоголя, но сразу узнала бы эту вонь, прожив с пьяницей пятнадцать лет.

— Вытащи меня!

Марион лихорадочно кивнула, понимая, что если протянет ему руку, он вцепится в нее и, возможно, не отпустит, пока его голова не скроется в болоте. Все же она едва не поддалась первому импульсу — чуть не попала в ловушку для них обоих. Рациональность никогда не была ее сильной стороной. Марион уже уволили, потому что она всю ночь писала картину и, смертельно усталая, но счастливая, упала в постель, когда надо было идти на работу. «Буря грядет», как говорится, но Марион поняла это в двух шагах от старости и нищеты. Впрочем, она скорее всадила бы кисть себе в глаз, чем стала бы просить денег у Геррита.

Однажды Марион изобразила человека в болоте таким, как он ей снился. Только закончив рисовать, она заметила его — среди беспорядочных мазков масляных красок. Он словно пробрался на холст. После этого она не могла ни работать, ни спать и сожгла картину.

— Вытащи меня!

Видимо, от нее ждали решительных действий. Внук смотрел на Марион во все глаза. Она справилась с тошнотой и опустила руки.

— Подождите! — крикнула она, словно боясь, что мужчина, застрявший всего в полуметре от нее, не только слеп, но и глух. Вытащила мобильник из кармана куртки. — Я звоню в службу спасения!

Тонущий покачал головой:

— Вытащи меня!

«Его глаза», - подумала Марион. Ей показалось, что мужчина не просто слеп… он так смотрел сквозь нее…

«Словно они не настоящие».

— Не шевелитесь, — сказала Марион. Казалось, мужчина ее не услышал. Дико размахивая руками, он кричал все громче:

— Вытащи меня! Вытащи меня!

Темная болотная жижа плеснула в лицо Марион. Никлас снова заныл. На этот раз со слезами.

Чем яростнее бился тонущий, тем сильнее пугался ребенок. Схватив Марион за куртку, он закричал:

— Хочу домой, бабушка, хочу домой!

— Мы пойдем, — попыталась она успокоить его. — Но сначала должны помочь.

«Твой папа, наверное, даже писать не умеет, но и от тебя толку мало».

— Черт! — прошипела она, когда набрала номер, но ничего не произошло. Возможно, сел аккумулятор. Он давно чудил, но в магазинчике мобильных телефонов всегда были нарасхват маленькие монстры без кнопок с постоянным подключением к интернету, чтобы творить все, что взбредет в голову.

Марион взглянула на ветку, казавшуюся достаточно крепкой. Хотя в детстве ей только рассказывали об опасностях, подстерегавших в болоте, основные правила повторялись снова и снова: не хватать тонущего, найти толстую палку и положить ее на поверхность топи. Человек в беде может держаться за нее, пока другой не вытянет его на твердую землю.

— Вытащи меня!

Впервые Марион подумала, что это, наверное, иностранец. В ужасе он произносил всего одну фразу, очевидно, на чужом языке. Кроме того, у мужчины был акцент, как показалось Марион, американский или английский. Именно из-за произношения она решила, что он накачался пивом или шнапсом.

Один из туристов, наплыва которых ждал муниципальный совет. Болото не придворная пивоварня и не Рейхстаг, но раз в несколько лет сюда забредала кучка китайцев. То, что родной язык мужчины английский, Марион поняла по «r» в raus [Zieh mich raus! (нем.) — прим. пер.], звучавшей так, словно он проглотил язык.

Она схватила достаточно крепкую ветку. Осторожно подошла к краю болота и прощупала ступней землю, прежде чем перенести на нее вес тела. В детстве Марион была быстрее. Ноги, на которые она в такую погоду не надела бы ни туфель, ни чулок, лучше чувствовали почву. А теперь жизнь англичанина, американца, австралийца или кого-то еще зависела от шестидесятилетней женщины в уродских калошах с закругленной подошвой, которые, как говорил доктор, полезны для спины.

— Держите ветку. Положите ее на поверхность болота, — объяснила Марион. — Вы понимаете?

— Вытащи меня!

— Сейчас, но сначала вы должны…

Рука схватила ветку так внезапно, что Марион не успела отреагировать. Быстрое движение увлекло ее вперед. Руки погрузились в холодную мутную воду. Она встала на колени. Позади все громче и громче ревел Никлас.

— Что вы делаете? — закричала она.

— Вытащи меня!

Мужчина протянул к ней руку — еще несколько миллиметров и схватил бы. Она увидела, что у него нет ногтей.

— Вы утянете меня за собой, и мы…

— Вытащи меня!

Он запрокинул голову и завыл на мартовское солнце, как волк на луну. Марион попыталась встать, с изумлением и ужасом глядя на то, что происходило в болоте.

Тело мужчины сантиметр за сантиметром поднималось из топи, куда его затянуло почти по шею. Грязная вода желтовато-коричневыми струйками стекала с его груди на живот. Постепенно он вылезал наружу. Марион прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать.

У него не было ног. Он в них не нуждался. Низ его живота зарос чем-то похожим на черную чешую. Вместо человека из-под воды поднималось нечто огромное и сквамозное. Марион не могла прикинуть размер чудовища, но чувствовала, как оно движется внизу, словно кит в Северном море.

В нескольких метрах от нее земля вспучилась. То, что появилось на сей раз, оказалось не черным, а желтым. Оно было размером с фитбол, на котором она сидела на кухне, чтобы не нагружать спину, а еще — таким же круглым. Вскоре желтый купол скрылся за чем-то черным — всего на миг, но Марион поняла, что случилось. Чудовище моргнуло.

«Настоящий глаз! - пронеслось у нее в голове. - Это его настоящий глаз!»

Половину человека, прилипшую к чешуйчатому телу, точно нарост, затрясло, как от удара током. Гортанно рыча, тварь, словно заевшая пластинка, орала:

— Тащитащитащитащи…

Настоящий глаз вращался и наконец замер, увидев Марион. Кажется, теперь она поняла, что такое тонущий.

— Тащитащитащитащи…

Человек — приманка — снова погрузился в грязь, которая запечатала ему рот. Наконец безумная литания стихла. Пальцы без ногтей, хлюпнув, всосало болото, и тонущий исчез. Марион обернулась к желтому глазу, но его тоже нигде не было.

Застонав от облегчения, она встала. Чудовище заманило ее в болото, а потом пощадило. Может, ему не нравилось старое мясо. От этой мысли ей стало холодно.

— Никлас!

Марион металась вокруг топи, снова и снова выкрикивая имя внука. Наконец просто закружилась на месте, как неуклюжая танцовщица, и вопила, вопила, вопила. Приветствовала безумие. Она не знала, насколько огромен человек в болоте, но поняла, почему так легко от него спаслась.

Он уже наелся.